Застольные рассказы. Бородин

                Бородин

         Так уж бывает, что купив ружьё и отправляясь впервые в своей жизни на охоту, человек предполагает, что он находится в полной и даже абсолютной безопасности. А причина, столь наивного предположения заключается лишь в том, что почти каждый мужчина, взяв в руки оружие, начинает чувствовать себя практически не уязвимым. В нем обостряется, давно заснувший, мужской дух. Он обретает независимость и уверенность в себе,притупляется скрытое чувство страха перед окружающим миром и он готов совершать чуть ли не героические поступки. С этим неожиданно приходящим чувством, знаком практически каждый мужчина, когда-либо бравшим в руки оружие. И пусть кто-то утверждает, что сила есть ума не надо, мало кому удаётся справиться, с этим первобытным чувством воина и завоевателя, охотника и доминирующего самца. И раз это в нас вложено Богом или природой то и стеснятся, то в принципе нечего. Однако, это совсем не должно мешать человеку с ружьём быть благоразумным и осторожным. Правда, к сожалению, слишком часто мы пренебрегаем этим условием и попадаем в глупые передряги из-за своей чрезмерной самоуверенности.
      Михаил Бородин не как не подходил под описание  о вышесказанных субъектах. В кругу своих знакомых он справедливо пользовался авторитетом человека умного, рассудительного и логичного. Недаром уже в тридцать два года он занял пост главного инженера, на крупном промышленном предприятии поработав до этого и сменным мастером и начальником цеха. Кроме того и вдобавок, ко всем прочим своим положительным качествам он был человеком аккуратным и даже педантичным, но совсем не занудным. Ну, а в остальном, о нём можно сказать то, что он был обычным человеком, каких тысячи и тысячи в России.  Среднего роста, сухопарый, подвижный брюнет, с карими глубоко посаженными глазами на смуглом скуластом лице. Вот в принципе и всё, что можно сказать о нём навскидку, а большего и не надо.
         Бородин не был заурядным охотником любителем. Он не просто любил охоту как таковую, охота была его страстью. Он посвящал ей всё своё свободное от работы и домашних дел время. Даже в межсезонье, приобщая к своей страсти двенадцатилетнего сына, он бродил по уссурийской тайге, изучая сам и объясняя сыну повадки зверей и птиц. Он вовсе не был, как многие думали о нём, беспощадным маньяком, истребляющим беззащитных хозяев тайги. Для него охота была не просто отстрелом дичи, трофеями которой он мог потом похвастаться  в кругу своих родных и знакомых.  Он ни когда не бил зверя, если тот сам невзначай выскакивал на него. Он не когда не убивал животных, если в доме оставалось достаточно мяса с прошлой охоты. Он ни разу, за всю свою жизнь, не завалил не одной кормящей самки с выводком или детёнышем, будь то кабаниха, волчица или медведица. Он ни когда не спускал курка в лёгко достающуюся добычу, он любил выслеживать хитрого, сильного и умного зверя с которым он сражался как с достойным противником. Он ни когда не ходил на охоту с охотничьими бригадами, которые ни считаясь с законом, били больше зверья, чем было разрешено им имевшейся у них на руках лицензией на отстрел. Он ненавидел браконьерство и считал это дело злом. Однако сам, ни когда открыто этому злу не противостоял. Забросить куда-нибудь подальше, случайно обнаруженный, и незаконно поставленный браконьером капкан или петлю на тропе, он считал соею обязанностью однако бороться открыто с реальными браконьерами он считал делом властей во первых, и слишком опасным для него как индивидуума во вторых. Геройствовать, говорил он сам себе, в данном случае – опасно, глупо и бесполезно. Он не был не циником, не тем более трусом. Он просто строго придерживался определённых им и для себя правил, вполне разумно дорожил своей жизнью, и не как не желал влезать в дела государственных служб. А стучать, даже на браконьеров, считал делом подлым и его не достойным.               
          Правда, у него, как у охотника в уссурийской тайге, был один значительный недостаток. Где-то в глубине души он боялся встречи с тигром. Ещё когда он был ребёнком, его дед рассказал ему трагическую историю о тигре людоеде. С тех пор страх перед этим животным, ни когда, до конца, не покидал его. Однако так случилось, что в этих краях тигры почти не появлялись. За всё то время, которое он провел в тайге, он не разу не то, что не столкнулся с этой гигантской хищной кошкой, он ни разу даже не наткнулся на её следы.

          Сегодня Бородин спешил. Он спешил так, как не спешил ни куда и ни когда. Семь долгих месяцев он мечтал об этой субботе как о чём-то далёком,  не досягаемом, не реальном. Ни когда  с таким не терпением он не ждал конца недели. Когда, он наконец-то сможет, вырваться на свою свободу, в тайгу. Все эти месяцы и особенно эту, последнюю неделю, он был рассеянным, задумчивым и странным. Его мучила бессонница и изводила мысль об этой субботе и о той встрече, которую он запланировал в этот день. И сегодня он спешил на неё, как не спешил на первое свидание с девушкой, ставшей потом его женой. Встречу запланировал он. Но тот с кем он так жаждал этой встречи, не планировал её вовсе. Он и не думал о ней, так как думать, не то, что бы ни хотел, но и совершенно не умел. Тем более что встреча эта, не сулила ему лично - не чего хорошего. Ведь он был кабаном. Правда, не совсем простым кабаном, а старым матёрым секачом, каких в народе чаще всего называли вепрем. И это делало из него, для опытного Бородина, очень достойного противника.
         Семь с небольшим, месяцев назад, в воскресный вечер, подстрелив пару зайцев по просьбе жены для жаркого, Михаил возвращался домой, когда по какой то, не понятной ему, причине, неожиданно решил свернуть с обычного маршрута значительно левее. Толи охотничье чутьё, толи обмолвка знакомого Антона о том, что в том районе тайги появилась тигрица, о которой он не знал, заставили его сделать этот крюк.                День тот был совсем не по сентябрьски жарким. Дождей  давно не было, и поэтому, даже тайга не спасала от зноя. Примерно через час он вышел на небольшую поляну, окружённую редким березняком. На самом краю поляны виднелось взрыхленная влажная почва. Эта была кабанья купальня. Обычный человек вряд ли обратил бы на это своё внимание. Но только настоящий охотник, ни когда не прошёл бы мимо. Так же поступил и Бородин. Да и как можно пройти мимо кладезя такой информации. Достаточно посмотреть на следы вокруг неё, что бы определить, сколько примерно в этом районе тайги живёт диких кабанов, какого они возраста и как часто сюда заглядывают. Каким образом охотники определяют количество кабанов по следам, определить не сложно даже обывателю. А вот определить возраст значительно сложней. Поэтому охотники отходят от лужи и осматривают близстоящие стволы деревьев. Обычно кабаны,  валяясь в грязи, избавляются, таким образом, от присосавшихся паразитов. Но купание в грязи не является концом этой чистки. Достаточно навалявшись в ней, зуд заставляет животных почесать своё тело, об что ни будь твердое, а за одно и обчистить свое тело от остатков грязи. Ну а что же может быть лучшим, чем стволы близ стоящих деревьёв. Об них то, после купания они и трутся. По этим остаткам грязи определяют рост кабана, а по росту, для бывалого охотника, не сложно определить и возраст животного.               
          Бородин со свойственной ему педантичностью осмотрел ближайшие три берёзы, а возле четвёртой встал как вкопанный. Слова типа удивление или шок, не как не подходили для тех чувств, которые он испытал, увидев след на белом стволе берёзы. Скорее всего, можно было сказать, что он глазам своим не верил. Постояв немного, он приложил к стволу свою двустволку, оперев её предварительно прикладом в землю. Верхушка грязного следа не достигала кончика ствола ружья, каких-то там пяти, семи сантиметров. По меркам Бородина, такого здорового животного ну не как не могло быть, однако свежий, ещё не совсем высохший след на стволе не оставлял не каких сомнений. Не тигрица же, в конце концов, вывалялась в этой грязной луже и затем потёрлась об эту берёзу. Бородин, всё ещё не веря своим глазам, стал внимательно рассматривать остатки грязи на стволе. По тому, на какой высоте и как была содрана нежная береста на стволе. По щетинкам, прилипшим к грязи, и по крупным следам секача  под деревом Бородин понял, что глаза ему не врали. Что здоровенный секач, каких он не только что не когда не видел, но и даже и ни когда о таких не слышал, не более чем час тому назад стоял на этом самом месте, где сейчас стоял сам он. Следы вокруг лужи и её берега, развеяли последние сомнения Бородина. Видимо лужа для кабана была маловатой, и он словно бульдозер расширил её границы своими чудовищными клыками, ужасные следы от которых виднелись на краях растерзанных берегов.               
    У Бородина было не более чем с полчаса на обследование окрестностей  поляны, что бы попытаться определить, в каком направлении ушёл кабан. Только вот он очень спешил, день клонился к закату и будь у него чуть больше времени, он, несомненно, вышел бы на кабана, матёрый и очень опытный секач затаился метрах в стапятидесяти от него, в густых зарослях шиповника наблюдая за человеком. Он не издавал не малейшего звука, не шевелился и не пытался уйти от опасной встречи. Единственное что кабан себе позволил в этот момент так это тихо дышать и медленно сопровождать взглядом каждое передвижение противника.                Между тем, ничуть не менее внимательно, за человеком следила ещё одна пара глаз. Примерно на стодвадцать градусов южнее кабана, за ним следила  тигрица. Изящная полосатая кошка, обремененная плодом, лежала на правом боку. Приподняв свою массивную голову над телом, она с интересом наблюдала за человеком, который то и дело сгибался, и что-то там рассматривал на земле. Однако, кроме того что она была сытой её не малый опыт подсказывал ей, что с человеком лучше не каких дел не иметь. Поэтому она просто наблюдала за ним, пока тот не скрылся из виду.                Когда Бородин, наконец, разобрался с этим замысловатым делом, уже начало смеркаться, а идти было ещё очень далеко. Он вовсе не боялся остаться на ночь в тайге. Он ночевал в ней десятки раз. Однако дело происходило в воскресный вечер, а с утра необходимо было выходить на работу. Поэтому он быстрым шагом стал удаляться прочь, в сторону старой просеки поросшей молодым смешанным смызняком. Он двигался по узкой звериной тропе то и дело, оглядываясь для ориентации на горизонт, туда, где недавно скрылось солнце и где последние его лучи сгибали небесную часть горизонта, в дугу. Примерно через полтора часа он вышел к просёлочной дороге, где в почти укромном месте стояла припаркованной его двадцать первая «Волга». А уже час спустя он скидывал сапоги в прихожей своей квартиры, предварительно попросив жену заварить ему чаю.                Во вторник, когда на зеленый свет светофора он пересекал перекрёсток, в его машину визжа тормозами, влетела, значительно сбавив свой ход довольно потёртая временем и судьбою, «Победа». Удар не был очень уж сильным, но пришёлся в левую сторону и прямо в дверку водителя «Волги». К счастью или нет, но Бородин при этом отделался сильным сотрясением головы и закрытым переломом большой берцовой кости на левой ноге. Шесть месяцев он мучился с гипсом, потом месяц расхаживал ногу и вот сегодня, Господи, наконец-то, вырвался в тайгу.

          Уссурийская тайга ещё не избавилась от остатков снега прошедшей зимы и Бородина это радовало. Снег, пусть даже и последний, сохранял следы прошедших по нему животных значительно лучше чем следы, оставленные ими на прошлогодней листве и хвое лежащих, на то тут, то там вытаявшим из-под снега клоках земли. Не до конца разработанная нога чертовски ныла от переутомления, но Бородин делал вид, что не замечает её, пока та не заставляла его обратить на себя самое конкретное внимание. Он с досадой присаживался на подвернувшуюся валёжину или торчавший из-под снега пень, и как только боль ослабевала, тут же вставал и шёл дальше.               
          Присев очередной раз на валёжину он со свойственными ему вниманием и любопытством, осмотрелся. Рыхлый, плотный и мокрый снег, серой скатертью с чёрными пятнами загалин, лежал вокруг него, а на нём его следы и не чёткие зализанные робким теплом весны, следы давно прошедшего здесь зверя. След тянулся с верхушки близ лежащей сопки, спускался вниз, пересекал  замёрзший ручей, поляну, а затем и валёжину на которой сидел Михаил. Судя по следу, животное было крупным и ленивым. Оно не перепрыгнуло через валежину, а перешагнуло, или даже может быть переползло  через него, судя по тому, как оно натоптало перед препятствием и после него. Бородин представил себе, как неуклюже животное переползало через бревно и это рассмешило его. Что бы убедится в том, что животное не перепрыгнуло через препятствие, а буквально переползло через него, он не поленился встать и посмотреть на место пересечения ствола следами. Если зверь перепрыгнул через него, то на валёжине вряд ли остался какой ни, будь след. А вот если оно переползло его, то, несомненно, на вздыбившейся коре валёжины может остаться клок шерсти нелепого животного. Так и вышло. Клок длинной шерсти, напрочь застрял на стыке между вздыбленной корой и стволом дерева. Он выдернул шерстинки и стал разглядывать их. Они были длинными и светлыми и сначала показались ему волчьими. Но он тут же отверг эту версию, так как расстояние между следами говорило о том, что это животное было значительно крупнее самого матёрого волка. Бородин внимательнее присмотрелся к шерстинкам, но не успел даже что-либо и подумать,  как в метрах в тридцати от него, что-то гигантское прыгнуло в его сторону, и раздалось ужасающее и агрессивное рычание. Он инстинктивно отпрянул в сторону и так же инстинктивно потянулся за лямкой ружья. Однако рука не нашла лямки так как ружья не было. Стояло охотничье межсезонье, Бородин не занимался браконьерством, а потому ружья с собою не взял. Сегодня он и не планировал добывать секача. Он знал, что даже если сегодня он и обнаружит следы кабана, подстрелить его не удастся не сегодня, не завтра, и даже не послезавтра. Матёрый зверюга, с гигантским опытом обманывать человека, ни за что, вот так просто и с ходу не подставит свой бок под картечь охотника. Такой подарок надо заслужить и это знает любой охотник. Поэтому, чтоб не обременять себя лишней ношей из-за болевшей ноги, Бородин не взял с собой ружья. Зато в ножнах, на поясе, висел большой охотничий нож, который заводской кузнец, мастер на такие дела выковал ему в подарок из наружной обоймы шведского подшипника. Выхватив его из ножен, Михаил чуть пригнулся и повернулся лицом к зверю. Держа нож в правой руке, он готов был, сразится с любым таёжным хищником. Но с этим…нет. Ни как нет. Он готов был, столкнутся лицом к лицу даже с медведем. Но с этим зверем…
          Всё в тех же тридцати метрах от него, прижав свои уши к голове и раздражённо виляя хвостом как домашняя кошка, стояла тигрица. Угрожая атакой, она пригнула свои лапы и голову и свирепо рычала на Бородина, оскалив при этом свои чудовищные клыки. А тот, ну совсем растерявшись от неожиданной встречи,  как вкопанный стоял на своём месте, чуть вытянув вперёд правую руку, с насмерть зажатом в ладони ножом. Так продолжалось секунд тридцать. Хищница рычала и угрожала человеку атакой, а тот стоял как ошарешеный, но при этом готовый биться с ней на смерть. Только тигрица так и не двинулась с места. Более того она и не собиралась делать это. Тигрица была беременной и готовой вот-вот разродится. А этот беспечный человек пусть и случайно, чуть не набрёл на её логово, где она собиралась окотиться, и она, угрожая ему, хотела только отпугнуть его от этого места. Бородин это понял и медленно попятился назад. Он не был бесстрашным человеком. Бесстрашных людей, в буквальном смысле этого слова, не существует. Существуют безумцы и люди способные преодолеть свой страх при определённых обстоятельствах. У Бородина таких обстоятельств не было, и по этому, он медленно пятился назад. Он боялся повернуться к ней спиной, так как тут же вспомнил рассказы бывалых охотников о том, что тигры нападают сзади.  Так продолжалось около трёх минут. Бородин пятился, а тигрица рычала.В конце концов, человек скрылся из виду,  и хищник,  успокоившись,  удалился в своё логово. 
         Бородин быстрым шагом возвращался домой. Никогда. Никогда за всю свою жизнь он не испытывал такого сильного чувства страха. Мускулы его расслабились, а тело неприятно трясло от пережитого напряжения. Он шёл и постоянно оглядывался назад. «Да, - думал он - эта тварь запросто могла сожрать меня. Наверное это та самая тигрица про которую мне ещё летом рассказывал Антон». «Баран. – Ругал он себя - Вот баран. Как же я про неё забыл? Фу. Слава Богу, что эта скотина выскочила и предупредила меня. А если бы не выскочила? Задавила бы как крысу. Баран. Твою мать ещё эта чёртова нога». Он доковылял до ближайшего пня и сел. Рука, которой он автоматически полез во внутренний карман куртки, всё ещё противно тряслась, как и всё его тело. На дне кармана лежал маленький герметично закрытый алюминиевый цилиндр, который представлял собой, своего рода миниатюрный портсигар в котором хватало места только для одной сигареты. Бородин давно уже не курил, но в волнительные минуты вредная привычка напоминала о себе, и тогда невыносимо хотелось закурить. Случаи такие были очень редки, и сейчас был именно такой. Он глубоко, блаженно и с наслаждением затянулся. Маленький презент за пережитый стресс. Не курильщику это наслаждение объяснить трудно. Оно сравнимо с глотком прекрасного вина. Наслаждением вкуса прекрасной пищи или что ни будь подобного. В общем, в простонародье о чём - то подобном говорят так - кто не бывал после похмелья, тот не знает вкус воды. 
          Бородин просидел на пне ещё битых полчаса, прежде чем, наконец, встал и убрался восвояси. И пока он возвращался домой его чувство страха постепенно переросло в досаду, а потом и вовсе в апатию ко всему вокруг него. Может быть, он и не осознавал этого, но,  страх с этого дня напрочь засел, где - то там, в глубине его сознания так, что в тайге он не появлялся, аж до самого октября месяца. Всё это время он посвятил работе, дому и семье. В мае он затеял ремонт квартиры, летом съездил с женой и сыном на море, увлёкся рыбалкой и ещё многим, чем другим, и за всё это время ни шагу в тайгу. Даже тогда когда жена с сыном звали его с собой в лес за грибами, ягодами или кедровыми орехами он всегда находил причину отказаться от такого похода. Всё изменилось в середине октября, когда его знакомый охотник Антон предложил составить ему, компанию в охоте на кабанов. Бородин, вежливо ему отказал, сославшись на выдуманные боли, во всё ещё якобы беспокоившей его после перелома ноге. Антон посочувствовав ему предложил пару народных рецептов и ушёл, а Бородин впервые в тот день признался себе в том что он трус. Осознание этого факта стало для него тем самым обстоятельством, при котором человек преодолевая страх, так же часто становится как героем, так и безумцем.    Недаром «безумству храбрых, поём мы славу». Именно в такие минуты мы становимся или бессмертными героями или погибшими идиотами. Такая минута наступила и для Бородина. Там в тайге его ждал вепрь и главный, пусть и сомнительный, приз тигрица. Да, конечно же, это было браконьерством, которое он призирал. Но он прекрасно понимал, что если не убьёт тигрицу сейчас, чувство страха не покинет его, уже, ни когда, а признавать себя трусом, было для него гораздо худшим вариантом, чем признать себя браконьером.
         
          И вот он снова в тайге. Первый день зимы выдался не таким уж и холодным. Температура со вчерашнего дня поднялась до минус пяти градусов. Снег также подводил зиму и выпал не очень толстым слоем. Кроме того, он еще совсем слабо уплотнился под собственным весом, и поэтому лыжня за Михаилом оставалась глубокой, а края её заваленными. Ему казалось, что с тех пор как он побывал здесь последний раз, в тайге всё изменилось. Он тщетно искал взглядом возможные изменения и кроме как какой-то мелочи ни чего не находил. Всё вроде бы было так, как было прежде. Но Бородин не как не мог понять, что же всё таки изменилось. Однако изменилась совсем не тайга. Изменилось его восприятие тайги. Раньше когда он заходил в неё, его ощущения были сравнимы с ощущением вхождения в свой мир или в свой дом, или в нечто подобное. Сейчас, из-за спрятавшегося внутри него страха, который вызывал в нём неосознанные до конца опасения, и как следствие повышенное внимание, изменили в нём психологическое восприятие окружающей местности. Тайга осталась такой, какой и была, но для него она стала враждебной. Раньше он чувствовал себя здесь равноправным хозяином.  Теперь он шёл по территории врага, словно разведчик за линией фронта. Каждый куст, каждая ветка, каждое дерево, бугорок или овражек выглядели враждебно и опасно. Внутренне он ожидал подвоха от каждой мелочи вокруг, составлявших целостность тайги.  Ему было тревожно, страшно и неуютно. И если б он не держал свой страх в кулаке, сила страха заставила бы его бежать отсюда без оглядки. Примерно через час он успокоился. Человек обязан, боятся, иногда может быть и очень долго, но не вечно. Но если не чего страшного не происходит, он успокаивается и страх исчезает. Да только вот страх вовсе не исчезает в никуда. Он прячется, где-нибудь в глубинах души и ждёт своего часа. Пока, что-то неожиданное не встревожит хозяина души. И тогда страх выбирается наружу. Он выскакивает из своей темницы и лютует, парализуя волю и мысль. Однако страх действует на людей совершенно по-разному. Кто-то пытается ему сопротивляться, а кто-то сдаётся на милость случая. Иногда страх заканчивается по завершению опасности, а иногда, когда угроза жизни длится слишком долго, страх исчезает, так как человек привыкает к нему и страх становится нормой жизни.   
Не чего такого ужасного с Бородиным не происходило. Страх внутри него улёгся, он глубоко вздохнул и неожиданно весело заскользил по направлению к поляне, где в прошлом году обнаружил на берёзе след матёрого секача. Тайга стала знакомой, более родной и менее опасной. Дабы не будить в себе страхи, Бородин решил  сделать петлю вокруг местности, где весной встретил тигрицу. Ему потребовалось больше двух часов, что бы выскочить на заснеженную поляну с замёрзшими теперь лужами-купальнями. Он остановился посредине неё и огляделся. Задача у него была невероятно сложной. Он хотел найти того самого матёрого кабана, следы которого он обнаружил на берёзе почитай больше года тому назад. Первым делом он направился к тем самым берёзам возле лужи, о которые тёрлись кабаны. Как впрочем, он и рассчитывал, кроме содранной с них местами коры он не обнаружил больше не чего. Осенние дожди смыли со стволов всю грязь. У Бородина остался только один шанс. Надеется на то, что секач не ушёл далеко из этих мест. Но чтобы найти его даже если он и не ушёл от сюда, Бородину придётся проявить значительное упорство что бы  обнаружить для начала хотя бы его следы. А это адская работа. Но чего, ни когда в жизни не боялся Бородин так это работы. И работа закипела. Он методично объезжал сопки и забирался на них. Он не оставил на своём пути не одного, не осмотренного куста шиповника, не одного дуба и не одной поляны, на которой кабаны могли оставить свои следы. Он забыл о всяком отдыхе и бутербродах в рюкзаке. Он чуть ли не как дикий кабан рыл снег своим носом. Он осмотрел сотни следов и десятки троп, оставленных животными.  Он двигался то на юг то на север, то на запад, то на восток. Он не ленился скидывать лыжи и забираться на деревья, чтоб определить места, где могли пастись кабаны. Не взирая ни на что, он двигался, двигался и двигался. Ему было всё равно, что он устал, что он взмок, и что он голоден. Сейчас он напоминал охотничью собаку которую не интересовало не чего больше, кроме того следа который она взяла. Единственное чем он отличался от собаки, так это только тем, что он был человеком, и у него в отличие от неё не было следа, только цель. Внутренний голос всё это время назойливо твердил ему, что всё это бесполезно, что с тех пор как он обнаружил след кабана, прошло достаточно много времени, и что кроме неприятностей после этого, он себе не чего не нажил и что вообще уже поздно, скоро будет темно и ему лучше вернуться домой. Но тщетно. Ничто сейчас не могло его остановить. Пока…
          Он объезжал очередную сопку и вдруг совершенно неожиданно выскочил на цепочку следов оставленных двумя животными. День зимой скоротечен и уже начало темнеть. Остановившись, что б разглядеть их лучше, он склонился над ними. И то, что он увидел, можно сказать, что буквально ошарашило его. На вдавленном лапой животного снеге, явственно выделялся след гигантской кошки. Второй след хоть и был значительно меньшим по размерам, но, так же принадлежал кошке. Сомнений быть не могло. Судя по тому, что ветер ещё не успел присыпать следы даже тонким слоем снега, здесь совсем недавно прошла тигрица со своим тигрёнком.  Бородин даже и не думая выпрямится, глубоко дыша, так и стоял, склонившись над следами. Мысли хаосом носились в его голове, и он не мог сосредоточится. Это то и было плохо. Когда человек в таких обстоятельствах не может взять себя в руки и разумно оценить обстановку за него это начинает делать инстинкт, в данном случае, страх. Он разжимает ослабевший кулак воли и вводит в игру свои элементы. Свои правила. А правила эти очень просты. Паника. Беги. Спасайся, как можешь. Беги без оглядки, беги быстрей и куда глаза глядят.  Бородин выпрямился, он очень осторожно развернулся, стараясь не хрустеть снегом, и вдруг рванул с места что было сил. Если кто-то думает, что для хорошего  бега, нужен стимул в виде победы, то он, скорее всего, ошибается. Лучшего стимула, чем первобытный страх, не существует. Когда на кону твоя жизнь, то любой спринтер тебе не соперник. Его стимул ничтожен по сравнению с твоим. Нет и не существует лучшего приза, чем жизнь, особенно если сзади за тобой гонится страх, у которого длинные руки и который дышит тебе в спину. Страх, догоняющее дыхание которого лучше любого попутного, даже не ветра, а урагана. Который вовсе не догоняет, а давит тебе в спину и гонит, гонит и гонит. 
          Уже почти совсем стемнело, когда Бородин совсем выдохся. Он устал. Ноги не хотели больше делать и одного шага, а он всё упрямо заставлял их двигать его тело вперёд. Он смутно видел куда движется и поэтому не замечал, что делает круг и что его маршрут в конечном итоге упрётся как раз в ту самую поляну, где его так жестоко испугала тигрица. Говорят, что от судьбы не уйдешь. Может быть, так для него и было задумано? Кто знает. Он не выбирал себе дороги, видимо судьба сама определяла её в виде просветов между деревьями по которым он в панике предпочитал двигаться лишь бы скорее удалится от того места где прошла тигрица с тигрёнком. Но только неудачи и вправду преследовали его. Через час бега, он сам не заметил, как по пологому склону выскочил на вершину высокой сопки. Впервые за последние полтора часа остановившись, он стал искать безопасный спуск. Такой оказался чуть правее того места где он стоял. Спуск был несколько безопасным относительно лишь других участков склона. На самом деле, чтоб по нему спустится, требовалось мастерство горного лыжника, причём  с хорошими горными лыжами. Бородин не был таковым и не имел таковых, но и других вариантов кроме как спустится с сопки здесь, у него не было. Вернее, был один, повернуть назад, спустится по пологому склону и объехать сопку с боку. Только он,  даже и не рассматривал этот вариант. У страха глаза велики. Поэтому его, второго варианта, вроде бы как бы и не было. Конечно же, и до этого раза, он уже спускался по склонам на своих коротких охотничьих лыжах. Но тогда он не спешил, а склоны были менее крутыми и относительно чистыми от деревьев и кустарников. Здесь же был совсем другой случай, страх подгонял его и он, практически не раздумывая, ринулся вниз. Он миновал уже две трети спуска, когда на приличной скорости наехал на небольшой бугорок, которого оказалось достаточно, чтобы он слегка оторвавшись от земли, подлетел вверх.  Приземление оказалось неудачным. Правая нога, при приземлении немного быстрее чем левая, скользнула вперёд, Бородина развернуло, он потерял равновесие и кубарем покатился вниз по склону. Ему ещё здорово повезло, что на пути его полёта не встретилось не одного стоящего препятствия в виде ствола дерева или валёжины или еще чего ни будь такого жёсткого.
          Бородин лежал на спине и тяжело дышал. Пока он катился вниз, с него слетела шапка. Снег набился в его волосы, за шиворот и за пазуху. Он набился в унты, в рукава и в рукавицы. Он прилип к лицу, куртке и штанам. Снег был даже во рту, ушах и ноздрях. Это благосклонно повлияло на него. Снег начал таять на разогретом теле и жечь его холодом. Он стал отрезвлять его и паника отступила. Мысли упорядочились, и Бородин стал, наконец, трезво оценять обстановку. Он лежал и смотрел в тёмное и совершенно беззвёздное небо. Он решил было встать, но тело, совершенно отказалось слушать команды его мозга. Оно здорово устало и не хотело даже приподняться. Так он пролежал ещё минут пять и только тогда заставил себя встать. Кроме шапки на склоне остались лежать ещё и ружьё и левая лыжа. Невероятным усилием воли он заставил себя подняться по склону, чтобы подобрать там то, что потерял. Сначала он подобрал ружьё с шапкой и чуть дальше обнаружил лыжу. Во время падения, лыжа видимо ударилась, обо что-то жёсткое и у неё обломался нос. Это здорово разозлило его, и он с силой закинул её прочь от себя. Спустившись вниз и не в силах больше стоять, Михаил уселся прямо на заснеженную валёжину. Его положение было не самым лучшим. Двигаться дальше он больше не мог. Не только потому, что сломал лыжу, но ещё и потому что не мог по беззвёздному небу определить направление движения и  еще, потому что прекрасно понимал, что ему, ни за что не заставить уставшие ноги пройти больше чем двести шагов.
          Подумав немного, он принял единственно правильное для его настоящего положения, решение, заночевать в тайге. Плохо было только то, что он вовсе не собирался сегодня ночевать в тайге. Поэтому не присмотрел себе заранее местечка, где можно было бы спокойно и с относительным комфортом переночевать. Но для бывалого охотника это не очень, то и большая проблема. Он расчистил снег возле валёжины. Натаскал хвороста и развёл костёр. Через полчаса он уже успел попить чаю и съесть часть бутерброда, который здорово помялся, когда он катился по склону. Промокшая одежда просохла, костерок приятно грел обнажённые части тела, а усталость нагоняла дрёму. Засыпая, он с сожалением думал о том, что не сказал жене, что может заночевать в тайге. Что она сейчас, наверное, начала беспокоится о нём. Еще он успел подумать о том, что обещал сыну завтра взять его с собой в тайгу и что теперь… На этой части мысли его мозг отключился и он заснул.   
          Проспать он успел примерно с час или немногим больше. Что ему снилось неизвестно, но спал он чутко. К тому времени его костерок из мелких веток совсем угас, и какое-то животное приблизилось довольно близко к месту его ночевки. Животное двигалось медленно и точно в направлении человека. Было непонятно оно или не подозревало этого или делало это преднамеренно. Когда до человека оставалось, не более пятидесяти метров, что-то хрустнуло под лапой животного и человек проснулся. Бородин, даже не стал прислушивается к ночным шорохам, он сразу определил на каком примерно расстоянии от него и в каком направлении находится нечто разбудившее его. Он потянулся за ружьём очень медленно взвел курки и облокотившись на валёжину заранее прицелился и повернул стволы в сторону неизвестного. Небо хоть и было всё так же затянуто облаками, но из-за снега можно было неплохо видеть контуры того что находилось в ста, а может быть и больше, метрах от наблюдателя. Бородин, не отрывая щеку от приклада продолжал поверх  стволов рассматривать местность, где он уловил хруст. На фоне чёрных стволов деревьев обнаружить что-то было не просто, тем более что животное в этот момент не двигалось.  Но вот оно продолжило своё движение, и Михаил увидел смутные контуры, какого-то большёго животного. Поначалу ему показалось, что это был медведь. Но сейчас была зима, и медведи давно залегли в спячку. Шансов на то, что это мог быть шатун, было мало. Олень? Маловероятно. Рыся? Слишком мала. Кабан? Великоват. Он сравнивал это нечто ещё с рядом известных ему животных, пока его не обожгла мысль, что это тигр. Слабенький ветер дул со стороны животного и оно, возможно не чуя не человека ни кострища, всё также медленно продолжало приближаться к нему.
          Мысль о том, что к нему крадется тигрица, снова ввела Бородина в паническое состояние. Он всё не как не мог определить какое животное движется в его сторону и поэтому когда оно приблизилось на расстояние до сорока метров, человек, в панике сдавив оба курка, выстрелил дуплетом. Гул выстрела эхом пронёсся по тайге, разбудив и всполошив его обитателей. Но не успел стихнуть звук выстрела, как раздался отчаянный визг раненого Бородиным животного. Визг этот, совершенно не возможно было спутать с каким либо другим звуком. Визжал, раненный кабан. Страх будто бы отскочил в сторону, едва Бородин понял это, и тело его на секунду другую обмякло. Но только на секунду другую. Кабан, ошалев от боли, ринулся на своего обидчика. Треск по тайге стоял такой, что казалось, будто бы по ней двигался небольших размеров паровоз. А двигался он в направлении Михаила. Однако у того хватило ума перевалится за валёжину, тут же большим пальцем правой руки сломать для перезарядки ружьё а пальцами левой достать из патронташа два патрона с картечью. На всё про всё у Бородина на это ушло не более семи восьми секунд. И к тому времени, когда кабан подбежал к бревну он готов был к стрельбе. Валежина, за которой лежал человек, была толщиной около восьмидесяти сантиметров. Человека за ней не было видно, поэтому подлетевший к ней секач, завертелся, волчком на месте. Боль, взбесившая его всё не как не ослабевала и, тот не обнаружив обидчика в ярости накинулся на трухлявую валёжину. Бородин не стал дожидаться, когда освирепевшее животное разнесёт на куски трухлявый барьер между ним и кабаном, резко встал и почти в упор два раза подряд выстрелил в секача. Первый заряд картечи  угодил тому в холку, а второй раздробил правую лопатку.  Получив новую порцию свинца, секач опять дико завизжал и отскочил от Михаила метра на три. Секунд пять он стоял, качаясь, и всё визжал, визжал и визжал. И вдруг неожиданно рухнул на успевший обильно покраснеть от крови, снег. Тайга снова погрузилась в тишину, и только Михаил стоял оглушённый выстрелами ружья и визгом кабана. Он встряхнул головой, пытаясь, избавится от шума в ушах, а потом внимательно посмотрел на секача. Тот, лежал не шелохнувшись, но по вырывающимся из его пасти клубам пара и часто вздымающейся груди было ясно, что он ещё жив. Бородин, благоразумно не стал подходить к нему. Он уселся прямо на снег устало уперевшись  спиною в валёжину. Он то очень хорошо знал, что раненный издыхающий, но пока ещё дышащий кабан более опасен, чем не раненный. И он прекрасно помнил, как однажды в добытом им кабане он обнаружил две пули и сорок шесть картечин. А друзья на его удивление утверждали, что однажды завалили кабана, с больше чем шестьюдесятью картечинами. Дикие кабаны так же живучи, как и очень опасны. Вот и сейчас, не успел он подумать ещё о чем либо, как услышал, какие-то звуки за спиной. Он резко повернул свою голову на звук и не поверил своим глазам. Кабан поднялся. Поджав переднюю правую лапу, он шатаясь стоял на оставшихся трёх. Даже и, не видя в темноте  его взгляда, Бородин был совершенно уверен, что тот смотрит на него. И в тот момент, когда Бородин автоматически  потянулся за патронами случилось вообще не вероятное. Кабану хватило трёх метров, что бы разогнаться с раненой нагой и перескочить через валёжину и Михаила. Однако раненая нога подвела его, поэтому, при приземлении, левая не выдержав нагрузки, подогнулась, секач упал на брюхо, при этом проехав немного вперёд. Затем он неуклюже поднялся, хромая развернулся в сторону человека и уставился на того. До того было не более двух метров, но секач, почему-то стоял и смотрел на него не издавая не звука. Если бы человек сейчас шелохнулся, или если бы он издал, хоть малейший шорох, эта живая машина ринулась бы на него и растерзала бы в клочья. Бородин понимал это и поэтому сидел тихо, ожидая разворота событий. Да и что он в принципе мог сейчас сделать. Ни чего. Собираясь утром на охоту, он взял с собой обычный для него набор патронов.  Два с пулями, два с картечью и два с дробью. Два патрона с пулями он израсходовал на дуплет. Два с картечью он всадил по одному кабану в холку и в лапотку. Остались два с дробью, которые он даже не успел перезарядить. Только что для этого секача, по сути всё равно, что таёжного слона, эти два патрона с дробью?  Возможно, что от потери крови кабан сейчас или был не в силах атаковать или плохо понимал что происходит. В общем, он не атаковал обидчика, а только смотрел на того. У Бородина была только одна надежда. Чем дольше кабан будет стоять, тем больше крови вытечет из его ран в груди, лопатке и в холке и он в конце концов издохнет. Оставалось только дождаться этого момента. Но этот момент не наступил. После трёх минутного психологического противостояния между человеком и животным, животное прихрамывая развернулось и не спеша удалилось в тайгу, оставляя после себя чёрный в темноте, кровавый след на снегу. И было, совершенно не понятно кто одержал победу в этом противостоянии. Секач уходил не убегая. Он уходил медленно, как это делают победители. И абсолютно не важно, куда он уходил, жить или умирать. Бородин ни сколько не расстроился тем, что секач, который мог стать в его жизни самым достойным трофеем, уходил прочь. Он смотрел ему в след с чувством уважения и даже восхищения. Произойди их встреча совсем при других обстоятельствах, Бородин не за что бы ни стал стрелять в это совершенство силы, мощи, дикого величия и красоты.      
          Через какое-то время, зверь совсем скрылся из виду, и Бородину стало не до него. Хотя мороз и не крепчал, однако влажный приморский холод стал насквозь пронизывать его тело. Было около двенадцати часов ночи, а до рассвета было ещё далеко.  Он снова собрал веток для костра, и через пару минут яркие языки пламени заплясали в ночи, выбрасывая в кромешную темноту неба искры, компенсируя отсутствие в нём звёзд. Ярко пылающий огонь осветил окрестности и осматривая их в Михаила стала вползать тревога. Место побоища за валежиной, да и снег перед ним, были забрызганы тёмными пятнами крови. Крови было много, и она была везде. Даже на нём самом. Видимо когда кабан перепрыгивал через валёжину и Бородина  под ней, его сочившаяся кровь попала и на его одежду. А что такое кровь, а точнее её запах в обители не только травоядных, но и хищников. Лучшее приглашения для поживы. Бородин тут же вспомнил тигрицу, и страх очередной раз в этот день заставил его, съежится.
          Трагедия произошла около четырёх часов ночи. К двум часам ночи у Бородина закончился запас дров. Поддерживать костер стало совершенно нечем, а страх опять настолько распалил его воображение, что он не рискнул собирать новую партию дров для костра. Отсутствие костра, который мог отгонять от него хищников, заставило его искать новый вариант защиты от них. Самый простой и действенный был влезть на ветвистое дерево и там спокойно проспать до утра. Опыт для Бородина не новый и главное абсолютно надежный. Деревьев вокруг было море, какая ни какая, а все-таки тайга, выбирай любоё. Бородин выбрал старый раскидистый ясень. Правда в унтах он с трудом влез на него, но зато удобно расположился на толстенной ветке и вновь обрёл душевное спокойствие. Ясное дело, что спокойствие в такое время навивает сон. Через какие ни будь двадцать минут, он умиротворённо задремал, а потом и вовсе заснул, прижавшись всем телом и щекой к холодному главному стволу. Знающие люди говорят, что когда то давно человек был обычным приматом. Возможно, что это и так. Однако лазать по деревьям, а тем более спать на них, он с тех пор, почти совсем, разучился. Бородин был современным человеком и как все прочие люди, спать на деревьях прочно вцепившись в ветки, не мог. Где то в районе четырёх утра его сон стал на столько крепок, что руки обхватывающие ствол дерева расслабились. Правая рука внезапно  скользнула  по стволу, а тело резко отклонилось назад. Он проснулся на долю секунды позже того самого последнего момента когда мог снова обхватить руками ствол ясеня. Напрасно он пытался выровнять свой торс и напрасно махал руками чтоб за что ни будь ухватится, или обрести равновесие. Его тело откинулось назад и он, соскользнув с ветки, рухнул вниз.
          Тело ударилось о землю глухо и с каким-то сухим хрустом, толи ломающихся костей, толи веток под снегом. Бородину показалось, что грохот, от его падения, стаял на всю тайгу. Первые секунды после падения он не чего не почувствовал. Разве что только посыпавшиеся искры из глаз и резко смутившееся сознание, говорили о том, что он опасно ударился головой. Но вот шок от падения прошел, и он стал ощущать резкую, усиливающуюся боль в позвоночнике в области поясницы. Боль в пояснице всё усиливалась и усиливалась, пока не стала совершенно нестерпимой. В глазах Бородина поплыли разноцветные круги, и он потерял сознание.
          Небо над тайгой очистилось от туч, а солнце на целый диск поднялось над горизонтом, когда Бородин, наконец-то, очнулся. Боль в позвоночнике почти прошла, и только голова порядочно болела будто бы с похмелья. Бородин лежал на спине и смутно понимал, что происходит. Несомненно, что он сильно ушиб голову и получил основательное сотрясение мозга. Но он этого не понимал и мысли в его голове путались как нити в руках неопытной ткачихи. Они беспорядочно громоздились одна на одну, не давая ему уловить суть происходящего. Чисто автоматически, он решил перевернутся на живот, что бы ослабить боль в спине. Однако  ему едва удалось  повернутся,  даже на бок. Сквозь хаос в голове он уловил мысль, что с его ногами что-то не так. Мысль эта усилилась и стала основной. Он приподнял голову и посмотрел на ноги. Они были на месте и выглядели как обычно. Тогда он попробовал пошевелить ими. Но не одна из них не шевельнулась. Он уронил голову на землю и с тревогой посмотрел в небо. Через четверть минуты он снова приподнял голову, чтоб посмотреть на ноги и  снова попробовал пошевелить ими. Тщетно, ноги не подчинились его желанию. В очередной раз, откинув голову назад, он задумался. Эта задача оказалась для него сложной. Хаос в его голове почти упорядочился, но боль в голове ещё не прошла. И каждый раз, когда он пытался поймать какую ни, будь мысль, усиливалась головная боль. Так он и лежал, какое-то время, то борясь с головной болью то, пытаясь обдумать своё положение. На всё про всё у него ушло около двадцати минут. Через этот отрезок времени он уже понимал, что при падении сильно ударился головой и получил сильнейшее сотрясение. Однако самым худшим было то, что он, скорее всего, повредил позвоночник, и теперь, скорее всего, нижняя часть его тела была парализована. Осознание этого факта не придало ему уверенности, но и унывать он не стал. Из-за сильной боли в голове он ещё не совсем до конца осознал всю серьёзность своего положения. Боль не давала ему думать логично, и поэтому он предпочитал пользоваться простыми, так сказать ближними, мыслями. Ближние же мысли, скорее всего, являются не мышлением как таковым, а выданы на поверхность инстинктом. Инстинкт же в первую очередь требовал от него спасаться, а точнее двигаться к спасению. Решение инстинкта было приоритетным и в данной ситуации самым весомым. Ему не надо было, как новичку долго ориентироваться на месте. Достаточно было просто посмотреть на солнце, что бы определить в какую сторону ползти. И он пополз.
          Тот, кто бывал в уссурийской тайге, знает, что не то что ползти по ней, но и даже передвигаться, не совсем просто, даже летом, а представить себе это зимой вообще сложно. Причиной тому служит сложный ландшафт её местности, с грядами сопок, и который покрыт местами совершенно непроходимой растительностью. А в зимнее время добавьте к этому обширные снежные заносы между сопками и не менее толстый слой снега на равнинах. А ещё добавьте бесконечные ветра и лютое ощущение мороза, даже при минус десяти градусах, в следстии слишком сырого климата из-за близости Тихого океана. Многие сибиряки, побывавшие здесь зимой, предпочитали сорокаградусный мороз в Сибири двадцатиградусному морозу Приморья, где и расположена уссурийская тайга. Без малого семнадцать километров  по этой то «благодати» и предстояло ползти Бородину. Единственное в чём ему повезло так это в том, что снега в этом году выпало мало, и мороз стоял не сильный.
          Когда солнце перевалило за зенит, Бородин преодолел расстояние в триста с лишним метров. От непривычки заниматься таким делом очень сильно болели локти, а из-за поднявшегося кровяного давления, голова буквально раскалывалась на части. Он часто останавливался и топил лицо в снеге, чтобы остудить  его из-за притока крови. Нестерпимо болела голова, и ныл позвоночник. А мысль о том, что ему пришел конец, буквально сводила его с ума. Он пытался соображать, но в ушах стоял какой-то непонятный звон, который мешал ему, сосредоточится и ему не удавалось принять какого либо решение. Тогда инстинкт опять погнал его вперёд. Он полз и не как не мог понять, зачем он это делает. Откуда-то из глубин подсознания, сквозь хаос беспорядочных мыслей, сквозь головную боль и звон в ушах, пробивались назойливые мысли о том, что ему, не за что не проползти такое расстояние,  и что он всё равно погибнет от холода. Что он провалится в снежный занос, или, что на него нападут хищники и ещё целый ряд других мыслей предрекавших ему скорую смерть.                Так продолжалось ещё больше часа, когда он вдруг вспомнил о подвиге легендарного лётчика Маресьева. Он не помнил досконально, что именно с тем произошло, помнилось лишь только то, что тот, после падения самолёта, точно также как и он сейчас полз по заснеженному лесу, и причём не один день и это упорство спасло тому жизнь. Бородину стало стыдно, что он так быстро раскис, и он с удвоенной силой пополз вперёд. Когда уже начало смеркаться он присмотрел себе небольшую полянку с валёжиной на краю и решил что заночует здесь.                Потребовалось ещё более часа, что бы ползком насобирать хвороста, отчистить место от снега и развести огонь. Сам он разместился между огнём и валежиной, чтоб она, хоть как то защищала его от ветра и экранировала тепло. Когда огонь весело затрещал, он, извиваясь как змея, стянул со спины рюкзак и ружьё. Ревизия рюкзака выявила наличие в нём двухсот граммовой фляжки с коньяком, двух замёрзших и раздавленных  всмятку бутербродов с сыром и колбасой, помятым котелком, пакетом заварки с лимонником и пятью шоколадными конфетами. Кроме того в нём лежала пара сухих носков и тот самый портсигар с одной сигаретой.  Прежде чем поужинать он закурил сигарету. Но сделав две затяжки, подумал, что часть сигареты надо оставить ещё и на завтра, он сделал ещё пару затяжек и с жалостью её затушил. Затем подставив ладонь под замерзший, разваливающийся бутерброд, он попытался аккуратно, что бы тот не рассыпался на куски откусить от него кусочек. И пока он живал, эта сценка с аккуратностью, что-то смутно ему напомнила. Он съел половину бутерброда, и хотя ещё совсем не наелся, завернул его в бумагу вместе с другим бутербродом и убрал всё в рюкзак.
          Снег в котелке растаял быстро и уже через несколько минут по поляне разнёсся запах крепкого чая с лимонным ароматом.  Михаил небольшими глотками, что бы ни обжечься, отхлёбывал приятный напиток, вприкуску с шоколадной конфетой и задумчиво смотрел на пляшущие языки пламени. Он вспомнил, откуда помнит о бережливости. Ещё в детстве он с удовольствием зачитывался рассказами Джека Лондона, и настоящее его положение напомнило ему о бедолаге из рассказа «Любовь к жизни». Тот точно так же, как и он полз по снегу, пытаясь спасти свою жизнь, только вот крошки хлеба были уже после его спасения. И сейчас смотря на костер, он тщетно пытался вспомнить имя героя того рассказа. Перебрав во всё ещё затуманенном сознании, несколько популярных английских имён и не вспомнив нужного имени, попытался вспомнить, сколько дней тот добирался до океана. Однако память и здесь ему отказала, и он переключился на мысли о семье. Так он и переключал бы своё сознание, с одной мысли на другую, если бы не задремал.

          Тигрице сегодня здорово повезло. Утром совсем не далеко от логова она обнаружила труп здоровенного секача. Дней пять назад тот издох там из-за потери крови. Она не стала, есть его сразу, а сначала попыталась перетащить его тушу поближе к своему логову, где оставила без присмотра своего малыша.  Однако сделать это ей не удалось.  Туша кабана за пять дней, пусть даже и на слабом морозе, но всё-таки превратилась в ледяную глыбу. И пусть бывалые люди рассказывают свои байки о невероятной силе тигров, только эта мороженая туша оказалась тигрице не под силу. Оставив свои никчемные попытки, она прилегла рядом с ним на лапы и стала грызть его оледеневшую плоть.  Уже через пару часов ей удалось одолеть почти всю правую заднюю лапу добычи.                И вот теперь, впервые за несколько дней наевшись, считай до отвала, она блаженно вытянула свои лапы, и дремала в логове. Тигрица не спала, а именно дремала, так как заснуть ей не давал её первенец, бесконечно шаря по её брюху в поисках материнской груди. Он то и дело засыпал, отпускал её грудь, но потом вдруг неожиданно просыпался и снова словно в панике начинал тыкаться своей мордочкой в материнское брюхо. В такие моменты тигрица просыпалась и иногда чуть приподнявшись, лизала его спину, будто бы пыталась тем самым успокоить его. Тот же при этом довольно урчал и, часто перебирая своими передними лапами, начинал ещё яростнее сосать её грудь.
          Следующий день, тигрица почти не вылезала наружу, предпочтя провести свободное время в логове. Однако уже на второй день голод, заставил её тащится к обглоданной туше кабана. За прошедшие сутки от того мало что осталось. По всей видимости, запах крови привлёк сюда массу мелких хищников и они здорово здесь попировали. Но, и того, что осталось от туши, хватило с лихвой. Тигрица опять туго набила мясом своё брюхо и отправилась в логово. Вдруг,  где-то на полпути к логову, она резко остановилась и тревожно вслушалась в таёжные звуки. Не услышав не чего подозрительного она вытянула вперёд свою морду и стала нюхать холодный воздух. То, что так встревожило её, несомненно, было где то совсем рядом, так как  запахи были резкими и свежими. А главное, что доносились они откуда-то со стороны логова. Гигантская хищница грозно рыкнула и бросилась к своему малышу.
         Когда до логова оставалось пара десятков метров, она предусмотрительно остановилась и внимательно осмотрела местность вокруг него. Тревожный запах усилился, но она не видела от кого он исходил. Притаившись в засаде, она минут пять пыталась обнаружить опасность, от которой исходил этот ненавистный с детства запах. В конце концов материнская тревога заставила её снова двинутся к малышу, и только на подходе к логову она обнаружила то что искала. Метров за сто от логова, уже почти преодолев склон сопки, нечто тёмное и непонятное ползло прямо по направлению к логову. Но самое главное, что именно от этого нечто, доносились эти неприятные запахи человека, костра и железа. Тигрица хоть и была молодой, но уже давно знала, что эти три запаха не несли с собой, ни чего хорошего. Только опасность. Она вовсе не собиралась нападать на человека. Она угрожающе пригнула голову к земле и свирепо зарычала, предупреждая того, что впереди его ожидает опасность. Она рычала и рычала, пытаясь отогнать это нечто от логова, в котором находился её малыш, однако это не помогало. Нечто, будто бы вовсе не слышало её угроз и нагло ползло прямо на неё. И только тогда взбешенная и разъярённая она кинулась в атаку на наглеца.

          Бородин проснулся ещё до рассвета. Утро шестого дня, с тех пор как он упал с дерева, выдалось холодным, но ясным. Уже третий день как его сознание затуманилось почти до предела. Он ни чего не ел третие сутки и столько же дней не разводил костра. Он отморозил себе на руках все пальцы, они почернели и похоже, что на них началась гангрена. Лицо его осунулось и заросло щетиной, а в валившихся мутных глазах не было видно даже искорки жизни. Он не отморозил ног только лишь потому, что они были обуты в унты. Спасибо жене, которая настояла на этом. Всё что он делал, он делал автоматически и благодаря лишь одним инстинктам. Движения его были медленны и бессознательны. Жизнь медленно и неумолимо начинала покидать его, но пока она тлела в нём, уже совсем не он, а она, боролась за себя, заставляя его тело, шевелится, и двигаться пусть даже и ползком, но всё-таки вперед. 
          Иногда его сознание вдруг неожиданно выныривало из затуманенной пелены, и тогда он останавливался и удивлённо смотрел на окружающий его мир. В эти минуты пробуждения он задумывался над тем, что с ним происходит и, предполагая, что скоро погибнет, а если нет то на всю оставшуюся жизнь, останется инвалидом, впадал в тоску и снова проваливался в забытье. Странно, но иногда сквозь затуманенное сознание его настигали два не как не отстающих вопроса. Как звали того самого героя из рассказа Джека Лондона о любви к жизни и как долго тот полз до океана где его подобрали? Тогда он тоже останавливался и, уронив голову на скрещенные на снегу руки, надолго задумывался. Но ответа не было, да и не могло быть. У того героя не было имени. Но Бородин этого не помнил, и это злило его.
           К утру этого дня он преодолел более семи километров. Оставалось ещё около десяти, которые, в своём настоящем состоянии, он вряд ли бы преодолел. Оставалась надежда на удачу, и на не раскрытые человеческие возможности или на то, что его домашние подняли тревогу и его сейчас усилено ищут. Только ему сейчас было абсолютно всё равно, спасётся он или нет. Его не волновали возможные обстоятельства его спасения, он просто тупо полз, совсем не отдавая себе отчета, куда и зачем. Он не замечал боли в спине, в отмороженных пальцах в простывшем горле. Он не замечал боли  в отдавленных локтях, при помощи которых он отталкивался, чтоб ползти. Совсем не вероятно, что до сих пор он не потерял или не сбросил рюкзак, ружьё или шапку которые чертовски ему мешали. Но впрочем, он не замечал и их. Он не предавал не какого значения, ни каким преградам на своём пути, он просто преодолевал их, как это делают танки, правда сейчас, со всем этим хламом на спине, он больше напоминал из себя какую-то странную черепаху оставлявшую после себя борозду в снеге, нежели танк.                Однажды путь ему пригородил старый поваленный ствол. Возможно, ему бы потребовались,  не более десяти минут, чтоб обползти его с одной из сторон.  Однако что-то там не сработало в его мозгу, и он упрямо старался перелезть через него. Он сделал больше двадцати попыток и потратил больше часа времени, что бы сделать это. Но так и не отступил. Следующий раз он залез в кусты шиповника, в которых совершенно запутался, и больше двух часов не как не мог выползти из них. Кроме того он неоднократно врезался головой в стволы деревьев, пролезал насквозь сугробы, заползал на крутые сопки и проваливался в овраги. И только изредка судьба, всё же, помогала ему, не дав, ни разу, скатится с крутого откоса или провалится под тонкий лёд ручьёв  и речушек в изобилии бежавших по здешним местам. 
          Примерно в десять часов утра, он в очередной раз выполз на вершину небольшой сопки. Тело его разогрелось и видимо из-за этого сознание снова вернулось к нему. Он осмотрелся вокруг, пытаясь определить место своего расположения.  Только вот его шея. Она устала поддерживать на весу его голову, и он уронил её в снег. Тот был холодным и обжигал лицо, тогда он снова поднял её над телом и та, тут же затряслась на шее от усталости и напряжения  в ней. Он тяжело дышал и всматривался в даль, отыскивая на местности знакомые ему приметы. Потом оценил спуск с сопки и стал спускаться с неё.
          Он преодолел почти половину спуска, когда совсем не вовремя снова впал в забытье. Рюкзак и ружьё сползли со спины на шею, но он не обращал  на это, ни какого внимания. Как раз именно в это время тигрица заметила его и предупреждающе зарычала. Но он уже не слышал её и всё также упорно сползал с сопки вниз. Он не слышал как с ужасающим рёвом она подбежала к нему и почти не почувствовал боли когда та навалилась на него всей своей тяжестью, плотно прижав к земле. Он совершенно, не обращал внимание, на кого либо, или на что либо, что могло беспокоить и привлечь внимание разумного человека. Его мозг, почти совсем не работал, и поэтому ему было всё равно, что происходит вокруг.
          Прижав человека к земле, тигрица совершенно растерялась. Её атаки всегда были однообразны и закономерны, прижать добычу к земле и одним сжатием мощных челюстей либо задушить ее, либо переломать ей шейные позвонки. Но у этого странного животного, от которого пахло угрозой, не было, ни горла, ни шеи. В том месте, где они должны были находиться,  рос странный горб из материи и железа. Тигрица отпустила добычу и тогда толи, изучая её толи, пытаясь обнаружить её горло, обошла её вокруг. Потом остановилась и тяжело дыша, стала рассматривать это странное нечто. И вдруг приняла странное решение. Она плотно вцепилась этому непонятному существу в левую ногу и потащила его прочь от своего логова. Протащив его метров двести, остановилась и стала снова рассматривать это ужасно пахнущее существо. Неожиданно её взгляд остановился на ноге. Сквозь плотную материю на месте укуса сочилась кровь. Она склонилась над ногой и слизала её. Тигрица была сытой, и кровь не разожгла её аппетита. Постояв ещё немного рядом и потеряв всякий интерес к этому существу, величественно развернулась и пошла прочь.
           Егеря обнаружили его тело спустя шесть часов. В нём пусть и слабо, но всё ещё  тлела жизнь. Он совсем не далеко отполз от того места где его бросила тигрица. Обнаружив её следы, егеря предположили, что он случайно столкнулся с нею и та здорово помяв, бросила его.

Прошло три года. Бородин до сих пор лечился. За прошедшие годы, спасая от гангрены, ему ампутировали пальцы на кистях обеих рук. Едва спасли от воспаления обоих лёгких. Долго пытались вернуть сознание и лечили позвоночник, пытаясь поставить на ноги. Однако не чего не помогало, и вот теперь он в конце концов очутился в психиатрической клинике.
    - Ну Миша, вот и твоё окошко. – Пожилая медсестра подкатила кресло каталку с Бородиным к забранному решеткой окну,  и оставив его там, удалилась.
Взгляд Бородина бессмысленно смотрел сквозь решётку куда-то вдаль, туда, где в километре от его окна, волны Тихого океана с шуршанием, набегали на песчаный берег. Его сознание всё так же, как и в тот день, когда его нашли, скрывалось за мутной пеленой, отказываясь, возвращается в этот страшный мир. В его, ни чего, не выражавшем взгляде, застыло полное безразличие ко всему окружающему его миру. Но возможно, что эта была и мысль, так как иногда, он бил наружной стороной искореженной провой кисти, о ладонь левой, затем разводил руки, и тихо говорил сам себе:
    -Ну конечно нет. Билом звали того человека который  бросил его. А этого звали… Его звали,… как же его звали…- он задумчиво замолкал и снова искал ответа где-то там, вдали, за горизонтом своего ближнего сознания.