То ли сон, то ли явь

               
     Вознесенная на своем балконе над городом Зоя как бы парила между небом и землей. Вниз посмотреть боялась. Там, у самого дома, сгущалась чернота предзимнего вечера, лишь изредка пробиваемая случайными слабыми огоньками. Рывок за балконные перила – и все… Конец.

     Зоины плечи под пуховой шалью зябко передернулись. Нет! Ни за что! Она будет жить. Инстинкт самосохранения теперь усилен крепнущей волей. И Зоя отпрянула в  глубь балкона. Выпуклые скулы ее каменно затвердели, упрямо сжался рот, который восхищенный муж когда-то сравнивал с пунцовым бантом. С тех пор это бант поблек, пунцовеет уже только от помады. А мужа больше нет… Но она-то есть! И будет! Учится придерживать избыточное воображение, то, что или поднимает вверх или опускает вниз. Вот сейчас одолела роковой позыв разбиться насмерть…

    Облегченно вздохнув, Зоя заскользила взглядом по полукружию городской панорамы. Вдали, по горизонту жались друг к другу разномастные дома, чьи крыши причудливой кривой отсекали мрачное сегодня небо от уютного людского жилья. Ведь за освещенными окнами домов – люди. Много людей.

    Они вместе, а Зоя одна. За ее спиной – опустевшая квартира с холодной постелью, где предстоит маяться от бессонницы, перебирая в памяти подробности общего с мужем прошлого. Тогда муж был еще жив. Не стало его, и прежняя жизнь оборвалась. Но как жить дальше, Зоя не знала. Впадая в безразличие, не искала во дворе загулявшего кота и забывала поливать сохнувшую герань на подоконнике. Сама чудом выжила. Живучей оказалась.

   Но одна-одинешенька. А человеку нужен человек. Пусть хотя бы кто-нибудь, живое существо, чтобы заботиться о нем, обихаживать его. Так уж устроена женщина. По крайней мере – Зоя.

    Опять она уснула под самое утро. И приснился ей сон. Может быть из тех, что называют вещими? Увидела у своей кровати малышку в белой распашонке. Скуластенькую, с  губками бантиком, совсем как у самой Зои. А вот глаза… Редкого фиалкового цвета, они смотрели с детского личика как-то по-взрослому, с какой-то гипнотической притягательностью.

    Малышка потянулась к ней.
    - Мама, мамочка…

    И Зоя проснулась. Господи! С ее воображением что только не присниться! Весь день потом думала об этом на работе  и больше отвлеченно перекладывала деловые бумаги, чем вчитывалась в них, чтобы завизировать.  Так продолжалось, пока ее не окликнула сотрудница офиса, приятельница Ольга:

     - Зайка, ты чего?

    - Да ничего, - отмахнулась Зоя. Но не удержалась и рассказала про сон.

    - Точно вещий! – ахнула суеверная Ольга. – Это же сигнал сверху! Ребенок тебе нужен, понимаешь? Свой, родной! Конечно, сроки твои женские уже вышли, но сделают кесарево сечение. Только не тяни, рожай поскорее.

    - От кого?! -  С горьким смешком вырвалось у Зои. – Знаешь ведь, мы с мужем все откладывали. То перестройка, то дефолт, то инфляция, никакой стабильности в стране… А теперь мне рожать не от кого.

    - Ну да! – фыркнула Зоя и чиркнула зажигалкой, чтобы закурить. – Конечно, мужчины у нас вырождаются, мало их с нормальной мужской ориентацией, но выбрать подходящего все же можно. Лучше всего из женатых, так надежнее. Найдем посимпатичнее, поумнее и чтобы поменьше этих самых вредных привычек. Знаешь, сколько сейчас закодированных и зашитых? – Заложив ногу на ногу, Ольга выпустила колечко сигаретного дыма. – Не боись! Проверим про него все и дерзай.

     Цинично деловитый монолог приятельницы вызвал в Зое взрыв негодования.

     - Ты что?! Рожать от чужого мужчины? Без любви!

    Ольга жалостливо посмотрела на нее и продолжила наставления.
     - Любить будешь, кого родишь, понятно тебе? Сделает он свое мужское дело и прости-прощай? – Решительно затушив сигарету в керамической пепельнице, безмужняя приятельница перешла на доверительный полушепот с мечтательностью, какой раньше за ней не водилось. – Между нами говоря, сама о том же подумываю. Надоело все.

     Была Ольга помоложе и сохранилась получше, хотя тратила себя в полное свое удовольствие по всяким презентациям с разными секспартнерами. Сдобная, румяная пампушка, вся словно из круто замешенного теста. Грудь и попка навыкат, а талии никакой
.
     Вот у Зои талия была. И такие бока, про которые муж говаривал, перефразировав поэта: «Бедром к бедру – бедра не увидать: большое видится
на расстоянии». Фигура до сих пор сохранилась, но за счет костяка. Мышцы под гладкой кожей размякли так, что прощупывались кости, чего Зоя начала стесняться еще при муже. Он, конечно, утешал ее: дескать духовная красота важнее телесной. Но сам все реже крепко прижимался к ней в постели. Как же тут допустить до себя постороннего? Разве это возможно?

     Одолеваемая грустными мыслями, Зоя просидела в офисе допоздна. Встала из-за компьютера, когда в окне засеребрился новорожденный месяц в россыпи звездных блесток, выпутавшись из облачных лохмотьев. Вышла на улицу и захмелела от первого же глотка морозного воздуха. Чудная ночь!

 Первый снежок преобразил все вокруг. Выбелил дорогу и украсил деревья снежной бахрамой, а та сверкала, как новогодняя, при освещении уличными лампочками под колпачками. Они – словно бутоны экзотических цветов на
 слегка изогнутых под их тяжестью стебельчатых столбах, золотили внизу белизну.

    Господи, опять воображение разыгралось. Зато как хочется жить! И родить ребенка…

    Размечтавшись, Зоя споткнулась на пороге подъезда, и мгновенная острая
боль пронзила подвернувшуюся ногу. Она бы упала прямо на грязный пол, но сзади ее вовремя подхватили под мышки. Мужской голос участливо спросил:
    - Идти сможешь?

    Зоя попробовала утвердиться на ногах, но тут же рухнула в чьи-то спасительные объятия.

     - Как же я до квартиры доберусь? – жалобно заговорила она. – Мне на третий этаж. – И с надеждой спросила: - А вам выше?..

     - Выше, - засмеялся незнакомец, плохо видимый в полутьме подъезда. – Гораздо выше. Но беспокоиться не надо, я помогу. Донесу тебя, ты же легкая. Только не отталкивай, а то уроню.

     Поднял беспомощно притихшую Зою на руки и понес. Что ей оставалось? Только покориться судьбе в образе случайного спасителя. И чем выше он поднимался с ней по ступенькам лестницы, тем больше проникалась она к нему доверием. Держал бережно, никаких прижиманий. Явно не из наглецов. Наверное, квартирант с верхнего этажа, где старушка-одиночка сдает угол приезжим, чтобы прокормиться.
     Разглядела его она в спальне, когда он положил ее на разобранную им кровать, предварительно сняв с Зои куртку. Странный тип мужской красоты – несовременный, ненашенский. И одет странно, не по-нашему:  широкополый плащ, шляпа, а под ней… необыкновенные глаза! Фиолетовые! При бледности лица с четкими иконописными чертами. Не лицо, а лик, не глаза, а очи.

     Следом за Зоей он мельком глянул на иконку над ее кроватью.
     - Я Николай, - сказал и усмехнулся. – Не этот святой Николай Угодник, хотя тоже оттуда. А ты Зоя.

     В каком-то священном трепете она пролепетала:
     - Разве вы меня знаете?

     И опять он усмехнулся.
     - Всех знаю. Такая уж у меня, как это по-вашему? Профессия. Ты успокойся.

     Она сразу же успокоилась.
     - Спасибо вам!
     - Тебе раздеться надо.

     Инстинктивно Зоя отодвинулась в постели. А он понимающе заметил:
     - Трудно тебе в вашей жизни с вашими людьми. Оттого и закомплексованная, как вы тут выражаетесь. Ну чего ты стесняешься? Прекрасная женщина со светлой душой!

Отвыкшая от таких комплиментов Зоя смутилась. Так выражался когда-то муж в давнюю пору медового месяца.
     - А вы кто?

     Вместо ответа он спросил:
     - Нога ведь больше не болит?

     - Нет.- Зоя пошевелила пальцами подвернувшейся ноги. – Совсем не болит. Уж не экстрасенс ли вы?

     - Ты про кого? А, про ваших шарлатанов. У нас там таких быть не может. Отдыхай, а я пока вниз спущусь, оставил там кое-что.

     Загадочно он говорил, но был при этом прост в обращении, как никто у них в офисе. Мужественный такой, не то что офисные сотрудники, которые по-женски кокетничали и даже пользовались косметикой. Таинственность же придавала ему особый шарм. Мужчина-мечта из Зоиных грез…

     Он быстро освоился в ее квартире, когда вернулся снизу. Вскипятил на кухне чайник, и Зоя, уже в ночной сорочке, не закрывалась одеялом, когда он поил ее чаем с непривычным вкусом и ароматом.

    - Целебные травы, - ответил на немой Зоин вопрос. – Пей, это полезно. А то вы тут совсем оторвались от природы при вашей, как ее? Цивилизации. – Он покосился на иконку с Николаем Угодником, взиравшим на них, казалось, с поощрительной благосклонностью. – Храмов понастроили. Молитесь много, а вражда между вами не убывает. – И вдруг в упор спросил: - Значит, хочешь ребенка, Зоя?

    - Дочку, - неожиданно для себя поделилась она с ним, как с самым близким человеком.

    С лучезарной улыбкой он склонился к ней, сияя фиолетовыми глазами.
    - Будет тебе дочка. Такая же, как ты, похожая на тебя. И на меня немножко, - засмеялся он, и посерьезнел: - Рожать ты не будешь. Не надо, зачем рисковать? При вашей-то медицине. И как вы тут выживаете?

    Завораживая Зою неотступным взглядом, он стал медленно освобождаться от своей одежды, смутно напоминавшей праздничное церковное облачение. И вот предстал перед ней без всего, смугло-матовый, как будто загорел совсем недавно под благодатными солнечными лучами, весь тоже какой-то солнечный. Настоящий мужчина!

     Неудержимая, никогда раньше не испытанная страсть охватила Зою. Она почувствовала себя самой желанной женщиной, и без всякого стыда сама обнажилась перед ним. Может быть, это и есть любовь? Внезапная! Необъяснимая… Когда забываешь обо всем на свете.

     Проснулась Зоя утром одна. Рядом никого. Под ней смятая простыня, благоухающая ладаном подушка, хранит крепкий мужской запах. И сладкая истома во всем как будто обновленном теле…

    Так был мужчина или не был? Неужели приснился? Ну вот, довоображалась до счастливых галлюцинаций. Зрительных, слуховых, теперь еще этот запах… Господи, какое счастье!

   Однако пора вставать. Идти на работу и продолжать обычную, привычную жизнь. Только бы подольше сохранить это ощущение, смиряясь с тем, что жизнь длинна, а счастье быстротечно.

    Зоя с наслаждением потянулась, окрепшая, помолодевшая, наполненная ликующей живительной силой. И услышала:
    - Мама, мамочка!

    Возле кровати стояла малышка в белой распашонке. Скуластенькая, с губками бантиком, как у Зои. Подняла реснички, и под ними фиалками расцвели глаза. Они смотрели с детского личика как-то по-взрослому, с какой-то гипнотической притягательностью.

    Что это?! Продолжение снов или уже явь?
    Прижав к себе подушку, Зоя села в постели.

    - Ты…
    - Я твоя дочка, мама,- сказала малышка.