Какого цвета дождь?

От автора: Это тоже отрывок, которому не нашлось места в повести.


Совершенно прозрачный, то есть станет таким, каким его сделают. Дождь – вода, это ясно. Самая мокрая и коварная из всех стихий. Самая непредсказуемая. Вот огонь, к примеру, появляется при определенных условиях. Воздух и земля есть всегда, спокойные и неизменные. А вода... Она может быть даже там, где ее, казалось бы, и нет. Проще говоря, ее присутствие не всегда очевидно.
Только дождь сложно не заметить.
Он сам по себе не обладает какими-либо эмоциями. Бывает теплым или холодным. Откуда люди берут основания для таких эпитетов, как «ласковый», «веселый», «грустный», применяя их к дождю? Он никакой. Равнодушный и бесчувственный, как душа его хозяйки.
Она была мертва. По крайней мере, так казалось. Взгляд скользил по разным предметам и существам, придавая глазам цвет увиденного. Зрелище, мягко сказать, специфическое. Руки были опущены безвольно висящими тряпками. Ноги еле шли. Не потому, что устали, а потому, что не хотелось.
Она уходила. Но идти было больше некуда. Жить негде, не с кем и незачем. Все очень и очень печально. Потому-то и напоминает она грустную куклу, ведомую сонным кукловодом.
Это было дурацкое решение. И не правильное и не неправильное. Нужно быть полной идиоткой, чтобы лишить себя всего. Самолично, осознавая, что и как. У нее могла быть и крыша над головой, и еда, и вода, и какое-никакое внимание. Хоть там, хоть там. А она ушла, покинув и тот дом, и этот.
Сокрытие истины не всегда лучше лжи. Это и было причиной. Там, где нет доверия, не может быть любви. Сейчас у нее не было даже ненависти. Ненависти к тому человеку, который обречен любить ее. Только жалость. Было жаль и своей загубленной жизни, и его. В конце-то концов, ну ведь все могло быть иначе. Могло – если бы они не родились теми, кем родились.
Вообще-то, двух более разных людей найти сложно. В таких случаях даже примириться друг с другом сложно, что тут о понимании и любви говорить. «Противоположности притягиваются»? Угу. Притягиваются. До определенного момента, когда начинают отталкиваться и пытаться избавиться друг от друга как можно скорее. Общаться со своей полной противоположностью очень сложно. Тут нужно быть клиническим мазохистом, обладающим, кроме справочки, еще тонной терпения и терпимости.
Она же таковой не была. Вся мрачность, черный юмор, властность и собственничество перестали привлекать и теперь тяготили, погружая в темноту и тоску. Как какая-то вязкая, маслянистая и противная жидкость, тьма схватила ее и тянула вглубь себя, смыкаясь уже вокруг горла. Это было жутко. Заставляло в отчаянье биться, стремясь вырваться, получить, наконец, свою свободу и перестать судорожно хватать воздух.
Он понял и отпустил ее, желая сохранить. Вязкие лапки с хлопком выпустили. Она знала, что это не его вина, просто он такой, какой есть. Но не могла смириться – было больно и жутко.
А начиналось все правильно: сначала было уважение. Потом пришло желание улучшить. Понимание. Ну а затем в дверь ворвалась Любовь, заявив, чтобы они за ненужностью выметались, ибо в ней есть всё вышеперечисленное. Но она ошиблась – тут не могло быть любви. Не было доверия, была мертвая обреченность и долг. Любовь в слезах покинула тот дом.
Прямо как она сама.
Дождь лениво стекал по телу хозяйки, смывая слезы, и так же неспешно впитывался в ее волосы, делая те гуще и во всех отношениях лучше. Одежда его презрительно игнорировала, не желая мокнуть. Дождь не стал спорить, он вполне мог отыграться на других.
Хозяйка-то одна такая, все остальные вполне «намокаемые». Ей было все равно. У льющейся с неба воды своя задача, а у нее... Никакой. Как жить дальше? Вернуться? Ну и как это будет выглядеть? Хотя это-то как раз неважно. Но – мучиться дальше? Несмотря на все показные юмор и веселость, это больно. Она страдает от его прикосновений, а он – от ее. Все, что их связывает, даже не претендует на звание нормы или нормальности.
Она знала, что вдали от него будет мучиться сильнее. Знала, что он будет чувствовать то же, ощущая, где она. Знала, что рано или поздно устанет от мучительной боли и тоски. Знала, что однажды вернется.
Но пока остается слабая надежда на то, что она сможет, выдержит, ноги будут относить все дальше.
Возможно, это глупо. И даже скорее всего. Но делать ошибки нужно. А иначе как жить?
В принципе, был еще один выход. Она могла и не уходить. Просто взять один из многих лежащих на столе кинжалов. Сжать. Взмахнуть. Вонзить. Он не стал бы ни уворачиваться, ни сопротивляться. Знал, как ей противна клетка его любви. И умер бы, без тени упрека, приняв ее волю, как лучший из даров.
Но этот выход был противен ей самой. Каждый имеет право жить. Жить так, как хочет и\или умеет. Уход и есть ее попытка сделать это. Обрести полную свободу: снять венец обязанности, наручники долга и ошейник обреченности. Жить своей, отдельной жизнью, на какую она и надеялась, приехав сюда.
И пусть знает, что это глупо, знает, что будет страдать, знает, что рано или поздно вернется, она идет в дождь все дальше и дальше.
Для нее он ярко красный. Как кровь.