Площадь революции

«Слово цивилизация встречается только у экономистов эпохи, непосредственно предшествующей Революции»
(М.Ж.Бэнвиль. «Будущее цивилизации»)


- Большую... Две маленьких... Без сахара... Говорите... говорите... говорите...
- Это общество - смесь  мистицизма и ленинизма.
- Только не надо вспоминать Великих Mахатм.
- Все это давно в прошлом. Во второй половине восьмидесятых даже зарево над Москвой погасло.
- О каком зареве вы говорите?
- Раньше небо над городом зимними вечерами было такое красное... такое красное... с красным оттенком...
- Да, Лёлик любил красный цвет...
- Говорят, небо над городом подсвечивалось специальными ракетами?
- Врут. Прожекторами, установленными в Кремле.
- Да, это было красиво... А сейчас у неба цвет дисплея.
- Компьютеризация?
- Роботы - это цивилизация будущего!
- Ну знаешь, Володечка, а я все же верю в перевоплощение.
- Чувак, это полный улет, этот мэн говорит, что ему всегда является Джимми...
- Я тебе скажу, что как женщиной тобой совсем не интересуется. Ты ему интересна с духовной стороны...
- Вообще-то это облом...
- Настоящее можно считать уже не существующим. Можно считать, что его уже нет...
- Побольше сахару...
- Для будущего  мы работали всегда. Мечта о будущем человечестве, о новом совершенном человеке  всегда жила в нашем народе... древнем народе. И кое-что мы уже сделали...
- Но ведь они все равно умрут, вот почему главное - душа...
- Я знаю, что ты не отсюда. Ты - инкарнант...
- Послушай, что ты тут недавно читал в газете?...
- Про Поклонную гору?...
- Нет, про то, как бесы вселились в квартиру.... Холодильники вылетают из окна...
- Слышал, вчера на станции «Проспект мира» эскалатор рухнул... Человек пятьдесят пережевало...
- Но ведь бесы - это электричество...
- Мы должны быть бессмертны лишь в одном смысле - материально, физически!...
- Мы должны быть материально бессмертны?
Цепкая рука моего странного собеседника впилась мне в предплечье.
- Послушайте меня, - почти шепотом говорил он. Его речь тихая, невнятная все же заглушала гомон кафе, маленького стеклянного кафе на Кировской.
В темных зимних стеклах стояли смутные тени столиков  и людей в ожидании. Кафе это - одно из любимых мест собрания хиппи, дало приют и этому желтолицему в помятом блеклом плаще человеку. Он сидел за одним столиком со мной.
Наш разговор возник случайно. Я перелистывал брошюрку Н. Винера «Человек и Робот». Оказалось, что желтолицый прекрасно  осведомлен в теориях «отца кибернетики». С сухим смешком, указав на странный перевод в русском издании слова «HOLEM» словом «робот», он заявил, что в этом-то слове и состоит смысл кибернетики.
Дальнейшие его речи приобретали все менее научный, какой-то бредовый характер. Найдя во мне  терпеливого слушателя, желтолицый впился в меня, увлек меня. Он привел меня в свою мастерскую. Здесь же, в кривых переулках Лубянки.
То, что мой случайный собеседник скульптор, я никак не ожидал. Он скорее походил на часовщика, на скрупулезного часовщика, ковыряющегося в своих железных червячках и мошках. Но все же он был скульптором, хотя и весьма странным.
Я не впервые попал в скульптурную мастерскую. Я бывал в скульптурных мастерских и видел многие их варианты - от богемного парадиза свободного художника, до места  работы скульптора-трудяги.  Мастерская  желтолицего пожалуй приближалась к последнему типу, но  все же существенно отличалась от него. В обычных мастерских всегда оставались следы людей: то ли в виде  недоделанных работ и случайных репродукциях на стенах, то ли в виде пустых бутылок и воздуха, дрожащего от споров об искусстве.  В этой мастерской не было следов человека. Здесь царила какая-то неведомая раса. Хозяин - щуплый желтолицый старичок, воспринимался здесь скорее как прислужник, уборщик или даже механизм, предназначенный обслуживать ее основных обитателей.
Они заполняли ровными рядами  широкие полки стеллажей. Это были головы. Некоторые я узнал - Троцкий, Ленин, Каменев, Молотов, Берия, Хрущев... Другие  были мне незнакомы, но несомненно они принадлежали к тому же кругу. 
Выражение всех физиономий было приблизительно одинаково - уверенное  ожидание.  Лица был сделаны искусно, с тщательной проработкой деталей, почти фотографично. Но художник видимо совершенно не интересовался своими произведениями как портретам, как характерами.  Все суждения о характере того или иного персонажа можно было вынести лишь на основе физиогномики, но никакая  гримаса, никакой прищур - ничто не добавил художник для того, чтобы хоть как-то оживить изображение.
Мне стало тяжело и страшно в этом зале, искусственные зрители которого ровными рядами заняли свои пронумерованные места и смотрели матовыми неживыми белками с черной дырочкой посередине вдаль... вдаль...  Я тихонько огляделся, отвернулся от них и посмотрел в сторону странного их творца.
Его лицо напугало меня еще больше. Глаза его горели каким-то лихорадочным красным светом. Кожа обтянула кости черепа. Это был уже не случайный персонаж  на вторых ролях, каким он показался поначалу, а действительно творец, действительно маг, повелевающий своими големами. От напряжения кожи ее цвет в желтизне своей получил какой-то бронзовый оттенок и блеск, и оттого череп этот стал похожим на те, тяжелые литые головы, смотревшие вдаль...
Но нет, это они похожи на него. Они похожи на него. На жесткий череп, обтянутый бронзовой кожей. На бронзовую голову страшного старика. На металлическую голову с глазами от человека.
Он  убедил меня в силе своей магии. Он рассказал мне, как возник проект создания новой расы. В метро на «Площади Революции» были поставлены магически изготовленные статуи будущих людей, людей будущего. Они были разработаны в специально созданном  Институте Мозга.
- Хе, хе, вы удивлены? - хрипло смеялся желтолицый и хватал меня за руку, - смотрите, смотрите...
Мы сидели на потертом кожаном диване в углу мастерской, а на небесном журнальном столике перед нами лежали тяжелые альбомы с фотографиями.
- Вот они - творцы идеи!
На фото, у подъезда со скромной  вывеской  «Институт Мозга» стояло  пять человек. Желтолицего среди них не было. Его я различил на другой небольшой карточке, где он был снят в мастерской рядом с молодой женщиной-врачом в белом халате.
- Я был тогда еще лаборантом у него, - и он назвал незнакомую мне фамилию, ткнув пальцем в бритоголового мужчину с лошадиным лицом и глазами, как у рептилии.
Эти старые фотографии сами по себе  несли какой-то заряд  магических сил, и в странной атмосфере мастерской это особенно чувствовалось. Удивительно, но мне казалось, что этот тихий желтовато-серый мир, ограниченный почти фривольным обрезным краем, куда более реален и значителен, чем наш - шумный, цветной. Более реальный мир.
Он был загадочен. Его плоская поверхность скрывала ужасную глубину. А глубина нашего мира была так очевидно пуста, заставлена лишь предметами, а не замыслами, не вниманием.
Я смотрел на фото, а те пятеро смотрели на меня. Не моргая. Смотрели на меня. 
- У них нет трудов, которые бы вошли в историю науки,- продолжал мой собеседник, и, казалось, что голос его звучит, как хриплый динамик 30-х годов,
 - Я имею  ввиду эту вашу науку. Хе, хе, хе... ,- захихикал динамик,- науку о мертвом. Наша наука - это наука о живом. Вы иногда именуете ее «магия». Вы сумели изгнать ее из своих НИИ, лабораторий, из своей жизни, но вы ведь не знаете, что все это, все эти НИИ, все эти лаборатории, все, даже жизнь ваша, ваши дома, ваши улицы, одежда, - все это придумали мы и дали вам. Все это - магия. И вы ней лишь один из винтиков, один из инструментов ее!
Я уже вполне верил тому, что говорил старик. И поверить в это заставляла не его фанатическая убежденность, казавшаяся  даже смешной и наивной, не его идеи - весьма банальные, но  этот странный тембр голоса, голоса довоенной фотокарточки, звучащей сквозь экран фотобумаги, сквозь почти человеческие лица напряженных фигур у подъезда с вывеской «Институт Мозга».
Все остальное, что рассказал мне тогда в приступе откровенности мой новый знакомый, я мог бы кратко охарактеризовать так - «программа железного человечества».
Основа ее была, с одной стороны чисто магической, а с другой - какой-то отвратительно патологически реалистичной. Идея  Голема, оживляемого священной тетраграммой, начертанной на лбу, была воспроизведена вполне. Только лишь состав  Голема, в соответствии с требованиями времени было решено заменить на металлический. Конечно, такое отступление от традиционной рецептуры могло быть оспорено, но все оправдывалось тем, что речь идет о создании не простого Голема, а Голема будущего века, грядущего всемирного огненного катаклизма. А металл ведь ни что иное, как соединение земли и огня.
Поначалу меня удивило: откуда авторы проекта могли знать о возможной ядерной катастрофе до изобретения атомной бомбы? Но желтолицый намекнул, что вообще говоря над обоими проектами работали связанные друг с другом группы, а с другой стороны, говоря об огненной вспышке Земли, он не ограничивается лишь тривиальным образом ядерной войны. Речь идет о будущей цивилизации земли и огня, иначе - подземного огня, металла. Таковая уже существует давно, и последовательное развитие идей интернационализма предполагает не только контакт человека с этой цивилизацией, но и взаимопроникновение этих культур, создание новой единой цивилизации. Единой цивилизации. Облагораживание ее. Она будет цивилизацией самого благородного металла. Это будет золотая цивилизация. Золотой миллиард. Миллиард существ из золота.
Таким образом, выбор материала объясняется просто. Более серьезным моментом был вопрос оживления Голема. Теттраграмма давала Голема как такового. Но цель была не в том, чтобы просто создать Голема, а в том, чтобы основать новое человечество.
Дерзновенная мысль творцов новой расы смело отвернулась от имени Божьего, зафиксированного в буквах, для того, чтобы иметь дело с именем Божиим, начертанным Самим Всевышним. Таковым они полагали образ Божий, данный человеку Творцом. Они желали использовать образ Божий.
Я так и не смог определенно выяснить, как предполагалось работать со столь неуловимым предметом. Единственное, что я смог понять было то, что авторы проекта пролагали именно мозг человека агентом этого мистического образа Божьего. Естественно, при этом, - мозг живой. Живой мозг.
Это и  была главная проблема.  Сконструировав специальные металлические головы с внутренним вместилищем для мозга, инженеры будущей расы проявили чудо магических способностей.
Желтолицый нажал невидимые кнопки на бронзовой башке и отделил лобно-лицевую часть от остального черепа. Кнопок было пять, и они располагались по концам правильного пятиугольника, вписанного в окружность, секущую голову от подбородка к затылку.  Одна  кнопка находилась на затылке, две - на висках, две - в области нижней челюсти.
Бронзовый истукан раскололся, как орех, и моему взору представилась внутренняя мозговая камера. Ее стенки были позолочены и все испещрены какими-то письменами и рисунками, наподобие египетских. Внимательно разглядывая их можно было различить отдельные части человеческого тела, какие-то символы, цифры. Через эти магические схемы, как объяснил старик, мозг должен управлять всем бронзовым телом.
Сухие узловатые пальцы с тяжелыми ногтями, похожими на мертвые экраны маленьких телевизоров, ласково касались  блестящего чистого золота. Золота, так и не овладевшего живой серой массой, которую старик именовал «человеческой тетраграммой». Пальцы гладили золото.
Неожиданно, захлопнув череп, старик воззрился на меня жадными  фиолетовыми глазами.
- А кто должен был занять этот золотой трон? - дрогнувшим голосом спросил я.
- В том-то и дело! Кто! - вдруг шепотом  задышал старик, - Кто?! Не думайте, что нужно было много желающих. Нет. Мы вовсе не собираемся создавать блестящее металлическое бессмертие для быдла! Нам нужен лишь один, кто-то один. Желательно, что бы он был человеком выдающимся. Как отобрать такого из многих? Для этого был создан особый общественный механизм - механизм карьеры. Придав ей традиционную видимость борьбы за власть, на самом деле он был разработан как огромный  тотальный тест. Тест, действующий безошибочно и не упускающий ни одного кандидата. К тому же человек власти - это идеальный аккумулятор энергии масс. В его лице новое бытие приобретает вся общественность. Он отец будущего народа! Ну и конечно генетика! Вот научный механизм в деле улучшения природы. Жени кого надо на ком надо,  и потомство - результат научного эксперимента, а не случайного стечения обстоятельств. Замечательная наука - генетика! Жаль только, многих ученых мы потеряли...
Голос старика прервался, и он хрипло закашлялся,  кровавым легочным кашлем, как будто старая ворона. Захрипела ворона.
- Но почему нужен всего один? Вы хотите сказать, что в камеру должен помещаться не целый мозг, а лишь его частичка?
- Вот именно. Кроме того, я вовсе не говорил, что туда должен быть помещен живой мозг. Я сказал, что для дела нужен живой мозг. С помощью специальной техники, и именно в ней-то вся суть процесса, этот живой мозг бальзамировался и потом уже мог быть расчленен, не теряя своей функциональности. Более того, големы, несущие в себе частицы одного мозга могли действовать как единый мозг, т.е. по сути обладать телепатией по отношению друг ко другу. Это фактически один человек во многих телах. Истинный Адам, если вспомнить библейские образы... Хе, хе...
Тут мой собеседник вновь закашлялся и как бы смутился. Может быть, ему самому это сравнение показалось архаичным и смешным.
Тут мне все стало ясно. План «кибернетиков» начала века  вовсе не предполагал выведение «новой расы», но «нового человека», точнее - одного нового человека. Всемогущего, бессмертного, неуязвимого. Да, замысел вполне в духе времени. Но кто же должен стать этим «Единственным»? Я вновь  всмотрелся в фото «творцов идеи», оставленное стариком на столе. Нет, не они. Они были фанатиками замысла, но никто из них не желал воплотиться в тысячах позолоченных склепах, расставленных на полках старика скульптора.
Да, он был действительно скульптором, точнее инженером «человеческого завтра», - именно так официально именовалась программа, ради которой (и для прикрытия которой ) и был создан Институт Мозга. Собственно институт был предназначен для реализации центрального момента  программы. Он должен был приговить магическую начинку для железного народа будущей Совдепии. А  мой хозяин обеспечивал то, что называется у техников «железки».
И судя по бронзовым портретам , рядами расставленных по стеллажам мастерской, ориентация была на хозяев страны. Именно они должны были стать бессмертными. Бессмертными в позолоченных камерах.
- С Лениным единственным удалось. Он до конца был верен идее и, соответственно, цель его жизни состояла в ее реализации... Он был человек принципов, - грустно проговорил старик. Я взглянул на него. Его взор был устремлен на особо крупную голову Ильича, стоящую на отдельном мемориальном постаменте.  Старческие глаза увлажнились от воспоминаний, голос сорвался. Некоторое время он молчал, а потом тихо, как бы сам себе, сказал:
- Он сам отдал свой мозг, но... было поздно. Этот мозг уже нельзя было назвать живым. Наши методы смогли лишь сохранить его, но не вернуть ему жизнь.
- После него все дело остановилось, практически мы работали в подполье. Четко реализовали подготовительный этап, но на этом все кончилось.
- Были у нас и определенные удачи. Нам удалось создать резерв тел, на которые лишь оставалось установить головы - и готово. Этот резерв был надежно спрятан под землей, недоступен бомбардировке. Это было будущее страны. Но кто понимал это? Увы, почти никто... и все же, посмотрите...
Я вновь внимательно оглядел стеллажи. Начало коллекции составляли голова Ленина и его сподвижников - Троцкого, Зиновьего, Каменева. Далее стояло несколько голов Берии.  Маленков был в глине. Полный комплект Хрущева - в бронзе, позолоченный. Брежнев был из алюминия. Андропов из какого-то титанического сплава, а остальные два в пластмассовых моделях. Всю экспозицию завершала восковая голова самого художника. Тогда   я подумал, что тайная мания величия толкнула его на этот фарс - поставить свою голову в компанию руководителей страны.
Обратив внимания на эту пикантную деталь композиции, я спросил:
- Не боязно ли стоять в таком знаменитом окружении?
Ответ меня удивил. Я ожидал, что хозяин поймет юмор моего вопроса, но его лицо вдруг исказилось страшной гримасой злобы. Как разъяренная обезьяна, он бросился ко мне, брызжа слюной, зашипел сорвавшимся с крика голосом:
- А что же мне  еще оставалось делать - лепить все новых и новых ублюдков? Да, ублюдков, трусов, предателей. Дряни, дряни, сволочи...
Голова скульптора ходила ходуном, готовая оторваться от тонкой морщинистой шеи и, выпучив глаза, разметав остатки волос, броситься на меня, на своих  бронзовых и глиняных собратьев сжавшихся на грубых деревянных полках, на все, на все - разрушая, грызя желтыми зубами, проклиная, проклиная. Проклиная...
Я понял  жуткую и одновременно смешную истину - несмотря на всю изощренную технику проекта, на фантастическую мечту, которую он призван был реализовать, на феерические перспективы,  которые он сулил «новому человеку», такового, кроме Ленина, так и не нашлось. Никто не желал ни на секунду уменьшать свою жизнь здесь, во плоти и крови, ради вечной жизни там - в металле. Никто. Да, было с чего взбеситься несчастному старику. Его коллеги давно уже сошли в могилу,  а он продолжал хранить и умножать новую расу. Но его конкурент - Бог Творец, никак не желал поделиться с ним эликсиром жизни - человеческой душой. Да и сами ее носители, эти жалкие и бренные создания, не желали расставаться с нею... Не хотели отдавать душу...
Так почему же все-таки существовала тайная мастерская для изготовления человекообразных саркофагов? Почему ее исправно финансировали, даже при лютом враге проекта - Сталине, почему заказывали головы каждого нового генсека? Может быть, они надеялись  упрятать себя в металлическое бессмертие в последний момент, когда ядерные ракеты уже  вырвутся из своих шахт? Может быть, этим последним моментом могла стать клиническая смерть? Но, как я понял из намеков старика, этому варианту всегда препятствовали преемники генсека.
А, может, все было значительно проще? - Все давно забыли об истинной цели мастерской и Института Мозга. Просто, следуя  бюрократической инерции, начислялась зарплата, выписывались материалы, спускался план... Кто-то думал, что это просто музей, кто-то не желал вмешиваться в дела ученых, кто-то и вовсе  не смотрел, что подписывает...
Все это обижало старика. А тут еще я - случайный собеседник, перед которым он по-стариковски разоткровенничался, позволил себе издевательские намеки.
***
Я вышел на улицу. Страшный ночной холод, казалось, превратил воздух в плотную ледяную глыбу, так, что, двигаясь в ней, ранишь себе лицо льдом. Холодным жестоким стеклом. Мы все оказались вмерзшими в этот воздух. Все - город, люди, машины. Как застывшие в смоле мошки. Но в смоле не теплой, а абсолютно мертвой,  ледяной. Смоле серой и жестокой, как сталь, как острое стекло. Как вечное злое стекло.
Тупо перебирая коченеющими ногами, я с трудом, задыхаясь, добежал до «Кировской». В теплом подземелье можно было отдышаться.
Пересадка на «Площади Революции».  Почти пустая полуночная станция. Я растерянно,  расправляя обнаруженную в кармане газету, прислонился к стене в ожидании поезда. Немного почитать и успокоиться. Отрешиться от зловещей мастерской. Посмотреть на все происшедшее как на забавное приключение, не более того.
Но... Что это? Мне в спину уперлось что-то острое. Повернувшись, я оказался перед возвышающимся надо мною бронзовым комиссаром в кожанке и с  наганом в руке. Он-то и уперся мне в спину своим стволом.  Металлическая фигура сидела подобравшись, уверенно зажав в руке свое  нестреляющее оружие. Лицо ее было пусто, безвзглядно, безжизненно... я посмотрел на другие фигуры, заполнившие вестибюль: военные, рабочие, комиссары, крестьянки - всё мощные напряженные  тела. Целый народ. И лица одинаковые, пустые, застывшие в ожидании... Молча застывшие в ожидании...
***
Через несколько месяцев я случайно проходил мимо мастерской. Двери были широко открыты. У мастерской стояли две машины с надписью «Реанимобиль», и люди в белых халатах выносили одинаковые ящики и укладывали в салоны машин. Будто бы невзначай, я заглянул внутрь. Полки были пусты. Полки были пусты... Вдали на одной из них стояла последняя голова - автопортрет скульптора, переведенный в бронзу. Ее как раз собирались упаковывать в один из ящиков.
Всем распоряжалась старая женщина в белом халате. Губы ее, тонкие и сухие, что-то тихо говорили. Руки - в карманах халата, но даже там было видно, как они дрожат. Глаза, глубоко провалившиеся в глазницы, полные темной влаги и отчаяния, как забытые колодцы. Я узнал ее именно по этим глазам. Но тогда, когда я увидел их впервые, они сияли весенней влюбленностью. Это была та женщина-врач, стоявшая рядом с молодым скульптором на старой, довоенной фотографии. В белом халате врача.
Я быстро отвернулся и пошел дальше.
***
Сообщение в «Московской Правде» от 5 ноября 198... г.: «Вчера ночью произошла авария на станции метро «Площадь Свердлова». Провалился подъемный эскалатор. Авария, видимо, была вызвана большим весом скульптур, которые пытались поднять со станции «Площади Революции». Из людей никто не пострадал, но все статуи серьезно повреждены работавшими механизмами эскалатора: у них оторвало головы, а у многих - руки, ноги... Статуи переданы на реставрацию. В вестибюле «Площади Революции» установлены резервные копии, обнаруженные на складах метрополитена. Гласность требует призвать к ответу виновных. Но никто из работников  метро не хочет взять на себя ответственность за непродуманную попытку поднять статуи на поверхность. Непонятно также зачем была предпринята эта попытка. Следственные органы отрабатывают версию о краже цветного металла.
Подобная ситуация не единственная в истории метро. Несколько лет назад подобным образом рухнул эскалатор на станции «Авиамоторная», перемолов в железной мясорубке нескольких пассажиров. Необходимо срочно пересмотреть конструкцию движущихся лестниц. Отметим кстати, что первые эскалаторы довоенного производства были значительно надежнее.
Пусть так же ответят по закону те, кто без разрешения дирекции метрополитена демонтировал статуи, перенес их на «Площадь Свердлова» и пытался их поднять по пешеходному  подъемнику наверх!»
Соб.корр. И.Големко