Трансоанализ Теория личности

Содержание.
Введение.
Часть 1.Что такое личность?
Понятие личность.
История изучения личности.
Представления о психологической сущности личности.
Развитие психики.
Развитие психики животных.
Стадии персептивной психики.
Стадии интеллекта.
Общая характеристика психики животных.
Возникновение сознания человека.
Становление мышления и речи.
Общие представления о понятии личности.
Индивидуальность и ее проявления.
Личность как социокультурная реальность.
Деятельность.
Патологии личности.
Темперамент.
Характер.
Трансоанализ и личность.
Криптоперсонализм.
Часть 2. Мистическая личность.
Что такое мистическая личность?
Развитие мистической личности.
Классификация мистической личности.
Особенности мистической личности.
Мистические переживания.
Классификация мистических переживаний.
Трансоанализ: Психологические типы.
Личностно значимые компоненты мистической личности: мистическая вера, мистический опыт, мистическое поведение.
Мистическая личность: влияние мистичности на поведение.
Представители конкретных наук о «мистическом опыте».
Психология обывателя.
Часть 3. Мистическая личность и общество.
Семья – важный канал формирования мистической личности.
Воздействие мистической общины на индивида.
Психологические последствия вовлечение индивида в мистическую общину.
Психология мистического «обращения».
Социально – психологические особенности мистической личности.
Часть 4. Мистическая личность и психопатология.
Клинические концепции.
Нейропсихологический контекст. Феноменология мистического переживания.
Мистический опыт и психоз.
Религиозно – мистический симптомкомплекс в клинической картине не прогредиентных эндогенных заболеваний.
Религиозно – мистический симптомкомплекс в клинической картине эндогенных расстройств.
Депрессия с религиозной фабулой бреда.
Клинические варианты депрессии с религиозной фабулой бреда.
Культовая травма.
Тоталитарный культ.
Манипуляции использованные в тоталитарных культах.
Риск возникновения психологического расстройства в результате культовой травмы.
Проблема оказания психиатрической помощи адептам деструктивных культов.
Часть 5. Сознание и подсознательное.
Сознание.
Понятие сознания.
Структура сознания.
Подсознание.
О правильном употреблении понятие подсознание.
Структура подсознательного.
Спиритипы.
Личное подсознательное.
Социальное подсознательное
Часть 6. «Я» - концепция.
Понятие «Я» - концепции.
Понятие, значение и структура «Я» - концепции.
Проблема «Я».
«Я» и личность.
«Я» и Эгос.
Абсолютное «Я».
Проявление абсолютного «Я» в составе эмпирической личности.
Мистическое «Я».
Литература.

















Введение.

Книга, которую вы сейчас читаете отражает мою теорию личности. Многие концепции в ней только обозначены и требуют дополнение. Теория трансоанализа многим может показаться странной не понятной и нужна ли она? На этот вопрос я могу ответь, что есть люди, которые не такие как все, современная психология очень редко обращает на них внимание – изучение таких личностей главная задача трансоанализа. Но как можно их изучать без определенной теории, вот собственно –эта теория и заложена в эту книгу.
   Не стоит говорить, что данная теория совершенна, ее надо развивать, дополнять, исправлять ошибки. Надеюсь, что в следующих переизданиях они будут справлены и дополнены. Однако – это книга одна из важнейшая в теории трансоанализа, она может ответить на вопрос над котором ломали голову самые знаменитые психологи XX века Леонтьев, Лурия, Рубештейн и т.д. В зарубежной психологии – это Фрейд, Юнг, Маслоу и многие другие.
 Личность в психологии   одна из важнейших проблем, которую нужно исследовать и развивать. Если вернутся к трансоанализу то одна из важнейших концепций – это Мистическая личность, суть которой заключается особом, мистическом мировоззрения человека, который смотрит на мир иначе чем обычный обыватель, в данной книги я привожу классификацию данной личностей.
    К теории мистической личности я пришел изучая уфологию, смог познакомится с людьми чье мировоззрение коренным образом отличалось от обычного обывателя, оно просто было другим. То, что обычному человеку было чудно, не понятно, недостижимо, не возможно, то мистической личности во многих случаях было в порядке вещей.    Оккультисты, экстрасенсы, шаманы, уфологи, это очень специфические люди, с другим пониманием жизни.
   В том числе в трансоанализ входит изучение глубинных структур психики с помощью фантазий, образов, символом, которые возникают в сознании человека, даже разрабатывается метод фэнтезитерапии, который поможет лучше понять подсознание человека.   
Надеюсь, что данная книга поможет лучше понять теорию трансоанализа.

Алексей Уит
2.07.2009











ЧАСТЬ 1. ЧТО ТАКОЕ ЛИЧНОСТЬ?

ПОНЯТИЕ ЛИЧНОСТЬ.

   Реальность, которая описывается термином "личность", проявляется уже в этимологии этого термина. Слово "личность" (от лат. persona) первоначально относилось к актерским маскам (сравни "личина"), которые в античном театре были закреплены за определенными типами действующих лиц ("ревнивец", "завистник", "герой" и т.д.).
   Затем это слово стало означать самого актера и его роль. У римлян слово persona употреблялось обязательно с указанием определенной социальной функции, роли (личность отца, личность царя, личность судьи и т.д.). Иначе говоря, личность по первоначальному значению - это определенная социальная роль или функция человека.
   Постепенно понятие личности наполнялось все большим многообразием смысловых значений, оттенки и диапазон которых в определенной мере специфичны для конкретного языка. В немецком, английском, французском языках личность означает лицо, особу человека. При этом только во французском языке появляется производное слово, обозначающее индивидуальность человека (в немецком и английском языке для этого существуют отдельные слова). В русском языке, как и во французском, понятие личности не отделено от смыслового значения индивидуальности (хотя, как мы видим, - слова разные). В "Толковом словаре русского языка" под редакцией Д. Н. Ушакова личность характеризуется как отдельное человеческое Я, как человеческая индивидуальность, являющаяся носителем отдельных социальных и психологических свойств.
   В значении слова "личность" можно выделить два основных смысла. Один, наиболее очевидный, - несовпадение собственных характеристик человека, его лица с содержанием роли, которую он исполняет. Другой смысл - социальная типичность изображаемого персонажа, его открытость другим людям.
   Зафиксированная в слове и в произвольных от него терминах связь этих значений привела в последующем к представлению о том, что социально-содержательные характеристики человека несовместимы с реальными свойствами носителя этих характеристик. Соответственно и социальные функции личности представлялись как не связанные с внутренними характеристиками психологических механизмов, обеспечивающих эти функции.
   В психологии эволюция самого понятия личности от обозначения маски к ее носителю и далее к его роли дала импульс для развития представлений о личности как системе ролевого поведения, обусловленного совокупностью устойчивых социальных ожиданий со стороны ближайшего окружения. Это нашло свое выражение в так называемой ролевой теории личности, в которой она характеризуется главным образом через выполняемые ею социальные роли. В семье - это роль сына, отца, брата и т.п.; на работе - определенная профессиональная роль, вне работы это может быть роль друга, настоящего мужчины, обаятельной женщины и т.п. Но для понимания существа личности определяющее значение имеет не многообразие социальных ролей, а выбор, принятие и исполнение человеком определенных социальных действий, внутреннее отношение к ним. Личность - это не структура ролей и вообще не структура, а человек, который вовсе не сводится к игре в выбранные роли, не лицедействует только. Человек как личность свободно и осознанно принимает ту или иную социальную роль, сознает возможные последствия своих действий по ее осуществлению и принимает всю полноту ответственности за их результаты.
   Понятие роли как способа социального поведения, принятого в данном сообществе, является достаточно адекватным для первичного анализа реальных действий личности. Само понятие личности имеет смысл лишь в системе общественных отношений, реализуемых через определенные социальные роли. Однако социальные роли - это не конечный, а исходный пункт в понимании сущности личности. Для научной психологии важна не роль сама по себе, а ее носитель, субъект. Принятие или непринятие социальной роли, серьезность ее исполнения, ответственность за последствия своих действий характеризует человека как личность.
ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ ЛИЧНОСТИ.

Психология личности стала экспериментальной в первые десятилетия XX века. Однако теоретические исследования в области психологии личности велись задолго до того времени, и в истории соответствующих исследований можно выделить три периода: философско-литературный, клинический и экспериментальный. Первый берет начало от работ древних мыслителей и продолжался до начала XIX века. Рассматривались проблемы нравственности и социальной природы человека, его поступки и поведение. Толкование личности очень широкое.
В первые десятилетия XIX века наряду с философами и писателями проблемами психологии личности заинтересовались врачи-психиатры. Они первыми стали вести систематическое наблюдение за личностью больного в клинических условиях, изучать историю его жизни для того, чтобы лучше понять его наблюдаемое поведение. При этом делались не только профессиональные заключения, связанные с диагностикой и лечением душевных заболеваний, но и общенаучные выводы о природе человеческой личности. Этот период и получил название клинический. Вплоть до начала XX века философско-литературный и клинический подходы к личности были единственными попытками проникновения в ее сущность.
В первые десятилетия XX века изучением личности стали заниматься профессиональные психологи, которые до этого времени обращали внимание главным образом на исследования познавательных процессов и состояний человека. Они попытались придать соответствующим исследованиям экспериментальный характер, введя в них математико-статистическую обработку данных с целью точной проверки гипотез и получения достоверных фактов на основе которых затем можно было бы строить экспериментально проверенные, а не умозрительные теории личности.


ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ СУЩНОСТИ ЛИЧНОСТИ.

Однако, центральное место в психологической науке занимает проблема психического развития индивида. В истории науки, первое, с чем столкнулись исследователи при обращении к изучению психологического развития индивида, - это вопрос о соотношении в нем биологического и социального. Были перебраны практически все возможные формально–логические связи между понятиями психологическое, социальное и биологическое. Психическое развитие трактовалось и как полностью спонтанный процесс, независимый ни от биологического, ни от социального; и как производный только от биологического, или только от социального развития, либо как результат их параллельного действия на индивида или взаимодействия и т.д.
В биологических концепциях психическое развитие рассматривается как функция развития организма, как ничто, однозначно следующее за этим развитием. Все особенности психических процессов, состояний и свойств человека здесь пытаются вывести из биологических законов. При этом нередко используют законы, открытые при изучении животных, которые не учитывают специфику развития человеческого организма.
Наиболее ярко суть биологических концепций В.Штерн: «Человеческий индивид в первые месяцы младенческого периода, с преобладанием низших чувств, с неосмысленным рефлекторным и импульсивным существованием, находятся в стадии млекопитающего; во второе полугодие, развив деятельность хватания и разностороннего подражания, он достигает развития высшего млекопитающего – обезьяны и на втором году, овладев
вертикальной походкой и речью – элементарного человеческого состояния. В первые пять лет игры и сказок он стоит на ступени первобытных народов. Затем следуют поступление в школу, более напряженное внедрение в социальное целое с определенными обязанностями, - онтогенетическая параллель вступления человека в культуру с ее государственными и экономическими организациями. В первые школьные годы простое содержание античного и ветхозаветного мира наиболее адекватно детскому духу, средние годы носят черты фанатизма христианской культуры и только в периоде зрелости достигается духовная дифференциация, соответствующая состоянию культуры нового времени».
Человеческий индивид рождается с определенным набором биологических свойств и физиологических механизмов, которые и выступают в роли такой основы. Вся генетически закрепленная  система свойств и механизмов является общей исходной предпосылкой дальнейшего развития индивида, обеспечивает универсальную его готовность к развитию, в том числе и психическому. Для психологического исследования личности важно содержание жизнедеятельности индивида в каждом временном интервале.
Отечественный психолог Б.Ф.Ломов, развивая системный подход к пониманию сущности личности, пытаются вскрыть всю сложность и неоднозначность решения проблемы соотношения социального и биологического в личности. Его взгляды на эту проблему сводятся к следующим основным положениям. Исследуя развитие индивида, психология, конечно, не ограничивается анализом только отдельных психических функций и состояний. Ее прежде всего интересует формирование и развитие личности человека. В этой связи проблема соотношений биологического и социального выступает преимущественно как проблема организм и личность. Одна из этих понятий сформировалось в контексте биологических, другое - социальных наук, но и то и другое относится к индивиду как представителю вида «человек разумный» и как члену общества. Вместе с тем в каждом из этих понятий фиксируются в разные системы свойств человека: в понятии организм – структура человеческого индивида как биологической системы, в понятии личности его включенность в жизнь общества. Как уже отмечалось исследуя формирование и развитие личности, отечественная психология исходит из марксистского положения личности как социальном качестве индивида. Вне общества это качество индивида не существует, а потому вне анализа отношений индивид – общество не может быть понятым. Объективным же основанием личностных свойств индивида является система общественных отношений, в котором он живет и развивается.
Еще более многообразным и многоплановым отношения психического к социальному. Соотношение социального и биологического в психике человека многомерно, многоуровнево и динамично. Оно определяется конкретными обстоятельствами психического развития индивида и по-разному складывается на разных ступенях этого развития и на разных его уровнях.
В истории отечественной психологии представление о психологической сущности личности неоднократно изменялось.
К концу 70-х годов XX века ориентация на структурный подход к проблеме личности сменяется тенденцией к применению системного подхода. В этой связи особый интерес представляют идеи А.Н.Леонтьева, чьи представления решали такие фундаментальные проблемы,  как формирование и основы типологии личности, образующие личности и др.
Личность по мнению Леонтьева – это психологическое образование особого типа, порождаемое жизнью человека в обществе. Соподчинение различных деятельностей создает основание личности, сформирование которой происходит в онтогенезе.
Понятие индивид, по А.Н.Леонтьеву, отражает, во-первых, целостность и неделимость отдельной особи данного биологического вида, во-вторых, особенности конкретного представителя видов, отличающие его от других представителей этого вида. Индивидуальные же свойства, в том числе генетически обусловленные, могут многообразно меняться в ходе жизни человека, однако от этого личностными они не становятся. Свойства индивида не переходят в свойства личности. Хотя и трансформированные, они так и остаются индивидными свойствами, не определяя складывающейся личности, а составляя предпосылки и условия ее формирования. Общий подход к пониманию проблемы личности, обозначенный А.Н.Леонтьевым, нашел свое развитие в работах А.В.Петровского и В.А.Петровского.
Они дают следующие определение личности: «личностью в психологии обозначается системное социальное качество, приобретаемое индивидом в предметной деятельности и общении и характеризующие уровень и качество представленности общественных отношений в индивиде».
Понятие личность относится к определенным свойствам, принадлежащим индивиду, причем имеется ввиду своеобразия, уникальность индивиду, т.е. индивидуальность. Однако понятие индивид, личность и индивидуальность не тождественны по содержанию: каждое из них раскрывает из них специфический аспект индивидуального бытия человека. Личность может быть понята только в системе устойчивых межличностных связей, опосредствованных содержанием, ценностями, смыслов совместной деятельности каждого из участников. Эти межличностные связи реальны, но по природе своей сверхчувственны. Они проявляются в конкретных индивидуальных свойствах и поступках людей, входящих в коллектив но к ним не сводимы.



 РАЗВИТИЕ ПСИХИКИ.

РАЗВИТИЕ   ПСИХИКИ   ЖИВОТНЫХ.


Возникновение чувствительных живых организмов связано с усложнением их жизнедеятельности. Это усложнение заключается в том, что выделяются процессы внешней деятельности. Опосредствующие отношения организмов к тем свойствам среды, от которых зависит сохранение и развитие их жизни. Выделение этих процессов обусловлено появлением раздражимости к воздействиям, которые выполняют сигнальную функцию. Так возникает способность отражения организмами воздействий окружающей действительности в их объективных связях и отношениях --- психическое отражение.
    Развитие этих форм психического отражения совершается вместе с усложнением строения организмов и в зависимости от развития той деятельности, вместе с которой они возникают. Поэтому их научный анализ невозможен иначе как на основе рассмотрения самой деятельности животных.
   Что же представляет собой та деятельность животных, с которой связана простейшая форма их психики? Ее главная особенность заключается в том, что она побуждается тем или иным воздействующим на животное свойством, на которое она вместе с тем направлена, но которые она вместе с тем направлена, но которое не совпадает с теми свойствами, от которых непосредственно зависит жизнь данного животного. Она определяется, следовательно, не самими по себе данными воздействующими свойствами среды, но этими свойствами в их отношении с другими свойствами.
   Так, например, известно, что, как только насекомое попадает в паутину, паук немедленно направляется к нему и начинает опутывать его своей нитью. Что же именно вызывает эту деятельность паука и на что она направлена? Для того чтобы решить это, нужно исключить один за другим различные моменты, которые, возможно. Воздействуют на паука. Путем такого рода опытов удалось установить. Что то, что побуждает деятельность паука и на что она направлена, есть вибрация, которую производят крылья насекомого, передающаяся прекращается. Паук перестает двигаться к своей жертве. Достаточно, однако, чтобы крылья насекомого снова начали вибрировать, как паук вновь устремляется к нему и вновь опутывает его паутиной. Действительно ли, однако. Вибрация и есть то, что вызывает деятельность паука, и вместе с тем то, на что она направлена? Это показывает следующий опыт. К паутине прикасаются звучащим камертоном. В ответ на это паук устремляется к камертону, взбирается на его ножки, опутывает их паутиной и пытается нанести удар своими конечностями --- челюстями ( Е. Рабо). Значит, дело здесь именно в факте вибрации: ведь кроме свойства вибрировать между камертоном и насекомым, попавшим в паутину, нет ничего общего.
   Почему же деятельность паука связана именно с воздействующей на него вибрацией, которая сама по себе, конечно, не играет никакой роли в его жизни? Потому, что в нормальных условиях воздействие вибрации находится в определенной связи, в определенном устойчивом отношении к питательному веществу насекомого, попадающего в паутину. Мы будем называть такое отношение воздействующего свойства к удовлетворению одной из его биологических потребностей биологическим смыслом данного воздействия. Пользуясь этим термином, мы можем сказать, что деятельность паука направлена на вибрирующее тело в силу того, что вибрация приобрела для него в ходе видового развития смысл пищи.
   Биологический смысл тех или иных воздействий не является постоянным для животного, но, наоборот, изменяется и развивается в процессе его деятельности в зависимости от объективных связей  соответствующих свойств среды.
   Если, например, проголодавшуюся жабу сначала систематически кормить червями, а потом положить перед ней обыкновенную спичку и круглый кусочек мха, то жаба набрасывается на спичку, имеющую, как и черви, удлиненную форму, но не трогает мха: удлиненная форма приобрела для нее биологический смысл пищи. Если, наоборот, мы предварительно будем кормить жабу пауками, то она, не реагируя на спичку, будет набрасываться на кусочек мха, сходный по форме с пауком: смысл пищи теперь приобрела для нее круглая форма предметов.
   Необходимо отметить, что смысловые связи, возникающие в деятельности животных, представляют собой условные связи, имеющие особый и, можно даже сказать чрезвычайный характер. Они резко отличаются от тех условных связей, которые образуют механизм самого поведения, т. е. связей, с помощью которых поведение осуществляется.
   Когда животное, видя пищу, движется к ней, т. е. когда мы имеем дело со смысловой связью "вид пищи --- пища", то эта связь возникает и изменяется совсем иначе, чем те связи, которые возникают у него, например, в процессе образования навыка обхода преграды,  стоящей на его пути ( связь "преграда --- обходное движение" ).
   Связи первого рода образуются, как показывают исследования, весьма быстро, "с ходу", и столь же быстро разрушаются. Для этого достаточно одного-двух сочетаний.
   Связи второго рода возникают и угасают. Наоборот. медленно, постепенно. Например, цыплята начинают избирательно клевать рубленый яичный желток уже после однократного успеха; двухдневному цыпленку достаточно одной-двух попыток клюнуть вместо желтка кусочек горькой апельсиновой корки, чтобы его пищевое поведение на желток угасло (Морган и др.). С другой стороны, выработка у цыплят вполне удовлетворительного насекомое, напоминающее его своим видом. В других экспериментах он  отгораживал от жабы добычу (дождевого червя) стеклом; при таких условиях, несмотря на то что она всякий раз наталкивалась на стекло, жаба, наоборот, обнаруживала большое упорство; она делала множество попыток, прежде чем ее реакция угасала. Даже усиление момента "наказания" (отрицательного подкрепления) не вызывает в таких случаях прекращения движений. В опытах Аббо лягушка продолжала набрасываться на добычу, окруженную иглами, в продолжение 72 часов, пока кожа ее верхней челюсти не была серьезно изранена. Биологическое значение различия в скорости образования связей во внимание условия жизни вида. "Если,--- говорит Бойтендейк, --- жаба во время своей вечерней охоты приблизится к муравейнику и схватит ядовитого муравья, то быстрое образование связи предохранит ее от поглощения других таких же насекомых, вредных благодаря  кислоте, которой они обладают. Наоборот. когда жаба пытается схватить дождевого червя, но это ей не удается. То повторение попыток в обычных условиях может помочь ей все же завладеть пищей".
   Другая черта смысловых связей --- это как бы "двусторонний" их характер, который выражается в том, что в результате образования такой связи не только воздействие данного раздражителя начинает вызывать определенную реакцию, определенное поведение, но и соответствующая потребность теперь как бы "узнает себя" в данном предмете-раздражителе, конкретизируются в нем и вызывает активное поисковое поведение по отношению к нему.
   Своеобразие этих смысловых связей подчеркивалось уже Ч. Дарвином, который цитирует, например, следующие наблюдения: "гораздо легче искусственно вскормить теленка или ребенка в том случае, если он никогда не получал материнской груди, чем тогда, если он хоть раз получил ее... Личинки, "питавшиеся некоторое время каким-либо растением, скорее умрут, чем станут есть другое (растение), которое было бы вполне приемлемым для них, если бы они привыкли питаться им с самого начала".
   В классических работах И. П. Павлова и его сотрудников также было показано образование этих "быстрых" смысловых связей ( в ранней работе И. С. Цитовича, а затем в опытах И. О.
Нарбутовича и др.), хотя их особая роль в поведении и не была специально подчеркнута.
   Отражение животными среды находится в единстве с их деятельностью. Это значит, что, хотя существует различие между ними, они вместе с тем неотделимы друг от друга. Это значит, далее, что существуют взаимопереходы между ними. Эти взаимопереходы заключаются в том, что, с одной стороны, всякое отражение формируется в процессе деятельности животного;  таким образом, то, будет ли отражаться и насколько точно будет отражаться  в ощущениях животных воздействующее на него свойство предмета, определяется тем, связано ли реально животное в процессе приспособления к среде, в своей деятельности с данным предметом и как именно оно с ним связано. С другой стороны, всякая деятельность животного, опосредствованная ощущаемыми им воздействиями, совершается в соответствии с тем, как отражается данное воздействие в ощущениях животного. Понятно, что основным в этом сложном единстве отражения и деятельности является деятельность животного, практически связывающая его с объективной действительностью; вторичным, производным оказывается психическое отражение воздействующих свойств этой действительности.
   Деятельность животных на сомой ранней, первой стадии развития психики характеризуется тем, что она отвечает тому или иному отдельному воздействующему свойству ( или совокупности отдельных свойств) в силу существенной связи данного свойства с теми воздействиями, от которых зависит осуществление основных биологических функций животных. Соответственно отражение действительности связанное с таким строением деятельности. Имеет форму чувствительности к отдельным воздействующим свойствам ( или совокупности свойств), форму элементарного ощущения. Эту стадию в развитии психики мы будем называть стадией  элементарной сенсорной психики. Стадия элементарной сенсорной психики охватывает длинный ряд животных. Возможно, что элементарной чувствительностью обладают некоторые высшие инфузории.
   Еще гораздо более уверенно мы можем утверждать это в отношении таких животных, как некоторые черви, ракообразные, насекомые, и, разумеется. В отношении всех позвоночных животных.
   У червей изменчивость поведения в связи с устанавливающимися новыми связями была показана многими исследователями. Например, как показали опыты Копеледа и Броуна ( 1934), кольчатый червь или вовсе не реагирует на прикосновение к нему стеклянной палочкой, или реагирует отрицательно. Если, однако, прикосновение палочкой связать с кормлением, то реакция этого червя меняется: теперь прикосновение вызывает у него положительное движение к пище.
   У ракообразных изменения этого рода могут приобретать более сложный характер. Например, если  слегка механически раздражать обдоменальную часть рака-отшельника, когда он находится в раковине, то, как показали опыты Тен-Кате-Кациева (1934), это вызывает у него некоторое движение. Если же раздражение продолжается, то животное покидает раковину и удаляется.
   Сам по себе этот факт мало интересен, интересно дальнейшее изменение поведения рака. Оказывается. Что если систематически повторять эксперименты, то поведение животного становится иным. Теперь животное уже при первом прикосновении вынимает абдомен из раковины, но никуда не отходит от нее и почти тотчас же занимает прежнее положение. Прикосновение приобрело для него теперь совсем другой смысл --- оно стало сигналом к выниманию обдомена из раковины.
   Понятно, что материальную основу развития деятельности и чувствительности животных составляет развитие их анатомической организации. Тот общий путь изменений организмов, с которыми связано развитие в пределах стадии элементарной сенсорной психики, заключается, с одной стороны, в том, что органы чувствительности животных, стоящих на этой стадии развития, все более дифференцируются и их число увеличивается; соответственно дифференцируются и их ощущения. Например, у низших животных клеточки, возбудимые по отношению к свету, рассеяны по всей поверхности тела  так, что эти животные могут обладать лишь весьма диффузной светочувствительностью.
   Затем впервые у червей светочувствительные клетки стягиваются к головному концу тела и,  концентрируясь. Приобретают форму пластинок; эти органы дают возможность уже достаточно точной ориентации в направлении к свету. Наконец, на еще более высокой ступени развития (моллюски) в результате выгибания этих пластинок возникает внутренняя сферическая светочувствительная полость, действующая как "камера-люцида", которая позволяет воспринимать движения предметов.
   С другой стороны, развиваются и органы движения, органы внешней деятельности животных. Их развитие происходит особенно заметно в связи с двумя следующими главными изменениями: с одной стороны, в связи с переходом к жизни в условиях наземной среды, а с другой стороны, у гидробионтов (животных, живущих в водной среде) в связи с переходом к активному преследованию добычи.
   Вместе с развитием органов чувствительности и органов движения развивается также и орган связи и координации процессов --- нервная система.
   Первоначально нервная система представляет собой простую сеть, волокна которой, идущие в различных направлениях, соединяют заложенные на поверхности чувствительные клетки непосредственно с сократительной тканью животного. Этот тип нервной системы у современных видов не представлен. У медуз нервная сеть. Ищущая от чувствительных клеток, связана с мышечной тканью уже через посредство двигательных нервных клеток.
   По такой сете видной нервной системе возбуждение передается диффузно, образующие ее нервные волокна обладают двусторонней проводимостью, тормозные процессы, видимо, отсутствуют, Дальнейший шаг в развитии нервной системы выражается в выделении нейронов, образующих центральные ганглии ( нервные узлы). П о одной линии эволюции (у иглокожих животных) нервные ганглии образуют окологлоточное кольцо с отходящими от него нервными стволами. Это уже такой нервный центр, который позволяет осуществляться относительно очень сложно согласованными движениями, как, например, движения открывания морскими звездами двустворчатых раковин. По двум другим большим линиям эволюции ( от первичных червей к ракообразным и паукам, от первичных червей --- к насекомым) происходит образование более массивного переднего ( головного) ганглия, который подчиняет себе работу нижележащих нервных ганглиев.
   Эволюция такой узловой нервной системы идет в направлении все большей ее дифференциации, что связано с сегментированием тела животного.
   Изменение деятельности внутри этой стадии развития заключается во все большем ее усложнении, происходящем вместе с развитием органов восприятия, действия и нервной системы животных. Однако как общий тип строения деятельности, так и общий тип отражения среды на всем протяжении этой стадии резко не меняются. Деятельность побуждается и регулируется отражением ряда отдельных свойств; восприятие действительности никогда, следовательно, не является восприятием целостных вещей. При этом у более низкоорганизованных животных (например, у червей) деятельность побуждается всегда воздействием одного какого-нибудь свойства, так что, например, характерной особенностью свойства. Так что, например, характерной особенностью поисков пищи является у них то, что они всегда производятся, как указывает В. Вагнер, "при посредстве какого-либо одного органа чувств, без содействия других органов чувств: осязания, реже обоняния и зрения, но всегда только одного из них".
   Усложнение деятельности в пределах этого общего ее типа происходит в двух главных направлениях. Одно из них наиболее ярко выражено по линии эволюции, ведущей от червей к насекомым и паукообразным. Оно проявляется в том. что деятельность животных приобретает характер иногда весьма длинных цепей, состоящих из большого числа реакций, отвечающих на отдельные последовательные воздействия. Ярким примером такой деятельности может служить часто приводимое описание поведения личинки, называемой муравьиным львом.
   Муравьиный лев зарывается в песок, причем, как только он настолько углубится в него, что песчинки начинают касаться поверхности его головы, что вызывает у него толчкообразное отгибание головы вместе с передней частью туловища назад, отбрасывающее песчинки вверх. В результате в песке образуется воронка правильной формы, в центре которой выступает голова муравьиного льва. Когда в такую воронку попадает муравей, то от неизбежно скатывает вниз несколько песчинок. Падая на голову муравьиного льва, они вызывают у него описанные "метательные" рефлексы. Часть отбрасываемых песчинок попадает в муравья, который скатывается вместе с осыпающимся песком на дно воронки. Теперь. Как только муравей коснется челюстей муравьиного льва, они захлопываются, И жертва подвергается высасыванию.
   Механизмом такой деятельности является механизм элементарных рефлексов --- врожденных, безусловных и условных.
  Деятельность такого типа особенно характерна для насекомых, у которых она достигает наиболее высоких ступеней своего развития. Эта линия усложнения деятельности не является прогрессивной, не ведет к дальнейшим качественным ее изменениям.
   Другое направление, по которому идет усложнение деятельности  и чувствительности. Является, наоборот, прогрессивным. Оно приводит к изменению самого строения деятельности, а на этой основе и к возникновению новой формы отражения внешней среды, характеризующей уже более высокую, вторую, стадию в развитии психики животных --- стадию перцептиной ( воспринимающей) психики. Это прогрессивное направление усложнения деятельности связано с прогрессивной же линией биологической эволюции (от червеобразных к первичным хордовым и далее к позвоночным животным).
   Усложнение деятельности и чувствительности животных выражается здесь в том, что их поведение управляется сочетанием многих одновременных воздействий. Примеры такого поведения можно взять из поведения рыб. Именно у этих животных с особенной отчетливостью наблюдается резкое противоречие между уже относительно весьма сложным содержанием процессов деятельности и высоким развитием отдельных функций, с одной стороны, и еще примитивным общим ее строением - с другой.
    Обратимся снова к специальным опытам.
   В отдельном аквариуме, в котором живут два молодых американских сомика, устанавливается поперечная перегородка, не доходящая до одной из его стенок, так что между ее концам и этой стенкой остается свободный проход. Перегородка --- из белой марли, натянутой на рамку.
   Когда рыбы (обычно державшиеся вместе) находились в определенной, всегда одной и той же стороне аквариума, то с противоположной его стороны на дно опускали кусочек мяса. Побуждаемые распространяющимся запахом мяса, рыбы. Скользя у самого дна, направлялись прямо к нему. При этом они наталкивались на марлевую перегородку; приблизившись к ней на расстояние нескольких миллиметров, они на мгновение останавливались, как бы рассматривая ее, и далее плыли вдоль перегородки, поворачивая то в одну, то в другую сторону, пока случайно не оказывались перед боковым проходом, через который они и проникали дальше, в ту часть аквариума, где находилось мясо.
   Наблюдаемая деятельность рыб протекает, таким образом, в связи с двумя основными воздействиями. Она побуждается запахом мяса и развертывается в направлении этого главного, доминирующего воздействия; с другой стороны, рыбы замечают (зрительно) преграду, в результате чего их движение в направлении распространяющегося запаха приобретает сложный, зигзагообразный характер. Здесь нет. Однако. Простой цепи движений: сначала реакция на натянутую марлю, потом реакция на запах. Нет и простого сложения влияний обоих этих воздействий, вызывающего движение по равнодействующей. Это сложно координированная деятельность, в которой объективно можно выделить двоякое содержание. Во-первых, определенную направленность деятельности, приводящую к соответствующему результату; это содержание возникает под влияние запаха, имеющего для животного биологический смысл пищи. Во-вторых, собственно обходные движения; это содержание деятельности связано с определенным воздействием (преграда), но данное воздействие отлично от воздействия запаха пищи; оно не может самостоятельно побудить деятельность животного; сама по себе марля не вызывает у рыб никакой реакции. Это второе воздействие связано не с предметом. Которых побуждает деятельность и на который она направлена, но с теми условиями, в которых дан этот предмет. Таково объективное различие обоих этих воздействий и их объективное их соотношение в деятельности исследуемых рыб? Выступает ли оно и для рыбы также раздельно: одно - как связанное с предметом, с тем, что побуждает деятельность; второе --- как относящееся условиям деятельности, вообще --- как другое?
   Чтобы ответить на этот вопрос, продолжим эксперимент.
    По мере повторения опытов с кормлением рыб в условиях преграды на их пути к пище происходит как бы постепенное "обтаивание" лишних движений, так что в конце концов рыбы с самого начала направляются прямо к проходу между марлевой перегородкой и стенкой аквариума, а затем к пище.
   Перейдем теперь ко второй части эксперимента. Для этого, перед тем как кормить рыб. Снимем перегородку. Хотя перегородка стояла достаточно близко от начального пункта движения рыб, так что, несмотря на свое относительно мало совершенное зрение, они все же не могли не заметить ее отсутствия, рыбы тем не менее полностью повторяют обходный путь, т.е. движутся так, как это требовалось бы, если перегородка была бы на месте. В дальнейшем путь рыб, конечно, выпрямляется, но это происходи лишь постепенно.
   Итак, воздействие, определявшее обходное движение, прочно связывается у исследованных рыб с воздействием самой пищи, с ее запахом. Значит, оно уже с самого начала воспринималось рыбами наряду и слитно с запахом пищи, а не как входящее в другой "узел" взаимосвязанных свойств, т.е. свойство вещи.
   Таким образом, в результате постепенного усложнения деятельности и чувствительности животных мы наблюдаем возникновение развернутого несоответствия, противоречия в их поведении. В деятельности рыб (и, по видимому, некоторых других позвоночных) уже выделяется такое содержание, которое объективно отвечает воздействующим условиям; для самого же животного это содержание связывается с теми воздействиями, по отношению к которым направлена их деятельность в целом. Иначе говоря, деятельность животных фактически определяется воздействием уже со стороны отдельных вещей (пища, преграда), в то время как отражение действительности остается у них отражением совокупности отдельных ее свойств.
   В ходе дальнейшей эволюции это несоответствие разрешается путем изменения ведущей формы отражения и дальнейшей перестройки общего типа деятельности животных; совершается переход к новой, более высокой стадии развития отражения.
  Однако, прежде чем начать рассмотрение этой навой стадии, мы должны будем остановиться еще на одном специальном вопросе, возникающем в связи с общей проблемой изменчивости деятельности и чувствительности животных.
   Это вопрос о так называемом инстинктивном, т.е. врожденном, безусловно рефлекторном поведении и о поведении, изменяющемся под влиянием внешних  условий существования животного, под влиянием его индивидуального опыта.
   В психологии большим распространением пользовались взгляды, связывающие последовательные ступени в развитии психики с этими различными механизмами приспособления животных к среде. Так, низшую ступень в развитии психики представляет собой с этой точки зрения поведение, в основе которого лежат так называемые тропизмы, или инстинкты, животных; более же высокую ступень развития образует индивидуально изменяющееся поведение, поведение, строящееся на основе условных рефлексов.
   Эти взгляды опираются на тот бесспорный факт, генетических ступеней поведения, унаследованного  и якобы не изменяющегося под влиянием внешних воздействий, и поведения, складывающегося в процессе индивидуального развития животного, в процессе его индивидуального приспособления. "Индивидуальное приспособление, --- говорит И. П. Павлов, --- существует на всем протяжении животного мира".
     Противопоставление врожденного и индивидуально приспосабливающегося поведения возникло, с одной стороны, из неправильного сведения механизмов деятельности животных к ее врожденным механизмам, а с другой стороны, из старинного идеалистического понимания термина "инстинкт".
    Простейшим видом врожденного поведения считают обычно тропизм. Теория тропизмов применительно к животным была разработана Ж. Лебом. Тропизм, по Лебу, --- это вынужденное автоматическое движение, обусловленное неодинаковостью физико-химических процессов в симметричных частях организма вследствие односторонности  падающих на него воздействий.
   Примером такого вынужденного и неизменно происходящего движения может служить прорастание корней растения, которые всегда направляются книзу, в какое бы положение мы ни ставили растение. Сходные явления можно наблюдать также и у животных, однако из этого не следует, что деятельность этих животных сводиться к механизму тропизмов и что она не является пластичной, изменяющейся под влиянием опыта.
   Так, например, известно, что большинство дафний обладают положительным фототропизмом, т.е. что они совершают вынужденные движения по направления к свету. Однако, как показывают специальные опыты Г. Блееса и советских авторов ( А. Н. Леонтьев и Ф. И. Бассин), поведение дафний отнюдь не похоже на "поведение" корней растений.
   Эти опыты были поставлены следующим образом.
   Был взят небольшой плоский аквариум, освещающийся только с одной стороны. В середине аквариума была укреплена изогнутая под прямым углом стеклянная трубка так, что одно из ее колен шло горизонтально под водой,  а другое колено поднималось вертикально, выходя своим концом над поверхностью воды.
   В начале опытов горизонтальное колено было направлено к освещенной стенке аквариума, т.е. навстречу к источнику света .
   Дафнию брали пипеткой и помещали в трубку; она быстро опускалась по ее вертикальной части к точке изгиба и начинала двигаться уже по горизонтальному ее колену, направленному к свету. Выйдя затем из трубки, она далее свободно подплывала к освещенной стенке аквариума. Ее поведение, таким образом, оставалось строго подчиненным направлению действия света.
   В следующих опытах трубка поворачивалась на 45 градусов в сторону от линии распространения света.
    В этих условиях дафния по -прежнему выходила из трубки, хотя и более медленно.
  Этот факт также легко объяснить с точки зрения теории тропизмов. Можно предположить, что мы имеем здесь сложение двух направляющих, влияния света и влияния преграждающей прямое движение стенки трубки, повернутой теперь несколько в сторону. Сложение этих двух направляющих и находит свое выражение в замедленном движении дафнии через трубку. Однако повторение этих опытов показало, что прохождение дафнии по трубке происходит все скорее, пока, наконец, ее скорость не приближается к времени, требуемому для прохождения трубки, обращенной прямо к свету. Следовательно, у дафнии наблюдается известное упражнение, т.е. ее поведение постепенно приспосабливается к данным условиям.
   В следующих опытах трубка была повернута на 90 градусов затем на 130 и, наконец, на 180. При всех этих положениях трубки дафния также постепенно научилась достаточно быстро выходить из нее, хотя в последних двух случаях ей приходилось двигаться уже от света в сторону, противоположную знаку ее тропизма.
   Этот факт может тоже показаться на первый взгляд не противоречащим "вынужденности" фототропизма дафнии; можно предположить, что под влиянием каких-то неизвестных нам условий положительный фототропизм дафний превратился в фототропизм отрицательный. Такое предположение, однако, опровергается тем, что после выхода из трубки дафнии снова направляются к свету.
    Итак, как это вытекает из приведенных фактов, поведение дафний вовсе не сводится к машинообразным, вынужденным движениям --- тропизмам. Тропизмы животных --- это не элементы механического в целом поведения, а механизмы элементарных процессов поведения, поведения всегда пластичного и способного перестраиваться в соответствии с изменяющимися условиями среды.
   Другое понятие, с которым связано в психологии представление о врожденном, строго фиксированном поведении животных, --- это понятие инстинкта. Существуют различные взгляды на то, что такое инстинкт. Наибольшим распространением пользуется понимание инстинктивного поведения как поведения наследственного и не требующего никакого научения, которое совершается под влиянием определенных раздражителей и раз навсегда определенным образом, совершенно одинаково у всех представителей данного вида животных. Оно является поэтому "слепым", не учитывающим особенностей внешних условий жизни отдельного животного и способным изменяться только в длительном процессе биологической эволюции. Такого понимания инстинкта придерживался, например, известный естествоиспытатель Фабр.
    Действительно, у большинства более высокоразвитых животных мы можем достаточно четко выделить, с одной стороны, такие процессы, которые являются проявлением сложившегося в истории вида, наследственно закрепленного поведения (например, врожденное "умение" некоторых насекомых строить соты), а с другой стороны, такие процессы поведения, которые возникают в ходе "научения" животных (например, пчелы научаются правильно выбирать кормушки с сиропом, отмеченные изображением определенной фигуры).
   Однако. Как показывают данные многочисленных исследований, даже на низших ступенях развития животных  противопоставление видового и индивидуально вырабатываемого поведения невозможно. Поведение животных --- это, конечно, и видовое поведение, но оно является вместе с тем весьма пластичным.
   Итак, строго фиксированное инстинктивное поведение вовсе не заставляет начальной ступени развитии деятельности животных. Это во-первых.
   Во-вторых, и на более высоких ступенях развития деятельности животных не существует такого инстинктивного поведения, которое не изменялось бы под влияние индивидуальных условий жизни животного. Значит, второго говоря, поведения, раз навсегда фиксированного, идущего только по готовому шаблону, заложенному наперед в самом животном, вообще не существует. Представление о таком поведении животных является продуктом недостаточно углубленного анализа фактов. Вот пример одного из экспериментов, проведенного Фабром, который затем был уточнен.
Чтобы показать, что инстинктивное поведение отвечает только строго определенным условия жизни данного вида и не способно приспосабливаться к новым, необычным условиям, Фабр поставил следующий опыт с одиночно живущими пчелами. Эти пчелы при своем первом выходе из гнезда прогрызают прочную массу, которой оно запечатано.
   Одну группу гнезд Фабр закрыл бумагой так, что она непосредственно прилегала к самому гнезду, а другую группу гнезд он закрыл сделанным из такой же точно бумаги конусом, стенки которого несколько отстояли от гнезда. Оказалось, что пчелы, которые вывелись в первой группе гнезд, прогрызли закрывающую из стенку гнезда, а вместе с ней и бумагу и вышли на свободу. Пчелы же, которые вывелись из гнезд второй группы, также прогрызли прочную стенку гнезда, но прогрызть затем стенку бумажного конуса, отделенную от гнезда некоторым пространством, они не могли и оказались, таким образом, обреченными на гибель. Из этого эксперимента Фабр делал тот вывод, что насекомое может лишь несколько продолжить инстинктивный акт прогрызания при выходе из гнезда, но возобновить его в связи с обнаружившейся второй преградой оно не в состоянии, как бы ничтожна ни была эта преграда, т.е. что инстинктивное поведение может выполняться только по заранее выработанной шаблонной последовательности, совершенно слепо.
     Этот эксперимент Фабра, однако, неубедителен. Поведение пчел в созданных  Фабром условиях было недостаточно им проанализировано. В дальнейшем было выяснено, что во втором случае пчелы оказываются в ловушке не потому, что они не могут приспособить своего поведения ко второй, необычной в нормальных условиях существования преграде (вторая бумажная стенка вокруг гнезда), а просто потому, что в селу устройства своих челюстей они не в состоянии захватить гладкую поверхность бумаги, хотя и пытаются это сделать. Другие опыты показали, что если против выхода из гнезда поместить стеклянную трубку, закрытую с противоположного конца глиной, то насекомое, после того как ого прогрызло стенку гнезда, проходит вдоль трубки и, натолкнувшись на вторую преграду (пробку из глины), прогрызает ее. Следовательно, акт прогрызания у пчел может в случае надобности возобновляться и, значит, их инстинктивное поведение не является полностью подчиненным заранее предустановленной последовательности составляющих его актов.
    Таким образом, детальное изучение видового врожденного поведения (у одиночных ос, пауков, раков, рыб и других животных) показывает, что оно отнюдь не состоит из не изменяющихся, закрепленных цепей движений, отдельные звенья которых автоматически следуют друг за другом, но что каждое из этих звеньев вызывается определенными чувственными сигналами, вследствие чего поведение в целом всегда регулируется данными наличными условиями и может значительно видоизменяться.
    Еще более очевидным является тот факт, что и так называемое индивидуальное поведение животных в свою очередь всегда формируется на основе видового, инстинктивного поведения и иначе возникнуть не может. Значит. подобно тому как не существует поведения, полностью осуществляемого врожденными, не изменяющимися под влиянием внешних воздействий движениями, так не существует и никаких навыков или условных рефлексов, не зависящих от врожденных моментов. Поэтому оба эти вида  поведения отнюдь не должны противопоставляться друг другу. Можно утверждать лишь, что у одних животных большую
роль играют рожденные механизмы, а  у других --- механизмы индивидуального опыта. Но и это различие не отражает действительной стадиальности развития психики в животном мире. Оно скорее указывает на особенности, характеризующие разные линии эволюции животных. Так, например, врожденное поведение наиболее ясно проявляется у насекомых, которые, как известно, располагаются по одной из боковых ветвей эволюции.
    Итак, различие в типе механизмов, осуществляющих приспособление животных к изменениям среды, не может служить единственным критерием развития их психики. Существенным является не только то, каким преимущественно путем изменяется деятельность животных, но прежде всего то, каково само ее содержание и внутреннее строение и каковы те формы отражения действительности, которые с ней закономерно связаны.

 СТАДИИ ПЕРЦЕПРИВНОЙ ПСИХИКИ.

   Следующая за  стадией элементарной сенсорной психики, вторая стадия развития, может быть названа стадией перцептивной психики. Она характеризуется способностью отражения внешней объективной действительности уже не в форме отдельных элементарных  ощущений, вызываемых отдельными свойствами или их совокупностью, но в форме отражения вещей.
     Переход к этой стадии развития психики связан с изменением строения деятельности животных, которое  подготовляется еще на предшествующей стадии.
   Это изменение в строении деятельности заключается в том. что уже наметившееся раньше содержание ее, объективно относящееся не к самому предмету, на который направлена деятельность животного, но к тем условиям, в которых этот предмет объективно дан в среду, теперь выделяется. Это содержание уже не связывается с тем, что побуждает деятельность в целом, но отвечает специальным воздействиям, которые его вызывают.
    Так, например, если млекопитающее животное отделить от пищи преградой, то оно, конечно. Будет обходить ее. Значит, как и в описанном выше поведении рыбы в условиях перегороженного аквариума, в деятельности этого животного мы можем выделить некоторое содержание, объективно относящееся не к самой пище, на которую она направлена, но к преграде, представляющей одно из тех внешних условий, в которых протекает данная деятельность. Однако между описанной деятельностью рыб и млекопитающих животных существует большое различие. Оно выражается в том, что, в то время как у рыб при последующим убирании преграды это содержание деятельности (обходные движения) сохраняется и исчезает лишь постепенно, высшие животные в этом случае обычно направляются прямо к пище. Значит, воздействие, на которое направлена деятельность этих животных, уже не сливается у них с воздействием со стороны преграды, оба выступают для них раздельно друг от друга. От первого зависят направление и конечный результат деятельности, от второго --- то как она осуществляется, т.е. способ ее осуществления, например путем обхода препятствия. Этот особый состав или сторону деятельности, отвечающую условиям, в которых дан побуждающий ее предмет. Мы будем называть операцией.
    Именно выделение в деятельности операций и указывает на то, что воздействующие на животного свойства, прежде как бы рядоположенные для него, начинают разделяться по группам: с одной стороны, выступают взаимосвязанные свойства, характеризующие тот предмет, на который направлена деятельность, а с другой стороны, выступают свойства предметов, определяющих самый способ деятельности, т.е. операцию. Если на стадии элементарной сенсорной психики дифференциация воздействующих свойств была связана с простым их объединением вокруг доминирующего раздражителя, то теперь впервые возникают процессы интеграции воздействующих свойств в единый целостный образ, их объединение как свойства одной и той же вещи. Окружающая действительность отражается теперь животным в форме более или менее расчлененных образов отдельных вещей.
     На  разных уровнях стадии перцептивной психики стоит большинство существующих ныне позвоночных животных. Переход к этой стадии, по-видимому, связан с переходом позвоночных к наземному образу жизни.
   Возникновение и развитие у животных перцептивной психики обусловлено рядом существенных анатомо-физиологических изменений. Главнейшее из них заключается в развитии и изменении роли дистантных (действующих на расстоянии) органов чувств, в первую очередь зрения. Их развитие выражается в том, что меняется как их значение в общей системе деятельности, так и форма их анатомических взаимосвязей с центральным нервным аппаратом. Если на предшествующей стадии развития дифференциация органов чувств приводила к выделению среди них доминирующих органов, то у позвоночных животных ведущие органы все более становятся органами, интегрирующими внешние воздействия. Это оказывается возможным благодаря одновременно происходящей перестройке центральной нервной системы с образованием переднего мозга, а затем и мозговой коры (впервые у рептилий). Первоначально (у рыб, амфибий, рептилий) передней мозг является чисто обонятельной формацией, составляя как бы продолжение их центрального обонятельного аппарата. В дальнейшем процессе развития ( у млекопитающих) удельный вес обонятельных центров в мозговой коре резко уменьшается за счет представительства других органов чувств. Это ясно видно, если сравнить между собой место, занимаемое обонятельной корой, например, у ежа и обезьяны.
   Наоборот, зрение, процесс "кортикализации" которого происходит начиная с рептилий, занимает в коре относительно все большее место. У птиц глаза становятся главным рецептором. Зрение играет основную роль также у многих высших млекопитающих.
   Одновременно развиваются и органы внешних движений --- эти "естественные орудия" животных, позволяющие осуществлять сложные операции, требуемые жизнью в условиях наземной среды ( бег, лазание, преследование добычи, преодоление препятствий и т.п.). Двигательные функции животных  так же все более кортикализуются (переходят в кору головного мозга), так что полное развитие операций у животных происходит уже в связи с развитием коры.
   Таким образом, если у низших позвоночных их деятельность еще связана преимущественно с нижележащими центрами( подкорковые ганглии), то в дальнейшем она становиться все более зависящей от коры изменения в строении которой и отражает собой все последующее ее развитие.
    Выделение операций, характеризующее стадию перцептивной психики, дает начало развитию новой формы закрепления опыта животных, закреплению в форме двигательных навыков, в узком смысле этого термина.
   Иногда навыком называют любые связи, возникающие в индивидуальном опыте. Однако при таком расширенном понимании навыка это понятие становиться весьма расплывчатым, охватывающим огромный круг совершенно различных процессов, начиная от изменении реакций инфузорий и кончая сложными действиями человека. В противоположность такому ничем не оправданному расширению понятия навыка мы будем называть навыками лишь закрепленные операции.
   Это определение навыка совпадает с пониманием навыков, впервые выдвинутым у нас В. П. Протопоповым, который экспериментально показал. Что двигательные навыки у животных формируются из  двигательных элементов преодоления преграды, что содержание навыков определяется характером самой преграды, стимул же (т.е. основное побуждающее воздействие) влияет на навык только динамически ( на быстроту и прочность закрепления навыка) и на его содержании не отражается.
   Двигательные элементы, входящие в состав навыков животных, могут иметь различный характер: это могут быть как движения видовые, врожденные, так и движения, приобретенные в предшествующем опыте; наконец, это могут быть движения, закрепленные в процессе тех случайных проб, которые совершает животное в процессе формирования данного навыка.
    Ясно выраженные навыки в собственном смысле наблюдаются впервые лишь у животных, имеющих кору головного мозга. Поэтому физиологической основой образования навыков следует считать механизм образования и закрепления систем именно кортикальных условных нервных связей.
   При переходе к стадии перцептивной психики качественно изменяется также и сенсорная форма закрепления опыта. У животных впервые возникают чувственные представления.
   Начало систематическому экспериментальному изучению этого вопроса положили опыты Тинклпоу. Этот исследователь прятал на глазах у животного (обезьяны) фрукты за глухую перегородку, а затем незаметно подменял их капустой, обладающей значительно меньшей привлекательностью. После этого животное направлялось за перегородку; найдя там капусту, оно тем не менее продолжало искать прежде виденные им фрукты.
    Сходные опыты с лисой были проведены у нас Н. Ю. Войтонисом. Они дали те же результаты.
    В этой связи большой интерес представляют наблюдения над собакой, описанные И. С. Беритовым. В его экспериментах с условными рефлексами собака раньше укладывалась на определенное место, а затем ей давали условный сигнал, в ответ на который она бежала к одновременно открывающейся кормушке и получала пищу. В ходе этих экспериментов был произведен следующий опыт: прежде чем ввести собаку в лабораторию, с ней проходили в отеленный конец коридора и показывали лежавшую там пищу, не позволяя, однако, взять ее. Затем ее приводили обратно в лабораторию и давали условный сигнал,  но когда собака подбегала к кормушке, то пищи она не получала. Оказалось, что при этих условиях собака не возвращалась, как обычно, обратно  на свое место, а выбегала в коридор и направлялась к тому месту, где она прежде видела пищу.
          Более специальный характер носят опыты с собаками Бойтендейка и Фищеля. Им удалось экспериментально показать, что в противоположность более низкоорганизованным позвоночным (рыбам) собака при реакциях на прежде воспринятую ситуацию ( спрятанную пред  этим у нее на виду приманку) ориентируется на самую вещь, которая была ей показана.
   Таким образом, вместе с изменениям строения деятельности животных и соответствующим изменением формы отражения ими действительности происходит перестройка также и функции памяти. Прежде, на стадии элементарной сенсорной психики, эта функция выражалась в двигательной сфере животных в форме изменения под влиянием внешних воздействий движений, связанных с побуждающим животное воздействием, а в сенсорной сфере --- в закреплении связи отдельных воздействий. Теперь, на этой более высокой стадии развития мнемическая функция выступает в моторной сфере в форме двигательных навыков, а в сенсорной сфере --- в форме примитивной образной памяти.
   Еще большие изменения претерпевают при переходе к перциптивной психике процессы анализа и обобщения внешней среды, воздействующей на животных.
   Уже на первых ступенях развития психики можно наблюдать процессы дифференциации и объединения животными отдельных воздействий. Если, например, животное, прежде одинаково реагировавшее на два различных звука, поставить в такие условия, что только один из этих звуков будет связан с биологически важным воздействием, то другой постепенно перестает вызвать у него какую бы то ни было реакцию. Происходит дифференциация этих звуков между собой; животное реагирует теперь избирательно. Наоборот, если с одним и тем же биологически важным воздействием связать целый ряд разных звуков, то животное будет одинаково отзываться на любой из них --- они приобретут для него одинаковый биологический смысл. Происходит их примитивное обобщение. Таким образом, в пределах стадии элементарной сенсорной психики наблюдаются процессы как дифференциации, так и обобщения животными отдельных воздействий, отдельных воздействующих свойств. При этом важно отметить, что эти процессы определяются не абстрактно взятым соотношением воздействий, но зависят от их роли в деятельности животного. Поэтому-то будут животные легко дифференцировать между собой различные воздействия или нет и произойдет или не произойдет из обобщение, зависит не столько от степени их объективного сходства, сколько от их конкретной биологической роли. Так, например, пчелы легко дифференцируют формы, близкие к формам цветка, но затрудняются в выделении даже ясно различающихся отвлеченных форм (треугольник квадрат и т.д.).
    Это положение сохраняет свою силу и на дальнейших этапах развития животного мира. Собаки, например, реагируют даже на ничтожные по силе запахи животного происхождения, но не реагируют на запах цветов, одеколона и т.п. (Пасси и Бине). Вообще если данный запах приобретает для собаки биологический смысл. То она способна очень тонко различать его; по данным специальных исследований собака различает в экспериментальных условиях запах органических кислот в ничтожном растворе --- 1:1000000.
    Главное изменение в процессах дифференциации и обобщения при переходе к перцептивной психике выражается в том. что у животных возникают дифференциация и обобщение образов вещей.
   Проблема воз0никновения и развития обобщенного отражения вещей представляет собой уже гораздо более сложный вопрос, на котором необходимо остановиться специально.
   Образ вещи отнюдь не является простой суммой отдельных ощущений, механическим продуктом многих одновременно воздействующих свойств, принадлежащих объективно разным вещам. Так, если мы имеем две какие-нибудь вещи А и В, обладающие свойствами а, б, в, г и м, н, о, п., то для возникновения образа необходимо, чтобы эти отдельные воздействующие свойства выступили как образующие два различных единства ( А и В), т.е. необходимо, чтобы произошла дифференциация между ними именно в этом отношении. Это  значит также, что при повторении данных воздействий в ряду других прежде выделенное единство их должно быть воспринято, как та же самая вещь. Однако при неизбежной изменчивости среды и условий самого восприятия это возможно лишь в том случае, если возникший образ вещи является обобщенным.
    В описанных случаях мы наблюдаем двоякие взаимосвязанные процессы: процессы переноса  операции из одной конкретной ситуации в другую. Объективно сходную с ней, и процессы формирования обобщенного образа вещи. Возникая вместе с формированием операции по отношению к данной вещи и на ее основе, обобщенный образ этой вещи позволяет в дальнейшем осуществиться переносу операции в новую ситуацию; в этом процессе благодаря изменению предметных условий деятельности прежняя операция вступает в некоторое несоответствие с ними и поэтому необходимо видоизменяется, перестраивается. Соответственно перестраивается, уточняется и как бы вбирает в себя новое содержание также и обобщенный образ данной вещи, что, в свою очередь, приводит к возможности дальнейшего переноса операции в новые предметные условия, требующие еще более полного и правильно обобщенного отражения их животными.
    Таким образом, восприятие здесь еще полностью включено во внешние двигательные операции животного. Обобщение и дифференциация, синтез и анализ происходит в едином процессе.
   Развитие операций и обобщенного восприятия окружающей внешней действительности находит свое выражение в  дальнейшем усложнении коры головного мозга. Происходит дальнейшая дифференциация итегративных полей, которые занимают в коре относительно все большее место.
   Функция этих высших интегративных полей и заключается, как это показывает само их название, именно в интегрировании отдельных воздействий.
   
СТАДИИ ИНТЕЛЕКТА.

    Психика большинства млекопитающих животных остается на стадии перцептивной психики,  однако наиболее высокоорганизованные из них поднимаются еще на одну ступень развития.
   Эту новую, высшую ступень обычно называют стадией интеллекта (или "ручного мышления").
   Конечно, интеллект животных --- это совсем не то же самое, что разум человека; между ними существует, как мы увидим, огромное качественное различие.
   Стадия интеллекта характеризуется весьма сложной деятельностью и столь же сложными формами отражения действительности. Поэтому, прежде чем говорить об условиях перехода на стадию интеллекта, необходимо описать деятельность животных, стоящих на этой стадии развития в ее внешнем выражении.
    Интеллектуальное поведение наиболее высокоразвитых животных ---  человекоподобных обезьян --- было впервые систематически изучено в экспериментах, поставленных Келером.
   Эти эксперименты были построены по следующей схеме.
   Обезьяна (шимпанзе) помещалась в клетку. Вне клетки, на таком расстоянии от нее, что рука обезьяны не могла непосредственно дотянуться, помещалась приманка (банан, апельсин и др.). Внутри клетки лежала палка. Обезьяна, привлекаемая приманкой, могла приблизить ее к себе только  при одном условии: если она воспользуется палкой. Как же ведет себя обезьяна в такой ситуации? Оказывается, что обезьяна прежде всего начинает с попыток схватить приманку непосредственно рукой. Эти попытки не приводят к успеху. Деятельность обезьяны на некоторое время как бы угасает. Животное отвлекается от приманки, прекращает свои попытки. Затем деятельность начинается вновь, но теперь она идет уже  по другому пути. Не пытаясь непосредственно схватить плод рукой, обезьяна берет палку, протягивает ее по направления к плоду, касается его,  касается его, тянет палку назад, снова протягивает ее и снова тянет назад, в результате чего плод приближается и обезьяна его схватывает. Задача решена.
    По тому же принципу были построены и другие многочисленные задачи, которые ставились перед человекоподобными обезьянами; для их решения также необходимо было применить такой способ деятельности, который не мог сформироваться в ходе решения данной задачи. Например, в вольере, где содержались животные, на верхней решетке подвешивались бананы заключается в том, чтобы подтащить ящик к месту, над которым висит приманка, и воспользоваться им как подставкой. Наблюдения показывают, что обезьяны и эту задачу решают без заметного предварительного научения.
    Итак, если на более низкой ступени развития операция формировалась медленно, путем многочисленных проб, в процессе которых удачные движения постепенно закреплялись, другие же, лишние движения столь же постепенно затормаживались, отмирали, то в этом случае у обезьяны мы наблюдаем раньше период полного неуспеха --- множество попыток, не приводящих к осуществлению деятельности, а затем как бы внезапное нахождение операции, которая почти сразу приводит к успеху. Это первая характерная особенность интеллектуальной деятельности животных. 
    Вторая характерная ее особенность заключается в том, что если опыт повторить еще раз, то данная операция, несмотря на то что она была осуществлена только один раз, воспроизводится, т.е. обезьяна решает подобную задачу уже без всяких предварительных проб.
     Третья особенность данной деятельности состоит в том, что найденное решение задачи очень легко переносится обезьяной в другие условия, лишь сходные с теми, в которых впервые возникло данное решение. Например, если обезьяна решила задачу  приближения плода с помощью палки, то оказывается, что если теперь ее лишить палки, то она легко использует вместо нее какой-нибудь другой подходящий предмет. Если изменить положение плода по отношению к клетке, если вообще несколько изменить ситуацию, то животное все же сразу находит нужное решение. Решение, т.е. операция, переносится в другую ситуацию и приспосабливается к этой новой, несколько отличной от первой ситуации.
   Среди многочисленных данных, добытых в экспериментальных исследованиях человекоподобных обезьян, следует отметить одну группу фактов, которые представляют некоторое качественное своеобразие. Эти факты говорят о том, что человекоподобные обезьяны способны к объединению в единой деятельности двух различных операций.
   Так, например, вне клетки, где находится животное, в некотором отдалении от нее кладут приманку. Несколько ближе к клетке, но все же вне пределов досягаемости животного находится длинная палка. Другая палка, более короткая, которой можно дотянуться до длинной палки, но нельзя достать до приманки, положена в клетку. Значит, для того чтобы решить задачу, обезьяна должна раньше взять более короткую палку, достать ею длинную палку, а затем уже с помощью длинной палки пододвинуть к себе приманку. Обычно обезьяны справляются с подобными "двухфазными" задачами без особого труда. Итак, четвертая особенность интеллектуальной деятельности заключается в способности решения двухфазных задач.
    Дальнейшие опыты других исследователей показали, что эти характерные черты сохраняются и в более сложном поведении человекообразных обезьян (Н. Н. Ладыгина-Котс, Э. Г. Вацуро)
     В качестве примера решения человекообразной обезьяной одной из наиболее сложных задач может служить следующий опыт. В вольере, где  жили обезьяны, ставился ящик, который с одной стороны представлял собой решетчатую клетку, а с другой имел узкую продольную  щель. У задней стеки этого ящика клался плод, ясно видимый и через решетку передней его стенки, и через щель сзади. Расстояние приманки от решетки было таким, что рука обезьяны не могла дотянуться до нее. Со стороны задней же стенки приманку нельзя было достать, потому что рука обезьяны не пролезала через имеющуюся в ней щель. Вблизи задней стенки клетки в землю вбивался прочный кол, к которому с помощью не очень длинной цепи прикреплялась палка.
    Решение этой задачи заключается в том, чтобы просунуть палку сквозь щель задней стенки ящика и оттолкнуть ею плод к передней решетке, через которую он может быть взят потом уже просто рукой.
     Как же ведет себя животное в этой ситуации? Приблизившись к клетке и заметив плод, обезьяна раньше пытается достать его чрез решетку. Затем она обходит ящик, смотрит на плод через щель его задней стенки, пытается достать плод через  щель с помощью палки, что невозможно. Наконец, животное отталкивает плод палкой, просунутой в щель, от себя и делает обходное движение, чтобы взять его сто стороны решетки.
    Как формируются все эти сложные операции, которые наблюдаются в описанных опытах? Возникают ли они действительно внезапно, без всякой предварительной подготовки, как это кажется по первому внешнему впечатлению, или же они складываются принципиально так  же, как и на предшествующей стадии развития, т.е. путем постепенного, хотя и приходящего во много раз быстрее, отбора и закрепления движений, приводящих к успеху?
    На этот вопрос ясно отвечает один из опытов, описанных французскими исследователями. Он проводился так. Человекоподобная обезьяна помещалась в клетку. Снаружи у  самой решетки ставился небольшой ящик, имеющий выход со стороны, противоположной той, которая примыкала к решетке. Около ближайшей стенки ящика клался апельсин. Для того чтобы достать апельсин в этих условиях, животное должно было выкатить его из ящика толчком от себя. Но такой толчок мог быть делом случайности. Чтобы исключить эту возможность, исследователи применили следующий остроумный способ: они закрыли сверху этот ящик частой сеткой. Ячейки сетки были такого размера, что обезьяна могла просунуть через них только палец, а высота ящика была рассчитана так, что, просунув палец, обезьяна хотя и могла коснуться апельсина, но не могла его сильно толкнуть. Каждое прикосновение могло поэтому подвинуть плод только на несколько сантиметров вперед. Этим всякая случайность в решении задачи была исключена. С другой стороны, этим была предоставлена возможность точно изучить тот путь, который проделывает плод. Будет ли обезьяна двигать плод в любом направлении, так что путь апельсина сложится из отдельных перемещений, которые случайно приведут его к краю ящика, или же обезьяна поведет плод по кратчайшему пути к выходу из ящика, т.е. ее действия сложатся не из случайных движений, но из движений, определенным образом направленных? Лучший ответ на поставленный вопрос дало при этом само животное. Так как процесс постепенного передвижения апельсина занимает много времени и, по-видимому, утомляет животное, то оно уже на полпути в нетерпении делает промеривающее движение рукой, это сделать, снова начинает медленное выталкивание его, пока апельсин не оказывается в поле достижения его рукой (Гюйом и Меерсон).
    Кёлер считал, что главный признак, который отделяет поведение этих животных от поведения других представителей животного мира и который сближает его с поведением человека, заключается именно в том, что операции формируются у них не постепенно, путем проб и ошибок, но возникают внезапно, независимо от предшествующего опыта, как бы по догадке. Вторым, производным от первого признаком интеллектуального поведения он считал способность запоминания найденного решения "раз и навсегда" и его широкого переноса в другие, сходные с начальными условия. Что же касается факта решения обезьянами двухфазных задач, то Кёлер и идущие за ним авторы считают, что в его основе лежит сочетание обоих моментов: "догадки" животного и переноса найденного прежде решения. Таким образом, этот факт ими рассматривается как не имеющий принципиального значения.
   С этой точки зрения, для того чтобы понять все своеобразие интеллектуальной деятельности обезьян, достаточно объяснить главный факт --- факт внезапного нахождения животным способа решения первой исходной задачи.
    Кёлер пытался объяснить этот факт тем, что человекоподобные обезьяны обладают способностью соотносить в восприятии отдельные выделяемые вещи друг с другом так, что они воспринимаются как образующие единую "целостную ситуацию".
   Само же это свойство восприятия --- его структурность --- является. По мысли Кёлера, лишь частным случаем, выражающим общий "принцип структурности", якобы изначально лежащий не только в основе психики животных и человека и в основе их жизнедеятельности, но и в основе всего физического мира.
   С этой точки зрения "принцип структурности" может служить объяснительным принципом, но сам далее необъясним и не требует объяснения. Разумеется, попытка раскрыть сущность интеллекта исходя из этой идеалистической "гештальттеории" оказалась несостоятельной. Совершенно ясно, что привлечение структурности восприятия для объяснения своеобразия поведения высших животных является недостаточным. Ведь с точки зрения сторонников "принципа структурности" структурное восприятие свойственно не только высшим обезьянам. Оно свойственно и гораздо менее развитым животным; однако эти животные не обнаруживают интеллектуального поведения.
   Неудовлетворительным это объяснение оказалось и с другой стороны. Подчеркивая внезапность интеллектуального решения и изолирую этот факт от содержания опыта животного, Кёлер не учел целый ряд обстоятельств, характеризующих поведение обезьян в естественных условиях их жизни.
   К. Бюлер, кажется, первым обратил внимание на то, что имеется нечто общее между приближением плода к себе с помощью палки и привлечением к себе плода, растущего  на дереве, с помощью ветки. Далее было обращено внимание на то, что обходные пути, наблюдаемые у человекообразных обезьян, тоже могут быть объяснены тем, что эти животные, живя в лесах и переходя с одного дерева на другое, должны постоянно предварительно "примериваться" к пути, так как иначе животное может оказаться в тупике того естественного лабиринта, который образуется деревьями. Поэтому не случайно, что обезьяны обнаруживают развитую способность решения задач на "обходные пути".
   В позднейших работах психологов и физиологов мысль о том, что объяснение интеллектуального поведения обезьян следует искать прежде всего в его связи с из обычным видовым поведением в естественных условиях существования, стала высказываться еще более определенно.
    С это точки зрения интеллектуальное "решение" представляет собой не что иное, как применение в новых условиях филогенетически выработанного способа действия. Такой перенос способа действия отличается от обычного переноса операций у других животных только тем, что он происходит в более широких границах.
   Итак, согласно этому пониманию интеллектуального поведения обезьян, главные его признаки, выделенные Кёлером, должны быть соотнесены друг с другом в обратном порядке. Не факт переноса найденного решения следует объяснять особым его характером (внезапность), но, наоборот, сам факт внезапного решения экспериментальной задачи нужно понять как результат способности этих животных к широкому переносу операций.
     Такое понимание интеллектуального поведения обезьян хорошо согласуется с некоторыми фактами и обладает тем достоинством, что оно не противопоставляет интеллект животного его индивидуальному или видовому опыту, не отделяет интеллект от навыков. Однако это понимание интеллектуального поведения встречается и с серьезными затруднениями. Прежде всего ясно, что ни формирование операции, ни ее перенос в новые условия деятельности не могут служить  отличительными признаками поведения высших обезьян, так как оба этих момента свойственны также животным, стоящим на более низкой стадии развития. Оба эти момента мы наблюдаем, хотя в менее яркой форме, также и у многих других животных --- у млекопитающих, у птиц. Получается, что различие в деятельности и психике между этими животными и человекоподобными обезьянами сводится к чисто количественному различию: более медленное или  более быстрое формирование операции, более узкие или более широкие переносы. Но поведение  человекоподобных обезьян отличается от поведения низших млекопитающих и в качественном отношении. Употребление средств и особый характер их операций достаточно ясно свидетельствуют об этом.
   Далее, приведенное выше понимание интеллекта животных оставляет нераскрытым самое главное, а именно то, что же представляет собой наблюдаемый у обезьян широкий перенос действия и в чем заключается объяснение этого факта.
      Чтобы ответить на эти вопросы, нужно еще раз поменять местами указанные Кёлером особенности интеллектуального поведения животных и сделать исходным для анализа третий характерный факт, не имеющий, по мнению Кёлера,  принципиального значения, --- способность обезьян решать двухфазные задачи.
    В двухфазных задачах особенно ясно обнаруживается двухфазность всякой интеллектуальной деятельности животного. Нужно раньше достать палку, потом достать плод. Нужно раньше оттолкнуть плод от себя, а затем обойти клетку и достать его с противоположной стороны. Само по себе доставание палки приводит к овладению палкой, а не привлекающим животное плодом. Это --- первая фаза. Вне связи со следующей фазой она лишена какого бы то ни было биологического смысла. Это есть фаза подготовления. Вторая фаза --- употребления палки --- является уже фазой осуществления деятельности в целом, направленной на удовлетворение данной биологической потребности животного. Таким образом, если с этой точки зрения подойти к решению обезьянами любой из тех задач, которые им давал Кёлер, то оказывается, что каждая из них требует двухфазной деятельности: взять палку --- приблизить к себе плод, отойти от приманки --- овладеть приманкой, перевернуть ящик --- достать плод и т.д.
   Каково же содержание обеих этих фаз деятельности обезьяны? Первая, подготовительная фаза побуждается, очевидно, не самим предметом, на который она направлена, например не самой палкой. Если обезьяна увидит палку в ситуации, которая требует не употребления палки, а, например, обходного пути, то она, конечно, не будет пытаться взять ее Значит, эта фаза деятельности связана у обезьяны не с палкой, но с объективным отношением палки к плоду. Реакция на это отношение и есть не что иное, как подготовление дальнейшей, второй фазы деятельности --- фазы осуществления.
    Что же представляет собой эта вторая фаза? Она направлена уже на предмет, непосредственно побуждающий животное, и строиться в зависимости от определенных объективно-предметных условий. Она включает, следовательно, в себя ту или иную операцию, которая становится достаточно прочным навыком.
   Таким образом, при переходе к третьей, высшей стадии развития животных наблюдается новое усложнение в строении деятельности. Прежде слитая в единый процесс деятельность дифференцируется теперь на две фазы: фазу подготовления и фазу осуществления. Наличие фазы подготовления и составляет характерную черту интеллектуального поведения. Интеллект возникает, следовательно, впервые там, где возникает процесс подготовления возможности осуществить ту или иную операцию или навык.
    Существенным признаком двухфазной деятельности является то, что новые условия вызывают у животного уже не просто пробующие движения, но пробы различных прежде выработавшихся способов, операций. Как, например, ведет себя курица, если ее гнать из-за  загородки? Пробуя выйти наружу, она слепо мечется из стороны в сторону, т.е. просто увеличивает свою двигательную активность. Пока, наконец, случайное движение не приведет ее к успеху. Иначе ведут себя перед затруднением высшие животные. Они тоже делают пробы, но  это не пробы различных движений, а прежде всего пробы различных операций, способов деятельности. Так, имея дело с запертым ящиком, обезьяна раньше пробует привычную операцию нажимания на рычаг; когда это ей не удается, она пытается грызть угол ящика; потом применяется новый способ: проникнуть в ящик через щель дверцы; затем следует попытка отгрызть рычаг, которая сменяется попыткой выдернуть его рукой; наконец, когда и это не удается, она применяет последний метод --- пробует перевернуть ящик (Бойтендейк).
       Эта особенность поведения обезьян, которая заключается в том, что они могут решать одну и ту же задачу многими способами, представляется нам важнейшим доказательством того, что у них, как и у других животных, стоящих на той же стадии развития, операция перестает быть неподвижно связанной с деятельностью, отвечающей определенной задаче, и для своего переноса не требует. Чтобы новая задача была непосредственно сходной с прежней.
   Рассмотрим теперь интеллектуальную деятельность со стороны отражения животными окружающей их действительности.
   В своем внешнем выражении первая, основная, фаза интеллектуальной деятельности направлена на подготовление второй ее фазы, т.е. объективно определяется последующей деятельностью самого животного. Значит ли это, однако. Что животное имеет в виду свою последующую операцию, что оно способно представить ее себе? Такое предположение является ничем не обоснованным. Первая фаза отвечает объективному отношению между вещами. Это отношение вещей и должно быть отражено животным. Значит, при переходе к интеллектуальной действительности изменяется лишь в том, что возникает отражение не только отдельных вещей, но и их отношений (ситуаций).
   Соответственно с этим меняется и характер переноса, а следовательно, и характер обобщений животных. Теперь перенос операции является переносом не только по принципу сходства вещей (например, преграды)Ю с которыми была связана данная операция, но и по принципу сходства отношений, связей вещей, которым она отвечает (например, ветка --- плод). Животное обобщает теперь отношения и связи вещей. Эти обобщения животного. конечно, формируются так же, как и обобщенное отражение им вещей, т.е. в самом процессе деятельности.
    Возникновение и развитие интеллекта животных имеет своей анатомо-физиологической основой дальнейшее развитие коры головного мозга и ее функций. Какие же основные изменения в коре мы наблюдаем на высших ступенях развития животного мира? То новое, что отличает мозг высших млекопитающих от мозга нижестоящих животных, --- это относительно гораздо большее место, занимаемое лобной корой, развитие которой происходит за счет дифференциации ее префронтальных полей.
   Как показывают экспериментальные исследования Джексобсена, экстирпация (удаление) передней части лобных долей у высших обезьян, решавших до операции серию сложных задач, приводит к тому. Что у них становиться невозможным решение именно двухфазных задач, в то время как уже установившаяся операция доставания приманки с помощью палки полностью сохраняется. Так как подобный эффект не создается экстирпацией никаких других полей коры головного мозга, то можно полагать, что эти новые поля специфически связаны с осуществлением животными двухфазной деятельности.   
    Исследование интеллекта высших обезьян показывает. Что мышление человека имеет свое реальное подготовление в мире животных, что и в этом отношении между человеком и его животными предками не существует непроходимой пропасть. Однако, отмечая естественную преемственность в развитии психики животных и человека, отнюдь не следует преувеличивать их сходство, как это делают некоторые современные зоопсихологи, стремящиеся доказать своими опытами с обезьянами якобы извечность и природосообразность даже такого "интеллектуально поведения", как работа за плату и денежный обмет.
  Неправильными являются также и попытки резко противопоставлять интеллектуальное поведение человекообразных обезьян поведению других высших млекопитающих. В настоящее время мы располагаем многочисленными фактами, свидетельствующими о том, что двухфазная деятельность может быть обнаружена у многих высших животных, в том числе у собак, енотов и даже у кошек (правда, у последних, принадлежащих к животным-"поджидателям", --- лишь в очень своеобразном выражении.
   Итак, интеллектуальное поведение, которое свойственно высшим млекопитающим и которое достигает особенно высокого развития у человекообразных обезьян, представляет собой ту верхнюю границу развития психики, ха которой начинается история развития психики уже совсем другого, нового типа, свойственная только человеку, --- история развития человеческого сознания.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПСИХИКИ ЖИВОТНЫХ.
   
      Предысторию человеческого сознания составляет, как мы видели, длительный и сложный процесс развития психики животных.
     Если окинуть единым взглядом путь, который проходит это развитие, то отчетливо выступают его основные стадии и основные управляющие им закономерности.
    Развитие психики животных происходит в процессе их биологической эволюции и подчинено общим законам этого процесса. Каждая новая ступень психологического развития имеет в своей основе переход к новым внешним условиям существования животных и новый шаг в усложнении их физической организации.
    Так, приспособление к более сложной, вещно оформленной среде приводит к дифференциации у животных простейшей нервной системы и специальных органов --- органов чувствительности. На этой основе и возникает элементарная сенсорная психика --- способность отражения отдельных свойств среды.
   В дальнейшем, с переходом животных к наземному образу жизни и вызванным этим шагом развитием коры головного мозга, возникает психическое отражение животными целостных вещей, возникает перцептивная психика.
     Наконец, еще большее усложнение условий существования, приводящее к развитию еще более совершенных органов восприятия и действия и еще более совершенного мозга, создает у животных возможность чувственного восприятия ими объективных соотношений вещей в виде предметных "ситуаций".
     Мы видим, таким образом, что развитие психики определяется необходимостью приспособления животных к среде и что психическое отражение является функцией соответствующих органов, формирующихся у них в ходе этого приспособления. Нужно при этом особенно подчеркнуть, что психическое отражение отнюдь не представляет собой только "чисто субъективное", побочное явление, не имеющее реального значения в жизни животных, в их борьбе за существование. Напротив, как мы уже говорили, психика возникает и развивается у животных именно потому. Что иначе они не могли бы ориентироваться в среде.
   Итак, развитие жизни приводит к такому изменению физической организации животных, к возникновению у них таких органов --- органов чувств. Органов действия и нервной системы, функцией которых является отражение окружающей их действительности. От чего же зависит характер этой функции? Чем она определяется? Почему в одних условиях эта функция выражается, например, в отражении отдельных свойств, а в других --- в отражении целостных вещей?
    Мы нашли, что это зависит от объективного строения деятельности животных, практически связывающей животное с окружающим его миром. Отвечая изменению условий существования, деятельность животных меняет свое строение, свою, так сказать,  "анатомию". Это и создает необходимость такого изменения органов и их функций, которое приводит к возникновению более высокой формы психического отражения. Коротко мы могли бы выразить это так: каково объективное строение деятельности животного, такова и форма отражения им действительности.
    При этом, однако, развитие психического отражения животными окружающей их внешней среды как бы отстает от развития их деятельности. Так, простейшая деятельность, определяемая объективными  связями воздействующих свойств и соотносящая животное со сложной вещно оформленной средой, обусловливает развитие элементарных ощущений, которые отражают лишь отдельные воздействия. Более сложная деятельность позвоночных, определяемая  вещными соотношениями, ситуациями, связана с отражением целостных вещей. Наконец, когда на стадии интеллекта в деятельности животных выделяется "фаза подготовления", объективно определяемая возможностями дальнейшей деятельности самого животного. то форма психики характеризуется отражением вещных соотношений, вещных ситуаций.
       Таким образом, развитие форм психического отражения является по отношению к развитию строения деятельности животных как бы сдвинутым на одну ступень вниз, так что между ними никогда не бывает прямого соответствия.
    Точнее говоря, это соответствие может существовать лишь как момент, обозначающий собой переход в развитии на следующую, высшую ступень. Уничтожение указанного несоответствия путем возникновения новой формы отражения раскрывает новые возможности деятельности, которая приобретает еще более высокое строение, в результате чего вновь возникает несоответствие и противоречие между ними. Но теперь уже на новом уровне.
    Итак, материальную основу сложного процесса развития психики животных составляет формирование "естественных орудий" их деятельности ---  их органов и присущих этим органам функций. Эволюция органов и соответствующих им функций мозга, происходящая внутри каждой из стадий развития деятельности и психики животных, постепенно подготавливает возможность перехода к новому, более высокому строению их деятельности в целом; возникающее же при этом переходе изменение общего строения деятельности животных, в свою очередь, создает необходимость дальнейшей эволюции отдельных органов и функций, которая теперь идет как бы самого направления развития отдельных функций при переходе к новому строению деятельности и новой форме отражения действительности обнаруживается очень ясно.
    Так, например, на стадии элементарной психики функция памяти формируется, с одной стороны, в направлении закрепления связей отдельных воздействующих свойств, с другой --- как функция закрепления простейших двигательных связей. Эта же функция мозга на стадии перцептивной психики развивается в форме памяти на вещи, а с другой стороны, в форме развития способности к образованию двигательных навыков. Наконец, на стадии интеллекта ее эволюция идет еще в одном, новом направлении --- в направлении развития памяти на сложные соотношения, на ситуации. Подобные же качественные изменения наблюдаются и в развитии других отдельных функций.   
    Рассматривая развитие психики животных, мы подчеркивали прежде всего те различия, которые существуют между ее формами. Теперь нам необходимо выделить то общее. Что характеризует эти различные формы и что делает деятельность животных и их психику качественно отличными от человеческой деятельности и от человеческого сознания.
   Первое отличие всякой деятельности животных от деятельности человека состоит в том, что она являться деятельностью инстинктивно-биологической. Иначе говоря, деятельность животного может осуществляться лишь по отношению к предмету жизненной, биологической потребности или по отношению к воздействующим свойствам, вещам и их соотношениям (ситуациям), которые для животного  приобретают смысл того, с чем связано удовлетворение  определенной биологической потребности. Поэтому всякое изменение деятельности животного выражает собой изменение фактического воздействия, побуждающего данную деятельность, а не самого жизненного отношения, которое их осуществляется. Так, например, в обычных опытах с образованием условного рефлекса у животного, конечно, не возникает никакого нового отношения; у него не появляется никакой навой потребности, и если оно отвечает теперь на условный сигнал, то лишь в силу того, что теперь этот сигнал действует на него так же, как безусловный раздражитель. Если вообще проанализировать любую из многообразных деятельностей животного, то всегда можно установить определенное биологическое отношение, которое она осуществляет, и, следовательно, найти лежащую в ее основе биологическую потребность.
   Итак, деятельность животных всегда остается в пределах их инстинктивных, биологических отношений к природе. Это общий закон деятельности животных.
   В связи с этим и возможности психического отражения животными окружающей их действительности также являются принципиально ограниченными. В силу же являются принципиально ограниченными. В силу того что животное вступает во взаимодействие с многообразными, воздействующими на него предметами среды, перенося на них свои биологические отношения, они отражаются им лишь теми своими сторонами и свойствами, которые связаны с осуществлением этих отношений.
    Так, если в сознании человека, например, фигура треугольник выступает безотносительно к наличному отношению к ней и характеризуется прежде всего объективно --- количеством углов и т.д., то для животного, способного различать формы, эта фигура выделяется лишь в меру биологического смысла, который она имеет. При этом форма, выделившаяся для животного из ряда других, будет отражаться им неотделимо от соответствующего биологического его отношениях данной вещи или к данному воздействующему свойству и данная вещь не стоит в связи с осуществлением этого отношения, то в этом случае и сама вещь как бы не существует для животного. Оно обнаруживает в своей деятельности безразличие к данным воздействиям, которые хотя и могут быть предметом его восприятия, однако никогда при этих условиях не становятся им.
     Именно этим объясняется ограниченность воспринимаемого животными мира узкими рамками их инстинктивных отношений. Таким образом, в противоположность человеку у животных не существует устойчивого объективно-предметного отражения действительность.
    Поясним это примером. Так, если у рака-отшельника отобрать актинию. Которую он обычно носит на своей раковине, то при встрече с актинией он водружает ее на раковину. Если же он лишился своей раковины, то от воспринимает актинию как возможную защиту абдоминальной части своего тела, лишенной, как известно, панциря, и пытается влезть в нее. Наконец, если рак голоден, то актиния еще раз меняет для него свой биологический смысл, и он попросту съедает ее.
    С другой стороны, если для животного всякий предмет окружающей действительности всякий предмет окружающей действительности всегда выступает неотделимо от его инстинктивной потребности, то понятно, что и само отношение к нему животного никогда не существует для него как таковое, само по себе, в отделенности от предмета. Это также составляет противоположность тому, что характеризует сознание человека. Когда человек вступает в то или иное отношение к вещи, то он отличает, с одной стороны, объективный предмет своего отношения. А с другой --- само свое отношение к нему. Такого именно разделения и не существует у животных. "...Животное, --- говорит Маркс, --- не "относится" ни к чему и вообще не "относится".
   Наконец, мы должны отметить и еще одну существенную черту психики животных, качественно отличающую ее от человеческого сознания. Эта черта состоит в том, что отношения животных к себе подобным принципиально таковы же, как и их отношения к другим внешним объектам, т.е. тоже принадлежат исключительно к кругу их инстинктивных биологических отношений. Это стоит в связи с тем фактом, что у животных не существует общества. Мы можем наблюдать деятельность нескольких, иногда многих животных  вместе, но мы никогда не наблюдаем у них деятельности совместной, совместной в том значении этого слова, в каком мы употребляем его, говоря о деятельности людей. Например, специальные наблюдения над муравьями, перетаскивающими вместе относительно крупный предмет --- какую-нибудь веточку или большое насекомое, показывают, что общий конечный путь, который проделывает их ноша, является не результатом совместных организованных действий этих животных, но представляет собой результат механического сложения усилий отдельных муравьев, из которых каждый действует так, как если бы он нес данный предмет самостоятельно. Столь же ясно это видно и у наиболее высокоорганизованных животных, а именно у человекообразных обезьян. Если сразу перед несколькими обезьянами поставить задачу, требующую положить ящик на ящик, для того чтобы влезть на них и эти способом достать высоко подвешенный банан, то, как показывает наблюдение, каждое из животных действует. Не считаясь с другими. Поэтому при таком "совместном" действии нередко возникает борьба за ящики, столкновения и драки между животными, так что в результате "постройка" так и остается не возведенной,  несмотря на то что каждая обезьяна в отдельности умеет, хотя и не очень ловко, нагромождать один ящик на другой и взбираться по ним вверх.
   Вопреки этим фактам некоторые авторы считают, что у ряда животных якобы существует разделение труда. При этом указывают обычно на общеизвестные примеры из жизни пчел, муравьев и других "общественных" животных. В действительности, однако, во всех этих случаях никакого настоящего разделения труда, конечно, не существует, как не существует и самого труда --- процесса, по самой природе своей общественного.
    Хотя у некоторых животных отдельные особи и выполняют в сообществе разные функции, но в основе этого различия функций лежат непосредственно биологические факторы. Последнее доказывается и строго определенным, фиксированным, характером самих функций (например, "рабочие" пчелы строят соты и прочее, матка откладывает в них яички) и столь же фиксированным характером их смены (например, последовательная смена функций у "рабочих" пчел). Более сложный характер имеет разделение функций в сообществах высших животных, например в стаде обезьян, но и в этом случае оно определяется непосредственно биологическими причинами, а отнюдь не теми объективными условиями, которые складываются в развитии самой деятельности данного животного сообщества.
   Особенности взаимоотношений животных друг с другом определяют собой и особенности их "речи". Как известно, общение животных выражается нередко в том, что одно животное воздействует на других с помощью звуков голоса. Это и дало основание говорить о речи животных. Указывают, например, на сигналы, подаваемые сторожевыми птицами другим птицам стаи. 
    Имеем ли мы, однако, в этом случае процесс, похожий на речевое общение человека? Некоторое внешнее сходство между ними, несомненно, существует. Внутренне же эти процессы в корне различны. Человек выражает в своей речи некоторое объективное содержание и отвечает на обращенную к нему речь не просто как на звук, устойчиво связанный с определенным явлением, но именно на отраженную в печи реальность. Совсем другое мы имеем в случае голосового общения животных. Легко показать, что животное, реагирующее на голос другого животного, отвечает не на то, что объективно отражает данный голосовой сигнал, но отвечает на самый этот сигнал, который приобрел для него определенный биологический смысл.
   Так, например, если поймать цыпленка и насильно удерживать его, то он начинает биться и пищать; его писк привлекает к себе наседку, которая устремляется по направлению к этому звуку и отвечает на него своеобразным  квохтаньем.  Такое голосовое поведение цыпленка и курицы внешне похоже на речевое общение. Однако на самом деле этот процесс имеет совершенно другую природу. Крик цыпленка является врожденной, инстинктивной (безусловно рефлекторной) реакцией, принадлежащей к числу так называемых выразительных движений, которые не указывают и не означают никакого определенного предмета, действия или явления; они связаны только с известным состояние животного, вызываемым воздействием внешних или внутренних раздражителей. В свою очередь, и поведение курицы является простым инстинктивным ответом на крик цыпленка, который действует на нее как таковой --- как раздражитель, вызывающий определенную инстинктивную реакцию, а не как означающий что-то, т.е. отражающей то или иное явление объективной действительности. В этом можно легко убедиться с помощью следующего эксперимента: если привязанного цыпленка, который продолжает пищать, мы закроем толстым стеклянным колпаком, заглушающим звуки, то наседка, отчетливо видя цыпленка, но уже не слыша более его криков, перестает обнаруживать по отношению к нему какую бы то ни было активность; сам по себе вид бьющегося цыпленка оставляет ее  безучастной. Таки образом, курицы реагирует не на то, что объективно значит крик цыпленка, в данном случае на опасность, угрожающую цыпленку, но реагирует на звук крика.
     Принципиально таким же по своему характеру остается и голосовое поведение даже у наиболее высокоразвитых животных, например, у человекообразных обезьян. Как показывают, например, данные Иеркса и Лернедта, научить человекообразных обезьян настоящей речи невозможно.
    Из того факта, что голосовое поведение животных является инстинктивным, однако, не следует, что оно вовсе не связано с психическим отражением или внешней объективной действительности. Однако, как мы уже говорили, для животных предметы окружающей их действительности неотделимы от самого отношения их к этим предметам. Поэтому и выразительное поведение животного никогда не относиться к самому объективному предмету. Это ясно видно из того, что та же самая голосовая реакция животного повторяется им не при одинаковом характере воздействующих предметов, но при одинаковом биологическом смысле данных воздействий для животного, для животного, хотя бы воздействующей объективное предметы были при этом совершенно различны. Так, например, у птиц, живущих стаями, существуют специфические крики, предупреждающие стаю об опасности. Эти крики воспроизводятся птицей всякий раз, когда она чем-нибудь напугана. При этом, однако, совершенно безразлично, что именно воздействует в данном случае на птицу: один и тот же крик сигнализирует и о появлении человека  и о появлении хищного животного, просто о каком-нибудь необычном шуме. Следовательно, эти крики связаны с теми или иными явлениями действительности не по их объективно сходным признакам, но лишь по сходству инстинктивного отношения к ним животного. Они относятся не к самим предметам действительности, но связанны с теми субъективными состояниями животного, которые возникают в связи с этими предметами. Иначе говоря, упомянутые нами крики животных лишены устойчивого объективного предметного значения.
   Итак, общение животных и по своему содержанию, и по характеру осуществляющих его конкретных процессов также полностью остается в пределах их инстинктивной деятельности.
   Совсем иною форму психики, характеризующуюся совершенно другими чертами, представляет собой психика человека --- человеческое сознание.   
    Переход к человеческому сознанию, в основе которого лежит переход к человеческим формам жизни, к человеческой общественной по своей природе трудовой деятельности, связан не только с изменением принципиального строения деятельности и возникновением новой формы отражения действительности; психика человека не только освобождается от тех черт, которые общие всем рассмотренным нами стадиям психического развития животных, и не только приобретает качественно новые черты. Главное состоит в том, что с переходом к человеку меняются и сами законы, управляющие развитием психики. Если на всем протяжении животного мира теми общими законами, которым подчинялись законы развития психики, были законы биологической эволюции, то с переходом к человеку развитие психики начинает подчиняеться законам общественно-исторического развития.
   
ВОЗНИКНОВЕНИЕ  СОЗНАНИЯ     ЧЕЛОВЕКА.

УСЛОВИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ СОЗНАНИЯ.
 
    Переход к сознанию представляет собой начало нового, высшего этапа развития психики. Сознательное отражение в отличие от психического отражения, свойственного животным, --- это отражение предметной действительности в ее отделенности от наличных отношений к ней субъекта, т.е. отражение, выделяющее ее объективные устойчивые свойства.
    В сознании образ действительности не сливается с переживанием субъекта: в сознании отражаемое выступает как "предстоящее" субъекту. Это значит, что когда я сознаю, например, эту книгу или даже только моем сознании с моим переживанием, относящимся к этой книге, сама мысль о книге --- с моим переживанием этой мысли.
   Выделение в сознании человека отражаемой реальности как объективной имеет в качестве другой своей стороны выделение мира внутренних переживаний и возможность развития на этой почве самонаблюдения.
      Задача, которая стоит перед нами, и заключается в том, чтобы проследить условия, порождающие эту высшую форму психики --- человеческое сознание.
     Как известно, причиной, которая лежит в основе очеловечения животно-подобных предков человека, является возникновение труда и образование на его основе человеческого общества. "...Труд, --- говорит Энгельс, --- создал самого человека". Труд создал сознание человека.
    Возникновение и развитие труда, этого первого и основного условия существования человека, привело к изменению и очеловечению его мозга, органов его внешней деятельности и органов чувств. "Сначала труд,--- так говорит об этом Энгельс, --- а затем и вместе с ним членораздельная речь явились двумя самыми главными стимулами, под влияние которых мозг обезьяны постепенно превратился в человеческий мозг, которых, при всем воем сходстве с обезьяньим, далеко превосходит его по величине и совершенству". Главный орган трудовой деятельности человека --- его рука --- могла достичь своего совершенства только благодаря развитию самого труда. "Только благодаря труду, благодаря приспособлению к все новым операциям... человеческая рука достигла той высокой ступени совершенства, на которой она смогла, как бы силой волшебства, вызвать к жизни картины Рафаэля, статуи Рорвальдсена, музыку Паганини".
   Если сравнивать между собой максимальные объемы черепа человекообразных обезьян и черепа первобытного человека, то оказывается, что мозг последнего превышает мозг наиболее высокоразвитых современных видов обезьян более чем в два раза (600см куб., и 1400 см куб).
   Еще резче выступает различие в величине мозга обезьян и человека, если мы сравним его вес; разница здесь почти в 4 раза: вес мозга орангутанга  350 г, мозг человека весит 1400г.
   Мозг человека по сравнению с мозгом высших обезьян обладает и гораздо более сложным, гораздо более развитым строением.
   Уже у неандертальского человека, как показывают слепки, сделанные с внутренней поверхности черепа, ясно выделяются в коре новые, не вполне дифференцированные у человекообразных обезьян поля которые затем у современного человека достигают своего полного развития. Таковы, например, поля, обозначаемые (по Бродману) цифрами 44, 45, 46, --- в лобной доле коры, поля 39 и 40 --- в теменной ее доле, 41 и 42 --- в височной доле.
   Очень ярко видно, как отражаются в строении коры мозга новые,  специфически человеческие черты при исследовании так называемого проекционного двигательного поля. Если осторожно раздражать электрическим током различные точки этого поля, то по вызываемому раздражением сокращению различных мышечных групп можно точно представить себе, какое место занимает в нем проекция того или иного органа. Пенфильд выразил итог этих опытов в виде схематического и, конечно, условного рисунка. Из этого рисунка, выполненного в определенном масштабе, видно, какую относительно большую поверхность занимает в человеческом мозге  проекция таких органов движения, как рука и особенно органы звуковой речи (мышцы рта, языка, органы гортани), функции которых развивались особенно интенсивно условиях человеческого общества.
    Совершенствовались под влиянием труда и в связи с развитием мозга также и органы чувств человека. Как и органы внешней деятельности, они приобрели качественно новые особенности. Уточнилось чувство осязания; очеловечившийся глаз стал замечать в вещах больше, чем глаза самой дальнозоркой птицы; развился слух, способный воспринимать тончайшие различия и сходства звуков человеческой членораздельной речи.
    В свою очередь, развитие мозга и органов чувств оказывало обратное влияние на труд и язык, "давая обоим все новые и новые толчки к дальнейшему развитию".
    Создаваемые трудом отдельные анатомо-физиологические изменения необходимо влекли за собой в силу естественной взаимозависимости развития органов и изменение организма в целом. Таким образом, возникновение и развитие труда привело к изменению всего физического облика человека, к изменению всей его анатомо-физиологической организации.
    Конечно, возникновение труда было подготовлено всем предшествующим ходом развития. Постепенный переход к вертикальной походке, зачатки которой отчетливо наблюдаются даже у ныне существующих человекообразных обезьян, и формирование в связи с этим особо подвижных, приспособленных для схватывания предметов передних конечностей, все более освобождающихся от функции ходьбы, что объясняется тем образом жизни, который вели животные предки человека --- все это создавало физические предпосылки ля возможности производить сложные трудовые операции.
    Подготавливался процесс труда и с другой стороны. Появление труда было возможно только у таких животных, которые жили целыми группами и у которых существовали достаточно развитые формы совместной жизни, хотя эти формы были, разумеется, еще очень далеки даже от самых примитивных форм человеческой, общественной жизни. О том, настолько высоких ступеней развития могут достигать формы совместной жизни у животных, свидетельствуют интереснейшие исследования Н. Ю. Войтониса и Н. А. Тих, проведенные в Сухумском питомнике.
Как показывают эти исследования, в стаде обезьян существует уже сложившаяся система взаимоотношений и своеобразной иерархии с соответственно весьма сложной системой общения. Вместе с тем эти исследования позволяют лишний раз убедиться в том, что, несмотря на всю сложность внутренних отношений в обезьяньем стаде, они все же ограничены непосредственно биологическими отношениями и никогда не определяются объективно-предметным содержание деятельности животных.
   Наконец, существенной предпосылкой труда служило также наличие у высших представителей животного мира весьма развитых, как мы видели, форм психического отражения действительности.
   Все эти моменты и составили в соей совокупности те главные условия, благодаря которым в ходе дельнейшей эволюции могли возникнуть труд и человеческое, основанное на труде общество.
 Что же представляет собой та специфически человеческая деятельность, которая называется трудом?
   Труд --- это процесс, связывающий человека с природой, процесс воздействия человека на природу.
     Для труда характерны прежде всего две следующие взаимосвязанные черты. Одна из них --- это употребление и изготовлени орудий. "Труд,--- говорит Энгельс, --- начинается с изготовления орудий.".
   Другая характерная черта процесса труда заключается в том, что он совершается в условиях совместной, коллективной деятельности, так что человек вступает в этом процессе не только в определенные отношения к природе, но и к другим --- людям человек относиться и к самой природе.  Значит, пруд выступает с самого начала как процесс, опосредствованный орудием (в широком смысле) и вместе с тем опосредствованный общественно.
    Употребление человеком орудий также имеет естественную историю своего подготовления. Уже у некоторых животных существует, как мы знаем, зачатки орудийной деятельности в форме употребления внешних средств, с помощью которых они осуществляют отдельные операции (например, употребление палки у человекообразных обезьян). Эти внешние средства --- "орудия" животных, однако, качественно отличны от истинных орудий человека --- орудий труда.
    Различие между ними состоит вовсе не только в том, что животные употребляют свои "орудия"в более редких случаях, чем первобытные люди. Их различие тем не менее может сводиться к различиям только в их внешней форме. Действительное отличие человеческих орудий от "орудий" животных мы можем вскрыть, лишь обратившись к объективному рассмотрению самой деятельности, в которую они включены.
   Как бы ни была сложна "орудийная" деятельность животных, она никогда не имеет характера общественного процесса, она не совершается коллективно и не определяет собой отношений общения осуществляющих ее индивидов. Как бы, с другой стороны, ни было сложно инстинктивное общение между собой индивидов, составляющих животное сообщество, оно никогда не строиться на основе их "производственной" деятельности, не зависит от нее, ею не опосредствовано.
   В противоположность этому человеческий  труд является деятельностью изначально общественной, основанной на сотрудничестве индивидов, предполагающем хотя бы зачаточное техническое разделение трудовых функций; труд, следовательно, есть процесс воздействия на природу, связывающий между собой его участников, опосредствующий их общение. "В производстве,--- говорит Маркс, --- люди вступают в отношение не только к природе. Они не могут производить, не соединяясь известным образом для совместной деятельности и для взаимного обмена своей деятельностью. Чтобы производить, люди вступают в определенные связи и отношения, и только в рамках этих общественных связей и отношений существует их отношение к природе, имеет место производство".
   Чтобы уяснить себе конкретное значение этого факта для развития человеческой психики, достаточно проанализировать  то, как меняется строение деятельности, когда она совершается в условиях коллективного труда.
   Уже в самую раннюю пору развития человеческого общества неизбежно возникает разделение прежде единого процесса деятельности между отдельными участками производства. Первоначально это разделение имеет, по-видимому, случайный и непостоянный характер. В ходе дальнейшего развития оно оформляется уже в виде примитивного технического разделения труда.
    На долю одних индивидов выпадает теперь, например, поддержание огня и обработка на нем пищи, на долю других --- добывание самой пищи. Одни участники коллективной охоты выполняют функцию преследования дичи, другие --- функцию поджидания ее в засаде и нападения.
   Это ведет к решительному, коренному изменению самого строения деятельности индивидов --- участников трудового процесса.
   Выше мы видели, что всякая деятельность, осуществляющая непосредственно биологические, инстинктивные отношения животных к окружающей их природе, характеризуется тем, что она всегда направлена на предметы биологической потребности и побуждается этими предметами. У животных не существует деятельности, которая не отвечала бы той или другой прямой биологической потребности, которая не вызывалась бы воздействием, имеющим для животного биологический смысл --- смысл предмета, удовлетворяющего данную его потребность, и которая не была бы направлена своим последним звеном непосредственно на этот предмет. У животных, как мы уже говорили, предмет их деятельности и ее биологический мотив всегда слиты, всегда совпадают между собой.
   Рассмотрим теперь с этой точки зрения принципиальное строение деятельности индивида в условиях коллективного трудового процесса. Когда данный член коллектива осуществляет свою трудовую деятельность, то он также делает это для удовлетворения одной из своих потребностей. Так, например, деятельность загонщика, участника первобытной коллективной охоты, побуждается потребной коллективной охоты, побуждается потребностью в пище или, может быть, потребностью в одежде, которой служит для него шкура убитого животного. На что, однако, непосредственно направлена его деятельность? Она может быть направлена, например, на то, чтобы спугнуть стадо животных и направить его в сторону других охотников, скрывающихся в засаде. Это, собственно, и есть то, что должно быть результатом деятельности данного человека. На этом деятельность данного отдельного участника охоты прекращается. Остальное довершают другие участники охоты. Понятно, что этот результат --- спугивание дичи и т.д. --- сам по себе не приводит и не может привести к удовлетворению потребности загонщика в пище, шкуре животного и пр. То, на что направлены данные процессы его деятельности, следовательно, не совпадает с тем, что их побуждает, т.е. не совпадает с мотивом его деятельности: то и другое здесь разделено между собой. Такие процессы, предмет и мотив которых не совпадают между собой, мы будем называть действиями. Можно сказать, например, что деятельность загонщика --- охота, спугивание же дичи --- его действие.
   Как же возможно рождение действия, т.е. разделение предмета деятельности и ее мотива? Очевидно, оно становится возможным только в условиях совместного, коллективного процесса воздействия на природу. Продукт этого процесса в целом, отвечающий потребности коллектива, приводит также к удовлетворению потребности и отдельного индивида, хотя сам он может и не осуществляют тех конечных операций (например, прямого нападения на добычу и ее умерщвления), которые уже непосредственно ведут к овладению предметом данной потребности. Генетически (т.е. по своему происхождению) разделение предмета и мотива индивидуальной деятельности есть результат происходящего вычленения из прежде сложной и многофазной, но единой деятельности отдельных операций. Эти-то отдельные операции, исчерпывая теперь содержание данной деятельности индивида, и превращаются в самостоятельное для него действие, хотя по отношению к коллективному трудовому процессу в целом они продолжают, конечно, оставаться лишь одним из частных его звеньев.
    Естественными предпосылками этого вычленения отдельных операций и приобретения ими в индивидуальной деятельности известной самостоятельности  являются, по-видимому, два следующих главных (хотя и не единственных) момента. Один из них --- это нередко совместный характер инстинктивной деятельности и наличие примитивной "иерархии" отношений между особями, наблюдаемой в сообществах высших животных, например у обезьян. Другой важнейший момент --- это выделение в деятельности животных, еще продолжающей сохранять всю свою цельность, двух различных фаз --- фазы подготовления и фазы осуществления, которые могут значительно отодвигаться друг от друга во времени. Так, например, опыты показывают, что вынужденный перерыв деятельности на одной из ее фаз позволяет отсрочить дальнейшую реакцию животных лишь весьма незначительно, в то время как перерыв между фазами дает у того же самого животного отсрочку, в десятки и даже сотни раз большую (опыты А. В. Запорожца).
    Однако, несмотря на наличие несомненной генетической связи между двухфазной интеллектуальной деятельностью высших животных и деятельностью отдельного человека, входящей в коллективный трудовой процесс в качестве одного из его звеньев, между ними существует и огромное различие. Оно коренится в различии тех объективных связей и отношений, которые лежат в их основе, которым они отвечают и которые отражаются в психике действующих индивидов.
    Особенность двухфазной интеллектуальной деятельности животных состоит, как мы видели, в том, что связь между собой обеих (или даже нескольких) фаз определяется физическими, вещными связями и соотношениями --- пространственными, временными, механическими. В естественных условиях существования животных это к тому же всегда природные, естественные связи и соотношения. Психика высших животных соответственно и характеризуется способностью отражения этих вещных, естественных связей и соотношений.
   Когда животное, совершая обходной путь, раньше удаляется от добычи и лишь затем схватывает ее, то эта сложная деятельность подчиняется воспринимаемым животным пространственным отношениям данной ситуации; первая часть пути --- первая фаза деятельности --- с естественной необходимостью приводит животное к возможности осуществить вторую ее фазу.
   Решительно другую объективную основу имеет рассматриваемая нами форма деятельности человека.
   Вспугивание дичи загонщиком приводит к удовлетворению его потребности в ней вовсе не в силу того, что таковы естественные соотношения данной вещной ситуации; скорее наоборот, в нормальных случаях эти естественные соотношения таковы, что вспугивание дичи уничтожает возможность овладеть ею. Что же в маком случае соединяет между собой непосредственный результат этой деятельности с конечным ее результатом?  Очевидно, не что иное, как то отношение данного индивида к другим членам коллектива, в силу которого он и получает из их рук свою часть добычи --- часть продукта совместной трудовой деятельности. Это отношение, эта связь осуществляется благодаря деятельности других людей. Значит, именно деятельность других людей составляет объективную основу специфического строения деятельности человече кого индивида; значит, исторически, т.е. по способу своего возникновения, связь мотива с предметом действия отражает не естественные, но объективно-общественные связи и отношения.
    Итак, сложная деятельность высших животных, подчиняющаяся естественным вещным связям и отношениям, превращается у человека в деятельность, подчиняющуюся связям и отношениям изначально общественным. Это и составляет ту непосредственную причину, благодаря которой возникает специфически человеческая форма отражения действительности --- сознание человека.
   Выделение действия необходимо предполагает возможность психического отражения действующим субъектом отношения объективного мотива действия и его предмета. В противном случае действие и его предмета. В противном случае действие невозможно, оно лишается для субъекта своего смысла. Так, если обратиться к нашему прежнему примеру, то очевидно, что действие загонщика возможно только при условии отражения им связи межу ожидаемым результатом лично им совершаемого действия и конечным результатом всего процесса охоты в целом --- нападением из засады на убегающее животное, умерщвлением его и, наконец, его потреблением. Первоначально эта связь выступает перед человеком в своей еще чувственно воспринимаемой форме --- в форме реальных действий других участников труда. Их действия и сообщает смысл предмету действия загонщика. Равным образом и наоборот: только действия загонщика оправдывают, сообщают смысл действиям людей, поджидающих дичь в засаде; если бы не действия загонщиков, то и устройство засады было бы бессмысленным, неоправданным.
   Таким образом, мы снова здесь встречаемся с таким отношением, с такой  связью, которая обусловливает направление деятельности. Это отношение, однако, в корне отлично от тех отношений, которым подчиняется деятельности людей и вне ее невозможно. Тоя. На что направлено действие, подчиняющееся этому новому отношению, само по себе может не иметь для человека никакого прямого биологического смысла, а иногда и противоречить ему. Так, например, спугивание дичи само по себе биологически бессмысленно. Оно приобретает смысл лишь в условиях коллективной трудовой деятельности. Эти условия и сообщают действию человеческий разумный смысл.
   Таким образом, вместе с рождением действия, этой главной "единицы" деятельности человека, возникает и основная, общественная по своей природе "единица" человеческой психики --- разумный смысл для человека того, на что направлена его активность.
   На этом необходимо остановиться специально, ибо это есть весьма важный пункт для конкретно-психологического понимания генезиса сознания. Поясним нашу мысль еще раз.
   Когда паук устремляется в направлении вибрирующего предмета, то его деятельность подчиняется естественному отношению, связывающему вибрацию с пищевым свойством насекомого, попадающего в паутину. В силу этого отношения вибрация приобретает для паука биологический смысл пищи. Хотя связь между свойством насекомого вызывать вибрацию паутины и  свойством служить пищей фактически определяет деятельность паука, но как связь, как отношение она скрыта  от него, она "не существует для него". Поэтому-то, если поднести к паутине любой вибрирующей предмет, например звучащий камертон, паук все равно устремляется к нему.
    Загонщик, спугивающий дичь, также подчиняет свое действие определенной связи, определенному отношению, а именно отношению, связывающему между собой убегание добычи  и последующее ее захватывание, но в основе этой связи лежит уже не естественное, а общественное  отношение --- трудовая связь загонщика с другими участниками коллективной охоты.
   Как мы уже говорили, сам по себе вид дичи, конечно, еще не может побудить к спугиванию ее . Для того чтобы человек принял на себя функцию загонщика, нужно, чтобы его действия находились в соотношении, связывающем их результат с конечным результатом коллективной деятельности; нужно, другими словами, чтобы смысл его действий открылся ему, был осознан им. Сознание смысла действия и совершается  в форме отражения его предмета как сознательной цели.
   Теперь связь предмета действия (его цели) и того, что побуждает деятельность (ее мотива), впервые открывается субъекту. Она открывается ему в непосредственно чувственной своей форме --- в форме деятельности человеческого трудового коллектива. Эта деятельность и отражается теперь в голове человека уже не в своей субъективной слитности с предметом, но как объективно-практической отношение к нему субъекта. Конечно, в рассматриваемых условиях это всегда коллективный субъект, и следовательно, отношения отдельных участников труда первоначально отражаются ими лишь в меру совпадения их отношений с отношениями трудового коллектива в целом.
    Однако самый важный, решающий шаг оказывается этим уже сделанным. Деятельность людей отделяется теперь для их сознания от предметов. Она начинает сознаваться ими именно как их отношение. Но это значит, что и сама природа --- предметы окружающего их  мира --- теперь также выделяется для них и выступает в своем устойчивом отношении к потребности коллектива, к его деятельности. Таким образом, пища, например, воспринимается человеком как предмет определенной деятельности --- поисков, охоты, приготовления и вместе с тем как предмет, удовлетворяющий определенные потребности людей независимо от того, испытывает ли данный человек непосредственную нужду в ней и является ли она сейчас предметом его собственной деятельности. Она, следовательно, может выделяться им среди других предметов действительности не только практически, в самой деятельности и в зависимости от наличной потребности, но и "теоретически", т.е. может быть удержана в сознании, может стать "идеей".

СТАНОВЛЕНИЕ МЫШЛЕНИЯ И РЕЧИ. 

     Выше мы проследили общие условия, при которых возможно возникновение сознания. Мы нашли их в условиях совместной трудовой деятельности людей. Мы видели, что только при этих условиях содержание того, на что направлено действие человека, выделяется из своей слитности с его биологическими отношениями.
   Теперь перед нами стоит другая проблема --- проблема формирования тех специальных процессов, с которыми связано сознательное отражение действительности.
   Мы видели, что сознание цели трудового действия предполагает отражение предметов, на которые оно направлено, независимо от наличного к ним отношения субъекта.
   В чем же мы находим эти специальные условия такого отражения? Мы снова находим их в самом процессе труда. Труд не только изменяет общее строение деятельности человека, но не только порождает целенаправленные действия; в процессе труда качественно изменяется также содержание деятельности, которое мы называем операциями.
   Это изменение операций совершается в связи с возникновением и развитием орудий труда. Трудовые операции человека ведь и замечательны тем, что они осуществляются с помощью орудий, средств труда.
   Изготовление и употребление орудий возможно только в связи с сознанием цели трудового действия. Но употребление орудия само ведет к сознанию предмета воздействия в объективных его свойствах. Употребление топора не только отвечает цели практического действия; оно вместе с тем объективно отражает свойства того предмета --- предмета труда, на который направлено его действие. Удар топора подвергает безошибочному испытанию свойства того материала, из которого состоит данные предмет; этим осуществляется практический анализ и обобщение объективных свойств предметов по определенному, объективированному в самом орудии признаку. Таки образом, именно орудие является как бы носителем первой настоящей сознательной и разумной абстракции, первого настоящего сознательного и разумного обобщения.
    Необходимо, далее, учесть еще одно обстоятельство, которое характеризует орудие. Оно заключается в том, что орудие есть не  только предмет, имеющий определенную форму и обладающий определенными физическими свойствами. Орудие есть вместе с тем общественный предмет, т.е. предмет, имеющий определенный способ употребления, который общественно выработан в процессе коллективного труда и который закреплен за ним. Например, топор, когда мы рассматриваем его как орудие, а не просто как физическое тело, --- это не только две соединенные между собой части --- та часть, которую мы называем топорищем и та, которая является собственно рабочей частью. Это вместе с тем тот общественно выработанный способ действия, те трудовые операции, которые материально оформлены, как бы кристаллизованы в нем. Поэтому-то владеть орудием --- значит не просто обладать им, но это значит владеть тем способом действия, материальным средством осуществления которого оно является.
  Животное находит в "орудии" только естественную возможность осуществить свою инстинктивную деятельность, как, например, притягивание к себе плода. Человек видит в орудии вещь, несущую в себе определенный общественно выработанный способ действия.
   Поэтому даже с искусственным специализированным человеческим орудием обезьяна действует лишь в ограниченных пределах инстинктивных способов своей деятельности. Наоборот, в руках человека нередко простейший природный предмет становится настоящим орудием, т.е. осуществляет подлинно орудийную, общественно выработанную операцию.
   У животных "орудие" не создает никаких новых операций, оно подчиняется их естественным движениям, в систему которых ого включено. У человека происходит обратное: сама его рука включается в общественно выработанную и фиксированную в орудии систему  операций и ей подчиняется. Это детально показывают современные исследования. Поэтому если применительно к обезьяне можно сказать, что естественное развитие ее руки определило собой употребление ею палки в качестве "орудия", то в отношении человека мы имеем все основания утверждать, что сама его орудийная деятельность создала специфические особенности его руки.
   Итак, орудие есть общественный предмет, есть продукт общественной практики, общественного трудового опыта. Следовательно, и то обобщенное отражение  объективных свойств предметов труда, которое оно кристаллизует в себе, также является продуктом не индивидуальной, а общественной практики. Следовательно, даже простейшее человеческое познание, совершающееся еще в непосредственно практическом трудовом действии, в действии посредственно практическом трудовом действии, в действии посредством орудий, не ограничено личным опытом человека, а совершается на основе овладения им опытом общественной практики.
   Наконец, человеческое познание, первоначально сосовершающееся в процессе трудовой орудийной деятельности, способно в отличие от инстинктивной интеллектуальной деятельности животных переходить в подлинное мышление.
   Мышлением в собственном значении слова мы называем процесс сознательного отражения действительности в таких объективных ее свойствах, связях и отношениях, в которые включается и недоступные непосредственному чувственному восприятию объекты. Например, человек не воспринимает ультрафиолетовых лучей, но он тем не менее знает об их существовании и знает их свойства. Как же возможно такое познание? Оно возможно опосредствованным путем. Этот путь и есть путь мышления. В самом общем своем принципе он состоит в том, что мы подвергаем вещи испытанию другими вещами и, сознавая устанавливающиеся отношения и взаимодействия между ними, судим по воспринимаемому нами изменению их  о непосредственно скрытых от нас свойствах этих вещей.
   Поэтому необходимым условием возникновения мышления является выделение и осознание объективных взаимодействий --- взаимодействий предметов. Но осознание этих взаимодействий невозможно в пределах инстинктивной деятельности животных. Оно  опять-таки впервые совершается лишь в процессе труда, в процессе употребления орудий, с помощью которых люди активно воздействуют на природу. "Но существеннейшей и ближайшей основой человеческого мышления, --- говорит Энгельс, --- является как раз изменение природы человеком, а не одна природа как таковая, и разум человека развивался соответственно тому, как человек научался изменять природу".
    Этим мышление человека радикально отличается от интеллекта животных, который, как показывают специальные опыты, осуществляет лишь приспособление к наличным условиям ситуации и не может иначе как случайным образом изменить их, так как их деятельность в целом всегда остается направленной не на эти условия, а на тот или иной предмет их биологической потребности. Другое дело --- у человека. У человека мышление, становится содержанием самостоятельных, целенаправленных действий, а впоследствии может становиться и самостоятельной деятельностью, способной превращаться в деятельность целиком внутреннюю, умственную.
   Наконец, мышление, как и вообще человеческое познание, принципиально отличается от интеллекта животных тем, что его зарождение и развитие также возможно лишь в единстве с развитием общественного сознания. Общественными по своей природе являются не только цели человеческого интеллектуального действия; общественно выработанными, как мы уже видели, являются также и его способы и средства. Впоследствии, когда возникает отвлеченное речевое мышление, оно тоже может совершаться лишь на основе овладения человеком общественно выработанными обобщениями --- словесными понятиями и общественно же выработанными логическими операциями.
   Последний вопрос, но котором мы должны специально остановиться, --- это вопрос о форме, в какой происходит сознательное отражение человеком окружающей его действительности.
   Сознательный образ, представление, понятие, имеют чувственную основу. Однако сознательное отражение действительности не есть только чувственное переживание ее. Уже простое восприятие предмета есть отражение его не только как обладающего формой, цветом и т.д., но вместе с тем как имеющего определенное объективное и устойчивое значение, например, как пищи, орудия и т.п. Должна, следовательно, существовать особая форма сознательного отражения действительности, качественно отличающаяся от непосредственно чувственной формы психического отражения, свойственной животным.
   Что же является той конкретной формой, в которой реально происходит сознание людьми окружающего их объективного мира? Этой формой является язык, который и представляет собой, по словам Маркса, "практическое сознание" людей. Сознание неотделимо поэтому от языка. Как и сознание человека, язык возникает лишь в процессе труда и вместе с ним. Как и сознание, язык является продуктом деятельности людей, продуктом коллектива и вместе с тем его "самоговорящим бытием" (Маркс); лишь поэтому он существует также и для индивидуального человека.
   "Язык так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее и ля других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание..."
    Возникновение языка может быть понятно лишь в связи с появившейся у людей в процессе труда потребностью что-то сказать друг другу.
   Как же формировались речь и язык? В труде, как мы видели, люди необходимо вступают в отношения друг к другу, в общение друг с другом. Первоначально собственно трудовые их действия и их общение представляют собой единый процесс. Трудовые движения человека, воздействую на природу, воздействуют также и на других участников производства. Значит, действия человека приобретают при этих условиях двоякую функцию: функцию непосредственно производственную и функцию воздействия на других людей, функцию общения.
   В дальнейшем обе эти функции разделяются между собой. Для этого достаточно, чтобы опыт людей подсказал имя. Что в тех условиях, когда трудовое движение не приводит по тем или другим причинам к своему практическому результату, оно все же способно воздействовать на других участников производства, например способно привлечь их к совместному выполнению данного действия. Таким образом, возникают движения, сохраняющие форму соответствующих рабочих движений, но лишенные практического контакта с предметом и, следовательно, лишенные также того усилия, которое превращает их в подлинно рабочем движения. Эти движения вместе с сопровождающими их звуками голоса отделяются от задачи воздействия на предмет, отделяются от задачи воздействия на предмет, отделяются от трудового действия и сохраняют за собой только функцию воздействия на людей, функцию речевого общения. Они, иначе говоря, превращаются в жест. Жест и есть не что иное, как движение, отделенное от своего результата, т.е. не приложенное к тому предмету, на который оно направлено.
   Вместе с тем главная роль в общении переходит от жестов к звукам голоса; возникает звуковая членораздельная речь.
   То или иное содержание, означаемое в речи, фиксируется, закрепляется в языке. Но для того чтобы данное явление могло быть означено и могло получить свое отражение в языке, оно должно быть выделено, осознано, а это, как мы видели, первоначально происходит в практической деятельности людей, в производстве. "...Люди,--- говорит Маркс,--- фактически начали с того, что присваивали себе предметы внешнего мира как средства для удовлетворения своих собственных потребностей и т.д. и т.д.; позднее они приходит к тому, что и словесно обозначают их как средства удовлетворения своих потребностей,--- каковыми они уже служат для них в практическом опыте,--- как предметы, которые их "удовлетворяют".
   Производство языка, как и сознания, и мышления, первоначально непосредственно вплетено в производственную деятельности, в материальное общение людей.
   Непосредственная вязь языка и речи с трудовой деятельностью людей есть то главнейшее и основное условие, под влиянием которого они развивались как носители "объективированного", сознательного отражения действительности. Означая в трудовом процессе предмет, слово выделяет с обобщает его для индивидуального сознания именно в этом объективно-общественном его отношении, т.е. как общественный предмет.
   Таким образом, язык выступает  не только как средство общения людей, он выступает и как средство, как форма человеческого сознания и мышления, также не отделенного еще от материального производства. Он становится формой, носителем сознательного обобщения действительности. Именно поэтому вместе с происходящим впоследствии отделением языка и речи от непосредственно практической деятельности происходит также и абстракция словесных значений от реального предмета, которая делает возможным существование их только как факта сознания, т.е. только в качестве мысли, только идеально.
   Рассматривая условия перехода от досознательной психики животных к сознанию человека, мы нашли некоторые черты, характеризующие особенности этой высшей форм психического отражения.
   Мы видели, что возникновение сознания возможно лишь в условиях, когда отношение к природе человека становится опосредствованным его трудовыми связями с другими людьми. Сознание, следовательно, есть именно "изначально-исторический продукт" (Маркс).
    Мы видели далее, что сознание становится возможным лишь в условиях трудовой деятельности посредством орудий, которая является вместе с тем и практической формой человеческого познания. Следовательно, сознание сесть форма активно-познающего отражения.
   Мы видели, что сознание возможно лишь в условиях существования языка, возникающего одновременно с ним в процессе труда.
    Наконец --- и это мы должны особенно подчеркнуть, --- индивидуальное сознание человека возможно лишь в условиях существования сознания общественного. Сознание есть отражение действительности, как бы преломленное через призму общественно выработанных языковых значений, понятий.
   Эти черты, характеризующие сознание, являются, однако, лишь наиболее общими и абстрактными его чертами. Сознание же человека представляет собой конкретно-историческую форму его психики. Оно приобретает разные особенности в зависимости от общественных условий жизни людей, изменяясь вслед за развитием их экономических отношений.



ОБЩИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПОНЯТИИ ЛИЧНОСТИ.

Проблема личности в психологии выступает и как самостоятельная, так как в психологической науке категория личности относится к числу базовых категорий. Важнейшая задача состоит в том, чтобы вскрыть объективные основания тех психологических свойств, которые характеризуют человека как индивидуум, как индивидуальность и как личность.
Отечественных психолог Р.С. Немов графически изобразил соотношение объемов понятий «человек», «личность», «индивид», «индивидуальность». Человек рождается на свет уже человеком. Строение тела обуславливает возможность прямохождения, структура мозга – потенциально развитый интеллект, строение рук – перспектива использования орудий труда и т.д. Всеми этими возможностями оно отличается от детёныша животного. Человек как субъект и продукт трудовой деятельности в обществе является системой, в которой физическое и психологическое генетически обусловлено и сформировано.
В понятие индивид выражена родовая принадлежность человека, то есть любой человек – это индивид. Если понятие «человек» включает в себя совокупность всех человеческих качеств, свойственных людям, независимо от того, присутствует или отсутствует у данного конкретного человека, то понятие «индивид» характеризует именно его и дополнительно включает такие психологические и биологические свойства, которые наряду с личностными также ему присущих. Кроме того, понятие «индивид» входит как качество, отличающее данного человека от других людей, так и общие для него и многих других людей свойства.
Личность чаще всего определяет как человека в совокупности его социальных, приобретенных качеств. Появляясь на свет как индивид, человек приобретает особое социальное качество, он становится личностью.
Итак, личность – это человек, взятый в системе таких его психологических характеристик, которые социально обусловлены, проявляются в общественных по природе связях и отношениях, являются устойчивыми, определяют нравственные поступки человека, имеющие существенное значение для него самого и окружающих.
В понятии «личность» обычно включают такие свойства, которые являются более или менее устойчивыми и свидетельствуют об индивидуальности человека, определяя его значимые для людей поступки. Поэтому индивидуальность – это самое узкое по содержанию понятие. Оно содержит в себе лишь те индивидные и личностные свойства человека, которое данного человека отличает от других людей.
Понятие личности, так же как и понятие индивида, выражает целостность субъекта жизни; личность не состоит из кусочков. Но личность представляет собой целостное образование особого рода. Личность является целостность, обусловленная генетически: личностью не рождаются, личностью становятся.
Фундаментальное философское материалистическое определение личности было дано Карлом Марксом. Он определял человека, как совокупность общественных отношений. Понять, что такое личность, можно только через изучение реальных общественных связей и отношений, в которые вступает человек. Общественная природа личности всегда имеет конкретное историческое содержание. Именно из конкретных социально-исторических отношений человеком нужно выводить не только общие условия развития, но и исторически конкретную сущность личности. Специфика общественных условий жизни и образа деятельности человека определяет особенности индивидуальных признаков и свойств. Все люди принимают определенные психические черты, взгляды, обычаи и чувства своего общества, того общества, которому они принадлежат. Марксистское определение личности противоположно тем определениям, в которых оно выступает как замкнутое, независимая от мира духовная сущность, недоступная научным методам исследования. Личность не может быть сведена только к совокупности более или менее произвольно выделенных внутренних психических свойств и качеств, не может находится в изоляции от объективных условий, связей и отношений личности с окружающим миром.
Человек, как сверхсложное существо живет в бесконечно сложном мире, точнее во множестве миров, из которых психологи в качестве основных выделяют 3 мира: внешний мир (мир природы, космос, мир науки, техники, практики); социальный мир («наш мир», в который с человеком входят и другие люди); внутренний мир («мой мир», индивидуальность и неповторимость «моего» существования)
Тот факт, что понятие «личность» и «индивидуальность» не совпадают, не позволяют представить строение личности лишь как некоторую конфигурацию индивидуально-психологических свойств и качеств человека. В немарксистских психологических концепциях личность не рассматривается как субъект системы отношений, общественных по своей природе. С точки зрения их приверженцев достаточно охарактеризовать структуру индивидуальности и тем самым личность человека будет полностью охвачена и описана, для него используются специальные личностные опросники. Необходимо, однако, указать, что с помощью этих методов можно описать индивидуальность человека, но не как всю личность.
Действительно, если принять во внимание, что личность всегда выступает как субъект своих действительных отношений с конкретным социальным окружением, в ее структуру с необходимостью должны войти эти действительные отношения и связи, складывающиеся в деятельности и общении конкретных социальных групп и коллективов. Структура личности человека шире структуры его индивидуальности. С позиции отечественной психологии данные, полученные в результате исследования личности как индивидуальности, не могут быть непосредственно перенесены на характеристики личности, как субъекты межиндивидных отношений.
В отечественной и зарубежной психологической литературе существует большое количество определений личности, что каждый раз определялось уровнем развития науки или методологической концепцией автора.



ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ И ЕЕ ПРОЯВЛЕНИЯ.

Личность каждого человека наделена только ей присущим сочетанием черт и особенностей, образующих ее индивидуальность – сочетание психологических особенностей человека, составляющих его своеобразие, его отличие от других людей. Индивидуальность проявляется в чертах характера, темперамента, привычках, преобладающих интересах, в качествах познавательных процессов, в способностях, индивидуальном стиле деятельности. Подобно тому, как понятия индивид и личность не тождественны, личность и индивидуальность в свою очередь образуют единство, но не тождество. Если черты индивидуальности не представлены в системе межличностных отношений, они оказываются не существенными для оценки личности индивида и не получают условий для развития, подобно тому как в качестве личностных выступают лишь индивидуальные черты, в наибольшей степени втянутые в ведущую для данной социальной общности деятельность. Индивидуальные особенности человека до известного времени никак не проявляются, пока они не станут необходимыми в системе межличностных отношений, субъектом которых выступит человек как личность.
Понятие индивидуальности (от лат. individuum – неделимое) в современной психологии представляют системную организацию человека как единую целостность, включающую различные уровни его психологической организации.
Все его сложности психологической природы человека при изучении индивидуальности делается акцент на разных признаках (индикаторах) индивидуальности.
Выделяется одно свойство и изучается его проявление на разных уровнях психической организации человека, например, уникальность, неповторимость: от кожных рисунков пальцев до неповторимости в поведении и деятельности.
В качестве индикатора может рассматриваться связь как внутри отдельного уровня, так и между уровнями. Чем теснее эта связь, тем более единой целостностью выступает индивидуальность. Например, связь свойств нервной системы с индивидуальной динамикой психических процессов, состояний и личностных свойств человека.
Наконец признаком индивидуальности могут выступить более крупные аспекты характеристик человека, определяемые как факторы развития индивидуальности: биологические, психологические и социальные. Их взаимосвязь определяет формирование индивидуальности.
Наиболее полное понятие индивидуальности раскрывается в трудах Б.Г.Ананьева. Компонентами индивидуальности являются свойства индивида (совокупность природных свойств), личности (совокупность общественных отношений, экономических, политических, правовых и др.) и субъекта деятельности (совокупности деятельности и меры их продуктивности). Каждая из этих групп человеческих свойств выступает открытой внешнему миру, общественной жизни, созданной людьми в их общественном развитии, искусственной среде обитания, географической среде и биогеносфере в целом, Вселенной. В постоянном активном взаимодействии человека с миром, природой и обществом осуществляется индивидуальное развитие человека. В каждой из подструктур – индивид, личность, субъект деятельности – имеются индивидуальные различия, которые можно рассматривать с точки зрения уникальности, неповторимости. Но такие индивидуальные различия не могут быть критериями индивидуальности как целостного образования, т.к. она не только открытая внешнему миру система, но и система закрытая, со сложной структурой внутреннего мира. В этой структуре формируется взаимное соответствие потенциалов и способов их проявления, самосознания и рефлексивных свойств личности, складываются компоненты ценностей, притязаний и самооценок.
В индивидуальности объединяются в единое целое три формы развития. Основная форма развития индивидных свойств – онтогенез. Основная форма развития личностных свойств – жизненный путь человека в обществе. Для субъектных свойств, (т.е. человека, познающего мир) – история производственной деятельности человека в обществе, в частности, история формирования его профессиональной деятельности. Начало, кульминация и конец индивидных, личностных и субъектных свойств не совпадением в возрастном развитии. Индивидуальность генетически формируется позже, являясь результатом противоречивой динамике развития, взаимодействия и взаимопроникновения целостной системы ее свойств в процессе онтогенеза и жизненного пути.
Субъективная картина жизненного пути в самосознании личности всегда строится соответственно индивидуальному и социальному развитию, соизмеряемому в биографических и исторических датах, происходящими событиями. Выделяются следующие события: внешней среды, биографические, поведения, внутренней жизни и события впечатления.
К событиям внешней среды относятся, объективные, независящие от субъекта изменения «исторические события, изменения в составе родственников и др.». События поведения представляют собой поступки человека. Если впечатления действительности породили переживания, повлиявшие на ход жизненного пути, то такие впечатления являются событиями. Наиболее отчетливо такая природа событий выступает когда явления, произведшие впечатления, само по себе не имеет никакого объективного значения для жизненного пути. Одни и те же события исторического времени могут иметь разную степень значимости для человека, выступать или не выступать в качестве поворотных, узловых моментов его жизни. Человек может иметь разную степень включенности в историческое время. Со временем индивидуальность становится регулятором как хода собственного развития, так и гармонии ее свойств.
Изучение индивидуальности требует рассмотрения ее как многомерной системы, развитие и формирование которой подчиняется определенным закономерностям. Важным признаком человеческой индивидуальности является активность созидающей творческой деятельности человека. Мера активности, напряженности работы внутреннего мира является показателем духовности индивидуальности. Эффекты внутренней работы проявляются в поведении и деятельности как результат творчества, производящие ценности для общества. Одним из проявлений активности индивидуальности могут являться поступки человека. «Вызревание» поступков происходит в сфере переживаний личности, в результате активной внутренней работы. Действие их можно наблюдать в разных формах. Это могут быть поступки гражданского характера (отражающие отношения человека к своему долгу гражданина), коммуникативные (отражающие отношения в сфере общения), трудовые (в форме различного рода профессиональных действий). Поступки человека могут проявляться как устойчивый стиль поведения. Такая индивидуальность выступает как организатор и преобразователь обстоятельств современной ему среды, способная создавать, таким образом, новые обстоятельства жизни. Период между вызреванием поступка и его действенном проявлении может быть различным, а иногда и не получить внешнего проявления. В этом случае низкая активность тоже становится устойчивой характеристикой индивидуальности. Человек в этом случае выступает пассивным носителем обстоятельств. В том и другом случае индивидуальность представляет и источник саморазвития человека, делает его относительно независимым от случайных влияний внешней среды, «позволяет строить себя изнутри». Таким образом, личность является «вершиной» психологических свойств, а индивидуальность – «глубиной» личности и субъекта в деятельности.
Критерием сформированности индивидуальности является вклад человека в материальную и духовную культуру своего общества и человечества, то есть неповторимый вклад личности в общественное развитие.
Рассматривая личность как «мой» внутренний, неповторимый мир, можно перейти к взгляду на человека как на индивидуальность. Развитие личности находит, таким образом, свое логическое продолжение в формировании индивидуальности. В психологии существует несколько традиций понимания индивидуальности.
Первая традиция связана с пониманием индивидуальности как единичности. Индивидуальность в этом случае понимается как неповторимое сочетание разных по степени выраженности, но присущих всем без исключения людям, то есть общих личностных черт. Однако очень ярко выраженная черта – это гипертрофия, приближение к границе нормы и патологии, в потенции – патология. С этой точки зрения, чем ярче выражена индивидуальность, тем ближе человек к патологии. Как считают психиатры: нет акцентуации (выделение одной гипертрофированной черты в человеческом характере) – нет характера. Описание индивидуальности с этой точки зрения – это определение линии потенциальных патологических изменений личности. Конечно, в промежутке между нормой и патологией ярко выраженные индивидуальные особенности могут приводить к нестандартному восприятию и понимаю окружающего мира, к нестандартным, нетривиальным способам деятельности, которые в зависимости от результата могут оцениваться и как творчество и как отсутствие адаптации.
Вторая традиция – понимание индивидуальности как дополнения общих личностных черт, характерных для популяции и выражающих общие тенденции ее развития, таким, которые обнаруживаются только у отдельного конкретного человека и генетически связаны с конкретными, не закономерными, случайными обстоятельствами его развития. В этом случае индивидуальные черты приобретают статус чего-то второстепенного, незначительного, маловажного с точки зрения понимания общих законов развития личности и существенны только с точки зрения психологической практики, работы с этим конкретным человеком.
Индивидуальность в этом смысле есть некое дополнение к личности как носителю существенных черт и определяется как совокупность индивидных и личностных черт, отличающих конкретного человека от других людей.
Третья традиция – понимание индивидуальности как целостности и как принципиально нового уровня рассмотрения личности. Следовательно, в этом смысле можно рассматривать индивидуальность как принципиально новое образование в структуре человека. Если рассматривать ряд «индивид – субъект деятельности – личность», то в этом ряду целостности каждого уровня является предпосылками, возможностями и одновременно формой проявления психического образования следующего уровня. Так, темпераментные характеристики и задатки являются одной из основ и одним из факторов, определяющих возможности формирования субъектных характеристик и вместе с тем одновременно – формально – динамическими особенностями их проявления; способности как субъективные характеристики являются одновременно и предпосылкой, возможностью более активного включения личности в реальность, формирование отношений личности и, с другой стороны определяют способы реализации этих отношений.
Таким образом, исходным пунктом в рассмотрении сложившейся индивидуальности должна быть более или менее сложившаяся, зрелая личность, то есть человек, интегрированный в общество и являющийся полноценным субъектом деятельности, обладающий сформированным интеллектом. Чем больше интегрирован индивидуум, тем больше у него возможностей реализовывать свою индивидуальность (Р.Мэй). Характер, как единое целое личности по отношению к индивидуальности является балансом функцией сохранения “обеспечения безопасности” за счет понимания и адекватного отношения к действительности (направленность) и возможности противостоять деструктивным воздействиям (воля), и функции изменчивости, пластичности (изменение отношений, развитие способностей).
Описывая индивидуальность, необходимо рассмотреть сферу ее бытия, субъективные характеристики, специфические для нее отношения и способ интеграции этих отношений в структуру.
Сфера бытия индивидуальности – «мой» мир, внутренний мир, который как изначальная данность сформировался в ходе развития личности. По мере того как индивидуум личностно относится к окружающему внешнему и социальному, «нашему» миру, они становятся частью «моего» мира, мира внутреннего, втягиваются в него, становятся «событийными» миру внутреннему. Таким образом, «мой», внутренний мир приобретает пространственное (внешний мир), социальное (люди, социальные институты) и временное измерение. Последнее можно проиллюстрировать простым примером. В сутках 24 часа. Исключим 8 часов на сон. Остается 16 часов. 8 часов идет на труд, который предположим, сам по себе чужд, бессмысленен и даже неприятен. Эти 8 часов – не «мое» время, это время «самоотчуждения». Исключаем эти 8 часов из «моего» времени и остается 8 часов. 4 часа, предположим тратится на быт, 2 часа тратится по обязанности на общение с какими-то людьми, которые, предположим, давно не интересны (теща, свекровь, жена, с которой утрачены былые отношения). Исключаем и эти «не мои» 6 часов. Остается 2 часа – и тут, можно включить телевизор, чтобы не остаться наедине с собой. «Мое» время равно 0.
Развитие личности означает проникновение, расширение «моего» мира во временном, пространственном и социальном измерении, это означает, что индивидуальность обретает свое бытие. Таким образом, становление индивидуальности проявляется в форме самореализации личности. Если использовать аналогию с темпераментом, личность как общественный социализированный индивид является формально – динамической характеристикой по отношению к индивидуальности. Активность и способ интеграции личности в общество определяет только границы и возможности расширения «моего» мира за счет этого – разнообразие его содержания, но не ту работу, которую индивидуальность с этим содержанием выполняет.
Социальная активность личности, расширение социальных и межличностных отношений с другими людьми означает возможность расширения «моего» мира в социальном измерении, возможность установления с некоторыми из них глубоких интериндивидуальных отношений. Другие люди входят в «мой» мир не как объекты и носители социальных функций, а как другие «жизненные» миры, и отношение к ним не субъект-объектное, а субъект-субъектное, интерсубъектное. В этом новом плане существования индивидуума, в «моем» мире, чтобы стать настоящей матерью, женщине не достаточно усвоить нормы материнского поведения, обязанности матери по отношению к ребенку, как объекту ролевого поведения. Матерью можно стать, только понимая ребенка, понимая и принимая своеобразие и ценность его внутреннего мира. Социальное поведение и межличностное общение как нормативно регулируемые действия в интериндивидуальном общении как деятельности на уровне индивидуальности становятся поводом к другому, «драматургическому», действию, цель которого – взаимораскрытие внутренних миров, «обмен» личностным содержанием, а основной критерий регулирования и осуществимости – взаимная искренность и правдивость. Статус интересной, творческой индивидуальности является отдельный, самостоятельной ценностью: часто люди стремятся к общению с творческими людьми (художниками, писателями и т.д.), предполагая в них богатую внутренним содержанием индивидуальность и неосознанно желаю в общении с ними обрести что-то новое, неизвестное, загадочное, то чего в собственной индивидуальности нет или недостает.
В пространственном измерении профессиональная предметная деятельность и формированный интеллект становятся поводом и возможностью творчества. Для индивидуальности обязательные, предписанные и контролируемые требуемым результатом или кем-то способы действий подобны стенам тюрьмы, ограничивающим пространство его существования.
Если деятельность и интеллект позволяют, предметная деятельность как творчество становится увлекательной и свободной игрой с природой, которой можно задавать вопросы, экспериментировать, изменять способ действий и ждать ответных реакций. Учитывая, что природа не злонамеренна, это игра с партнером, а не покорение. Природа как предмет деятельности персонифицируется и приобретает статус равноправного субъекта, который должен быть постигнут самостоятельной логике его существования. Без вопроса нет мысли, а отвечая на вопрос, вынуждены «играть за природу», пытаясь ее понять, то есть возникают субъект-субъектные отношения.
Природа творческой активности человека иллюстрируется известными феноменами эффекта неразрешимой задачи, когда люди упорно возвращаются к ней в мыслях, даже если в этом нет полезной необходимости, феноменом сдвига мотива на цель, когда цель деятельности становится его мотивом.
Таким образом, основой творческой предметной деятельности становится не решение задач установленными способами, а решение проблем или поиск поставленных задач, а основным отношением – субъект-субъектное.
В том случае, если личность не реализовалось в социальном поведении и профессиональной деятельности как форме предметной деятельности, она может реализоваться в других, исторически выработанных видах деятельности.
Способом проникновения «моего» мира во внешний мир, пространственного расширения может быть игра, хобби, «общение с природой», путешествие как способ познавать природу и экспериментировать с ней, видеть ее за счет простого перемещения в пространстве.
Если в социальном поведении нет поводов и возможностей для полноценного интериндивидуального общения, расширение «моего» мира в его социальном измерении, человек может дополнить его религиозными и философскими исканиями, увлечением искусством, создать в своей фантазии тот мир, в котором его индивидуальность обретет свое бытие, вступит в общение с другими индивидуальностями, благодаря тому, что существует философия, религия и искусство как деятельность и технология открытия своего внутреннего мира и понимание мира внешнего и социального другим людям. Таким образом, индивидуальность как сфера духовной деятельности человека происходит в диалоге по своей сущности.
Основной функцией индивидуальности как единого целого (целостности, интеграла) является сохранение и изменение своей сверхсоциальной родовой сущности, неограниченной только рамками существующего социального порядка: осознание несовершенства существующего социального порядка и ограниченные возможности его актуального изменения конечности своего существования приводит человека к кризису и преодоление этого кризиса за счет развития внутреннего мира, восполняющая личностные дефициты и компенсирующую несовершенство мира внешнему.
Основное содержание индивидуальности – внутренний мир личности, основная форма деятельности – интеграция этого мира и как следствие – личности.

ТЕМПЕРАМЕНТ ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ СТИЛЬ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ .

Определенное сочетание свойств темперамента проявляющиеся в познавательных процессах, действиях и общении человека, определяет его индивидуальный стиль деятельности. Он представляет собой систему зависящих от темперамента динамических особенностей деятельности, которая содержит приемы работы, типичные для данного человека.
Индивидуальный стиль деятельности не сводится к темпераменту, он определяется и другими причинами, включает умение и навыки, сформировавшиеся под влиянием жизненного опыта. Индивидуальный стиль деятельности можно рассматривать как результат приспособления врожденных свойств нервной системы и особенностей организма человека к условиям выполняемой деятельности. Это приспособление должно обеспечить достижение наилучших результатов в деятельности с наименьшими затратами.
То, что наблюдая за человеком, воспринимается как признаки его темперамента (разнообразные движения, реакции, формы поведения), часто является отражением не столько темперамента, сколько индивидуального стиля деятельности, особенности которого могут совпадать и расходиться с темпераментом.
Центральную часть (ядро) индивидуального стиля деятельности определяет комплекс имеющихся у человека свойств нервной системы. Среди тех особенностей, которые относятся к самому индивидуальному стилю деятельности можно выделить две группы:
приобретаемые в опыте и носящие компенсаторный характер по отношению к недостаткам индивидуальных свойств нервной системы человека;
способствующие максимальному использованию имеющихся у человека задатков и способностей, в том числе полезных свойств нервной системы.



ИИНДИВИДУАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ МЫШЛЕНИЯ И ИНТЕЛЕКТУАЛЬНЫЙ ПОТЕНЦИАЛ ЛИЧНОСТИ.

Представление об индивидуальности человека практически обязательно предполагает оценку его ума. Психологическое знание о человеке заключает сведения о мышлении как психическом процессе, о формировании и развитии интеллекта.
Существует огромное количество работ в психологии, чтобы определить механизмы интеллектуальной деятельности человека, представить его структуру. По традиции в интеллекте различают вербальное (словесное), числовое, пространственное измерение, к которым некоторые авторы добавляют воображение, память, логику.
Известный исследователь личности человека Дж.Гилфорд предложил рассматривать проявление ума как осуществление умственных операций (анализ, синтез, сравнение, абстрагирование, общение, систематизация, классификация). Эти умственные операции осуществляются с использованием образов, символов, понятий, речи, действий. Наконец, результатом умственных операций, следствием обработки содержания являются умозаключения о принадлежности явлений или объектов к классам, о причинно-следственных связях построения теорий.
Мышление предполагает способность ума разложить изучаемое явление на части и извлечь из них то, что может привести к правильному выводу. О способностях человека чаще всего судят по результативности его усилий. Но успехи человека как в предметной, так и в умственной деятельности зависит не только от способностей. Не меньшую роль играет привычка думать. Рене Декарт говорил: «…для того, чтобы совершенствовать ум, надо дольше размышлять, чем заучивать». Умение и навыки складываются в процессе обучения и воспитания: «Учить – ум точить». Поэтому нередко в жизни люди, изначально более даровитые, достигают меньших результатов, в менее одаренные, но хорошо обученные, у которых, кроме того, сформированы и необходимые качества характера, оказываются более успешными.
Весь процесс обдумывания конкретной задачи или ситуации или явления можно представить в виде трех последовательных этапов. Вначале возникает специфическое состояние, которое можно назвать интересом, или побудительным мотивом, или напряжением, - состояние происходящее из-за рассогласованности уже имеющихся знаний, способов действия, схем решения и необходимых результатов. Затем происходит ориентировка – посредством последовательности постановки вопроса и поиска ответов на них человек осуществляет операции перевода информации с языка образов на язык символов, понятий и наоборот, осуществляет поиск недостающих связей в задаче. Третий этап – выбор решения: человек перебирает и взвешивает возможные решения, сличает гипотезы с искомым ответом. Если совпадение удовлетворительно, то процесс заканчивается, если нет, то исследуется другая альтернатива.
Различия в мыслительной деятельности людей проявляются в разнообразных качествах мышления. Наиболее существенные из них самостоятельность, широта, глубина, гибкость, быстрота, критичность и нестандартность. Эти качества мышления или качества ума становятся индивидуальными свойствами личности человека.
Самостоятельность мышления характеризуется умением человека выдвигать новые задачи и находить нужные решения и ответы, не прибегая к частой помощи других людей. Это не означает, что самостоятельно мыслящий человек не опирается на знания, мысли и опыт других людей. Люди самостоятельного ума сознательно усваивают и творчески применяют опыт и знания других людей.
Широта ума выражается в познавательной деятельности человека, охватывающей различные области деятельности, в широком кругозоре, разносторонней наблюдательности и любознательности. Широкая познавательная деятельность как качество мышления основывается на всесторонних и глубоких знаниях. Это способность человека в процессе познания переходить от отражения действительности в образах к отражению связей в понятиях, умозаключениях, логических последовательностях. По мере развития мышления возрастает способность классифицировать объекты и явления, выделять характеристики объектов, значимые в разных классах задач. Культура мышления предполагает развитое умение думать об одном и том же на разных «языках»: образно и на языке понятий, с помощью ассоциаций и обобщающих слов и т.д. В практике размышления как явления высокого ума проявляется способность на одну и ту же вещь, объект, задачу взглянуть с разных сторон, увидеть многозначность предметов и явлений.
Гибкость ума выражается в свободе мысли от сковывающего влияния запретных в прошлом опыте приемов и способов решения задач, в умении быстро менять свои действия при изменении обстановки. Качество ума, проявляющиеся способности свободно переходить от конкретного мышления к абстрактному в соответствие с решаемыми мыслительными задачами -–называется гибкостью ума.
Глубина ума выражается в умении проникнуть в сущность сложнейших вопросов, умении увидеть проблему там, где у других людей вопроса не возникает. Глубокому уму свойственна потребность понять причины возникновения явлений и событий, умение предвидеть их дальнейшее развитие. Освоение, например, школьная проблема, в частности, по математике вполне обеспечивает такой уровень умственного развития, который состоит в знании достаточно большого количества понятий, формул, теорем; в умении распознавать различные классы задач; в навыке использовать все данные, представленные в условиях задачи, для подбора наиболее подходящего способа решения задачи. Если остановиться на этом уровне умственного развития, то выработанный стереотип опознания класса задач по предлагаемым условиям и выбор подходящего принципа решения ограничивает возможность проявление такой характеристики ума, которая называется творческим мышлением. Способность отказаться  от стереотипа, сопротивляться подсказанному способу решения задачи или проблемы, не следовать навязанному стилю деятельности – это качественное отличие более высокого уровня умственного развития, это нестандартность ума.
Со способностью нестандартно рассуждать тесно связано еще такое качество как оригинального принципа решения задачи. Это понятие вводит Р.М.Грановская, посвятившая многие годы изучению мышления, интеллекта и творческих возможностей. «Принцип решения задачи отражает глубину ее понимания. Если выделенный принцип может быть использован лишь в очень похожих задачах, то говорят о малой глубине понимания. Когда он применим для решения задач из очень далеких областей знания, то предполагается большая глубина понимания. Вот это качество называется глубиной ума.
Быстрота ума – это способность человека быстро разобраться в сложной ситуации, быстро обдумать и применить правильное решение. Находчивые и сообразительные люди – это люди с быстрым умом. Быстрота мышления зависит от знаний, от степени развития мыслительных навыков, а также индивидуального темпа мыслительной деятельности, в основе чего лежит обычно большая подвижность нервных процессов в коре головного мозга.
От быстроты ума следует отличать торопливость ума. Человек с таким количеством ума характеризуется отсутствием привычки к длительной и упорной работе. Торопливость ума – это также поверхность ума, когда человек выхватывает какую-нибудь одну сторону вопроса и неспособен рассмотреть его во всей сложности.
Развитый ум пользуется образами, понятиями, суждениями, умозаключениями выстраивать логические цепочки от простых до сложных концептуальных и теоретических построений. При этом заметно, что один может гибко пользоваться освоенными операциями и быстро переключаться, устанавливая связи между мыслями, другой проделывает тоже самое, но значительно медленнее. Качественное различие в скорости, с которой человек может приспосабливать собственный мыслительный процесс к конкретным задачам, называют сообразительностью.
Естественно, что есть люди догадливые. Догадка – это практически тоже самое, что и сообразительность, только осуществляется она еще быстрее, чтобы догадаться, не надо долго рассуждать. Мысль в догадке, видимо, проходит все этапы рассуждения, но в свернутом виде. По ходу размышления человек оперирует уже сложившимися обобщениями, исключающими необходимость анализа во многих звеньях. Продуктивность мышления в этом случае зависит от автоматизированности процессов свертывания, тренировки ума на догадку.
Критичность ума – это умение человека объективно оценивать свои и чужие мысли, тщательно и всесторонне проверять все выдвигаемые положения и выводы. Человек с критическим складом ума никогда не расценивает свои высказывания как абсолютно верные, непогрешимые и исчерпывающие. И если окажется, что его суждения не соответствуют действительности, то он, не колеблясь, отбросит их и будет искать новые пути решения.
Качественное превосходство человеческого разума представляет собой способность выйти за рамки очевидного, за пределы конкретных параметров действительности. Интеллект и интеллектуальный потенциал образуют единство, но не тождество. Интеллектуальный потенциал – это прежде всего связь возможностей и тенденций, ресурсов и резервов субъекта с движущими силами интеллекта, с мотивационно-потребностной сферой и общими способностями человека и энергетическим обеспечением творческой продуктивности человека в процессе деятельности.
Интеллектуальный потенциал – это системное свойство, имеющее множественное и разноуровневые определения. Понять интеллектуальный потенциал человека можно на основе взаимосвязей: интеллект – процессы жизнедеятельности; интеллект – личность.
Формируется и накапливается он в ходе развития человека как индивида, личности, субъекта деятельности и индивидуальности.
Интеллектуальный потенциал – это своеобразное опережающее отражение действительности, качественно новые элементы и запасы функций, необходимые для перехода системы интеллекта на новый уровень функционирования.
Интеллект – в переводе с латинского intellectus – понимание, познание; intellectum – разум. Поэтому по своему психологическому содержанию «интеллект» относится к нечетко определенным понятиям. Широко распространена точка зрения, согласно которой интеллект – это то, что можно измерить с помощью интеллектуальных тестов. Понятие «интеллект» сводят то к некой общей биологической функции и общему фактору, то к речевому мышлению, значением и личностным смыслом и к предельно широко трактуемому «познанию» как неотъемлемому, существенному свойству сознания и общей способности к осознанию того, как субъект воспринимается и оценивается другими индивидами и группами. В последнем случае интеллект отождествляется с категорией сознания.
В истории исследований интеллекта человека можно выделить два главных подхода взаимно обогащающих друг друга. Первый связан с именем Ж.Пиаже. В его исследованиях было показано, каким огромным природным потенциалом развития обладает интеллект (механизм уравновешивания субъекта с окружающим миром). Источник развития интеллекта – в нем самом, а источником развития является актуальная жизнь субъекта, которая ставит проблемы, создает сложности и противоречия, которые необходимо преодолеть субъекту.
Другой подход отражен в работах А.Баллона, Л.С.Выготского, Дж.Брунера и других. Ключевым для этих исследований был вопрос о опосредованиях общением интеллектуального развития человека. Интеллектуальное развитие рассматривалось как эффект общей социализации человека. Дж.Брунер писал: «нельзя достичь объяснения развития, не привлекая для этого особенности культуры, природу языка, внутреннюю логику детского мышления и характер эволюционной истории человечества» [8. 316].
Совершенно оригинальный подход к пониманию интеллекта был предложен Б.Г.Ананьевым, который отводил интеллекту особое место в общей совокупности потенциалов человеческого развития. Интеллект он рассматривал как многоуровневую организацию познавательных сил, охватывающую психофизиологические процессы состояния и свойства личности. Они являются своеобразными эквивалентами интеллекта и определяют меру умственной работоспособности и цену интеллектуального напряжения, степень их полезности и вредности для здоровья человека [1. 316-319].
Для оценки наличного состояния системы интеллекта, продуктивности интеллектуальной деятельности в данный период жизни человека используется понятие интеллектуального статуса.
Понятие интеллектуального потенциала в определенной степени перекрывает понятие статуса, но обозначает реальные интеллектуальные возможности человека, его готовность действовать, а также нереализуемые интеллектуальные свойства, интеллектуальные резервы. Кроме того, понятие интеллектуального потенциала отражает разные классы психических свойств и механизмов, которые определяют прогрессивные изменения интеллекта, движущие силы интеллектуального развития.

 ЛИЧНОСТЬ КАК СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ.

   В качестве отправных идей для понимания природы личности можно принять высказывание А. Н. Леонтьева. Характеризуя предмет психологии личности, он писал: "Личность не = индивид; это особое качество, которое приобретается индивидом в обществе, в целокупности отношений, общественных по своей природе, в которые индивид вовлекается... Личность есть системное и поэтому "сверхчувственное" качество, хотя носителем этого качества является вполне чувственный, телесный индивид со всеми его порожденными и приобретенными свойствами.
   Они, эти свойства, составляют лишь условия (предпосылки) формирования личности - как и внешние условия и обстоятельства жизни, выпадающие на долю индивида".
   Представляется важным пояснить в приведенном положении те характеристики, которые составляют специфическое содержание понятия "личность". Это, прежде всего, указание на то, что личность есть особое качество или характеристика человека (индивида). Личность характеризует человека со стороны его общественных связей и отношений, т.е. взаимосвязей с другими людьми. А. Н. Леонтьев называет личность "сверхчувственным" образованием именно за то, что связи и отношения с другими людьми составляют особого рода реальность, недоступную непосредственному восприятию, предполагающую для своего понимания использование познавательных возможностей мышления, разума человека.
   Следовательно, понятие личности в психологии обозначает особый способ существования человека - существование его как члена общества, как представителя определенной социальной группы. Близкие к понятию "личность" понятия "индивид" и "субъект" в строгом научном смысле не являются синонимами, они означают различные уровни организации субъективной реальности человека. В психологической литературе очень часто в понятие личности включают самые разнородные характеристики человека - от формально-динамических свойств темперамента до мировоззрения и жизненных принципов. Подобное расширительное толкование затрудняет понимание самого феномена личности в ее сути и приводит к неразличению задач полноценного развития индивида, обучения субъекта, воспитания личности. Проблема личности образует новое психологическое измерение.
   Сущность личности проявляется при изучении положения, позиции человека во взаимоотношениях его с другими людьми, раскрывается в его жизненных целях и стоящих за ними мотивах, в способах поведения и средствах действия применительно к общим своим целям и задачам. Понятие личности тесно связано с понятием позиции и соотносимыми с ним понятиями социальной роли и социального статуса.
   По широко распространенному в психологии определению, роль - это программа, которая отвечает ожидаемому поведению человека в структуре той или иной социальной группы, это заданный, несвободный способ его участия в жизни общества. Статус определяет поведение человека, включенного в систему сложившихся социальных отношений, где для него заданы место и способ действия, тип нормативного поведения. В статусной системе всегда есть нормы, которые регулируют наши отношения, наши действия.
   Понятия статуса и роли имеют отношение к определению личности. Не случайно в обыденном сознании личность человека отождествляют с его социальным положением, общественным статусом, о личности судят по его социальным действиям, по его социальной роли.
   Однако понятия статуса и роли не охватывают самой сути личности - способности человека как личности действовать свободно, самостоятельно и ответственно, т.е. выходить за пределы статусно-ролевых ограничений, нормативных предписаний. Как отмечал А. Н. Леонтьев, личность есть особое человеческое образование, которое не может быть выведено из его приспособительной деятельности. Личностное поведение - это поведение по собственному, свободному выбору. Личность - это субъект свободного социального действия или, "субъект поступания".
   Место человека в социальной жизни может быть задано, предписано ему волей случая, рождения, обстоятельств. Место человека в жизни может быть выбрано, найдено, завоевано им самим, по его собственной воле и свободному, осознанному выбору. В этом случае говорят о выборе субъектом позиции в жизни, о его личностном самоопределении. Позиция - это наиболее целостная характеристика человека как личности. Личность - это человек, свободно, самостоятельно и ответственно определяющий свое место в жизни, в обществе, в культуре. Поэтому личность есть целиком социо-культурное образование. Можно встретить и такое определение: личность - это субъект, свободно определившийся, выработавший свою позицию в пространстве культуры и времени истории.
   Но занять позицию в отношениях с другими невозможно раз и навсегда. В каждой точке существования вновь и вновь возникает необходимость свободного и самостоятельного выбора, неизбежность принятия на себя ответственности за свои действия перед другими и самим собой. А потому личность - это не раз и навсегда сформированное качество, состояние, структура или уровень. Личность - это способ действий, образ бытия; это - субъект поступания. Следовательно, человек каждый раз должен утверждать себя как личность, он должен выбирать и отстаивать собственные позиции, начиная со школьного возраста и до глубокой старости. Личность есть специфический способ существования человека. Можно говорить об особом личностном бытии человека. Личностным способом человек может и не жить: он может жить, например, индивидным (в патологии), субъектным способом, душевными пристрастиями и влечениями.
   Личностный способ бытия есть исходный уровень культурной и духовной жизни человека. С христианской точки зрения, только на уровне личностного бытия человек оказывается способен к прямому, личному, непосредственному обращению к Богу. Действия человека как личности, его поступки ориентированы на других людей, на нормы и ценности общественной жизни. Но в общественной жизни духовность может быть представлена в различной мере. Личность может утверждать себя и на негативных нормах и ценностях, существующих в человеческой культуре. Потому личность нельзя рассматривать только с положительным знаком. Особенно наглядно это проявляется в так называемых исторических личностях. Среди исторических личностей много героев и прогрессивных деятелей, но и немало злодеев и "темных личностей".
   Личностный способ бытия человека обеспечивается благодаря особым личностным образованиям. В свою очередь, эти психологические, личностные образования формируются и складываются только при условии выхода человека на особый уровень жизнедеятельности, при ведении человеком личностного способа жизни. Только совершая поступки, человек может стать личностью, сформировать свое "лицо", заявить о себе, отличить себя от других Лиц.
   Личность есть полная самоопределенность человека во всей совокупности его действий, отношений с другими, его устремлений и ориентаций. Формулой личностного поведения выступает заявление человека: "Я лично!". Человек заявляет о своей собственной, полной ответственности за свои действия и поступки. Личностное бытие - это муки выбора, риск социального действия, тяготы ответственности за себя и других. А потому не все люди соглашаются на такой способ жизни. Но отказ от личностного бытия есть согласие на зависимый, безответственный, социально-приспособительный способ жизни. Это не менее тяжкая доля для человека.
   Пространство личности - это пространство социального поведения человека, его поступки. Личность проявляется и формируется через поступки. Поступок в психологии определяется как сознательное действие, акт нравственного самоопределения человека, в котором он утверждает себя как личность в своем отношении к другому человеку, к себе самому, к обществу и миру в целом.
   Психологические образования личности, обеспечивающие человеку возможность совершать поступки, позволяющие ему осуществить акт свободного, самостоятельного и ответственного выбора, отстаивать собственную позицию, составляют особый уровень и особую структуру субъективности. С этой точки зрения субъектность человека, способности и механизмы его душевной жизни входят в психологические образования личности в качестве их особых предпосылок.
   Способности субъекта в личностном плане получают оценку через особый (присущий данному индивиду) способ социального действия: способность глубоко и правильно оценить сложившуюся ситуацию, учет различных позиций других субъектов, предвидение возможных последствий для себя и других своих действий и др.
   Характер (в широком смысле слова) также неотделим от личности, поскольку реализует главные жизненные устремления человека. Принципиальная общность личности и характера проявляется в присущей им совокупности основных жизненных отношений человека. Различия же проявляются в том, что личность определяет специфику позиции человека, мотивов и смыслов его социального действия, нравственных ориентиров, на которых оно строится, в то время как характер по преимуществу определяет способы действия, способы достижения намеченных целей.
   В психологии указывается на то, что личность в ее узком понимании может контрастировать с характером. Житейская психология дает многочисленные примеры несовпадения личности и характера: можно встретить "хорошего человека" (т.е. индивида с социально ценной, нравственной позицией) с плохим характером (недостаточно сдержанным, безвольным) и, напротив, негодяя и подлеца (личностная позиция) с хорошим характером (общительным, уравновешенным). В научной литературе отмечается, что на личностном уровне бытия человек преодолевает недостатки своего характера: личность в своем развитии "снимает" характер.
   Включенность субъектных образований в личностное поведение позволяет определять личность как субъект социальных отношений. Недоразвитие внутреннего мира проявляется и в личностном бытии человека. Отсутствие стойких социальных устремлений у субъекта приводит к избеганию ответственных действий. Неспособность осмыслить глубину и сложность социальных взаимоотношений, выработать собственное отношение к происходящему приводит либо к зависимому, несамостоятельному поведению, либо к асоциальным действиям.
   С этой точки зрения, действительно, личность - это субъект (распорядитель, инициатор) социального поведения и в этом качестве включает в себя основные субъектные структуры. Определяя личность человека, С. Л. Рубинштейн писал: "В качестве собственно личностных свойств из всего многообразия свойств человека обычно выделяются те, которые обуславливают общественно значимое поведение человека. Основное место поэтому в нем занимает система мотивов и задач, которые ставит себе человек, свойства его характера, обуславливающие поступки людей (т.е. те их действия, которые реализуют или выражают отношения человека к другим людям), и способность человека, т.е. свойства, делающие его пригодным к исторически сложившимся формам общественно полезной деятельности".
   Подчеркивание этого момента важно в том отношении, что нередко в психологических работах личность человека рассматривается в отрыве от ее носителя, от субъективного, внутреннего мира человека. Действительно, личность человека представляет собой особое измерение, которое получает человек как субъект общественных отношений и деятельности.
   Интересны эмпирические данные, которые относятся к исследованиям "самоактуализации личности" А. Маслоу. Автор отобрал среди хорошо знакомых ему людей тех, кого можно было назвать "оптимально функционирующими личностями", и выделил у них общие психологические свойства. Основные из них следующие:
1) объективное восприятие действительности, выражающееся в четком отделении знания от незнания, в способности отличать конкретные факты от мнения по поводу этих фактов, существенные явления - от видимостей;
2) принятие себя, других, мира такими, как они есть;
3) неэгоцентричность, ориентация на решение внешних проблем, центрированность на объекте;
4) способность переносить одиночество и потребность в обособлении;
5) творческие способности;
6) естественность поведения, но и отсутствие стремления нарушать условности просто из духа противоречия;
7) дружелюбное отношение к любому человеку с хорошим характером, вне зависимости от его образования, статуса и других формальных характеристик;
8) способность к глубоким привязанностям, часто к немногим людям, при отсутствии постоянной безусловной враждебности к кому-либо;
9) нравственная определенность, четкое различение добра и зла, последовательность в нравственном сознании и поведении;
10) относительная независимость от физической и социальной среды; 11) сознание различия между целью и средством: умение не терять из вида цель, но в то же время эмоционально воспринимать и средство само по себе;
12) крупномасштабность психического содержания и деятельности ("Эти люди приподняты над мелочами, обладают широким горизонтом, дальней временной перспективой. Они руководствуются широкими и универсальными ценностями").
   И вместе с тем для описания психологии личности используются новые понятия, отражающие факт включенности субъекта в социальные связи и отношения, описывающие человека как социокультурную реальность. Это такие понятия, как личностные ценности, личные выборы, моральность личности, самостоятельность, ответственность, личное слово, кодекс чести, достоинство личности, личный характер, перспективы, цели личности, личное время и т.д.
   Понятие личностных ценностей связывается с освоением конкретным индивидом общественных и групповых ценностей. Социальные ценности, преломляясь через призму индивидуальной жизнедеятельности, входят в психологическую структуру личностных ценностей, или ценностных ориентаций личности.
   Основное содержание ценностных ориентаций личности составляют политические, философские, нравственные убеждения человека, глубокие и постоянные привязанности, нравственные принципы поведения. Ценностные ориентации обеспечивают устойчивость личности, определенность и последовательность поведения, постоянство взаимоотношений человека с социальным миром, с другими людьми.
   Развитые ценностные ориентации - признак зрелой личности, показатель меры ее социальности, степени вхождения индивида в общественно-социальные учреждения и общности. В силу этого в любом обществе ценностные ориентации личности оказываются объектом воспитания и целенаправленного формирования.
   Ценностные ориентации выступают важнейшим фактором мотивации поведения личности, лежат в основе ее социальных поступков. Ценностные ориентации влияют на процесс личностного выбора. Личности нет там, где индивид отказывается идти на риск выбора, пытается избежать социальной оценки своих поступков, честного ответа перед самим собой о мотивах своего социального поведения. Человек как личность заявляет о себе в том случае, если он самостоятельно выбирает и планирует ответственное поведение, принимает решение на совершение действий, которые получат социальную оценку, заранее принимает на себя ответственность за последствия этих действий.
   Самостоятельность и ответственность в социальном поведении составляют самые существенные характеристики человека как личности. Самостоятельность действия - это действие с опорой на свои собственные интеллектуальные и духовные силы, без обращения к подсказке другого, к авторитету. С этой точки зрения, личностный поступок обдумывается человеком наедине с собой, обсуждается в диалоге с внутренним собеседником, со своим Я. В философии в таком случае говорят об автономии "самозаконности" личности как способности человека возводить в принцип самостоятельно выработанные нормы поведения и добровольно им следовать.
   Ответственность мы связываем со способностью человека нести ответ за свои поступки перед другими, обществом, перед самим собой. В межличностном взаимодействии хорошо различима эта характеристика поведения человека. Человек, признающий свою ошибку, вызывает уважение других. Напротив, стремление уйти от ответа за совершенные действия однозначно оценивается другими как внутренняя слабость, личностная недоразвитость, а нередко и безнравственность.
   Личностное поведение всегда оценивается с точки зрения существующей морали. Поэтому личность - это моральная категория. Человек оценивается с позиций, принятых в данном обществе, социуме, группе ценностей, норм и эталонов взаимоотношений: так принято поступать, а так не принято в данном сообществе. Усвоение этих правил формирует моральность личности. Моральность личности отличается от ее нравственности. Моральность в первую очередь предполагает ориентацию на частные, исторические конкретные оценки других, сообщества. Нравственность - ориентация на самостоятельно принятые абсолютные принципы и ценности.
   Различие моральности и нравственности отчетливо проявляется в различных формах переживания человеком норм морали и нравственных ценностей. Нарушение норм морали, осознание человеком несоответствия своего поведения, принятым в данном сообществе и разделяемым им самим, требованиям морали переживается в эмоции стыда. Стыд переживается как неудовлетворенность собой, своим поведением, осуждение и обвинение себя. Стыд - это всегда стыд перед другими, страх быть осужденным окружающими людьми. Выражение "мне стыдно" подразумевает обязательно кого-то другого, авторитетное лицо или группу лиц.
   В отличие от стыда, совесть представляет собой способность личности осуществлять нравственный самоконтроль, самостоятельно формулировать для себя нравственные обязанности, требовать от себя их выполнения и производить самооценку совершаемых поступков. Здесь другой - это не конкретный индивид или данная группа, а обобщенный Другой (в пределе - человечество, для религиозного человека - Бог). Мы связываем совесть с более высоким уровнем духовного развития человека - с его индивидуальностью.
   С моральностью личности тесно связано понятие личного (честного) слова и кодекса чести. Мои обязательства перед другими закрепляются в определенных ритуалах или кодексах как совокупность норм и правил взаимоотношений в данном сообществе. Кодекс чести - это всегда конкретный, определенный кодекс. В этом плане говорят о чести офицера, судьи, прокурора, следователя и т.д. Вступая в данное сообщество, субъект принимает на себя обязательство нести и выполнять его правила и нормы. Подтверждением этого факта для других часто является произнесение им выражения: "Честное слово". Нарушение данного слова сурово осуждается и подвергается групповому наказанию. Весьма развитый кодекс чести существует у подростков.
   Способность отстоять свою позицию, действовать самостоятельно и ответственно есть достоинство личности. Сообщество признает за индивидом право быть личностью, быть достойным на совершение поступков и социально оцениваемых действий, т.е. быть субъектом социального поведения. Достоинство личности составляет важную характеристику бытия человека среди людей.





 ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.

 ПОНЯТИЕ И СТРОЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Основное, чисто внешнее отличие живой материи от неживой, высших форм жизни от низших, более развитых живых существ от менее развитых заключается в том, что первые гораздо более подвижны и активны, чем вторые. Жизнь во всех своих формах связана с движениями, и по мере ее развития двигательная активность приобретает все более совершенные формы. Элементарные, простейшие живые существа гораздо более активны, чем самые сложно организованные растения. Это относится к разнообразию и скорости движений, возможности перемещаться в пространстве на различные расстояния. Простейшие могут жить только в водной среде, земноводные выходят на сушу, червеобразные живут на земле и под землей, птицы поднимаются в небо. Человек способен создать себе условия и обитать в любой среде и в любой точке земного шара (а в последние годы и вне Земли). Ни одно живое существо не в состоянии сравниться с ним по разнообразию, распространению и формам активности.
Активность растений практически ограничена обменом веществ с окружающей средой. Активность животных включает элементарные формы исследования этой среды и научение. Активность человека самая разнообразная. Кроме всех видов и форм, характерных для животных, она содержит особую форму, называемую деятельностью.
Деятельность можно определить как специфический вид активности человека, направленный на познание и творческое преобразование окружающего мира, включая самого себя и условия своего существования. В деятельности человек создает предметы материальной и духовной культуры, преобразует свои способности, сохраняет и совершенствует природу, строит общество, создает то, что без его активности не существовало в природе. Творческий характер человеческой деятельности проявляется в том, что благодаря ей он выходит за пределы своей природной ограниченности, т.е. превосходит свои же генотипически обусловленные возможности. Вследствие продуктивного, творческого характера своей деятельности человек создал знаковые системы, орудия воздействия на себя и природу. Пользуясь этими орудиями, он построил современное общество, города, машины, с их помощью произвел на свет новые предметы потребления, материальную и духовную культуру и в конечном счете преобразовал самого себя. Исторический прогресс, имевший место за последние несколько десятков тысяч лет, обязан своим происхождением именно деятельности, а не совершенствованию биологической природы людей.
Современный человек живет в окружении таких предметов, ни один из которых не является чистым творением природы.
Ко всем таким предметам, особенно на работе и в быту, оказались в той или иной степени приложенными руки и разум человека, так что их можно считать материальным воплощением человеческих способностей. В них как бы опредмечены достижения разума людей. Усвоение способов обращения с такими предметами, включение их в деятельность выступает как собственное развитие человека. Всем этим человеческая деятельность отличается от активности животных, которые не производят ничего подобного: ни одежды, ни мебели, ни машин, ни знаковых систем, ни орудий труда, ни средств передвижения и многого другого. Для удовлетворения своих потребностей животные пользуются только тем, что им предоставила природа.
Иными словами, деятельность человека проявляется и продолжается в творениях, она носит продуктивный, а не только потребительский характер.
Породив и продолжая совершенствовать предметы потребления, человек кроме способностей развивает свои потребности. Оказавшись связанными с предметами материальной и духовной культуры, потребности людей приобретают культурный характер.
Деятельность человека принципиально отличается от активности животных и в другом отношении. Если активность животных вызвана естественными потребностями, то деятельность человека в основном порождается и поддерживается искусственными потребностями, возникающими благодаря присвоению достижений культурно-исторического развития людей настоящего и предшествующих поколений. Это - потребности в познании (научном и художественном), творчестве, в нравственном самосовершенствовании и другие.
Формы и способы организации человеческой деятельности также отличаются от активности животных. Почти все они связаны со сложными двигательными умениями и навыками, которых нет у животных, - умениями и навыками, приобретенными в результате сознательного целенаправленного организованного обучения. Уже с раннего детства ребенка специально обучают по-человечески пользоваться предметами домашнего обихода (вилка, ложка, одежда, стул, стол, мыло, зубная щетка, карандаш, бумага и т.п.), различными инструментами, которые преобразуют заданные от природы движения конечностей. Они начинают подчиняться логике предметов, с которыми человек имеет дело. Возникает предметная деятельность, которая отличается от естественной активности животных.
Система движений, совершаемых животными, обусловлена анатомо-физиологическим устройством организма. С предметами человеческой материальной культуры (книга, карандаш, ложка и т.п.) животные обращаются гак, как если бы они были обычными природными предметами, без учета их культурного назначения и способа употребления людьми. У человека сами движения рук и ног преобразуются, подчиняясь правилам культуры использования соответствующих предметов, т.е. становятся искусственными, более совершенными и социально обусловленными.
Животные только потребляют то, что им дано природой. Человек, напротив, больше создает, чем потребляет. Если бы его деятельность, так же как и активность животных, носила в основном потребительский характер, то нескольким десяткам поколений людей не удалось бы за исторически сравнительно короткий срок достигнуть такого прогресса, создать грандиозный мир духовной и материальной культуры. Все это - благодаря деятельностному характеру человеческой активности.
Итак, главные отличия деятельности человека от активности животных сводятся к следующему:
1. Деятельность человека носит продуктивный, творческий, созидательный характер. Активность животных имеет потребительскую основу, она в результате ничего нового по сравнению с тем, что дано природой, не производит и не создает.
2. Деятельность человека связана с предметами материальной и духовной культуры, которые используются им или в качестве инструментов, или в качестве предметов удовлетворения потребностей, или в качестве средств собственного развития. Для животных человеческие орудия и средства удовлетворения потребностей как таковые не существуют.
3. Деятельность человека преобразует его самого, его способности, потребности, условия жизни. Активность животных практически ничего не меняет ни в них самих, ни во внешних условиях жизни.
4. Человеческая деятельность в ее разнообразных формах и средствах реализации есть продукт истории. Активность животных выступает как результат их биологической эволюции.
5. Предметная деятельность людей с рождения им не дана. Она «задана» в культурном предназначении и способе использования окружающих предметов. Такую деятельность необходимо формировать и развивать в обучении и воспитании. То же относится к внутренним, нейрофизиологическим и психологическим структурам, управляющим внешней стороной практической деятельности. Активность животных изначально задана, генотипически обусловлена и разворачивается по мере естественного анатомо-физиологического созревания организма.
Деятельность отличается не только от активности, но и от поведения. Поведение не всегда целенаправленно, не предполагает создания определенного продукта, носит зачастую пассивный характер. Деятельность всегда целенаправленна, активна, нацелена на создание некоторого продукта. Поведение спонтанно («куда поведет»), деятельность организована; поведение хаотично, деятельность систематична.
Деятельность человека имеет следующие основные характеристики: мотив, цель, предмет, структуру и средства. Мотивом деятельности называется то, что побуждает ее, ради чего она осуществляется. В качестве мотива обычно выступает конкретная потребность, которая в ходе и с помощью данной деятельности удовлетворяется.
Мотивы человеческой деятельности могут быть самыми различными: органическими, функциональными, материальными, социальными, духовными. Органические мотивы направлены на удовлетворение естественных потребностей организма (у человека - на создание условий, в наибольшей степени этому способствующих). Такие мотивы связаны с ростом, самосохранением и развитием организма. Это - производство продуктов питания, жилища, одежды и т.п. Функциональные мотивы удовлетворяются с помощью разного рода культурных форм активности, например игр и занятий спортом. Материальные мотивы побуждают человека к деятельности, направленной на создание предметов домашнего обихода, различных вещей и инструментов, непосредственно в виде продуктов, обслуживающих естественные потребности. Социальные мотивы порождают различные виды деятельности, направленные на то, чтобы занять определенное место в обществе, получить признание и уважение со стороны окружающих людей. Духовные мотивы лежат в основе тех видов деятельности, которые связаны с самосовершенствованием человека. Тип деятельности обычно определяется по ее доминирующему мотиву (доминирующему потому, что всякая человеческая деятельность полимотивирована, т.е. побуждается несколькими различными мотивами).
В качестве цели деятельности выступает ее продукт. Он может представлять собой реальный физический предмет, создаваемый человеком, определенные знания, умения и навыки, приобретаемые в ходе деятельности, творческий результат (мысль, идея, теория, произведение искусства).
Цель деятельности не равнозначна ее мотиву, хотя иногда мотив и цель деятельности могут совпадать друг с другом. Различные виды деятельности, имеющие одну и ту же цель (конечный результат), могут побуждаться и поддерживаться различными мотивами. Напротив, в основе ряда деятельностей с разными конечными целями могут лежать одни и те же мотивы. Например, чтение книги для человека может выступить как средство удовлетворения материальных (продемонстрировать знания и за это получить высокооплачиваемую работу), социальных (блеснуть познаниями в кругу значимых людей, добиться их расположения), духовных (расширить свой кругозор, подняться на более высокий уровень нравственного развития) потребностей. Такие разные виды деятельности, как приобретение модных, престижных вещей, чтение литературы, забота о внешнем виде, выработка умения себя вести, могут в конечном счете преследовать одну и ту же цель: добиться во что бы то ни стало чьего-либо расположения.
Предметом деятельности называется то, с чем она непосредственно имеет дело. Так, например, предметом познавательной деятельности является всякого рода информация, предметом учебной деятельности - знания, умения и навыки, предметом трудовой деятельности - создаваемый материальный продукт.
Всякая деятельность имеет определенную структуру. В ней обычно выделяют действия и операции как основные составляющие деятельности. Действием называют часть деятельности, имеющую вполне самостоятельную, осознанную человеком цель. Например, действием, включенным в структуру познавательной деятельности, можно назвать получение книги, ее чтение; действиями, входящими в состав трудовой деятельности, можно считать знакомство с задачей, поиск необходимых инструментов и материалов, разработку проекта, технологии изготовления предмета и т.п.; действиями, связанными с творчеством, являются формулировка замысла, поэтапная его реализация в продукте творческой работы.
Операцией называют способ осуществления действия. Сколько есть различных способов выполнения действия, столько можно выделить различных операций. Характер операции зависит от условий выполнения действия, от имеющихся у человека умений и навыков, от наличных инструментов и средств осуществления действия. Разные люди, к примеру, запоминают информацию и пишут по-разному. Это значит, что действие по написанию текста или запоминанию материала они осуществляют при помощи различных операций. Предпочитаемые человеком операции характеризуют его индивидуальный стиль деятельности.
В качестве средств осуществления деятельности для человека выступают те инструменты, которыми он пользуется, выполняя те или иные действия и операции. Развитие средств деятельности ведет к ее совершенствованию, в результате чего деятельность становится более продуктивной и качественной.
Мотивация деятельности в ходе ее развития не остается неизменной. Так, например, у трудовой или творческой деятельности со временем могут появиться другие мотивы, а прежние отойти на второй план. Иногда действие, ранее включенное в состав деятельности, может выделиться из нее и приобрести самостоятельный статус, превратиться в деятельность с собственным мотивом. В этом случае мы отмечаем факт рождения новой деятельности.
С возрастом по мере развития человека происходит изменение мотивации его деятельности. Если человек изменяется как личность, то мотивы его деятельности преобразуются. Прогрессивное развитие человека характеризуется движением мотивов в сторону их все большего одухотворения (от органических к материальным, от материальных к социальным, от социальных к творческим, от творческих к нравственным).
Всякая человеческая деятельность имеет внешние и внутренние компоненты. К внутренним относятся анатомо-физиологические структуры и процессы, участвующие в управлении деятельностью со стороны центральной нервной системы, а также психологические процессы и состояния, включенные в регуляцию деятельности. К внешним компонентам можно отнести разнообразные движения, связанные практическим выполнением деятельности.
Соотношение внутренних и внешних компонентов деятельности не является постоянным. По мере развития и преобразования деятельности осуществляется систематический переход внешних компонентов во внутренние. Он сопровождается их интериоризацией и автоматизацией. При возникновении каких-либо затруднений в деятельности, при ее восстановлении, связанном с нарушениями внутренних компонентов, происходит обратный переход - экстериоризация: сокращенные, автоматизированные компоненты деятельности разворачиваются, проявляются вовне, внутренние вновь становятся внешними, сознательно контролируемыми.

 ВИДЫ И РАЗВИТИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.
У современного человека имеется множество различных видов деятельности, число которых примерно соответствует количеству имеющихся потребностей (с учетом полимотивированности деятельности). Для того чтобы представить и описать все эти виды деятельности, необходимо перечислить наиболее важные для данного человека потребности. Но такая задача на практике представляется непростой, так как число разнообразных потребностей велико и они индивидуально варьируют.
Проще определить основные параметры, в соответствии с которыми можно описывать систему человеческих потребностей, и далее, пользуясь ими, давать характеристики видов деятельности, присущих конкретному человеку. Таких параметров три: сила, количество и качество потребностей.
Под силой потребности имеется в виду значение соответствующей потребности для человека, ее актуальность, частота возникновения и побудительный потенциал. Более сильная потребность является более значимой, возникает чаще, доминирует над другими потребностями и заставляет человека вести себя таким образом, чтобы в первую очередь была удовлетворена именно данная потребность.
Количество - это число разнообразных потребностей, имеющихся у человека и время от времени становящихся для него актуальными. Есть люди, у которых число потребностей относительно невелико, и они вполне успешно справляются с их систематическим удовлетворением, получая удовольствие от жизни. Но есть такие, которые имеют множество различных, порой противоречащих друг другу, несовместимых потребностей. Актуализация таких потребностей требует одновременного включения человека в различные виды деятельности, причем нередко возникают конфликты между разнонаправленными потребностями и ощущается дефицит времени, необходимого для их удовлетворения. Такие люди обычно жалуются на нехватку времени и испытывают неудовлетворение от жизни, в частности от того, что вовремя не успевают делать все дела.
Под своеобразием потребности имеются в виду предметы и объекты, с помощью которых та или иная потребность может быть достаточно полно удовлетворена у данного человека, а также предпочитаемый способ удовлетворения этой и других потребностей. Например, познавательная потребность одного человека может быть удовлетворена в результате систематического просмотра только развлекательных передач по телевидению. Другому для полного удовлетворения аналогичной потребности мало чтения газет, книг, прослушивания радио и просмотра телепередач. Третьему помимо перечисленного необходимо систематическое общение с людьми - носителями полезной информации познавательного характера, а также включение в интересную самостоятельную творческо-поисковую работу.
В соответствии с описанными параметрами, характеризующими систему человеческих потребностей, можно индивидуально представить и описать совокупность деятельностей, характерных для отдельно взятого человека и для групп людей. В этом случае по каждому из названных параметров и по разнообразию их сочетаний можно составить и предложить классификации видов человеческой деятельности.
Но есть и другой путь: обобщить и выделить основные виды деятельности, свойственные всем людям. Они будут соответствовать общим потребностям, которые можно обнаружить практически у всех без исключения людей, а точнее - видам социальной человеческой активности, в которые неизбежно включается каждый человек в процессе своего индивидуального развития. Это - общение, игра, учение и труд. Их следует рассматривать в качестве основных видов деятельности людей.
Общение - первый вид деятельности, возникающий в процессе индивидуального развития человека, за ним следуют игра, учение и труд. Все эти виды деятельности носят развивающий характер, т.е. при включении и активном участии в них ребенка происходит его интеллектуальное и личностное развитие.
Общение рассматривается как вид деятельности, направленной на обмен информацией между общающимися людьми. Оно также преследует цели установления взаимопонимания, добрых личных и деловых отношений, оказания взаимопомощи и учебно-воспитательного влияния людей друг на друга. Общение может быть непосредственным и опосредствованным, вербальным и невербальным. При непосредственном общении люди находятся в прямых контактах друг с другом, знают и видят друг друга, прямо обмениваются вербальной или невербальной информацией, не пользуясь для этого никакими вспомогательными средствами. При опосредствованном общении прямых контактов между людьми нет. Они осуществляют обмен информацией или через других людей, или через средства записи и воспроизведения информации (книги, газеты, радио, телевидение, телефон, факс и т.п.).
Игра - это такой вид деятельности, результатом которого не становится производство какого-либо материального или идеального продукта (за исключением деловых и конструкторских игр взрослых людей и детей). Игры часто имеют характер развлечения, преследуют цель получения отдыха. Иногда игры служат средством символической разрядки напряженностей, возникших под влиянием актуальных потребностей человека, которые он не в состоянии ослабить иным путем.
Существует несколько типов игр: индивидуальные и групповые, предметные и сюжетные, ролевые и игры с правилами. Индивидуальные игры представляют собой род деятельности, когда игрой занят один человек, групповые - включают несколько индивидов. Предметные игры связаны с включением в игровую деятельность человека каких-либо предметов. Сюжетные игры разворачиваются по определенному сценарию, воспроизводя его в основных деталях. Ролевые игры допускают поведение человека, ограниченное определенной ролью, которую в игре он берет на себя. Наконец, игры с правилами регулируются определенной системой правил поведения их участников. Нередко в жизни встречаются смешанные типы игр: предметно-ролевые, сюжетно-ролевые, сюжетные игры с правилами и т.п. Отношения, складывающиеся между людьми в игре, как правило, носят искусственный характер в том смысле этого слова, что окружающими они не принимаются всерьез и не являются основаниями для выводов о человеке. Игровое поведение и игровые отношения мало влияют на реальные взаимоотношения людей, по крайней мере среди взрослых.
Тем не менее игры имеют большое значение в жизни людей. Для детей игры имеют по преимуществу развивающее значение, а у взрослых служат средством общения, разрядки. Некоторые формы игровой деятельности приобретают характер ритуалов, учебно-тренировочных занятий, спортивных увлечений.
Учение выступает как вид деятельности, целью которого является приобретение человеком знаний, умений и навыков. Учение может быть организованным и осуществляться в специальных образовательных учреждениях. Оно может быть неорганизованным и происходить попутно, в других видах деятельности как их побочный, дополнительный результат. У взрослых людей учение может приобретать характер самообразования. Особенности учебной деятельности состоят в том, что она прямо служит средством психологического развития индивида.
Особое место в системе человеческой деятельности занимает труд. Именно благодаря труду человек построил современное общество, создал предметы материальной и духовной культуры, преобразовал условия своей жизни таким образом, что открыл для себя перспективы дальнейшего, практически неограниченного развития. С трудом прежде всего связано создание и совершенствование орудий труда. Они в свою очередь явились фактором повышения производительности труда, развития науки, промышленного производства, технического и художественного творчества.
Когда говорят о развитии человеческой деятельности, то имеют в виду следующие аспекты прогрессивного преобразования деятельности:
1. Филогенетическое развитие системы деятельности человека.
2. Включение человека в различные виды деятельности в процессе его индивидуального развития (онтогенез).
3. Изменения, происходящие внутри отдельных видов деятельности по мере их развития.
4. Дифференциацию деятельностей, в процессе которой из одних деятельностей рождаются другие за счет обособления и превращения отдельных действий в самостоятельные виды деятельности.
Филогенетическое преобразование системы человеческих деятельностей совпадает по существу с историей социально-экономического развития человечества. Интеграция и дифференциация общественных структур сопровождались появлением у  людей новых видов деятельности. То же самое происходило по мере роста экономики, развития кооперации и разделения труда. Люди новых поколений, включаясь в жизнь современного им общества, усваивали и развивали те виды деятельности, которые характерны для данного общества.
Этот процесс интеграции растущего индивида в действующую систему деятельностей называется социализацией, и ее поэтапное осуществление предполагает постепенное вовлечение ребенка в общение, игру, учение и труд - те четыре основные вида деятельности, которые были кратко описаны выше. При этом каждый из названных видов деятельности сначала усваивается в самом элементарном виде, а затем усложняется и совершенствуется. Общение взрослого с окружающими людьми так же мало похоже на общение младенца или младшего школьника, как трудовая деятельность взрослых людей на детскую игру.
В процессе развития деятельности происходят ее внутренние преобразования. Во-первых, деятельность обогащается новым предметным содержанием. Ее объектом и соответственно средством удовлетворения связанных с ней потребностей становятся новые предметы материальной и духовной культуры. Во-вторых, у деятельности появляются новые средства реализации, которые ускоряют ее течение и совершенствуют результаты. Так, например, усвоение нового языка расширяет возможности для записи и воспроизводства информации; знакомство с высшей математикой улучшает способность к количественным расчетам. В-третьих, в процессе развития деятельности происходит автоматизация отдельных операций и других компонентов деятельности, они превращаются в умения и навыки. Наконец, в-четвертых, в результате развития деятельности из нее могут выделяться, обособляться и дальше самостоятельно развиваться новые виды деятельности. Этот механизм развития деятельности описан А.Н.Леонтьевым и получил название сдвига мотива на цель.
Действие этого механизма представляется следующим. Некоторый фрагмент деятельности - действие - поначалу может иметь осознаваемую индивидом цель, которая в свою очередь выступает как средство достижения другой цели, служащей удовлетворению потребности. Данное действие и соответствующая ему цель являются привлекательными для индивида постольку, поскольку они обслуживают процесс удовлетворения потребности, и только по этой причине. В дальнейшем цель этого действия может приобрести самостоятельную ценность, стать потребностью или мотивом. В этом случае говорят, что в ходе развития деятельности произошел сдвиг мотива на цель и родилась новая деятельность.

 ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И ПСИХИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

Психические процессы: восприятие, внимание, воображение, память, мышление, речь - выступают как важнейшие компоненты любой человеческой деятельности. Для того чтобы удовлетворять свои потребности, общаться, играть, учиться и трудиться, человек должен воспринимать мир, обращать внимание на те или иные моменты или компоненты деятельности, представлять то, что ему нужно сделать, запоминать, обдумывать, высказывать суждения. Следовательно, без участия психических процессов человеческая деятельность невозможна, они выступают как ее неотъемлемые внутренние моменты.
Но оказывается, что психические процессы не просто участвуют в деятельности, они в ней развиваются и сами представляют собой особые виды деятельности.
Восприятие в процессе практической деятельности приобретает свои важнейшие человеческие качества. В деятельности формируются его основные виды: восприятие глубины, направления и скорости движения, времени и пространства. Практическое манипулирование ребенка с объемными, близлежащими и удаленными предметами открывает ему тот факт, что предметы и пространство имеют определенные измерения: ширину, высоту, глубину. В результате человек обучается воспринимать и оценивать формы. Следящие движения руки и глаза, сопровождаемые синергическими, координированными сокращениями определенных групп мышц, способствуют становлению восприятия движения и его направления. Изменения скорости движущимся объектов автоматически воспроизводятся в ускорениях и замедлениях сокращений определенных групп мышц, и это обучает органы чувств восприятию скорости.
Воображение тоже связано с деятельностью. Во-первых, человек не в состоянии представить или вообразить такое, что когда-либо не выступало в опыте, не было элементом, предметом, условием или моментом какой-либо деятельности. Фактура воображения есть отражение, хотя и не буквальное, опыта практической деятельности.
Еще в большей степени это относится к памяти, причем к двум ее основным процессам одновременно: к запоминанию и воспроизведению. Запоминание осуществляется в деятельности и само представляет особого рода мнемическую деятельность, которая содержит действия и операции, направленные на подготовку материала к лучшему его запоминанию. Это - структурирование, осмысление, ассоциирование материала с известными фактами, включение разнообразных предметов и движений в процесс запоминания и т.п.
Припоминание также предполагает выполнение определенных действий, направленных на то, чтобы вовремя и точно вспомнить запечатленный в памяти материал. Известно, что сознательное воспроизведение деятельности, в ходе которой некий материал был запомнен, способствует тому, что он легче припоминается.
Мышление в ряде своих форм идентично практической деятельности (так называемое «ручное», или практическое  мышление). В более развитых формах - образной и логической - деятельностный момент выступает в нем в виде внутренних, мыслительных действий и операций. Речь также представляет собой особого рода деятельность, так что часто, характеризуя ее, пользуются словосочетанием «речевая деятельность». Поскольку внутренние психические процессы у человека обнаруживают то же строение, что и внешние действия, есть все основания говорить не только о внешнем, но и внутреннем действии.
Было экспериментально доказано, что внутренние, т.е. психические, процессы, называемые высшими психическими функциями, по происхождению и структуре являются деятельностями. Разработаны и доказаны на практике теории, утверждающие, что психические процессы можно формировать через организованную по особым правилам внешнюю деятельность. Внешняя деятельность в результате ее специальных преобразований, направленных на сокращение и автоматизацию отдельных звеньев, их превращения в навыки, постепенно переходит во внутреннюю, собственно психическую (интериоризация). Такими интериоризованными психическими процессами являются произвольные и опосредствованные речью познавательные процессы: восприятие, внимание, воображение, память и мышление.
С другой стороны, ни один из названных психических процессов не протекает как чисто внутренний и обязательно включает какие-либо внешние, обычно двигательные, звенья. Зрительное восприятие, например, неразрывно связано с движениями глаз, осязание - с движениями рук, внимание - с мышечными сокращениями, определяющими его сосредоточенность, переключаемость и рассеянность. При решении человеком задач почти всегда работает его артикуляционный аппарат; речевая деятельность без движений гортани и лицевых мышц невозможна. Следовательно, всякая деятельность - это соединение внутренних и внешних, психических и поведенческих действий и операций.

 УМЕНИЯ, НАВЫКИ И ПРИВЫЧКИ

Автоматизированные, сознательно, полусознательно и бессознательно контролируемые компоненты деятельности называются соответственно умениями, навыками и привычками.
Умения - это элементы деятельности, позволяющие что-либо делать с высоким качеством, например точно и правильно выполнять какое-либо действие, операцию, серию действий или операций. Умения обычно включают в себя автоматически выполняемые части, называемые навыками, но в целом представляют собой сознательно контролируемые части деятельности, по крайней мере в основных промежуточных пунктах и конечной цели.
Навыки - это полностью автоматизированные, инстинктоподобные компоненты умений, реализуемые на уровне бессознательного контроля. Если под действием понимать часть деятельности, имеющую четко поставленную сознательную цель, то навыком также можно назвать автоматизированный компонент действия.
При автоматизации действий и операций, их превращении в навыки в структуре деятельности происходит ряд преобразований. Во-первых, автоматизированные действия и операции сливаются в единый, целостно протекающий акт, именуемый умением (например, сложная система движений человека, пишущего текст, выполняющего спортивное упражнение, проводящего хирургическую операцию, изготавливающего тонкую деталь предмета, читающего лекцию и т.д.). При этом лишние, ненужные движения исчезают, а количество ошибочных резко падает.
Во-вторых, контроль за действием или операцией при их автоматизации смещается с процесса на конечный результат, а внешний, сенсорный контроль замещается внутренним, проприоцептивным. Скорость выполнения действия и операции резко возрастает, достигая некоторого оптимума или максимума. Все это обычно происходит в результате упражнений и тренировки.
Развитие и совершенствование деятельности можно понимать, таким образом, как переход компонентов отдельных умений, действий и операций на уровень навыков. В качестве навыка, кстати, могут выступать и операции. Тогда они являются частью более сложного навыка. Деятельность человека благодаря автоматизации ее отдельных компонентов, разгружаясь от регулирования относительно элементарных актов, может направляться на решение более сложных задач.
Физиологической основой автоматизации компонентов деятельности, первоначально представленных в ее структуре в виде действий и операций и затем превращающихся в навыки, является, как показал Н.А.Бернштейн, переход управления деятельностью или ее отдельными составляющими на подсознательный уровень регуляции и доведение их до автоматизма.
Поскольку навыки входят в структуру действий и различных видов деятельности в большом количестве, они обычно взаимодействуют друг с другом, образуя сложные системы навыков. Характер их взаимодействия может быть различным: от согласованности до противодействия, от полного слияния до взаимно отрицательного тормозного влияния - интерференции. Согласование навыков происходит тогда, когда: а) система движений, входящих в один навык, соответствует системе движений, включенных в другой навык; б) когда реализация одного навыка создает благоприятные условия для выполнения второго (один из навыков служит средством лучшего усвоения другого); в) когда конец одного навыка является фактическим началом другого, и наоборот. Интерференция имеет место тогда, когда во взаимодействии навыков появляется одно из следующих противоречий: а) система движений, включенных в один навык, противоречит, не согласуется с системой движений, составляющих структуру другого навыка; б) когда при переходе от одного навыка к другому фактически приходится переучиваться, ломать структуру старого навыка; в) когда система движений, входящих в один навык, частично содержится в другом, уже доведенном до автоматизма навыке (в этом случае при выполнении нового навыка автоматически возникают движения, характерные для ранее усвоенного навыка, что приводит к искажению движений, нужных для вновь усваиваемого навыка); г) когда начала и концы последовательно выполняемых навыков не состыкуются друг с другом. При полной автоматизации навыков явление интерференции сводится к минимуму или вовсе исчезает.
Важное значение для понимания процесса формирования навыков имеет их перенос, т.е. распространение и использование навыков, сформированных в результате выполнения одних действий и видов деятельности, на другие. Для того чтобы такой перенос осуществился нормально, необходимо, чтобы навык стал обобщенным, универсальным, согласующимся с другими навыками, действиями и видами деятельности, доведенным до автоматизма.
Умения в отличие от навыков образуются в результате координации навыков, их объединения в системы с помощью действий, которые находятся под сознательным контролем. Через регуляцию таких действий осуществляется оптимальное управление умениями. Оно состоит в том, чтобы обеспечить безошибочность и гибкость выполнения действия, т.е. получение в результате надежного итога действия. Само действие в структуре умения контролируется по его цели. Например, учащиеся младших классов при обучении письму выполняют ряд действий, связанных с написанием отдельных элементов букв. При этом навыки держания карандаша в руке и осуществления элементарных движений рукой выполняются, как правило, автоматически. Главное в управлении умениями заключается в том, чтобы обеспечить безошибочность каждого действия, его достаточную гибкость. Это означает практическое исключение низкого качества работы, изменчивость и возможность приспособления системы навыков к изменяющимся время от времени условиям деятельности с сохранением позитивных результатов работы. Например, умение делать что-либо собственными руками означает, что обладающий таким умением человек всегда будет работать хорошо и способен сохранить высокое качество труда в любых условиях. Умение обучать означает, что учитель в состоянии научить любого нормального ученика тому, что знает и умеет сам.
Одно из основных качеств, относящихся к умениям, заключается в том, что человек в состоянии изменять структуру умений - навыков, операций и действий, входящих в состав умений, последовательность их выполнения, сохраняя при этом неизменным конечный результат. Умелый человек, к примеру, может заменить один материал другим при изготовлении какого-либо изделия, сделать сам или воспользоваться имеющимися под рукой инструментами, другими подручными средствами, словом, найдет выход практически в любой ситуации.
Умения в отличие от навыков всегда опираются на активную интеллектуальную деятельность и обязательно включают в себя процессы мышления. Сознательный интеллектуальный контроль - это главное, что отличает умения от навыков. Активизация интеллектуальной деятельности в умениях происходит как раз в те моменты, когда изменяются условия деятельности, возникают нестандартные ситуации, требующие оперативного принятия разумных решении. Управление умениями на уровне Центральной нервной системы осуществляется более высокими анатомо-физиологическими инстанциями, чем управление навыками, т.е. на уровне коры головного мозга.
Умения и навыки делятся на несколько типов: двигательные, познавательные, теоретические и практические. Двигательные включают разнообразные движения, сложные и простые, составляющие внешние, моторные аспекты деятельности. Есть специальные виды деятельности, например спортивная, целиком построенные на основе двигательных умений и навыков. Познавательные умения включают способности, связанные с поиском, восприятием, запоминанием и переработкой информации. Они соотносятся с основными психическими процессами и предполагают формирование знаний. Теоретические умения и навыки связаны с абстрактным интеллектом. Они выражаются в способности человека анализировать, обобщать материал, строить гипотезы, теории, производить перевод информации из одной знаковой системы в другую. Такие умения и навыки более всего проявляются в творческой работе, связанной с получением идеального продукта мысли.
Большое значение в формировании всех типов умений и навыков имеют упражнения. Благодаря им происходит автоматизация навыков, совершенствование умений, деятельности в целом. Упражнения необходимы как на этапе выработки умений и навыков, так и в процессе их сохранения. Без постоянных, систематических упражнений умения и навыки обычно утрачиваются, теряют свои качества.
Еще один элемент деятельности - это привычка. От умения и навыков она отличается тем, что представляет собой так называемый непродуктивный элемент деятельности. Если умения и навыки связаны с решением какой-либо задачи, предполагают получение какого-либо продукта и достаточно гибки (в структуре сложных умений), то привычки являются негибкой (часто и неразумной) частью деятельности, которая человеком выполняется механически и не имеет сознательной цели или явно выраженного продуктивного завершения. В отличие от простого навыка привычка может в определенной степени сознательно контролироваться. Но от умения она отличается тем, что не всегда является разумной и полезной (дурные привычки). Привычки как элементы деятельности представляют собой наименее гибкие ее части.


ПАТОЛОГИИ ЛИЧНОСТИ.


В большинстве стран распространено понятие клинической психологии, а не медицинской. Например, в клиническую психологию в США условно включаются психотерапия, психодиагностика, консультативная психология, психогигиена и реабилитация, некоторые разделы дефектологии, психосоматика. В нашей стране К.К. Платонов рассматривал клиническую психологию как часть медицинской психологии. Клиническая психология, по его мнению, имеет прикладное значение, отвечая потребностям клиники: психиатрической, неврологической, соматической.
В клиническую психологию входят нейропсихология, патопсихология, психосоматика и работа с пограничными состояниями.
Нейропсихология является близкой дисциплиной по отношению к патопсихологии, потому что объектом её изучения являются заболевания ЦНС (центральной нервной системы), преимущественно локально-очаговые поражения головного мозга.
Как пишет Б.В. Зейгарник, патопсихология изучает структуру нарушений психической деятельности, закономерности распада психики в их сопоставлении с нормой, при этом используя психологические методы, оперируя понятиями современной психологии. Патопсихология может рассматривать задачи как общей медицинской психологии, так и частной.
Психосоматика изучает влияние психики на возникновение соматических проявлений. Психосоматическими заболеваниями называют физические заболевания или нарушения, причиной возникновения которых являются конфликты, недовольство, душевные страдания, некоторые представления и т.д. Психосоматические реакции могут возникать в ответ на психические эмоциональные воздействия и на прямое действие раздражителей.
На развитие клинической психологии оказывают существенное влияние различные дисциплины, такие как психиатрия, неврология, нейрохирургия, психотерапия и даже педагогика, поскольку в современных условиях вполне очевидна именно необходимость комплексного подхода в работе.
Патопсихология является неотъемлемой частью диагностики и экспертизы в психиатрических и соматических клиниках.
Патопсихологическое исследование включает в себя следующие компоненты: беседу с пациентом; тестирование; изучение истории болезни; наблюдение за поведением во время тестирования; анализ полученных результатов и оформление заключения. В основном исследуются нарушения развития личности и нарушения психических процессов: расстройства восприятия, внимания, памяти, мышления и умственной работоспособности.

НАРУШЕНИЯ РАЗВИТИЯ ЛИЧНОСТИ.
Для исследования нарушений личности психологу необходимо четко представлять, что нужно исследовать в конкретном случае: мотивы, установки, интересы, ценности, конфликты, интерперсональные связи и т.д.
Б.В. Зейгарник, описывая нарушения личности, акцентирует внимание на наиболее разработанных в отечественной психологии теоретических понятиях, основанных на деятельностном системном анализе. При различных психических заболеваниях отмечаются отклонения в формировании реалистичного уровня притязаний в сравнении с нормой, формируются различные патологические потребности и мотивы, нарушается смыслообразование, возможность саморегуляции и опосредования поведения, критичность и спонтанность поведения.
Ещё В.Н. Мясищев рассматривал связь многих болезней, их возникновение и течение с личностью больного. При таких заболеваниях, как маниакально-депрессивный психоз и шизофрения, особенности личности нередко являются одним из условий развития. В их динамике наступают изменения личности, характерные для данного заболевания.

НАРУШЕНИЯ МЫШЛЕНИЯ.
Выделяется три вида патологии мышления: нарушение операциональной стороны мышления, нарушение динамики мышления и нарушение личностного компонента мышления. Нарушения могут быть в легкой, умеренно выраженной и выраженной степенях
Нарушения мышления первой группы можно свести к двум крайним вариантам: снижение уровня обобщения и искажение процесса обобщения. При снижении уровня обобщения в суждениях больных доминируют непосредственные представления о предметах и явлениях..  При искажении процесса обобщения больные руководствуются чрезмерно обобщенными признаками, неадекватными реальным отношениям между предметами, отмечается преобладание формальных, случайных ассоциаций, уход от содержательной стороны задачи. Подобные нарушения мышления, например, встречаются у больных шизофренией.
В психиатрии выделяют два часто встречающихся нарушения динамики мышления: лабильность мышления (неустойчивость способа выполнения задания) и инертность мышления (тугоподвижность переключения с одного вида деятельности на другой, затрудненность изменения способа работы).
К нарушениям личностного компонента мышления относятся разноплановость суждений, резонерство, а также нарушение критичности и саморегуляции. В частности, резонерство – это склонность к бесплодному мудрствованию или многоречивым рассуждениям, а нарушение саморегуляции есть невозможность целенаправленной организации своих мыслительных действий (например, встречается у больных эпилепсией или шизофренией).
Расстройства ассоциативного процесса проявляются в болезненном изменении темпа, нарушении стройности и целенаправленности мышления. К нарушениям стройности мышления относят разорванность мышления, бессвязность, стереотипии в речи, действия под влиянием внезапного нелепого умозаключения, паралогическое мышление. К нарушениям целенаправленности относят также символизм и аутическое мышление. Нарушения мышления по темпу бывают: ускоренное мышление (при МДП, шизофрении) и замедленное мышление (тоже при МДП), а также тугоподвижность, ригидность (при эпилепсии).
К роду патологии суждений относятся: бредовые расстройства; бредоподобные расстройства (ложные умозаключения, связанные с расстройством воли, влечений, эмоциональными нарушениями – например, при МДП); сверхценные и навязчивые идеи.

НАРУШЕНИЕ ПАМЯТИ.
К наиболее распространенным нарушениям непосредственной памяти относится “корсаковский синдром” (нарушение памяти на текущие события) и прогрессирующая амнезия (когда расстройства распространяются на любые события, а также имеет место взаимное наложение событий и дезориентация во времени и пространстве).
При олигофрении нарушены смысловая и механическая память. При эпилепсии ухудшается опосредованное запоминание. При этих заболеваниях в их механизмах ведущая роль принадлежит личностно-мотивационным и эмоциональным расстройствам. Снижение памяти и внимания у больных с неврозами часто отражает внутреннюю тревогу и беспокойство.

НАРУШЕНИЕ ВНИМАНИЯ.
Нарушения внимания наблюдаются при разных психических и соматических заболеваниях.
При неврозах и шизофрении отмечается ухудшение активного внимания (концентрации, переключаемости, устойчивости). У больных с органическими заболеваниями и локальными поражениями головного мозга отмечаются повторы одного и того же действия, трудности в переключении, повышенная отвлекаемость, истощаемость внимания и др. У соматических больных (например, туберкулезом, при травматических или сосудистых заболеваниях и др.) отмечаются трудности концентрации внимания, замедленное врабатывание, трудности переключения, сужение объема внимания. При алкоголизации диэнцефальном синдроме отмечается снижение концентрации и устойчивости внимания. При эпилепсии отмечаются трудности переключения и снижение устойчивости внимания.
Б.В. Зейгарник пишет, что многие виды нарушения внимания есть частные нарушения умственной работоспособности, являющиеся следствием психических или соматических заболеваний.

НАРУШЕНИЕ ВОСПРИЯТИЯ.
В литературе по психопатологии встречаются описания следующих нарушений восприятия: гиперстезия/гипостезия (усиление/ослабление восприятия по силе); анестезия (потеря чувствительности), деперсонализация (расстройство восприятия собственной личности), утрата сложных чувств; искаженное восприятие окружающего мира (например, “дежа вю”), иллюзии, галлюцинации и др.
У больных с неврозами и неврозоподобными состояниями отмечаются нарушения болевой чувствительности – например, усиление болевого чувства, так называемые “психогенные” боли. У больных шизофренией трудности узнавания объектов связаны большей частью с апато-абулическим синдромом и эмоциональной амбивалентностью. При психопатиях разного типа наблюдают как повышение чувствительности, так и ригидность и снижение чувствительности также при повышении эмоционального тонуса.
Нарушения восприятия при различных психических заболеваниях имеют различные причины и различные формы проявления. Большое значение в нарушениях восприятия принадлежит личностному фактору.

РАССТРОЙСТВА ЭМОЦИЙ.
К расстройствам эмоциональных состояний обычно причисляют стресс, кризис, фрустрацию. По мнению некоторых авторов, стресс может быть причиной возникновения психических заболеваний.
Расстройства эмоций присущи больным с разными психическими заболеваниями. У больных неврозами отмечаются болезненные эмоционально-аффективные реакции раздражения, негативизма, страха и др., а также эмоциональные состояния (страх, астения, пониженное настроение и т.д.) У больных неврозом навязчивых состояний наблюдается высокая сензитивность, тревожность. У больных истерией – лабильность эмоций, импульсивность; у больных неврастенией – раздражительность, чувство усталости, утомляемость, слабость. При всех типах неврозов отмечается низкая фрустрационная толерантность. У больных психопатией отмечаются эмоционально-агрессивные вспышки (при эпилептоидной, гипертимной, истероидной психопатиях) или же  тенденция к пониженному настроению, тоске, отчаянию, вялости (при астенической, психастенической, сензитивной психопатиях). А при шизоидных психопатиях – диссоциация эмоциональных проявлений. При эпилепсии отмечается склонность к дисфориям. У больных с органическими поражениями центральной нервной системы наблюдают эмоционально-аффективные реакции и состояния – например, раздражительность, слезливость, эйфория, тревожность. Для эмоциональной сферы больных шизофренией свойственны эмоциональная тупость, неадекватность, искажённость эмоциональных отношений. Наконец, у людей, больных маниакально-депрессивным психозом, наблюдают разительные перепады направленности эмоций.
Фрустрацией называется специфическое эмоциональное состояние, возникающее в случаях, когда на пути к достижению цели, которую наметил человек,  возникает какое-либо препятствие или сопротивление, которые либо непреодолимы, либо так воспринимаются. Следовательно, признаки фрустрации таковы: наличие потребности (мотива, цели или плана) и наличие сопротивления (препятствия). В ситуациях фрустрации человек может проявлять себя либо как зрелая личность, либо как инфантильная. Адаптивное поведение усиливает мотивацию, повышает уровень активности для достижения цели, сохраняя саму цель. Неконструктивное либо инфантильное поведение проявится как агрессия вовне или на себя, а то и повлечёт уход от разрешения сложной для личности ситуации.
Кризис – это такое состояние, которое возникает, если лицо сталкивается с препятствием жизненно важным целям, которое в течение какого-то времени является непреодолимым при помощи привычных методов разрешения проблем. Возникает период дезорганизации, расстройства, в течение которого совершается много разных попыток разрешения. В конце концов достигается какая-то форма адаптации, которая может отвечать или не отвечать интересам этого лица. Риск возникновения психических нарушений достигает наивысшей точки в определенной кризисной ситуации. Преодолев кризис, человек обретает новые формы адаптации в сложных для него ситуациях, но если кризис затягивается – возможно появление психических нарушений. Выделяются следующие виды кризисов: кризисы развития; случайные кризисы; типовые кризисы. При активном виде помощи работа проводится службой консультации и просвещения при центрах психического здоровья до наступления кризиса.

РАСПРОСТРАНЕННЫЕ ПСИХИЧЕСКИЕ ЗАБОЛЕВАНИЯ.

Как правило, психические болезни обусловлены патологией головного мозга и проявляются в виде расстройств психической деятельности. К психическим болезням относят как грубые расстройства отражения реального мира с нарушениями поведения (психозы), так и более легкие изменения психической деятельности (неврозы, психопатии, некоторые виды аффективной патологии). В продолжении своего реферата я рассмотрю последнюю группу.
Причины возникновения психических заболеваний бывают внутренне обусловленные (эндогенные) и внешне обусловленные (экзогенные). Первые определяются в основном конституционально-генетическими факторами – это, например, шизофрения и маниакально-депрессивный психоз. Вторые же обусловлены влиянием внешней среды – как например, алкогольные или инфекционные психозы, травматическая эпилепсия и т.д.

ШИЗОФРЕНИЯ.
Это психическое заболевание, которое протекает с быстро или медленно развивающимися изменениями личности, такими как снижение энергетического потенциала, прогрессирующая интровертированность, эмоциональное оскудение, искажение психических процессов. Часто развивающаяся болезнь приводит к разрыву прежних социальных связей, снижению психической активности, значительной дезадаптации больных в обществе. Выделяют три темпа течения болезни. По статистике, количество больных шизофренией колеблется в пределах 3-10 человек на 1000 населения старше 15 лет. Болезнь может начаться в любом возрасте, но чаще это происходит в 15-25 лет, и чем раньше это проявляется, тем более неблагоприятен его прогноз.
Существует много форм шизофрении, например, шизофрения с навязчивостями, с астено-ипохондрическими проявлениями (психическая слабость с болезненной фиксацией на состоянии здоровья), паранойяльная шизофрения (стойкий систематизированный бред преследования, ревности, изобретательства и т.д.), галлюцинаторно-параноидная, простая и др. При шизофрении выражено нарушение восприятия, мышления, эмоционально-волевой сферы.
У больных шизофренией отмечается снижение, притупление эмоциональности, состояние апатии (то есть безразличие ко всем явлениям жизни). Больной становится безразличным к членам семьи, теряет интерес к окружающему, утрачивает дифференцированность эмоциональных реакций, у него появляется неадекватность в переживаниях. Имеет место нарушение волевых процессов: снижение волевого усилия, доходящее до болезненного безволия. Нарастание способности к волевому усилию свидетельствует о прогрессе в лечении больного. Согласно статистике, порядка 60% процентов больных нетрудоспособны.
Мышление больных шизофренией относительно сохраняет формально-логические связи, но происходит искажение процесса обобщения в сочетании с нарушениями последовательности и критичности мышления. Также у них отмечается нарушение актуализации прошлого опыта. Поэтому для мышления шизофреников характерны расплывчатость, причудливость, резонерство, “соскальзывание” на ложную ассоциацию. Всё это приводит к нарушению психической деятельности.
Таким образом, при шизофрении могут выявляться нарушения внимания и нарушения памяти. Однако при отсутствии органических изменений головного мозга эти нарушения являются следствиями нарушений мышления. Поэтому основное внимание психолог должен уделять исследованию мышления.

МАННИАКАЛЬНО – ДЕПРЕССИВНЫЙ ПСИХОЗ (МДП)
Маниакально-депрессивный психоз – это заболевание, протекающее в форме смены депрессивных и маниакальных фаз, разделенных состояниями с полным исчезновением психических расстройств. Эта болезнь не приводит к изменениям личности и дефектам в интеллектуальной и эмоционально-волевой сфере.
Итак, заболевание протекает в форме отдельно возникающих или сдвоенных фаз – маниакальной и депрессивной (причём последняя фаза встречается чаще). Выраженность расстройств бывает весьма разная. Продолжительность отдельных фаз колеблется от нескольких дней и недель до нескольких лет, в среднем от 2-3 до полугода. Болезнь может начинаться как независимо, так и в связи с воздействием патогенного внешнего фактора, причём отмечен фактор возникновения в определённое время года.
Депрессивная фаза характеризуется подавленным настроением, заторможенностью мыслительных процессов, психомоторным и речевым торможением. Для маниакальной фазы характерны повышенное настроение, ускоренное протекание мыслительных процессов, психомоторное и речевое возбуждение.
Проявления МДП возможны как в детском, так в подростковом и юношеском возрасте. Для каждого возраста характерны свои особенности. В детском возрасте – вялость, медлительность, малоразговорчивость, пассивность, растерянность, нездоровый вид, жалобы (на слабость, различные боли). Отмечается снижение успеваемости, затруднения в общении, нарушения сна и аппетита. При маниакальных состояниях наблюдается легкость в появлении веселости и смеха, дерзость в общении, повышенная инициативность, отсутствие признаков усталости и др. В подростковом и юношеском возрасте депрессивное состояние проявляется в заторможенности моторики и речи, снижении инициативы, в пассивности, утрате живости реакций, чувстве тоски, скуки, апатии, тревоги. Имеет место умственное притупление, забывчивость, склонность к самокопанию, заостренная чувствительность к отношению со стороны ровесников и др. Симптомы маниакального состояния: расторможенность, развязность, дурашливость, нереалистичность стремлений и действий. Не отмечается связи их деятельности с реальными событиями в их жизни.
Согласно статистическим данным, доля больных маниакально-депрессивным психозом в психиатрических клиниках составляет 3-5%, причём женщины заболевают примерно в 2 раза чаще мужчин.

ЭПИЛЕПСИЯ.
Эпилепсия – это обычно хронически протекающее заболевание, характеризующееся наличием эпизодически возникающих расстройств в сознании, настроении. Заболевание в большинстве случаев приводит к постепенному изменению личности и своеобразному снижению интеллекта. На отдаленных этапах болезни могут возникать острые и затяжные психозы. По статистике, распространенность эпилепсии среди населения менее 1%, причём более половины людей заболевают в возрасте ещё до 15 лет.
Характерный признак эпилепсии – внезапный судорожный припадок. Замечено, что иногда за пару дней до припадка появляются предвестники в виде плохого самочувствия, раздражительности, головной боли и т.д. Во время припадка эпилептик теряет сознание, падает, у него начинаются судороги, зрачки глаз не реагируют на свет. Длительность припадка – 3-4 минуты. Частота припадков может быть разная: от ежедневных до одного-двух раз в год. Бывают и припадки, не сопровождающиеся судорогами, но кратковременной потерей сознания или его сумеречным состоянием.
С точки зрения патопсихологии, отмечаемые изменения личности по эпилептическому типу – это тугоподвижность, замедленность всех психических процессов, склонность к застреванию на деталях, обстоятельность мышления, невозможность отличить главное от второстепенного, дисфории (то есть приступы расстройств настроения, обычно это сочетание злобности и тоскливости).
Результатами болезни являются трудности с использованием нового опыта, слабость комбинаторных способностей, ухудшение воспроизведения прошлого опыта. Больные долго помнят обиду, мстят за нее. Отмечается карикатурный педантизм в быту. Существенной чертой эпилептиков является инфантилизм, выражающийся в незрелости суждений и др. Лицо этих больных малоподвижно, маловыразительно, мимические реакции бедны, у них наблюдается скупая сдержанность в жестикуляции.

ОЛИГОФРЕНИЯ.
Олигофрения есть психическое недоразвитие, характерное непрогрессирующим слабоумием. По степени возрастания тяжести психического недоразвития различают три группы олигофрении: дебильность, имбецильность и идиотия.
При этом заболевании отмечается недоразвитие моторики, восприятия, внимания, памяти, понятийного, абстрактного мышления. Больные затрудняются отвлечься от конкретных второстепенных деталей, выделить значимые признаки, смысловые связи.

ПСИХИЧЕСКИЕ РАССТРОЙСТВА ОРГАНИЧЕСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ.
В практике патопсихолога часто необходимо провести диагностику между органическим заболеванием головного мозга и шизофренией. В данном случае следует тщательно исследовать внимание, память, мышление, признаки истощаемости. Для работы с этой группой требуются не только знания в области патопсихологии, но и в нейропсихологии.
При заболеваниях головного мозга отмечаются признаки повышенной истощаемости, снижения памяти, трудности в оперировании абстрактными понятиями, переносным смыслом, инертность мышления. Более точную информацию для дифференцирования двух органических заболеваний (например, болезнь Пика или болезнь Альцгеймера), установление очага поражения головного мозга получают при применении специальных тестов из нейропсихологии.
В результате органических изменений в головном мозге отмечаются психопатоподобные нарушения личности, астенические расстройства, снижение уровня интеллектуальных процессов. Психопатоподобные нарушения личности характеризуются сужением круга интересов, некоторой пассивностью, иногда наоборот, взрывной раздражительностью и грубостью. Астенические расстройства выражаются в повышенной истощаемости, раздражительной слабости. Если отмечается интеллектуальное снижение, то отмечается снижение критики, беспечность, эйфория, гневливость, слезливость.

ПСИХОПАТИЯ.
Психопатия – в сущности патология, аномалия характера, которая определяют весь психический облик человека, накладывая на его душевный склад свой отпечаток. Психопатии на протяжении жизни не подвергаются резким изменениям и мешают приспособиться к социальной среде.
Патология характера (психопатия) всегда характеризуется тремя признаками (так называемые “критерии Ганнушкина – Кебрикова”): тотальностью; стабильностью; дезадаптацией. Отсутствие хотя бы одного критерия исключает психопатию.
Существует несколько классификаций психопатий по различным признакам. Психопатии можно классифицировать по степени тяжести (тяжелая, выраженная или умеренная) или по причине возникновения (конституциональные, приобретённые или органические).
Разные авторы предлагают разную типологию психопатий и акцентуаций характера. Например, согласно классификации А.Е. Личко, выделяются следующие группы:  гипертимный; циклоидный; лабильный; астено-невротический; сензитивный; психастенический; ши зоидный; эпилептоидный; истероидный; неустойчивый; конформный. Кроме отдельных типов психопатий Личко выделяет также смешанные, например: гипертимно-неустойчивый, сензитивно-психастенический и др.

НЕВРОЗЫ.
Неврозы подходят под определение “пограничные состояния” и относятся к так называемой “малой психиатрии”, которая изучает болезни вне психотического состояния. Эти болезни характеризуются не только малой интенсивностью, но и малой продолжительностью. Понятие “пограничные состояния” включает донозологические невротические расстройства, клинически оформившиеся неврозоподобные реакции и состояния, психопатии, неврозоподобные и психопатоподобные нарушения при соматических заболеваниях и др.
В отличие от психопатии, при неврозах страдает лишь часть личности, сохраняется критическое отношение к болезни, определяющее воздействие принадлежит прижизненным средовым влияниям.
В настоящее время в понятие “невроз” вкладывается разное содержание. Различаются и представления о причинах возникновения неврозов. С позиции бихевиористов, реально существуют лишь отдельные невротические симптомы как результат неправильного научения. В экзистенциальной психологии (Ролло Мэй) вообще не считают неврозы болезнью, а скорее формой отчужденного существования больного. В гуманистической психологии (Карл Роджерс) утверждается, что невроз – это неудовлетворенная потребность в самоактуализации. В направлении “антипсихиатрия” неврозы считаются нормальным поведением в ненормальном обществе. Я считаю, что и такая позиция тоже имеет полное право на существование. Ведь многие исследователи приходят к выводу (хотя, по-моему, достаточно спорному), что количество неврозов увеличивается в связи с техническим развитием общества.
Видный советский психиатр и психолог В.Н. Мясищев полагал, что невроз есть нервно-психическое расстройство, имеющее психогенную (и как правило, конфликтогенную) природу, возникающее вследствие нарушения особо значимых жизненных отношений человека и проявляющееся в специфических феноменах при отсутствии психопатологических явлений. Для неврозов характерны обратимость патологических нарушений вне зависимости от их длительности, психогенная природа (как уже говорилось) и специфичные клинические проявления (преобладание эмоционально-аффективных и соматических расстройств).
Поскольку единый взгляд на происхождение и развитие неврозов отсутствует, соответственно существует и множество их делений по разным признакам: этиологический (вина, фрустрация, агрессия и др), информационный (недостаток/переизбыток информации), по принципу убывания роли факторов среды и возрастания роли факторов личности, по признакам профессии и др. В настоящее время большинство отечественных авторов выделяют три классические формы неврозов: неврастению, истерию и невроз навязчивых состояний.
Неврастения – буквально “слабость нервов”. Ещё И.П. Павлов и А.Г. Иванов-Смоленский выделили три стадии этого заболевания: на начальном этапе наблюдается раздражительность и возбудимость; затем повышается преобладает раздражительная слабость; на заключительной стадии преобладают истощаемость, слабость, вялость, апатия, повышенная сонливость и пониженное настроение.
А. Кемпински говорит, что при неврастении слабость носит характер постоянного чувства усталости. Неврастеник чувствует себя как после тяжелой физической работы или после тяжелого заболевания, жалуясь на мышечные боли, особенно в поясничной области, на сердцебиения, боли в животе, расстройства половой сферы. Головные боли проявляются в виде сжимающего обруча, ощущается внутричерепное давление, сумбур в голове. Отмечаются трудности концентрации внимания и запоминания. С утра характерно чувство усталости, к вечеру – оживление. Больные плохо засыпают, видят кошмарные, поверхностные сны; испытывают раздражительность, злобу, чувство исчерпанности, гнев.
Истерия исторически значительно чаще встречается у женщин. Её называли “великой симулянткой”, так как при истерии проявляются симптомы, характерные для разных соматических заболеваний: очень сильная головная боль, как при опухоли мозга; сердцебиения и эмоциональная возбудимость, как при сердечной недостаточности; припадки, как при эпилепсии. В основе истерии лежат факторы психогенные, эмоционального характера (эмоциональное состояние больного, его травмы, конфликты). Факторы эмоционального характера, действующие на физическое самочувствие, называют конверсией. В симптомах истерической конверсии есть черты экстраверсии, направленные во внешнюю среду. Симптомы истерии проявляются в двигательных, сенсорных и психических нарушениях.
Для невроза навязчивых состояний характерно принуждение. Чем большее оказывается сопротивление этому принуждению, тем сильнее проявляются симптомы. У больного наблюдается стремление к порядку. Нарушение порядка, ритуалов вызывает беспокойство, а ритуал защищает от страха, снижает тревогу. При неврозе навязчивых состояний отмечаются навязчивые мысли, действия, фобии. Навязчивые мысли могут не носить эмоциональной окраски (пересчитывание чисел, повторение услышанного), могут носить экзистенциальный характер. Навязчивые действия – стереотипные движения вопреки воле и разуму, различные ритуалы, отказаться от выполнения которых больные не могут. Навязчивые страхи (фобии): клаустрофобия, агорафобия, эрейтофобия, арахнофобия и др. В возникновении этих страхов могут быть разные психологические предпосылки.

ПСИХОСОМАТИЧЕСКИЕ ЗАБОЛЕВАНИЯ.
Психосоматические заболевания – это физические заболевания или нарушения, причиной возникновения которых является аффективное напряжение (конфликты, недовольство, душевные страдания и др.). Психосоматические реакции могут возникать не только в ответ на психические эмоциональные воздействия, но и на прямое действие раздражителей. Представления, воображение также могут оказывать влияние на соматическое состояние человека.
Нарушения, возникающие в организме под влиянием психических факторов, называют психогенными. Психогенные факторы могут вызывать многочисленные физиологические нарушения в разных органах и системах организма: в сердечно-сосудистой системе, в системе дыхания, в пищеварительном тракте, в сексуальной сфере, в вегетативной системе и т.д. Существуют психические психогенные заболевания: реактивные психозы, неврозы, патохарактерологические формирования личности и психосоматические заболевания.
Своё распространение и развитие психосоматика получила в начале 20-го века, после появления и развития психоанализа. Тогда были зарегистрированы миллионы случаев “функциональных” пациентов, соматические жалобы которых не подтверждались объективными исследованиями, а лечение ортодоксальными медикаментозными средствами было неэффективно. Необходима была коррекция аффективных состояний, нарушенных межличностных отношений больных, то есть психотерапия, психологическое консультирование.
До сих пор отношение к психосоматическим заболеваниям, их происхождению и лечению неоднозначно. Но Э. Берн справедливо заметил, что “не может быть психической медицины, касающейся только психики, соматический медицины, касающейся только тела, и психосоматической медицины, касающейся в некоторых случаях того и другого. Есть лишь один вид медицины, и вся она психосоматическая”.
ТЕМПЕРАМЕНТ.
Проблема, о которой пойдет речь, занимает человечество уже более 25 столетий. Она называется красивым и звучным словом – темперамент. Люди начинаются знакомиться с понятием «темперамент» очень рано. Еще в детстве мы замечаем, что одни из нас более подвижные, веселые настойчивые, а другие медлительные застенчивые, неторопливые в словах и поступках. Именно в этих особенностях и проявляется темперамент.
Известный психолог Мерлин писал: «Представьте себе две реки – одну спокойную, равнинную, другую – стремительную, горную. Течение первой едва заметно, она плавно несет свои воды, у нее нет ярких всплесков, бурных водопадов и брызг. Течение второй – полная противоположность. Река быстро несется, вода в ней грохочет, бурлит и, ударяясь о камни, превращается в клочья пены… Нечто подобное можно  наблюдать и в поведении людей».
Наблюдения показали, что все люди различны не только по внешности, но и по поведению, движениям. Например, если последить за поведением учеников на уроке, то можно сразу заметить разницу в поведении, движениях каждого. У одних неторопливые правильные движения, заметное спокойствие во взгляде, а у других резкие движения, суета в глазах, но большинство из них показывают похожие результаты в развитии. Чем же объясняется такая разница в поведении? Прежде всего темпераментом, который проявляется в любом виде деятельности (игровая, трудовая, учебная, творческая), в походке, жестах, во всем поведении. Индивидуальные психологические особенности личности человека, его темперамент придают своеобразную окраску всей деятельности и поведению.
Темперамент легко определить по скорости движений человека, по темпу его речи, по умению быстро и легко включаться в работу, по отзывчивости на чувства других людей, по умению увлекаться делом, проявляя при этом большую настойчивость и страстность, по суетливости, по желанию общаться с товарищами, по быстроте смены настроений, по смелости и даже по выражению лица и тембру голоса. Приведенные выше примеры подводят к пониманию того, что темперамент является динамической характеристикой человека и что от темперамента зависят психический темп и ритм, быстрота возникновения чувств, их длительность и устойчивость, смекалистость, направленность на определенные контакты с предметами и людьми, на интерес человека к себе или другим.
Темперамент относится к числу таких психологических понятий, о которых "все знают". Давая характеристику своим знакомым, мы то и дело употребляем названия различных темпераментов - об одном утверждаем: "типичный холерик", другого именуем "сангвиником", третьего - "флегматиком", четвертого - "меланхоликом". Да и себя обычно относим к одной из четырех категорий.
Оказывается, чаще всего люди считают себя холериками или сангвиниками. Флегматики попадаются реже, а уж в меланхоличности, как бы стыдясь, редко кто соглашается признаться. Между тем, люди самого различного темперамента могут добиться высоких достижений в одном и том же виде деятельности. Если взять крупнейших писателей, то А.И.Герцен был типичным сангвиником, И.А.Крылов - флегматиком, А.С.Пушкин - холериком, а Н.В.Гоголь - меланхоликом. Примерно в одно и то же время прославили себя на военном поприще выдающиеся русские полководцы - холерик (по версии, с.417 - сангвиник) А.В.Суворов и флегматик М.И.Кутузов. Легко отнести к одному из классических темпераментов и литературных героев - мушкетеров из романов А.Дюма-отца.
Знакомство с понятием и типологией темпераментов позволяет не только удовлетворить познавательный интерес. Знания в этой области необходимы для профессиональной деятельности педагога при выборе индивидуального подхода к процессу обучения,  для руководителей всех уровней при построении тактики  деловых взаимоотношений с подчиненными, при выборе профессии, а также при профессиональном отборе, при общении людей друг с другом, при выработке профессиональных навыков и т.д.

 ИСТОРИЯ ИЗУЧЕНИЯ ТЕМПЕРАМЕНТА.
Учение о темпераменте возникло еще в древности. Слово «темперамент» в переводе с латинского обозначает «надлежащее соотношение частей»; равное ему по значению греческое слово «красис» ввел древнегреческий врач Гиппократ (Y-IY вв. н.э.). Он впервые дал определение понятия «темперамент» и более или менее подробно описал темпераменты. Под темпераментом он понимал анатомо-физиологические  и психологические  индивидуальные особенности человека. Он, а затем Гален, наблюдая индивидуальные особенности поведения людей, сделали попытку данные особенности объяснить. Согласно теории Гиппократа, различия между людьми определяются соотношением основных видов жидкостей в их организме. При правильном их смешении человек бывает здоров, при неправильном - болен. Одна из жидкостей преобладает, что и определяет темперамент человека. По Гиппократу, таковых жидкостей четыре: кровь, два сорта желчи и слизь (или лимфа). У сангвиников преобладает кровь (лат. sanguis), у холериков - желтая желчь (лат. chole),у флегматиков - слизь (лат. phegma). И наконец, меланхолики - это люди с избытком черной желчи (лат. melanos chole). Названия темпераментов сохранились до наших дней.
Дальнейшее развитие учения о темпераменте  происходило в следующих направлениях.
Все более расширялась психологическая характеристика темперамента. Римский врач Гален (II в.), в отличие от Гиппократа, характеризует типы темперамента наряду с физиологическими, психологическими и даже нравственными свойствами.
Немецкий философ И.Кант в конце XYIII в. рассматривает темперамент только как психические свойства. Вплоть до новейшего времени характеристика темперамента оставалась преимущественно психологической. В связи с этим изменяется понятие о типах темперамента. Они характеризуются пропорцией не физиологических, а психических свойств. У Канта – это соотношение  разных чувств и разной степени активности деятельности. Он утверждал, что у сангвиника основное стремление есть стремление к наслаждению, соединенное с легкой возбуждаемостью чувствований и с их малой продолжительностью. Он увлекается всем, что ему приятно. Склонности его непостоянны, и нельзя слишком много на них рассчитывать. Доверчивый и легковерный, он любит строить проекты, но скоро их бросает.
У меланхолика господствующая наклонность есть наклонность к печали. Безделица его оскорбляет, ему все кажется, что им пренебрегают. Его желания носят грустный оттенок, его страдания кажутся ему невыносимыми и выше всяких утешений.
Холерический темперамент обнаруживает замечательную силу в деятельности, энергию и настойчивость, когда находится под влиянием какой-нибудь страсти. Его страсти мгновенно воспламеняются от малейшего препятствия, и его гордость, мстительность, честолюбие, сила его чувств не знают пределов, когда душа его находится под влиянием страсти. Он размышляет мало и действует быстро, потому что такова его воля.
И, наконец, по мнению Канта, чувствования не овладевают флегматиком быстро. Ему не нужно делать над собой больших усилий, чтобы сохранить свое хладнокровие. Для него легче, чем для других, удержаться от скорого решения, чтобы обдумать его прежде. Он трудно раздражается, редко жалуется, переносит свои страдания терпеливо и мало возмущается страданиями других.
У Вундта (конец XIX в.) темперамент – это соотношение скорости и силы  “душевных движений”. В процессе развития учения о темпераменте изменяется  характеристика четырех основных типов темперамента. Пересматривается представление об их количестве. Начиная с Канта стали отличать свойства темперамента  от других индивидуальных психических свойств (характера личности), хотя строгих критериев для такого различения не было предложено.
В истории учений о темпераменте изменялось понимание физиологических основ темперамента.  Выделялось два основных направления: объяснение типов темперамента соотношением деятельности желез внутренней секреции (немецкий психолог Кречмер, американский Шелдон),  или соотношением свойств нервной системы (И.П.Павлов).
С древнейших времен исследователи, наблюдая значительное разнообразие поведения, совпадающие с различиями в телосложении и физиологических функциях, пытались их упорядочивать, каким-то образом их группировать. Так возникли самые различные типологии темпераментов. Наибольший интерес представляют те из них, в которых свойства темперамента, понимаемые как наследственные или врожденные, связывались с индивидуальными различиями в особенностях  телосложения. Эти типологии получили название конституционных типологий. Так наибольшее распространение получила  типология, предложенная Э.Кречмером, который в 1921 г. опубликовал свою знаменитую работу “Строение тела и характер”. Главная его идея заключалась в том, что люди с определенным типом сложения имеют определенные психические особенности. Им было проведено множество измерений частей тела, что позволило ему выделить 4 конституциональных типа:
1. Лептосоматик (астенический тип)- характеризуется хрупким телосложением высоким ростом, плоской грудной клеткой. Плечи узкие, нижние конечности - длинные и худые.
2. Пикник - человек с выраженной жировой тканью, чрезмерно тучный. характеризуется малым или средним ростом, расплывающимся туловищем с большим животом и круглой головой на короткой шее.
3. Атлетик- человек с развитой мускулатурой, крепким телосложением, характерен высокий или средний рост, широкие плечи, узкие бедра.
4. Диспластик - люди с бесформенным, неправильным строением. Индивиды этого типа характеризуются различными деформациями телосложения (например, чрезмерный рост, непропорциональное телосложение).
С названными типами строения тела Кречмер  соотносит 3 выделенных типа темперамента, которые он называет: шизотимик, иксотимик и циклотимик. Шизотимик имеет  астеническое телосложение, он замкнут, склонен к колебаниям эмоций, упрям, малоподатлив к изменению установок и взглядов, с трудом приспосабливается к окружению. В отличие от него иксотимик обладает атлетическим телосложением. Это спокойный маловпечатлительный человек со сдержанными жестами и мимикой, с невысокой гибкостью мышления, часто мелочный. Пикническое телосложение имеет циклотимик, его эмоции колеблются между радостью и печалью, он легко контактирует с людьми и реалистичен во взглядах.
Теория Э.Кречмера была очень распространена в Европе, а  в США приобрела популярность концепция темперамента У.Шелдона, сформулированная в 40-х годах нашего столетия. В основе взглядов Шелдона также лежит предположение о том, что тело и темперамент - это 2 параметра человека, связанных между собой. Структура тела определяет темперамент, который является его функцией. У.Шелдон исходил из гипотезы о существовании основных типов телосложения, описывая которые он заимствовал термины из эмбриологии. Им выделены 3 типа:
1. Эндоморфный (из эндодермы образуются преимущественно внутренние органы);
2. Мезоморфный (из мезодермы образуется мышечная ткань);
3. Эктоморфный   (из эктодермы развивается кожа и нервная ткань).
При этом людям с эндоморфным типом свойственно относительно слабое телосложение с избытком жировой ткани; мезоморфному типу свойственно иметь стройное и крепкое тело, большую физическую устойчивость и силу; а эктоморфному - хрупкий организм, плоскую грудную клетку, длинные тонкие конечности со слабой мускулатурой.
По У. Шелдону, этим типам телосложений соответствуют определенные типы темпераментов, названные им в зависимости от функций определенных органов тела: висцеротония (лат.  viscera- “внутренности”), соматотония (греч. soma - “тело”) и церебротония (лат.  cerebrum - “мозг”).
В психологической науке большинство конституционных концепций стало объектом острой критики. Основной недостаток подобных теорий состоит в том, что в них недооценивается, а иногда просто открыто игнорируется роль среды и социальных условий в формировании психических свойств индивида.
Свойства темперамента, например, социализация пищевой потребности, любовь к компаниям и дружеским излияниям, терпимость и отсутствие сострадания, нельзя считать наследственными свойствами того же порядка, что и телосложение. Известно,  что такие свойства, возникая на основе определенных анатомо-физиологических особенностей индивида, формируются под воздействием воспитания и общественной  среды.
Гормональные теории темперамента односторонне преувеличивают роль желез внутренней секреции и не в состоянии объяснить приспособление темперамента к требованиям деятельности.
На самом деле, давно известна зависимость протекания психических процессов и поведения человека от функционирования нервной системы, выполняющей доминирующую и управляющую роль в организме. Теория связи некоторых общих свойств нервных процессов с типами темперамента была предложена И.П. Павловым и получила развитие и экспериментальное подтверждение в работах его последователей.
Наиболее успешную попытку связать темперамент с особенностями организма человека предпринял русский ученый-физиолог И.П.Павлов, открывший свойства высшей нервной деятельности. В лабораториях Павлова, где на собаках изучали условные рефлексы, обнаружили, что у разных животных условные рефлексы образуются по-разному: у одних они образуются быстро и долго сохраняются, у других же, напротив, медленно и угасают быстро; одни животные могут переносить большие нагрузки при сильных раздражителях, а другие при тех же условиях впадают в тормозное состояние. 
На основе полученных результатов исследований Павлов показал, что в основе каждого из четырех темпераментов лежит то или иное соотношение основных свойств, которое было названо типом высшей нервной деятельности. В отличие от предшественников, он взял для исследования не внешнее строение тела, как это делал немецкий психиатр Кречмер, и не строение сосудов (П.Ф.Лесгафт), а организм как целое и выделил в нем мозг .
Учение И.П.Павлова. Им выделено три основных свойства нервной системы:
1). сила процесса возбуждения и торможения, зависящая от работоспособности нервных клеток;
2). уравновешенность нервной системы, т.е. степень соответствия силы возбуждения силе торможения (или их баланс);
3). подвижность нервных процессов, т.е. скорость смены возбуждения торможением и наоборот.
Сила возбуждения отражает работоспособность нервной клетки. Она проявляется в функциональной выносливости, т.е. в способности выдерживать длительное или кратковременное, но сильное возбуждение, не переходя при этом в противоположное состояние торможения.
Сила торможения понимается как функциональная работоспособность нервной клетки при реализации торможения и проявляется в способности к образованию различных тормозных условных реакций, таких, как угасание и дифференцировка.
Говоря об уравновешенности нервных процессов, И.П.Павлов имел в виду равновесие процессов возбуждения и торможения. Отношение силы обоих процессов решает, является ли данный индивид уравновешенным или неуравновешенным, когда сила одного процесса превосходит силу другого.
Подвижность нервных процессов проявляется в быстроте перехода одного нервного процесса в другой. Подвижность нервных процессов проявляется в способности к изменению поведения в соответствии с изменяющимися условиями жизни. Мерой этого свойства нервной системы является быстрота перехода от одного действия к другому, от пассивного состояния к активному, и наоборот. Противоположностью подвижности является инертность нервных процессов. Нервная система тем более инертна, чем больше времени или усилий требуется, чтобы перейти от одного процесса к  другому.
И.П.Павлов выяснил, что темперамент каждого животного зависит не от одного из свойств, а от их сочетания.  Такое сочетание свойств нервной системы, которое определяет и индивидуальные особенности условно-рефлекторной деятельности и темперамент, он назвал типом нервной системы, или тип нервной деятельности.
И.П.Павлов различал 4  основных типа нервной системы:
1). сильный, уравновешенный, подвижный (“живой” по И.П.Павлову – сангвинический темперамент);
2). сильный, уравновешенный, инертный (“спокойный” по И.П.Павлову – флегматический темперамент);
3). сильный, неуравновешенный тип с преобладанием процесса возбуждения (“безудержный” тип, по И.П.Павлову – холерический темперамент);
4). слабый тип (“слабый”, по И.П.Павлову – меланхолический темперамент).
Выявленные  И.П.Павловым основные комбинации свойств и типы нервной системы, от которых зависит темперамент, являются общими у человека и животных. Поэтому они получили название общих типов. Таким образом, физиологической основой темперамента является  общий тип нервной системы. Павлов связывал  общие типы нервной системы с традиционными типами темперамента (холерик, сангвиник, флегматик и меланхолик), хотя понимал, что должны существовтаь и другие свойства нервной системы, и  другие их комбинации, и, следовательно, другие типы темперамента.
Итак, И.П.Павлов понимал тип нервной системы как врожденный, относительно слабо подверженный изменениям под воздействием окружения и воспитания.
Тип нервной системы – это понятие, которым оперирует физиолог, психолог же пользуется термином темперамент. В сущности, это аспекты одного и того же явления. Именно в этом смысел можно вслед за И.П.Павловым сказать, что темперамент человека есть не что иное, как психическое проявление типа высшей нервной системы.
В 50-е годы были предприняты лабораторные исследования поведения взрослых людей. В работах Б.М.Теплова и В.Д.Небылицына  были расширены представления о свойствах нервной ситемы, открыты два новых свойства неврных процессов: лабильность и динамичность.  Динамичность нервных процессов  - свойство, которое определяет динамичность возбуждения или динамичность торможения (легкость и быстроту образования положительных и тормозных условных рефлексов), лабильность нервных процессов – свойство, определяющее скорость возникновения и прекращения нервных процессов (возбудительного или тормозного процесса).
В отличие от И.П.Павлова найдены и другие комбинации свойств нервной системы. Например, кроме  неуравновешенного типа с преобладанием возбуждения существует неуравновешенный тип с преобладанием торможения и т.д.
Психические свойства темперамента и физиологические свойства нервной системы тесно взаимосвязаны. Биологический смысл этой взаимосвязи заключается в том, что с ее помощью достигается наиболее тонкое, четкое и своевременное приспособление к среде. Там, где  приспособительная функция какого-либо свойства нервной системы не может быть осуществлена при помощи одного присущего ей свойства темперамента, она осуществляется при помощи другого присущего ей свойства темперамента, которое компенсирует первое.  Например, низкая работоспособность слабого типа может иногда компенсироваться  длительным отсутствием эмоционального пресыщения.
Происхождение типов нервной системы и темперамента и его изменение. И.П.Павлов называл общий тип нервной системы генотипом, т.е наследственным типом. Это подтверждается в опытах на селекции животных и при изучении одно- и  разнояйцевых близнецов у человека, воспитывающихся в разных семьях. Несмотря на это, отдельные свойства темперамента в определенных  пределах изменяются в связи с условиями жизни и воспитания (особенно в раннем детстве), вследствие перенесенных болезней, под воздействием бытовых условий и (в подростковом  и даже зрелом возрасте) в зависимости от пережитых психологических конфликтов. Например, при суперопеке родителей ребенок может вырасти трусливым, нерешительным, неуверенным в себе человеком, обидчивым до крайности и ранимым до чрезвычайной степени.
От подобных изменений свойств темперамента следует отличать созревание темперамента. Тип темперамента формируется не сразу, со всеми характерными  для него свойствами. Общие закономерности созревания нервной ситемы накладывают отпечаток и на  созревание типа темперамента. Например, особенностью нервной системы  в предшкольном и дошкольном возрасте  является ее слабость и неуравновешенность, что накладывает отпечаток на свойства темперамента. Некоторые свойства темперамента, зависящие от типа нервной системы, в этом возрасте еще не проявляются в достаточной степени, появляются  несколько позднее, фактически уже в  школьном возрасте.
Основные свойства определенного типа темперамента проявляются постепенно, с возрастом, в зависимости от созревания нервной системы. Этот процесс называется созреванием темперамента.


ПОНЯТИЕ ТЕМПЕРЕМЕНТА.
В природе не существует абсолютно одинаковых человеческих личностей – личность каждого человека неповторима. Однако человек не рождается уже сложившейся личностью. Ею он становится постепенно. Но еще раньше, чем человек становится личностью, у него наблюдаются индивидуальные особенности психики. Последние весьма консервативны, устойчивы. Изменяясь гораздо медленнее, чем известные нам свойства личности, они образуют у каждого человека своеобразную психологическую почву, на которой впоследствии вырастают свойства личности, присущие только данному человеку. Это значит, что психика ребенка не похожа на гладкую доску, где можно писать любые узоры, и что в процессе воспитания и обучения ребенка надо опираться на имеющиеся у него от рождения свойства. Такими устойчивыми  и присущими человеку от рождения свойствами являются свойства темперамента. К свойствам темперамента относятся прежде всего врожденные и индивидуально-своеобразные психические свойства. Свойства темперамента есть те природные свойства, которые определяют динамическую сторону психической деятельности. От темперамента зависит  характер протекания психической деятельности, а именно:
1). скорость возникновения психических процессов и их устойчивость (например, скорость восприятия, быстрота ума, длительность сосредоточения внимания);
2). психический темп и ритм;
3). интенсивность психических процессов (например, сила эмоций, активность воли);
4). направленность психической деятельности на какие-то определенные объекты (например, постоянное стремление человека к контактам с новыми людьми, к новым впечатлениям от реальной действительности или обращенность человека к самому себе, к своим идеям и образам).
Динамика психической деятельности зависит также от мотивов и психических состояний. Любой человек, независимо от особенностей его темперамента, при наличии интереса работает энергичнее и быстрее, чем при его отсутствии. У любого человека радостное событие вызывает подъем душевных и физических сил, а несчастье – падение их.
Но свойства темперамента, в отличие от мотивов и психических состояний проявляются  у него одним и тем же образом. Например, при наличии высокой тревожности как свойства темперамента студент волнуется перед сдачей экзамена,  проявляет беспокойство перед проведением урока во время педагогической практики, находится в тревожном ожидании старта на соревнованиях и т.д. Темперамент проявляется у человека в очень различной обстановке: в том, как он  общается с людьми, как радуется и огорчается, как работает и отдыхает. Свойства темперамента наиболее устойчивы и постоянны по сравнению с другими психическими особенностями человека. Специфика темперамента заключается также в том, что  различные свойства темперамента данного человека не случайно сочетаются друг с другом, а закономерно связаны между собой, образуя определенную организацию, характеризующую тип темперамента.
Таким образом, под темпераментом следует понимать индивидуально-своеобразные свойства психики, определяющие динамику психической деятельности человека, которые одинаково проявляются в разнообразной деятельности независимо от ее содержания, целей, мотивов, остаются постоянными в зрелом возрасте и в своей взаимной связи характеризуют тип темперамента.  В данном определении центральное место занимают свойства темперамента,  их постоянство в течение жизни и при различных обстоятельствах, при этом несколько на задний план отступает динамика психической деятельности, определяемая данными свойствами. Определение не содержит указаний на происхождение темперамента (врожденные или приобретенные  свойства психики).
Существуют несколько иные определения темперамента и его свойств.
Темпераментом называют совокупность свойств, характеризующих динамические особенности протекания психических процессов и поведения человека, их силу, скорость, возникновение, прекращение и изменение. В данном определении основной акцент сделан на динамические особенности протекания психических процессов и поведения, оно содержит указание на эти особенности (сила, скорость и т.д.), однако не обозначает, какое значение имеют эти особенности для человека.. 
Темперамент – это психическое свойство личности, характеризующееся динамикой протекания психических процессов. В данном источнике в определении темперамента сделан акцент на темперамент как психическое свойство личности, а затем осуществлен переход к динамике протекания психических процессов как основной характеристике темперамента.
Темперамент – это врожденные особенности человека, которые обсуловливают динамические характеристики интенсивности и скорости реагирования, степени эмоциональной возбудимости и уравновешенности, особенности приспособления к окружающей среде. В данном определение обращено внимание на  генетически обусловленную природу темперамента,  связь темперамента с особенностями   приспособления к окружающей среде. Определение  не содержит терминов “динамика психических процессов”, “психические свойства”, в нем говорится о характеристиках реагирования  и его свойствах (интенсивность, скорость) без уточнения природы этого реагирования, Только по признакам определения “степень эмоциональной возбудимости и уравновешенности” становится более понятным, что речь идет   о психических процессах.
Темперамент есть не что иное как наиболее общая характеристика  импульсно-динамической стороны поведения человека, выражающаяся преимущественно свойствами нервной деятельности.
В данном определении основной акцент смещен на поведение человека и его характеристики, обусловленные свойствами нервной деятельности.
При рассмотрении Немовым Р.С. темперамента как психобиологической категории  со ссылкой на работы В.М.Русалова им высказывается точка зрения, что свойства темперамента не являются полностью ни врожденными, ни зависимыми от среды. Он считает, что генетически заданные свойства темперамента в процессе взаимодействия со средой трансформируются, приобретая  новое качество.

В литетаруте разнообразны  подходы к описанию свойств темперамента.
В курсе лекций Е.И.Рогова  рассматриваются сензитивность, реактивность, активность,  соотношение реактивности и активности, пластичность и ригидность, темп реакций, экстраверсия и интроверсия, эмоциональная возбудимость как свойства темперамента, позволяющие выделить 4 основных типа темперамента (см. их характеристику  в разделе “Типология темпераментов”).
Немов Р.С.  со ссылкой на работы  В.М.Русалова  выделяет  при психофизиологической оценке темперамента четыре компоненты: эргичность, пластичность, скорость и эмоциональность. При анализе  свойств темперамента он обращает внимание на то, что каждое из выделенных свойств темперамента должно рассматриваться отдельно, т.к. в деятельности и общении они  проявляются по-разному. Он описывает свойства темперамента следующим образом.
Свойства темперамента по источнику.  К свойствам темперамента можно отнести те отличительные индивидуальные признаки человека, которые определяют собой динамические аспекты всех его видов деятельности, характеризуют особенности протекания психических процессов, имеют более или менее устойчивый характер, сохраняются в течение длительного времени, проявляясь вскоре после рождения (после того, как центральная нервная система приобретает специфически человеческие формы). Считают, что  свойства темперамента определяются в основном свойствами нервной системы человека.
Советский психофизиолог В.М. Русалов, опираясь на новую концепцию свойств нервной системы, предложил на ее основе более современную трактовку свойств темперамента. Исходя из теории функциональной системы П. К. Анохина, включающей четыре блока хранения, циркулирования и переработки информации (блок афферентного синтеза, программирования (принятия решений), исполнения и обратной связи), Русалов выделил четыре связанные с ними свойства темперамента, отвечающие за широту или узость афферентного синтеза (степень напряженности взаимодействия организма со средой), легкость переключения с одной программы поведения на другую, скорость исполнения текущей программы поведения и чувствительность к несовпадению реального результата действия с его акцептором.
В соответствии с этим традиционная психофизиологическая оценка темперамента изменяется и вместо двух параметров — активности и чувствительности — включает уже четыре компонента: эргичность (выносливость), пластичность, скорость и эмоциональность (чувствительность). Все эти компоненты темперамента, по мнению В. М. Русалова, биологически и генетически обусловлены. Темперамент зависит от свойств нервной системы, а они в свою очередь понимаются как основные характеристики функциональных систем, обеспечивающих интегративную, аналитическую и синтетическую деятельность мозга, всей нервной системы в целом.
Темперамент — это психобиологическая категория в том смысле слова, что его свойства не являются полностью ни врожденными, ни зависимыми от среды. Они, по выражению автора, представляют собой «системное обобщение» первоначально генетически заданных индивидуально-биологических свойств человека, которые, «включаясь в самые разные виды деятельности, постепенно трансформируются и образуют независимо от содержания самой деятельности обобщенную, качественно новую индивидуально устойчивую систему инвариантных свойств».
В соответствии с двумя основными видами человеческой деятельности — предметной деятельностью и общением — каждое из выделенных свойств темперамента должно рассматриваться отдельно, поскольку предполагается, что в деятельности и общении они проявляются по-разному.
Еще на одно обстоятельство, характеризующее связь темперамента со свойствами нервной системы, следует обратить внимание. Психологической характеристикой темперамента являются не сами по себе свойства нервной системы или их сочетание, а типичные особенности протекания психических процессов и поведения, которые данные свойства порождают.
Рассмотрим эти свойства применительно к познавательным процессам, предметной деятельности и общению человека. В числе соответствующих свойств можно включить активность, продуктивность, возбудимость, тормозимость и переключаемость.
Активная сторона восприятия, внимания, воображения, памяти и мышления характеризуется, соответственно, тем, насколько человек в состоянии сосредоточить, сконцентрировать свое внимание, воображение, память и мышление на определенном объекте или его аспекте. Темп проявляется в том, насколько быстро работают соответствующие психические процессы. Например, один человек запоминает, припоминает, рассматривает, представляет, думает над решением задачи быстрее, чем другой.
Продуктивность всех перечисленных познавательных процессов может быть оценена по их продуктам, по результатам, полученным в течение определенного отрезка времени. Продуктивность выше там, где за одно и то же время удается больше увидеть, услышать, запомнить, припомнить, представить, решить. Не следует смешивать продуктивность с работоспособностью. Человек, обладающий высокопродуктивными (в указанном смысле слова) познавательными процессами, вовсе не обязательно имеет повышенную работоспособность, т. е. умение в течение длительного времени поддерживать заданный темп работы.
Возбудимость, тормозимость и переключаемость характеризуют быстроту возникновения, прекращения или переключения того или иного познавательного процесса с одного объекта на другой, перехода от одного действия к другому. Например, одним людям требуется больше, чем другим, времени для того, чтобы включиться в умственную работу или переключиться с размышления над одной темой на другую. Одни люди быстрее запоминают информацию или припоминают ее, чем другие. Здесь также следует иметь в виду, что указанные различия не определяют способности людей.
Применительно к предметной деятельности активность означает силу и амплитуду связанных с ней движений. Они у активного человека инстинктивно более широки, чем у менее активного. Например, повышенная темпераментная активность в спорте порождает у спортсмена более широкие и сильные движения, включенные в различные упражнения, чем у того, у кого это свойство темперамента выражено слабо. Более активный человек имеет более размашистый почерк, буквы у него более высоки, а расстояние между ними более значительно, чем у менее активного индивида. Человеку с повышенной активностью труднее дается выполнение слабых, тонких,  небольших по амплитуде движений, в то время как человеку с пониженной активностью труднее бывает выполнять сильные и размашистые движения.
Темп работы в предметной деятельности определяется числом операций, действий, движений, выполняемых за единицу времени. Один человек предпочитает работать в быстром,  другой – в медленном темпе.
     От активности и темпа работы зависит продуктивность действий,  связанных с движениями, если никаких дополнительных требований, кроме частоты и интенсивности, к соответствующим действиям не предъявляется.
В общении людей обсуждаемые свойства темперамента проявляются аналогичным образом, только в данном случае они касаются вербального и невербального взаимодействия человека с человеком. У индивида с повышенной активностью речь, мимика, жесты, пантомимика более ярко выражены, чем у человека с пониженной активностью. Более активные люди обладают, как правило, и более сильным голосом. Темп их речи, равно как и темп эмоционально экспрессивных движений, довольно высок.
Значительно различается стиль общения у сильно и слабо возбудимых людей. Первые реагируют быстрее, легче входят в контакт, лучше адаптируются в общении, чем вторые. Тормозимые индивиды легче прекращают общение, менее словоохотливы, чем те, чьи тормозные реакции замедленные. Эти последние нередко отличаются тем, что много говорят, не отпускают собеседника и создают впечатление надоедливости. Они с трудом переключаются в общении с одной темы на другую, с одного человека на другого. «Продуктивность» их общения, т. е. способность сообщить и воспринять информацию за единицу времени, также больше, чем у людей противоположного типа — малоактивных и обладающих невысоким темпом.

ТИПОЛОГИЯ ТЕМПЕРАМЕНТА.

Понятие о типе темперамента.
Под типом темперамента принято понимать определенную совокупность психологических свойств, закономерно связанных между собой и общих у данной группы людей.
Степень проявления различных свойств темперамента у разных людей одного и того же типа темперамента может быть различна, но определенное соотношение этих свойств постоянно.
Взаимная связь свойств, характерная для каждого типа темперамента, проявляется также в том, что  качественная характеристика каждого отдельного свойства зависит от всех остальных свойств типа темперамента. Например, несдержанность, как известно, зависит от силы нервных процессов и их уравновешенности. Неуравновешенность, т.е. преобладание возбуждения над торможением возможна при различной выраженности силы нервной системы. Несдержанность человека, у которого сильное возбуждение преобладает над сильным не менее сильным торможением, - это страстная безудержность. Несдержанность человека, у которого слабое возбуждение преобладает над еще более слабым торможением, имеет характер истерической неуравновешенности.

Свойства темперамента, определяющие психологическую характеристику типов темпераментов
Психологическая характеристика типов темпераментов определяется следующими основными его свойствами.
Сензитивность. Определяется тем, какова сила наименьших воздействий, необходимая для возникновения какой-либо психической реакции человека, и какова скорость возникновения этой реакции.
Реактивность. Определяется тем, какова степень непроизвольности реакций на внешние или внутренние возднйствия одинаковой силы (критическое замечание, обидное слово, угроза, резкий и неожиданный звук).
Активность.  Определяется тем, с какой степенью активности (энергичности) человек воздействует на внешний мир и преодолевает препятствия при осуществлении целей. Сюда относятся целенаправленность и настойчивость в достижении цели, сосредоточенность внимания в длительной работе и т.д.
Соотношение реактивности и активности. Определяется по тому, от чего в большей степени зависит деятельность человека: от случайных внешних или внутренних обстоятельств (от настроения, желания, случайных событий) или от целей, намерений, стремлений, убеждений человека.
Темп реакций. Определяют по скорости протекания различных психических реакций и процессов: скорости движений, темпу речи, находчивости, скорости запоминания, быстроте ума.
Пластичность и противоположное ей качество – ригидность. Об этом свойстве мы судим по тому, насколько легко и гибко приспосабливается человек к внешним воздействиям (пластичность) или, наоборот, насколько инертны и косны его поведение, привычки, суждения (ригидность).
Экстраверсия и противоположное ей качество интроверсия. Определяют по тому,  от чего преимущественно зависят реакции и деятельность человека – от внешних впечатлений, возникающих в данный момент (экстравертированность) или от образов, представлений, мыслей, связанных с прошлым и будущим (интровертированность).
Эмоциональная возбудимость. Определяют по тому, насколько слабое воздействие необходимо для возникновения эмоциональной реакции и с какой скоростью она возникает.

ТИПЫ ТЕМПЕРАМЕНТА.
Учитывая все перечисленные свойства, Е.И.Рогов со ссылкой на Я.Стреляу дает следующие  характеристики основных классических типов темперамента), которые по ходу рассмотрения будут сопоставляться с другими литературными источниками. 
САНГВИНИК (по Рогову). Человек с повышенной реактивностью, но при этом активность и реактивность у него уравновешены. Он живо, возбужденно откликается на все, что привлекает его внимание, обладает живой мимикой и выразительными движениями. По незначительному поводу он хохочет, а несущественный факт может его рассердить. По его лицу легко угадать его настроение, отношение к предмету или человеку. У него высокий порог чувствительности, поэтому он не замечает очень слабых звуков и световых раздражителей. Обладая повышенной активностью и будучи очень энергичным и работоспособным, он активно принимается за новое дело и может долго  работать не утомляясь. Способен быстро сосредоточиться, дисциплинирован, при желании может сдерживать проявление своих чувств и непроизвольные реакции. Ему присущи быстрые движения, гибкость ума, находчивость, быстрый темп речи, быстрое включение в новую работу. Высокая пластичность проявляется в изменчивости чувств, настроений, интересов и стремлений. Сангвиник легко сходится с новыми людьми, быстро привыкает к новым требованиям и обстановке. Без усилий не только переключается с одной работы на другую, но и переучивается, овладевая новыми навыками. Как правило, он в большей степени откликается на внешние впечатления, чем на субъективные образы и представления о прошлом и будущем, экстраверт.
Сангвинический темперамент деятельности (по Немову) характеризует человека весьма веселого нрава. Он представляется оптимистом, полным надежд, юмористом, шутником, балагуром. Он быстро воспламеняется, но столь же быстро остывает, теряет интерес к тому, что совсем еще недавно его очень волновало и притягивало к себе, т.е. он – человек с сильной, уравновешенной, подвижной нервной системой, обладает быстрой скоростью реакции; подвижность его нервной системы обуславливает изменчивость чувств, привязанностей, интересов, взглядов. Сангвиник много обещает, но не всегда сдерживает свои обещания. Он легко и с удовольствием вступает в контакты с незнакомыми людьми, является хорошим собеседником, все люди ему друзья. Его отличает доброта, готовность прийти на помощь. Напряженная умственная или физическая работа его быстро утомляет.
Таким образом, Рогов и Немов, сходно характеризуя сангвиника в процессе общения, по-разному оценивают  его  работоспособность: первый считает, что сангвиник может работать долго, не утомляясь, второй  указывает на быструю утомляемость сангвиника и потерю им интереса к делу.
Это противоречие разрешает Крутецкий, указывающий на то, что при правильном воспитании сангвиника отличает высокоразвитое чувство коллективизма, отзывчивость, активное отношение к учебной работе, труду и общественной жизни. При неблагоприятных условиях, когда отсутствует систематическое, целенаправленное воспитание, у сангвиника могут проявляться легкомысленное, беззаботное и беспечное  отношение к делу, разбросанность, неумение и нежелание доводить дело до конца, несерьезное отношение к учению, труду, другим людям, переоценка себя и своих возможностей.

ХОЛЕРИК (по Рогову). Как и сангвиник, холерик  отличается малой чувствительностью, высокой реактивностью и активностью. Но у холерика реактивность явно преобладает над активностью, поэтому он необуздан, несдержан, нетерпелив, вспыльчив. Он менее пластичен и более инертен, чем сангвиник. Отсюда - большая устойчивость стремлений и интересов, большая настойчивость, возможны затруднения в переключении внимания, он скорее экстраверт.
Холерический темперамент деятельности (по Немову) характеризует вспыльчивого человека. О таком человеке говорят, что он слишком горяч, несдержан. Вместе с тем такой индивид быстро остывает и успокаивается, если ему уступают, идут навстречу. Его движения порывисты, но непродолжительны. Нервная система определяется преобладанием возбуждения над торможением; неуравновешенность его нервной системы предопределяет цикличность в смене его активности и бодрости.
По Немову, характеристика холерика дополняет ту, что дана Роговым, она является более психологической. 
ФЛЕГМАТИК (по Рогову) обладает высокой активностью, значительно преобладающей над малой реактивностью, малой чувствительностью и эмоциональностью. Его трудно рассмешить и опечалить - когда вокруг громко смеются, он может оставаться невозмутимым. При больших неприятностях остается спокойным. Обычно  у него бедная мимика, движения невыразительны и замедленны, так же, как речь. Он ненаходчив, с трудом переключает внимание и приспосабливается к новой обстановке, медленно перестраивает навыки и привычки. При этом он энергичен и работоспособен. Отличается терпеливостью, выдержкой, самообладанием. Как правило, он трудно сходится с новыми людьми, слабо откликается на внешние впечатления, интроверт.
Флегматический темперамент деятельности (по Немову) относится к хладнокровному человеку. Он выражает собой скорее склонность к бездеятельности, чем к напряженной, активной работе. Такой человек медленно приходит в состояние возбуждения, но зато надолго. Это заменяет ему медлительность вхождения в работу. У него сильная, уравновешенная, но инертная нервная система.
Данные определения несколько по-разному оценивают рабочие качества флегматика: в первом случае делается упор на его работоспособность, во втором – на его большую склонности к безделью, чем к работе.  Вновь эти противоречния снимает Крутецкий. Он пишет, что при правильном воспитании у флегматика легко формируются такие черты как усидчивость, деловитость, настойчивость. Но в неблагоприятных обстоятельствах у него могут развиться вялость, инертность, пассивность, лень. Иногда у человека этого темперамента может  развиться безразличное, равнодушное  отношение к труду, окружающей жизни, людям и даже самому себе.
МЕЛАНХОЛИК (по Рогову). Человек с высокой чувствительностью и малой реактивностью. Повышенная чувствительность при большой инертности   приводит к тому, что незначительный повод может вызвать у него слезы, он чрезмерно обидчив, болезненно чувствителен. Мимика и движения его невыразительны, голос  тихий, движения бедны. Обычно он неуверен в себе, робок, малейшая трудность заставляет его опускать руки. Меланхолик   неэнергичен, ненастойчив, легко утомляется и мало работоспособен. Ему присущее легко отвлекаемое и неустойчивое внимание и замедленный темп всех психических процессов. Большинство меланхоликов - интроверты.
Немов при характеристике меланхолического темперамента деятельности ссылается на  Канта: этот темперамент свойствен человеку противоположного, в основном мрачного настроя. Такой человек обычно живет сложной и напряженной внутренней жизнью, придает большое значение всему, что его касается, обладает повышенной тревожностью и ранимой душой, что показывает на слабую нервную систему. Он обладает повышенной чувствительностью даже к слабым раздражителям, а сильный раздражитель уже может вызвать «срыв», растерянность. Такой человек нередко бывает сдержанным и особенно контролирует себя при выдаче обещаний. Он никогда не обещает того, что не в состоянии сделать, весьма страдает от того, что не может выполнить данное обещание, даже в том случае, если его выполнение непосредственно от него самого мало зависит.
Крутецкий  дополняет, что в привычной и спокойной обстановке люди с таким темпераментом чувствуют себя спокойно и работают продуктивно. В благоприятных условиях, при правильном воспитании обнаруживаются ценнейшие качества личности меланхолика. Его впечатлительность, тонкая эмоциональная чувствительность, острая восприимчивость окружающего мира позволяют ему добиваться больших успехов в искусстве – музыке, рисовании, поэзии. Меланхолики часто отличаются мягкостью, тактичностью, деликатностью и отзывчивостью: кто сам раним, тот обычно тонко чувствует и боль, которую сам причиняет другим людям.   

В источнике  дана иллюстированная на конкретных примерах  характеристика типов темперамента  учащихся-подростков.
Сангвиник.
Пример. Сережа Т., ученик 6 класса, 13 лет.
Очень живой, непоседливый подросток. На уроке ни минуты не сидит спокойно, постоянно меняет позу, вертит что-либо в руках, разговаривает с соседом. Быстрая походка вприпрыжку, быстрый темп речи. Очень впечатлителен и легко увлекается. С увлечением и возбужденно рассказывает о просмотренном фильме, прочитанной книге. Его легко заинтересовать и уроком: он живо откликается на каждый новый факт или  новую задачу. Вместе с тем, его интересы и увлечения очень непостоянны и неустойчивы. Увлекшись новым делом, мальчик легко охладевает к нему.
У него очень живое, подвижное, выразительное  лицо. По его лицу легко угадать, каково его настроение, каково его отношение к предмету или человеку. На интересных для него уроках истории, литературы он проявляет большую настойчивость, энергию и работоспособность. На «неинтересных» уроках, например немецкого языка, совершенно не слушает учителя, разговаривает с соседями, зевает. Чувства и настроения его очень изменчивы. Получив двойку, он готов расплакаться и с трудом сдерживает себя, Однако не проходит и получаса, как он совершенно забывает о плохой отметке и в перемену бурно и весело носится по коридорам. Несмотря на его живость и непоседливость, его легко дисциплинировать. У опытного учителя географии Сережа прекрасно сидит на уроках и никогда не мешает работе класса. Легко привыкает к новой обстановке и новым требованиям. Первый год учась в новой школе, легко привык к новым учителям,  сошелся с ребятами, вошел в актив класса.
Повышенная реактивность у Сережи проявляется в том, что он живо и с большим возбуждением откликается на все привлекающее его внимание, очень впечатлителен. Повышенная активность проявляется в большой настойчивости, энергии, часто тянет руку на уроке, энергично принимается за новое дело. Об уравновешенности активности и реактивности свидетельствует то, что мальчика легко дисциплинировать, он может сдержать свои реакции и проявление чувств. Высокий тип реакции проявляется в быстрых движениях, походке вприпрыжку, быстром темпе речи. О высокой пластичности поведения можно судить потому, что Сережа легко привыкает к новой обстановке, к новым людям, быстро переключается с одной работы на другую. Экстравертированность проявляется в большой отзывчивости на непосредственные внешние впечатления.

Холерик.
Пример. Саша П., ученик 6 класса, 13 лет.
Выделяется среди одноклассников своей порывистостью. Увлекшись рассказом учителя, легко  приходит в состояние крайнего возбуждения и прерывает рассказ различными восклицаниями, На любой вопрос преподавателя готов отвечать не подумав и потому часто отвечает невпопад. В досаде и раздражении легко выходит из себя и вступает в драку. Объяснение учителя слушает очень сосредоточенно, не отвлекаясь. Так же  сосредоточенно выполняет классную и домашнюю работу. На переменах никогда не сидит на месте, бегает по коридору или борется с кем-нибудь. Пишет быстро, размашисто, почерк неровный. Очень выразительное лицо. В  выполнении общественных поручений, а также в спортивных занятиях проявляет настойчивость. Его интересы и увлечения довольно постоянны и устойчивы. Не теряется при возникающих трудностях и с большой энергией их преодолевает».
Для Саши характерна высокая реактивность и активность, быстрый темп реакций, Реактивность преобладает над активностью. Поэтому  он несдержан, вспыльчив, легко выходит из себя, нетерпелив.  Он менее пластичен и более региден, чем Сережа, отсюда большая устойчивость и постоянство его интересов.
Флегматик.
Пример. Аида Н., ученица 9 класса, 16 лет. В классе сидит спокойно. Ее болтливая соседка во время урока разговаривает с девочкой, сидящей за другой партой, но не с Аидой, т.к. Аида не отвечает ей. И вне урока девочка молчалива и первая не начинает разговор. Ее трудно рассмешить, или растрогать, или рассердить. Когда все в классе громко смеются по –поводу комичной интонации голоса отвечающего, Аида лишь молча на него посмотрит. После большой неприятности – узнав, что будет оставлена на второй год, - она продолжает спокойно работать. Когда она плачет, лицо ее остается совершенно неподвижным и только по слезам можно догадаться, что девушка огорчена. Она очень нетороплива и медлительна в походке и движениях. На вопросы учителя она отвечает не сразу, и иногда учитель, не дождавшись ее ответа (хотя урок она знает), вызывает другую. С подругами сходится трудно, в то же время очень привязчива; не может забыть подруг и учительниц из прежней школы, в которой она училась раньше, и продолжает их навещать. Переход из одной школы в другую пережила очень тяжело – хотела бросить учебу.
У Аиды малая реактивность. Это проявляется в том, что ее трудно рассмешить или рассердить. Именно малой эмоциональной возбудимостью объясняется ее невозмутимость, когда все в классе смеются и ее спокойствие при большой неприятности. Преобладание высокой активности над малой реактивностью  определяет терпеливость, выдержку, самообладание. Психический темп замедленный – движения девушки неторопливы, на вопросы отвечает не сразу. Малая пластичность и большая ригидность объясняют тяжелые переживания по поводу перехода из одной школы в другую. Интровертированность проявляется в том, что Аида не может забыть подруг и учителей из прежней школы – с трудом реагирует на внешние впечатления и находится под впечатлением образов памяти.
Меланхолик.
Пример. Коля М., ученик 6 класса, 13 лет.
На уроках спокоен, сидит всегда в одном и том же положении, что-нибудь вертит к руках, настроение меняется от  очень незначительных причин. Он болезненно чувствителен. Когда учитель пересадил его с одной парты на другую, Коля обиделся, долго размышлял, почему его пересадили, и на всех уроках сидел расстроенный и подавленный. Вместе с тем, чувства у него пробуждаются  медленно. При посещении представления в цирке он долго сидит молча с неподвижным лицом и лишь постепенно начинает оттаивать: улыбается, смеется, вступает в разговор с соседями. Легко теряется. Стоит учителю сделать ему самое мягкое замечание, как мальчик смущается, голос его становится глухим, тихим. Очень сдержан  в выражении чувств. Получив «двойку», нисколько не изменившись в лице, идет на место и садится, но дома, по словам родителей, долго не может успокоиться, не в состоянии приняться за работу, теряет всякую веру в себя. Отвечает на уроке неуверенно, даже когда хорошо знает урок. Свои способности и знания оценивает очень низко, тогда как в действительности они выше среднего уровня. Если при выполнении какого-либо учебного задания встречаются  трудности, Коля легко опускает руки, теряется и не доводит дело до конца. Движения вялые, слабые, говорит медленно, несколько тягуче.
Каждый из представленных типов темперамента сам по себе не является ни хорошим, ни плохим (если не связывать темперамент и характер). Проявляясь в динамических особенностях психики и поведения человека, каждый тип темперамента может иметь достоинства и недостатки. Люди сангвинического темперамента обладают быстрой реакцией, легко и скоро приспосабливаются к изменяющимся условиям жизни, обладают повышенной работоспособностью, особенно в начальный период работы, но зато концу снижают работоспособность из-за быстрой утомляемости и падения интереса. Напротив, те, кому свойствен темперамент меланхолического типа, отличаются медленным вхождением в работу, но зато и большей выдержкой. Их работоспособность обычно выше в середине или к концу работы, а не в начале. В целом же производительность и качество работы у сангвиников и меланхоликов примерно одинаковы, а различия касаются в основном только динамики работы в разные ее периоды.
Холерический темперамент имеет то достоинство, что позволяет сосредоточить значительные усилия в короткий промежуток времени. Зато  при длительной работе человеку с таким темпераментом не всегда хватает выдержки. Флегматики, напротив, не в состоянии быстро собраться и сконцентрировать усилия, но взамен этого обладают ценной способностью долго и упорно работать, добиваясь поставленной цели. Тип темперамента человека необходимо принимать в расчет там, где работа предъявляет особые требования к указанным динамическим особенностям деятельности.
Е.И.Рогов  заключает, что  тип темперамента у человека врожденный, а от каких именно свойств его врожденной организации он зависит, еще до конца не выяснено. Однако из комментариев Крутецкого следует, что воспитание человека (или его ошибки) с одним и тем же  темпераментом может приводить к различным последствиям при  формирование его как личности.




РОЛЬ ТЕМПЕРАМЕНТА В ДРУДОВОЙ И УЧЕБНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЧЕЛОВЕКА.

Темперамент и деятельность.
Динамические черты личности человека выступают не только во внешней манере поведения, не только в движениях - они проявляются и в умственной сфере, в сфере побуждения, в общей работоспособности. Естественно, особенности темперамента сказываются в учебных занятиях и в трудовой деятельности. Но главное заключается в том, что различия по темпераментам - это различия не по уровню возможности психики, а по своеобразию ее проявлений.
Установлено отсутствие зависимости между уровнем достижений, т.е. конечным результатом действий, и  особенностями темперамента, если деятельность протекает в условиях, которые можно определить как нормальные. Таким образом, независимо от степени подвижности или реактивности индивида в  нормальной, несстрессовой ситуации результаты деятельности в принципе будут одинаковыми, поскольку уровень достижений будет зависеть главным образом от других факторов, в особенности от уровня мотивации и способностей. Вместе с тем исследования, устанавливающие эту закономерность, показывает, что в зависимости от темперамента изменяется способ осуществления самой деятельности.
В зависимости от особенностей темперамента люди различаются не конечным результатом действий, а способом достижения результатов.  Были проведены исследования с целью установить зависимость между способом выполнения действий и особенностями темперамента. В этих исследованиях рассматривался индивидуальный стиль деятельности как путь к достижению результатов или способ решения определенной задачи, обусловленной главным образом типом нервной системы. Результаты исследований подавляющего большинства авторов, независимо от особенностей исследуемых групп и экспериментальных ситуаций, в которых изучался типичный для данных индивидов способ выполнения действий, показывают, что именно тип нервных процессов, оказывает существенное влияние на формирование определенного стиля деятельности.
Перед сангвиником следует непрерывно ставить новые, по возможности интересные задачи, требующие от него сосредоточенности и напряжения. Необходимо постоянно включать его активную деятельность и систематически поощрять его усилия.
Флегматика нужно вовлечь в активную деятельность и заинтересовать. Он требует к себе систематического внимания. Его нельзя переключать с одной задачи на другую. В отношении меланхолика недопустимы не только резкость, грубость, но и просто повышенный тон, ирония.  Он требует особого внимания, следует вовремя хвалить его за проявленные успехи, решительность и вол. Отрицательную оценку следует использовать как можно  осторожнее, всячески смягчая ее негативное действие. Меланхолик - самый чувствительный и ранимый тип с ним надо быть предельно мягким и доброжелательным.
От темперамента зависит, каким способом человек реализует свои действия, но при этом не зависит их содержательная сторона. Темперамент проявляется в особенностях протекания психических процессов. Влияя на скорость воспоминания и прочность запоминания, беглость мыслительных операций, устойчивость и переключаемость внимания.

ТЕМПЕРАМЕНТ ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ СТИЛЬ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.
Определенное сочетание свойств темперамента, проявляющееся в познавательных процессах, действиях и общении человека, определяет его индивидуальный стиль деятельности. Он представляет собой систему зависящих от темперамента динамических особенностей деятельности, которая содержит приемы работы, типичные для данного человека.
Индивидуальный стиль деятельности не сводится к темпераменту, он определяется и другими причинами, включает умения и навыки, сформировавшиеся под влиянием жизненного опыта. Индивидуальный стиль деятельности можно рассматривать как результат приспособления врожденных свойств нервной системы и особенности-организма человека к условиям выполняемой деятельности. Это приспособление должно обеспечить достижение наилучших результатов в деятельности с наименьшими затратами.
То, что мы, наблюдая за человеком, воспринимаем как признаки его темперамента (разнообразные движения, реакции, формы поведения), часто является отражением не столько темперамента, сколько индивидуального стиля деятельности, особенности которого могут совпадать и расходиться с темпераментом.
Ядро индивидуального стиля деятельности определяет комплекс имеющихся у человека свойств нервной системы. Среди тех особенностей, которые относятся к самому индивидуальному стилю деятельности, можно выделить две группы:
1.  Приобретаемые в опыте и носящие компенсаторный характер по отношению к недостаткам индивидуальных свойств нервной системы  человека.
2. Способствующие максимальному использованию имеющихся у человека задатков и способностей, в том числе полезных свойств нервной системы.


ТЕМПЕРАМЕНТ И ЛИЧНОСТЬ.
Личность и темперамент связаны между собой таким образом, что темперамент выступает в качестве общей основы многих других личностных свойств, прежде всего характера. Он, однако, определяет лишь динамические проявления соответствующих личностных свойств.
От темперамента зависят такие свойства личности, как впечатлительность, эмоциональность, импульсивность и тревожность. Впечатлительность —это сила воздействия на человека различных стимулов, время их сохранения в памяти и сила реакции на них. Одни и те же стимулы на впечатлительного человека оказывают большее воздействие, чем на недостаточно впечатлительного. Впечатлительный человек, кроме того, дольше помнит соответствующие воздействия и дольше сохраняет реакцию на них. Да и сила соответствующей реакции у него значительно больше, чем  у менее впечатлительного индивида.
Эмоциональность – это скорость и глубина эмоциональной реакции человека на те или иные события. Эмоциональный человек придает большую значимость тому, что происходит с ним и вокруг него. У него гораздо более, чем у неэмоционального человека, выработаны всевозможные телесные реакции, связанные с эмоциями. Эмоциональный индивид — это тот, кто почти никогда не бывает спокойным, постоянно находится во власти каких-либо эмоций, в состоянии повышенного возбуждения или, напротив, подавленности.
Импульсивность проявляется в несдержанности реакций, в их спонтанности и появлении еще до того, как человек успевает обдумать сложившуюся ситуацию и принять разумное решение по поводу того, как в ней действовать. Импульсивный человек сначала реагирует, а потом думает, правильно ли он поступил; часто сожалеет о преждевременных и неправильных реакциях.
Тревожный человек отличается от малотревожного тем, что у него слишком часто возникают связанные с беспокойством эмоциональные переживания: боязнь, опасения, страхи. Ему кажется, что многое из того, что его окружает, несет в себе угрозу для собственного «Я». Тревожный человек боится всего: незнакомых людей, телефонных звонков, экзаменов, испытаний, официальных учреждений, публичных выступлений и т.п.
Сочетание описанных свойств и создает индивидуальный тип темперамента, поэтому, характеризуя его, мы не случайно вынуждены были время от времени отступать от чисто динамических описаний и включать в них характерологические личностные качества. Те проявления темперамента, которые в конечном счете становятся свойствами личности, зависят от обучения и воспитания, от культуры, обычаев, традиций, многого другого.
Темперамент в некоторой степени влияет на развитие способностей человека, особенно тех, в состав которых входят движения с такими их существенными характеристиками, как темп, скорость реакции, возбудимость. В первую очередь это способности, включающие в свой состав сложные и точные движения с непростой траекторией и неравномерным темпом. К ним также относятся способности, связанные с повышенной работоспособностью длительной концентрации внимания.Темперамент и характер. Немов  замечает, что в классификации темпераментов неоднократно упоминаются свойства, относящиеся не только к динамическим особенностям психики и поведения человека, но и к характеру совершаемых им типичных поступков. Это не случайно, так как в психологии взрослого человека трудно разделить между собой темперамент и характер. Кроме того, свойства темперамента существуют и проявляются не сами по себе, а в поступках человека в различных социально значимых ситуациях. Темперамент человека определенно влияет на формирование его характера, но сам характер выражает человека не столько как физическое, сколько как духовное существо. В 1923г. швейцарский психолог и философ Карл Юнг выявил два главных типа поведения. Первый тип – экстравертированный. Люди этого типа склонны к авантюрам, открыты для окружающих и общительны. Второй тип – интровертированный. Для этих людей свойственны застенчивость, замкнутость, стремление избегать риска и социальных взаимодействий. По мнению Юнга, преобладание экстраверсии наблюдается у холериков и сангвиников, а доминирование интроверсии – у меланхоликов и флегматиков.
Рогов  указывает на то, что темперамент надо строго отличать от характера. Темперамент ни в коей мере не характеризует содержательную сторону личности (мировоззрение, взгляды, убеждения интересы и т.п.), не определяет ценность личности или предел возможных для данного человека достижений. Он имеет лишь отношение к динамической стороне деятельности.
Хотя темперамент, не может определять отношений личности, ее стремлений, и интересов, ее идеалов, т.е. всего богатства содержания внутренней жизни человека, однако характеристика динамической стороны имеет существенное значение для понимания сложного образа поведения человека, характера человека. То, насколько человек проявляет уравновешенность в поведении, гибкость, динамичность и экспансивность в реакциях, говорит о качественных особенностях личности и ее возможностях, определенным образом складывающихся на трудовой  и общественной деятельности индивида. Таким образом, темперамент не является чем-то внешним в характере человека. а органически входит в его структуру. Жизненные впечатления. воспитание и обучение на естественной основной ткани темперамента - типе высшей нервной деятельности- постепенно ткут узоры.
Отношение личности, ее убеждения, стремления, сознание необходимости и долга позволяют преодолевать одни импульсы, тренировать другие, чтобы организовать свое поведение в соответствии с общественными нормами.
Темперамент не определяет путь развития специфических особенностей характера, темперамент сам преобразуется под влиянием качеств характера. Развитие характера и темперамента в этом смысле является взаимообусловленным процессом.

***

Таким образом,  на основании проанализированной литературы,  посвященной темпераменту и личности можно сделать выводы о том, что данная тема интересовала людей со времен древности, что темперамент был предметом исследования  многих  ученых. Попытки формирования различных подходов к классификации темпераментов привели к тому, что во всяком случае в российской науке, наиболее признанным и обоснованным оказался подход, учитывающий особенности нервной системы и психики человека.
До сих пор существуют несколько разные взгляды на природу темперамента. Значительная часть ученых считает темперамент врожденным качеством. Мне ближе подход, сформулированный Крутецким, считающим, что роль среды (воспитания) при формировании темперамента велика и что при правильном учете свойств темперамента и на основе этих свойств возможно формирование полноценной для общества личности.    Это перекликается с  точкой зрения  Немова  о сложном  процессе взаимодействия темперамента и характера, темперамента и личности в целом.
Исследования связи темперамента и деятельности показывают важность учета этого фактора при выборе профессии как самим человеком, так и образовательными организациями и производствами при приеме на учебу и работу.
За пределами рассмотрения остались вопросы о современных методах тестирования темперамента, о связи темперамента с особенностями культуры и психологии различных этносов, о влиянии  темперамента на творческий процесс.
Знакомство с литературой по рассмотренной теме позволяет взглянуть по новому на себя как личность, понять  как особенности темперамента повлияли на характер, на учебу и попытаться  разрешить некоторые  проблемы общения, учебы, изменить отношение к себе..


ХАРАКТЕР
ХАРАКТЕР В СТРУКТУРЕ ЛИЧНОСТИ

СТРУКТУРА ЛИЧНОСТИ - концепция личности, обобщающая процессуально-иерархические подструктуры личности с субординацией низших подструктур высшим, включающая наложенные на них подструктуры способностей и характера.
В психологии понятие ХАРАКТЕР ( от греч. charakter -”печать”, “чеканка”), означает совокупность устойчивых индивидуальных особенностей личности, складывающихся и проявляющихся в деятельности и общении, обуславливая типичные для нее способы поведения.
ХАРАКТЕР - качество личности, обобщающее наиболее выраженные, тесно взаимосвязанные и поэтому отчетливо проявляющиеся в различных видах деятельности свойства личности. Характер - “каркас”  и подструктура личности, наложенная на ее основные подструктуры.
Характерными можно считать не все особенности человека, а только существенные и устойчивые.
СТРОЕНИЕ ХАРАКТЕРА
Выступая как прижизненное образование человека, характер) определяется и формируется в течение всей жизни человека. Образ жизни включает в себя образ мыслей, чувств, побуждений, действий в их единстве. Поэтому по мере того, как формируется определенный образ жизни человека, формируется Я, сам человек. Большую роль здесь играют общественные условия и конкретные жизненные обстоятельства, в которых проходит жизненный путь человека, на основе его природных свойством в результате его деяний и поступков. Однако непосредственно формирование характера происходит в различных по уровню развития группах (семья, дружеская компания, класс, спортивная команда, трудовой коллектив и пр.). В зависимости от того, какая группа является для личности референтной и какие ценности поддерживает и культивирует в своей среде, соответствующие черты характера будут развиваться у ее членов. Черты характера также будут зависеть от позиции индивида  в группе, от того как  он интегрируется в ней. В коллективе как группе высокого уровня развития создаются наиболее благоприятные возможности для становления лучших черт характера. Этот процесс взаимный, и благодаря развитию личности, развивается и сам коллектив,
Содержание характера, отражающее общественные воздействия, влияния, составляет жизненную направленность личности, т.е. ее материальные и духовные потребности, интересы, убеждения, идеалы и т.д. Направленность личности определяет цели, жизненный план человека, степень его жизненной активности. Характер человека предполагает наличие чего-то значимого для него в мире, в жизни, что-то, от чего зависят мотивы его поступков, цели его действий,  которые он себе ставит. 
Решающим для понимания характера является взаимоотношение между общественно и личностно значимым для человека каждом обществе имеются свои важнейшие и существенные, задачи. Именно на них формируется и проверяется характер людей. Поэтому понятие «характер» относится в большей степи к отношению этих объективно существующих задач. Поэму характер — это не просто любое, проявление твердости, упорства и т.п. (формальное упорство может быть просто упрямством), а направленность на общественно значимую деятельность. Именно направленность личности лежит в основе единства, цельности, силы характера. Обладание целями жизни — главное условие образования характера. Бесхарактерному человеку свойственно отсутствие или разбросанность целей. Однако характер и направленность личности — это не одной то же, добродушным и веселым может быть как порядочный, высоконравственный человек, так и человек с низкими, нечистоплотными помыслами. Направленность личности накладывает огромный отпечаток на все поведение человека. И хотя поведение определяется не одним побуждением, а целостной системой отношений, в этой- системе всегда что-то выдвигается на первый план, доминируя в ней, придавая характеру человека своеобразный колорит.               
  В сформировавшемся характере ведущим компонентом является система убеждения. Убежденность определяет долгосрочную направленность поведения человека, его непреклонность в достижении поставленных целей, уверенность в справедливости и важности дела, которое он выполняет. Особенности характера тесно связаны с интересами человека при том условии,  что  эти интересы устойчивые и глубокие. Поверхностность и неустойчивость интересов нередко сопряжены с большой подражательностью, с недостатком самостоятельности и цельности., личности человека. И, наоборот, глубина и содержательность  интересов свидетельствуют о целенаправленности, настойчивости личности. Сходство интересов не предполагает аналогичных особенностей характера. Так, среди рационализаторов можно обнаружить людей веселых и грустных, скромных и навязчивых, эгоистов и альтруистов.
    Показательными для понимания характера могут быть также привязанности и интересы человека, связанные с его досугом. Они раскрывают новые особенности, грани характера: например, Л.Н.Толстой увлекался игрой в шахматы, И.П.Павлов — городками, Д.И.Менделеев — чтением приключенческих романов. Доминируют ли у человека духовные и материальные потребности и интересы, определяют не только помыслы и чувства личности, но и направленность его деятельности. Не менее важно и соответствие действий человека поставленным целям, так как личность характеризуется не только тем, что она делает, но и тем, как она это делает. Характер возможно понять только как определенное единство направленности и образа действий.
Люди со сходной направленностью могут идти совершенно разными путями к достижению целей и используя для этого свои, особенные, приемы и способы. Это несходство определяет и специфику характера личности. Черты характера, обладая определенной побуждающей силой, ярко проявляются в ситуации выбора действий или способов поведения. С такой точки зрения в качестве черты характера можно рассматривать степень выраженности у индивида мотивации достижения — его,  потребности в достижении успеха. В зависимости от этого для одних людей характерен выбор действий, обеспечивающих успех (проявление инициативы, соревновательной активности, стремление к риску и т.д.), в то время как для других более характерно стремление просто избегать неудач (отклонение от риска и ответственности, избегание проявления активности, инициативы и т.д.).

ОСНОВНОЙ ПРИНЦИП КЛАССИФИКАЦИИ ЛИЧНОСТЕЙ

А.Ф. Лазурский (12.04.1874-12.03.1917)
Идеальной классификацией должна считаться такая, которая в каждом из своих типов давала бы не только субъективные особенности данного человека, но также его мировоззрение и социальную физиономию, поскольку они состоят в связи с его характером. Предлагаемая здесь попытка, нисколько не претендующая  на совершенство или законченность, является тем не менее шагом именно в этом направлении.
В основу классификации положен принцип активного приспособления личности к окружающей среде, при этом понятие “Среды” берется в самом широком смысле этого слова, включая сюда, не только вещи, природу, людей и человеческие взаимоотношения, но также идеи, духовные блага, эстетические, моральные и религиозные ценности и т.п. Последовательное применение упомянутого основного принципа к психологии отдельных человеческих индивидуумов приводит к установлению двух важнейших подразделений: по психическому уровню - на три последовательно повышающихся уровня и по психическому содержанию - на целый ряд различных типов и их разновидностей.
Такое двойственное деление прямо и всецело вытекает из упомянутого выше основного принципа, вполне соответствуя способам роста и духовного развития каждой отдельной  человеческой личности. Приспособление человека к окружающей среде может быть более или менее полным, глубоким и всесторонним, причем степень и объем этого приспособления определяются с одной стороны, благоприятными или неблагоприятными внешними условиями, а с другой ( и это самое важное)- тем прирожденным  запасом физических и духовных сил, который в общей совокупности носит название “степени одаренности”.  В то время как бедно одаренные индивидуумы обычно всецело подчиняются влияниям Среды, ограничиваясь, в лучшем случае, чисто пассивным приспособлением к ее условиям и требованиям, натуры богато одаренные стремятся, наоборот, активно воздействовать на окружающую  их жизнь, приспособляя и переделывая ее сообразно своим запросам и стремлениям; начиная, подобно более примитивным натурам, с подражания и пассивного приспособления, они затем, по мере своего духовного роста, превращаются постепенно в творцов и преобразователей жизни.
Если деление по психическим уровням выражает собой степень активности приспособления личности  к окружающей среде ( или, на более высоких уровнях, степень приспособления Среды к собственным запросам и стремлениям личности), то не следует забывать и того, что само это приспособление может идти различными путями в зависимости от чисто качественных различий между отдельными человеческими индивидуумами.  Различия эти обуславливаются, прежде всего, тем, что ни одного человека нельзя встретить совершенно одинакового развития всех отдельных психических функций или способностей.
Само собой разумеется, что в зависимости от различий темперамента и характера крайне различны будут также и те пути и способы, какими человек воздействует на окружающую жизнь, стремясь так или иначе приспособиться к ней; и вот эти-то именно индивидуальные различия в реакции индивидуума на окружающую среду и лежат в основе того, что называют делением личностей по их психическому содержанию.

ИСТОРИЯ УЧЕНИЙ О ХАРАКТЕРЕ

      ХАРАКТЕРОЛОГИЯ - отрасль психологии личности (иногда рассматривается как самостоятельная психологическая наука в стволе индивидуальной психологии дерева психологической науки, предмет которой характер
     Учение о характере — характерология имеет длительную историю своего развития. Важнейшими проблемами характерологии на протяжении веков было установление типов характера и их определения по его проявлениям с целью прогнозировать поведение человека в различных ситуациях. Так как характер является прижизненным образованием личности, большинство существующих его классификаций исходят из оснований, являющихся внешними, опосредованными факторами развития личности.
     Одной из наиболее древних попыток прогнозирования поведения человека является объяснение его характера датой рождения. Разнообразные способы предсказания судьбы и характера человека получили название - гороскопов. Практически, все гороскопы составляются одинаково: общепринятый временной период разбивается на определенные интервалы, каждому из которых присваивается определенный знак, символ. Описание характера человека дается через призму различных свойств этого символа. Однако характеры людей, родившихся в одно и то же время, по разным гороскопам оказываются различными. Так, например, в соответствии с гороскопом друидов, проводящих связь человеческих характеров с деревьями, человек, родившийся в интервале с 22 декабря по 1 января, является яблоней. Согласно гороскопу яблоня редко бывает высокой, много в ней симпатичного, много обаяния, сердечности. Внушает мысль о любви, даже когда сама о ней и не думает. По астрологическим знакам Зодиака человек, родившийся в период с 22 декабря по 20 января — Козерог. По данному гороскопу это предполагает упрямый характер, наиболее стойкий, выносливый, скрытый, тайно самолюбивый. Живет реальной действительностью, преодолевая неприятности и препятствия. Восточные гороскопы устанавливают 12-годичные циклы, каждый из которых проходит под знаком какого-нибудь животного. Человек, рожденный в определенном году, получает ряд врожденных свойств, в соответствии с которыми и складывается его характер. Однако сравнение характеристик аналогичных животных в японском или, скажем, китайском гороскопах также существенно различается.
     Не менее популярны попытки связать характер человека с его именем. В последнее время эта ветвь характерологии получила новый импульс развития. Теоретики данного направления считают, что определяющее влияние имени человека на его характер вызвано следующими факторами. С одной стороны, максимальная скорость роста мышечной ткани у ребенка наблюдается в первые месяцы жизни, с другой - в это же время самой гаммой звуков, которую наблюдает ребенок, является его собственное имя. Младенец не подражает услышанным звукам, а подражает озвученной мимике. В результате у ребенка рефлекторно возбуждаются нервные импульсы именно в тех  группах мышц - мимических, артикуляционных и дыхательных, которые участвуют в произнесение имени. Обмен веществ в мышцах, где возникает импульс,  ускоряется на фоне и без того  стремительного роста. В конце концов эти маленькие, но заметные в своем влиянии на строение мышц лица мимические мышцы окажутся акцентировано развитыми. Именно поэтому люди с одинаковыми именами похожи друг на друга. Подобным образом формируется и характер.
     Значительное влияние на развитие характерологии оказала физиогномика - учение о связи между внешним обликом человека и его принадлежностью к определенному типу личности, благодаря чему по внешним признакам могут быть установлены психологические характеристики этого типа. Уже Аристотель и Платон предлагали определять характер человека, отыскивая в его внешности черты сходства с каким-нибудь животным, а затем отождествляли его характер, как в восточном гороскопе, с характером этого животного. Так, по Аристотелю, толстый, как у быка, нос означал лень, широкий нос с большими ноздрями, как у свиньи, - глупость, нос, как у льва, - важность, волосы тонкие, как шерсть у коз, овец и зайцев, робость, волосы жесткие, как у львов и кабанов, - храбрость.
Наиболее известной стала физиогномическая система Иоганна Каспера Лафатера, считавшего основным путем познания человеческого характера изучение строения головы, конфигурации черепа, мимики и т.д. Так, о гениальности Гете, по мнению Лафатера, в наибольшей степени свидетельствует его нос, который “знаменует продуктивность, вкус и любовь - словом поэзию”.
При определении характера человека физиономисты использовали в качестве определяющих самые различные признаки. Так, помимо носа, внимание уделялось рту человека. А.Делестр отмечал, что степень сжимания губ прямо пропорциональна твердости характера; расслабленные губы - признак обладания “женскими” чертами характера (мягкость, любезность), и чем больше - тем выраженнее (у глупого человека, например, рот вообще открыт). Это объяснялось тем, что даже когда человек смеется, на его лице рефлекторно возникает определенная маска, соответствующим образом связанная с характером. Улыбка может быть самодовольной, сладкой, счастливой, светлой, холодной, насмешливой, кроткой, глупой и пр.
Однако самым важным показателем характера являлись глаза человека. Аристотель указывал, что большие добродушные, но выпуклые глаза являются признаком глупости. Л.Н.Толстой различал, например, хитрые глаза, лучистые, светлый взгляд, грустный, холодный, безжизненный.  Он писал: “Есть люди, у которых одни глаза смеются, - эти люди хитрые и эгоисты. Есть люди, у которых рот смеются без глаз, - это люди слабые, нерешительные, и оба эти смеха неприятны”.
В настоящее время под эти чисто беллитрические факты пытаются подвести научные доказательства Американские психологи Дж. Глайв и Э.Клери после пятилетнего изучения черт характера примерно 10 тыс. детей доказали, что дети с темными глазами обладают большей жизнью, инициативой и более неспокойным характером, нежели дети со светлыми глазами. У взрослых возможны некоторые отклонения. Авторы утверждают, что люди с темно-голубыми глазами весьма настойчивы, но имеют склонность к сентиментальности. Они легко поддаются настроению, долго помнят обиды, бывают капризны, иногда их поступки непредсказуемы. Люди с темно-серым цветом глаз - упрямы и смелы, они настойчивы и добиваются своего, несмотря на различные трудности. Бывают вспыльчивы и злопамятны. Ревнивы, большей частью однолюбы. Те, кто обладает темно карими глазами, веселы, остроумны, вспыльчивы, но отходчивы. Они влюбчивы, но не очень постоянны. Как правило, общительны, любят юмор, легко сходятся с людьми. Обладатели светло-карих глаз застенчивы, склонны к уединению, мечтательны, тяжело переносят нанесенную им обиду. Трудолюбивы, старательны, на них можно положиться - они не подведут. Синие глаза свидетельствуют о романтических наклонностях, но в тоже время об эгоизме и самомнении. Синеглазые легко поддаются порывам, но быстро остывают. Их несомненно положительная черта - правдивость. Что же касается людей с зелеными и серо зелеными глазами, то, как утверждают Дж. Глайв и Э.Клери, в большинстве случаев они имеют сильную волю, решительны и неукоснительно идут к своей цели. Они отличаются постоянством. Бывают жесткими и несговорчивыми.
В качестве отдельного направления характерологии можно выделить определение индивидуальных особенностей человека по его позе, положению тела. По мнению некоторых психологов, наиболее ярко характер раскрывается в позе человека: как он стоит, как идет . как сидит и даже в какой позе засыпает.
Не менее знаменитую и богатую историю, чем физиогномическое направление в характерологии, имеет хиромантия.  Хиромантия- система предсказаний черт характера человека и его судьбы по кожному рельефу ладоней. Хиромантия известна с глубокой древности, но наибольший рассвет приходится на XVI-XVIII вв., когда во многих университетах стран Европы существовали кафедры хиромантии. В своих истоках хиромантия тесно связана с астрологией, поскольку главными признаками руки, которые принимаются во внимание, являются “7 холмов “ на ладони, называемые именами Солнца и планет: Венеры, Юпитера, Сатурна, Меркурия, Марса и Луны.
До последнего времени научная психология неизменно отвергала хиромантию, однако изучение эмбрионального развития пальцевых узоров в связи с наследственностью дало новый толчок к возникновению новой отрасли знания - дерматоглифики. Было, в частности показано, что формирование рисунка ладоней каждого человека, как и развитие мозга, происходит на 3-4 месяце внутриутробного развития и обусловлено одним и тем же влиянием генного набора родителей или хромосомными отклонениями плода. Поэтому хиромантию следует рассматривать скорее как анатомическую или физиологическую особенность организма, и она может поставлена в один ряд с конституционным направлением характерологии, ярким представителем которого был Э.Кречмер. Кречмер рассматривал характер в  связи со строением тела как психическую конституцию человека, соответствующую его телесной конституции, и объяснял характер, в конечном счете, врожденными, прежде всего эндокринными факторами.
Однако в настоящее время ни антропология, ни анатомия, ни психология не располагают никакими сколько-нибудь достоверными данными о том, что характер человека зависит от строения тела, конфигурации лица, цвета глаз и т.д. Следует ли из этого, что определение характера человека на основании изучения его внешности невозможно? Вероятно, есть смысл вспомнить высказывание Чарльза Дарвина о том, что физиогномиста существенно знать, что “... каждый индивидуум сокращает преимущественно только определенные мускулы лица, образуемые их обычными сокращениями, могут сделаться более глубокими и видимыми “. Связь между внешностью человека и складом его характера отчетливо прослеживается как в литературных произведениях, так и в изображении великих мастеров портрета. Однако научная психология исходит из положения, что зависимость между привычным выражением лица человека и складом его характера не является однозначной. То или иное выражение лица, складки, морщины могут иметь самые различные причины возникновения. И здесь нельзя не согласиться с А.В.Петровским, что причиной слегка приоткрытого рта может быть не только глупость человека, но и глухота, и больная носоглотка, и напряженное внимание.
Наиболее яркое, отчетливое представление о характере человека можно получить, зная специфику его поступков, поведения, деятельности. Движения и действия, выполнение которых становится в определенных условиях потребностью, как известно, называют привычками. Привычные действия человека, повторяясь, становятся чертами характера, составляя его существо, влияя на положение человека в общественной жизни и на отношение к нему со стороны других людей. На это же указывали Андре и Гастон Дюрвилии, по их мнению,  выражение - это жест, закрепленный долгим повторением, идея и внешний образ тесно связаны между собой.
В этом отношении более ценным в диагностическом отношении, можно считать графологию - науку, которая рассматривает почерк как разновидность выразительных движений, отражающих психологические свойства пишущего.  Графологические сведения, накапливаемые веками, устанавливали связь между рядами фактов - особенностями почерка и характером.

ЧЕРТЫ ХАРАКТЕРА.

Наиболее объективные и неопровержимые данные о характере человека дают не его паспортные данные, не черты внешнего облика, не его непроизвольные действия, а сознательное поведение. Именно по тому, не из возможных действий выбирает человек в той или иной ситуации, оценивается его характер. Характер человека достаточно многогранен. Это видно уже в процессе деятельности: один делает все быстро, другой медленно и основательно, тщательно обдумывает, действуя наверняка, а третий сразу же хватается за работу, не подумав, и только через  какой-то период времени, не решив проблему с наскока, осматривается и координирует свои действий с учетом обстоятельств. Эти особенности, выделяемые в поведении человека, называют чертами, или сторонами, характера. Любая черта есть некоторый устойчивый  стереотип поведения.
Однако черты характера не могут быть вырваны из типичных ситуаций, в которых они проявляются, в некоторых ситуациях даже вежливый человек может быть грубым. Поэтому любая черта характера - это устойчивая форма поведения в связи с конкретными, типичными для данного вида поведения ситуациями.
По мнению Ю.М. Орлова, наряду с ситуациями, в которых обнаруживается определенная черта человека, ее существенной характеристикой является вероятность того, что данный вид поведения в данной ситуации состоится. О какой-либо черте можно говорить как об устойчивой характеристике человека, если вероятность ее проявления в определенной ситуации достаточно велика. Однако вероятность означает, что эта черта проявляется не всегда, в противном случае речь бы шла просто о механическом поведении. Такое понимание черт характера очень напоминает проявление привычки человека: в определенных условиях действовать определенным образом. Черта характера включает в себя определенный способ мышления, понимания. В совершении характерного поступка включены волевые механизмы, задействованы чувства. Обуславливая поведение человека, черта характера в поведении и формируется. Формирование черт характера не может быть оторвано от формирования мотивов поведения. Мотивы поведения, реализуясь в действии, закрепляясь в нем, фиксируются в характере. Каждый действенный мотив, который приобретает устойчивость, по мнению С.Л. Рубинштейна, - это в потенции будущая черта характера в ее происхождении и развитие, в мотивах черты  характера выступают впервые еще в виде тенденций, действие приводит их затем в устойчивые свойства. Путь к формированию черты характера лежит поэтому через формирование надлежащих мотивов поведения и организацию направленных на их закрепление поступков.
Наиболее общие свойства характера располагаются по осям: сила - слабость; твердость - мягкость; цельность - противоречивость; широта - узость. Если под силой характера понимают ту энергию, с которой человек преследует поставленные цели, его способность страстно увлечься и развивать большое напряжение сил при встрече с трудностями, умение преодолевать их, то слабость характера связывают с проявлением малодушия, нерешительности, “астеничности” в достижениях целей,  неустойчивости взглядов и т.д. Твердость характера означает жесткую последовательность, упорство в достижении целей, отстаивании взглядов и т.д., в то время как мягкость характера проявляется в гибком приспособлении к изменяющимся условиям, достижении цели за счет некоторых уступок, нахождении разумных компромиссов. Цельность или противоречивость характера определяется степенью сочетания ведущих и второстепенных черт характера. Если ведущие и второстепенные гармонируют, если отсутствуют противоречия в стремлениях и интересах, то такой характер называют цельным, если же они резко контрастируют - то противоречивым.
При этом единство, многогранность характера не исключает того, что в различных ситуациях у одного и того же человека проявляются различные и даже противоположные свойства. Человек может быть одновременно и очень нежным и очень требовательным, мягким, уступчивым и одновременно твердым до непреклонности. И единство его характера может не только сохранятся, несмотря на это, но именно в этом и проявляется.
Большое значение для характерологических проявлений имеет взаимоотношение интеллектуальных черт личности. Глубина и острота мысли, необычность постановки вопроса и его решения. Интеллектуальная инициатива, уверенность и самостоятельность мышления - все это составляет оригинальность ума  как одну из сторон характера. Однако то, как человек использует свои умственные способности, будет существенно зависеть от характера. Нередко встречаются люди, имеющие высоко интеллектуальные данные, но не дающие ничего ценного именно в силу своих характерологических особенностей.
Реальные достижения человека зависят не от одних абстрактно взятых умственных возможностей, а от специфического сочетания его особенностей и характерологических свойств.
Однако большинство индивидуальных проявлений, образующих характер человека, являются комплексным и практически не поддаются классификации по отдельным свойствам и состояниям (так, например, злопамятность, подозрительность, щедрость и пр.). В то же время отдельные качества волевой (решительность, самостоятельность и т.д.) и интеллектуальной (глубина ума, критичность и т.д.) сфер могут быть рассмотрены как составляющие особенности характера человека и использованы для его анализа. Все черты характера имеют между собой закономерную зависимость.
В самом общем виде черты характера можно разделить на основные, ведущие, задающие общую направленность развитию всего комплекса его проявлений, и второстепенные, определяемые основными.
Знание ведущих черт позволяет отразить основную суть характера, показать его основные проявления.
Хотя всякая черта характера отражает одно из проявлений отношения человека к действительности, это не означает, что всякое отношение будет чертой характера. Лишь некоторые отношения в зависимости от условий становятся чертами характера.
Из всей совокупности отношений личности к окружающей реальности следует выделить характерообразующие формы отношений является решающее, первостепенное и общее жизненное значение тех объектов, к которым относится человек. Эти отношения одновременно выступают  основанием классификации важнейших черт характера. Характер человека проявляется в системе отношений:
1. В отношении к другим людям (при этом можно выделить такие черты характера, как общительность - замкнутость, правдивость - лживость, тактичность - грубость и т.д.)
2. В отношении к делу (ответственность - недобросовестность, трудолюбие - леность и т.д.).
3. В отношении к себе (скромность -самовлюбленность, самокритичность -самоуверенность и т.д.)
4. В отношении  к собственности (щедрость - жадность, бережливость -расточительность. аккуратность - неряшливость и т.д.). Следует отметить определенную условность данной классификации и тесную взаимосвязь, взаимопроникновение указанных аспектов отношений.
5. Несмотря на то, что указанные отношения выступают важнейшими с точки зрения формирования характера, они не одновременно и не сразу становятся чертами характера. Существует известная последовательность в переходе этих отношений в свойства характера, и в этом смысле нельзя поставить в один ряд, допустим, отношение к другим людям и отношение к собственности, т.к. само содержание их выполняет различную роль в реальном бытии человека. Определяющую роль в формировании характера играет отношение человека к обществу, к людям. Характер человека не может быть раскрыт и понят вне коллектива, без учета его привязанностей в форме товарищества,  дружбы, любви и т.д.
Взаимоотношения человека с другими людьми выступают определяющим в отношении к деятельности, порождая повышенную активность, напряжение, рационализаторство или, напротив, успокоенность, безынициативность. Отношение к другим людям и к деятельности в свою очередь обуславливает отношение человека к собственной личности, к самому себе. Правильное, оценочное отношение к другому человеку, является основным условием самооценки.
Отношение к другим людям не только выступает важной частью характера, но и составляет основу формирования сознания личности, обязательно включая и отношение к себе как деятелю, зависящее прежде всего от самой формы деятельности. При изменении деятельности меняется не только предмет, методы и операции этой деятельности, происходит вместе с тем и перестройка отношения к себе как деятелю.

ХАРАКТЕР И ТЕМПЕРАМЕНТ

Характер нередко сравнивают с темпераментом, а в некоторых случаях и подменяют эти понятия друг другом. В науке среди господствующих взглядов на взаимоотношения характера и темперамента можно выделить четыре основных:
1. -      отождествление характера и темперамента (Э.Кречмер, А.Ружицкий);
2. -   противопоставление характера и темперамента, подчеркивание антагонизма между ними (П.Викторов, В.Вирениус);
3. - признание темперамента элементом характера, его ядром, неизменной частью (С.Л.Рубинштейн, С.Городецкий);
4. -  признание темперамента природной основой характера (Л.С.Выготский, Б.Г.Ананьев).
Исходя из материалистического понимания человеческих явлений, следует отметить, что общим для характера и темперамента, является зависимость от физиологических особенностей человека. Формирование характера существенно зависит от свойств темперамента, более тесно связанного со свойствами нервной системы. Кроме того, черты характера возникают тогда, кода темперамент уже достаточно развит. Характер развивается на основе, на базе темперамента. Темперамент определяет в характере такие черты, как уравновешенность или трудность вхождения в новую ситуацию, подвижность или инертность реакции и т.д. Однако темперамент не предопределяет характер. У людей с одинаковыми свойствами темперамента может быть совершенно различный характер. Особенности темперамента могут способствовать или противодействовать формированию тех или иных черт характера.
Свойства темперамента могут в какой-то степени даже приходить в противоречие с характером.
У человека со сформировавшимся характером темперамент перестает быть самостоятельной формой проявления личности, а становится его динамической стороной, заключаясь в определенной эмоциональной направленности свойств характера, определенной скорости протекания психических процессов и проявлений личности, определенной характеристике выразительных движений и действий личности. Здесь же следует отметить влияние, оказываемое на формирование характера динамическим стереотипом, т.е. системой условных рефлексов, образующих в ответ на устойчиво повторяющуюся систему раздражителей. На формирование динамических стереотипов у человека в различных повторяющихся ситуациях влияет его отношение к обстановке, в результате чего могут изменятся возбуждение, торможение, подвижность нервных процессов, а, следовательно, общее функциональное состояние нервной системы. Необходимо также отметить роль в образовании динамических стереотипов также  определяющую роль в образовании динамических стереотипов второй сигнальной системы, через которую осуществляют социальные воздействия.
Черты темперамента и характера органически связаны и взаимодействуют  друг с другом в целостном едином облике человека,  образуя неразделимый сплав - интегральную характеристику его индивидуальности.
Несмотря на то, что характер относят к индивидуальным особенностям личности, в структуре характера можно выделить черты, общие для определенной группы людей. Даже у самого оригинального человека можно найти какую-то черту (например, необычность, непредсказуемость поведения), обладание которой позволяет отнести его к группе людей с аналогичным поведением.
В  данном случае нужно говорить о типических чертах характера Н.Д.Левинтов считает, что тип характера - это конкретное выражение в индивидуальном характере черт, общих для некоторой группы людей.
Характер не является врожденным, - он формируется в жизни и деятельности человека как представителя определенной группы, определенного общества. Поэтому характер человека - это всегда продукт общества, чем и объясняется сходство и различие в характерах людей, принадлежащих к различным группам.
В индивидуальном характере отражаются многообразные типические черты: национальные, профессиональные, возрастные. Типические черты нередко фиксируются  обыденным сознанием в различных установках и стереотипах. Своеобразно преломляясь, в национальных особенностях проявляются типические черты, присущие дошкольникам, подросткам, пожилым людям и т.д. нетрудно описать типический характер врача, военного, в то же время каждый типический характер   имеет свои индивидуальные черты.
Несмотря на устойчивость, тип  характера обладает определенной пластичностью, Под влиянием жизненных обстоятельств и воспитания, требований общества тип характера изменяется и развивается.

КЛАССИФИКАЦИЯ ХАРАКТЕРОВ.

В целом не может быть абсолютной или универсальной классификации характеров, деления их  на  типы. Основания для типизации, как правило вводятся исследователем или заинтересованным лицом для того, чтобы в соответствии с имеющейся задачей раздеть людей на группы по преобладающим качествам.  Так сходные характеры могут наблюдаться у людей имеющих доминирующие волевые или эмоциональные качества. Соответственно делят характеры на типы: волевой (активный, целеустремленный, деятельный); эмоциональный (действующий под влиянием порыва, переживаний) ; рассудочный (оценивающий все с точки зрения разумности).
К. Юнг предложил классифицировать характеры в зависимости от принадлежности к экстравертированному и  интравертированному типу.

ОБЩЕЕ ОПИСАНИЕ ТИПОВ

Экстравертированный тип. Характеризуется обращенностью личности на окружающий мир, объекты  которого подобно магниту, притягивают к себе интересы, жизненную энергию субъекта, в известном смысле ведет к принижению личностной значимости явлений его субъективного мира. Ему свойственны импульсивность, инициативность, гибкость поведения, общительность.
Инровертированный тип. Для него характерна фиксация интересов личности на явлениях собственного внутреннего мира, которым она придает высшую ценность, необщительность, замкнутость, склонность к самоанализу, затрудненная адаптация.
Возможна также классификация на комфорный и самостоятельный; доминирующий и подчиняющийся; нормативный и анархический и прочие типы.
Черт характера чрезвычайно велико, каждая из черт имеет разную качественную степень выраженности.
Чрезмерную выраженность отдельных черт характера и их сочетаний, представляющую крайние варианты нормы, называют акцентуацией характера. Практическая акцентуация - это предельная величина, крайний вариант проявления нормы. Акцентуации характера свойственна повышенная уязвимость лишь к определенного рода психотравматическим воздействиям, адресованным к так называемому “месту наименьшего сопротивления” данного типа характера при сохранении устойчивости к другим. Это слабое звено в характере человека проявляется только в ситуациях, предъявляющих повышенные требования к функционированию именно этого звена, во всех других ситуациях, не затрагивающих уязвимых точек характера, индивид ведет себя без срывов не доставляя неприятностей ни окружающим, ни себе.
В зависимости от степени выраженности различают явные и скрытые (латентные) акцентуации характера. Явные, или  выраженные, акцентуации относят к крайней границе нормы и отличаются постоянными чертами определенного типа характера. Скрытая акцентуация представляет собой обычный вариант нормы, выраженный слабо или не выраженный совсем. Такие акцентуации  могут проявляться неожиданно под влиянием ситуаций и травм, представляющих требования к месту наименьшего сопротивления, в то время как психогенные факторы иного рода, даже тяжелые, не только не вызывают психических расстройств, но могут даже не выявить типа характера. Оба типа акцентуации могут переходить друг в друга под влиянием различных факторов, среди которых важную роль играют особенности семейного воспитания, социального окружения, профессиональной деятельности и т.д.


Трансоанализ и личность.

Одним из важных вопросов трансоанализа является теория личности. По трансоанализу личность состоит из:
1. Сознание.
2. Бессознательное (автоматизм).
3. Подсознательное.
А. Высшее Я.
Б. Сверх Я.
В. Внутренние Я.
Г. Скрытое Я

 



Схема 1 Структура психики.

В тоже время трех угольным камнем трансоаналитической теории является учение о мистической личности. Мистическая личность – это личность у которой иные взгляды на жизнь, чем у обычного человека. Такая личность как правило занимается мистикой, оккультизмом, уфологией и другими учениями подобного характера. Поэтому одной из целей трансоанализа может состоять в том, что бы исследовать такую личность, в том числе ее развитие. Не стоит думать, что трансоаналитическая концепция , рассматривает только мистическую личность в том числе работает и с другими людьми  несвязанными с мистицизмом
 Но в данной книги я хочу более подробно остановится на мистической личности и ее особенностях. Во второй части этой книги речь пойдет именно о ней.



Криптоперсонализм.
Криптоперсонализм более широкий термин чем мистическая личность. «Крипто» в переводе с греческого означает «тайный», «скрытый». Само слово персонализм -экзистенциально-теистическое направление в философии и психологии, признающее личность первичной творческой реальностью и высшей духовной ценностью, а весь мир проявлением творческой активности верховной личности — Бога.
  Но вернемся к понятию криптоперсонализм – это направление трансоанализа, изучающая скрытые ресурсы личности человека.
 Дальнейшее развитие криптоперсонализма смотрите следующих работах по трансоанализу.




















ЧАСТЬ 2. МИСТИЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ.
ЧТО ТОКОЕ МИСТИЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ?
          Личность человека разнообразна разноплановна, невозможность найти людей с одинаковым характером и взглядами на жизнь. Личность (personality; от латинского persona – маска актера: роль пологжение лицо) – особое качество человека приобретаемое им в социокультурной среде в процессе совместной деятельности и общения.
         Мистическая личность – это та личность, которая по особому развивается, по другому мыслит, даже можно сказать, у них мистические взгляды на жизнь. Они по другому относятся к окружаещему, чем обычныелюди с обычным мышлением.
РАЗВИТИЕ МИСТИЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ.
Человек уже  рождается мистиком, а не он становится таковым в процессе взаимодействия с социальной средой. В социологии и социальной психологии различают макросреду личности, т.е. существующую в данный момент систему социальных отношений, в рамках которых данная личность живет и действует, и ее микросреду, т.е. непосредственное социальное окружение, включающее семью, друзей, родственников, членов контактных групп (на работе, в процессе отдыха, занятий спортом и т.п.), с которыми данная личность систематически общается. Для объяснения причин формирования религиозности того или иного индивида в социалистическом обществе важнейшее значение имеет изучение его микросреды, и в частности влияния на него мистической семьи, а также мистической общины в лице ее активистов и служителей культа. Следует заметить, что специального рассмотрения требует и проблема мистического «обращения».
Не менее важно изучить социально-психологические особенности уже сформировавшейся мистической личности. Речь идет о специфических для верующих потребностях, мотивах поведения, ценностных ориентациях, стереотипах в их сознании и поведении. Кроме того, следует учитывать, что верующие неоднородны с точки зрения их социально-психологических характеристик. Существуют разнообразные социально-психологические типы верующих, отличающиеся и по их отношению к мистике, и по их ценностным ориентациям и социальным установкам.
Все эти вопросы не могут рассматриваться только на теоретическом уровне. Они требуют привлечения конкретного материала, в частности данных социологических и социально-психологических исследований. Естественно, что при этом в центре внимания должны быть особенности формирования мистической личности в социалистическом обществе, равно как и специфика верующих, живущих в условиях социализма.

а) Младенцы (Рентальная стадия 0-1).
Характеризуется  самым началом становления личности, в том числе преддосположенности или непредосположености к мистицизму или мистическим переживаниям.
  Психологи считают, что это не верно. Они утверждают, что уже во втором полугодии можно четко увидеть мистериальное поведение. Младенцы переживают два этапа: 1) аремистическую фазу; 2) фазу квазимистического поведения. Во второй фазе, благодаря способности различать цвета, звуки, формы и действия, ребенок может переживать мистический опыт. На первом этапе жизни для человека существенным является чувствовать от окружающих его тепло и ласку, заботу и любовь, особенно от матери. Это сеет в ребенке прадоверие, что помогает преодолевать страх, несет выразительную радость и открытость к другим, и тем самым закладывает психологический фундамент для развития возможных мистических переживаний.

б) Период раннего детства (1- 3).
Характеризуется становлением особого развития, в котором начинает формироваться предоспаложенность к мистицизму. В этот период от 1 до 3  начинается сформировываться мышление и другие психологические процессы. Ребенок переживает довольно тяжелые время, когда на его психику, сознания  начинает влиять, что не понятное, мистическое, начинают сниться сны мистического содержания, (эти сны могут сопровождать человека на всем протяжении его жизни). У каждого человека это происходит по разному в зависимости от его психического состояния и предосположенности  к мистическому опыту.
  Мистический опыт охватывает второй год жизни ребенка. В конце этого периода ребенок может переживать видения мистического содержания, видеть будущее а также может понимать отличие мистического явления  от другой, в которую он попадает. Иногда во время тематических игр дети этого возраста могут разыгрывать простые  сцены с мистическим содержанием. Развитие чувств помогает ребенку выражать некоторые мистические переживания.
В этом возрасте ребенок может назвать некоторые места и символы, связанные с мистическим опытом. Но и дальше возможно только кратковременная концентрация ребенка, когда он может молиться в конкретных намерениях. Имеет одновременно чувство исключительности  и интимности связанной с ними атмосферы. Следует отметить, что кроме игрового подхода к зачаткам предосположенности к мистицизму граница между игровыми и чисто мистическим явлениями становиться полностью выразительной даже для самого ребенка. В этом возрасте возникает много вопросов метафизического характера. Эти вопросы очень просты и адресованы конкретным и ближайшим людям. Идея мистических существ вызывает явное уважение, а иногда и страх. Здесь ребенок склонен также и к антропоморфизации мистических существ и в восприятии их как сказочных героев.

В) Дошкольный период (4-7).
Характеризуется  развитием зачатков мистической личности. Каким – то образом на ребенка начинают влиять особые факторы, которые он не может контролировать, могут начаться развиваться различные фобии, или психические заболевания.
Бурное развитие воображения, образное восприятие мира, полного неожиданностей и тайн, оказывает большое влияние на ребенка и склоняет его к восприятию высшей реальности. Наблюдается сильное влияние на детей мистицизма и возможного мистического опыта. Представления о мистицизме имеет чувственно-представленческий характер. Поскольку ребенок более всего пользуется зрением и слухом, то аналогически приписывает это и мистическим переживаниям. Считается, что антропоморфическое восприятие мистицизма и мистических переживаний уменьшается после четырех лет. Под конец этого периода дети уже воспринимают мистических существ как нематериальное существо, немного похожее на человека и которое может все. Конкретных представлений о мистических существах становиться все меньше, преобладают рефлексионные.

Г) Младший школьный возраст (7-12).
Одновременно с началом обучения в школе формируется новое отношение к миру. Ребенок проявляет заинтересованность к познанию естественной и человеческой среды. В связи с этим возрастает круг личностей и организаций, имеющих значение для ребенка. Сюда входят не только родители и дом, но и учителя и школа, церковь и люди в ней (пастора, учителя воскресных школ, дьякона, регента и др.)
К 9 годам жизни исчезает наивный образ мистических существ и мистических переживаний и возникает в понимание ребенка  как особой миссии в его жизни, (феномен детей Индиго) имеющего ряд особенных черт, таких как вездесущность, доброта, справедливость. В восприятии нового смысла жизни преобладает  исключительность и наивысшая ценность. Мистические видения еще не сравнивают с источником и целью моральной жизни.

Д) Средний школьный возраст (12 -14)
Этот возраст связан с приобретением новых психических возможностей, среди которых большое значение имеет развитие абстрактного мышления и гипотетически-дедукционного анализа. Бурное развитие чувств и возникновение понимания своего пола создает различные проблемы и чувство растерянности. Возрастает также обеспокоенность в мировоззрении, возникают критические оценки некоторых проявлений мистических переживаний. На смену авторитарно-моральной религиозности приходят тенденции навязывания более личного контакта с мистическими существами. Моральный авторитет старших уже не имеет предыдущего значения. Большую ценность приобретает собственный выбор и влияние окружения.
К концу этого периода встречается явление персонификации идеи мистицизма - Его понимание как Кого-то, высших существ, которые, возможно контактирует сам ребенок . С персонификацией связана интериоризация. Это означает, что концепция мистицизма окрашивается субъективными и чувственными элементами. Личность в этом возрасте доверяется мистическим проявлениям как источнику морального выбора. Поэтому в чертах человека проявляется мистическая личность, которая становиться основной. Этот возраст полон опасности для мистического развития. Прежде всего подросток входит в различные группы сверстников, имеющих иногда не конструктивное влияние. Отбрасывание авторитетов, половое созревание, некоторый скептицизм и чрезмерная обидчивость иногда могут приводить к легализму (внешнему соблюдению морали) и утилитаризму (практицизму, корыстолюбию).
Е) Старший школьный возраст (14 – 17)
Это время называют "временем бурь и давления", когда более-менее конечно формируется отношение к мистицизму. Это иногда приобретает вид невыразительных высказываний о мистицизме и некоторого ожидания, что связано с общим чувством амбивалентности и поиска. Очень быстро растет потребность в познании и заинтересованность философией. Также идет борьба за личное мировоззрение, так как имеют сильное действие противоположные мнения. Очень часто могут возникать различные кризисы собственной идентичности. Кроме конфликтов со взрослыми, у молодых людей возникают беспокойства, связанные с первым сексуальным опытом, что противоречит  нормам.
Тяга к знаниям и понимание мира, связанные с определенными достижениями в этой области иногда приводит к восприятию мистицизма  как таких, которые противоречат разуму. В ранней молодости мистических существ воспринимают как кого-то таинственного и одновременно близкого. Психологи обращают внимание, что этот период характеризуется, в какой-то степени, бунтом против мистицизма, когда приходится переживать неудачи, а особенно невинно терпеть. Молодые люди, испытавшие некоторую горечь, начинают сомневаться в действительности к мистическим переживаниям в человеческой жизни. Мистические переживания преобладают больше с прошениями но мало еще спонтанности и доверия в контактах с мистическими сущностями.
Но это время не только конфликтов и кризисов, иногда и естественных. Случается и ряд парадоксов мистической  жизни. Хотя в этот период встречается больше обращений, возникает одновременно и больше сомнений и пренебрежения религиозных обязанностей. Это объясняется тем, что в этот период человек принимает много решений относительно жизненных ценностей, собственной идентичности, а также мистических убеждений. Проблему собственной идентичности молодежь иногда пытается решить через нервозные и незрелые контакты с лидером группы, друзьями или сексуальными партнерами. Помочь в этот период можно через партнерское поведение.
Ж) Период молодости (17 – 25)
Сложность психических и религиозных чувств в этот период возникает из целого ряда причин, но прежде всего - с новой социальной роли, которую молодежи приходится исполнять после окончания школы. Одни из них идут работать, другие продолжают учебу. Такое разделение социальных ролей отображается и на характере религиозных отношений в самом человеке. Например, у студентов технических и естественно-научных вузов концепция мистицизма достаточно ортодоксальна, а в гуманитарных она более натуралистическая, благодаря чему у них возникает больше проблем.
Но не смотря на эти различия, можно утверждать, что период университетского образования или профессиональной деятельности связан с некоторой стабильностью, попыткой синтегрировать различный опыт и знание о человеке и мире, чтобы сформировать свое личное мировоззрение. В сравнении со школьным, этот период характеризуется меньшей эмоциональной поспешностью и неустойчивостью, а большим размышлением и уважением в отношении к духовной действительности. Но это не связано с пассивностью, а наоборот - толкает к динамичности и идеализму. Об этой стадии религиозного развития можно говорить как о периоде мистической аутентичности. Здесь у молодых людей появляется стремление к чистому мистицизму, которая открывала бы смысл жизни. Возникает желание самоусовершенствования через полное доверие мистическим существам как фундаменту жизни. Мистицизм становиться источником силы, бескомпромисности, вдохновляет на социальные и патриотические идеи. Время молодости есть временем, определяющим судьбу человека, поэтому некоторые люди могут отходить от веры в результате примитивных мистических взглядов и срабатывания защитных механизмов в ответ на сверхсильные раздражители для данного человека.
З) Ранняя зрелость (25 – 35).
Характеризуется полным становлением личности. Психические и физические состояния уже полностью сформировались. В некоторых случаях ему кажется, что его похищали инопланетяне, или он владеет паранормальными способностями или занимается аномальными явлениями.
  Примерно в этом возрасте от 25 до 35 лет происходят якобы контакты с инопланетянами или с архитипическими существами.
Этот период связан с большой и малой жизненной стабилизацией. Семья, профессиональная деятельность, и другие мелкие и большие заботы настолько захватывают человека, что если его религиозность поверхностна, у него нет времени на мистическую жизнь. Очень мало таких ситуаций и личных переживаний, которые направляли бы мысли к мистицизму. В это время люди нередко переживают смерть близких, но благодаря жизненной силе и активности быстро забывают. Иногда это время называют временем мистической стабилизации. Во время кризиса, который завершает этот период, человек начинает осознавать свою ограниченность, а это создает возможность для фундаментальной религиозной ориентации, то есть для доверия себя Богу. Это может быть основным итогом этого периода жизни человека.

И) Средняя зрелость (35 – 50)_
В этом возрасте возникает проблема пересмотра и углубления в мистицизм и мистические переживания. Но не только этот период является этапом формирования зрелого мистицизма, поскольку и на предыдущих этапах жизни у человека есть такая возможность. Некоторые люди, идя по пути наименьшего сопротивления, демонстрируют приспособленчество и мистической  безразличие. Их мистичность не личная, а социологическая. Другая категория - люди, все больше посвящающие свою жизнь мистицизму.
К) Поздняя зрелость. Стадия завершения (50 – 85).
Характеризуется завершением развития личности, а в некоторых случаях пропадания таковых способностей, но иногда паранормальные способности проявляются до конца жизни человека.
В 60 – 65 лет человек начинает стареть, многие процессы организма ослабевают в том числе и паранормальные способности. В 70 , 80 – 85 лет может наступить полное или частичное отмирание таковых способностей. Начинается старость, которая с каждым годом прогрессирует.
Психологическое определение этого периода связано с личной переоценкой жизни как целостности. Эти оценки двойственны: жизнь определяется как та, которая имела смысл или абсурдная. В старости должно произойти утверждение собственного жизненного цикла - что должно было произойти и чего нельзя изменить любым способом. Плодом этого становиться мудрость, которая заключается в восприятии неизбежности смерти. Поддержкой здесь является понимание того, что смерть не победит, а будет побеждена.
Люди, заботившиеся раньше о вере, теперь делают окончательный выбор в пользу религиозных ценностей. В зрелой религиозности старых людей наблюдается как будто объединение со всей вселенной, толерантность, уравновешенность, поскольку они уже не зависят от страстей и не полагаются на земные надежды.
Если же человек не приобрел в предыдущих периодах выразительной и глубокой веры, то в старости у него наблюдается ряд ритуальных поступков; часто это только внешняя религиозность, в которой человек стремится преодолеть страх перед будущим и показать себя как личность, исполняющую религиозные обязательства, но не происходит наложение религии на жизненный опыт. Иногда может появляться зависть к молодым и агрессивность относительно них или паническое ожидание близкой смерти.
Существует распространенное мнение о том, что люди в старости больше обращаются к религии. Усиление религиозных проявлений мотивируется переживанием своей недостаточности и диспропорции между реальностью и нуждами, стремлением полноценной жизни и страхом смерти, волнением совести. Но чаще всего это связано с проблемой смерти и загробной жизни, так как религия играет ключевую роль в приготовлении к смерти, разрешая в процессе умирания избежать депрессии, связанной с чувством вины, помогает безболезненно принять приближение отхода и одновременно единение с вечностью.
КЛАССИФИКАЦИЯ МИСТИЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ.

Мистическая личность считает, что наша жизнь на много разнообразнее более многополярнее. Вы спросите, можно ли разделить людей на мистиков и обычных личностей. Я считаю, что можно, разделение которое наиболее правильным представляю таким.
    I. Мистическая личность.
    II. Обыватели.
  Обыватели – это люди с обычным склалом мышления, которые далеки от мистического мировозрения.
   Классификация, корую я сейчас превиду, кажется мне наиболее удачной:
1. Шаманы.
2. Йоги.
3. Мистики.
4. Эзотерики.
5. Дети Индиго.
6. Аномальщики.
7. Парапсихологи.
8. Контактанты.
9. Телепаты.
10. Ясновидцы.
11. Экстрасенсы.
Давайте рассмотрим некоторые из них:
Шаманы.

Шаманство (шаманизм) - одна из наиболее ранних форм религии, возникшая по всей вероятности еще в каменном веке в безгосударственных обществах, хозяйство которых базировалось на охоте. Шаманство сохранилось у многих народов мира - в Африке, Северной и Восточной Азии, у индейцев Америки и др. Но оно находится у них на разных стадиях развития. Так, в Сибири, шаманство еще в середине XX века существовало в ярких сложившихся формах; в культурах некоторых европейских народов, например у венгров, выявлены лишь его пережитки, а у аборигенов Австралии удалось обнаружить даже его зачатки.
Название этой формы религии происходит из эвенкийского языка, где "шаман", "саман" означает возбужденный, исступленный человек.
Для мировоззрения шаманистов характерен анимизм - одухотворения всего, что окружает человека - предметов, растений, животных; вера в многочисленных злых и добрых духов, способных влиять на жизнь и смерть человека, вызывать у него болезни, обеспечивать удачу и обрекать на несчастья. Приверженцы этой формы религии убеждены, что влиять на духов, быть посредником между ними и людьми может главным образом шаман, который, находясь в состоянии экстаза, совершает особый обряд общения с духами, получивший название камлания.
Охарактеризуем шаманство на примере наиболее развитых его форм, сохранившихся до наших дней у ряда народов Сибири (нганасан - жителей самого северного региона Евразии - полуострова Таймыр; кетов, населяющих бассейн Среднего Енисея; эвенков - обитателей сибирской тайги; тувинцев, кочевавших в горных степях Центра Азии и других). Для их мировоззрения характерно представление о том, что Вселенная состоит из трех миров: Верхнего, где обитают только духи, Среднего, где наряду с духами живут люди, животные, растения, а также Нижнего, куда уходят души умерших.
Каждый шаман имеет духов-помощников и духов-покровителей, к которым он обращается во время камлания. Духи-помощники выступают в образе преимущественно диких зверей, рыб и птиц, а духи-покровители, как правило, духи умерших предков шамана. Каждый шаман имел их изображения - вместилища.
Большинство шаманов используют во время камлания бубен, который после особого обряда оживления считается ездовым животным - конем или оленем. На нем шаман совершает путешествие в Верхний мир, погоняя "животное" колотушкой, которая осмысляется как плеть. У некоторых шаманов нет бубна, - его заменяет специальный жезл, варган (специфический музыкальный инструмент), лук. Шаманы, как правило, имеют специальный ритуальный костюм, включающий особым образом изготовленные головной убор, плащ и обувь.
Во время камлания, которое совершается обычно для лечебных целей в присутствии больного и его родственников, шаман, войдя в состояние транса, созывает духов-помощников и бьет в бубен, совершая на нем - своем "ездовом животном"- путешествие в мир духов, с тем, чтобы заставить злых духов покинуть больного и тем самым вылечить его. Духи-помощники и духи-покровители помогают ему в этом. О перипетиях своего путешествия и борьбы со злыми духами шаман сообщает окружающим, эмоционально изображая схватки со злыми духами, произнося нараспев заклинания, нередко очень поэтичные.
Шаманство, как правило, наследственное. Считается, что после смерти шамана его дух переходит к потомкам, причем духи сами выбирают людей, в которых они переселяются, -из родственников умершего шамана.
Начало шаманской деятельности связано с загадочным психическим заболеванием, проявляющимся в период полового созревания будущего шамана. Человек неожиданно для окружающих начинает прятаться от людей, нередко убегая в тайгу. В это время он почти ничего не ест и даже может забыть свое имя. Другой шаман, приглашаемый родственниками больного, устанавливает причину болезни, приходя к выводу, что в его пациента вселился дух умершего предка-шамана. В таких случаях больной, даже не желая того, становится шаманом. Родственники делают ему облачение и бубен. Получив их, шаман начинает свою ритуальную деятельность. Самое удивительное, что, начав камлать, в процессе лечения своих пациентов, восстанавливается и психическое здоровье шамана, исчезают все явные проявления тяжелого психического заболевания, столь очевидные в недавнем прошлом.
Еще в XIX веке ученые и путешественники, наблюдавшие шаманов, пришли к единодушному выводу, что это нервнобольные люди с особым складом психики. Такая точка зрения впоследствии получила широкое распространение среди исследователей этой формы религии. Однако в последние десятилетия ряд ученых, изучавших феномен шаманизма, утверждают, что так называемая шаманская болезнь - это лишь своеобразная инициация, в которой будущий шаман сознательно исполняет предписываемые ему обряды, играя заданную традицией роль.
В связи с этим мною были проведены специальные исследования с участием психиатров, которые подтвердили справедливость прежнего взгляда на шаманов, как на людей с особым складом психики. Результаты моих исследований опубликованы в научных изданиях и получили поддержку у ряда видных специалистов.
Теперь можно утверждать, что наследственная природа шаманизма - результат процесса многопоколенного отбора родовым коллективом людей с определенными особенностями психики
и, прежде всего способностью вызывать регулируемое состояние транса, сопровождаемое глубокими галлюцинациями. Именно это привело к наследованию шаманами некоторых необходимых особенностей психики, позволяющих совершать действия, рассматриваемые сородичами как возможность общения с духами в интересах коллектива и отдельных его членов.
Хотя шаманы иногда пользуются средствами народной медицины, они не являются знахарями и целителями. Последние существовали в родовых коллективах наряду с шаманами и независимо от них.
За пределами Сибири шаманство имеет несколько другие формы. Так, например, на Северном Борнео существуют шаманы, именуемые дайонг. У них нет бубна, а во время своих ритуальных действий они используют устрашающие маски. Но, совершая свой ритуал, также как и сибирские шаманы впадают в состояние транса, призывают духов, которые помогают им найти похищенную душу больного и излечить его.
Йоги.

Слово йога можно перевести как "единение", "союз" или "подчинение". В первом значении оно близко слову "запрягание", от санскритского корня юг, которому соответствует русское "иго". Одно из значений слова "йога" - "правильное действие". Следовать йоге - значит подчинить контролю одной из систем йоги свои мысли, чувства, внутренние и внешние движения и т.п. - То есть те функции, которые в большинстве своем работают без всякого контроля.
"Йогины" - имя тех, кто живет и действует в соответствии с "йогой". Это люди, которые проходят или прошли определенную школу и живут согласно правилам, известным только им и непостижимым для непосвященных, согласно знанию, которое бесконечно увеличивает их силы по сравнению с силой обычных людей.
Существует множество легенд и басен о "йогинах"; иногда говорят, что это мистики, ведущие созерцательную жизнь и безразличные к питанию и одежде; иногда их считают людьми, которые обладают чудесными силами и способны видеть и слышать на огромном расстоянии, людьми, которым повинуются дикие звери и природные стихии. Эти силы и способности, приобретаемые при помощи особых методов и упражнений, которые составляют тайну йоги, позволяют йогинам понимать людей, действовать правильно и разумно во всех случаях и обстоятельствах.
Йогины не имеют ничего общего с "факирами", т.е. с людьми, пытающимися подчинить физическое тело воле посредством страданий; факиры нередко бывают невежественными фанатиками, истязающими себя для достижения небесного блаженства, или фокусниками, показывающими за плату чудеса, которые основаны на ловкости и на приучении тела принимать самые невероятные положения и выполнять функции ненормальным образом.
Эти фокусники и факиры часто называют себя йогинами; но истинного йогина узнать нетрудно: в нем нет фанатизма и безумного сектантства факиров; он не станет ничего показывать за плату; а главное, он обладает знанием, намного превосходящим знание обычного человека.
"Наука йоги", т.е. методы, которые йогины используют для развития у себя необыкновенных сил и способностей, идет из глубокой древности. Тысячи лет назад мудрецы древней Индии путем опыта пришли к заключению, что силы человека во всех сферах его деятельности могут быть бесконечно увеличены путем правильной тренировки и приучения человека управлять своим телом, умом, вниманием, волей, чувствами и желаниями.
В связи с этим, наука о человеке в древней Индии находилась на совершенно непостижимом для нас уровне. Это можно объяснить только тем, что существовавшие в то время философские школы были непосредственно связаны с эзотерическими школами. Эти школы считали человека незавершенным существом, которое наделено множеством скрытых сил.
Идея заключалась в том, что в обычной жизни у обычного человека эти силы спят; но их можно пробудить и развить при помощи особого рода жизни, определенных упражнений, специальной работы над собой. Это и называется йогой.
Знакомство с идеями йоги позволяет человеку, во-первых, лучше узнать себя, понять свои скрытые способности и склонности, найти и определить, в каком направлении их следует развивать; во-вторых, пробуждать скрытые способности и использовать их на всех путях жизни.
"Наука йоги" долгое время сохранялась в Индии в тайне; те методы, которые почти чудесным образом увеличивают силу человека, были привилегией ученых брахманов самой высокой касты или подвижников и отшельников, совершенно отрекшихся от мира. В индийских храмах существовали школы, где ученики - челы, прошедшие долгий путь испытаний и подготовительного обучения, посвящались в науку йоги особыми учителями - гуру.
Европейцы не могли получить никаких сведений о йоге, и все, что обычно рассказывали об этом путешественники, носило совершенно фантастический характер.
Первые достоверные сведения о йоге начали появляться только во второй половине XIX столетия, хотя в мистических обществах многие методы йоги были известны гораздо раньше.
Но европейцы, очень много заимствуя у йогинов, все-таки не могли понять и охватить всего смысла "науки йоги" в ее совокупности.
В действительности, йога - это ключ ко всей древней мудрости Востока. Древние книги Индии, полные глубокой мудрости, до сих пор непонятны западным ученым.
Это объясняется тем, что все они писались йогинами, т.е. людьми, обладавшими силами и способностями, которые превышают силы и способности обычного человека. Но силы, которые дает йога, не ограничиваются способностью понимания.
Йога бесконечно увеличивает силы человека, во-первых, в борьбе с жизнью, т.е. со всеми физическими условиями, в которых человек родится и которые враждебны ему; во-вторых, в борьбе с природой, всегда стремящейся использовать человека для своих целей; и в третьих, в борьбе с иллюзиями его собственного сознания, которое, находясь в зависимости от ограниченного психического аппарата, создает бесконечное множество миражей и обманов.
Йога помогает человеку бороться с обманов слов, ясно показывая ему, что мысль, выраженная словами, не может быть истинной, что в словах истины нет, что, в лучшем случае, они могут лишь намекнуть на истину, показать ее на мгновение и тут же скрыть.
Йога учит, как находить истину, скрытую в вещах, в делах людей, в писаниях великих мудрецов всех времен и народов.
Пять йог - это пять путей, ведущих к одной цели - совершенству, к переходу на высшие ступени познания и жизни.
Деление на пять йог зависит от деления людей на типы, от способностей людей, их подготовки и т.п. Один человек может начать с созерцания, с изучения своего "я"; другому необходимо объективное изучение природы; третий должен прежде всего понять правила поведения в повседневной жизни; четвертый более всего нуждается в приобретении контроля над физическим телом; пятому необходимо "научиться молиться", понять свои религиозные чувства и уметь управлять ими.
Йога учит тому, как делать правильно все, что делает человек. Только изучив йогу, человек обнаруживает, до какой степени неправильно действовал он во всех случаях прежде, сколько сил тратил напрасно, добиваясь ничтожных результатов при огромной затрате сил.
Йога учит человека принципам правильной экономии сил. Она учит его делать сознательно все, что бы он ни делал, когда это необходимо.
Изучение йоги прежде всего показывает человеку, как сильно он заблуждался на свой собственный счет. Человек убеждается, что он гораздо сильнее и могущественнее, чем считал себя, что он может стать сильнее самого сильного человека, какого он только в состоянии себе представить.
Он видит не только то, что он есть, но и то, кем он может стать. Его взгляды на жизнь, на роль и цели человека в жизни претерпевают полнейшую перемену. Он избавляется от чувства своего одиночества, от ощущения бессмысленности и хаотической природы жизни. Он начинает понимать свою цель, видеть, что преследование этой цели приведет его в соприкосновение с другими людьми, движущимися в том же направлении.
Йога не ставит своей целью направлять человека. Она только увеличивает его силы в любых аспектах его деятельности. Вместе с тем, используя силы, которые дает йога, человек может идти только в одном направлении. Если он пойдет по другому пути, сама же йога обратится против него, остановит его, лишит всех сил и, возможно, даже уничтожит его. В йоге заключена огромная сила, но эта сила может быть использована только в определенном направлении. Это закон, который становится очевидным каждому изучающему йогу.
Во всем, что касается йоги, она учит отличать реальное от ложного, и эта способность правильного различения помогает человеку находить скрытые истины там, где он раньше не видел и даже не подозревал ничего сокрытого.
Человек, вступающий на путь йоги, чтобы достичь ее вершин, должен отдать йоге всего себя, все свое время, все свои силы, все мысли, чувства и побуждения. Он должен стремиться гармонизировать себя, привести к единству, выработать постоянное "я", оградить себя от порывов настроений и желаний, уносящих его то в одну, то в другую сторону, заставить все свои силы служить одной цели. Йога требует этого, и она же этому помогает, указывая лучшие способы, как этого добиться.
В основе всех йог лежит один принцип, а именно: человек, каким он рожден и живет, есть незаконченное и несовершенное существо, которое, однако, можно изменить и развить при помощи соответствующего обучения и тренировки.
С точки зрения йоги, человек - материал, над которым можно и нужно работать. Это относится, главным образом, к внутреннему миру человека, к его сознанию, психике, умственным способностям, знанию, которые, согласно учению йоги, можно совершенно изменить, освободить от обычных ограничений и усилить до степени, превосходящей всякое воображение. Благодаря этому человек получает новые возможности познания истины и новые силы для преодоления препятствий на своем пути, откуда бы они не появлялись. Далее, это относится и к физическому телу человека, которое изучается и постепенно ставится под контроль ума и сознания в тех своих функциях, которые обычно человек даже не сознает. Раскрытие высшего сознания есть цель всех йог. Продвигаясь путем йоги, человек достигнет состояния самадхи, т.е. экстаза, или просветления, в котором единственно можно постичь истину.
Мистики
     Предметом данной статьи является не мистицизм, а мистический человек. Здесь нас интересует не общий характер мистицизма или какие-либо конкретные формы его проявления, а сам носитель мистических явлений — человек. Понимание мистики, крайних проявлений (экспонентов) мистических процессов, вне всякого сомнения, выступает как одна из принципиальных задач, но в еще большей степени мы хотим определить здесь роль мистического для человека как такового. Нашу проблему можно сформулировать следующим образом: в какой мере мистическое представляет собой свойственное человеку явление, а в какой мере сам человек является человеком мистическим ( homo mysticus)? Такое разъяснение приводится для того, чтобы читатель избежал разочарования, если он ожидает, что я буду воспроизводить известные или малознакомые мистические тексты или их истолковывать. Здесь я, возможно, вновь разочарую вас, не пытаясь добавить новое определение к уже известным дефинициям мистицизма, однако я надеюсь, что дочитав до конца предлагаемую статью, вы поймете, что в данном контексте подразумевается под словом “мистический”. Наложив на себя двойное ограничение, мы рассматриваем здесь не мистическую теологию, а мистическую антропологию. Во-первых, ограничение общего характера: понимание современным человеком относительности его положения и своей системы координат не позволяет ему в принципе делать такие абсолютные заявления, какие допускала наивность прошлых времен. Второе, специфическое, ограничение заключается в следующем: опыт психолога включает то, что свойственно      человеку ( the human), не меньше, но и не больше, и он не может выйти за пределы своего опыта. Однако это двойное ограничение полностью компенсируется тем обстоятельством, что психологическая сфера человеческого, сфера Антропоса, стала столь обширной и представляется столь непостижимой для нашего пытливого сознания, что нами почти утрачена надежда на установление ее пределов, хотя мы и пытаемся достичь этого всеми возможными путями. Это ли не пример того, насколько глубоко залегают основы психического . Рискуя повторить слишком известные сведения, я должен в этой связи сослаться на многие веши, которые ранее воспринимались человеком как относящиеся к внешнему миру, которые, однако, современный человек считает принадлежащими его внутреннему миру.
     В основе этого процесса лежат взаимоотношения между эго, сознанием и бессознательным, иными словами, тот факт, что личность, благодаря спонтанным действиям творческого бессознательного, непрерывно изменяется в направлении от внутреннего центра к внешней периферии. Таким образом, причина преобразований, происходящих внутри антропоцентрической системы, заключается в самой человеческой психике. Изначальный творческий импульс, изменяющий человека и, вместе с ним, его окружающий мир, означает непостоянство мира и человека, что воспринимается как ненадежность существования последнего.
     Проблема творческого бессознательного, центральная проблема глубинной психологии, одновременно выступает и как центральная проблема мистицизма и человека мистического. Поскольку творческий процесс происходит вне пределов сознательного и должен поэтому рассматриваться как граничное переживание эго, любая попытка приблизиться к этому первичному центральному вихрю связана с огромной опасностью. Вследствие самой природы такого предприятия оно не может привести к цели посредством прямого включения сознания; попытаться приблизиться к рассматриваемому центру можно, описывая своего рода ритуальные круги, осуществляя подход с разных сторон.
     Любой попытке охватить явление мистицизма сопутствуют аналогичные трудности. Здесь человек как субъект мистического опыта неразделим и парадоксально связан со своим объектом, в какой бы форме тот ни проявлялся.
     Мы находим мистический элемент в уроборической стадии, ранней психологической стадии первоначального единства, когда еще отсутствует систематизированное сознание, стадии, которую Леви-Брюль определил как мистическое участие ( participation mystique). В ситуации, когда человек и мир, человек и группа, эго и бессознательное переплетены, мистический элемент проявляется в том обстоятельстве, что эго еше не отделилось от не-эго.
     При первоначальном осознании мира то, что мы называем внешним миром и то, что мы называем внутренним психическим, слито воедино. Звезды, деревья и животные психологически столь же близки к расплывчатому эго, как его родственники, дети, родители; и существует мистическая связь, соединяющая то, что ближе, с тем, что дальше всего,— богом, животным, человеком. Эта связь крайне текуча, поскольку эго все еше везде можно спутать с не-эго.
     Неполное отделение эго от не-эго характерно для первоначального уроборического* состояния, живущего в психике человечества в виде архетипа райской целостности. Этот образ утраченного детства является символом невосполнимой утраты для эго, которое страдает от одиночества и от необходимости проходить этапы развития. Данный образ постоянно проецируется обратно на время, предшествующее рождению эго, являющегося по своей природе носителем страдания и несовершенства. Соответственно, состояние совершенства, с филогенетической точки зрения, является раем, относимым к началу истории развития человечества, тогда как онтогенетически оно проецируется на начало жизни индивида как блаженное состояние детства. Но так же, как нам известно, что первоначальное состояние человечества вовсе не похоже на нарисованную Руссо картину, а первобытные люди, отнюдь, не обитали на “блаженных островах”, нам известно и то. что детство — это не райское счастье, что оно полно опасностей и нерешенных проблем.
     И тем не менее в этом образе совершенной изначальной ситуации продолжает сохраняться вечная истина, даже и при условии, что мы понимаем проекцию, и что наш внутренний взгляд ( insight) позволяет нам увидеть обманчивый характер теологической доктрины падения человека и мира.
     Однако развитие по направлению к эго, к индивидуальности и сознанию находится в неумолимом конфликте с бессознательным. Формирование сознания, подтверждение существования эго возможны только в битве с поглощающими силами бессознательного, а это означает — в отделении от уроборической стадии, от блаженного состояния целостности и совершенства. Таким образом, героическим путем человечества (ибо путь этот, действительно, полон героизма, несмотря на несовершенство) является движение к ясности, дифференциации и ответственному осознанию существования эго. Путь к эго, несомненно, является движением к сознанию, однако уже изначально он не являлся осознанным ( a road in consciousness). “Данностью” всегда является отношение эго человека к бессознательному и к миру, изменяющемуся под воздействием проекций бессознательных образов. Сознание возникает благодаря процессу, в котором эго вплотную подходит к бессознательному: вначале терпит поражение, а затем одерживает победу Эго должно мужественно встречать силы не-эго, устанавливая и укрепляя свое положение. Частично битва осуществляется мужественными действиями эго, не уступающего своих позиций в сознании, усваивающего содержания, вовлекающего последние в область сознания и развивающего их; это означает, что эго делает такие содержания доступными для концептуального понимания, подвергает их анализу и систематически использует для построения осознанной картины мира.
     Развитие эго и сознания (в той мере, в какой оно оказывается прогрессивным) связано с творчеством, то есть, зависит от стихийного характера не-эго, проявляющегося в процессе творчества и являющегося по своей природе нуминозным явлением. Встреча с нуминозным составляет “обратную сторону” развития сознания и является явлением “мистическим”. В основе происхождения и эволюции человеческой личности, а также формирования и развития сознания лежат процессы, которые в нашем понимании являются мистическими и которые разыгрываются между эго как носителем личностного и нуминозным трансличностным началом. Только современный западный человек, со всей жесткостью (негибкостью) своего эго, со своей верой в сознание может не увидеть экзистенциальную зависимость человека от того, что мистически изменяет его, от того, благодаря чему он живет и что живет в нем в качестве его творческой Самости.
     Для процесса творчества характерно, что в нем эго не может опираться исключительно на сознание, эго просто обязано выйти на встречу с не-эго. В этом случае эго отвергает осознанную реальность, в которой мир воспринимается как противоречие, и тогда происходит встреча между эго и не-эго, во время которой временно прекращают действовать противоречия между миром, эго и Самостью. Такую встречу, где бы она ни происходила, мы называем мистической. Чтобы пережить (испытать) парадоксальную реальность до, вне или за поляризацией мира и Самости, личность должна (по крайней мере временно) преобразовать себя и занять позицию, оставляющую открытой возможность союза между эго и не-эго.
     Любое нуминозное переживание, какую бы форму оно ни принимало, носит мистический характер. Нуминозное содержание обладает очарованием, способностью предчувствовать и организовывать, выходящей за рамки возможностей сознания, обладает зарядом энергии запредельным сознательной сфере. Поэтому встрече с нуминозным всегда сопутствует полный переворот всего личностного начала, а не только одного сознания. При каждом столкновении эго с нуминозным возникает ситуация, когда эго оказывается “вне себя”; оно падает или выпадает из оболочки своего сознания и может “прийти в себя” (“вернуться к себе”) только в измененной форме.
     Встреча с нуминозным прокладывает путь к проявлению творческого небытия человека ( nothingness), “небытия”, которое представляет собой состояние вне пределов сознательного. Такое проявление может принимать характер эпифании (божественного явления) и противостоять человеку извне в виде божества; продукт его творчества называется тогда откровением. В этом смысле откровение выходит далеко за пределы истории религии, поскольку для первобытного человека, серьезно воспринимающего психологическую реальность, все явления, которые мы называем “идеей”,“вдохновением”, “понятием”,приходят к нему в виде “откровения”. Не только религия, культы и ритуалы, но также искусство и мораль явились результатом встречи с нуминозным.
     Хотя современному человеку известен мистический характер религиозного откровения, он часто не может понять, что то же самое явление имеет место ( operates) в каждом творческом процессе, определяя таким образом все существование человечества.
     Не будем забывать о следующем: человека мистического можно определять как человека религиозного, поскольку всю свою жизнь он сознательно или бессознательно сталкивается с нуминозным; однако ему при этом не обязательно верить в Бога. Наше знакомство с объемом и повсеместностью мистического показывает, что существуют теистические и атеистические, пантеистические и па-нентеистические ( panentheistic)*, а также материалистические и идеалистические, личностные и надличностные формы переживания мистического опыта. Переживание встречи с Богом как священного события представляет собой только одну конкретную разновидность мистицизма; причем далеко не самую обычную и, возможно даже не самую значимую. Однако всем разновидностям мистицизма свойственны интенсивность переживаний, а также революционный динамический импульс, характерный для психологического события, извлекающего эго из структуры составляющего его сознания: и во всех случаях нуминозное является полюсом, противоположным сознанию.
     Для каждого сознания и эго нуминозное представляет собой нечто “полностью иное”; оно свободно и не поддается определению. Психологическая категория автономии, которую теория комплексов приписывает бессознательному, связана с тем поразительно реальным фактом, что нуминозное не имеет определения, а это, в свою очередь, служит для эго доказательством его полной зависимости от непреодолимой силы, которую невозможно предвидеть. Божество или нумен ( numen) всегда появляется как нечто, противостоящее сознанию, демонстрируя тем самым свою неуловимость, что обусловливает неопределенность позиции эго, но в то же время делает возможной творческую революцию человеческой личности. Ибо рядом с откровением и творческими достижениями, которые в качестве культурного феномена характерны для человека, расположена третья и решающая разновидность мистической встречи между эго и не-эго: метаморфоза.
     В процессе встречи с божеством происходит превращение ( transformation); оно происходит в человеке, которому является божество, но оно включает и само божество. Оба полюса, которые мы обозначаем как мистические, эго равно как и не-эго, преобразуются в процессе, при котором разделяющая их линия уничтожается с обеих сторон.
     И наоборот, сознание человека зависит от спонтанного характера нуминозного. Такая взаимосвязь существует внутри того, что мы называем человеческой личностью. В этом смысле внеличностное нуминозное размешается в человеке и только в человеке, ибо человек является местом мистической встречи это и не-эго. Реальность такой встречи представляет собой один из основополагающих фактов человеческого существования, и если мы назовем подобную встречу и метаморфозу эго и не-эго мистической, то категория мистического является основополагающей категорией переживаний человека вообще.
     Изменение личности под влиянием появления божества отрывает эго от старой системы сознания, а также от его прежнего отношения к миру; однако ценой за связь с неизвестным божеством, включающей в себя возможность творчества, является отказ от безопасности, которая обеспечивается сознательной ориентацией, а также вовлечение в основополагающий парадокс мистического. Для эго такая мистическая встреча с не-эго всегда является пограничным переживанием, ибо при этом эго всегда движется в направлении чего-то, расположенного вне сознания, вне его рационального мира. Область, лежащая за пределами сознания, представляет собой, с точки зрения всей личности, область творчества par excellence (по преимуществу), однако с точки зрения сознания это область небытия. Творческая область небытия в человеке является храмом и теменосом, источником и раем; как утверждается в ханаанской мифологии [З], это центральная точка, в которой Эль, Великий Бог, восседает “там, где поднимаются потоки, у источника двух морей”. Однако, это одновременно центр мандалы [4] со всеми ее символами, место нахождения божественного как Антропоса; это область, в которой мистическая теология совпадает с исследованием мистицизма в человеке, которое я буду называть “мистической антропологией”. Переживание человеком творческой пустоты ( creative void) является исходным переживанием, которое привело его к проецированию образа сотворения мира из небытия, что имело место не только в иудео-христианской теологии, но и во всем мистическом и творческом опыте человечества. Творческая пустота находится в центре мистической антропологии как часть глубинной психологии, занимающейся природой творческого процесса; одновременно она пребывает в центре всех мистических переживаний, которые сосредоточены вокруг проблемы скрытости божественного. Именно благодаря этому процессу в центре, который, хотя и располагается вне пределов прямого постижения человеком, является для последнего глубочайшим источником творческой жизни, человек ощущает себя человеком мистическим ( homo mysticus). Аналитическая психология называет этот центр Самостью, вступая тем самым в самую сердцевину парадоксальной истины, согласно которой Бог и человек представляют собой единый образ, ибо эго не является Самостью; в стадии индивидуации личность не ощущает себя более как эго или не только как эго, она ощущает себя и как не-эго, как эго-Самость. Мистик страдает и находится в смятении, отчаянно пытаясь выразить этот скрытый момент, психологическое ядро Самости, которое остается недостижимым, даже когда эго погружается в него, и которое парадоксально расположено вне времени, хотя представляется, что оно-то и составляет время, которое, будучи внеличностным, является центром личности, и которое составляет нуминозную сущность человека. Там, где этот парадокс (воспринимаемый как таковой эго-сознани-ем),— хотя он и не является парадоксом для живой личности — проявляется, человек попадает ( falls into) в еще один — опасный — парадокс собственной глубины. Он сталкивается с бесконечной проблемой идентичности, составляющей самую сущность глубинной психологии. “Кто есть кто?” становится центральным вопросом, часто вопросом жизни или смерти, здравого рассудка или безумия. Вечному ответу Востока: “Это ты”, противостоит столь же вечный вопрос Запада. Где бы ни происходила встреча с нуминозным, вокруг эго располагается не-эго, иными словами происходит изменение личности; такое изменение может длиться мгновение или представлять собой долговременное преобразование; оно может происходить в виде упорядоченного или кажущегося хаотическим и ненаправленным процесса, преобразующего личность или разрушающего ее в единой вспышке; оно может проявляться в виде любовного или религиозного переживания, через художественное творчество, великую идею или великое заблуждение. Но как бы мистический элемент ни проявлялся, принятая “данность” и надежность окружавшего эго мира оказывается разрушенной, и за ними открывается новый, динамически изменившийся мир. Является ли такое откровение проявлением божественной, космической или человеческой тайны, представляет собой вопрос второго порядка. Так, например, одно и то же дерево может почитаться как место пребывания божества, или оно может, в качестве мирового древа, символизировать тайну психологии; как явление природы это дерево может служить материалом для научных изысканий или отражать через произведения искусства или поэзии то божество, которым оно является. Все вышесказанное служит всего лишь примером различных сторон нуминозного, вмещающего мир “древа”, которое мы называем архетипом, ибо встретить его во всей полноте означает быть втянутым в мистический транс и метаморфозу. При таком восприятии весь мир нуминозен — каждое место, каждая ситуация, каждый предмет и каждое живое существо,— ибо все перечисленные элементы являются потенциальными носителями “искр”, как о том говорили хасиды,  способных зажечь и осветить человеческую личность. Мир и его содержание нуминозны, однако это справедливо только потому, что по своей природе человек является человеком мистическим.
     В этом месте может показаться, что хотя мы кое-что сказали о человеке мистическом, мы почти ничего не сказали о тех людях, которых принято называть “мистиками”. Но мы предполагаем исправить это упущение во втором разделе данной статьи, а здесь мы должны повторить все то, о чем говорили вначале. Только понимание мистической природы человека может позволить нам понять конкретного “мистика”, и только через понимание диалектики взаимоотношений человека и нуминозного сможем мы надлежащим образом определить область мистических переживаний. Крайне высокое напряжение, возникающее в человеческой психике при отделении сознания от бессознательного. то напряжение, на котором базируется человеческая культура, может быть сведено к основному напряжению между эго и Самостью. Самость связана с архети-пическим совершенством уроборической ситуации, исходной ситуации, предшествующей существованию изолированного эго, когда эго ассоциируется с сознанием как органом дифференцирования и изолированного опыта.
     Как говорилось ранее, развитие человека происходит в направлении расширения сознания и усиления эго; но, с другой стороны, необходим мистический элемент, творческий процесс, характерный для преобразующей встречи между эго и не-эго. Развитие сознания связано двойным синтезом с развитием форм нуминозного.
     Отделяя эго от центра сознания, каждое переживание нуминозного ведет к аппроксимации начальной ситуации и, следовательно, к более или менее ограниченной форме переживания Самости. Этот факт лежит в основе первобытных религий. То, что человек может переживать нуминозные явления и, — на более высоком уровне,— присутствие божества или самого Бога везде и во всем, находит свое отражение в почитании животных, демонов, в политеистической форме религии. Когда мы говорим об этом как о переживании Самости (пусть и в ограниченном объеме), мы имеем в виду, что хотя эго переживает здесь встречу с не-эго в ограниченной форме, нуминозное воздействует на него тем не менее с полным вовлечением психики.
     Ограниченной форме не-эго здесь соответствует столь же ограниченная форма эго. Это малое эго, однако, оказывается столь же пораженным нуминозным переживанием при, скажем, встрече с деревом, заговорившим голосом демона (а вся психика оказывается в таком же волнении), как и в том случае, когда сознание большего объема и более сильное это повержено эпифанией божества.
     Здесь мы, разумеется, не можем входить в детали психологических симптомов переживаний нуминозной Самости. Они всегда влекут за собой возбуждение или упоение ( intoxication), которые вызываются изменившимся и повысившимся уровнем ощущения Самости, изменениями в позиции это и в сознании, что означает также и изменение отношения к миру и коллективному.
     Ввиду того, что переживание нуминозного всегда является переживанием Самости и “голоса”, несущего откровение, эго, на которое оказано воздействие, вступает в конфликт с доминирующей догмой сознания и элементами его воздействия. Мистическое и творческое переживание по своей природе противостоит доминирующей религии и доминирующему в сознании содержанию культурного канона: иными словами, оно в принципе имеет революционный и еретический характер. Можно сказать, что там, где поклоняются “данному”, признанному божеству, разрушено характерное отношение между эго и не-эго, определяющее мистическое явление. Следовательно, все мистические направления стремятся к растворению традиционных религий и ритуалов, хотя часто это стремление прикрывается словами об “обновлении” старых религиозных форм. Подлинное основополагающее переживание нуминозного обязательно должно быть направлено против обычного, коллективного, догматического, ибо оно всегда переживается наново.
     Таким образом, любой мистицизм, заключающийся в переживании догматически определенного или догматически определимого содержания, представляет собой либо мистицизм низкого уровня, либо замаскированный мистицизм. К случаю мистицизма низкого уровня относится такой вариант, когда личность, не владеющая культурным каноном и не усвоившая религиозную догму, захвачена одним из архетипических содержаний этого канона и мистически переживает его: примером здесь может служить мистическое переживание архетипического содержания какого-либо христианского культурного канона находящимися на низкой ступени развития обитателями африканской страны. В таком случае мистическое переживание обнаруживает все симптомы первобытного мистицизма. Это тоже “подлинный” мистицизм, однако его следует называть мистицизмом низшего порядка, ибо феноменология мистического переживания регрессивна относительно архетипического культурного канона. Однако такой мистицизм, который нередко встречается, когда культурный канон высшего порядка предлагается группе людей с менее развитым сознанием, менее значим по сравнению с явлением замаскированного мистицизма.
     История знает много мистиков, которые, не желая подвергаться опасному обвинению в ереси, выбирали компромиссное решение и то ли сознательно, то ли бессознательно, пересматривали свои подлинные мистические переживания, иными словами, приспосабливали их к требованиям, налагаемым господствующими догмами. Поскольку мистические переживания в значительной степени основаны на архетипах, следовало бы ожидать соответствия высказываний различных мистиков. Действительно, такое соответствие мы обнаруживаем в психологических влияниях мистических переживаний, в вызванных ими изменениях личности, однако что касается содержания самого переживания, оно в большинстве случаев имеет сходство с господствующими догмами. Редко, например, встречается подлинный восточно-индийский символизм среди мистиков-католиков или наоборот. Примеры подобного пересмотра догм приводятся К. Г. Юнгом при обсуждении высказываний Брата Клауса и Игнатия Лойолы.
Эзотерики.
Эзотериков можно рассматривать с нескольких сторон:
1. Люди которые занимаются аномальными явлениями, к ним относятся уфологи, аномальщики, парапсихологи.
2. Вторая группа более сложная к ним относятся люди обладающие каким – то скрытым знанием о мироздании, но лично я с такими людьми не встречался.
Эзотерики первой группы причисляют себя к исследователям аномальных явлений, хоть надо заметить, что основном это те которые верят в эти аномальные феномены, НЛО, полтергейст и д.р. Более подробно я рассмотрю их в других работах специально посвященные этой теме.
Что происходит с человеком, который начинает задаваться вопросами поиска "божественных откровений", всякой неопределенной духовностью, эзотерикой.
Почему же человек начинает заниматься эзотерикой?
По моим наблюдениям есть только три основные вещи, запускающие процесс поиска:
1) Разочарование в жизни
2) Страх смерти
3) Зов, тайна, какая-либо присутствующая уже в человеке "паранормальщина" - осознанная, либо нет.
Дальше "хочет человек или нет" - происходит набор: книг, знакомых, каких-то новых знаний и т.п., так называемый "вход". Вход может быть осуществлен с разных сторон. Кто-то через наркотики, начитавшись Дона Хуана, кто-то через тренинги, кто-то через книжки по личному росту выходит на новые грани и т.д. тут все зависит от того, что запустило изначально процесс, какова подлинная мотивация таких поисков и, важно, те страхи, которыми он движим.
Потом наступают различные "критические точки" - у каждого свои. Кто-то решает, что "нефиг чепухой страдать - надо деньги делать", кто-то, что решение его психологических проблем лежит в религии, духовности или эзотерике и нужно применять "новое понимание жизни" и учиться эзотерическим знаниям для материального, кто-то отлетает от жизни - повозглашая тело греховным, напрочь становясь полностью ассоциальным типом, кто-то форточку взглядом двигать пытается и даже двигает :), стрелять потоками и огненными шарами из глаз или "вылететь в астрал" - это провозглашается основной целью, кто-то находит сладкоголосых "гуру" - некое эмоциональное болото, чтобы тихо и мирно встречаться и время от времени ****еть про духовность, кто-то совсем погружается в свои внутренние галлюцинации и рассуждения и живут в них абсолютно, нарисовав там все "божественное".
И это не значит, что не нужно искать, или что это все легко, или что я лучше знаю, кому и что в данный момент нужно делать, или, упаси боже, я лучше других
однако, продолжим... скоро ход моих мыслей станет вам понятен
Если попытаться как-то сгруппировать, а в дальнейшем смоделировать эти наиболее активно представленные группы (т.е. возможные будущие результаты людей, входящих в одну из них) мы получим некие модели-векторы движения:
1) Группа людей, стреляющая шарами энергии по прохожим, вылетающий в форточку через "астрал", проходящие, сквозь стены, такие маги, а по факту таки люди нуждаются в немедленной и скорейшей психологической помощи :) Где-то и что-то в своем психо-становлении они пропустили, какую-то стадию и, в итоге, это выразилось в психических и психологических отклонениях. Т.е. - это ни что иное, как невозможность самовыразиться и самоутвердиться через обычные социальные ценности: семью, работу и т.п., попытка, но каким-то странными способами через наращивание гордыни и сползания в "эзотеризм" за могуществом. Такие люди любят очень, чтобы у них наглухо сорвало крышу от очередной эзодеи, и все это приводит к еще более печальным последствиям.
2) Вторя группа, Это - все такие спокойные, медленно ходящие с чуть прикрытыми глазами "просветленные", рассуждающая о эзотеризме, сакральных знаниях, внутренних энергиях. "Люди пустоты" от Ошо :) Такие люди, абсолютно безобидные и, часто, без типа эмоций.. такие "отрешенные от всего". Люди нирваны и дети дзен. По факту же - это плод, который никогда не прорастет ибо это пни с глазами- там уже ничего нет
3) Третья группа. Это фанаты и адепты. У них есть свой гуру, который рассказывает им всякие сказки (часто этот гуру из 2 группы) через книги или напрямую, а они все это с удовольствием или без поглощают. Но, по правде сказать, разные гуры бывают. В общем третий тип - это люди, порождающие эгрегоры и/или висящие на них же, очень любящие кучковаться, часто с полной кучей психологических особенностей. Сюда же входит и основная масса религиозных людей. По факту - это такая удобная форма духовности.
4) Четвертая группа – на имение многочисленная, ибо это состоявшиеся люди, полные энергии и здоровья. Такие счастливчики или часто мы их называем "селф мейд мэн". Они страдали, да, они терпели неудачи, да, они закалялись и работали над собой - поэтому они и выстрадали, сделали себя. Они уже понимают, что жизнь - это не только пустота, что мы все живем в большой системе, что есть структура опыта человека, есть иерархия систем. Но хоть они полностью и готовы к настоящему постижению, только единицы из них готовы пожертвовать всем этим, что они выстрадали ради "непонятно чего".
Есть еще и пятая группа - это люди предназначения. Их настолько мало, что для исследования мы их не берем
Значит не все просто так, а даже совсем не просто. Недостаточно простых формул вроде "отбрось свою эго и просветлей". Ведь как только появляются понятия абсолюта, которые человеческий интеллект не в силах объять - они вытесняют все остальное, тем самым обесценивая последнее. Но кто вам сказал, что самая обычная жизнь не божественна?)
Такими понятиями являются, например: просветление, осознание, самоосознование, бог, сознание и другой круговорот "непонятных слов". И происходит спор, борьба, доказательства истинности и т.п. Но как интеллекту объять необъятное, то, что ему никак даже не принадлежит? А выход есть :) Выход - это "подготовка почвы" самого интеллекта, чтобы семя проросло и никак иначе. Это умение наблюдать, видеть и описывать происходящие процессы, а не сами слова и постоянная в этом тренировка.
Благодаря наблюдению и опытам великих людей, мы получили не только науку и внешние соц. атрибуты, но и внутреннее описание процессов. Так появилась библия, Коран, тексты Патанджали и прочее и прочее. Библия и Коран, например, - это закодированная книга, пригодная к раскодированию сейчас единицами. Почему? Все потому же.. люди не признают иерархию, которая объективно существует. А второй момент: меняется время - меняется и подача знаний, их форма подачи.
Если мы посмотрим на различные описания разных духовных школ, учителей древности и т.п. - всегда существовала эта иерархия постепенности, где невозможно или практически невозможно перепрыгнуть с низу наверх.
В древнекитайских школах, Бодхитхарма пошел через тело, через физ. совершенствование (боевые единоборства) и только когда тело становилось как кремень и дурные мысли "улетали" там брались за что-то более сложное, вроде постижения тонкого мира энергий, медитацию созерцания.
В Индии была карма-йога, в православии - трутники, которые должны были трудиться, созревать к постижению души и духа. Но возможен, а скорее реален ли такой путь сейчас, в нашем веке безумной постиндустриализации и мегатонн информации? Едва ли. Этот век диктует человеку другие пути, а люди пытаются это произвести сейчас и, разумеется, вступают в жесткий конфликт с обществом, с самим собой.
Вне зависимости от той школы, в которой человек занимается без самосознания он далеко не уйдет.
Человек родился, попал в соц. круг, и, если, он не научился в нем жить и грамотно взаимодействовать как психологически здоровое существо, если не выросло его самосознание как моделирование и понимание основных моделей и принципов в описания себя, если он не научился находясь в своем самом гармоничном состоянии "спускаться" на уровни других людей, играть с ними в их игры, то в случаях "духовного интереса", он выбрасывается в первые три "духовные" группы, а не идёт дальше личности - за неё. Видите как просто?)
Поэтому сейчас такое время, когда личность невозможно просто отбросить большинству как это делали раньше, ну, кроме единиц, которые в силу каких-то неведомых нам причин, то ли в силу очень старой души, то ли еще чего, отрабатывают с рождения сразу свой Дух, но и им не избежать соц. давления и становления. И именно через работу с собой, над своей адаптацией и интеграцией, мы сейчас получаем максимальные уроки для своей души. Таково время.
Если рассмотреть людей по степени самосознания, можно взять Гурджиевскую модель человека. От 1 д о7. Первые три и составляют этот основной пласт всяких непонятных духовных групп. Если очень быстро, кто они?
Человек №1 - это человек соблюдающий ритуалы, поклоны, крещение. Динамический тип - в общем обезьяна. Таких людей мы можем видеть на митингах, обливающих святой водой голубых и прочую "нечестью" Имеет наименьшее самосознание.
Человек №2 - это эмоционально-чувственные люди, которые все переживают и быстро создают эмоциональную связь со своим учением и идеями, кучкуются, создают кружки, секты и уходят в монастыри. Это зависшие компьютеры. Они не хозяева своим чувствам и чувства их имеют, как и их учения, ибо они не хозяева своим чувствам, уму и телу.
Человек №3 - это мозг.. знает все писания наизусть, все духовные концепции, все притчи, басни.. для которых самоценны только их высшие идеи. Глубочайшие знатоки философии, вед, библии, Корана, знающие все о молитве, медитации, учениях, парапсихологии, астралогии, все о просветленных и какими они должны быть, но совершенно не имеющие в этом ни опыта, ни духовных плодов.
Вот эти люди и составляют 95% всех духовных искателей.
Человек начинается только с №4. Это человек отличается от первых трех тем, что он начинает себя описывать. Не описывает как глупый биоробот слова, описывающие слова, а начинает описывать себя. Он уже осознал, что есть человек номер 1, 2 , 3 и понял что на самом деле не важно то чему ты следуешь, а важно то, как ты умеешь это делать.
Растет его самосознание. Это человек, которые начинает видеть основополагающие Модели и Принципы, моделирует работающие модели внутри систем, делает, практикует и получает результат. Первые же три типа занимаются всяким барахлом и белебердой, никто их них не хочет учиться контролировать свой ум - все хотят играть в игры. Кто-то зависает на каких-то нелепых идеях, кто-то на своих же эмоциях, кто-то ищет мастера. В общем никто не занимается своей осознанностью(метаописанием систем) до человека №4, никто не моделирует свои внутренние состояния.
Человек номер четыре это человек стратегии. Он видит эффективные стратегии, и не обращает внимание на форму. Если говорить грубо, то человек номер четыре мыслит в рамке цель-стратегия-эффект.
Человек 4 учится управлять собой, а не быть управляемым. Вот тут и различие и для этого и нужны описания систем, а так же внутренняя калибровка состояний. Так посепенно человек №4 двигается в человеку №5.
Дальше идет Элита людей Знания. И чтобы ее описывать, нужно как минимум что-то знать о них. Я мало знаю ибо чем дальше - тем их меньше, но тем больше их божественное самосознание.
Человек №5 - это человек-кристалл, человек полной ясности своего внутреннего мира, человек-источник. Это безусловный лидер для первых 4ёх, обладающий неимоверной волей и неподвижным внутрненним центром..покоем, любовью, миром в душе и т.п., сформироанным в своих практиках. Человеком №5 стать безумно сложно ибо обычно для этого нужна настоящая школа или же Мастер, чего в наше время практически нереально. Значит все придется делать самому. Одной целенаправленной мысли такого человека хватит, чтобы запустить такое дело, о котором лучше никак уж не говорить. Это очень ценные и, безусловно, очень харизматичные люди на планете Земля)
6, 7 - Судя по всему, где-то обитают, поддерживая общеземной и космический баланс, транслируя высшие духовные энергии на землю через "себя"

Дети Индиго.
В своем профессиональном опыте я часто сталкиваюсь с вопросами родителей, о том как воспитывать детей. Те приемы воспитания, которые они знают, не работают. Это связано с глобальными изменениями в мире, с изменением запросов общества к взрослеющей личности. В связи с этим я расскажу о так называемых детях Индиго, детях которые приходят в этот мир с особой миссией.
Дети Индиго приходят в этот мир со своими намерениями и талантами, которые отчетливо проявляются с момента рождения. Они могут впитывать знания, как губка, особенно если им нравиться предмет, изучение которого обеспечивает им более высокий уровень развития в области их интересов. Они реагируют наилучшим образом, если вы ведете себя с ними как с уважаемыми взрослыми.
Дети Индиго несут в себе небесные послания, которые пока недоступны нашему пониманию. Они помогают нам в поисках истины, смысла жизни, мира. Детей Индиго можно отличить по глазам. В них скрывается глубокая мудрость и осознанность.
Ребенок Индиго это такой ребенок, который обладает новыми необычными психологическими характеристиками и моделями поведения. Это предполагает, что люди, взаимодействующие с подобными детьми (особенно родители), чтобы достичь успеха, должны изменить свой подход к ним, методы воспитания. 90% детей младше 10 лет принадлежат к группе Индиго.

Наиболее распространенные качества детей Индиго:

1. Они приходят в этот мир с ощущением своей царственности (и часто ведут себя соответствующим образом).
2. Они чувствуют, что "заслужили быть здесь", и бывают весьма удивлены тем, что другие не всегда разделяют их мнение.
3. Они не сомневаются в своей значимости. Нередко они сообщают родителям, "кто они есть".
4. У них нет абсолютных авторитетов, они не считают нужным объяснять свои поступки и признают свободу выбора.
5. Они теряются, соприкасаясь с консервативными системами, где вместо проявления творческой мысли, строго соблюдаются традиции.
6. Они часто видят более рациональный способ сделать что-то в школе или дома, однако окружающие воспринимают это как "нарушение правил" и их нежелание приспосабливаться существующей системе.
7. Они кажутся некоммуникабельными, если находятся в компании себе подобных. Если рядом нет никого, обладающего подобным же менталитетом, они часто замыкаются в себе, чувствуя, что никто в этом мире их не понимает. Поэтому установление социальных связей в период обучения для них представляет немалую сложность.
8. Они никак не отзываются на обвинения в нарушении дисциплины. К заявлениям типа "вот подожди, придет отец, узнает, что ты натворил, тогда увидишь..." они остаются глухи.
9. Они не стесняются, давать вам понять, в чем испытывают нужду.
Контактеры.
Прежде всего хочется начать с того, что нужно очень внимательно отнестись к человеку, который называет себя контактантом. Попасть в впросак очень легко, достаточное обратить внимание некоторые психические особенности.
    Психологический портрет составляется при участие психических данных о характере, темпераменте, восприятие, о душевном здоровье, воображение.
    Для психотерапевта и для психолога консультанта очень важно отметить мистическое мировоззрение клиента. Например как он относится к феномену НЛО определить его адекватность к себе и другим людям. Расспросить об его семье (не которые из его также могут быть подвержены контактам), работе, его взгляде на данную проблему.
    Психологический портрет контактанта может быть очень широк. Человек, который вступил якобы в контакт с НЛО может быть и творческий личностью таковым и не являются.
   Иногда контакт начинается в раннем возрасте с трех лет. Человек может считать, что в прошлой жизни он был инопланетянином. Ни каких видимых доказательств у него нет.
   Человек перенесший возможный контакт эмоциональный ранимый тяжело вспоминает контактную ситуацию, поэтому регрессивный гипноз, который часто используется для исследования контакта  может вызвать психологическую травму. Использовать гипноз надо очень аккуратно и только в экстренных случаях, иногда сам контактант может вспомнить свое похищение НЛО без гипноза.
    Человек, который пережил контакт может считать себе мессией, который должен выполнить некое свое предназначение. В таких случаях надо быть очень осторожным. Так же как и уверенность человек в том, что он является «инопланетянином». В этом я нахожу некую психотрансформативную основу, которое может быть выделено, как синдром «контактерства».
Можно рассматривать проблему с точки зрения положительного или отрицательного влияния контакта на человека-контактанта, на ход событий его жизни, или более глобально - влияние контакта на человеческое сообщество, на его развитие.
Не имея возможности рассмотреть проблему во всем ее многообразии и целостности, коснемся лишь некоторых ее аспектов.
Прежде всего, обратим внимание на решающий момент: результирующее влияние контакта во многом зависит от того, как сам контактант осознает, понимает и оценивает создавшуюся контактную ситуацию. От этого, в свою очередь, будет зависеть и его отношение к контакту, и стиль взаимодействия с предполагаемым объектом связи и даже информация, поступающая к человеку через контакт.
Если углубиться в этот вопрос дальше и обобщить наблюдения, имеющиеся на сегодняшний день в нашем распоряжении, то станет ясно, что осознание и понимание контакта, его сути, во многом определяется степенью развития интеллекта контактанта, его накопленными знаниями, багажом его жизненного опыта и, наконец, его нравственностью. Не последнюю роль в этом играют психическое здоровье человека, его психофизиологические особенности и его характер.

Особенности мистической личности.
  Так как именно эти люди по моемоей теории имеют особое или мистическое развитие личности. Они совершенно не похожи на обывателей с их подседневными проблемами и деятельностью. Например, что скажет обыватель если его спросить почему затонула подводная лодка «Курск», вероятней всего он скажет, что повлеял человеческий фактор. А мистик или эзотерик выдвенет гипотезу, повлеяли, какие- то потусторонние силы, которые как ему кажется играют огромную роль в нашей жизни.
  Но классификацию, которую я дал в начале – это люди у которых мистические особенности стали проявлятся еще в раннем детстве и развивались практически на всем протяжение жизни индивида. Самые высокоразвитые ветви человеческого рода имеют одну общую характерную черту – тенденцию производить (правда, спорадически и часто вопреки неблагоприятным внешним обстоятельствам) странный, но совершенно определенный тип личности; такая личность не может довольствоваться тем, что другие люди называют жизненным опытом, и склонна, как утверждают ее недоброжелатели, "отрицать мир ради поиска реальности". Мы встречаем таких людей на Востоке и на Западе, в древнем, средневековом и современном мире. Их единственная страсть – преследование некоей неосязаемой, духовной цели: поиск "выхода" или "возврата" в то желанное состояние, в котором они могут удовлетворить свою жажду абсолютной истины. Этот поиск составляет смысл всей их жизни. Ради него они с легкостью идут на такие жертвы, которые другим людям кажутся чудовищными. И косвенным подтверждением объективной актуальности такого поиска есть то, что где бы и когда бы ни появлялись эти люди, их цели, доктрины и методы были по сути своей одинаковы. Их опыт, в итоге, образует мощный корпус свидетельств, удивительно последовательных и нередко объясняющих друг друга; его нельзя не принимать во внимание, если мы хотим оценить энергию и потенциальные силы человеческого духа или же осмыслить его отношение к неведомому миру, который лежит за пределами ощущений.
Во всяком человеке рано или поздно просыпается любовь к скрытой за покрывалом тайны Исидой, которую он называет Истиной. У большинства это проходит. Они видят безнадежность своей страсти и возвращаются к практическим делам. Но другие на всю жизнь остаются преданными поклонниками Истины, они любят ее и представляют себе любимый предмет совершенно по-разному. Некоторые видят Истину, как Данте видел Беатриче, – обожаемой, но непостижимой, встреченной в этом мире, но зовущей в мир иной. Другим она скорее кажется злой, но неотразимой колдуньей, соблазняющей, требующей платы и, в конце концов, предающей своего любовника. Кому-то она мерещится в лабораторной пробирке, кому-то – в поэтической мечте; одним – перед алтарем, другим – в грязи. Крайние прагматики готовы искать ее даже на кухне, заявляя, что лучше всего распознавать ее по полезным результатам. И наконец, после безуспешных ухаживаний, скептик-философ успокаивает себя тем, что его дамы вообще не существует.
Какими бы символами они ни обозначали свой поиск, никто из этих искателей никогда не мог убедить мир в том, что нашел там, за завесой, Реальность, встретился с ней лицом к лицу. Но если мы можем доверять свидетельствам мистиков – а в их описаниях собственных переживаний чувствуется удивительная убедительность и благая вера, – то им удалось то, что у других не получилось: они установили непосредственную связь человеческого духа, блуждающего, как они говорят, среди вещей материального мира, с той "единственной Реальностью", тем нематериальным и предельным Бытием, которое часть философов называют Абсолютом, а большинство теологов – Богом. Здесь, говорят мистики (и многие, отнюдь не будучи мистиками, согласны с ними), находится скрытая Истина, объект страстного желания человека, единственная приемлемая для него цель поиска. Поэтому они с полным правом требуют от нас такого же внимания, какое мы оказываем первооткрывателям новых земель, куда сами мы не рискнули бы углубиться без нужного оснащения. Мистики – это пионеры духовного мира, и мы не имеем права отвергать ценность их открытий просто потому, что у нас нет возможности или мужества, необходимых для собственных исследований.
Такая критика реальности есть, конечно, дело философии. Я не могу сказать, что эта книга написана философом или адресована исследователям этой великой науки. Однако, хотя мы всего лишь любители, мы не сможем найти отправную точку, не использовав в какой-то мере основания философии. Эти основания охватывают целую область первоначал, и именно к первоначалам мы должны обратиться, если хотим понять истинное значение мистического типа личности.
Поэтому начнем с начала и вспомним несколько банальных и элементарных фактов, которые принято игнорировать среди людей практичных. Таким началом для человеческой мысли является, конечно, Я, Эго, самосознание субъекта, который пишет эту книгу, или самосознание другого субъекта, который ее читает и вопреки всем аргументам заявляет: "Я ЕСТЬ".  Это та точка отсчета, относительно которой мы вполне уверены. Никто из метафизиков еще не поколебал уверенности обычной личности в ее собственном существовании. Неуверенность для большинства из нас начинается только тогда, когда мы спрашиваем, что еще существует.
К этому Я, этому самосознанию, заключенному в "оболочке, которую мы теперь называем телом и которую не можем сбросить, как улитка – свой домик",  приходит, как мы знаем, постоянный поток сообщений и переживаний. Главные среди них – возбуждение тактильных нервов, результатом чего является то, что мы называем осязанием; колебания, воспринимаемые оптическим нервом, – это мы называем "светом", а также колебания, воспринимаемые ухом как звук.
Что означают эти переживания? Первый ответ неискушенного Я – что они указывают на сущность внешнего мира; когда его спрашивают, каков этот мир, оно обращается к "свидетельствам своих чувств". Из сообщений, которые получает это Я через органы чувств, из сообщений, которые обрушиваются на него, стучатся к нему со всех сторон, хочет оно этого или нет, оно строит свой "чувственный мир", который и является "реальным и надежным миром" всякого нормального человека. Когда поступают впечатления – или, скорее, те интерпретации подлинных впечатлений, которые дает его нервная система, – оно использует их, как играющий в ребусы использует отдельные буквы, из которых составляются слова. Я сортирует, принимает, отвергает, комбинирует, а затем победоносно производит из них "понятие", которое, по мнению Я, и есть внешний мир. С завидной и восхитительной простотой Я приписывает собственные ощущения неведомой вселенной. Звезды, утверждает Я, есть яркие, трава есть зеленая. Для него, как и для философа Юма, "реальность состоит из идей и впечатлений".
Однако совершенно очевидно, что этот чувственный мир, эта кажущаяся реальной внешняя вселенная, хотя и может быть полезной и ценной во многих отношениях, не может быть собственно внешним миром, а только отраженной этим Я картиной внешнего мира.  Эта картина – произведение искусства, но не научный факт, и поскольку она может обладать глубоким смыслом как великий шедевр, то относиться к ней как к предмету анализа опасно. Даже поверхностное исследование показывает, что эта картина имеет самое приблизительное и символическое отношение к реальности и не будет ничего означать для других Я, чьи чувства или каналы общения устроены иначе. Поэтому свидетельства чувств не могут быть приняты как свидетельства сущности предельной реальности – полезные слуги дома, они могут оказаться опасными проводниками в пути. Не могут их показания поколебать тех искателей Реальности, которые обнаруживают в них противоречие описаниям своего мистического опыта.
Воспринимающее Я сидит, так сказать, на приемном конце телеграфной линии. Согласно любой другой теории, кроме мистицизма, это его односторонняя связь с предположительным "внешним миром". Приемный аппарат регистрирует отдельные послания. Я не знает и, до тех пор пока оно зависит от этого аппарата, никогда не узнает объекта – реальности на другом конце провода, по которому идут послания; оно не может по-настоящему раскрыть сущность этого объекта. Но у него есть все основания принимать их как свидетельства, потому что что-то существует выше него и его приемного аппарата. Ясно, что конструктивные детали телеграфного аппарата видоизменяют послание. То, что передается как точка и тире, цвет и объем, может быть принято совсем в другом виде. Поэтому такое послание, хотя и может в некотором смысле иметь отношение к предполагаемой реальности на другом конце линии, никогда не может быть адекватно ей. Всегда будут присутствовать неуловимые колебания, которые оно не сможет воспринять или будет путать. Поэтому часть послания всегда теряется, или, другими словами, существуют такие аспекты мира, которых мы никогда не познаем.
Таким образом, сфера нашего возможного интеллектуального знания строго ограничена нашей индивидуальностью. Не край земли, а внешние окончания наших сенсорных нервов являются границами наших исследований, и "знать себя" означает знать вселенную в себе. Мы ограничены нашим приемным аппаратом, мы не можем встать и пойти посмотреть, куда ведут "телеграфные провода". Слова Экхарта по-прежнему имеют предельное значение для нас: "Душа не может приблизиться к творениям иначе, чем через сознательное восприятие образов". Если бы какой-то шалун-Демиург включил наш приемный аппарат по-другому, мы бы имели новую вселенную.
Уильям Джеймс однажды предложил полезное упражнение для молодых идеалистов – поразмыслить о переменах, которые могли бы произойти в нашем обыденном мире, если бы различные ответвления нашего приемного устройства изменили свои функции, например, мы "слушали" бы цвета и "видели" звуки. Такое замечание проливает неожиданный свет на странное, с точки зрения очевидности безумное, утверждение визионера Сен-Мартена: "Я слышал цветы, которые звучали, и видел звуки, которые сияли", а также на описания других мистиков о тех редких моментах сознания, когда чувства сливались в единый и невыразимый акт восприятия, в котором цвета и звуки были одним целым. 
Поскольку музыка – это интерпретация определенных колебаний, воспринимаемых ухом, а цвет – это интерпретация колебаний другого вида, воспринимаемых глазом, то все это не так безумно, как оно звучит, и может быть представлено в рамках физической науки. Если бы такое превращение наших органов чувств действительно произошло, мир все равно посылал бы нам те же послания, – этот чуждый, непостижимый мир, от которого, согласно этой гипотезе, мы изолированы герметически, – однако мы воспринимали бы их по-другому. Мы бы все равно воспринимали красоту этого мира, но она говорила бы другим языком. Пение птицы поражало бы сетчатую оболочку наших глаз великолепием красок; мы бы видели волшебные тона ветра, слушали бы как великую фугу повторяемость и гармонию зелени лесов и каденции штормовых небес. Если бы мы сознавали, что при самом малейшем изменении наших органов чувств мы бы могли попасть в такой мир, мы, может быть, не так высокомерно относились бы к тем мистикам, которые говорят, что воспринимают Абсолют как "музыку небес" или "Несотворенный Свет", равно как были бы и менее фанатичны в нашем намерении сделать надежный "мир здравого смысла" единственным образцом реальности. Этот "мир здравого смысла" является концептуальным миром. Он может представлять внешнюю вселенную; но деятельность человеческого мозга он безусловно представляет. В пределах этого мозга строится вселенная, и большинство из нас согласны там и "пребывать в покое во веки веков" подобно душе в Храме Искусств.
Таким образом, непосредственная встреча с абсолютной истиной кажется невозможной для нормального немистического сознания. Мы не можем знать реальности и даже не можем доказать существование самых простых предметов, хотя это ограничение остро осознают лишь немногие люди, а большинство из них стали бы его отрицать. Но в роде человеческом упорно существует тип личности, который ясно осознает это ограничение и не может смириться с теми мнимыми реалиями, которыми "обставлена" вселенная всякого нормального человека. Таким людям, чтобы не чувствовать себя неуютно, необходимо создать для себя некий образ Нечто или Ничто, находящегося на том конце их "телеграфной линии", – некую "концепцию бытия", "теорию знания". Их мучает Непознаваемое, они страстно желают знать первоначала, требуют какого-то объяснения темным сторонам вещей. Коль скоро человек обладает таким темпераментом, он испытывает голод по реальности и удовлетворяет его как умеет, умудряясь лишь отстранить голодную смерть, но никогда не насыщаясь.
Сомнительно, чтобы два Я представляли себе один и тот же образ истины вне своих пределов, так как живая метафизика, как и живая религия, по сути своей есть сугубо личное дело – это вопрос скорее видения, чем аргумента, как напоминает нам Уильям Джеймс.  Несмотря на это, такая метафизика может (и делает это, если говорить в общем) избежать обвинения в субъективизме, примкнув хотя бы внешне, к традиционной школе, как индивидуальная религия может и должна внешне примкнуть к традиционной церкви. Поэтому мы теперь кратко рассмотрим, к чему пришли наши традиционные школы – великие классические теории, трактующие природу реальности. В них мы видим в кристаллизованном виде все то лучшее, чего смог достичь человеческий интеллект, будучи предоставлен самому себе.
1. Наиболее очевидным и общепринятым объяснением мира является, конечно, Натурализм, или наивный Реализм – точка зрения обыкновенного человека. Натурализм просто утверждает, что мы видим реальный мир, хотя видим его, быть может, не очень хорошо. То, что, как представляется нормальным здоровым людям, где-то находится, приблизительно там и находится. Натурализм вменяет себе в заслугу то, что он опирается на конкретное; материальные вещи он воспринимает как реальные. Другими словами, наши выверенные и соотнесенные впечатления, возведенные до высшей степени их действенности, составляют для человека единственно ценный материал для познания; само же познание является результатом точного наблюдения, подвергнутым классификации.
Такое отношение к миру, быть может, подсказано благоразумием, ввиду нашего неведения всего, что находится по ту сторону, но оно никогда не утолит наш голод по реальности. В сущности, наше благоразумие говорит: "Комната, в которой мы находимся, вполне удобна. Давайте задернем занавески, так как ночь темна, и посвятим себя описанию мебели". Но, к сожалению, даже мебель не поддается натуралистическому описанию. Как только мы начинаем рассматривать ее повнимательней, мы обнаруживаем, что здесь множество намеков на чудеса и тайны, что даже стулья и столы – это не то, чем они кажутся.
Мы видим, что мало-мальски критичного взгляда на любой обычный объект восприятия достаточно, чтоб свести на нет такое столь простое и удобное кредо "здравого смысла"; что разуму нужна не просто вера, но слепая доверчивость, чтобы принимать очевидное за реальное. Я, например, говорю, что "вижу" дом. Это значит, что часть моего воспринимающего аппарата, которая исполняет функцию, называемую зрением, рождает в моем мозгу идею "дома". Идея "дома" трактуется мной как реальный дом, и мои дальнейшие наблюдения будут разворачивать, обогащать и уточнять этот образ. Но какова есть на самом деле та внешняя реальность, которая пробудила этот образ, я не знаю и никогда не узнаю. Это настолько же таинственно, запредельно моему пониманию, как состав хора ангелов. Сознание содрогается от ужаса, соприкасаясь с могущественным словом "быть". Я могу, конечно, призвать на помощь другие органы чувств, могу подойти к дому и потрогать его. Тогда нервы моей руки передадут мне ощущение, которое я трактую как твердость и прочность; глаза воспримут особенное и непостижимое ощущение, называемое краснота. И из этих чисто индивидуальных восприятий мой мозг сконструирует и экстернализирует идею красного кирпича. Сама Наука, однако, если бы ее попросили подтвердить реальность этих восприятий, сразу же заявила бы, что, хотя материальный мир и реален, идеи прочности и цвета не что иное, как галлюцинации. Они принадлежат человеку, а не физической вселенной, относятся к неровности поверхности, а не к сущности объекта, как сказал бы философ-схоласт.
"Красный кирпич, – утверждает Наука, – просто условность. В реальности эта частица, как и все другие частицы вселенной, состоит, насколько мы сейчас знаем, из неисчислимого количества атомов, которые носятся и сталкиваются друг с другом. Это не более твердая вещь, чем снежная буря. Если бы Вы съели гриб Алисы в стране чудес и уменьшились до размеров микромира, каждый атом с его электронами казался бы Вам солнечной системой, а сам красный кирпич – вселенной. Более того, сами эти атомы ускользают от меня, когда я пытаюсь схватить их. Они только проявление еще чего-то. Если бы я могла проследить материю до самой сердцевины, я могла бы, возможно, открыть, что она безгранична, и стала бы идеалистом против своей воли. А что касается красного, как Вы его называете, цвета кирпича, то это вопрос взаимосвязи между Вашим оптическим нервом и световыми волнами. Сегодня вечером на заходе солнца кирпич может быть пурпурным, а при легком отклонении Вашего зрения от нормы он может стать зеленым. Даже то чувство, что объект восприятия находится вне Вас, может быть ложным: ведь Вы так же легко приписываете качества внешних объектов образам, появляющимся во сне и в галлюцинациях, как и объектам, о которых вы безапелляционно твердите, что они действительно существуют". Далее, не существует заслуживающих доверия стандартов, по которым мы можем отличать "реальное" от "нереального" в явлениях. Те же, что существуют, условны и соответствуют соглашению, но не истине. Отнюдь не аргумент утверждать, что большинство людей видят мир во многом одинаково и что "такое" видение и есть достоверный критерий реальности, хотя для практических целей мы пришли к согласию, что здравомыслие состоит в том, чтобы разделять галлюцинации своих ближних. Те, кто честен с самим собой, знают, что и это "разделять" в лучшем случае неполно. Сознательно принимая новую концепцию вселенной, приспосабливая новый алфавит к старой азбуке Морзе – работа, которую мы называем обретением знаний, – мы можем изменить, и изменяем в определенной мере, наш способ видения вещей: строим новый мир из старых чувственных впечатлений и преобразуем вещи не хуже любого мага. "Глаза и уши, – говорит Гераклит, – плохие свидетели для тех, у кого варварская душа"; и даже те, у кого душа цивилизованная, видят и слышат в зависимости от своего темперамента. В одном и том же небе поэт может обнаружить обиталище ангелов, а моряк увидит только предвестие плохой погоды. Таким образом, художник и хирург, христианин и рационалист, пессимист и оптимист фактически и воистину живут в разных и взаимоисключающих мирах, не только по образу мыслей, но и по восприятию. Только то счастливое обстоятельство, что наша обычная речь условна, а не реалистична, позволяет нам скрывать друг от друга всю уникальность и одиночество того мира, в котором каждый из нас живет. То здесь, то там появляется художник, говорящий на странном языке, до глупости правдивый, и настаивает на том, что "он говорит так, как видит". Затем другие люди, тепло укутанные в свою искусственную вселенную, сходятся на том, что он сумасшедший или, в лучшем случае, "чрезвычайно впечатлительный парень".
Более того, даже этот уникальный мир индивида лишен постоянства. Каждый из нас, взрослея и изменяясь, непрестанно и непроизвольно переделывает свою сенсуальную вселенную. Мы воспринимаем в каждый конкретный момент не то, что есть, а то, что есть мы; личность претерпевает большие переделки на пути своего следования от рождения через зрелость к смерти. Поэтому разум, ищущий Реальное, в этом переменчивом и субъективном "природном" мире неизбежно обращается назад в себя, в образы и понятия, обязанные своим появлением больше "видящему", чем "видимому". Но Реальность, если уж она обнаружена, должна быть реальной для всех: она должна существовать "в себе", в той плоскости бытия, которая не обусловлена воспринимающим разумом. Только тогда может она удовлетворить самую священную страсть, самый насущный человеческий инстинкт – "инстинкт Абсолютного", страсть к истине.
Вам вовсе не предлагают на основании этих старых как мир и элементарных соображений очистить свой нормальный человеческий опыт от груза давних заблуждений и замкнуться в интеллектуальном нигилизме. Вам только предлагают признать, что ваша жизнь – это грифельная доска и что белые царапины на ней, которые обычный человек называет фактами, а ученый-реалист – знанием, являются самыми относительными и условными символами тех аспектов непознаваемой реальности, на которые они намекают. Таким образом, хотя мы и должны сами рисовать свои картины на наших грифельных досках и действовать в соответствии с их содержанием, мы не можем отрицать достоверность – хотя можем отрицать пользу – тех картин, которые получаются у других людей, сколь бы ненормальными и невероятными эти картины ни казались, поскольку это эскизы тех аспектов реальности, которые не вписались в наше сенсуальное поле и поэтому не стали и не могут стать частью нашего мира. И все же как, согласно утверждениям теолога, Троица таит или раскрывает нам не Троих, а Одного, так и разнообразные аспекты, в которых вселенная является воспринимающему сознанию, скрывают предельную Реальность, или, говоря языком Канта, Трансцендентальный Объект, который не может быть каким-либо одним, но лишь всеми ее проявлениями; который превосходит, но все же включает в себя неисчислимые фрагментарные миры индивидуального постижения. Таким образом, мы приходим к вопросу: какова сущность этого Одного? И отсюда проистекает тот упорный инстинкт, который, не получая никакого подкрепления от чувственного опыта, ищет и желает этого непостижимого союза, этого всеобъемлющего Абсолюта как единственного возможного удовлетворения своей жажды истины.
2. Вторая великая концепция Бытия – Идеализм – возникла в процессе отбора попыток ответить на этот вопрос. Идеализм уносит нас далеко от материального мира с его интересной системой "вещей", с его механизмами и законами, в чистый, предельно разреженный воздух метафизического мира. Если мир Натуралиста строится из материала, полученного в процессе созерцания реальности с помощью органов чувств, то мир Идеалиста образуется из созерцания процессов мышления. Идеалист, в сущности, говорит, что есть только две вещи, в которых мы уверены: мыслящий субъект, или сознательное Я, и объект – Идея, с которой имеет дело этот субъект. Мы знаем, можно сказать, Разум и Мысль. То, что мы называем вселенной, есть скопление таких мыслей, причем они – здесь мы вполне согласны – более или менее искажены субъектом – индивидуальным мыслителем – в процессе усвоения. Мы, очевидно, не мыслим все то, что можно помыслить, не постигаем все, что могли бы постичь, так же как не обязательно сочетаем в правильном порядке и пропорции те идеи, которые способны воспринять. Реальность, утверждает Объективный Идеализм, это полный, неискаженный Объект, одна большая мысль, относительно которой мы собираем фрагментарные намеки. Мир явлений, к которому мы относимся как к реальному, есть просто призрачная видимость Объекта или его "проявление в пространстве и времени".
Согласно той форме Объективного Идеализма, которая выбрана здесь в качестве типичной среди многих других – поскольку почти каждый идеалист имеет собственную схему метафизического спасения,  – мы живем во вселенной, которая является, говоря популярным языком, Идеей или Мечтой ее Создателя. Мы, как объяснял Алисе Твидлдум в самой философской из всех сказок, "просто часть сна". Вся жизнь, все явления – это бесконечные видоизменения и выражения одного трансцендентного Объекта, исполненной силы и мощи Мысли одного Абсолютного Мыслителя, в которой мы купаемся. Этот Объект или некоторые аспекты его – а место каждого индивидуального сознания в пределах Космической Мысли, или, как мы говорим, наша позиция в жизни, во многом определяет, каковы эти аспекты, – интерпретируются чувствами и постигаются сознанием в пределах, заданных тем, что принято называть материей, пространством и временем. Но у нас нет причин предполагать, что эта материя, пространство и время обязательно являются частями реальности, первичной Идеи. Может быть, это просто карандаш и бумага, с помощью которых мы рисуем ее. Если наше видение, наше представление о вещах приближается все больше к Вечной Идее, значит, мы все ближе и ближе подходим к реальности, так как реальность идеалиста – это просто Идея или Мысль Бога. Это, говорит идеалист, тот высший союз, на который все иллюзорные проявления, образующие столь разные миры "здравого смысла", науки, метафизики, искусства, смутно намекают. В этом смысле можно действительно сказать, что только сверхъестественное обладает реальностью, так как тот мир явлений, который мы называем естественным, конечно, во многом создан из предположений и иллюзий, из намеков, исходящих от внешнего реального мира Идеи по ту сторону нашего восприятия, и причудливых концепций, которые мы создаем при помощи наших приемных устройств.
В крайнем случае, в защиту идеализма можно сказать, что судьбами человечества неизменно управляют не конкретные "факты" чувственного мира, но понятия, которые, как признано всеми, существуют только на ментальном уровне. В великие моменты бытия, когда человек поднимается до духовной свободы, это то, что он чувствует как реальное. Именно ради этого человек хочет жить, работать, страдать и умирать. Любовь, патриотизм, религия, альтруизм, слава – все принадлежит трансцендентальному миру. Следовательно, они больше причастны реальности, чем любые "факты", и человек, смутно осознавая это, преклоняется перед ними как перед бессмертными центрами энергии. Религии, как правило, пропитаны идеализмом: христианство, в частности, – это призыв к идеалистической концепции жизни, буддизм – тоже, хотя и в меньшей степени. Снова и снова их священные писания говорят нам, что только материалисты будут прокляты.
В форме Идеализма мы имеем, наверное, самую величественную теорию Бытия, которая когда-либо была создана человеческим интеллектом, теорию настолько возвышенную, что она вряд ли была создана только одним "чистым разумом", но должна рассматриваться также как проявление того естественного мистицизма, того инстинкта Абсолюта, которые скрыты в человеке. Но когда мы спрашиваем идеалиста, как достичь союза с реальностью, которую он описывает нам как "несомненно пребывающую", его система вдруг рушится и раскрывается как схема небес, но не лестница к звездам. Причину этой неудачи Идеализма – практически найти реальность, о которой он так много рассуждает, – по мнению мистиков, можно найти в афоризме св. Иеронима, где блестяще подмечено различие между религией и философией: "Платон поместил душу человека в голове; Христос поместил ее в сердце". То есть, хотя идеализм и справедлив в своих предпосылках и часто смел и честен в их применениях, он сводится на нет исключительным интеллектуализмом своих методов, своей фатальной верой в настойчивую работу мозга, сравнимую лишь с усердием белки в колесе; и все это вместо того, чтобы поверить в проницательное видение жаждущего сердца. Идеализм интересует человека, но не вовлекает его в свой процесс, не захватывает его всего новой и более реальной жизнью, которую он описывает. Поэтому та истина, которая только и имеет значение, живая истина, каким-то образом ускользнула от него; его наблюдения имеют такое же отношение к реальности, как искусство анатома к тайне рождения.
3. Но есть еще одна Теория Бытия, которую следует рассмотреть; в широком смысле ее можно определить как Философский Скептицизм. Это позиция тех, кто отказывается принимать как реалистический, так и идеалистический ответ на вечный вопрос; философы-скептики, в свою очередь, столкнувшись с загадкой реальности, отвечают, что нет никакой загадки, которую следовало бы разгадать. Мы, конечно, предполагаем применительно к обыденным жизненным задачам, что каждой последовательности a : b в нашем сознании соответствует ментальная или материальная последовательность А : В во внешнем мире и что первая последовательность является строго соотносимым, хотя, быть может, и не полностью адекватным выражением второй последовательности. Совокупность, например, зрительных и слуховых ощущений, которую я привыкла называть миссис Смит, соответствует чему-то, что существует как в актуальном, так и в моем феноменальном мире. За моей миссис Смит, за совсем другой миссис Смит, которую могут обнаружить рентгеновские лучи, существует, утверждает Объективный Идеалист, трансцендентальная, или, в платоновском смысле, идеальная миссис Смит, свойства которой я даже не могу представить, но существование которой совершенно независимо от ее постижения мною. Но, хотя мы действуем и должны действовать исходя из этой гипотезы, она остается только гипотезой, и эту гипотезу философский скептицизм никогда не упустит из виду.
Внешний мир, утверждают разные школы скептицизма, это – насколько я знаю – понятие, присутствующее в моем сознании. Когда мой разум прекращает свое существование, понятие, которое я называю внешним миром, также прекращает свое существование. Единственное, что для меня несомненно существует, это собственное самосознание, Я. Вне этого круга сознания у меня нет полномочий погружаться в догадки относительно того, что может быть или чего не может быть. Отсюда для меня Абсолют – это бессмысленная схема, излишнее усложнение мысли, так как мозг, полностью отрезанный от соприкосновения с внешней реальностью, не имеет никаких оснований предполагать, что такая реальность существует где бы то ни было, кроме как в его собственных идеях. Любое усилие, прилагаемое философией в поисках ее, является просто метафизической белкой в концептуальном колесе. В полном и точном раскрытии набора идей, которыми "меблировано" наше сознание, и заключается та единственная реальность, которую мы можем надеяться познать. Гораздо лучше оставаться здесь и чувствовать себя дома; только это для нас действительно существует.
Такая сугубо субъективная концепция Бытия нашла представителей во всех школах мысли, даже – любопытный парадокс – в мистической философии, которая является одним из сильнейших антагонистов скептицизма. Так, Делакруа после придирчивого, но все же сочувственного анализа пути св. Терезы к единению с Абсолютом приходит к предположению, что Бог, с которым она соединилась, был содержанием ее подсознательного разума.  Такой мистицизм напоминает котенка, гоняющегося за своим хвостом. Это действительно не тот путь, которым следуют великие искатели реальности. Reductio ad absurdum этой доктрины обнаруживается в так называемой "философии" Новой Мысли, которая предлагает своим приверженцам "попытаться спокойно осознать, что Бесконечность – это Вы". [8] Своим полным отрицанием не просто знания, но логически постигаемого Трансцендентального он в конце концов приводит нас к заключению крайне прагматистского толка: что Истина для нас не некая неизъяснимая реальность, а просто идея, которая является верной и полезной в каждом конкретном эксперименте. Не существует никакой реальности за явлениями, поэтому все веры, все вымыслы, которыми мы населяем это ничто, одинаково истинны, если они удобны и применимы в жизни.
Если придерживаться логики, то данная концепция Бытия позволяет каждому человеку воспринимать других людей как не существующих нигде – кроме его сознания: это то единственное место, где строгий скептицизм допускает существование чего-либо. Даже разум, несущий в себе сознание, существует для нас только в созданном нами понятии разума. Мы знаем о том, кто мы есть, не больше, чем о том, кем мы будем. Человек остается сознательным Нечто среди – насколько ему известно – Ничто; остается без каких-либо средств, кроме возможности изучать собственное сознание.
Философский скептицизм особенно интересен для нашего настоящего исследования, потому что он показывает нам позицию, в которой "чистый разум", будучи предоставлен себе самому, сам же себя исчерпывает. Это совершенно логично; и хотя мы чувствуем, как это абсурдно, мы никогда не сможем этого доказать. Те, кто по своему темпераменту склонен к легковерию, могут стать натуралистами и убеждать себя, что они живут в реальности чувственного мира. Те, кто имеет определенный инстинкт Абсолюта, могут принять более благоразумную веру в идеализм. Но истинный интеллектуал, который не признает никаких инстинктов или эмоций, вынужден в конце концов принять ту или иную форму скептической философии. Ужасов нигилизма можно избежать, в сущности, только придерживаясь веры, доверяя своему внутреннему, но совершенно иррациональному инстинкту Реальности "превыше всякого рассуждения, всякой мысли": к этой Реальности наш дух стремится в свои лучшие мгновения. Если бы метафизик был верен собственным постулатам, то в итоге ему пришлось бы признать, что мы все вынуждены жить, думать и, наконец, умирать в неведомом и непостижимом мире, где нас усердно и деспотично пичкают, непонятно кто и как, идеями и предположениями, достоверность которых мы не можем проверить, но и сопротивляться их давлению не в наших силах. Не очевидностью, но верой – верой в предполагаемый внешний порядок, существование которого нельзя доказать, и в приблизительную истинность и постоянство тех туманных посланий, которые мы получаем от него, – приходится руководствоваться простому человеку в жизни. Мы должны доверяться "законам природы", которые были придуманы человеческим разумом как удобный конспект его собственных наблюдений за явлениями; мы должны, ради целей нашей повседневной жизни, принимать эти явления по их внешним признакам. Это – акт веры, с которым вряд ли могут сравниться самые грубые суеверия неаполитанского крестьянина.
Интеллектуальные поиски Реальности, таким образом, заводят нас в один из тупиков: 1) к принятию символического мира явлений в качестве реального; 2) к разработке теории – также по необходимости символической; прекрасная сама по себе, она не может помочь нам обрести Абсолют, который описывает; 3) к безнадежному, но логически строгому скептицизму.
В ответ на все "почему" вечно допытывающегося ребенка в каждом из нас философия вынуждена повторять лишь: "Nescio! Nescio!" ("He знаю! Не знаю!") Несмотря на всю ее деятельную картографию, она не может достичь цели, которую указывает нам; не может объяснить те непонятные условия, при которых мы думаем, что мы знаем; не может даже отделить суверенностью субъект от объекта мысли. Наука, предмет изучения которой суть явления и наши знания о них, хотя она втайне столь же идеалистична, обычно объясняет, что все наши идеи и инстинкты, отображенный мир, который мы воспринимаем так серьезно, странно ограниченная и иллюзорная природа нашего опыта – все это, оказывается, служит одной великой цели – сохранению жизни и последующему осуществлению на практике совершенно мистической гипотезы – Космической Идеи. Всякий акт восприятия, убеждает она нас, служит полезной цели в этой эволюционной схеме – схеме, которую, между прочим, изобрел (почему – мы не знаем) человеческий ум и навязал послушной вселенной.
Благодаря зрению, слуху, обонянию и осязанию, говорит Наука, мы передвигаемся, узнаем об опасности, приобретаем пищу. Мужские особи воспринимают красоту женских особей, чтобы размножались виды. Верно, что этот примитивный инстинкт дал жизнь более высоким и чистым эмоциям, но они также служат социальным целям и не столь бесполезны, как это может показаться. Человек должен есть, чтобы жить, поэтому еда дает нам приятные ощущения. Если человек переедает, он может умереть, поэтому несварение вызывает неприятные ощущения. Определенные факты, слишком острое восприятие которых подрывало бы жизненные силы большинства людей, недоступны им или не осознаются ими: это незащищенность жизни, распад тела, бренность всего сущего под солнцем. Когда мы здоровы, нас не покидает чувство реальности, прочности и постоянства, и это самая смешная из всех наших иллюзий – и вместе с тем самая полезная для жизнеутверждения и сохранения человечества.
При ближайшем рассмотрении мы видим, что это краткое обобщение отнюдь не полно – оно не исчерпывает даже той малости, от которой нам дают свободу наши чувства; что в действительности оно более примечательно своими упущениями, чем содержанием. Ресежак хорошо сказал, что "с того момента, когда человека перестало удовлетворять изобретение полезных для его существования вещей исключительно под давлением воли к жизни, принцип (физической) эволюции нарушился".  Нельзя сказать ничего более определенного, чем то, что этот человек отнюдь не удовлетворен. Философы-утилитаристы назвали его животным, создающим орудия труда, – самая высокая похвала, которой они удостоили человека. Правильнее будет сказать, что это – животное, создающее зрительные образы,  это существо, имеющее превратные и непрактичные идеалы, в которых мечты господствуют не меньше, чем аппетиты, – мечты, которые можно оправдать лишь той теорией, что человек движется к какой-то иной цели, чем физическое совершенство и интеллектуальное превосходство, подчиняется какой-то высшей и более жизненно важной, чем детерминистская, реальности. Мы приходим к заключению, что если теория эволюции должна включать или объяснять факты эстетического и духовного переживания, – а ни один серьезный мыслитель не согласится с тем, чтобы эти важные сферы сознания выпали из ее поля зрения, – то ее следует построить заново на ментальной, а не на физическое основе.
Даже самая обыденная человеческая жизнь включает в себя фундаментальный опыт – сильные и незабываемые ощущения, которые были навязаны нам против нашей воли и которые наука считает вряд ли объяснимыми. Эти переживания и ощущения, а также сопровождающие их возвышенные эмоции мы нередко осознаем как величайшие, наиболее знаменательные часы нашей жизни, но они не имеют никакого отношения к трепетно лелеемым наукой жизненно важным "функциям питания и воспроизводства". Эти переживания оказывают глубочайшее влияние на личность человека, но они мало помогают или совсем не помогают ему в борьбе за физическое существование. На непредвзятый взгляд, многие из этих переживаний кажутся безнадежно неуместными в мире, построенном на чисто физико-химических началах, – словно природа, предоставленная самой себе, противоречит собственным прекрасным логическим законам. Их появление, более того, большое место, которое они занимают в человеческом мире видимостей, составляет загадку для философов-детерминистов, которым, чтобы избежать встающей перед ними дилеммы, не остается ничего иного, как называть эти явления иллюзиями, а свои собственные, более поддающиеся манипуляциям иллюзии – фактами.
Среди самых необъяснимых из такого рода восприятий и переживаний отметим те, которые мы связываем с религией, страданием и красотой. Все три для тех Я, которые могут принимать их послания, обладают таинственной властью, намного превышающей все чувства, аргументы или очевидности, способные противоречить им. Все три были бы абсурдными, если бы вселенная натуралистов была достоверной; но ко всем трем, в силу весьма важных причин, лучшие умы человечества всегда относились с почтением.
А. Мне нет нужды указывать на безнадежно иррациональный характер великих религий, которые основываются все до единой на первичном предположении, которое никогда не может быть рационально выражено и, более того, доказано: что сверхвосприятие есть нечто важное и реальное, внутренне связанное с жизнью человека. Этот факт постоянно находится в поле зрения критиков и заставляет наиболее разумных приверженцев сверхъестественного проявлять даже излишнюю изобретательность. И все же религия – всячески подчеркивая и доводя до крайностей ту общую зависимость от веры, которая, как мы видим, является неизбежным условием нашей жизни, – есть одна из самых универсальных и неискоренимых функций человека, при всем том, что она постоянно противоречит интересам его чисто физического существования и противостоит "исключительному воздействию воли к жизни", разве что эта воля стремится к вечной жизни. Строго утилитарная, почти логичная в своих первобытных формах, религия становится все более и более трансцендентальной с прогрессом человечества. Она начинается как черная магия, заканчивается как Чистая Любовь. Почему же тогда Космическая Идея выработала религиозный инстинкт, если строение, возведенное детерминистами на ее намерениях, истинно?
Б. Рассмотрим теперь целую группу явлений, известных как "проблема страданий" душевных мук и физической боли, которые оказываются неизбежным результатом постоянного действия "закона природы" и его добровольных помощников – жестокости, жадности и несправедливости человека. Действительно, здесь натуралисты, как кажется на первый взгляд, немного преуспели и могут указать на некоторые грубые формы страданий, явно полезные человечеству – как наказание за прошлые безрассудства, побуждение к новым усилиям, предупреждение против будущих нарушений "закона". Однако они забывают о многом другом, что не укладывается в эту простую формулу; забывают объяснить, почему Космическая Идея не исключает и долгие муки неизлечимо больных, и страдания невинных, и всю глубину горя невосполнимых утрат, и существование множества неоправданно мучительных форм смерти. Забывают они и о том странном факте, что с развитием культуры и цивилизации человек страдает все глубже и все острее; они игнорируют и еще более таинственное и, может быть, самое значимое обстоятельство – что высшие типы личности принимают Боль со страстным желанием и готовностью, находят в ней не могилу, а доброго учителя бессмертных секретов, дарителя свободы, даже источник восхитительных радостей.
Те, кто "объясняют" страдания как результат невероятной плодовитости природы, побочный результат перенаселения и стресса, в котором выжить могут лишь самые приспособленные, забывают, что, если бы даже это наглядное объяснение было справедливым и исчерпывающим, реальная проблема так и осталась бы незатронутой. Вопрос не в том, как возникают условия, при которых Я переживает горе, тревогу, боль, а почему эти условия задевают Я. Боль ментальна: немного хлороформа – и, хотя условия продолжают оставаться прежними, страдания уходят. Почему быть в полном сознании всегда означает непостижимую способность человека к страданию – так же как и к счастью, – способность, которая, на первый взгляд, обесценивает любую концепцию Абсолюта как Красоты и Добра? Почему эволюция, по мере нашего подъема по лестнице жизни, усиливает, вместо того чтобы ослаблять, способность к бесполезному душевному страданию, к долгим беспросветным мукам, горькой печали? Почему так много остается вне наших ограниченных возможностей восприятия, почему так много из наших собственных, жизненно важных функций не воспринимается сознанием, и в то же время любое страдание составляет неотъемлемую часть переживаний человека? Для утилитарных целей было бы вполне достаточно сильного дискомфорта. Космической Идее, как объясняют детерминисты, в принципе не нужен механизм, чувствующий мучительные боли от рака, ужасы неврастении, родовые муки. Еще меньше ей нужны муки сострадания к чужой неисцелимой боли, муки бессильной нашей любви к ним, острое чувство мировой скорби. Мы безнадежно чувствительны для той роли, которую призывает нас играть наука.
Боль, как бы мы ее ни оценивали, указывает на глубокую дисгармонию между чувственным миром и человеческим Я. Если она преодолима, то либо дисгармонию следует устранить посредством осознанного и осторожного приспособления Я к чувственному миру, либо это Я должно отвернуться от мира чувств к какому-то другому миру, с которым оно будет созвучно.  Здесь пессимист и оптимист жмут друг другу руки. Но в то время как пессимист видит в явлениях только "кровожадную природу", дающую мало надежды на спасение, оптимист считает, что боль и страдание, в низших формах выполняющие миссию суровых проводников жизни по пути физической эволюции, в своих высших и кажущихся "бесполезными" проявлениях оказываются ее лидерами и учителями в высшей школе Сверхчувственной Реальности. Оптимист полагает, что они подталкивают Я к другому, хотя тоже "естественному" для него миру (но "сверхъестественному" для его антагониста), где он скорее будет чувствовать себя как дома. Наблюдая жизнь, он видит в Боли дополнение Любви и склонен называть их крыльями, способными поднять человеческий дух к Абсолюту. Поэтому он может сказать вместе с Фомой Кемпийским "Gloriari in tribulatione non est grave amanti"  и не станет говорить о безумии, когда видит, как христианские святые идут, исполненные страстного желания и радости, на распятие. 
Он называет страдания "гимнастикой вечности", "посвящением испытующей лаской Бога", признавая в ней то качество, для которого не имеет значения неудачное расположение нервных молекул. Иногда в избытке своего оптимизма он проверяет эту теорию со всеми ее приложениями на практике. Отказываясь обманываться удовольствиями чувственного мира, он принимает боль, вместо того чтобы избегать ее, и становится аскетом – непостижимый тип для убежденных натуралистов, которые, впадая в презрение (излюбленное утешение сбитого с толку рассудка), могут относиться к нему только как к больному.
Таким образом, боль, подобно мечу рассекающая творение, оставляя униженных и деградировавших животных по одну сторону, героев и святых – по другую, является одним из тех фактов универсального опыта, которые совершенно невозможно объяснить с точки зрения сугубо материалистической философии.
В. Столь же трудно объяснить с этой точки зрения музыку и поэзию, ритм и красоту и вызываемые ими чувства благоговения и восторга. Вопрос почему складки поверхности земли, покрытые замороженной водой и воспринимаемые нами как снежные вершины (ради удобства мы называем их Альпами), могут вызывать у некоторых натур острое чувство экстаза и восхищения, почему песня жаворонка возносит нас до небес, а чудо и тайна говорят с нами и в маленькой голубой незабудке, и в каденциях ветра, – вопрос этот кажется просто абсурдным, и в сущности на него нет ответа. Здесь молчат г-жа Каким Образом и леди Почему. При всех наших деятельных поисках мы так и не нашли того сортировочного устройства, в котором красота отделяется от потока вещей. Мы не знаем, почему "великая" поэзия рождает в нас невыразимые эмоции, почему ноты, расположенные в определенной последовательности, поднимают нас к высшим уровням энергии; бесполезно гадать, каким образом страстное восхищение тем, что мы называем "вершинами" искусства или литературы, может влиять на физическую эволюцию человечества. Несмотря на многие обстоятельные исследования по эстетике, секрет Красоты все еще остается при ней. Призрачная попутчица, отчасти узреваемая, отчасти угадываемая, она идет в ногу с жизнью, и мы получаем ее послания, и отвечаем – но не потому, что понимаем их, а потому, что должны.
Здесь мы приближаемся к той установке Я, той точке зрения, которая может быть неточно и в общем смысле названа мистической. Здесь, вместо тех проторенных тупиковых путей, которые показала нам философия, определенный тип разума всегда усматривает три нехоженые тропинки, ведущие прямо к Абсолюту. В религии, страдании и красоте, и не только в этом, но и во многих других по видимости бесполезных явлениях эмпирического мира и воспринимающего сознания такие люди, как они утверждают, соприкасаются по крайней мере с внешними границами Реального. Они полагают, что этими тропинками, равно как и многими другими скрытыми путями, идут к Я сообщения от тех уровней реальности, которые недоступны чувствам, от тех удивительных и бессмертных миров, существование которых не подвластно влиянию "данного" мира, доступного вашим чувствам. "Красота, – говорил Гегель, который, хотя и не был мистиком, обладал той мистической интуицией, без которой не может быть философом ни один человек, – это то Божественное, которое познается через чувственное восприятие".  "В добре, красоте, правде, истине, – утверждает Рудольф Эйкен, – мы видим Реальность, раскрывающую свой индивидуальный характер. Они являются частями единого и субстанционального духовного мира".  Здесь приоткрывается завеса этого субстанционального мира: мелькнет Реальность – и Я из своего заточения, смутно или отчетливо, распознает ее.
Ресежак только развивает эту идею, когда говорит: "Глубоко проникая в эстетические явления, разум все больше и больше убеждается, что эти явления основаны на идеальной идентичности самого разума и вещей. В определенной точке гармония становится такой полной, а завершенность такой близкой, что у нас возникает подлинная эмоция. И тогда Прекрасное становится Возвышенным; быстротечное видение охватывает душу, переносит ее в подлинно мистическое состояние, и она соприкасается с Абсолютом. Вряд ли можем мы удерживаться в таком эстетическом восприятии, не ощущая его возвышенности над вещами и над нами самими в онтологическом видении, столь схожем с мистическим Абсолютом".  Это та основополагающая реальность, та истина сущего, о которой воскликнул св. Августин в момент озарения: "Поздно я возлюбил Тебя, красота Столь древняя и столь новая!"  Именно в этом смысле говорят также: "Красота – это истина, истина – это красота"; и что касается знания высочайших истин, доступных обычному человеку, то, видимо, красота – "вот все, что знаешь на земле, и все, что нужно знать". 
Большинство людей в своей жизни испытывали подобные платоновские часы посвящения, когда ощущение красоты поднимается от приятного чувства до страсти, и удивление и ужас смешиваются с радостью. В такие часы мир, кажется, заряжается новой жизненной силой, великолепием, которое не принадлежит ему, но которое пронизывает его, как свет пронизывает витраж, – милость через таинство. Мир заряжается от той Совершенной Красоты, которая "сияет средь небесных тел" над бледными призраками мира являемого. При таких состояниях возвышенного сознания каждая травинка кажется наполненной смыслом и становится источником чудесного света, "маленьким изумрудом в Граде Божием". Видящее Я – это действительно новопосвященный, очутившийся в святилище тайн и чувствующий врожденный "древний благоговейный трепет и восхищение", которые охватывают человека при соприкосновении с Реальностью. В таких опытах появляется новый коэффициент исчисления бесконечных величин, фактор, игнорировать который не может ни один честный искатель истины; ибо если опасно утверждать, что любые две системы знаний являются взаимоисключающими, еще более опасно некритично отдать преимущество любой из этих систем. Поэтому мы обязаны рассмотреть этот путь к реальности так же тщательно и серьезно, как обследовали бы лестницу, искусно изготовленную из крепкого ясеня и предлагающую нам salita alle stelle.
Зачем же, в конце концов, в качестве образца брать наш материальный мир, существование которого не подтверждено ничем более заслуживающими доверия, чем чувственные впечатления "нормальных людей", этих несовершенных и обманчивых каналов связи? Мистики, те искатели неведомого, о которых мы говорили на первых страницах книги, всегда заявляли, завуалировано или откровенно, о своем недоверии к этим каналам общения. Их никогда не вводили в заблуждение феномены, как и точная логика старательного интеллекта. Один за другим, с необычайным единодушием, они отвергали обращение к нереальному миру явлений – критерию здравомыслящих людей, – утверждая, что есть другой путь, другой секрет, раскрыв который сознательное Я может приблизиться к реальности, которую оно ищет. Более полно усваивая переживаемый опыт, чем приверженцы интеллекта или здравого смысла, они признают главными в жизни те духовные послания, которые передаются через религию, красоту, страдание. Более благоразумные, чем рационалисты, они находят в той самой жажде реальности, которая является матерью всех метафизиков, неявное доказательство того, что такая реальность существует, что есть еще что-то, некое предельное удовлетворение, стоящее выше бесконечного потока восприятий, осаждающих сознание. "Тем, что ты искал меня, ты уже нашел меня", – говорит им голос Абсолютной Истины. Это первая доктрина мистицизма. Следующая заключается в том, что только реальное Я может надеяться познать Реальность: Cor ad cor loquitur.  На утверждениях, вытекающих из этих двух законов, основаны все цели и вся практика мистической жизни.
Далее, в этом поиске мы не так уж зависимы от инстинкта дома. Для тех, кто взобрался на вершину, этот город достижим для зрения. Мистики видят его и сообщают нам о нем. Наука и метафизика могут делать все возможное и невозможное; но эти следопыты духа никогда не ошибаются в своих утверждениях о мире, который является единственной целью "пилигрима". Они говорят, что из этого духовного мира, из этой совершенной реальности, которую мы называем Абсолютом, приходят послания; в конце концов, мы не закрыты от нее герметически. Каждому, кто хочет получать эти сообщения, они поступают из мира Абсолютной Жизни, Абсолютной Красоты, Абсолютной Истины вне границ времени и пространства, – сообщения, которые большинство из нас переводит (неизбежно искажая) на язык религии, красоты, любви или страдания.
Из всех форм жизни и мысли, которыми человечество утоляло свое стремление к истине, только мистицизм постулирует, а в лице своих великих посвященных доказывает не только существование Абсолюта, но также существование связи с ним, возможности сначала познания, а в конечном итоге обретения его. Мистицизм отрицает, что это возможное знание должно быть сведено: а) к впечатлениям органов чувств; б) к какому бы то ни было умственному процессу; в) к раскрытию содержания нормального сознания. Такие схемы переживания, утверждает он, безнадежно ущербны. Мистики находят основу своего метода не в логике, но в жизни, в существовании познаваемого "реального", искры истинного бытия в ищущем субъекте, который может в том невыразимом переживании, которое они называют "актом единения", слиться с Объектом исканий и, таким образом, познать его реальность. Говоря языком теологии, их теория познания заключается в том, что дух человека, по сути своей божественный, способен к непосредственному общению с Богом, с Единственной Реальностью.
Мы переходим теперь к рассмотрению ментального аппарата, находящегося в распоряжении Я, к выяснению методов, посредством которых оно может вырваться за пределы мира ощущений, подняться над его ритмами и познать сверхчувственную Реальность или хотя бы достичь сознательного контакта с ней. Мы уже видели, что обычное сознание заперто в тюрьме и, с помощью науки и философии, обозревает свою камеру и находящуюся в ней мебель, исследует толщину стенок и рассуждает, могут ли достоверные новости извне проникнуть внутрь. Две силы, запертые в этой же камере, – желание больше знать и желание больше любить – находятся в нескончаемой работе. Преобладание первого из этих стремлений мы называем философским или научным темпераментом. Там же, где восприятие вещей переполнено страстью неудовлетворенной любви, мы называем реакцию человека поэтической, художественной и в целом – хотя это не всегда явно проявляется – религиозной.
Далее, мы видели, что некоторые люди утверждают, будто они убежали из тюрьмы. Сделать они могли это только для того, чтобы удовлетворить два своих страстных желания, – ибо они и только они превращают в тюрьму то, что Е других условиях было бы комфортабельным отелем. Поскольку в той или иной степени эти желания присутствуют в каждом из нас – в активной или скрытой форме, – то несомненно имеет смысл найти, если мы сможем, слабое место в стене и достичь одного из возможных путей освобождения.
Прежде чем мы попытаемся описать на языке психологии тот метод, с помощью которого мистик освобождается от оков ощущений и ступает на путь ведущий домой, нам представляется разумным исследовать механизмы, находящиеся в распоряжении нормального осознающего Я – творения, или части творения, осознаваемого нами как "мы сами". Психологи прошлых времен привыкли говорить, что сигналы из внешнего мира пробуждают в этом Я три основные формы деятельности. Во-первых, они вызывают движение влечения или отталкивания, желания или отвращения, которые варьируются в широких пределах от полусознательного плача голодного ребенка до страсти любовника, художника или фанатика. Во-вторых, они стимулируют некий процесс усвоения, во время которого Я комбинирует и обдумывает предоставленный ему материал, поглощая в конце концов некоторые из получившихся концепций и делая их частью себя или своего мира. В-третьих, движения желания или воздействие рассудка (или разнообразные комбинации того и другого) рождают в Я намерение, благодаря которому восприятие и понятие выливаются в действие – телесное, ментальное или духовное. Таким образом, основные аспекты Я классифицировались как Эмоции, Интеллект и Воля, а темперамент личности рассматривался как эмоциональный, интеллектуальный или волевой в зависимости от того, что главенствует в человеке: чувства, мысли или волевые побуждения.
Современные психологи уходят от этой схематичной концепции и все больше делают упор на единстве души [psyche] – того гипотетического Я, которого никто никогда не видел, – и на некоем аспекте ее энергичного желания, ее либидо или "гормонального побуждения" как управляющего фактора ее жизни. Подобные понятия полезны для изучающих мистицизм, хотя и не могут приниматься без критики или рассматриваться как завершенные.
Как уже сказано, неудовлетворенная душа в своем эмоциональном аспекте желает больше любить, а ее любопытствующий интеллект желает больше знать. Пробужденное человеческое сознание начинает подозревать, что оба эти желания содержатся на голодном пайке, что в действительности где-то в таинственном мире вовне еще есть что любить и что знать. Более того, оно также подозревает, что его способности к привязанности и пониманию достойны более значительных и долговременных целей, чем те, которые предоставляют нам иллюзии чувств. Сознание, побуждаемое таким образом стремлениями чувства или мысли, всегда стремится броситься навстречу Абсолюту и всегда оказывается вынужденным вернуться назад.
Оно по очереди опробует утонченные философские системы и научные схемы. Искусство и жизнь, сопутствующие человечеству невзгоды могут до определенного момента поощрять эмоциональное мировосприятие; но отброшенный было интеллект возникает вновь и заявляет, что подобный подход не имеет под собой основания. С другой стороны, иногда кажется, что метафизика и наука открывают интеллекту окно с видом на истину, но, когда в это окно выглядывает сердце, оно говорит, что перед ним – холодная пустыня, в которой оно не может найти себе пищу. Для того чтобы удовлетвориться во всей своей целостности, Я должно либо сплавить воедино все эти разнообразные стороны вещей, либо подняться над ними, ибо реальность, которую оно ищет, должна сполна удовлетворять обоим требованиям.
Когда Дионисий Ареопагит разделил наиболее приближенных к Богу ангелов на серафимов, пылающих совершенной любовью, и херувимов, наполненных совершенным знанием, он только отразил два наиболее интенсивных стремления человеческой души и образно описал двойственное состояние Блаженного Видения, которое составляет ее цель.
С другой стороны, ни в каком смысле нельзя сказать, что желание любви есть всего лишь часть стремления к совершенному знанию, ибо такого рода чисто интеллектуальное честолюбие не подразумевает ни обожания, ни самоотдачи, ни взаимности чувств между Познающим и Познаваемым. Чистое знание само по себе есть предмет восприятия, но не действия, занятие глаз, но не крыльев, в лучшем случае – занятие живого мертвеца. Таким образом, необходимо четко разделить два великих выражения жизни – энергичную любовь и пассивное знание. Одно связано с активной, стремящейся вовне деятельностью, с динамическим импульсом совершать какое-то действие – физическое, ментальное или духовное, – который присущ всему живому и который психологи называют "велением" [conation], способностью к волевому движению. Другое связано с непреходящим сознанием, пассивным знанием чего-то, и названо психологами "познанием", или способностью к познанию [cognition].
"Способность к волевому движению" – это почти полностью дело воли, но воли стимулируемой эмоциями, ибо волевое действие любого рода, каким бы разумным оно ни казалось, всегда является результатом интереса, а интерес предполагает чувства. Мы действуем потому, что ощущаем желание действовать, чувствуем, что мы должны что-то делать. Является ли побуждающая сила предпочтением или насущной необходимостью – наш импульс "делать" есть синтез решимости и желания. Все достижения человека являются результатом волевого движения, и никогда – одной лишь мысли. "Интеллект сам по себе не совершает ничего", – сказал Аристотель, и современная психология всего лишь подтвердила этот закон. И хотя поиск Реальности может в большой степени поддерживаться интеллектуальной стороной сознания, он все же никогда не обусловлен каким-либо "сознательным решением", поскольку сила рассуждения как таковая обладает незначительной инициативой. Сфера ее деятельности скорее анализ, а не исследование: она сидит на месте, изучая и комбинируя то, что попадает ей в руки, и не пытается затронуть того, что лежит за пределами доступной ей области. Мысль не проникает глубоко в объект, к которому Я не испытывает интереса – то есть не ощущает притяжения или желания, порождающего волевое движение, – ибо интерес есть единственный известный нам метод пробудить волю и обеспечить фиксацию внимания, необходимую для любого интеллектуального процесса. Никто не думает долго о том, что его не заботит или, другими словами, не затрагивает каких-то сторон его эмоциональной жизни. Человек может что-то ненавидеть или любить, чего-то бояться или хотеть; но в любом случае он должен испытывать к этому какое-то чувство. Чувства – это щупальца, которые мы протягиваем в мир вещей.
Здесь психология говорит нам то же самое, о чем узнал за время своего паломничества Данте – о крайней важности и созвучном ритме il desiro и il velle. Si comme rota ch'egualmente e mossa, они движутся вместе, чтобы выполнить Космический план. Согласно Данте, всякая человеческая жизнь, в той мере, в которой она превосходит состояние лишь пассивного "осознания", подчиняется закону, в неявном виде присущему всей вселенной, – закону индивидуального разума. Не логика, не "здравый смысл", но l'amor che move il sole e le altre stelle  – вот движущая сила человеческого духа, источник, вдохновляющий изобретателей, философов и художников не в меньшей степени, чем героев и святых.
Признание важности чувств в нашей жизни и, особенно, их главенства над рассудком во всем, что касается контактов человека с миром трансцендентного, – одно из величайших достижений современной психологии. В сфере религии она признает, что фраза "Бог, знаемый сердцем" дает лучшее представление о характере нашего духовного опыта, чем "Бог, о котором догадался наш разум", что интуиция любящего более плодотворна и достоверна, чем диалектические доказательства. Таким образом, общие места мистицизма одно за другим открываются заново официальной наукой и находят свое место в психологии духовной жизни. Поэтому, например, такой известный скептик в этих вопросах, как Лойба, соглашается с четвертым евангелистом  в том, что "жизнь, большая жизнь, гораздо более обширная, богатая и насыщенная жизнь, – вот, в конце концов, завершение всякой религии",  и мы видели, что эта жизнь носит характер целенаправленного стремления, более явно зависящего от воли и чувств, чем от мысли. Действительно, мысль есть всего лишь слуга силы и побудительного мотива – слуга искусный, но высокомерный, постоянно стремящийся узурпировать права своих господ. С другой стороны, некоторые формы чувств – интерес, желание, страх, голод – должны обеспечивать мотивацию, в противном случае воля бы бездействовала, а интеллект скатился бы до уровня вычислительной машины.
Далее, "у сердца есть свои доводы, о которых рассудок не имеет понятия". Как показывает опыт, в моменты сильного эмоционального возбуждения – сколь ни скоротечны они – мы гораздо глубже погружаемся в реальность вещей, чем в часы наиболее блистательных рассуждений. Прикосновение страсти распахивает настежь двери, в которые тщетно ломится логика, ибо страсть пробуждает к деятельности не только разум, но все жизненные силы человека. Именно любящий, поэт, скорбящий, новообращенный разделяют на мгновение привилегию мистиков – приподнимать Покрывало Изиды, с которым беспомощно возится наука, оставляя на нем лишь грязные следы своих пальцев. Сердце страстно и беспрестанно устремляется в неизвестное и приносит домой, в прямом и переносном смысле, "свежую пищу для размышлений". Поэтому тот, кто "чувствует, что думает", вероятно, обладает более богатым, более реальным, хотя, может быть, и менее упорядоченным опытом, чем тот, кто "думает, что чувствует".
Этот психологический закон, легко проверяемый по отношению к земным делам, также достаточно хорошо выполняется и по отношению к сверхчувственному. Это раз и навсегда выразил анонимный автор "Облака неведения", сказав о Боге: "Его можно приобрести и удержать любовью, но никогда – пониманием".  Только это возвышенное чувство, "давление тайной слепой любви", а не искусные построения логики и "доказательства" существования Абсолюта, приводимые апологетами, открывает глаза на вещи, которые не были видны до сих пор. "Поэтому, – говорит далее тот же автор, – в тот момент, когда ты пытаешься достичь Бога и ощущаешь в себе милосердие Его, подними к Нему свое сердце в покорном порыве любви, думай о Боге, Который создал тебя, Который владеет тобой, Который милосердно вознес тебя до того, что ты есть, и не допускай никакой другой мысли о Нем. И даже всего этого не нужно, ибо для тебя достаточно непосредственно направить свое сердце к Богу, без какой-либо причины, кроме как Он сам".  Здесь мы видим работу эмоций в чистом виде – движение желания, переходящее непосредственно в акт концентрации, и приведение всех сил Я в состояние сосредоточенного внимания, являющееся основой для действий Воли. "Подобную силу и побуждение, – говорит Рейсбрук, – мы чувствуем в сердце, в единстве всех наших телесных сил и особенно в наших желаниях".  Такой акт совершенной концентрации, страстного фокусирования всего Я в одной точке, "непосредственно направленный" на реальные или трансцендентные вещи, представляет собой, говоря техническим языком мистиков, состояние "воспоминания",  являющееся характерной особенностью мистического сознания и с необходимостью предшествующее чистому созерцанию – состоянию, в котором мистик достигает общения с Реальностью.
Таким образом, мы подошли к описанию психологических механизмов мистика. Поскольку он, как и все остальные люди, обладает чувствами, мышлением и волей, очень важно, чтобы его любовь и его решимость, даже в большей степени, чем его мысли, были направлены на Трансцендентную Реальность. Он должен ощущать сильное эмоциональное притяжение к сверхчувственному объекту своих поисков – ту любовь, которую философы-схоласты определяли как силу или власть, заставляющую каждое творение следовать собственной природе. Отсюда должна рождаться воля к достижению единения с Абсолютным объектом. В свою очередь, воля – активное, сжигающее желание – должна кристаллизоваться и выразиться в виде той определенной и сознательной концентрации всего Я на Объекте, которая предшествует состоянию созерцания. Здесь мы уже видим, насколько заблуждаются те, кто относит мистический темперамент к пассивному типу.
Теперь перейдем к рассмотрению самого состояния созерцания – в чем оно заключается и к чему ведет; каково его психологическое объяснение, и почему оно имеет значение для опыта. Здесь, как, впрочем, и в случае других редких состояний сознания, мы пытаемся описать извне то, что может быть адекватно описано только изнутри, говоря другими словами – только мистики действительно могут писать о мистицизме. К счастью, многие мистики так и делали, и мы, основываясь на их опыте и исследованиях психологии, можем попытаться сделать некоторые элементарные выводы.
В целом складывается впечатление, что акт созерцания представляет для мистика некие "психологические ворота" – метод перехода с одного уровня сознания на другой. Говоря техническим языком, в этом состоянии он смещает свое "поле восприятия" и обретает характерный для него взгляд на вселенную. Существование такого характерного взгляда, не зависящего от вероучения или расы, доказывается историей мистицизма, достаточно ясно демонстрирующей, что в некоторых людях может пробуждаться иной вид сознания, иное "ощущение", отличное от тех обычных проявлений, которые мы обсуждали. Это ощущение обязательно затрагивает и эмоции, и волю, и интеллект. Оно может проявляться в любом из этих аспектов души. Тем не менее оно отличается от всех эмоциональных, интеллектуальных и волевых сторон жизни обыкновенного человека и превосходит их. Платон говорил о нем как о сознании, которое могло бы понять реальный мир Идей. Развитие этого ощущения есть конечная цель системы образования, предложенной в его "Государстве". Плотин называл этот вид сознания "иным умом, отличным от того, который рассуждает и именуется рациональным".  Его задача, говорит далее Плотин, заключается в восприятии сверхчувственного – или, на языке неоплатоников, умного – мира.
Говоря словами "Германской теологии", этот тип сознания обладает "способностью заглядывать в вечность",  оно – тот "таинственный глаз души", которым святой Августин видел "никогда не изменяющийся свет".  Это, говорит аль-Газали, персидский мистик одиннадцатого века, "похоже на непосредственное восприятие, как если бы кто-нибудь коснулся объекта своей рукой".  Его великий христианский преемник, святой Бернард, продолжает: "Оно может быть определено как истинное и непогрешимое предощущение души, неколеблющееся восприятие истины";  "Простое видение истины, – добавляет Фома Аквинский, – которое завершает движение желания". 
Возникающее ощущение пронизано сжигающей любовью – ибо оно кажется его обладателю прежде всего движением его сердца; тонкостью ума – ибо обожание целиком направлено на наиболее возвышенный предмет мысли; непреклонной волей – ибо на пути к нему нужно преодолеть естественные сомнения, предубеждения, апатию и снисхождение человека к самому себе. Этот путь, кажущийся тем, кто "остался дома", воплощением "Высшей Праздности", на самом деле есть последнее и самое трудное предназначение человеческого духа. Он представляет собой единственный известный метод, позволяющий нам обрести сознательную власть над всеми нашими способностями и, поднимаясь на все более высокие уровни сознания, познать огромную жизнь, в которую мы все погружены, – достичь единения с Трансцендентной Личностью, в Которой возобновляется эта жизнь.
Мария в известной евангельской истории избрала лучшую, а не бесполезную участь, ибо ее взгляд направлен на те первопринципы, без которых вся деятельность Марфы не имела бы вообще никакого смысла. Напрасно сардонический здравый смысл, сталкиваясь с созерцательным типом личности, повторяет насмешку Муция: "Вдобавок они счастливы еще и тем, что бедная Марфа тем временем хлопочет на кухне". Парадокс мистиков заключается в том, что пассивность, которую, как кажется, они проявляют, есть в действительности состояние самой напряженной деятельности – более того, там, где пассивность полностью отсутствует, невозможно никакое значительное творческое действие. Поверхностное сознание принуждает себя к покою для того, чтобы освободить другую, гораздо более глубоко запрятанную силу, которая в момент экстаза созерцающего гения возносится до высочайшей степени эффективности.
Если те, кто развил в себе эту скрытую силу, истинны в своих утверждениях, то Я заблуждается, предполагая, что оно полностью отделено от истинной внешней вселенной. По-видимому, у Я все же есть нечто вроде щупалец, способных – если оно научится разворачивать их – протянуть чувствительные кончики далеко за пределы той ограниченной оболочки, в которой находится наше сознание, и принести знание о реальности более высокой, чем та, что может быть выведена из сообщений наших чувств. Развившаяся до совершенства и полноты сознания человеческая душа, раскрывшись подобно анемону, может открыть и познать океан, в котором она плавает. Этот акт – это состояние сознания, когда отбрасываются все барьеры, Абсолют втекает в нас и мы, бросаясь в его объятия, "находим и чувствуем Бесконечность, которая превыше всех причин и всех знаний",  – и есть истинное "мистическое состояние". Ценность созерцания заключается в том, что оно стремится создать подобное состояние, высвободить это трансцендентальное ощущение и тем самым превратить "низшее рабство", в котором естественный человек пребывает под влиянием своего окружения, в "высшее рабство" полностью осознаваемой зависимости от Реальности, "в Которой мы живем, движемся и существуем". В чем же тогда, вопрошаем мы, состоит природа этого особого ощущения – трансцендентального сознания – и каким образом созерцание высвобождает его?
Любые попытки ответить на этот вопрос выводят на сцену еще один аспект психической жизни человека – аспект, имеющий первостепенное значение для тех, кто изучает мистицизм. Мы уже обозрели основные способы, которыми реагирует на опыт наше поверхностное сознание – сознание, которое на протяжении веков училось иметь дело с миром ощущений. Мы знаем, однако, что личность человека гораздо глубже и гораздо более загадочна, чем сумма его сознательных чувств, мыслей и воли; что поверхностное Я – Эго, которое мы все осознаем, – не идет ни в какое сравнение с теми глубинами сущности, которые оно скрывает внутри себя. "В тебе есть некий корень, скрытая глубина, – говорит Лоу, – из которой все способности произрастают, как линии из центра, как ветви из ствола дерева. Эта глубина называется центром, основанием или дном души. Она – единство, Вечность и – я даже сказал бы – бесконечность твоей души, ибо она настолько бесконечна, что ничто не может удовлетворить ее или дать ей покой, но лишь бесконечность Бога".
Поскольку обыкновенный человек абсолютно не способен установить связь с духовной реальностью посредством своих чувств, мыслей или воли, то становится очевидным, что именно в этой глубине нашего существа, в этих неизмеримых уровнях личности должны мы искать, если хотим найти, орган, способность, посредством которой человек может достичь цели мистиков. Изменение сознания, происходящее во время созерцания, означает лишь то, что с "основания или дна души" всплывает некая способность, которая "скрывается в глубине" повседневной жизни.
Современная психология в своей доктрине бессознательной или подсознательной личности признает существование психической жизни, лежащей за пределами поля сознания. Более того, она настолько углубилась в эту призрачную область – где даже само название "область" есть не более чем удобное обозначение, что иногда кажется, будто она имеет лучшее представление о бессознательной, чем о сознательной жизни человека. Здесь психология шаг за шагом обнаруживает источники самых животных инстинктов, наименее объяснимых способностей и духовной интуиции – "обезьяну и тигра", а также "душу". Гениальность и пророческий дар, бессонница и одержимость, ясновидение, гипноз, истерия – все объясняется "бессознательным разумом". В своем разрушительном стремлении психологи не встречают очевидных трудностей в сведении основных явлений религиозного и мистического опыта к деятельности "бессознательного", направленной на косвенное удовлетворение подавленных желаний. Если их все же прижимают к стенке, они объясняют упомянутые явления сентенциями типа "Бог говорит с человеком в подсознании",  под чем они подразумевают лишь то, что наше восприятие вечного имеет скорее характер интуиции, чем мысли. В конце концов, "бессознательное" – всего лишь удобное название для суммы тех способностей, частей или качеств цельного Я, которые не являются сознательными в данный момент или которые не сознает Эго. В бессознательную область среднего здорового человека включаются все те виды автоматической деятельности, благодаря которым поддерживается жизнь тела, а также все те "нецивилизованные" инстинкты и пороки, унаследованные от родовой дикости, которые образование выбросило из потока сознания и которые теперь только посылают на поверхность тщательно зашифрованные сигналы. Там же располагаются все страстные желания, которым не оставляет места суетная жизнь мира, и там же расположен тот глубокий бассейн, сердце личности, сообщения из которого могут достигать сознания в моменты наибольшей ясности. Получается, что у нормального человека самое лучшее и самое худшее, самая дикая и самая духовная части характера загнаны "за барьер". Об этом частенько забывают упомянуть сторонники теории "бессознательного".
Следовательно, если мы считаем удобным и действительно необходимым пользоваться символами и схемами психологии в попытке проследить мистический путь, мы не должны забывать о тех разнообразных и смутных значениях, которые несут эти символы, а также о гипотетическом характере многих сущностей, которые они представляют. Мы также не можем допустить использования термина "бессознательное" в качестве эквивалента трансцендентального восприятия.
Здесь мистики, несомненно, проявили больше научного духа и более утонченную способность к анализу, чем психологи. Они также знали о том, что духовное восприятие в нормальном человеке лежит за порогом сознания. Хотя в их распоряжении не было пространственных метафор современной школы и они не умели описать стремление человека к Богу в тех живописных терминах уровней и скачков, границ и полей, проекции, подавления и сублимации, которые кажутся сегодня исследователям духовной жизни столь естественными, они все же не оставляют в нас никакого сомнения относительно их взгляда на вещи. Духовная история человека означала для них, как и для нас сейчас, в первую очередь, возникновение трансцендентного ощущения, захват им поля сознания и открытие тех путей, через которые втекает более обширная духовная жизнь и становится возможным восприятие более высокой реальности. Рассматриваемый как изолированный акт, этот процесс назывался "созерцанием". В том же случае, когда он составлял часть общего процесса жизни и приносил постоянный результат, мистики называли его "Новым Рождением", "дающим жизнь".
Мистики всегда четко различали личность, связанную с Новым Рождением, – "человека духа", способного к духовному зрению и жизни и отделенного от "земного человека", который приспособлен только к естественной жизни, – и цельную личность, сознательную или бессознательную. У них не вызывало сомнений то, что частица человека, принадлежащая не Времени, но Вечности, представляет собой нечто совершенно отличное от всей остальной человеческой природы, целиком направленной на то, чтобы удовлетворить требованиям чисто естественного мира.  С точки зрения специалистов прошлого задача мистиков заключалась в том, чтобы переделать, преобразовать всю свою личность, подчинив ее требованиям духовного Я, высвободить его из укрытия и объединиться вокруг него как вокруг центра, тем самым становясь "божественным человечеством".
В процессе развития доктрины мистицизма божественное ядро – точка контакта между жизнью человека и божественной жизнью, в которую он погружен и в которой укоренен, – имело много названий. Все они, очевидно, обозначают одно и то же, хотя и подчеркивают разные стороны жизни. Иногда его называют синтерезисом,  хранителем человеческого бытия, иногда – Искрой души, Funklein в учении немецких мистиков, иногда – вершиной, точкой, в которой душа касается небес. С другой стороны, перескакивая на противоположный конец шкалы символов и подчеркивая участие этого ядра в чистом Бытии, а не его отличие от природы, его называли Основанием души, первоосновой, в которой пребывает Бог и откуда проистекает вся духовная жизнь. Понятно, что все эти догадки и предположения имели одну и ту же цель и что все они должны пониматься в символическом смысле; как заметил Малаваль в ответ на настойчивые расспросы своих учеников, "поскольку душа человека относится к явлениям духовным и не может быть разделена на части, она не может иметь высоты или глубины, вершины или поверхности. Но поскольку мы судим о духовных явлениях, опираясь на явления материальные – ибо последние мы знаем лучше и больше привыкли к ним, – то называем самую высшую из всех концепций вершиной понимания, а более легкий путь постижения – поверхностью понимания".
В любом случае, какое бы мы ни давали этому имя, речь идет об органе духовного сознания человека – месте, где он встречается с Абсолютом, о зародыше его реальной жизни. Здесь находится то глубокое "Трансцендентальное Чувство", "начало и конец метафизики", которое, как говорит профессор Стюарт, "есть и торжественное ощущение Вневременного Бытия – осеняющего нас "нечто, что было, есть и всегда будет", – и убеждение в том, что Жизнь прекрасна". "Я полагаю, – говорит далее этот автор, – что именно посредством Трансцендентального восприятия, проявляющегося в нормальной ситуации как вера в ценность жизни, а в состоянии экстаза как ощущение Вневременного Бытия, – а не посредством Мышления, идущего по пути спекулятивных построений, – сознание наиболее близко подходит к объекту метафизики – Высшей Реальности". 
Существование подобного "восприятия", составной части или функции цельного человеческого существа, подтверждалось и изучалось не только мистиками, но провидцами и учителями всех времен и религий – египтянами, греками, индийцами, поэтами, факирами, философами и святыми. Вера в его реальность – это основной стержень христианства, как, впрочем, и любой другой религии, достойной так называться. Оно оправдывает, в свою очередь, существование мистицизма, аскезы и всего механизма самоотречения. Все заявления мистиков о возможности единения с Богом должны основываться на существовании некоей крайней точки, в которой природа человека соприкасается с Абсолютом, на том, что сущность человека, его истинное бытие пронизано Божественной Жизнью, составляющей основу реальности вещей. Здесь, говорят мистики, возникает наша связь с реальностью и только в этом месте можно сыграть "свадьбу, от которой приходит Господь". 
Используя другую схему, можно сказать, что человек неявным образом является "сыном бесконечности" именно благодаря существованию внутри него бессмертной искры центрального огня. Поэтому мистический путь есть жизнь и дисциплина, направленные на то, чтобы изменить составные части ментальной жизни человека, включить эту искру в поле сознания – вырвать ее из тайника, из тех глубочайших уровней, где она поддерживается и существует в обычном состоянии, – и сделать ее главенствующим элементом, вокруг которого должна строиться вся личность.
Очевидно, что в обычных условиях поверхностное Я, не подвергающееся воздействию внезапных порывов "Трансцендентального Чувства [Feeling]", порожденных спасительным безумием религии, искусства или любви, не имеет никакого представления ни об отношении этого молчаливого наблюдателя – "обитателя глубин" – к сигналам, приходящим из внешнего мира, ни о деятельности, которую эти сигналы в нем пробуждают. Сконцентрированное на мире ощущений и на сообщениях, из него приходящих, поверхностное сознание не подозревает о связях между спрятанным в глубине субъектом и недостижимым объектом всех мыслей. Однако с помощью намеренного невнимания к сигналам органов чувств, подобно тому как это происходит при созерцании, мистик может перенести основание души, престол "Трансцендентального Чувства", в область сознательного, сделав его доступным воздействию воли. Таким образом, забывая о своем обычном и по большей части фиктивном "внешнем мире", человек поднимает на поверхность иное, более значительное множество восприятий, которые в нормальных условиях не имели бы никакой возможности проявить себя. Иногда они объединяются с обычной способностью к рассуждению, но гораздо чаще они вытесняют ее. Некоторые из этих изменений, "потерь ради того, чтобы найти", по-видимому, необходимы для того, чтобы трансцендентальные способности человека смогли открыться в полную силу.
Внутри нас скрыта способность к восприятию, к получению сигналов извне, но только малая часть сознания откликается на эти сигналы. Это похоже на то, как если бы одного телеграфиста посадили у множества линий – все они могут что-то передавать, но внимание телеграфиста в каждый момент сосредоточено только на одной из них. Говоря упрощенно, сознания не хватает, чтобы смотреть во все стороны. Даже в области чувственных восприятий никто не может осознавать больше нескольких вещей одновременно. Эти вещи заполняют центр нашего поля сознания, так же как объект, на котором мы фокусируем наше зрение, господствует в нашем поле зрения. Все остальные предметы отодвигаются к границам поля сознания. Мы смутно знаем, что они где-то там, однако не обращаем на них внимания и вряд ли заметим их исчезновение.
Для большинства из нас трансцендентное всегда находится за границами этого поля, поскольку мы отдаем все наше сознание на откуп чувственным ощущениям и позволяем им создать вселенную, в которой нам нравится оставаться. Только в определенных состояниях – при воспоминаниях, созерцании, в экстазе и прочих сходных обстоятельствах – сознание умудряется изгнать обычных жильцов, затворить "врата плоти" и впустить "в дом" до тех пор глубоко спрятанные способности к восприятию сигналов из другой плоскости бытия. Теперь уже мир ощущений оказывается за границами поля сознания, а внутрь врывается совершенно другой ландшафт. Наконец, мы начинаем видеть нечто, к чему подготавливает нас созерцание.
Перед нами – еще одно метафорическое описание цепочки процессов, имеющих своей целью смещение ментального равновесия – усыпление "нормального Я", которое обычно бодрствует, и пробуждение "трансцендентального Я", которое обычно спит. Уникальная способность изменять свою вселенную дана человеку – "точке, где встречаются различные сферы реальности", – хотя он редко задумывается об этом.
Явление, известное как раздвоение или разделение личности, может, вероятно, дать нам некоторое представление о природе изменений, к которым приводит созерцание. При подобном психическом заболевании вся личность пациента расщеплена на две части – определенная группа качеств абстрагируется от поверхностного сознания и оказывается настолько связной, что способна сформировать новый цельный "характер" или "личность", являющий собой полную противоположность "характеру", который Я обычно проявляет миру, поскольку состоит исключительно из элементов, отсутствующих в этом обычном характере. Так, в классической истории болезни мисс Бошан исследователь – доктор Мортон Принс – выделил три основные личности, которые он назвал, в соответствии с главными управляющими чертами, "Святая", "Женщина" и "Дьявол". Цельный характер, составлявший "реальную мисс Бошан", расщепился на три контрастирующих типа, каждый из которых был агрессивно самодостаточен, поскольку совершенно не контролировался двумя остальными. Когда – добровольно или непроизвольно – личность, господствовавшая в области сознания, временно "засыпала", ее место немедленно занимала одна из двух оставшихся. Гипноз наиболее легко вызывал подобные изменения.
В личности гениальных мистиков качества, которые давление обычной жизни стремится удержать за барьером сознания, обладают ненормальной силой. У этих естественных исследователей Вечности "трансцендентальная способность", "глаз души", не только присутствует в зародыше, но развита в очень большой степени и сопровождается огромной эмоциональной и волевой силой. Подобные качества загоняются "за барьер" для того, чтобы избежать трения между ними и уравновешенными чертами поверхностного сознания, с которыми они могли бы войти в противоречие. Они, как сказал бы Якоб Бёме, "пребывают в потаенном". Там они бесконтрольно развиваются до тех пор, пока не достигают точки, в которой их сила становится настолько велика, что они прорываются через ограничения и возникают в поле сознания – либо временно захватывая господство над Я, как в состоянии экстаза, либо навсегда преобразуя старое Я, как при "объединяющей жизни". Достижение этой точки может быть ускорено с помощью процессов, которые всегда были известны мистикам и высоко ценились ими и которые нередко порождают состояние, обычно классифицируемое психологами как сны, мечты или гипноз. Во всех подобных случаях нормальное поверхностное сознание намеренно или непроизвольно засыпает, образы и идеи, связанные с нормальной жизнью, исключаются, и их место могут занять образы или способности "из-за барьера".
Несомненно, эти образы или способности могут быть как более, так и менее ценны, чем те, которые уже присутствуют в поверхностном сознании. Довольно часто в обыкновенном субъекте они представляют собой лишь разрозненные обрывки, которым поверхностное сознание не может найти применения. Однако у мистика эти качества носят совершенно иной характер, и это оправдывает средства, которыми он инстинктивно пользуется для того, чтобы высвободить их. Так, индийские мистики почти полностью построили свою внешнюю систему на двух принципах – аскетизме, господстве над чувствами, и преднамеренной практике самогипноза, использующей либо фиксацию взгляда на близлежащем объекте, либо ритмичное повторение мантр – священных текстов. Благодаря этим дополнительным формам дисциплины притяжение мира явлений ослабевает и разум отдается в распоряжение подсознательных сил.
Танцы, музыка и другие систематически культивируемые производные естественного ритма использовались греками при посвящении в Дионисийских мистериях, а также гностиками и множеством других мистических школ. Опыт показывает, что подобные процедуры действительно заметно воздействуют на человеческое сознание, хотя до сих пор мало кто понимает, как и почему это происходит. Такое искусственное, форсированное достижение состояния экстаза полностью противоречит традиции христианских созерцателей, однако и у них мы то и дело обнаруживаем моменты, когда экстатический транс или ясновидение, т.е. высвобождение "трансцендентального восприятия", вызывались спонтанно, с помощью чисто физических средств. Так Якоб Бёме, "тевтонский теософ", находясь однажды в своей комнате и "пристально вглядываясь в полированное оловянное блюдо, отражавшее яркий солнечный луч", впал в экстатическое состояние, в котором ему открылись первопричины и глубочайшие основы всех вещей.  Такой же эффект оказало на Игнатия Лойолу созерцание текущих вод. Как-то раз, когда он сидел на берегу реки и смотрел на глубокий поток, "глаза его разума раскрылись, и хотя он не узрел видений, но понял и постиг духовные вещи... и благодаря этой ясности всё предстало перед ним в новом свете".  Метод достижения ясности ума посредством сужения и очищения поля сознания походит на практику Иммануила Канта, который "нашел, что ему гораздо лучше думается о философских материях, когда он пристально смотрит на колокольню ближайшей церкви". 
Стоит ли удивляться тому, что рационалисты, игнорируя схожие явления у художников или философов, постоянно подвергали критике свидетельства, полученные в подобные мгновения явного моноидеизма и самогипноза в жизни мистиков, а также благодаря психическим отклонениям, сопровождающим состояние экстаза. Все проявления анормального восприятия в гениальных мистиках они поспешили приписать истерии или другим болезням, без колебаний назвав святого Павла эпилептиком, святую Терезу – "покровительницей всех истериков" и разместив большую часть их духовных родственников по разным залам музея психопатологии. В этом увлекательном занятии они всячески орудовали тем общеизвестным фактом, что великие созерцатели, хотя и были почти всегда людьми незаурядных умственных и практических способностей – примером тому могут служить Плотин, святой Бернард, свв. Катерина Генуэзская и Катерина Сиенская, святая Тереза, св. Иоанн Креста, а также суфийские поэты Джами и Джалаладдин, – никак не отличались психическим здоровьем. Более того, их все более активное вовлечение в мистическую жизнь, как правило, оборачивалось особым и совершенно определенным воздействием на тело, вызывая в некоторых случаях те или иные болезни или физические недуги, сопровождаемые болью и функциональными расстройствами, для которых не было никакой органической причины. Причиной могло быть разве лишь то внутреннее напряжение, которое под влиянием воспылавшего духа естественно возникает в теле, когда оно вынуждено приспосабливаться к новому, совершенно для него непривычному образу жизни.
Нет ничего странного в том, что анормальный и высокочувствительный тип разума, который мы называем мистическим, действительно нередко, хотя и не всегда, сопровождается необычными, необъяснимыми изменениями физического организма, с которым он тесно связан. "Сверхъестественное" происхождение этих явлений вполне очевидно, – если только мы не обозначаем этим термином некие явления, которые, конечно, весьма необычны, но сами по себе вполне естественны, только мы их не можем понять. Такие проявления психофизического параллелизма, как стигматы у святых, – равно как и у других легко поддающихся внушению субъектов, к которым трудно отнести святых, – могут возникнуть у кого угодно.  Здесь я сошлюсь на еще один сравнительно малоизвестный, но особенно любопытный и поучительный пример преобразующего воздействия духа на предполагаемые "законы" телесной жизни.
Несмотря на исследования Мюризье,  Жане,  Рибо  и других психологов, настойчиво пытавшихся найти объяснение всем мистическим фактам с точки зрения патологии, особенности, сопровождающие мистическое сознание, до сих пор остаются неразрешимой загадкой. Их следует отнести не к категории чудес или категории болезней – как это делают слишком ярые их друзья и противники, – но к области чистой психологии и исследовать беспристрастно по крайней мере с тем вниманием, которое мы с готовностью уделяем гораздо менее его заслуживающим чудачествам, явно свидетельствующим о порочных наклонностях или вырождении. Существование подобных явлений не более дискредитирует здравость ума мистицизма или достоверность его результатов, чем неустойчивое нервное состояние художника, который до некоторой степени разделяет мистическое понимание Реального, дискредитирует искусство. "Тот, кто собрался бы классифицировать человечество только в соответствии с психофизическими явлениями, – справедливо замечает фон Хюгель, – не колеблясь поместил бы таких личностей, как Кант и Бетховен, среди отъявленных и безнадежных ипохондриков". 
Что касается мистиков, то для объяснения наблюдаемых в их жизни необычных явлений, естественно, наиболее часто привлекалась истерия, благодаря поразительному обилию сопровождающих ее ментальных синдромов вроде странной способности расщепления, перестановки и усиления элементов сознания, явно выраженной тенденции к медиумизму и экстазу. Однако в целом это похоже на попытки искать объяснение гениальности Тальони в симптомах пляски святого Витта. И болезнь, и искусство связаны с телесными явлениями. Точно так же и мистицизм, и истерия связаны с преобладанием в сознании одной фиксированной и напряженной идеи – предчувствия, которое управляет жизнью и может привести к поразительным психическим и физическим результатам. У истерика эта идея, как правило, поначалу попросту тривиальна [trivial] или болезненна,  однако вследствие неустойчивого ментального состояния она становится навязчивой. В душе же мистика господствует не просто идея, а именно великая идея – настолько великая, что, проявляясь в человеческом сознании во всей своей полноте, она почти неизбежно вытесняет оттуда все остальное, поскольку она не что иное, как восприятие трансцендентальной реальности и присутствия Бога. Поэтому если моноидеизм больного истерией неизменно носит иррациональный характер, то у мистика, напротив, его моноидеизм вполне рационален.
Таким образом, пока психофизические взаимосвязи столь плохо изучены, было бы, по-видимому, более благоразумным и во всяком случае более научным воздержаться от суждений относительно значений психофизических явлений, сопровождающих мистическую жизнь, вместо того чтобы набрасываться с деструктивной критикой на таинственные факты, которые, по меньшей мере, допускают более чем одну интерпретацию. Пытаться определить природу смеси по химическим характеристикам отдельных ее составляющих – затея сомнительная.
Наши тела – тела животных, созданные для биологической деятельности. Когда дух с необычайным рвением настаивает на использовании нервных клеток для выполнения иной деятельности, тело сопротивляется давлению и порождает, как признают сами мистики, "мистическую немощь". "Поверьте мне, дети, – говорит Таулер, – тот, кто узнал бы слишком много об этих вещах, часто проводил бы время в постели, ибо его бренная оболочка не могла бы выдержать этого".  "Я причиню тебе страшную телесную боль, – говорит голос Любви Мехтильде Магдебургской, – если ты будешь погружаться в меня так часто, как того желаешь. Я должен лишать себя того сладостного приюта, который нахожу в тебе в этом мире, ибо даже тысячи тел не смогут оградить любящую душу от ее желания. Посему чем выше любовь, тем сильнее боль". 
С другой стороны, возвышенная личность мистика – его самодисциплина, его героическое принятие труда и страдания, его гибкая воля – поднимает до крайнего предела ту обычную власть разума над телом, которой все мы обладаем. Состояние созерцания – так же как и гипноз по отношению к здоровому человеку, – по-видимому, также увеличивает жизненную силу, раскрывая более глубокие уровни личности: Я пьет из фонтана, питаемого Вселенской Жизнью. Как уже говорилось выше, истинный экстаз также пополняет жизненные силы человека, ибо в этом состоянии, по-видимому, он находится в контакте с реальностью и оттого сам становится более реальным. "Часто, – говорит святая Тереза, – даже больной выходит из состояния экстаза здоровым, ибо оно дает душе нечто великое".  В экстазе достигается контакт с уровнями человеческой сущности, которые остаются незатронутыми в процессе повседневного существования, – отсюда и столь часто проявляемые необычайная выносливость и независимость от внешних условий.
Если мы по стопам некоторых посмотрим на мистиков как на проявление спорадических зачатков некоторой способности – высшего сознания, – к которой медленно стремится человеческий род, то вполне вероятно, что при появлении этой способности нервы и органы будут испытывать нагрузки, к которым они еще не привыкли, и что дух более организованный, чем его телесная оболочка, должен будет уметь навязать чуждые условия своей плоти. Когда первый человек встал на две ноги, тело, в течение долгого времени привыкшее ходить на четырех, и сами ноги, настроенные на то, чтобы нести только половину веса, должны были взбунтоваться против этого неестественного состояния, доставляя автору изобретения страшную боль и неудобство. Вполне возможно, что странное "психофизическое состояние", общее для всех мистиков, можно рассматривать как бунт со стороны нормальных нервной и сосудистой систем против крайностей способа жизни, к которому они еще не приспособились. 
Несмотря на подобные бунты и мучения, вызываемые ими, мистики – как ни странно это звучит – это раса долгожителей (крайне неудобный факт для критиков из физиологической школы). В качестве нескольких примеров упомянем наиболее заметные фигуры: святая Хильдегарда дожила до восьмидесяти одного года, Мехтильда Магдебургская – до восьмидесяти семи, Рейсбрук – до восьмидесяти восьми, Сузо – до семидесяти, святая Тереза – до шестидесяти восьми, святая Катерина Генуэзская и святой Петр из Алькантара – до шестидесяти трех. Складывается впечатление, что обогащенная жизнь – награда за мистическое отречение – позволила им одержать победу над телесными недугами; жить и выполнять свои обязанности в условиях, которые не смог бы вынести обыкновенный человек.
Подобные победы, занимающие почетное положение в истории человеческого разума, достигались, как правило, одним и тем же образом. Мистики – как и все интуитивные личности, все гении, все потенциальные художники (у всех у них есть много общего), – говоря языком психологов, имеют "крайне подвижные барьеры". Другими словами, незначительное усилие, легкое отклонение от нормального состояния позволяют скрытым или "подсознательным" силам высвободиться и захватить поле сознания. "Подвижный барьер" может сделать человека гением, лунатиком или святым. Все зависит от характера высвобождающихся сил. У великих мистиков эти силы, эти черты личности, лежащие глубоко под уровнем обыкновенного сознания, обладают необычайным богатством – их нельзя объяснить в терминах патологии. "Даже если великие мистики, – говорит Делакруа, – не избегли полностью тех недостатков, которые присущи всем исключительным личностям, в них все же есть творящая жизненная сила, конструктивная логика, способность к разносторонней реализации, одним словом – одаренность, которая в действительности представляет собой их существенное качество... Великие мистики, творцы и изобретатели, нашедшие и оправдавшие новые формы жизни... на высочайших вершинах человеческого духа достигли великого упрощения мира". 
Истина, насколько мы знаем к настоящему времени, заключается, по-видимому, в том, что силы, находящиеся в контакте с Трансцендентальным порядком и составляющие, по самой скромной оценке, половину Я, дремлют в обыкновенном человеке, чьи время и интересы целиком заняты ответами на стимулы мира ощущений. Вместе с этими скрытыми силами спит целый мир, который только они и могут воспринять. В мистиках никакая часть Я не находится постоянно в состоянии сна. Они пробудили своего "обитателя глубин" и объединили вокруг него свою жизнь. Здесь Сердце, Разум, Воля работают в полную силу, побуждаемые не призрачным спектаклем ощущений, но глубинами истинного Бытия – здесь горит свет и бодрствует сознание, о котором не подозревает сонная толпа. Кто говорит, что мистик – лишь наполовину человек, тот утверждает прямо противоположное истинному положению вещей. Только мистика можно назвать цельным человеком, поскольку во всех остальных людях дремлет половина способностей Я. Мистики особенно настаивают на целостности их опыта. Так, Божественный голос говорил святой Катерине Сиенской: "Я также показывал тебе Мост и три основные ступени для трех сил души, и я говорил тебе, что никто не сможет достичь жизни в благодати, если не поднимется по всем трем ступеням, то есть соберет воедино все три силы души во Имя Мое".
В анормальном типе личности, называемом гениальным, мы, по-видимому, обнаруживаем намеки на взаимосвязи, которые могут существовать между глубинными уровнями человеческой сущности и поверхностной оболочкой сознания. У поэтов, музыкантов, великих математиков или изобретателей силы, скрывающиеся за барьером и вряд ли контролируемые сознательной волей их обладателей, вносят, очевидно, значительный вклад в восприятие и понимание. Во всех творческих актах большая часть работы проделывается на подсознательном уровне, причем это, в некотором смысле, происходит автоматически. Подобное в равной степени относится к мистикам, художникам, философам, изобретателям и правителям. Великие религии, изобретения, произведения искусства всегда вдохновляются внезапным всплеском интуиции или идеи, которую не может объяснить поверхностное сознание, и приводятся в исполнение силами, настолько не поддающимися контролю этого сознания, что кажется, будто они – как иногда говорят – "исходят извне". В этом заключается "вдохновение", открытие шлюзов, позволяющее водам истины, в которых купается вся жизнь, подняться до уровня сознательного.
Великий учитель, поэт, художник, изобретатель никогда не пытается намеренно достичь того или иного эффекта. Он не знает, каким образом так получается – возможно, благодаря неосознаваемому контакту с той творческой стороной человеческой сущности, которую суфии называют "Дух Созидания", а каббалисты – "Иесод", но и те и другие помещают вне мира чувств. "Иногда, – говорил великий Филон, иудей из Александрии, – когда я приступал к работе совершенно опустошенный, я вдруг внезапно наполнялся идеями, которые невидимым дождем проливались на меня и внушались мне свыше. Под влиянием божественного вдохновения я приходил в необычайное возбуждение и терял представление о том, где я нахожусь, кто окружает меня, кто я сам, что я говорю и что пишу. В тот момент я овладевал богатством интерпретаций, радостью света, глубокой проницательностью по отношению ко всему, что я должен быть делать. Это воздействовало на мой разум, как очевидная оптическая демонстрация действует на глаза".  Это – истинно творческий экстаз, полностью соответствующий тому состоянию, в котором свершают свой могущественный труд мистики.
Отпустить себя на свободу, находиться в покое и быть восприимчивым – вот, по-видимому, условия, в которых можно достичь подобного контакта с Космической жизнью. "Я замечал, что, когда рисуешь, надо не думать ни о чем; тогда все получается гораздо лучше", – говорил Леонардо юный Рафаэль.  Поверхностное Я должно признать здесь свою недостаточность и стать покорным слугой более основательного и жизненного сознания. Такое же мнение высказывают и мистики. "Пусть воля, – говорит святая Тереза, – утвердится в мудром и спокойном понимании того, что именно без какого-либо усилия с нашей стороны мы можем беседовать с Богом о чем угодно".  "Самый лучший и благородный способ, которым ты можешь прийти к этой Жизни, – говорит Экхарт, – заключается в том, чтобы молчать, позволив Богу действовать и говорить. Где все силы отвлечены от своей работы и образов, там произносится это слово... чем больше тебе удается отвлечь все свои силы и забыть о сотворенном мире, тем ближе ты к этому состоянию и тем более восприимчив". 
Таким образом, "пассивность" созерцания – необходимая прелюдия духовной энергии, в некотором смысле расчистка площадки. Она останавливает приливы сознания на берега чувств, останавливает "колесо воображения". "Душа, – вновь говорит Экхарт, – сотворена между Временем и Вечностью, самыми высшими своими силами она достигает Вечности, самыми низшими – касается Времени". Вечность и Время, мир Бытия и мир Становления – вот два из "состояний реальности", которые встречаются в человеческом духе. Вырывая из уровня преходящего – реальности низшего сорта, – созерцание поднимает нас на уровень вечного и дает нам силы, благодаря которым мы можем общаться на этом уровне. У того, кто рожден мистиком, силы эти велики и лежат почти возле самого барьера сознания. Ему дан трансцендентальный или, как сказал бы он сам, божественный дар, подобно тому, как его собратьям, прирожденным музыкантам или поэтам, дан музыкальный или поэтический дар. Во всех трех случаях внезапное появление высших способностей является таинством даже для тех, с кем это происходит. Психологи с одной стороны и теологи – с другой могут предложить нам схемы и теории, описывающие этот процесс – странные колебания развивающегося сознания, внезапное появление ясности и творческих способностей, которые либо слабо контролируются, либо вообще не поддаются контролю со стороны Я, сменяющие друг друга восторг и печаль по поводу увиденного; однако секрет гениальности так же ускользает от нас, как и секрет жизни – от биологов.
Самое большее, что мы можем сказать об одаренных людях, это то, что реальность представляется им при анормальных условиях и в анормальных терминах, и, столкнувшись с подобными условиями и терминами, эти люди вынуждены работать с ними. Благодаря их особому складу ума один из аспектов вселенной сфокусирован для них настолько резко, что все остальные образы в сравнении с ним предстают смутными, неясными и нереальными. Поэтому жертвоприношение, которое совершают гении – мистики, художники, изобретатели, – посвящая всю свою жизнь одному Объекту, единому видению истины, вовсе не есть самоотрицание, но скорее самонаполнение. Они вырывают себя из нереального, для того чтобы сконцентрироваться на реальном. Затем цельная личность впитывает определенные ритмы и гармонию, которые существуют во вселенной, но которые не могут воспринять приемные аппараты прочих Я. "Здесь – указующий перст Бога, вспышка Воли, которая Может", – восклицает аббат Фоглер, когда звуки рождаются из-под его рук. "Стихи пришли", – говорит поэт. Он не знает как, однако явно не благодаря преднамеренным усилиям интеллекта.
Точно то же происходит и с мистиками. Г-жа Гийон утверждает в автобиографии, что, когда она писала свои труды, она ощущала внезапное и непреодолимое стремление взяться за перо, хотя чувствовала себя совершенно неспособной к литературным построениям и не имела никакого представления о том, что она собирается написать. Если она сопротивлялась этому порыву, она испытывала сильный дискомфорт. А затем она начинала писать с необычайной быстротой – слова, тщательно построенные аргументы, подходящие цитаты приходили к ней без всякого размышления и настолько быстро, что одна из самых длинных ее книг была написана за полтора дня. "Я замечала, что пишу о вещах, которых никогда не видела, и в подобные мгновения я ощущала себя обладательницей сокровищницы знания и понимания, о которой никогда и не подозревала".
Все вышеперечисленные случаи, конечно, представляют крайние формы той странной "автоматической" способности сочинять – следы которой заметны у большинства поэтов и писателей, – когда слова и символы возникают и выстраиваются сами по себе, пренебрегая волей автора. Нечто похожее, вероятно, происходит с "медиумами" и другими экстрасенсами, в беспорядочных и несвязных записях которых находит выражение подсознательный разум. Однако подсознательный разум великих мистиков отнюдь не беспорядочен. Он анормально чувствителен, богато одарен, крайне наблюдателен – скорее казначейство, чем склад древесины, – и в процессе развития становится дисциплинированным и умелым инструментом познания. Поэтому его проявления в нормальном сознании в виде озарений, "голосов", видений, /медиумического/ автоматического письма и в любых иных "переводах" сверхчувственного в термины чувственного восприятия не могут быть дискредитированы тем, что точно таким же образом иногда проявляется бесполезная подсознательная область более слабых натур. Идиоты нередко весьма разговорчивы, однако многие ораторы здоровы вполне.
Итак, подведем итоги: какие же основные характеристики мы обнаружили в нашем наброске ментальной жизни человека?
1. Мы разделили эту жизнь (достаточно произвольным образом) некоей перемещающейся линией, которую психологи называют "барьером сознания", на поверхностную жизнь и подсознательные глубины.
2. В поверхностной жизни – хотя мы и осознаем ее существенную целостность – мы выделили три основные и постоянно присутствующие стороны: триединство чувств, мышления и воли. Первенство мы были вынуждены отдать чувствам, как силе, приводящей в работу механизмы воли и мышления.
3. Мы видели, что поверхностная жизнь выражается в двух взаимодополняющих формах – в виде способности к волевому движению (действие, направленное наружу) и в виде способности к познанию (внутреннее знание). Первое – динамическое по типу – обусловлено, в основном, волей, стимулированной эмоциями; второе – пассивное – есть занятие интеллекта. Они соответствуют двум главным аспектам, которые человек различает во вселенской жизни, – Бытию и Становлению.
4. Ни способность к волевому движению, ни способность к познанию, другими словами, ни действие, ни мысль поверхностного сознания, связанного с естественным существованием и находящегося под влиянием пространственных понятий, не могут установить связь с Абсолютом, миром трансцендентного. Подобные действия и мысли имеют дело только с материалом, полученным, прямо или косвенно, из мира ощущений. Тем не менее свидетельства мистиков и других личностей, обладающих "инстинктом к Абсолютному", указывают на существование у человека еще одной способности – по существу, более глубокого Я, которое обстоятельства обыкновенной жизни обычно удерживают "за барьером" сознания и которое, таким образом, является одним из факторов "подсознательной жизни". Это скрытое Я – основное действующее лицо мистицизма, живущее "значимой" жизнью, соприкасаясь с реальным или трансцендентным миром. [57]
5. Определенные процессы, такие, как созерцание, могут настолько изменить состояние сознания, что позволяют высвободить глубинное Я, которое, проникая в большей или меньшей степени в сознательную жизнь, делает человека в большей или меньшей степени мистиком.
Таким образом, мистическая жизнь подразумевает высвобождение трансцендентального Я из глубин человеческой личности, захват поля сознания этим Я и "преобразование" или перестройку чувств, мыслей и воли – характера человека – вокруг нового центра жизни.
Мы попытались описать снаружи объект поиска мистиков, который видится изнутри, как понимание или непосредственное общение с трансцендентной Реальностью. Здесь, так же как и в самой высокой земной любви, познание и общение есть одно и то же, и если мы хотим осознать, то должны "объединиться с блаженством". Та сторона нашего существа, посредством которой мы можем достичь единения, – "сущность души", как называл ее Рейсбрук, – обычно лежит за барьером нашего сознания, однако при благоприятных условиях она может быть освобождена у определенных натур, анормально одаренных и полных жизненных сил, при помощи определенных действий, таких, как созерцание. Если же эта сущность проявляется, она призывает себе на помощь все аспекты Осознающего Я. Поверхностное сознание должно сотрудничать с глубинным, и, в конце концов слившись вместе, они порождают то единение сознания на более высоком уровне, которое только и может положить конец беспокойству человека. Сердце, жаждущее Всего, разум, мыслящий о Нем, воля, концентрирующая на Нем все Я, – все должно быть вовлечено в игру. Я должно быть отвергнуто, однако оно не должно быть уничтожено, как предлагают некоторые квиетисты. Оно умирает лишь для того, чтобы иметь возможность ожить вновь. Высший успех – постоянная уверенность мистика в том, что "мы скорее находимся на небесах, чем на земле", – "проистекает, – как говорит Юлиана Норвичская в отрывке, предвосхищающем классификацию современных психологов, – из естественной Любви нашей души, из ясного света нашего разума и непоколебимости нашей воли". 
Однако в каком же порядке должны располагаться эти три составляющие в работе, которая есть единое? Как мы уже видели, каждая из них должна выполнять свою роль, ибо мы имеем дело с откликом человека во всей его целостности на неудержимое притяжение Бога. Но что же будет преобладать? Окончательная природа опыта Я относительно реальности будет зависеть от ответа, которое оно само даст на этот вопрос. Каковы здесь относительные ценности Разума и Сердца? Кто из них принесет Я ближе к Мысли Бога, к реальной жизни, в которую оно погружено? Кто из них, получив главенствующую роль, с большей вероятностью приведет Я в гармонию с Абсолютом? Любовь к Богу, которая всегда присутствует в сердцах, а иногда и на устах святых, – это страстное желание, жажда такой гармонии; "Болезнь разума" – его интеллектуальный эквивалент. Хотя нам кажется, что мы можем избавиться от Бога, нам никогда не удастся избавиться от той или иной формы этой жажды, кроме как ценой полного закоснения.
Таким образом, мы вернулись к тому утверждению, с которого началась эта глава, – о двух главенствующих желаниях, разделяющих тюрьму Я. Теперь мы видим, что они представляют стремление интеллекта и эмоций к единственному концу всех поисков. Тренированная воля – "способность к волевому движению" – со всеми спящими способностями, которые она может пробудить и использовать, может прийти на помощь какой-то из остальных двух сил. Какой? Этот вопрос крайне важен, поскольку судьба Я зависит от партнера, которого выберет воля.
Духовная история человечества демонстрирует две различные фундаментальные позиции по отношению к невидимому и, соответственно, два способа, которыми человек пытается прикоснуться к нему. Мы будем называть здесь эти способы "магическим" и "мистическим". Однако сказав так, мы должны тут же добавить, что, хотя в крайних своих проявлениях эти два способа резко контрастируют, граница между ними определена не столь четко; исходя из одних и тех же положений, они часто вводят исследователя в заблуждение, так как используют один и тот же язык, инструменты и подходы. Поэтому многое из того, что в действительности является магией, совершенно необоснованно приписывают мистицизму. На самом деле они представляют собой два противоположных полюса одного и того же – трансцендентального сознания человечества. Между ними лежат все великие религии, которые можно описать в рамках нашей метафоры как области обычного обитания этого сознания. Таким образом, на одном конце шкалы чистый мистицизм "плавно переходит" в религию или, с другой точки зрения, произрастает из нее. Никакой глубоко религиозный человек не лишен налета мистицизма, и никакой мистик не может не быть религиозным, если не в теологическом, то по крайней мере в психологическом смысле этого слова. На другом конце шкалы, как мы увидим позже, религия столь же очевидно перетекает в магию.
Фундаментальное различие между магией и мистицизмом заключается в том, что магия хочет получать, а мистицизм хочет давать – бессмертные и антагонистические позиции, всплывающие в том или ином обличье во все времена. И магия, и мистицизм в своем полном развитии используют весь ментальный механизм, сознательный и бессознательный, для того чтобы добиться своей цели, – и оба утверждают, что дают посвященным способности, не известные обыкновенному человеку. Однако центры, вокруг которых группируются все эти механизмы, побудительные мотивы и результаты, к которым приводят эти способности, различаются в том и другом случае просто поразительно.
В мистицизме воля объединяется с эмоциями в страстном желании подняться над миром ощущений, для того чтобы Я могло достичь единения в любви с единственным, вечным и окончательным Объектом, чье существование мы интуитивно воспринимаем тем, что обычно называлось душой, а теперь чаще именуется "космическим", или "трансцендентальным" чувством. Это поэтический и религиозный темперамент, воздействующий на реальные уровни бытия.
В магии воля объединяется с интеллектом в страстном желании сверхчувственного знания. Здесь интеллектуальный, агрессивный научный темперамент стремится расширить поле сознания, чтобы включить в него сверхчувственный мир, – несомненная противоположность мистицизму, хотя часто использующая его название и стиль.
Позже мы еще рассмотрим подробно характерные черты и значение магии, сейчас же достаточно сказать, что в широком смысле мы можем охарактеризовать как магические все формы своекорыстного трансцендентализма. При этом не имеет значения, какие методы применяются – идет ли речь о заклинаниях древних магов, всеобщем молебне о даровании дождя в православии или о сознательных методах самогипноза последователей "Нового образа мысли" – и какой ожидается эффект, будь то появление ангелов, возможность преодолеть внешние обстоятельства или излечение болезни. Цель всегда заключается в одном и том же – намеренном экзальтировании воли до тех пор, пока она не преодолеет обычные ограничения и не принесет Я или группе что-то, чем они до тех пор не обладали. Магия – это индивидуалистская, или "стяжательская" наука; во всех формах она представляет собой деятельность интеллекта, ищущего Реальность либо для своих собственных целей, либо для целей всего человечества.
Мистицизм, чье великое имя слишком часто используют для обозначения подобной сверхчувственной деятельности, не имеет с ней ничего общего. В действительности он предполагает отказ от индивидуальности – жесткой отделенности от тех "Я, Мне, Меня", которые делают человека ограниченным и изолированным существом. Это в большой степени – движение сердца, пытающегося преодолеть ограничения индивидуальной точки зрения и отказаться от самого себя в окончательной Реальности не ради личного выигрыша, не ради удовлетворения трансцендентального любопытства, не ради того, чтобы вкусить радостей иного мира, но ради одной лишь потребности любить. Под словом сердце мы, естественно, понимаем не только "источник привязанности", "орган нежных чувств" и тому подобное, но скорее внутреннее святилище личности, глубокий корень его любви и воли, единственный источник его энергии и жизни. У мистика "любовь к Абсолюту" – не бесполезные и сентиментальные переживания, но жизненное чувство, которое любой ценой и через любые опасности стремится к единению с объектом любви. Поэтому, в то время как практика магии – так же как и научная практика – не влечет с необходимостью страстные эмоции, хотя, несомненно, и вызывает определенный интерес, мистицизм, как и искусство, не может без них существовать. Мы должны чувствовать, и чувствовать остро, если мы хотим подняться по этому трудному и героическому пути.
Таким образом, мы видим, что два рода деятельности – мистицизм и магия – соответствуют двум вечным страстям Я, желанию любви и желанию знания, отражая по отдельности стремление сердца и интеллекта к окончательной истине. Третья позиция по отношению к сверхчувственному миру – позиция трансцендентальной философии – вряд ли входит в круг тем, затрагиваемых нашим исследованием, поскольку это подход чисто академический, в то время как магия и мистицизм основываются на практике и опыте. Подобную философию часто ошибочно называют мистицизмом, потому что она пытается начертить карты земель, которые исследуют мистики. Ее достижения полезны – насколько вообще полезны все схемы – до тех пор, пока не претендуют на завершенность, ибо здесь единственный окончательный критерий – это личный опыт, личное исследование возвышенной и любящей истину души.
Что же тогда мы в действительности понимаем под мистицизмом? Слово, в равной мере употребляемое по отношению к действиям медиумов и экстазу святых, "культуре интеллекта" и волшебству, мечтательной поэзии и средневековому искусству, молитве и гаданию по руке, крайностям доктрины гностицизма и прохладным рассуждениям кембриджских платоников и даже – как это делает Уильям Джеймс – к высшим стадиям опьянения,  очень скоро перестает иметь какой бы то ни было смысл. Его использование только вводит в заблуждение несведущих людей, которые приходят к смутному представлению о том, что любая сверхчувственная теория или практика отчасти "мистическая". Поэтому необходимо, насколько это возможно, зафиксировать истинные черты этого явления и напомнить, что мистицизм в своей чистой форме есть наука об окончательном, наука о единении с Абсолютом и ничего более, а мистик – это тот, кто достиг такого единения, но вовсе не тот, кто об этом рассуждает. Не знать о, но быть – вот отличительная черта истинного посвященного.
Трудность заключается в том, чтобы определить точку, в которой сверхчувственный опыт перестает быть только практическим и интересным продолжением чувственного опыта – так сказать, расширением границ существования – и вступает в ту безграничную жизнь, где Субъект и Объект, желающий и желаемое есть одно. Два состояния разделяет не четкая линия, но бесконечный ряд градаций. Посему мы должны внимательно вглядеться во всех пилигримов на этой дороге, узнать, если сможем, причины, побудившие их отправиться в путешествие, карты, которые они используют, багаж, который несут с собой, и конец, которого они достигают.
Мы уже говорили, что конец, который предстает воочию взору мистика, – это сознательное единение с живым Абсолютом. Иногда он говорит о цели своих поисков как о "Божественной Тьме"  или "Бездне Божества", но это все тот же Абсолют, Несотворенный Свет, омывающий Вселенную, и мистик – превосходя, как обычно, все человеческие способности выражения – может описать его только как темный. Однако существует – должен существовать – контакт "в различимом где" между каждым индивидуальным Я и этим Высшим Я, этой Окончательностью. У мистика подобное единение носит сознательный, личностный и законченный характер. "Он ощущает, – говорит св. Иоанн Креста, – определенный контакт души с Божественным и таким образом чувствует и ощущает Самого Бога".  В большей или меньшей степени он прикасается к основному Бытию Божества – или, скорее, Оно прикасается к мистику, – а не только к его проявлениям в жизни. Именно это наиболее сильно и ярко отличает его от остальных людей и делает его науку, говоря словами Пэтмора, "наукой о самоочевидной Реальности". Вглядевшись вместе с мистиком в неисследованную основу, из которой проистекает Мир Становления, "вечно порождаемый в вечном Сейчас", мы сможем увидеть только леденящую тьму вечных отрицаний; но он за совпадением противоположностей узрит лик Совершенной Любви.
Точно так же, как гений в искусстве является предельным воплощением способностей, присутствующих в зачаточном состоянии в каждом человеке, мистика можно назвать предельным воплощением, активным выражением способности, скрытой в каждом представителе человеческого рода, – способности к восприятию трансцендентной реальности. Многие люди за всю жизнь так и не ощущают хотя бы прикосновения этого мистического чувства. Тот, кто влюблялся в женщину и ощущал – как действительно должен ощущать каждый влюбленный, – что за вуалью общего термина "девушка" скрывается чудесная и невыразимая словами реальность; тот, кто влюблялся в природу и видел "ландшафт, озаренный божественным светом", – чарующая фраза для того, кто этого не видел на самом деле, но всего лишь научное утверждение для остальных; тот, кто влюблялся в Святость или, как мы говорим, "испытал преображение", – все они в какой-то момент действительно познали один из секретов этого мира.
В такие моменты "Трансцендентальное Чувство, нахлынувшее из другой "части души", шепчет Пониманию и Ощущениям, что они что-то упустили. Что? Ни много ни мало – тайный план Вселенной. А что это за тайный план? Другая "часть души" понимает его в тишине, таким, как он есть на самом деле, однако может рассказать о нем Пониманию только на символическом языке переводчика – Воображения, другими словами, – только с помощью Видения".
Здесь, в этой искре "части души", где дух, как говорит религия, "покоится в Боге, Который сотворил его", скрыт тот родник, который в равной степени питает творческое воображение и мистическую жизнь. Вновь и вновь что-то жалит сознание, и человек оказывается на духовном уровне, ухватывает мимолетные проблески "тайного плана". И тогда намеки удивительной истины, единства, дышащего невыразимым покоем, светятся во всех творениях, пробуждая в Я чувство любви, обожания и благоговения. Жизнь человека обогащается, ломаются барьеры личности, человек ускользает из мира ощущений, поднимается до вершин духа – и на краткий миг входит в необъятную жизнь Всего.
Подобное предощущение Реального, лежащее в корне видимого мира и поддерживающее его жизнь, присутствует в измененной форме во всяком искусстве – вероятно, точнее бы было сказать "должно присутствовать", если это искусство достойно оправдания как возвышенная форма опыта. Именно это предощущение придает произведениям искусства присущую им жизненную силу, странную власть вызывать острые эмоции, наполовину мучительные, наполовину радостные, которые сбивают с толку более рациональных интерпретаторов. Мы знаем, что нас не могут удовлетворить ни картина, нарисованная с "фотографической точностью", ни здание, которое одновременно и красиво, и удобно, ни новелла, совершенно точно отражающая жизнь. Трудно сказать, почему это так, если только не предположить, что эти вещи пренебрегли своей обязанностью, заключающейся не в том, чтобы воспроизводить иллюзии обыкновенных людей, но в том, чтобы ухватить и передать нам нечто из "тайного плана", из той реальности, которую до некоторой степени способно воспринять сознание художника. "Живопись, так же как музыка и поэзия, существует и торжествует в бессмертных мыслях", – говорит Блейк.  "Сила, обогащающая жизнь", которая признается высшим качеством хорошей живописи, берет свое начало из контакта разума художника с миром архетипов – или, если угодно, трансцендентным миром, истиной, лежащей в основе вещей.
Критик, в котором поэтическая одаренность создала необычный союз интуиции и учености, свидетельствует о той же истине, когда говорит об идеалах, влиявших на раннюю китайскую живопись: "В этой теории каждое произведение искусства понимается как воплощение гения ритма, проявляющего живой дух вещей с более ясной красотой и интенсивностью, чем громоздкие формы сложной материи могут быть донесены до наших чувств видимым миром вокруг нас. Картина мыслится как некий призрак из более реального мира существенной жизни". 
"Более реальный мир существенной жизни" – это как раз тот мир, где обитает "свободная душа" великого мистика, парящая как шестикрылый серафим пред ликом Абсолюта.  Художник также может пересечь границы этого мира в краткий миг творения, однако он не может оставаться там долго. Он возвращается к нам, принося известия с восклицанием Данте на устах:
Мистик может – и даже вынужден – сказать вместе со святым Бернардом: "Мои тайны – для меня". Как бы он ни старался, его запинающийся благоговейный лепет вряд ли поймет кто-нибудь, кроме тех, кто уже находится в пути. Однако художник не может позволить себе такого. На него возложена обязанность выражать хотя бы часть того, что он воспринимает. Он вынужден говорить о своей любви. В его культе Совершенной красоты вера должна уравновешиваться работой. С помощью холста и символов он должен донести свое свободное видение, мимолетный образ неопалимой купины, до остальных людей. Художник служит посредником между своими собратьями и Божественным, ибо искусство – это ниточка, связывающая видимость с реальностью. 
Однако мы не называем мистиком каждого, кто способен к частичному или художественному предощущению реальности, точно так же, как мы не называем музыкантом каждого, кто учится играть на рояле. Истинный мистик – это человек, у которого подобная способность превосходит чисто художественное состояние или состояние видений и поднимается до уровня гениальности; его трансцендентальное сознание способно доминировать над обычным, а сам он решительно бросается в объятия Реальности. Как художник состоит в определенных отношениях с миром явлений, воспринимая ритмы и открывая истину и красоту, скрытые от остальных людей, точно так же истинный мистик состоит в определенных отношениях с трансцендентным миром, где он ощущает совершенно реальные напряженность и восторг, которые мы, однако, не можем себе представить. Его сознание трансформируется определенным образом, он живет на совершенно другом уровне восприятия по сравнению с остальными людьми, и это, конечно же, означает, что он видит иной мир, ибо тот мир, который мы знаем, есть воздействие отдельных сторон реальности на нормальное неизмененное сознание. Поэтому мистицизм – это не изолированное видение, не мимолетный отблеск реальности, но законченная система жизни с собственными правами и обязанностями. И как остальные люди погружены в естественную или интеллектуальную жизнь и реагируют на нее, точно так же мистик погружен в духовную жизнь и реагирует на нее. Он стремится к тому окончательному отождествлению с интересами этой жизни, которое он называет "Единение с Богом". Мистиков называли одинокими душами, однако более правильно их можно было бы назвать одинокими телами, ибо их крайне общительные души посылают и принимают сигналы со всех сторон.
Поскольку восприятие порождает обостренную жажду выражения, художник пытается донести до нас в цвете, звуке или словах какой-нибудь намек на увиденный им отблеск истины. Однако тот, кто пробовал сделать это, знает, какую ничтожно малую долю видения удается передать даже при самых благоприятных обстоятельствах. Точно так же и мистики упорно пытаются открыть свою тайну миру, который совсем к этому не расположен. Но задача здесь осложняется неимоверно. Во-первых, существует огромная несоразмерность между невыразимым опытом и теми средствами языка, которые позволяют максимально близко выразить его. Во-вторых, между разумом мистика и разумом мира лежит огромная пропасть. Он должен околдовать своих слушателей, хотя бы частично захватить их в свое состояние, прежде чем они смогут что-то понять.
Если бы мистик был музыкантом, вероятно, он смог бы передать послание другим музыкантам через свое искусство, причем гораздо более точно, чем это позволил бы ему сделать язык, ибо следует помнить, что только из соображений удобства мы предпочитаем слова всем иным формам выражения. Они настолько хорошо соответствуют явлениям и предметам физической реальности, что мы забываем об их весьма слабой связи с вещами трансцендентными. Даже художник, прежде чем пользоваться словами, переставляет их в порядке, диктуемом законами ритма, бессознательно подчиняясь правилу, согласно которому все искусства "стремятся достичь состояния музыки".
Это же относится и к мистикам. Мистицизм, самое романтическое приключение, с некоторой точки зрения, – искусство искусств, их источник, но также их завершение, – вполне естественно обнаруживает теснейшие соответствия в самых чисто художественных и наиболее глубоко значимых формах выражения. Таинство музыки редко осознается теми, кто с легкостью принимают ее дары. Тем не менее из всех искусств только музыка наряду с великой мистической литературой обладает способностью пробуждать в нас отклик на движение жизни вселенной, доносить до нас – мы сами не знаем как – ее торжествующую страсть и несравнимый покой. Бетховен слышал всю песнь Реальности, и отдельные ее куплеты выскользнули в мир, когда он попытался донести услышанное до наших ушей. 
Средневековый ум – по природе своей гораздо более мистический, чем наш, а потому намного острее осознававший ту роль, которую гармония ритмов играет в мирах природы и милосердия, – придавал музыке космическое значение, распознавая ее влияние во многих явлениях, которые мы сейчас приписываем действию мрачной фикции – Закона. "Существует три рода музыки, – говорил Гуго Сен-Викторский, – музыка миров, музыка человечества и музыка инструментов. Музыка миров состоит из музыки элементов, планет и времени. Музыка элементов состоит из музыки чисел, весов и мер. Музыка планет состоит и; музыки мест, движения и природы. Музыку времени составляют музыка дней или превратностей света и тьмы, музыка месяцев или роста и убывания луны и музыка лет или смены весны, лета, осени и зимы. Музыка человечества – это музыка тела души и их соединения".  Таким образом, жизнь видимой и невидимой вселенной включена в Божественную фугу.
По крайней мере один из созерцателей, Ричард Ролл из Хэмпола, "отец английского мистицизма", остро осознавал музыку души, усматривая в ней соответствие со взвешенной гармонией духовной вселенной. В его чарующих описаниях внутреннего опыта, относящихся к жемчужинам мистической литературы, больше всего обращает на себя внимание постоянное и намеренное использование музыкальных образов. Кажется, что только они могут охватить и передать его восприятие Реальности. Состояние радостной пробудившейся любви, которого Ролл достигает в конце очищения, – это прежде всего состояние Песни. Он не "видит" духовный мир, но "слышит" его. Для него, так же как и для Франциска Ассизского, это – "небесная мелодия, нестерпимо сладостная".
Подобный символизм – живой символизм опыта, действия и утверждений – по-видимому, почти неизбежен в мистическом выражении. Разум должен использовать соответствующие способы для того, чтобы его трансцендентальное восприятие – совершенно не связанное по своей сути с теми явлениями, с которыми умеет работать интеллект, – хоть каким-нибудь образом могло быть донесено до поверхностного сознания. Бывает так, что символ и то, что он представляет, сплавляются в этом сознании, и тогда мистик воспринимает свой опыт как "видения" или "голоса": это – одеяние, покров, окутывающий Реальность, в которой не способен жить и на которую не способен смотреть ни один человек. Природа этого покрова в большой степени обусловлена характером человека – упомянем явный уклон Ролла в сторону музыки и пристрастие святой Катерины Генуэзской к абстрактным понятиям огня и света, – а также теологическим образованием и окружающей средой. В качестве примеров можно привести крайне догматические видения святой Гертруды, Сузо, святой Катерины Сиенской, блаженной Анжелы из Фолиньо и, в первую очередь, святой Терезы, чей удивительный самоанализ оказался классическим отчетом о попытках разума перевести трансцендентальное ощущение в понятия, с которыми он может работать.
Тем не менее величайшие мистики – Рейсбрук, св. Иоанн Креста и та же святая Тереза на более поздней стадии – четко различали невыразимую Реальность, которую они воспринимают, и образ, которым они ее описывают. Вновь и вновь повторяют они вместе с Дионисием и Экхартом, что объект их созерцания "не имеет образа"; или вместе с св. Иоанном Креста – что "душа никогда не сможет достичь высот божественного единения, насколько это вообще возможно в этой жизни, с помощью каких бы то ни было форм или фигур".  Поэтому предпринимаемые иногда попытки отождествить мистицизм с подобными формами и фигурами – с видениями, голосами, "нисхождениями благодати" и прочими анормальными явлениями – явно порочны.
"Наивысшее и самое божественное из того, что дано нам знать и видеть, – смиренно говорит Дионисий Ареопагит, – это всего лишь символический язык вещей, подчиненных Тому, Кто превосходит их все. Посредством этих вещей человеческий разум воспринимает Его непостижимое Присутствие в высотах Его Святого Царства". 
Мистик, как правило, не может обойтись вовсе без символов и образов, как ни мало они адекватны его видениям, ибо для того, чтобы передать опыт, его необходимо выразить, а сделать это возможно только окольными путями, с помощью намеков или параллелей, которые смогут стимулировать спящую интуицию читателя и донести – как это делает всякий поэтический язык – нечто из области, лежащей за пределами поверхностного сознания. Именно поэтому большую роль в мистических сочинениях играют символизм и образное представление, а также тот ритмичный и возвышенный язык, который пробуждает в чувствительных натурах томительный экстаз мечты. Тесная связь между ритмом и возвышенным состоянием сознания слабо понимается до сих пор. Ее дальнейшее исследование, возможно, прольет больше света на онтологические и психологические проблемы.
Мистическое восприятие – в не меньшей степени, чем музыкальное или поэтическое, – естественным образом стремится (хотя мы не знаем почему) выразиться в ритмической форме – черта, которая явно заметна в сочинениях, написанных в автоматическом состоянии. Этот закон настолько устойчиво проявляется у отдельных личностей, что барон фон Хюгель использовал наличие или отсутствие ритма в качестве теста – для того чтобы отличить гениальные высказывания святой Катерины Сиенской от тех, которые ей приписали последующие пересказчики легенды.
Мистик, который часто бывает еще и художником слова, совершенно естественно использует всевозможные типы символического языка, иногда просто забывая объяснить, что его высказывания – всего лишь символы, безнадежная попытка перевести истину того мира на язык красоты этого. Именно здесь мистицизм объединяется с поэзией и музыкой, и если бы этот факт всегда осознавался его критиками, они избежали бы множества нелепых и достойных сожаления заблуждений. Символ – одеяние, которое духовное заимствует из материальной плоскости, – есть форма художественного выражения. Говоря другими словами, его надо воспринимать не буквально, а как средство внушения, хотя художник, использующий его, может иногда терять из виду это различие. Поэтому тот, кто думает, что за "Духовным Бракосочетанием" св. Катерины и св. Терезы скрывается извращенная форма сексуальности, что видение Священного Сердца подразумевает невероятное анатомическое ощущение, а божественное опьянение в практике суфиев представляет собой апофеоз пьянства, тот всего лишь выставляет напоказ собственное непонимание механизмов искусства, подобно даме, которая считала, что Блейк просто должен был быть сумасшедшим, ибо говорил, будто касался неба кончиками пальцев.
Изучение трудов мистиков, скромная попытка "идти в ногу" с их разумом вызывает – точно так же как музыка и поэзия, но в гораздо большей степени – странное оживление, как если бы мы оказались рядом с могущественным источником Бытия, на грани открытия секрета, который все ищут. Анализируя использованные символы или слова, мы видим, что сами по себе они не могут вызвать подобного эффекта. Дело скорее в том, что эти послания пробужденного трансцендентального Я другого человека оживляют наше собственное Я, дремлющее в глубине каждого из нас. В сущности, мистические сочинения, представляющие полученное из первых рук описание истинного опыта, можно расценивать в зависимости от их способности пробудить в читателе ощущение возвышенной или более обширной жизни. "Все мистики, – утверждает Сен-Мартен, – говорят на одном языке, ибо все они происходят из одной страны". Глубокая неумирающая жизнь внутри нас тоже происходит из этой страны, и она узнает голос родины, хотя и не всегда может понять смысл сказанного.
Возвращаясь к нашему первоначальному намерению – определению, насколько это возможно, характерных черт истинного мистицизма, – я полагаю, что мы достигли точки, в которой знаменитые "четыре признака" мистического состояния по Уильяму Джеймсу – Невыразимость, Духовность, Преходящесть и Пассивность  – уже не могут удовлетворить нас. Вместо них я предлагаю сформулировать, проиллюстрировать и, я надеюсь, обосновать четыре других правила, или замечания, которые можно использовать как тест по отношению к каждому, кто претендует на звание мистика.
1. Истинный мистицизм носит активный и практический характер, а не пассивный и теоретический. Это – органичный жизненный процесс, нечто такое, чем действительно занято все Я, а не то, о чем его интеллект имеет мнение.
2. Цели мистика – полностью трансцендентальные и духовные. Он ни в коей мере не имеет намерения добавлять, исследовать или улучшать что бы то ни было в видимой вселенной. Мистик отбрасывает прочь эту вселенную даже в ее сверхнормальных проявлениях. Хотя он и не пренебрегает, как утверждают его враги, обязанностями перед многими, его сердце всегда направлено к неизменному Одному.
3. Это Одно для мистика представляет не только Реальность всего, что есть, но живой и личностный Объект Любви, и никогда – объект исследования. Мистик всем своим существом стремится домой, но его всегда ведет сердце.
4. Живое единение с Одним – конечная цель мистика – есть определенное состояние, или форма, улучшенной жизни. Его нельзя достигнуть ни путем интеллектуального осознания его благ, ни путем острейшего эмоционального стремления. Хотя и то и другое может присутствовать, этого не достаточно. Необходим трудный психологический и духовный процесс – так называемый Мистический Путь, – влекущий за собой полную перестройку личности и освобождение новой или, скорее, скрытой формы сознания, приводящей Я в состояние, иногда неточно называемое "экстазом", но которое лучше именовать Состоянием Единения.
Таким образом, мистицизм – это не мнение и не философия. Он не имеет ничего общего с поисками оккультных знаний. С одной стороны, это – не только способность созерцать Вечность; с другой стороны, его нельзя отождествлять с какими-либо проявлениями религиозной эксцентричности. Мистицизм – это название органичного процесса, который подразумевает совершенное воплощение Любви к Богу, получение бессмертного наследия человека здесь и сейчас, или если угодно – ибо это означает в точности то же самое, – искусства установления сознательной связи с Абсолютом.
Движение мистического сознания к этому свершению представляет собой не просто внезапно открытый доступ к ошеломляющему видению истины, хотя душа и может удостаиваться таких ослепительных мгновений. Это, скорее, упорядоченное движение ко все более высоким уровням реальности, ко все более тесному отождествлению с Бесконечным. "Мистический опыт, – говорит Ресежак, – завершается словами "Я жив, но не Я, а Бог во мне". Подобное ощущение тождественности, естественное завершение мистической активности, имеет очень важное значение. На ранних стадиях мистическое сознание ощущает Абсолют в противопоставлении Я... По мере того как деятельность мистика продолжается, оно [сознание] стремится отбросить это противопоставление... В конце концов мистическое сознание становится обладателем ощущения Сущности одновременно большей, чем Я, и тождественной с ним – достаточно великой для того, чтобы быть Богом, и достаточно личной для того, чтобы быть мною". 
Это именно то мистическое единение, которое может быть единственным воплощением мистической любви, ибо
История мистицизма – это история проявлений этого закона на уровне реальности.
Теперь посмотрим, насколько наши утверждения соответствуют практике великих мистиков и разнообразным формам деятельности, которые в то или иное время назывались мистическими.
Мистические переживания.
В некоторых случаях  мистические личности испытывают различные, очень странные переживания, неизученные еще современной наукой. Как правило, это огромный эмоциональный всплеск,  при котором человек переживает сверхъестественные образы. Эти образы очень, очень похожи на те, которые описывал, как архетипы в своих работах К. Г. Юнг.
   Теперь попробуем дать определение мистическим переживаниям:
Мистические переживания – это переживания сверхъестественных, паранормальных образов (архетипов),  возникающие непроизвольно или сознательно, под воздействием медитации,  или с помощью измененного состояния сознания, как правило такие переживания возникают у так называемых мистических личностей, предположенными, к таким переживаниям.   
Теперь рассмотрим  классификацию мистических переживаний:
Классификация мистических переживаний.
1. Переживание двуединства.
2. Переживание встречи с божествами (Богом, ангелами, демонами).
3. Внеземные переживания.
4. Переживания прошлых воплощений.
5. Переживание астральных воплощений.
6. Переживание встречи с духами животных.
7. Переживания встречи с духовными учителями.
8. Переживание встречи с сверхъестественными существами.
9. Переживание посещений других вселенных и встречи с их обитателями.
10. Переживание встречи с мифологическими и сказочными существами.
11. Переживание универсальных архетипов.
12. Переживание похищений НЛО и инопланетянами.
      Далее я кратко опишу эти мистические переживания:

1. Переживание двуединства.
Этот тип трансперсонального опыта характеризуется ослаблением и растворением границ телесного Эго и чувством слияния с другим человеком в состоянии двуединства при сохранении собственной самотождественности. В психоделических состояниях, сеансах эмпирической психотерапии, в медитации или в спонтанных эпизодах необычного сознания это чувство двуединства может переживаться как по отношению к окружающим терапевту, сиделке, членам семьи, друзьям, - так и целиком во внутреннем эмпирическом пространстве по отношению к людям, не присутствующим на сеансе.
Опыт двуединства регулярно возникает при переживании воспоминаний о симбиозе с материнским организмом. В состояниях мистического единения со Вселенной переживание двуединства может включать любой аспект существования - не только людей, но и животных, растений и неодушевленных объектов. Важный пример двуединства - чувство взаимного растворения с партнером по сексу (во время генитального соединения или без него). Это может происходить спонтанно в повседневной жизни или в рамках тантрической практики. В тантрическом пути левой руки (vama marga) достижение опыта космического единства посредством сексуального союза с партнером (maithuna) является целью сложного ритуала (ралейа таййга). Переживание двуединства возникает также часто в систематических духовных практиках (в особенности в традиции бхакти), когда ученики чувствуют себя едиными с гуру. Опыт дуального единства часто сопровождается глубоким чувством любви и святости события. Существуют специальные упражнения (как в духовных традициях, так и в современном движении за реализацию человеческих возможностей), ведущие к такого рода переживаниям: смотрение в глаза друг друга, внимание к дыханию другого, синхронизация дыхания, слушание биение сердца друг друга.
2. Переживание встречи с Божествами (Богом, ангелом, демоном).
     Божества, встречаемые в необычных состояниях сознания, могут быть раздЬлены на две группы - блаженных и благотворных божеств, связанных с силами Света и Добра, и гневных и злобных, представляющих силы Тьмы и Зла. Однако это не абсолютное разделение: существуют как бы промежуточные божества, а также такие, которые обладают смешанными чертами. Типичный пример последних - дхьяна-будды в "Тибетской книго мертвых", которые являются умирающему сначала в своей сияющей форме, а позже в демоническом аспекте
     Для многих людей первая встреча с архетипическими божествами происходит в процессе переживания смерти и возрождения. Темные божества - Сатана, Люцифер, Гадес, Ариман, Уицилопочтли, Кали, Лилит, Рангда, Коатликуэ или Молох, как правило, появляются в контексте  смерти "эго". Божества, символизирующие смерть и возрождение (Осирис, Плутон и Персефона, Ацис, Адонис, Кецалькоатль, Дионис, Вотан, Бальдр, Христос), связаны с третьей матрицей и переходом к четвертой. Благотворные божества - Дева Мария, Афродита, Аполлон, Исида, Ахура Мазда, Лакшми или Гуань-инь - появляются в экстатических эпизодах, связанных с четвертой и первой матрицами.
     Однако архетипические образы божеств могут появиться в психоделических и холотропных сеансах и как независимые трансперсональные переживания. Как правило, они появляются в качестве могущественных видений, но возможно и полное отождествление пациента с божеством. Кроме того, божества могут являться не поодиночке: человек может стать свидетелем сложных космических драм вроде битвы между силами Аримана и Ахура Мазда из зороастрийского пантеона, войны между олимпийскими богами и титанами, падения Люцифера и его ангелов, пахтания океана индийскими богами и демонами, стремящимися получить нектар амриту, или рагнарока - сумерек богов нордической мифологии.
     Эмоциональная реакция людей, встречаюшихся в необычном состоянии сознания с благотворными или злотворными божествами, может быть очень интенсивной - от экстатического восторга до метафизического ужаса или невероятной боли. Однако эти переживания все же отличаются от встречи с Высшим Существом.
3. Внеземные переживания.
В этих переживаниях сознание охватывает небесные тела, фрагменты Вселенной, астрономические процессы, происходящие вне сферы Земли. Человек может чувствовать себя путешествующим на Луну, Солнце, другие планеты, звезды, галактики или пережить взрыв сверхновой звезды, сжимание звезд, квазаров и пульсаров, прохождение через черные дыры. Это может происходить в форме простого наблюдения событий или в форме переживания в своем эмпирическом поле всех соответствующих процессов. Как и отождествление с неорганической материей, эти переживания часто имеют духовную составляющую. Так, например, эмпирическое отождествление с термоядерным процессом внутри Солнца может связываться с чувством соприкосновения с творческой силой космического сознания. Опыту прохождения через черную дыру обычно сопутствуют эмпирическое исчезновение времени, пространства и философской уверенности в материальной реальности феноменального мира. Переживание межзвездного пространства связывается с духовным опытом Пустоты, речь о котором пойдет несколько позже.
Переживания вне Земли часто появлялись в необычных состояниях сознания у Джона Лилли, нейрофизиолога, известного своими исследованиями нечеловеческого разума и межвидовой коммуникации, так же как и своим беспрецедентным марафоном психоделического самоисследования. В своих сеансах он не раз посещал чужие миры и общался со странными существами и "присутствиями". Вот описание одного из таких событий, инициированного приемом 75 миллиграммов кеталара (кетамина) и нахождением в изолирующей ванне.
Я оставил свое тело плавающим в ванне на планете Земля и оказался в очень странной и чуждой среде. По-видимому, это было не на Земле, я никогда раньше здесь не был. Это могло быть на какой-то другой планете и в иной цивилизации. Я нахожусь в особом состоянии высшего безразличия, не чувствуя ни страха, ни любви. Я в высшей степени нейтральное существо, наблюдающее и ждущее.
Это очень странно. Эта планета похожа на Землю, но цвета здесь другие. Здесь есть растительность, но особого пурпурного цвета. Здесь есть солнце, но фиолетовое, а не знакомое мне оранжевое Солнце Земли. Я нахожусь на красивой лужайке, вдали виднеются очень высокие горы. Я вижу, как через лужайку ко мне приближаются какие-то существа. Они сверкающе белые и кажутся излучающими свет. Двое из них подходят ближе. Я не могу разглядеть их черт, они слишком сверкают для моего теперешнего зрения. Они, по-видимому, прямо передают мне свои мысли. Нет звука. То, что они думают, автоматически переводится в слова, которые я могу понять.

4. Переживания прошлых воплощений.
Это, может быть, наиболее интересная, но также и вызывающая наибольшие противоречия группа мистических феноменов.  Воспоминания о прошлых воплощениях во многом напоминают память предков, расовую и коллективную память. Однако обычно они более драматичны и связаны с интенсивным эмоциональным зарядом отрицательного или положительного качества. Их важной эмпирической характеристикой является убедительное чувство воспоминания чего-то, что ранее случилось с тем же существом, той же единицей сознания. Человек, переживающий подобный драматический эпизод, сохраняет чувство индивидуальности и самотождественности, но воспринимает себя в другой форме, в другом месте, времени и контексте.
Это чувство повторного переживания того, что человек уже видел (deja vu) или переживал (deji vecu) в прошлом воплощении, является фундаментальным и неразложимым. Оно сопоставимо со способностью отличать в повседневной жизни воспоминания о действительно имевших место событиях от снов, фантазий и грез. Трудно было бы убедить человека, пересказывающего нечто случившееся на прошлой неделе, в том, что событие это реально не происходило, а является лишь плодом его воображения. Воспоминания о прошлых воплощениях обладают таким же субъективным качеством подлинности и реальности.
Переживания прошлых воплощений обычно включают других людей. В редких случаях в драматических сценах такого рода в качестве протагонистов могут появиться животные. Человек чувствует как бы "кармический импринтинг" сцены, в которой он был растерзан тигром, растоптан диким слоном, поднят на рога бешеным быком или укушен ядовитой змеей. Эпизоды такого рода подобны кармическим сценам с людьми по своему длительному воздействию, но не повторяются в последующих воплощениях, относясь таким образом к ситуациям, в которых психологический эффект, выходящий за пределы данного воплощения, вызван внеличными Причинами. Типичными примерами таких ситуаций могут быть горечь, ненависть и ревность, связанные с тяжелой болезнью, порождающей боль и беспомощность, агония; пережитая при смерти от несчастного случая в горах, на болотах, в песках или при извержении вулкана.
Кармические переживания подразделяются на две категории в зависимости от связанных с ними эмоций. Некоторые из них отображают позитивные связи с другими людьми - крепкую дружбу, страстную любовь, духовное партнерство, отношения учителя и ученика, кровные связи, бесконечную преданность, необычное взаимопонимание, взаимовыгодный и взаимоподдерживающий обмен. Чаще, однако, они связаны с драматическими отрицательными эмоциями. Переживания такого рода вовлекают людей в различные ситуации прошлой жизни, связанные с физической болью и агонией, смертельной агрессией, нечеловеческим страхом, горечью и ненавистью, патологической ревностью, неутолимой жаждой мести, чудовищным вожделением, страшной жадностью и алчностью.
Многие люди, пережившие негативный кармический опыт, специфическим образом характеризовали природу деструктивной связи между протагонистами. Различные эмоциональные качества - убийственная страсть, неутолимое желание, всепоглощающая ревность, смертельный страх - становятся внешне похожими друг на друга, если их интенсивность выходит за определенные рамки. По-видимому, существует предел биологического и эмоционального возбуждения, за которым крайние аффективные качества сходятся и приобретают метафизический характер. Когда двое или больше людей достигают этой "точки плавления" страстей и инстинктов, ситуация впечатывается в них независимо от той роли, которую они в ней играют.
В ситуациях крайней интенсивности садистское возбуждение мучителя и нечеловеческая боль жертвы все более напоминают друг друга, агрессия убийцы сплавляется в некоторой точке с ужасом и страданием умирающей жертвы. Эта эмоциональная смесь и действует в кармическом импринтинге в большей степени, чем та или иная роль в событии. Если люди оказываются вовлеченными в ситуацию, где их эмоции достигают наивысшей степени, они оказываются вынужденными повторять ее в последующих жизнях, меняя роли в общем узоре, пока не достигнут уровня осознания, необходимого для разрешения кармической связи. Люди, знакомые с духовной литературой, сравнивают это состояние недифференцированного эмоционального возбуждения, порождающего кармическую связь, с буддийским понятием "trsna или tanha", понятием "жажда плоти и крови" - сила, вызывающая циклы смерти и рождения и являющаяся причиной всех человеческих страданий.

5. Переживание астральных воплощений.
В необычных состояниях сознания можно увидеть и ощутить различные энергетические поля и потоки энергии, описываемые в мистических традициях древних и незападных культур. Эти описания не соответствуют никаким известным анатомическим структурам или физиологическим процессам, известным западной медицине. Но эзотерические традиции и не утверждают, что это феномены грубого материального мира. Предполагается, что они связаны с тонким или астральным  телом.
В необычном состоянии сознания часто можно видеть энергетические поля различного цвета вокруг других людей, соответствующие традиционному описанию ауры. Иногда это ассоциируется со спонтанным восприятием состояния здоровья людей. Феномены такого рода не только у людей в необычных состояниях сознания, но также у известных медиумов и экстрасенсов, способных видеть ауру в повседневной жизни. Необыкновенные диагностические способности одного из них, Джека Шварца, неоднократно проверялись и документировались безупречными исследователями.
Другая интересная группа феноменов связана с представлениями о "змеиной силе", кундалини, играющей важную роль в индийской духовной традиции. В традициях индуизма и тантрических школах буддизма кундалини рассматривается как творческая женская энергия Вселенной. В своем внешнем аспекте она проявляется в феноменальном мире. Во внутреннем аспекте она лежит дремлющей в основании позвоночника человека. В этой форме ее традиционно представляют в виде свернутой змеи. Будучи активизированной посредством духовной практики, контакта с гуру или спонтанно, она поднимается как активная энергия, или Шакти, по каналам астрального тела, раскрывая и зажигая психические центры, чакры.
Хотя представления о кундалини наиболее полно разработаны в Индии, важные параллели существуют во многих культурах и религиозных учениях - в даосской йоге, корейском дзене, тибетской ваджрайне, в суфизме, у франкмасонов, у африканских бушменов, североамериканских индейцев, особенно хопи, и многих других. Особенно интересно, что о подобных феноменах говорится также в христианской мистической традиции, особенно в исихазме - восточной христианской монашеской практике, опирающейся на постоянную молитву, в которую вовлекается все человеческое существо - душа, ум и тело. Цель этой так называемой "Иисусовой молитвы" - достичь Божественного покоя, или исихии.
В тантрических школах созданы сложные карты чакр, описаны в деталях физические, эмоциональные и духовные проявления поднимающейся кундалини и дана развернутая мифология, связанная с этим процессом. Хотя подъем кундалини связан с определенными опасностями, в общем он ведет, по крайней мере потенциально, к психосоматическому оздоровлению, позитивной перестройке личности и эволюции сознания. Однако тексты требуют серьезного отношения к этому пугающему и небезопасному процессу, рекомендуя руководство опытного учителя.
Подъем кундалини Шатки, описываемый в индийской литературе, может сопровождаться драматическими физическими и психологическими проявлениями, называемые кривя. Наиболее поразительны среди них мощные ощущения тепла и потока энергии, направляющегося вверх по позвоночнику и сопровождающегося интенсивными эмоциями различного рода, треморами, спазмами, сотрясениями и дрожаниями всего тела или его частей. Часто встречаются также непроизвольный смех или плач, распевание мантр или песен, глоссолалия, издавание звуков животных, спонтанное принятие йогических поз (асан) и выполнение жестов (мудр).
Хотя описания кундалини давно известны на Западе, этот феномен до недавнего времени рассматривался как принадлежащий исключительно Востоку. Даже К. Г. Юнг, проявлявший к нему большой интерес, полагал, что он редко наблюдается на Западе. Он и его коллеги высказали мнение, что может понадобиться тысяча лет, прежде чем кундалини придет в движение в нашей культуре под влиянием глубинной психологии. Однако эта оценка оказалась неверной.
Может быть, в силу ускоренной эволюции, а может, в силу большой популярности и широкой распространенности различных форм духовной практики и давления глобальных кризисов или под влиянием психоделических препаратов сейчас стало очевидно, что безошибочные признаки пробуждения кундалини можно наблюдать у тысяч людей западного мира. Гопи Кришна, известный кашмирский пандит, сам прошедший глубокий кризис духовного раскрытия, постарался обратить внимание западной публики на значение феномена кундалини в серии популярных книг. Заслуга привлечения к этому феномену внимания профессиональных кругов принадлежит известному калифорнийскому психиатру и офтальмологу Ли Санелле.
Я сам не раз наблюдал в психоделических сеансах и различных немедикаментозных состояниях проявления, близко соответствующие описаниям подъема кундалини, раскрытия чакр и протекания энергии кундалини через основные каналы, Иду и Пингалу, и сложную сеть нади, тонких разветвленных каналов для пранической энергии, описанных в тантрических текстах. Поток пракы протекает через центральный канал (сушумна) и два боковых (ида и пингала). Однако важно подчеркнуть, что переживания такого рода, напоминающие феномены кундалини, в традиционной индийской литературе назывались бы праническими, в отличие от истинного пробуждения кундалини - процесса, обладающего глубоким значением и большой трансформирующей силой, осуществление которого занимает годы. По сравнению с отдельными "праническими" переживаниями такое пробуждение в результате психоделической или эмпирической психотерапии происходит очень редко и может рассматриваться как самостоятельный феномен.
Образцы протекания энергии, описываемые в литературе по кундалини, не являются универсальными. В некоторых случаях происходит настройка на китайский архетип и переживается поток энергий, точно соответствующий картам меридианов китайской медицины, причем человек осознает значение акупунктурных точек. Это может сопровождаться прозрениями в области китайской системы пяти элементов (дерево, огонь, земля, вода и металл), совершенно отличной от европейской традиции.
Различные энергетические феномены тонкого тела особенно часто встречаются во время сеансов холотропного дыхания. Энергетические поля и потоки энергии могут ощущаться или визуализироваться с закрытыми глазами.
6. Переживания встречи с духами животных.
В этом типе переживаний человек чувствует глубокую связь с различными животными - не с их конкретными физическими формами, а с их архетипической сущностью. В некоторых случаях это может быть вызвано актуальной встречей с представителем определенного вида (если, например, психоделики принимались в лесу или в присутствии домашних животных), который в необычном состоянии сознания воспринимается в обожествленной форме. Но чаще переживания такого рода являются независимыми событиями во внутреннем мире. Во многих случаях духи животных, встречаемые в необычном состоянии сознания, воспринимаются не только как божественные по своей природе, но и как учителя или друзья, предлагающие помощь или духовное руководство. Это может быть связано с глубоким пониманием функций различных животных в определенных культурах: коровы - в Индии, кошки, крокодила и сокола - в Египте, ястреба - в Персии. Переживания такого рода могут также помочь понять психологию тотемных культур и функции тотемных животных. Особенно часто встречаются отсылки к шаманизму, где различные животные ирают роль духов-помощников шаманов. Эмпирическое самоисследование может иногда принимать формы, известные по шаманским культурам; это могут быть мощные переживания смерти и возрождения со спуском с подземный и подъемом в сверхъестественный мир, которые антропологи описывают как "шаманскую болезнь". Другая важная характеристика этого процесса - сильное чувство особой связи с природой, частые отождествления с животными и встречи с духовными учителями в виде животных. Шаманизм - древнейшая религия человечества, насчитывающая десятки тысяч лет. К тому же это практически универсальный феномен, различные варианты которого можно обнаружить в Сибири и других частях Азии, в Северной и Южной Америке, в Австралии, Океании, Африке и Европе. Шаманские и тотемистские переживания связывают человека с глубокими изначальными аспектами психики.
Мне кажется полезным сравнить встречи с духами животных с другими типами трансперсональных феноменов, включающих животных, выделив характеристики, позволяющие отличать их друг от друга. Важно различать эмпирическое отождествление с различными животными, которые принадлежат феноменальному миру, от символических представлений индивидуального бессознательного и от архетипических образов психики.
Люди, работающие над различными биографическими проблемами в эмпирической психотерапии, часто рассказывают о визуализации различных животных или даже отождествлении с ними. Анализ этих феноменов показывает, что это сложные образования динамической структуры, подобные фрейдовским образам сновидения. На этом уровне аутосимволические визуализации животных, или трансформации, представляют собой более или менее зашифрованные послания относительно личности человека или его жизненной ситуации, которые легко могут быть распознаны. Аутосимволическое отождествление с хищником - львом, тигром или черной пантерой - можно расшифровать как выражение интенсивных агрессивных чувств. Сильный сексуальный импульс может быть выражен в виде жеребца или быка. Если он имеет неприемлемую форму чистого вожделения или фундаментального инстинкта, это может быть дикий кабан или свинья. Мужское тщеславие и сексуально окрашенный эксгибиционизм может быть осмеян аутосимволическим отождествлением с петухом, кукарекающим на навозной куче. Боров может символизировать неряшливость и неопрятность, в том числе моральную; обезьяна полиморфные перверзии и стремление к генитальным и прегенитальным удовольствиям, мул - тупоголовость и упрямство, осел - глупость.
В отличие от аутосимволических трансформаций, истинные отождествления с животными являются определенно трансперсональными феноменами и не могут быть выведены из содержания бессознательного или символически проинтерпретированы. Те же люди, которые охотно соучаствовали в расшифровке символического значения переживаний, отказываются подходить таким образом к подлинному отождествлению. Филогенетические переживания обладают всеми чертами отождествления с животными, но кроме этого, они связаны с чувством регрессии по эволюционной лестнице. Интересный феномен, который представляет собой переход от аутосимволических трансформаций к отождествлению с животными, - это превращение в вервольфа или вампира. Это напоминает истории о превращении человека в волка в трансильванском фольклоре или аналогичные истории о превращении человека в тигра в Малайзии.
Наряду с отождествлением с определенной особью, можно отождествиться с чем-то вроде "животной души" вида, представляющей собой общий опыт всех особей в исторической перспективе - все, чему научился вид, его инстинктивное поведение, паттерны внутривидового общения, привычки и проч Переживания такого рода тесно связаны с понятием морфического резонанса Руперта Шелдрейка  и бэйтсоновским пониманием разумности природы . По-видимому, этот феномен может обсуждаться в рамках естественных наук.
Духи животных и животные-учителя, с которыми человек может встретиться в необычном состоянии сознания, хотя и связаны с определенными животными видами, принадлежат с миру мифических и архетипических форм. Своей непосредственной связью с природой они отличаются от териоморфных божеств, которые, несмотря на свою животную форму, не укоренены в природе столь интимно или сочетают в себе животные и человеческие черты. Слоновий бог индуистского пантеона Ганеша имеет меньше общего с действительным слоном, чем, например, Дух Оленя мексиканских индейцев уичолли с реальным лесным оленем.
Символичность черт божества становится еще более явной в случае составного образа, сочетающего черты животного и человека. Таков египетский ибисоголовый Тот и шакалоголовый Анубис, индийский Нарасимха, сочетающий элементы льва и человека. Эти божества не имеют полной физической формы животного, с которым они связаны. Особая интересная группа животных появляется в роли перевозчиков божественных существ. Это, например, мышь, на, которой едет индийский бог Ганеща, бык Шивы Нанди, лев или тигр, служащие богине Дурге, павлин, поддерживающий супругу Брамы Сарасвати, тибетские ламаистские божества, жеребцы в колеснице греческого бога Солнца Гелиоса, быки нордической богини Фрики.
Прекрасным примером переживания духов животных является рассказ о состоянии видения шамана эквадорского племени дживаро, употреблявшего аяхуаску .
Он уже выпил напиток, и теперь он мягко пел. Постепенно в темноте начали появляться неясные линии и формы, и вокруг него зазвучала пронзительная музыка ценцак, - музыка духовных помощников. Сила питья питала их. Он позвал, и они пришли.
Сначала панги, анаконда, свернулась вокруг его головы, превратившись в золотую корону. Затем вампанг, гигантская бабочка, повисла над его плечом и стала петь ему своими крыльями. Змеи, пауки, птицы и летучие мыши танцевали в воздухе над ним. На его руках появились тысячи глаз, явились его демонические помощники, чтобы искать ночь для врагов.
Звук ревущей воды наполнил его уши, и слыша ее рев, он знал, что располагает силой Цунги, первого шамана. Теперь он мог видеть.
7.  Переживание встречи с духовными учителями.
Встречи с учителями и защитниками из духовного мира наиболее ценные феномены трансперсональной области. Испытуемый воспринимает их как существа с более высоких планов сознания и энергетических уровней. Иногда они появляются спонтанно на определенной стадии духовного развития человека; они могут появиться во время внутреннего кризиса, отвечая на мольбу о неотложной помощи. Во многих случаях они продолжают являться человеку либо по своей собственной инициативе, либо по просьбе своего протеже. Иногда духовные учителя имеют человеческую форму с определенно божественными качествами. В других случаях они являются в виде источника, излучающего свет или мощные энергетические поля. В некоторых случаях люди не воспринимают своих учителей чувствами, а просто ощущают их присутствие. Учителя разговаривают словами лишь в виде исключения, в большинстве случаев послания, объяснения и инструкции передаются телепатически. Помощь, оказываемая духовными учителями, принимает различные формы. Иногда они помогают в трудных или опасных ситуациях внешнего мира, иногда проводят человека через критические ситуации на внутреннем плане, как, например, Вергилий вел Данте в "Божественной комедии". Они обеспечивают интеллектуальную, моральную и духовную поддержку, помогают в борьбе со злом и деструктивными силами, создают защитные энергетические поля. В определенных случаях они могут дать специальные указания относительно проблем человека или относительно общего направления его жизни. Иногда духовные учителя остаются анонимными, в других случаях они называют свои имена или человек имеет возможность узнать их по каким-то признакам. В некоторых случаях люди в необычных состояниях сознания сообщают о прямом контакте с великими религиозными персонажами - Иисусом Христом, Буддой, Магометом, Зороастром, Шри Рама Махарши, Моисеем. Как правило, это случается один раз, личности такого ранга редко оказываются личными учителями, разве что в метафорическом смысле.
Наиболее интересным аспектом опыта встречи с учителями с других планов является то, что они обеспечивают доступ к информации, которой человек не обладал в обычном смысле слова до события. В качестве примера можно привести историю парапсихолога Телмы Мосс: она встретилась во время психоделического сеанса с сущностью, назвавшейся Бенджаменом Франклином. Она предпочитала обозначать его как архетип Старого Мудреца. В течение года после этого сеанса она могла переживать его присутствие в медитативном состоянии, беседовать с ним и просить о руководстве. Однажды, когда она зашла в тупик в своих биоэнергетических исследованиях, "Бенджамен Франклин" посоветовал ей обратиться к специальной книге исследователя Беккера, где она нашла необходимую ей информацию.
В этом контексте следует упомянуть феномен, получающий в последнее время все большее распространение. Это "канализирование” - процесс передачи посредством автоматического письма, наговаривания в трансе или записи под психическую диктовку посланий, внешних по отношению к собственному сознанию. Источник часто утверждает свою непринадлежность к физической реальности; его иерархический ранг может варьироваться от божества или ангела до суперчеловека или развоплощенного человека.
Историческими примерами "передачи” духовных учений могут служить Коран (Магомет) и Книга Мормонов (Смит). Алиса Бейли утверждает, что реальным автором ряда ее духовных произведений является существо, именующее себя Тибетцем. Тому же источнику приписывает свою психологическую систему психосинтеза и Роберто Ассаджиоли. Среди наиболее популярных современных текстов - "Говорит Cem" Робертс, "Послания от Михаеля" Ярбро, "Курс чудес" Шукман, "Откровения трансформации новой эры" Спенглера, "Книги Эммануеля" Роудгаст, "Звездная передача" Рафаеля и "Ратма" Найт. Проявления "передачи", или "канализирования", в религии, философии, искусстве и науке будут подробно описаны в готовящейся к печати книге Артура Хастингса.
8. Переживание встречи с сверхъестественные существа.
В различных культурах и религиях люди верели в различных сверхъестественных существ. И здесь нас ждут сплошные сюрпризы. Обратимся к двум религиям Индии – буддизму и джайнизму. Изучая их тексты, мы с удивлением убедимся в том, что признаваемые ими божества и демоны всего только определенные типы живых существ (наряду с людьми и животными), что они так же рождаются и умирают, хотя срок их жизни может быть измерен только астрономическими числами. Достижение их состояния отнюдь не является религиозной целью двух названных учений, и значительной роли признание их существования не играет. Более того, в основах доктрины буддизма и джайнизма не произошло бы никаких существенных изменений, если бы их последователи вдруг решили отказаться от веры в богов и демонов, – просто двумя классами страдающих живых существ стало бы меньше. Таким образом, в буддизме и джайнизме, во-первых, существа, наделенные божественным статусом, рассматриваются как вполне посюсторонние, то есть, строго говоря, не сверхъестественные, а во-вторых, их роль в данных учениях вполне ничтожна.
Религии Китая обнаруживают еще меньше склонности к вере в сверхъестественное; не совсем даже понятно, как можно было бы перевести само слово "сверхъестественный" на древнекитайский язык. Вполне показательно, что идеалом даосской религии является не что иное, как естественность, естественное. Как гласит "Дао дэ цзин" : "Человек берет за образец Землю, Земля берет за образец Небо, Небо берет за образец Дао (Путь, первопринцип. – Е.Т.), Дао берет за образец самоестественность (цзы жань). Идеал даосизма в конечном итоге сводится к следованию своей изначальной природе и к единению с природой как таковой. По справедливому замечанию синолога и миссионера-иезуита Л.Вигера, в религиозном даосизме мы встречаемся с описанием самых невероятных и фантастических событий и превращений, но все они объясняются естественным образом, что свидетельствует от том, что представление о чуде как некоем событии, принципиально нарушающем законы и нормы природы, было не только неизвестно даосизму, но и абсолютно чуждо ему. Да и все бессмертные, божества и гении даосской религии пребывают в пространстве Неба и Земли, в пределах сакрализованного, но вполне чувственно-конкретного космоса.
Даже в политеистических религиях Ближнего Востока древности, а также античных Греции и Рима идея сверхъестественного отсутствует. Древние египтяне были последовательными "монофизитами", пребывая в убеждении, что боги, люди, животные и другие существа обладают одной и той же природой.* Поэтому, в частности, и животные обожествлялись ими не за сверхъестественные, а как раз за самые естественные свои качества и свойства, что вызывало одобрение Джордано Бруно, видевшего в египетском культе животных лучшее выражение понимания всеприсутствия божественной природы.** Для греков и римлян также было вполне чуждо представление о богах как о трансцендентных сущностях.
По существу, только религии библейского корня (иудаизм, христианство и ислам) полностью удовлетворяют рассматриваемому критерию. Им присуще представление о трансцендентности Бога, о тварности и принципиальной иноприродности космоса и населяющих его живых существ, о чуде как божественном вмешательстве, нарушающем Богом же установленные законы природы.
В заключение следует с сожалением констатировать, что слово "сверхъестественное" зачастую употребляется в религиеведении не как однозначный термин и вообще не как понятие, а как слово обыденного языка, передающее интуитивное и внерефлексивное понимание чего-то как фантастического, не имеющего места в действительности и т.п. Помимо нетерминологичности такого словоупотребления оно опасно еще и потому, что нечто, представляющееся фантастикой и небывальщиной сегодня, может оказаться вполне реальным завтра (достаточно вспомнить о современной теоретической физике с ее теорией искривления пространства-времени или о генной инженерии; более спорные примеры, связанные, например, с парапсихологией, можно не приводить).
Вместе с тем существуют нерелигиозные формы духовной культуры (формы общественного сознания в марксистской терминологии), предполагающие если не веру в сверхъестественное, то по крайней мере признание его существования. Любая форма философии, обосновывающая или декларирующая существование некоей трансцендентной (в онтологическом смысле) реальности, как раз и является таковой. Достаточно вспомнить о мире парадигматических платоновских идей, чтобы убедиться в справедливости высказанного тезиса. Конечно, вопрос об отношении религии к философии весьма сложен, и рассмотрение его выходит за пределы настоящего исследования, однако автономность от религиозных представлений многих существовавших в истории философии концепций трансцендентного вполне очевидна.
Таким образом, можно констатировать, что ни само понятие сверхъестественного не является адекватным для характеристики религии, ни наличие веры в сверхъестественное не является достаточным критерием для отнесения того или иного феномена духовной жизни к религии.

9. Переживания посещение других вселенных и встречи с их обитателями.
В этом типе переживаний люди оказываются в странных, чуждых мирах, обладающих собственной реальностью вне пределов нашего космоса. Эти вселенные кажутся существующими на других уровнях реальности и в других измерениях, параллельных и сосуществующих с нашими. Населяющие их существа имеют странные физические формы, совершенно иные физиологические и метаболические процессы, действуют на основе непостижимых законов. Многие из них, очевидно, разумны, но характеристики их мышления и эмоций не похожи ни на что, известное людям. Эти чуждые вселенные могут быть гораздо меньше или бесконечно больше нашей, их обитатели могут быть дружественными по отношению к нам, нейтральными или враждебными. Переживания такого рода обычно воспринимаются как опасные иногда из-за очевидной враждебности встречаемых существ, иногда просто из-за неуверенности при встрече с неизвестным. В некоторых случаях чувство опасности вызывается ощущением собственной незначительности в чуждом мире и возможности нечаянной гибели при случайном происшествии. Люди, описывающие такие необычные космические приключения, часто сравнивают их с наиболее изобретательными научно-фантастическими рассказами. В этой связи можно упомянуть переживания, связанные с космическими летательными аппаратами, космическими кораблями и "летающими тарелками". Судя по описаниям людей, видевших их, встречавшихся с их командами или взятых на борт, эти переживания находятся где-то между физической реальностью и архетипическим миром. В одних случаях люди более склонны принимать незнакомцев за действительных пришельцев из другой части нашей Вселенной, в других - как посетителей из иных измерений или из интрапсихических пространств. Подобные сообщения часто включают описания физических осмотров и измерений, использование таинственных технических средств, ментальной коммуникации с чужаками и их интеллектуальными машинами, уроки мышления в высших измерениях и т, д. Систематический анализ содержания сообщений о подобных похищениях, проведенный Альвином Лоусоном, показал удивительное обилие перинатальных элементов и перинатальной тематики. И хотя это, разумеется, не доказывает фантастичности этих феноменов и их производности от воспоминаний о травме рождения, факт сам по себе заслуживает внимания.
Прекрасные примеры внеземных контактов и визуализаций иных вселенных можно найти в книгах неутомимого исследователя внутренних пространств Джона Лилли.
10. Переживание мифологических и сказочных существами.
В этом типе трансперсональных переживаний мир мифов, легенд и сказок в буквальном смысле оживает. Человек может быть свидетелем многочисленных сцен из мифологии и фольклора любой культуры мира, он может посетить любые мифические пространства. Он также может эмпирически отождествиться с героями и героинями мифов и легенд или с фантастическими мифологическими созданиями. Можно пережить подвиги Геракла или приключения Тезея и Язона, можно стать легендарным полинезийским героем Мауи или пережить испытание близнецов Пополь Вух у майа. Среди архетипических существ, с которыми пациенты отождествлялись во время психоделических и холотропных сеансов, - Уроборос, Тифон, Кентавр, Цербер, Сфинкс, различные европейские, восточные и доколумбовские драконы, Снежная Королева, Спящая Красавица, легендарные рыцари, русалки, феи, эльфы, гномы, скандинавские тролли и другие. Такого рода эпизоды могут появляться как независимые трансперсональные темы или в связи с проблемами пациента. Среди биографических мотивов часто возникают образы злой мачехи и избиваемой падчерицы (Золушка), доброго и злого брата (Каин и Авель), любовь к матери и агрессия по отношению к отцу (Эдип), любовь к отцу и ненависть к матери (Электра), любящие друг друга брат и сестра, подвергающиеся опасности из-за злых взрослых (Гензель и Гретель), конфликт любви и власти (Альберих), любовь, противоречащая обстоятельствам (Тристан и Изольда). Все это может появиться в форме, соответствующей определенной культурной традиции, или в более абстрактной архетипической форме.


11. Переживания универсальных архетипов.
Термин "архетип" был введен в психологию К.Г. Юнгом, употреблявшим его в том же смысле, что и "первичный образ", или "доминанта коллективного бессознательного". В самом широком смысле архетип может пониматься как любая статическая конфигурация или динамическое событие в психике, обладающие трансиндивидуальным характером и качеством универсальности. Такое определение слишком обще и могло бы относиться ко многим трансперсональным феноменам, описанным в этом разделе. В юнговской литературе можно найти иерархические описания различных уровней архетипов. Я позволю себе здесь ограничить это понятие теми архетипами, которые представляют собой подлинно универсальные структуры в отличие от их специфических культурных проявлений, вариаций и разновидностей.
Некоторые из подобных архетипов представляют собой обобщенные биологические, психологические, социальные илипрофессиональные роли. Примерами биологически определенных универсальных архетипов могут быть Женщина, Мужчина, Мать, Отец, Ребенок, Еврей, представитель белой, черной или желтой расы. Дополнительные психологические характеристики определят Добрую или Ужасную Мать, Тиранического Отца, Любовника, Мучителя, Беглеца, Изгнанника, Корыстолюбца, Деспота, Развратителя, Обманщика, Мудрого Старца или Старую Мудрую Женщину, Аскета, Отшельника и многих других. В некоторых из этих случаев архетипичность достигает мифологических измерений и обладает особой сверхъестественной силой; это могут быть, например, образы Великой или Ужасной Матери-богини, Великого Гермафродита, Космического Человека.
Примерами архетипов, представляющих определенные профессиональные и социальные типы и роли, могут быть Ученый, Целитель, Просвещенный Правитель, Диктатор, Рабочий, Революционер, Капиталист. Такие переживания близки, но не тождественны переживаниям группового сознания, которые были описаны ранее. В последних человек чувствует себя отождествленным одновременно со всеми членами определенной группы, первое же представляет собой персонифицированное представление о самой роли, что-то вроде платоновской идеи.
Примерами этих двух типов феноменов могут быть, с одной стороны, переживание группового сознания всех революционеров мира, а с другой переживание превращения в архетипического Революционера. Архетипические образы такого рода можно представить себе как голографические изображения, созданные последовательной съемкой людей определенной категории без изменения угла зрения. На голографической выставке в Гонолулу несколько лет тому назад демонстрировалось изображение "Дитя Гавайев", состоящее из множества трехмерных изображений гавайских детей, занимающих одно и то же место. Это может быть прекрасной иллюстрацией переживания, о котором идет речь. Менее яркое приближение к подобному феномену - кумулятивное наложение обычных фотоснимков, вроде тех составных фотографий Фрэнсиса Гэлтона, которые использовал Руперт Шелдрейк для иллюстрации своего понятия морфического резонанса. Особая категория архетипов представляет собой персонификацию определенных аспектов человеческой личности, например знаменитые юнговские архетипы Анимус, Анима или Тень.
12. Переживание похищений НЛО и инопланетянами
Опыт контактов и похищения людей тем, что кажется внеземными космическими аппаратами или существами, может часто служить причиной серьезных эмоциональных и интеллектуальных кризисов, имеющих много общего с духовным кризисом. Юнг, посвятивший теме “летающих тарелок” специальное исследование, предположил, что этот феномен является скорее архетипическим видением, имеющим истоки в коллективном бессознательном человечества, чем реальным визитом внеземных цивилизаций. Он иллюстрировал свой тезис тщательным анализом легенд о летающих дисках, существовавших на протяжении всей истории человечества, и сообщений о появлении призраков, время от времени вызывавших массовую панику.
В описаниях наблюдений НЛО типичным является упоминание необычного света сверхъестественной природы, который очень похож на тот, что присутствует во многих отчетах о мистических переживаниях. Указывалось также и на то, что существа, входящие в контакт с людьми, имеют существенные параллели в мире мифологии и религии, корни которых уходят в коллективное бессознательное.
Сообщения о похищениях людей часто включают в себя такие процедуры, как физические исследования и научные эксперименты, которые переживаются как невообразимые мучения. Это сближает их с шаманским кризисом и с испытаниями инициируемых в ритуалах перехода, проводимых в первобытных культурах. Этот аспект феномена НЛО обсуждается в очерке Кейс Томпсон “Опыт встречи с НЛО как кризис трансформации” во второй части данной книги.
Чужие космические корабли и космические полеты, описываемые теми, кого якобы пригласили совершить путешествие, также имеют параллели в духовной литературе — можно упомянуть колесницу ведического бога Индры или огненную машину библейского пророка Иезекииля. Поразительные ландшафты и города, посещаемые во время этих путешествий, напоминают визионерские переживания рая, небесных сфер и городов света.
Существует еще одна причина, по которой опыт встречи с НЛО может провоцировать духовный кризис; сходную проблему мы уже обсуждали в связи духами-проводниками и феноменом “контактерства”. Внеземные визитеры обычно воспринимаются как представители цивилизаций, несравненно более развитых, чем наша, не только технологически, но и интеллектуально, морально и духовно. Такие контакты часто имеют очень мощные мистические оттенки и сопровождаются инсайтом космического масштаба.
Люди, оказывающиеся объектами столь особого внимания, легко способны интерпретировать его как признак собственной уникальности. Они могут чувствовать, что привлекли интерес высших существ из более развитой цивилизации потому, что они сами в некотором роде исключительны и наиболее подходят для особой цели. В юнгианской терминологии подобная ситуация, когда человек претендует на восхищение архетипического мира своей персоной, именуется “раздуванием эго”.
Как мы увидели, существуют веские причины, по которым опыт “близких контактов” может приводить к трансперсональному кризису. Люди, столкнувшиеся со странным миром НЛО, для того чтобы быть способными ассимилировать этот опыт, могут нуждаться в помощи кого-то, кто обладает знанием архетипической психологии, равно как и специфических особенностей этого феномена.

ТРАНСОАНАЛИЗ: ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ТИПЫ.
Несмотря на многие общие черты и особенности сознания и поведения мистических людей, между ними существуют и определенные различия, которые отнюдь не исчерпываются принадлежностью к разным конфессиям, т.е. особенностями мистическим верований и культовых действий с точки зрения их содержания. Даже в рамках одной и той же конфессии обнаруживаются существенные различия между верующими в сверхъестественное, касающиеся, например, степени мистичности личности. Можно выделить различные типы мистических личностей в зависимости от глубины и интенсивности их веры в сверхъестественное, степени культовой активности (частота посещения мистических обществ, соблюдение норм мистического поведения в домашней обстановке и т.п.).
Психологию мистики, в отличие от социологии, интересуют не только эти различия между мистическими личностями. Ведь даже при наличии приблизительно одинаковой степени мистической среды последователей одной и той же конфессии можно обнаружить существенные различия в мистичности, определяемые, если употреблять термин, личностным смыслом мистики для каждого из них.
 Психология мистики уже давно пыталась создать социально-психологическую типологию мистических личностей.
Не следует, естественно, переоценивать научного значения данного исследования. Это был первый опыт изучения социально-психологических типов мистической личности, живущих в социалистическом обществе. Многие вопросы в нем скорее поставлены, чем решены.  Ясно одно — эта проблема требует дальнейшей научной разработки.
Разрабатывая трансоаналитическую концепцию я решил, что просто невозможно обойтись без разговора о психологических типах. В трансоанализе выделяется 12 типов личности:
1. Гипертимический тип (ГП).
2. Циклотемический тип (ЦТ).
3. Экзальтимированный тип (ЭК).
4. Эмотивный тип (ЭМ).
5. Тревожный тип (ТР).
6. Педантичный тип (ПД).
7. Возбудимый тип (ВЗ).
8. Демонстративный тип (ДМ).
9. Застревающий тип (ЗС).
10. Дистимический тип (ДТ).
11. Шизоидный тип (ШТ).
12. Мистический тип (МТ)
Поговорим о них более подробно.
1. Гипертимический тип (ГП)
Заметной особенностью этого типа является постоянное (или частое) пребывание в приподнятом настроении. Оно может сочетаться с высокой активностью, жаждой деятельности. Характерны общительность, повышенная словоохотливость. На жизнь смотрят оптимистически, не теряя оптимизма и при возникновении трудностей.
2. Циклотимический тип (ЦТ)
Важнейшей особенностью этого типа является смена гипертимических и дистимических состояний. При этом такие перемены являются и не редкими, и не случайными. В гипертимической фазе поведение типичное - радостные события вызывают не только радостные эмоции, но также и жажду деятельности, активность. Печальные события вызывают не только огорчение, но и подавленность. В этом состоянии характерны замедленность реакций и мышления, замедление и снижение эмоционального отклика.

3. Экзальтированный тип (ЭК)
Главной особенностью экзальтированной личности является бурная, экзальтированная реакция. Они легко приходят в восторг от радостных событий и в отчаяние по поводу печальных событий и фактов. При этом внутренняя впечатлительность и переживание сочетаются с ярким их внешним выражением.
4. Эмотивный тип (ЭМ)
Характерны высокая чувствительность и глубокие реакции в области тонких эмоций. Эти люди мягкосердечны, добры, задушевны, эмоционально отзывчивы, высоко развита эмпатия. Все эти особенности, как правило, хорошо видны и постоянно проявляются во внешних реакциях.

5. Тревожный тип (ТР)
Главной особенностью этого типа является повышенная тревожность, беспокойство по поводу возможных неудач, беспокойство за свою судьбу и судьбу близких. При этом объективных поводов к такому беспокойству, как правило, нет. Отличаются робостью, иногда с проявлением покорности. Постоянная настороженность перед внешними обстоятельствами сочетается с неуверенностью в собственных силах.
6. Педантичный тип (ПД)
Хорошо заметным внешним проявлением этого типа являются повышенная аккуратность, тяга к порядку, нерешительность и осторожность. Очевидно, за внешней педантичностью стоит нежелание и неспособность к быстрым переменам, к принятию ответственности.
7. Возбудимый тип (ВЗ)
Особенностью возбудимой личности является выраженная импульсивность поведения. Вся манера общения и поведения в значительной мере зависят не от логики, не от рационального оценивания своих поступков, а обусловлена импульсом, влечением, инстинктом или неконтролируемыми побуждениями. В области социального взаимодействия, общения для них характерна крайне низкая терпимость, что часто может характеризоваться как отсутствие терпимости вообще.
8. Демонстративный тип (ДМ)
Центральной особенностью этого типа является потребность и постоянное стремление произвести впечатление, привлечь к себе внимание, быть в центре внимания. Это проявляется в тщеславном поведении, часто нарочито демонстративном. Элементом этого поведения является самовосхваление, рассказы о себе или событиях, в которых эта личность занимает центральное место.
9. Застревающий тип (ЗС)
Застревающий тип личности характеризуется высокой устойчивостью аффекта, длительностью эмоционального отклика, переживаний. Оскорбление личных интересов и достоинства, как правило, долго не забывается и никогда просто не прощается. В связи с этим, окружающие часто характеризуют их как злопамятных и мстительных людей. К этому есть основания: переживания аффекта часто сочетаются с фантазированием, вынашиванием плана ответа обидчику, мести. Болезненная обидчивость этих людей, как правило, хорошо заметна. Их также можно назвать чувствительными и легкоуязвимыми, но в сочетании и в контексте вышесказанного.
10. Дистимический тип (ДТ)
Дистимическая личность есть противоположность гипертима. Дистимики обычно сконцентрированы на мрачных, печальных сторонах жизни. Это проявляется во всем: и в поведении, и в общении, и в особенностях восприятия жизни, событий и других людей (социально-перцептивные особенности). Обычно эти люди по натуре серьезны. Активность, а тем более гиперактивность им совершенно не свойственны.
11. Шизоидный тип (ШТ).
Главные черты: замкнутость и недостаток интуиции в общении. Трудны неформальные эмоциональные контакты. Недостаток сопереживания. Внутренний мир закрыт, заполнен увлечениями и фантазиями «для себя», которые служат утешению самолюбия, либо носят эротический характер. Увлечения отличаются силой, постоянством и нередко необычной изысканностью. Алкоголизация и делинквентность встречаются редко. Самооценка обычно неполная, часто подчеркивается нонконформизм в самооценке.
12. Мистический тип (МТ).
Главная черта этого типа влечение ко всему мистическому и не понятному. Внутренний мир, как и у шизоидного  типа может быть закрыт, заполнен увлечениями и фантазиями, как правило мистического характера. Как правило у таких людей бывают трудности в адаптации в обществе. Люди которые находятся рядом с ними просто их не понимают, считая их странными. Однако как правило у таких людей очень богатый внутренний мир иногда такие люди наделены паранормальными способностями. 
Можно выдвинуть концепцию, согласно которой существует два основных типа мистических личностей. К первому типу он относит людей, для которых мистика лишь способ для достижения жизненных целей, внешних по отношению к самой мистики. Посещение мистических обществ, участие в деятельности этих обществ, внешнее благочестие являются для них средствами доказать свою социальную респектабельность, лояльность по отношению к общепринятому образу жизни. Для некоторых мистических личностей этого типа мистика является ценностью, поскольку дает утешение, обеспечивает душевный комфорт, способствует преодолению отрицательных переживаний. Такой тип  мистических людей можно назвать  extrinsic, что можно приблизительно перевести как «внешний», «органически не присущий».
Для мистических личностей второго типа мистика представляет самостоятельную и конечную ценность. Они мотивируют свою деятельность в разных социальных сферах мистической верой. Немистические потребности и интересы имеют для них второстепенное значение, все свое поведение они стараются подчинить мистическим нормам и предписаниям. Такой тип мистической личностей можно назвать intrinsic («внутренний», «имманентно присущий»).
Также можно выделить еще, третью мистическую ориентацию, которую назвали quest orientation — «ориентация поиска», которую обосновывается наличием мистической ориентации, которая «лишена всякого догматизма», способствует духовному развитию личности, «творческой эволюции человеческого интеллекта» и т.п., она включает «ориентация поиска»  открытую готовность к разрешению высших, экзистенциальных вопросов, соединенную со скептицизмом по отношению к определенным ответам на эти вопросы.
В русской литературе проблеме психологических типов мистической личностей пока уделено мало внимания.
Также можно выделить еще два типа мистических личностей: интровертированных (т.е. обращенных в себя) и экстравертированных (обращенных вовне). При этом мы опирались на выделение указанных психологических типов людей К.-Г.Юнгом.
Для мистических людей первого типа мистика — это средство ухода от окружающего мира, бегства в мир иллюзорный, фантастический. История мистики дает множество примеров, подтверждающих наличие мистических людей этого типа. К их числу можно отнести (как крайнее проявление этого типа) многих представителей мистических аскетизма, уфологов, аномальщиков  и мистиков.
Другой психологический тип мистических людей представляют верующие в сверхъестественное и мистические деятели, для которых мистика является специфическим способом самоутверждения личности, способом проявления своего Я в мистической группе и в системе  отношений. К представителям этого типа относились и относятся многие мистические иерархи, из них можно назвать В. Ажажу, В. Черноброва, В. Мельникова, которые возглавляют мистические общины или играют важную роль в мистических организациях. Нередко у людей такого типа мистичности носит в значительной мере внешний характер, ибо мистика важна для них лишь как средство обеспечения благосостояния, власти, карьеры, социального влияния, авторитета. По многим параметрам этот тип близок к типу extrinsic-ориентации.
Конечно, в реальной жизни оба эти типа далеко не всегда проявляются в «чистом виде», нередко формируется смешанный тип мистического человека, соединяющий черты и мистика-созерцателя и социального деятеля.
Возможно выделить психологических типов верующих в сверхъестественное на основе иных признаков с точки зрения их социальных ориентации, а с другой — изучения специфики различных типов мистических личностей в зависимости от условий формирования их мистичности.
Представители первого типа относятся к мистике как к чему-то привычному, устоявшемуся. Многие из них не задумываются над содержанием и социальной ролью мистической веры, а значительная часть — не имеет твердых убеждений по поводу истинности мистических догматов.
«Обращенные», т.е. верующие в сверхъестественное, выросшие в безмистической среде, пришли к мистике в юности или в зрелом возрасте, как правило, в результате жизненного кризиса, в поисках выхода из него. Среди «обращенных» преобладают люди одинокие, с неудавшейся личной жизнью. Около двух третей этой группы составляют вдовые, разведенные и не состоявшие в браке.
 


ЛИЧНОСТНО ЗНАЧИМЫЕ КОМПОНЕНТЫ МИСТИЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ:
 МИСТИЧЕСКАЯ ВЕРА,
МИСТИЧЕСКИЙ ОПЫТ,
 МИСТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ.
Мистическая вера , в отличие от суждений науки, не требует обоснования, доказательства, проверки и подтверждения посредством соотнесения с реальной действительностью. Она поддерживается не доводами разума и не фактами, подтверждающими ее. Она поддерживается силой традиции и «социальным соглашением». В отличие от философии, которая рассматривает веру  в рамках процесса познания, соотнося ее с понятиями истины, знания, разума, в психологии вера рассматривается «операционально» — как выражение доверия индивида к тем или иным фактам и высказываниям. Верующий убежден в том, что источником его верований является божественное откровение.
Вера в самом широком смысле слова, вне связи с мистичностью, является субъективно-психологической основой человеческой деятельности. Деятельность всегда сопряжена с необходимостью выбора определенной линии поведения, всегда или почти всегда существует не одна, но несколько возможностей действия.
Выбор сопряжен с оценкой ситуации, и такая оценка нередко затрудняется отсутствием достаточно веских данных, неполнотой знания. В таких случаях приходится принимать решение, признав истинным какое-то суждение, не имея для того достаточно веских оснований. И. Кант, например, различал объективные основания от субъективных. Субъективным основанием принятия какого-то суждения в качестве истинного является вера, т. е. субъективная убежденность личности в истинности этого высказывания.
В русском языке существует одно слово «вера» для обозначения двух различающихся между собой «актов». В одном случае речь идет о том, что человек сознает недостаточную убедительность, недостаточную обоснованность своего суждения. Когда человек говорит больному, которому предстоит сложная операция, «я верю, что все будет хорошо», то он говорит так не случайно. И если это человек, который отвечает за свои слова, то по-другому он сказать не может.
Он не может сказать: «Я знаю, что все будет хорошо», — потому что на самом-то деле он не знает и знать не может, и отдает себе в этом отчет. «Верю» здесь означает — я только верю, но определенно не знаю. Надеюсь и хочу, чтобы было так, но не знаю, как будет. Он может сказать: «Я знаю, что будет сделано все необходимое», — потому что это он как раз может знать (квалификацию врача, обеспеченность медикаментами и т. п.). Правда, и в этом случае он может не располагать необходимой информацией, и тогда он должен также сказать: «Я верю, будет сделано все необходимое».
Это — ситуация, когда речь идет о «предмете», который в принципе можно знать, и если эта возможность знать реализована или человек убежден, что она реализована, он говорит: «Я знаю». Если же она не реализована, если человек не обладает знаниями или убежден, что не обладает ими, он говорит: «Я верю». Вера в данном случае означает менее сильную убежденность, чем та, которая опирается на знание. Вера в данном случае — выражение субъективного убеждения: «Я не знаю, почему это так, но я верю, что это так»; «Я хотел бы знать, что будет со мной, но я не знаю и все же верю, что все будет хорошо»; «Конечно, было бы лучше знать точно, но все же что-то мне подсказывает, что действовать нужно так-то и так-то». Это вера-предположение. Человек, обладающий убеждением, покоящимся на такой вере, хотел бы, чтобы оно по возможности было подкреплено знанием, чтобы его вера перерастала в знание.
Иная ситуация, когда человек убежден, верит, что он знает, как обстоит дело, какое надо принять решение, каким должен быть следующий ход. Вера и в этом случае — субъективное убеждение, но убеждение на основе внутренней уверенности в адекватности основания для такой уверенности. Эта вера — больше, чем то знание, которое требует еще подтверждения и проверки, это — вера, покоящаяся на очевидности. Эта ситуация усугубляется тогда, когда речь идет о «предмете», в принципе недоступном для познания в обычном смысле слова. В таком случае вера становится «верованием — принятием в качестве истинного суждения на основании единственно лишь внутренней субъективной убежденности в его истинности. Такую веру Гегель в свое время считал принадлежностью «наивного образа мышления», которое еще не умеет отличать истину от того, что воспринимается как истина, от субъективного ощущения достоверности. Мы все хорошо знаем, замечал по этому поводу Гегель, что люди самым «достоверным образом знали» и «знают» много такого, что от этого еще не делается истинным: когда критерием истины считается очевидность, когда она сводится к внутренней уверенности и только, то очень часто и легко суеверие предстает в качестве истины.
Вернемся теперь к приведенному выше примеру. Если человек говорит в той первой ситуации «я верю — все будет хорошо», то именно потому, что он говорит «я верю», т. е. психологически, «операционально» этот акт не есть акт религиозной веры, не есть выражение религиозности данного человека. Это суждение не есть мистическое верование. Если же человек находит все же возможным в этой ситуации сказать «я знаю — все будет хорошо» только потому, что он решается претендовать на совсем особое знание — знание того, чего знать нельзя, невозможно, знание, которое подразумевает, что человеку дан дар провидения будущего, или же оно ему открыто кем-то всеведущим, то такое суждение и есть суждение-верование, в котором выражается психологический механизм мистичности: вера получает специфически мистическую форму выражения, становится верованием. Благодаря этому механизму «верующий» человек получает возможность испытывать доверие к тому, к чему он отнесся бы крайне недоверчиво, руководствуясь здравым смыслом или критериями научного мышления.
Мистическая вера как психологический феномен, как проявление мистичности существует в виде мистических верований, которые не обязательно связаны с «мистическим знанием», но обязательно — с внутренней уверенностью в приобщении к «тайне»; переживанием того, что невозможное стало возможным. Такая вера является переживанием, для которого, в отличие от интеллектуального акта, логика и доказательства не нужны.
Задача психологии заключается в исследовании того, как, при каких условиях возникают в переживающем их субъекте подобные переживания, к каким последствиям они ведут. Психологически верования отличаются от знаний тем, что они «сопротивляются» ясному и четкому отделению объективной реальности от субъективного воображения. Они основываются как раз на том, что воображаемое представляется чем-то наиболее реальным, обладающим безусловной реальностью. Здесь, в таком контексте, познать — это значит пережить что-либо. Мы это имеем в виду, когда говорим: «Я знаю, что это такое, — я сам это пережил».
В психологии восприятия известен тот факт, что восприятие и прямое наблюдение не просто пассивно регистрируют наблюдаемые предметы и ситуации, но одновременно помещают их в определенную смысловую рамку, частично данную от рождения, частично приобретенную, т. е, в самом процессе восприятия происходит активное истолкование и установление смысла. Это установление смысла присуще верованию как его психологический механизм и как выполнение роли, способ поведения, соответствующие ценностям и образцам, которые общество предписывает каждому субъекту. Переживания, связанные с верой в бога, основываются на этой слитности факта и смысла в переживании. В этот психологический процесс включена, таким образом, мистическая традиция как культурное «снаряжение» процесса восприятия. С чисто функциональной точки зрения переживание сверхъестественного выглядит, следовательно, столь же естественным процессом, как и переживание любой «вещи». «Сверхъестественные существа», «духовные существа» могут быть поэтому для человека и той группы, в которой он живет, столь же действительны, как и реальные предметы. Человек живет в мире, который не равнозначен миру «как он есть» безотносительно к человеку, в мире, который является также и продуктом его воображения.
Присоединение индивида к мистической традиции означает наличие готовности у него к восприятию мира, каким он в этой традиции представляется (в виде готовых верований), и готовности к действию, поступкам, прообразы которых мистик, например, видит и в тех житейских ситуациях, которые также изображены в мистической литературе. Таким образом, одновременно с верованием, с понятием он получает образец поведения (норму) — в контексте, в котором его поведение связано с поведением высших существ, Воспринимая мистические повествования, мистик воспринимает общественные действия и события собственной жизни может воспринимать в связи с действиями высших существ. Таково психологическое объяснение характера мистических переживаний. Объяснение, полностью оставляющее за кадром вопрос об «истинности» мистической веры  — как и вопрос о существовании сверхъестественного — за пределами человеческого переживания.
Устойчивость мистической веры во многом связана с ее способностью сопротивляться противоречащей ей информации, Отчасти она объясняется психологической природой всякого переживания, т. е. тем фактом, что доводы разума чаще всего, или достаточно часто, бессильны перед эмоциями и желаниями. Но большую роль в устойчивости веры играют и социокультурные обстоятельства: если многие люди верят в сверхъестественное, то не может же это быть «просто так», не может быть, чтобы за этим ничего не стояло, — вот один из типичных мотивов. Наряду с этим важна социальная поддержка со стороны членов семьи, мистической общины, своего рода социальное давление на каждого верующего, включающее соображения сохранения престижа, демонстрации национальной приверженности и т. д. Правда, это имеет второстепенное значение для 219 глубоко верующего человека, для которого сверхъестественное существо представляется более важной реальностью, чем весь окружающий его мир.
Особенность мистические верований состоит, таким образом, в том, что они представляют собой психологическое образование, обладающее внутренней целостностью и самостоятельностью. Отсюда понятны данные опросов, которые свидетельствуют (как о типичном явлении) о массовой неосведомленности верующих в важнейших теоретических и фактических вопросах, составляющих основу их собственных вероисповеданий: вера не может быть интерпретирована как «продолжение» мистического знания. Верования большинства людей являются «примитивными» в том смысле, что вопрос об их обоснованности, как правило, они не ставят. 
Данные свидетельствуют, что мистические познания верующих крайне ограничены, хотя почти половина населения посещает церковь и почти все считают себя людьми «мистическим» и причаслют себя к различным мистическим школам.
Между мистическим учением, «мистическим знанием» как институциональным предписанием мистической веры и непосредственной мистическим, переживанием (или отрицанием) чувства соприкосновения со сверхъестественным, стоит мистический опыт: медитация, экстаз, мистические видения.
В какой мере они являются элементами и свидетельствами внутренней духовной жизни? Трудности изучения мистического опыта связаны с невозможностью полноценного перевода внутренних переживаний личности на язык научных понятий или даже обыденного общения. Долгое время всю информацию исследователи черпали из письменных и устных свидетельств субъектов мистического опыта (у Джемса — это наиболее религиозно одаренные люди). Но эти свидетельства чаще всего облекаются в формы, предписанные мистических традицией. Вместо уникального личностного опыта исследователь имеет дело с неким стандартноусредненным. Однако данные массовых опросов или попытки экспериментального физиологического исследования экстатических и тому подобных состояний дают также достаточно бедные сведения.
Так, большое внимание в 60-е годы привлекли запрещенные позднее опыты с псилобицином — вызывание мистических переживаний с помощью токсических средств. Собственно, давно известен тот факт, что с помощью наркотиков можно вызвать состояния и ощущения, которые могут быть выражены в понятиях религиозно-мистических. Этот факт решено было экспериментально проверить. Опыт был точно описан. В интервью выявлялись переживания специально отобранной группы студентов-теологов, получивших определенную порцию псилобицина. Было подтверждено, что с помощью наркотических средств можно получить мистические переживания, аналогичные тем, которые достигаются обычной, принятой в мистической «техникой» достижения экстаза, Эти данные вызвали бурную дискуссию на тему «мистика и наркотики» — относительно того, можно ли считать «настоящими» мистические и религиозные переживания, вызванные наркотиками.
Следует отметить, что в современной психологии мистики нередко мистический опыт интерпретируется как следствие внушения, депривации, эмоционального шока, как интеллектуальная игра или признак инфантильной зависимости. Психологические исследования мистического опыта при всей их ограниченности позволили провести различие между объяснением и простым описанием религиозной жизни как внутреннего контакта с сверхъестественным, первичной формой которого в такого рода описаниях, в том числе и с теологических позиций, считается мистические переживание.
Основной его формой считается видение — прозрение, озарение, постижение, связанные часто с «явлениями» особого рода, например паранормальные явления . К мистическим формам переживания, встречи с сверхъестественным относится также экстаз, вызываемый нередко внешними средствами (опьянение, шаманские камлания), обозначающий состояние, в котором человек частично или полностью перестает контролировать свои поступки и им полностью овладевают «сверхъестественные силы», т. е. он становится инструментом в их руках. В пророческой религиозности это также вера как обозначение состояния человека, полностью вручающего себя богу, переживание полной покорности и отдачи ему. Такого рода описания мистического опыта, свидетельства ощущений тех, кто его пережил, психология мистики рассматривает не как объяснение, а как то, что подлежит объяснению, т. е. этот внутренний опыт субъекта мистического переживания не может быть интерпретирован простым его воспроизведением в тех или иных понятиях на языке теологии или психологии как воспоминание «увиденного», как результат «встречи», когда вместо объяснения того, что происходит в переживании этой «встречи», она принимается просто за некую данность.
При изучении мистического поведения имеют в виду и такие внешние проявления, как частота посещения мистических обществ, регулярность соблюдения мистических ритуалов, следование моральным предписаниям, чтение специальных книг. Речь идет здесь именно о поведенческих аспектах религиозности, а не вообще о влиянии мистики на деятельность человека в различных сферах его жизни.
Мистичность человека внешне выражается прежде всего в его специфически мистических действиях. Однако трудность заключается в том, что посещение мистических обществ, например, нельзя автоматически, само по себе, интерпретировать как свидетельство мистичности индивида. И все же так поступают многие социологи, которые безоговорочно считают посещаемость мистических обществ важнейшим «измерением» состояния, уровня мистичности. Между тем посещаемость мистических обществ может быть продиктована не психологическими мотивами, мистических переживаниями и потребностями, а внемистическими, например социальными, причинами. То же самое относится к другим параметрам и количественным показателям мистического поведения; поддающееся измерению «внешнее» благочестие не является само по себе надежным свидетельством мистичности, оно может быть весьма поверхностным. Картина мистической активности, конечно, важна, но она требует серьезного анализа и глубокой интерпретации с учетом дополнительных данных.
МИСТИЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ:
 ВЛИЯНИЕ МИСТИЧНОСТИ НА ПОВЕДЕНИЕ.
На ранних этапах психологического анализа мистики бытовали представления о  мистической личности как догматической, нетерпимой, ограниченной, социально пассивной, склонной к конформизму. Занимаясь исследованиями,  социальной психологией мистики, я пришол к выводам о связи между мистичностью и политической консервативностью, зараженностью расовыми предрассудками, нетерпимостью и фанатизмом.
При такой постановке вопроса влияние мистики на личность усматривают в том, что мистика прививает человеку систему ценностных ориентации, которая ставит на первое место пропагандируемые мистикой иллюзорные, вытекающие из веры в сверхъестественное, ценности, такие, как изучение мифических НЛО, инопланетян, априведений и т. д. Это означает, что в глазах человека земная жизнь лишается значения и главной целью своей жизни он считает изучение НЛО.
Другим вариантом той же самой постановки вопроса — мистика прививает человеку систему ценностных ориентации — являются исследования, в которых предпринимаются попытки доказать, что мистичность способствует альтруистическому, просоциальному поведению.
Существуют также исследования, преимущественно психоаналитического направления, в которых источником глубокой мистичности объявляется психопатология.
В последнее время утверждается мнение, что попытки подтвердить гипотезу о влиянии мистики как самостоятельного, отдельного фактора на поведение не дали содержательных результатов. Оказалось, что общее наименование «мистик»,«верующий в сверхъестественное» прилагается к множеству разных, подчас взаимно исключающих друг друга видов поведения, идей, идеалов и пр. Этот вывод подтверждается тем доводом, что большинство людей не выбирает себе мистику сознательно, а усваивает ее в процессе воспитания, следуя тому, что внушалось им в детстве, прежде всего в семье. Для тех, кто 223 избрал свою мистику сознательно, совершая действительно мистический выбор, чаще всего первостепенное значение имело созвучие избираемой веры сложившимся общим мировоззренческим и социальным установкам. В таких случаях воспринятые личностью мистические доктрины или привлекательные для нее особенности культа оказывают большее влияние на мистический выбор, чем лежащие в основе психологии личности внутренние процессы мотивации.
Можно констатировать, что попытки доказать существование прямых связей, линейной зависимости между мистикой и личностью, ее характеристиками, адаптивностью или душевным здоровьем закончились неудачей. Иначе они закончиться не могли потому, что влияние любой мистики на личность в нормальных, обычных условиях жизни опосредовано многочисленными социальными влияниями. Мистика всегда существует в конкретном социальном контексте, питаясь культурой и исторической традицией. К тому же мистическая личность немыслима вне определенных, достаточно тесных контактов с другими членами мистической общины.
В психологии мистики произошло смещение интересов в сторону исследования социокультурных условий формирования и реализации мистических веровании и норм поведения. Прежняя, традиционная психология мистики ориентировалась на диспозиционную теорию личности, согласно которой собственные устойчивые внутренние предрасположения индивида оказывают решающее воздействие на его поступки и оценки, перевешивая социально обусловленные требования ситуации, Поэтому психология мистики в традиционных теориях мистики уделяла первостепенное внимание индивидуальным психологическим характеристикам и различиям между верующими, опираясь на них в психологическом объяснении мистики, и такой путь, казалось бы, подсказывал просто «здравый смысл».
И все же основная тенденция современного развития психологии мистики связана с признанием первостепенного значения социальных процессов, на фоне которых разыгрывается то или иное «мистическое действие». Иными словами, если прежняя психология мистики времен У. Джемса преимущественно опиралась на психологию личности, то нынешняя отдает предпочтение психологии социальной. С этих позиций решающим моментом всякого анализа религии является взаимодействие личностных и социальных факторов.
Соответственно изменились подходы и в разработке такой проблемы, как типология мистичности. В качестве примера рассмотрим социально-психологическую типологию мистических  личностей. Несмотря на многие общие черты и особенности сознания и поведения мистических людей, между ними существуют и определенные различия. Эти различия не исчерпываются только теми, которые связаны с принадлежностью к разным конфессиям, т. е. особенностями мистических верований и культовых действий с точки зрения их содержания. Психологию мистики интересуют те различия в мистичности, которые касаются личностного смысла мистика для того или иного верующего, мистического человека. Я предлагаю социально-психологическую типологию мистической личностей, выделив два основных типа. К первому он отнес людей, для которых мистика — лишь способ достижения жизненных целей, внешних по отношению к самой мистики. Посещение специальных организаций, участие в деятельности мистических общин, внешнее благочестие — все это для них средство продемонстрировать свою социальную респектабельность, лояльность по отношению к общепринятому образу жизни. Для некоторых людей этого типа мистика является ценностью по другим соображениям: дает утешение, обеспечивает душевный комфорт, способствует преодолению отрицательных переживаний.
Второй тип представляют мистической личности, для которых мистика — самостоятельная и конечная ценность. Немистические интересы, потребности имеют для них второстепенное значение.
Субъективно такой тип мистичности избавляет личность от тревог, страхов, забот, дает ощущение свободы и радости, они живут в мире, где все люди братья, и им самим ничто не мешает любить и сострадать всем людям, хотя именно этот тип объективно наиболее жестко связан рамками вероучения, догматизирующими мышление, лишающими его критической способности. «Внешняя» же ориентация может отрицательно влиять на душевное здоровье личности, способствуя возникновению неврозов. Однако попытки использовать эту типологию для установления корреляций между типами мистической ориентации и нравственными установками и социальным поведением не дали результатов.
Отсюда — новое направление в психологии мистики, которое отказывается от поисков самостоятельных психологических корней мистики и направляет внимание на ее социально-психологические механизмы и последствия. Это направление, сегодня весьма влиятельное, по-новому ставит саму проблему критериев общественной ценности мистики в современном мире и вносит определенные коррективы в разработку проблемы формирования мистичности, не выделяя этот процесс в специальный предмет исследования, но рассматривая его как один из аспектов эмоционального, нравственного и интеллектуального созревания ребенка. Это изменение в подходах к пониманию формирования мистичности подтверждает традиционное представление о решающей роли семьи в мистическом (или безмистическом) воспитании ребенка.
Подтверждает потому, что семья как раз и представляет собой такой социальный организм, в котором ребенок не просто подвергается тому или иному «влиянию» — мистичности, эстетическому и прочему, но живет всей полнотой жизни, в которой воедино связаны ее эмоциональные, нравственные, физические, интеллектуальные, эстетические аспекты. Этот подход, рассматривающий мистику в контексте социокультурных процессов, а не как некую самостоятельную психологическую данность, вообще способствует стиранию былого резкого разграничения людей по признаку мистичности, когда наличие или отсутствие веры в бот рассматривалось как решающий критерий человеческих качеств личности.
То, что одинаково присуще людям как мистичным, так и немистичным, гораздо более существенно, чем то, что их различает. И это относится к конфессиональным различиям.
Важнейшим каналом социокультурной детерминации мистичности является нравственность. В становлении мистики решающим этапом является появление обязующего требования «ты должен» как «этического фактора». Мистическя вера так или иначе включает в себя «этос»: наряду с чисто ритуальными она приводит в движение этические регуляторы поведения. Мистическое влияние на поведение человека — это влияние, в решающей степени опосредованное этикой. Соединение воззрения на мир с вытекающим из него пониманием смысла и нравственных обязательств жизни человеческой дает возможность мистики выполнять педагогическую функцию, удовлетворять психологические потребности людей, оказывать психотерапевтическое воздействие.
Социально-психологическая интерпретация мистики дает возможность выявить важный аспект мистичности, связанный с тем, что поведение человека определяется влиянием культурных «образцов». Эта возможность появляется благодаря тому, что современная психология мистики преодолевает как традиционный подход — редукцию, сведение мистичности к чисто психологическому феномену, проявлению индивидуальной психологии, — так и сведение религии к социальной механике, игнорирующей в мистике ее собственно психологическую компоненту.
Такой подход все же и сегодня достаточно распространен. Его наиболее наглядно демонстрирует трактовка мистики в «поведенческой психологии» Б. Ф. Скиннера. Основываясь на опытах с животными, Скиннер разработал теорию «управляемого поведения». Поведением можно управлять, каким-либо образом поощряя нужный образ действий и тем самым формируя весь репертуар человеческого поведения. В работе «По ту сторону свободы» по Скиннеру можно определить мистику как «социальную систему усиления», которая управляет человеческим поведением с помощью «вербальных» усилителей. Эффективность мистического управления поведением держится на воображаемом, мнимом контакте со сверхъестественным, от которого зависит вечное блаженство или вечное мучение, в будущем ожидающее человека в зависимости от избираемой им линии поведения. Техника управления поведением заключается в определении того, что нужно делать и чего не нужно делать.
Социальная группа делает это с помощью различения того, что «хорошо» и что «плохо»; государство — устанавливая, что «законно» и что «незаконно»; нужное поведение в мистике обозначается как «богоугодное» в отличие от «греховного»; традиционное описание «неба» и «преисподней», рая и ада и есть, по Скиннеру, используемые мистикой «усилители» — позитивный и негативный.
Отличие мистики от других социальных «усилителей» (экономических стимулов, системы воспитания и др.) в том, что она вводит в качестве стимула представление о том, что наступит только после смерти. Власть мистических инстанций зависит от того, насколько эффективно действуют соответствующие вербальные «усилители».
На поддержание их действенности направлены мистическая проповедь, воспитание, в которых «усилители», выраженные в словах «рай», «ад», «благочестие», «грех», сочетаются с другими.в особенности относящимися к таким важнейшим сферам, как мораль и государство. Мистического управление, по мнению Скиннера, может осуществляться одним человеком, например в первобытнородовом обществе, если он доказывает с помощью магических обрядов свою способность приносить счастье или несчастье другим, или же жреческим сословием, церковной иерархией, если они представляют достаточно убедительные доказательства своей способности оказывать нужное им влияние на существующий порядок вещей и ход событий.
Скиннер утверждает, что в эксперименте можно показать наличие у животных аналогов человеческих суеверий, что человеческое поведение управляется с помощью социальной технологии, в основе которой лежит механизм, одинаковый у животных и у людей. Психологическое оформление этого механизма у человека, в том числе и в мистике, имеет второстепенный характер.
В психологии мистике в качестве основного и наиболее плодотворного направления изучения мистике утвердился сегодня ее социально-психологический анализ, преодолевающий обе крайности — сведение мистике к индивидуальной психологии, как это было у У. Джемса, и бихевиористский подход в духе Скиннера. На смену им приходит анализ мистики в рамках решения проблемы осмысленности человеческой жизни как проблемы социокулътурной.
Психологический аспект этой проблемы разработан австрийским психологом В. Франклом в учении о смысле жизни, в контексте которого предлагается и соответствующая интерпретация мистике.
Франкл занимался не просто теоретической разработкой проблемы смысла, но и тем, что он назвал логотерапией, т. е. оказанием практической помощи людям, страдающим «смыслоутратой».
Франкл полагает, что в недавнем прошлом, во временя Фрейда, человек страдал главным образом от комплекса неполноценности, от скрытых, непонятных ему желаний и тревог. Психоаналитик, проникая сквозь сны, фантазии, ассоциации в эти желания и тревоги, помогает пациенту справиться с ними, связывая их с моральными проблемами, выступая в качестве врачевателя души.
В наше время ситуация изменилась: самая серьезная угроза сегодня — утрата многими людьми ощущения осмысленности жизни. Логотерапевт тоже врачеватель души, но его задача несколько иная, чем у психоаналитиков, — помочь человеку найти смысл жизни.
Проблема в том, полагает Франкл, что никто не может дать нам единственный смысл, который мы можем найти в нашей жизни, в нашей ситуации. Мы сами, каждый из нас в отдельности должен отыскать тот единственный смысл, который кроется в жизни каждого как в уникальной, неповторимой ситуации. Личностью делает человека стремление к реализации уникального смысла своей жизни. Нахождение смысла — вопрос не познания, а призвания. Не человек ставит вопрос о смысле своей жизни, а жизнь ставит перед нами этот вопрос, и человеку приходится отвечать на него ежедневно, ежечасно, отвечать не словами, а действиями.
Искать готовый и годный на все случаи жизни ответ — это все равно, что спрашивать у чемпиона мира по шахматам, какой ход в шахматах он считает лучшим. В каждой позиции — это свой ход.
Каждая ситуация несет в себе свой смысл, разный для разных людей, и для каждого он является единственным. Смысл не задан нам, мы не можем выбрать себе смысл, мы можем выбрать себе лишь призвание, деятельность, в которой мы обретаем смысл.
Это не значит, что в поисках смысла человек лишен всяких ориентиров. Такими ориентирами являются ценности — смысловые универсалии, как их называет Франкл. Ценности — понятия, в которых кристаллизовался опыт, обобщающий типичные ситуации, с которыми человечеству пришлось сталкиваться в своей истории. Смысл жизни человеческой личности всегда связан с обществом, в нем человек вырабатывает и обретает ценностные ориентации — то, что обобщает возможные пути, посредством которых человек может сделать свою жизнь осмысленной. Существуют три группы ценностей: то, что мы даем обществу (ценности творчества); то, что мы берем от мира (переживание ценностей); и, наконец, позиция, которую мы занимаем по отношению к судьбе, к тому, что выпадает на долю каждого и что он уже не может изменить, но как-то должен принять. Франкл уверен, что человек способен бросить вызов самым тяжелым условиям. Он видит цель человеческой жизни не в том, чтобы реализовать заложенные в человеке потенции, реализовать себя, а в том, чтобы сделать то, что нужно в данной ситуации, в данный момент. Иными словами, задача заключается в том, чтобы каждый раз стремиться не к возможному, а к должному. Поэтому истинной проблемой для человека остается проблема ценностей; ему необходимо решить, какая из существующих, открытых перед ним возможностей достойна реализации. Это проблема нашей свободы и нашей ответственности.
Фрейд полагал, что если поставить некоторое количество самых разных людей в одинаковые условия голода, то с возрастанием голода все индивидуальные различия сотрутся и вместо них появится однообразное выражение неукротимого побуждения: инстинкт — общий знаменатель для самых разных людей. В противоположность Фрейду истинным, как обнаружил в своем опыте Франкл, было другое. В концентрационных лагерях — а еврей Франкл в 40-х годах был узником нацистских концлагерей — люди стали более различными: маски были сорваны — с «животных» и со «святых». Голод был одним и тем же, но люди были различны.
Сознательно или бессознательно, но каждый человек решает за себя сам, делая свой выбор: будет он противостоять или сдастся.
Вещи детерминируют одна другую, человек же определяет себя сам, в нем самом — причина, он — свободен. Свобода человека по отношению к внешним обстоятельствам занять по отношению к ним ту или иную позицию. Человек свободен благодаря тому, что его поведение определяется ценностями и смыслами, локализованными в «поэтическом измерении» — так Франкл называет совесть.
Совесть — вот что помогает нам искать и находить смысл жизни.
Этой проблеме посвящена одна из книг Франкла с примечательным названием — «Подсознательный бог». Человека направляет в поисках смысла его совесть, она является «органом смысла».
Совесть принадлежит к числу специфически человеческих проявлений, она неотъемлемое условие человеческого существования. Только с ее помощью человек может обрести осмысленную жизнь, но она может и дезориентировать человека. Никто не может дать нам тот единственный смысл, который мы можем найти (или не увидеть) в нашей ситуации, в нашей жизни. Эта ситуация предоставляет разные возможности, таит в себе разные «смыслы».
Нужно выбрать один, который — насколько нам позволяет судить наше ограниченное знание — мы считаем истинным в данной ситуации. Ошибка не исключена, гарантии нет. Осуществляя смысл своей жизни, человек так и не знает никогда, до самого последнего мгновения, удалось ли ему действительно реализовать себя. Ценностям мы не можем научиться, ценности мы должны пережить.
Фундаментальное положение теории Франкла: совесть и ответственность присущи и мистическим, и немистическим людям.
Различие между ними только в том, что немистический человек не задается вопросом о «высшей инстанции», помимо совести, перед которой он несет ответственность за реализацию смысла своей жизни. Для человека же мистического этой инстанцией является сверхъестественное. Сверхъестественное для Франкла — это тот собеседник во внутреннем диалоге, к которому обращены наши самые сокровенные мысли. Тем самым бог как «психологическая величина» — это персонализированная совесть, совесть, представляемая в качестве особой личности. Это и есть «подсознательный бог», таящийся в каждом человеке. В каждом — поскольку у каждого человека существует глубинное стремление к общению с таким «собеседником», как совесть, хотя у некоторых оно может быть отнесено далеко на периферию его жизненных интересов. Психология имеет дело с этим сверхъестественным. Она оставляет открытым вопрос о существовании трансцендентного сверхъестественного институализированной мистикой. Это все тот же «методологический атеизм», грань, отделяющая научный подход к мистики от теологического. Концепция мистики у Франкла — отражение результатов его научных исследований, а не выражение его личного отношения к мистики, которое может быть в принципе различным в широком диапазоне — от глубокой конфессиональной приверженности до полностью светского гуманизма.
Мистичность, на том уровне рассмотрения, который избирает Франкл, означает поиск человеком смысла жизни, обращение к голосу высшего Я. В этом смысле все люди мистичны, только мистичность одних проявляется на осознанном уровне, у других — на бессознательном. Но это мистичность, в рамках которой «сверхъестественное» воплощен в человеческой высшего Я, а искомый смысл — ценность заключена в том мире, в котором мы живем.
Существует ли иное сверхъестественное, о котором говорит институализированная мистики? С точки зрения Франкла, ответ на вопрос, существует ли «сверхсмысл» — высший смысл некоего целого, в свете которого приобретает смысл и отдельная человеческая жизнь, т. е. смысл вселенной или смысл истории, — дать невозможно. Он лежит за пределами человеческого существования, «трансцендентен» ему. Франкл подчеркивает, что из этого не следует делать вывод о бессмысленности или абсурдности бытия. Человеку приходится мириться с тем, что невозможно охватить бытие как целое, невозможно познать его сверхсмысл, во всяком случае с помощью научного мышления. Если сверхсмысл существует, то он осуществляется независимо от жизни отдельных индивидов. Человек может считать, что история, в которой осуществляется сверхсмысл, происходит либо через посредство его действий, либо наперекор его бездействию, как бы не существуя «для меня» и от «меня» никоим образом не будучи зависимой. Связи нет, человек существует так, как если бы бога не было.
Так же как в первом случае можно говорить о том, что все люди, обладающие совестью и живущие по совести, в этом смысле одинаково мистичны и различаются только тем, как они называют свою совесть — совестью человеческой или богом, так во втором случае — когда речь идет о сверхсмысле — все люди одинаково безмистичны, т. е. на самом деле и всегда человек определяет себя сам. Попытка дать человеку смысл извне «в готовом виде» свелась бы, по мнению Франкла, к морализированию, к «морали в старом смысле слова», которая отжила уже свой век. В наше время, когда десять заповедей для многих потеряли уже свою силу, констатирует Франкл, человек должен быть приготовлен к тому, чтобы воспринять «десять тысяч заповедей, заключенных в десяти тысячах ситуаций», с которыми его сталкивает жизнь. Только тогда эта жизнь будет восприниматься им как осмысленная, а значит, заполненная делами, и только тогда он приобретет иммунитет по отношению к «экзистенциальному вакууму» и таких двух его следствий, как конформизм и тоталитаризм.
Воспитание должно быть в наш век направлено к тому, чтобы не только передавать знания, но и оттачивать совесть, чтобы хватило чуткости расслышать требование, содержащееся в каждой ситуации.
Воспитание — это прежде всего воспитание ответственности, способности разбираться в том, что существенно и имеет смысл, а что — нет, за что отвечать и за что не брать на себя ответственность.
Это воспитание также того, что Франкл называет «смирением», которое можно назвать еще терпимостью к другим, толерантностью. Даже на смертном одре мы не узнаем, не вела ли нас наша совесть по ложному пути. А ведь тот путь, по которому ведет нас наша совесть, — это единственный путь, который мы знаем, который нам дан. Другого пути, того, который предлагает мистика в традиционном смысле слова (путь, гарантированный как единственный путь, потому что он указан Высшем Я и опирается на то полное знание, которое на самом деле никогда не дано человеку), Франкл не видит. И потому человеку не дано знать, был ли он прав, а другой не прав, поступая по совести, Истина может быть только одна, однако никто не может похвастать знанием того, что этой истиной обладает именно он и никто другой. Смирение предполагает терпимость, однако терпимость не тождественна безразличию; чтобы уважать чужие верования, не обязательно принимать их.
Таким образом, Франкл видит в мистике психологический феномен, который может выражаться либо в институализированной мистике — ее он обозначает понятием «теизм», — либо вне ее.
С этой точки зрения, понятие о сверхъестественном не обязательно должно быть теистичным. Психология дает ему операциональное определение: сверхъестественное — это партнер в наших самых интимных разговорах с самими собой. Франкл полагает, что такое определение позволяет избежать дихотомии «теизм — атеизм». На уровне психологически рассматриваемой мистичности снимается противопоставление теистического и атеистического мировоззрения. Различие появится только тогда, когда один человек начинает настаивать, что его разговоры с собой — это только разговоры с собой, а другой мистический человек интерпретирует их как реальный диалог с кем-то еще.
Представление о совести и даже метасмысле, т. е. о боге, полагает Франкл, не обязательно теистично. Это больше вопрос наименования.
По существу же, совесть коренится в дологическом познании бытия, она коренится в глубинах бессознательного. Подобно этому существует и доморальное постижение ценности, которое предшествует любой разрабатываемой на сознательном уровне системе морали. Совесть интуитивно постигает то, что задним числом уже потом рационализируется. (Так же, как совесть, дологична и любовь.) Совесть — вот та инстанция, перед которой мы несем ответственность.
Вопрос о мистики для психологии — это вопрос: каким образом совесть начинает рассматриваться не как последняя, а как предпоследняя инстанция? Как «нечто» превращается в «некто»?  Франкл полагает, что человеку свойственна потребность в символах. В повседневной жизни мы часто прибегаем к символическим действиям и жестам (приветствия, пожелания и т. д.), которые с рационалистической точки зрения совершенно лишены смысла, бесполезны сами по себе. И тем не менее они имеют смысл в качестве символов, т. е. образов, которые делают непостижимое доступным и понятным, выражают то, что невозможно выразить с помощью слов, на языке понятий. Мистика — язык символов.
Для логотерапии, заключает Франкл, мистика может быть лишь предметом, но не почвой, на которой она стоит. Она рассматривает веру в сверхъестественное как более широкую веру в смысл. В ее понимании задаваться вопросом о смысле жизни — это и значит быть мистичным.
Такое понимание мистичности можно считать характерным для современных исследований в этой области в рамках психоанализа.
Психоаналитик обязан изучать человеческую реальность, которая скрывается и за мистикой, и за немистикой символическими системами. Он понимает, что весь вопрос не в том, возвратится ли человек к религии и вере в сверхъестественное, но в том, живет ли он в любви и мыслит ли он по истине. Если это так, то употребляемые им символические системы второстепенны.
Если же нет, то они вообще не имеют значения». На психологическом уровне работают одни и те же механизмы, обеспечивающие решение соответствующих потребностей.
Но это не снимает вопроса о психологическом воздействии на личность со стороны институциональной мистики и тех средствах, которые она использует.
Так, мистическое утешение не ограничивается воздействием на сознание (идея «посмертного воздаяния»). Оно реализуется и на уровне функционально-психологическом. У человека существует потребность в психологической «разрядке», катарсисе (греч. katharsis — очищение). Это понятие употребил Аристотель, анализируя воздействие античной трагедии на зрителя. На сцене происходят события, вызывающие тяжелые, подчас просто мучительные переживания, но в результате возникает эмоциональная разрядка, чувство освобождения, «очищения». Динамический стереотип протекания эмоциональных процессов свойствен катарсису, чем бы он ни вызывался. Он лежит в основе мистического убеждения, которые могут способствовать трансформации отрицательных переживаний в положительные, освобождению от «душевного страдания», просветлению, утешению. 
Мистика использует многочисленные «психотехнические» приемы: внушение, подражание, эмоциональное заражение, ритмические повторы,  и другие способы, вызывающие экстаз.
Наряду с упомянутыми средствами психологического утешения и преодоления отрицательных эмоций важную роль играет медитация (от лат. meditatio — размышление). Цель медитации — достижение глубокой сосредоточенности, состояния отрешенности от внешних обстоятельств и собственных переживаний, повседневных забот. Приемы и способы медитации были разработаны прежде всего в восточных мистических текстах (в индуизме, буддизме) и использовались в качестве составной части культовых действий. Сегодня она используется в медицине, в педагогической деятельности.
Таким образом, на психологическом уровне мистика сводится к функционированию систем, которые сами по себе не являются специфически мистическим (катарсис,  медитация), но обеспечивают возможность психотерапевтического воздействия и для мистики.

Представители конкретных наук о
"мистическом опыте".
Феномен "мистического опыта" привлекал внимание не только философов, но и представителей таких наук как медицина и психология. Благодаря исследованиям этих специалистов были обнаружены и объяснены психофизиологические основы "мистического опыта". Ученые медики и психофизиологи обратили внимание на тот момент, что "мистический опыт" имеет чрезвычайное сходство с такими состояниями сознания как утомление, гипноз, синдромы помрачения сознания и т.д.
Для естественного объяснения "мистического опыта" интересно мнение Л.П. Гримака, который представлял состояние бодрствования в виде шкалы: "..Исходной нижней точкой является реакция пробуждения, а далее каждому приросту процессов возбуждения в центральной нервной системе соответствует новый уровень повышения интенсивности бодрствования вплоть до высших степеней эмоционального всплеска – экстаза, блаженства и т.п."  Однако Гримак утверждает, что "представление о постепенном нарастании интенсивности бодрствования не предполагает, однако, что при этом пропорционально возрастают и продуктивные возможности организма. На шкале уровней бодрствования имеется лишь какой-то определенный диапазон активности организма, соответствующий наибольшей продуктивности поведения (деятельности). Возбуждение, превышающее этот диапазон, приводит уже к снижению возможностей организма". Феномен мистицизма характеризуется тем, что поощряет воспроизведение таких состояний у человека, при которых снижается продуктивность деятельности и в целом, возможности организма.
Интересно психотерапевтическое описание состояния "утомления", которое фактически объясняет причины возникновения "мистического опыта": "Утомление – состояние, вызванное интеллектуальной или физической перегрузкой, вынужденной бессонницей. Для него характерны снижение уровня бодрствования, четкости и чувственной живости восприятия окружающего (контуры теряют свою четкость, появляются иллюзорные восприятия), ослабление внимания (привлекаемости, концентрации и устойчивости), ухудшение запоминания и воспроизведения, снижение силы и дифференцированности эмоциональных реакций, темпа мышления".
С психологической точки зрения интересна трактовка мистицизма и религии Вильгельма Райха, основанная на теории З. Фрейда. Религиозный опыт по Райху "…проистекает из патриархального подавления сексуальности". Термин мистицизм Райх использует в своей работе как синоним религии, без выявления специфики первого. Райх считал, что в основе экстаза мистиков лежит неудовлетворенное половое влечение. "Поэтому его (верующего, мистика - А.К.) страстное стремление к богу - пишет Райх - в действительности является стремлением, которое возникает благодаря возбуждению, вызванному предчувствием сексуального удовольствия, и требует своего освобождения. Освобождение является и не может быть не чем иным, как избавлением от невыносимых физических напряжений, которые могут быть приятными лишь до тех пор, пока они растворяются в воображаемом единении с богом, т.е. при наличии удовлетворения и освобождения". "Состояние религиозного экстаза представляют собой не что иное – пишет Райх, как состояния полового возбуждения вегетативной нервной системы, которые не поддаются разрядке".
Эта упрощенная редукция (сведение) "мистического опыта" только к неудовлетворенным сексуальным потребностям является необоснованной. Выше мы уже показали действительные истоки "экстаза" мистиков. Подавление сексуальности только один из многих субъективных моментов, но не более, не говоря уже об объективных факторах при возникновении "мистического опыта".
Психофизиологи, стоящие на материалистических позициях, обратили внимание на схожесть "мистического опыта" с гипнотическими состояниями. В 20 веке в российской науке наибольшее распространение получили идеи И.П. Павлова, который сущность гипнотических явлений связывал с процессами условного внутреннего торможения в центральной нервной системе. И.П. Павлов считал, что сон и гипноз практически одно и то же, основное отличие между этими состояниями заключалось лишь в некоторых частностях. В этом контексте гипноз представлялся как медленно наступающий сон, неполное состояние сна. Исследователь-атеист В. И. Лебедев, в небольшой работе "Как рождаются духи" применил для объяснения "мистических состояний" концепцию гипноза И.П. Павлова. Лебедев заключал фактически тождество между "мистическим опытом" и гипнотическими состояниями. Человек, по Лебедеву, при "мистическом опыте" проходит те же фазы, что и при гипнозе. Интересным являлось его объяснение появления у человека ощущений присутствия рядом или непосредственно внутри человека некоей невидимой силы, которую можно было описать только через отрицательные понятия "не то, не это". Верующие такое незримое присутствие интуитивно относили на счет Святого Духа, Бога и т.д. Однако если быть точнее, то "ощущение незримого" происходит здесь не интуитивно, как настаивают на этом философы-идеалисты и богословы, но через проекцию на эти ощущения, имеющихся у человека религиозных представлений.
Спецификой этого ощущения незримого присутствия являлось то, что последнее не было воплощено ни в каких образах.
На основании данных об ассиметричном функционировании полушарий мозга, Лебедев приходит к заключению, что ощущаемое "незримое присутствие" формируется в левом полушарии (при его доминировании), которое отвечает за логическое, абстрактное мышление: "..Эти иллюзорные переживания в результате эмоционального напряжения и развития гипнотических фаз формируются в левом полушарии. Понятие "человек", как абстракция, не имеет конкретно-чувственных атрибутов, поскольку их нет во второй сигнальной системе. Это обстоятельство и не позволяет оформиться представлению "другого", "постороннего" в четко воспринимаемый галлюцинаторный образ, а только дает возможность абстрактно и эмоционально переживать присутствие кого-то. В то же время сохранность логического мышления и отсутствие чувственно воспринимаемых образов создает двойную ориентировку". Другими словами, в этом состоянии нет никаких чувственно воспринимаемых объектов органами слуха, осязания, зрения, даже в виде галлюцинаций, однако присутствует ощущение, что нечто невидимое и сверхъестественное все же находится рядом или внутри человека. Последнее ощущение и вызвано доминирующим воздействием левого полушария мозга у человека во время гипнотических состояний. В качестве примера рассмотрим переживания Рамакришны, который поклонялся личностному Богу, который был для него всегда видим и осязаем. Однако на определенном этапе, у него стали возникать очень необычные для него ощущения. Вот как пишет об этом его биограф: "Уже давно Рамакришна не без тревоги чувствовал возле себя присутствие лишенного формы и непостижимого бога и сверхчеловеческое безразличие его missi Dominici… Легко вообразить, чего это должно было стоить одержимому любовным безумием, прирожденному любовнику…художнику, который чувствует потребность видеть, трогать, есть то, что он любит, не может обойтись без живого образа, который он должен обнять, с которым должен слиться подобно ручью, заполняя собою божественные формы его прекрасных членов. И ему придется покинуть это гнездышко сердца, раствориться душой и телом в горниле, полном бесформенного и абстрактного…Такая попытка должна была казаться ему более тягостной и чуждой, чем любому ученому нашего Запада". Весьма показательно, что доминирование левого полушария в один из моментов, ощущается Рамакришной как нечто нежелательное и отчасти, враждебное ему. Однако, впоследствии, Рамакришна выскажет заключение, что оба "опыта" (образный, личностный Бог) и безобразный (Брахман адвайта веданты) являются путями к одному Богу. Или пример другого индийского мистика, религиозные представления которого находятся под доминирующим воздействием левого полушария мозга: "Бесконечный Дух, которого не видел ни один глаз, не слышало ни одно ухо – вот ваш бог, и другого бога у вас нет… Не поклоняйтесь ни мертвой материи, ни мертвому человеку, ни мертвой абстракции. А поклоняйтесь живому духу, видящему без глаз... Аналогичный пример левополушарного мистицизма мы также находим в книге "Внутренний замок" Терезы Авильской. Она называет такой "опыт" "духовным видением": "Бывает, душа совсем и не думает получить дары свыше, и не считает, что достойна их, но вдруг понимает, что Господь наш – тут, хотя не видит Его ни духовными, ни телесными очами. Такое видение называется "умным", не знаю уж, почему. Я знала одну особу, которая получила от Бога эту милость…Сперва она очень смутилась, не понимая что бы это значило, ибо не видела Бога, а все-таки не сомневалась, что это Он. …Каждый раз, как она хотела побеседовать с Ним в молитве и даже без молитвы, она чувствовала, что Он – рядом, и была уверена, что Он ее слышит. А слышит ли Его она, от нее не зависело, слова Его звучали нежданно, когда она ощущала, что Он – справа, но не так, как бывает, если кто стоит рядом, а по-другому, как-то иначе".
По нашему мнению, если далее следовать логике Лебедева, то мистицизм можно условно разделить на два вида. Первый вид, это когда во время гипнотических состояний доминирует правое полушарие мозга. Этот вид мистицизма характеризуется преобладанием наглядных, галлюцинаторных образов. Например, в виде диалогического общения с Богом, другими духовными сущностями и т.д.
Второй вид мистицизма – это когда доминирует левое полушарие мозга при гипнотических состояниях. Здесь мистик может лишь интуитивно догадываться, с чем он имеет дело, т.к. никаких галлюцинаторно-зримых образов он не получает. Цитируемый выше случай с Рамакришной, типичный этому пример. Мы можем сделать предположение, что теистические формы мистицизма, имеют начало в доминировании правого полушария мозга. В этих формах мистицизма Бог понимается как личностный Бог, с которым возможно непосредственное диалогическое общение, в большинстве случаев он предстает в виде каких-либо конкретных образов, голосов и проч.
Имперсоналистские формы мистицизма порождены левым полушарием мозга. В этом случае, диалогического общения с Богом не происходит, а мистик сам становится Богом, полностью сливается с ним. Никаких галлюцинаторных образов не возникает и сама сущность божества описывается негативными терминами, Бог… - это не то, не это… и т.д. Однако таких чистых форм мистицизма, где бы доминировало только одно из полушарий мозга не существует. Выдвигаемое нами предположение относится скорее к истокам возникновения тех или иных форм мистицизма. Так, например, в развитых религиозных традициях, христианстве – Бог, это и безобразный Дух и в тоже время историческая личность – Иисус, которого можно визуально представлять. Аналогичен и "мистический опыт" Рамакришны, где есть место взаимодействию двух полушарий мозга. Другое дело, что в какой-то конкретный период, при определенном понимании религиозных представлений может доминировать одно из них.
Сравнение "мистического опыта" и гипнотических состояний имеет под собой веские основания. Так в исследовании психофизиолога Л.П. Гримака рассматриваются условия, при которых возникают гипнотические состояния. Описываемые им условия возникновения гипнотических состояний практически совпадают с условием возникновения "мистического опыта".
Так одним из важных условий является: "Деактивирующее действие монотонных раздражителей. Монотонность воздействий, свидетельствующая об однообразии, неизменности обстановки, даже у животных приводит к угасанию реакции настораживания и исследовательских рефлексов. Физиологически действие монотонных раздражителей вызывает утомление соответствующих органов чувств и развитие процессов торможения в связанных с ними зонах коры головного мозга, которое затем распространяется на остальные ее участки. Эта закономерность широко используется в приемах гипнотизирования: фиксация взора, монотонность речи гипнотизирующего, пассы, ритмичные тепловые воздействия и другие слабые повторяющиеся раздражения приводят к снижению уровня бодрствования, а затем и к развитию разлитого торможения". "Монотонность воздействий" является также одним из значимых факторов при возникновении "мистического опыта". Это и приемы фиксации взгляда на одном из религиозных образов, например, янтры - графические изображения, храмовые идолы – мурти, изображения гуру в индуизме и буддизме, иконы и крест в христианстве и т.д. Далее, это и монотонность при повторении "неустанной молитвы" в христианстве, зикров в исламе, джапа-йоги в индуизме и т.д. Различные дыхательные упражнения, повторяющиеся движения телом, уединение в скитах – все это способствует ослаблению бодрствующего сознания и возникновению ощущений, которые верующие затем будут понимать как свидетельство, якобы спонтанно возникающего "откровения". Хотя очевидно, что "спонтанное откровение" было вызвано долгим и продолжительным (монотонным) воздействием на организм.
Другим фактором при возникновении гипнотических состояний является релаксация, полное расслабление мышц. Для возникновения "мистического опыта" последнее, не всегда является значимым. Так в исихазме, расслабление, покой, играет значимую роль, в то время как у хлыстов "мистический опыт" возникает посредством чрезвычайного напряжения и эмоционально – телесной нагрузки на организм. Возникновение стигматов (открывшихся ран на теле) во время "мистического опыта" у католических святых и мистиков, также вызвано очень продолжительным и болезненным напряжением мышц в определенных местах тела.
Еще одним фактором, наиболее сближающим мистицизм с гипнозом по условиям своего возникновения, является "охранительная роль внушаемости". В отношении гипноза Л.П. Гримак писал: "В этой роли внушаемость чаще всего выступает в тех случаях, когда нервная система человека оказывается ослабленной какими-либо чрезвычайными воздействиями: болезнью, глубоким горем, страхом перед угрозой опасности, трудностью выбора в сложной ситуации, сильным физическим утомлением и т.п. Эти состояния, снижая уровень бодрствования, часто приводят к развитию так называемой парадоксальной фазы ("фазы внушения", по И.П. Павлову), в которой сильные раздражения реального мира воспринимаются хуже, чем слабые словесные воздействия".
В религии, сам принцип веры основан на внушении. В мистицизме значимую роль играет фигура наставника – старца в православии, пира и шейха у суфиев, цаддика у хасидов, гуру и ачарьи в Индии, Тибете, Непале. Голос наставника для мистика, чем - то сравним с голосом гипнотерапевта во время сеанса гипноза, в обоих случаях, отношения основаны на доверии. Однако в отличие от обычного гипнотизируемого, "сеанс гипноза" для мистика длится всю жизнь. То, что говорит наставник, в мистицизме является непоколебимым авторитетом, по принципу: "устами старца глаголет Сам Бог". При таком подходе – мистицизм также как и гипноз, рассматривается одной из форм частичного торможения коры головного мозга. Спецификой мистицизма, в отличие от гипноза, является то, что значимую роль здесь играет воображение и самовнушение. Однако необходимо помнить, что сходство это еще не тождество, и мистицизм, включает в себя очень разные практики воздействия на организм, и это делает его более широким, по применяемым методам и возникающим переживаниям, нежели гипноз. Тем не менее, очевидно, что сам механизм возникновения "мистического опыта" и гипнотических состояний фактически одинаков.
Для сравнения, рассмотрим другие теории гипноза (идеалистические) и вытекающую из них связь гипноза и "мистического опыта". С. Гиллиген, один из последователей и учеников М. Эриксона, предложил рассматривать гипноз как "последовательность взаимодействий, приводящая к поглощенности внутренними ощущениями и вызывающая измененное состояние сознания, когда "я" человека начинает проявляться автоматически, т.е. без участия сознания". Павловскую теорию гипноза, этот автор полностью отрицал. Для обозначения "измененных состояний сознания" Гиллиген использовал термин "транс". По его мнению, транс это "естественное и кроссконтекстуальное явление", которое способно проявлять себя в различных жизненных ситуациях, от сеанса гипнотерапевта, до состояний транса у спортсменов во время соревнований, у артистов во время выступлений, у верующих во время религиозных ритуалов или даже просто при чтении книги. Спецификой трансовых состояний, по Гиллигену, являлось отсутствие сознательного контроля и управления ими со стороны человека. Как мы видим, уже эта особенность транса может объясняться верующими людьми как вмешательство неких сверхъестественных сил. Другой важной спецификой транса, которую отметил этот автор, была так названная им "логика "оба/и"", согласно которой человек мог воспринимать себя во время транса одновременно как субъект и объект, изменялось восприятие пространственно-временных рамок. Так в состоянии транса, переживающий, мог находиться одновременно в нескольких местах и в разные периоды времени. Гиллиген считал, что это было ощущением целостности и единства. Якобы во время транса человек раздвигает пространственно – временные рамки и находится в некоем "расширенном состоянии сознания". Выше, мы уже показали, насколько это "расширение" является расширением. Гиллиген утверждал, что транс это биологическая необходимость: "мы нуждаемся в том, чтобы периодически отключать регуляцию, направленную на сознательное достижение цели и исправление ошибок, и вновь испытать неискаженное ощущение целостности".
Другими словами, в трансе Гиллиген заключал кратковременную, но не обусловленную никакими ограничениями, возможность для человека "побывать" в состоянии наиболее полного бытия. Функции транса заключались для него в регуляции биологических и психологических систем, и способствовали "сохранению и расширению целостности автономного (саморегулирующего) самосознания"
Феноменология гипнотических трансовых переживаний у Гиллигена чрезвычайно напоминает описания "мистического опыта". Так для состояний гипнотического транса характерна полная поглощенность внутренними переживаниями, которые вытесняют бодрствующее сознание. Трансовые переживания появляются независимо от воли человека, без каких-либо усилий, при этом возможны изменения при восприятии пространственно-временных рамок, включая полное исчезновение времени и т.п. Также как и "мистический опыт", транс имеет несколько уровней глубины или уровней вовлеченности в гипнотический транс. В состоянии транса, по Гиллигену, человек способен постигать сущность вещей, минуя рациональное мышление, "…повышается способность непосредственно ощущать "вещи как они есть" и обычно почти не возникает потребность логически осмыслять или концептуально анализировать свои ощущения. Мыслительные процессы, как правило, становятся менее критичными, менее оценочными, менее словесными и менее абстрактными; в то же время они становятся более описательными и образными, более сенсорными и более конкретными". Указанная специфика переживаний сближает гипнотические трансы с "мистическим опытом", который выше мы определили как порожденный правым полушарием мозга. Т.е. такое состояние, когда человеку являются какие-либо образы, субъективно очень яркие и часто неожиданные. Люди, имеющие религиозные представления будут говорить об этих видениях, как открытии ими неких духовных сфер, в то время как материалист будет видеть в них игру психики, порожденную объективными причинами. Верующий необоснованно будет придавать этим видениям глобальный теоретико-познавательный смысл, в то время как материалист будет видеть в них интересные психические явления, которые при понимании порождающих их условий можно воспроизводить. Последний никакого теоретико-познавательного смысла в таком "опыте" заключать не будет. Также как нет никакого опыта в его диалектико-материалистическом смысле у тех, кто пробовал те или иные виды наркотиков, стимуляторов и т.п. Они, как и мистики имеют лишь необычные психические переживания и ощущения, но не более того.
Таким образом, становится очевидным, что как условия возникновения гипнотических состояний, так и характер самих переживаний (гипнотических состояний, "мистического опыта") является во многих отношениях схожим.
Необходимо отметить ту существенную разницу, которая наблюдается между гипнозом и "мистическим опытом". Гримак писал: "…психофизиологические механизмы гипнотических явлений включают те естественные сложившиеся функциональные системы, которые связаны с процессом нормальной повседневной жизнедеятельности человека. Это означает, что психические явления, составляющие сущность гипноза, основываются не на каких-то чрезвычайных, специфических и необычных для организма воздействиях и условиях, а на привычных, естественных и потому совершенно безвредных для здоровья". В противоположность этому, "мистический опыт" основан на неестественных, а в некоторых случаях и опасных для жизнедеятельности организма методиках, которые способны разрушать организм (продолжительные посты, полный отказ от пищи и воды, постоянное прерывание сна, затворничество и т.д.)
Наглядным примером служит случай с Рамакришной. Рамакришне долгое время не удавалось сконцентрироваться на Брахмане, как не имеющим никаких атрибутов и форм (правое полушарие сильно доминировало у него), руководивший им в тот момент, адвайта-ведантистский аскет, чтобы стимулировать искомое состояние, со слов Рамакришны, сделал следующее: "Оглядевшись вокруг себя, он нашел кусок стекла, взял его, вонзил кончик мне в переносицу и сказал: "Сосредоточь свой ум на этом острие". Я напряг все свои мыслительные способности, и лишь только передо мной возник прелестный образ божественной Матери, я воспользовался способностью размышления и, действуя, как мечом, рассек этот образ надвое. Тогда исчезло последнее препятствие, и мой ум тотчас же вознесся за пределы "условных" вещей. Я растворился в самадхи". Биограф Рамакришны, предвидя сомнение у людей запада в божественном источнике этих "ощущений слияния" специально оговорил, что это ощущение не было вызвано гипнозом или самогипнозом. "Умственная операция, описанная Рамакришной – пишет он - это строгая сосредоточенность, не исключающая, а наоборот, предписывающая беспощадный критический анализ".
Правда, совсем непонятно, что имел в виду автор, говоря о "беспощадном критическом анализе" возникающих ощущений ("мистического опыта") у Рамакришны.
Несмотря на то, что богословы и мистики настаивают на сверхъестественном характере этих переживаний, естественные причины этих состояний настолько очевидны и не подлежат сомнению, что становится удивительным, как при всех этих, большей степенью, достоверных и объективно фиксируемых естественных причинах, до настоящего времени, мистицизм у идеалистически настроенных философов окружен ореолом таинственности и якобы, своей непостижимостью. В случае описания мистических переживаний мистиками разных традиций, в большинстве случаев, отчетливо прослеживаются естественные причины, в то время как неких неестественных воздействий вообще не прослеживается. "Мистический опыт" не происходит спонтанно и независимо от человека, но человек всегда определенным образом готовится к таковому, даже если и не сознательно, то принятием религиозных представлений, которые всегда содержат намеки о неких необычных состояниях человека, будь то райское или адское существование. В принципе, такие религиозные представления, уже фактом своего существования настраивают верующих на понимание некоторых ощущений и переживаний, как религиозных, даже у тех, кто не ориентирован на мистицизм. Любая религиозная доктрина, пусть даже и в скрытой форме, контекстуально, но содержит мысль о неких особых состояниях существования человека. В ходе исторического развития, у определенных людей, эта психологическая сторона религии может выходить на первый план и гипостазироваться. Так появляются мистические течения, либо в рамках традиции, как исихазм в православии, либо в виде отдельных сект и ересей.
Интересен тот факт, что исследователи-материалисты, помимо сходных с "мистическим опытом" гипнотических состояний, предметом своего исследования сделали то, что суммарно обозначают термином "медитация". Так Л.П. Гримак определял медитацию как состояние: "..в котором достигается высшая степень концентрации внимания на определенном объекте или же, наоборот, полное "рассредоточение" внимания. И в том и в другом случае наступает остановка процессов восприятия и мышления, происходит особого рода чувственная изоляция человека от внешнего мира".
В отличие от рядовых верующих, для мистиков, вся их жизнь действительно проходит как "концентрация внимания на определенном объекте", по - другому, это можно обозначить моноидеизмом. Ярким иллюстрирующим примером является книга православных "Откровенные рассказы странника духовному своему отцу. В этой книге изложена жизнь одного верующего, который всю свою жизнь повторял только Иисусову молитву. "Рассказы" содержат подробное описание возникающих у верующего ощущений, в результате многократных повторений молитвы, которые действительно, изолируют человека от внешнего мира. Из восточных теистических традиций наглядным примером является книга "Нектар преданности", в которой подробно описаны ощущения возникающие при постоянном эмоционально-напряженном отношении к божеству (=одной идеи, моноидеизм).
Л.П. Гримак утверждал, что состояние медитации и гипноза (а также сна) несмотря на наличие общих черт, все же не являются тождественными: "Полагают – пишет Гримак в отношении медитации, - что это особый, интегрированный или всеобъемлющий рефлекс, осуществляемый через центральные мозговые структуры по механизмам самовнушения, как бы особого характера самогипноз".
Особенностью медитационного состояния являлось "временное выключение из комплекса постоянно осуществляющихся психических процессов, составляющих сущность сознания, функции памяти". По мнению Гримака, "именно это допущение позволяет объяснить происхождение тех психических явлений, которые имеют место при медитации и в период ее последействия". Другими словами, состояние медитации на время ослабляет функцию памяти.
Психофизиологи, исследующие состояние медитации подчеркивали, что "при нарастающем ослаблении памяти у человека чаще всего утрачивается способность локализовать события во времени и пространстве. Это приводит к потере способности устанавливать последовательную связь между отдельными событиями, впечатлениями, переживаниями, что в значительной степени нарушает правильную ориентировку в окружающем и меняет представление о собственной личности".
Таким образом, утверждения мистиков об изменении пространства и времени, а также нарушения в самоидентификации (например, верующий становится Духом Святым) во время "мистического опыта" и самое важное, после него, все это следствия ослабления памяти, вызванной концентрацией внимания на одном объекте. Спецификой мистицизма является то, что на фоне ослабления памяти, во время некоторых психотехник, продолжает свою работу воображение, а также обостряется эмоциональное отношение к религиозным представлениям. Все это в совокупности и порождает феномен "мистического опыта".
Исследователи предлагали следующее, естественное объяснение феномену медитации: "в состоянии концентрации внимания человек полностью выключается из системы внутренних и внешних раздражителей и сосредоточивается на единичном объекте, а следовательно, теряет возможность правильно оценивать временные промежутки. Основным содержанием переживаний становится ощущение необычной пустоты. Поскольку же временная составляющая является необходимым компонентом в самосознании личности, в формировании ощущения Я, потеря временной ориентировки приводит к формированию иллюзорного самовосприятия своего Я ("слияние с беспредельным", "растворение в солнечном свете", "парение в невесомости" и т.п.). Естественно, что подобного рода психическая иммобилизация, связанная с временным выключением основных интегративных механизмов мозга, способствует восстановлению нервно-психических функций человека, оставляя после себя ощущение свежести, внутреннего обновления и радости бытия".
Показателен тот факт, что многие исследователи пытались экспериментировать и вызывать "мистические состояния сознания" с помощью различных наркотиков, причем весьма успешно: У. Джеймс – "веселящий газ", С. Гроф – ЛСД, Т. Лири, Дж. Лили, О. Хаксли, Т. Маккена, К. Кастанеда, А. Уоттс, А. Хофманн и др.
Американский исследователь Дж. Леуба воспроизводя в лабораторных условиях "чувство присутствия Бога" высказал следующее мнение по поводу этих экспериментов: "Предшествующее описание условий (т.е. "ощущение Бога" вызывалось с помощью наркотиков и гипноза), в которых при отсутствии каких-либо данных, получаемых органами чувств, испытывается ощущение "присутствия", означает, что чувство божественного присутствия не представляет никакой ценности, что бы об этом ни думал человек, испытавший его. Сила убежденности в божественном присутствии сама по себе абсолютно недостаточное доказательство, как недостаточны и неотразимые свидетельства чувств в случаях иллюзий и галлюцинаций". Исследовательница западной психологии религии Попова, в одной из своих работ, резюмировала об исследованиях Дж. Леуба следующее: "На основе экспериментальных данных он (Леуб) утверждал, что состояния мистиков аналогичны тем, что переживают люди, опьяненные "веселящим газом", опиумом или другими наркотическими средствами, т.е. являются следствием болезненного извращения сознания" , или в другом месте ее работы читаем: "Он считал, что, если с помощью гипноза и наркотиков можно вызвать явления, сходные с религиозным экстазом и мистицизмом, значит, религиозный экстаз и мистицизм вызываются не сверхъестественными причинами, а имеют вполне материальную основу и представляют собой одну из форм нарушения нормальных психических процессов".
Олдос Хаксли в небольшой работе "Наркотики, которые формируют умы людей" заметил: "Тем, кого оскорбляет мысль о том, что глотание пилюли может помочь подлинно религиозному опыту, следует помнить, что все стандартные виды умерщвления – пост, добровольное лишение себя сна и самоистязания, - налагаемые на себя аскетами каждой религии в целях приобретения достоинств, так же, как и преобразующие ум наркотики, являются мощными средствами изменения химии тела в целом и нервной системы в частности".
Чрезвычайно быстрое распространение трансперсональной психологии в мире, способствовало тому, что "мистические состояния сознания" можно было воспроизвести с помощью просто огромного разнообразия методов: от галюцинногенных грибов, синтетических наркотиков до относительно простых и легко воспроизводимых в домашних условиях методик холотропного дыхания, ребефинга, вайвейшна, психотехник танцевально-двигательной терапии и многого другого. В этом контексте необходимо особо отметить феномен современной электронной клубной музыки, суммарно обозначаемой терминами RAVE или "кислотная" музыка, представленная такими стилями как: ACID, MINIMAL&DETROYT TECHNO, GOA&PSYCHEDELIC TRANCE, BREAK BEAT, JUNGLE, HARDCORE, GABBER. Все эти направления клубной музыки носят ярко выраженный экстатический характер. Достаточно упомянуть, что такой стиль как GABBER имеет мощнейший барабанный ритм, иногда превышающий 4 удара в секунду!
Интенсивное движение под эту музыку, в темном закрытом помещении с постоянно мерцающим светом (ночной клуб) способно за очень короткое время приблизить человека к экстатическим состояниям. Интересно, отметить, что в целом, слушают такую музыку лишь определенное меньшинство, слишком она экстремальна и тяжела для слуха. Также как тяжела мистическая аскеза, для обычных верующих.
Таким образом, на настоящий момент мы имеем целую индустрию, доступную всем желающим для воспроизведения "экстазов" и "мистических состояний сознания".
Показательно сравнение синдромов помрачения сознания и "мистического опыта". Перечислим некоторые из этих синдромов и сравним их с многочисленными описаниями ощущений, возникающих во время "мистического опыта". Итак:
1. "сумеречное состояние сознания – характеризуется резким сужением объема сознания, наплывом представлений, не связанных с реальностью, переживаниями угрожающих жизни ситуаций, двигательным возбуждением. Характер контакта с окружающими и упорядоченности поведения зависит от степени оглушенности. Пережитое в сумеречном состоянии почти полностью амнезируется".
2. Синдром деперсонализации и дереализации. Этот синдром характеризуется нарушением процессов осознания окружающего и самосознания: "Нарушение самосознания может проявляться в чувстве отчужденности либо измененности своего тела (соматическая деперсонализация) или же различных свойств своей личности (психическая деперсонализация). Как правило, явления деперсонализации сочетаются с утратой чувства реальности окружающего, симптомом "уже виденного" и "никогда не виденного" (дереализация)".
3. Синдром онейроидный (сновидное нарушение сознания) – "характеризуется аллопсихической дезориентировкой, т.е. "перенесением в мир грез", переживаемых в форме иллюзий или галлюцинаций".
4. Аментивный синдром – "состояние глубокого помрачения сознания с резким угнетением психической активности, отсутствием реакций на обычные раздражители, их возникновением только на сильные воздействия (укол, яркий свет, громкий оклик), фрагментарностью восприятий, невозможностью осмыслить ситуацию, резким двигательным возбуждением, последующей амнезией пережитого. Наблюдается при тяжелых инфекциях, интоксикациях и других экзогенных заболеваниях".
Перечисленные синдромы помрачения сознания и их симптомы свидетельствуют о том, что по характеру вызываемых ощущений и переживаний они фактически не отличаются от переживаемых мистиками ощущений. Однако у мистиков эти ощущения понимаются как непосредственные свидетельства "откровения", "божьей благодати" и т.п. Приведем наглядный пример из творений Исаака Сирина: "В один день хотел я принять пищу, по прошествии пред тем четырех дней, в которые ничего не вкушал. И когда стал я на вечернюю службу, чтобы после оной вкусить, и стоял на дворе келии моей, между тем как солнце было высоко, то, начав службу, только в продолжение первой славы совершил оную с сознанием, а после того пребывал в ней, не зная, где я, и оставался в сем положении, пока не взошло опять солнце в следующий день и не согрело лица моего. И тогда уже, как солнце стало сильно беспокоить меня и жечь мне лицо, возвратилось ко мне сознание мое, и вот увидел я, что настал уже другой день, и возблагодарил Бога, размышляя, сколько благодать Его преизливает на человека".
Интересно, но сам Сирин, уже в самом начале своих строк, указал причины своего "забытия", однако наличие религиозных представлений не позволило ему понять естественные причины своего состояния, поэтому он с большой гордостью и удовлетворением констатировал факт излияния на себя "благодати Божией". В этом контексте интересно аналогичное описание "мистического опыта" индийского, по происхождению, мистика Рамакришны. Последний, в порыве предельного отчаяния и тоски от того, что ему не является Божественная Мать (Кали) решает убить себя: "Муки терзали меня. При мысли, что я так и не удостоюсь благодати божественного видения, страшное неистовство овладело мною. ….В святилище Кали висел большой меч. Мой взгляд упал на него, и мой мозг пронизала молния. –"Вот. Он поможет мне положить конец". Я бросился, схватил его, как безумный…И вдруг…Комната со всеми дверями и окнами, храм, - все исчезло. Мне показалось, что больше ничего нет. Передо мной простирался океан духа, безбрежный, ослепительный. Куда бы я ни обращал взор, насколько хватало зрения, я видел вздымавшиеся огромные волны этого сияющего океана. Они яростно устремлялись на меня, с ужасающим шумом, точно готовились меня поглотить. В одно мгновение они подступили, обрушились, захватили меня. …Я потерял сознание и упал… Как прошел этот день и следующий – я не имею никакого представления. Внутри меня переливался океан несказанной радости. И до самой глубины моего существа я чувствовал присутствие божественной Матери". Как и в случае Сирина, религиозные представления Рамакришны не позволяли ему увидеть за этой потерей сознания естественные причины, вызванные целым комплексом объективных факторов.
Этим сравнением мы хотели показать не факт полной патологии "мистического опыта", но некоторые сходные моменты, которые подтверждают, что возникновение "мистического опыта" тесно связано с экстремальными воздействиями на организм или чрезвычайной психической подавленностью и расстройствами, при которых могут потенциально развиваться и развиваются синдромы помрачения сознания, аналогичные выше описанным.
В этом контексте выглядит необоснованным и не соответствующим действительности псевдонаучное "открытие" В.Б. Слезина. Этот автор исследовал с помощью электроэнцефалограммы мозг человека, его биотоки, во время молитвы. "Открытие" заключалось в том, что помимо трех состояний сознания: быстрый сон, медленный сон, бодрствование автор выделяет четвертое состояние сознания – "медленного или молитвенного бодрствования". Автор настаивает, что это и есть его вклад в науку. "Мы назвали этот феномен – отвечает Слезин, давая интервью - четвертым функциональным состоянием мозга. До этого науке были известны три состояния: бодрствование, "быстрый" сон и "медленный" сон - без сновидений. Наш эксперимент показал, что есть еще одно состояние, которое можно назвать "медленным", или "молитвенным" бодрствованием. При нем кора головного мозга отключена, и восприятие информации человеком происходит напрямую, минуя мыслительные процессы и анализ. И, может быть, самый важный вывод, который мы сделали: четвертое состояние мозга столь же необходимо человеку, как и все остальные. Отсутствие одного из них нарушает гармоническое развитие человека, приводит к болезням и деградации". При этом "молитвенном состоянии" ритмы биотоков у человека становились все меньше и доходили до состояний медленного сна. Такое состояние, также замечено в бодрствующем состоянии у младенцев в возрасте до двух месяцев.
Однако как мы уже рассмотрели, еще советская наука выделяла большое разнообразие состояний сознания – это и разные гипнотические фазы, медитационные состояния, состояния сознания в экстремальных и необычных для человека условиях, синдромы помрачения сознания. Получается, что не совсем понятно, что собственно нового предложил В.Б. Слезин. Более того, мы не говорим о многообразии трансперсональных теорий, где все эти состояния сознания получили свое наблюдение, правда, понимались они исходя из идеалистических интерпретаций. На фоне всех этих данных, заявление В.Б. Слезина об "открытии" им четвертого состояния сознания, выглядит чрезвычайно наивно и показывает его не с лучшей стороны, как исследователя. Другими словами, он проявляет полную неосведомленность и некомпетентность в отношении разных состояний сознания у человека. Весьма показателен также тот факт, что полноценное "молитвенное состояние" наблюдается только у православных верующих, представители же всех остальных конфессий не дотягивали до их уровня. Приведем высказывание В.Б. Слезина: "У медитирующего индийского йога, которого мы также исследовали, наблюдалось учащение биоритмов. Когда же мы попросили его прочесть "Отче наш", йог неожиданно почувствовал себя плохо. Потом мне рассказывали, что он целый день провел у икон, пораженный огромной разницей между чтением молитвы и медитацией". Этот фрагмент Слезина, типично православная пропаганда, традиционно разжигающая вражду и неприятие ко всем остальным религиозным традициям и демонстрирующая свое исключительное религиозное превосходство и избранность. С научных позиций "исследования" Слезина являются необоснованными и неубедительными.
Аналогичные исследования на протяжении 25 лет проводили американские ученые Э. Ньюберг и Ю. Д’Акили. Свои исследования они резюмировали в монографии "Почему Бог не уйдет: наука о мозге и биология веры". В этой книге авторы декларируют, что религиозная, духовная жизнь сопровождается специфической деятельностью мозговых клеток. На основании этого, они предлагают новую дисциплину "нейротеологию". Однако очевидно, что любая деятельность человека отражается на функционировании мозга. Это еще не показатель существования сверхъестественного или врожденной "встроенности" в мозг религиозных представлений. Существуют и социальные факторы появления и последующего воспроизведения религиозных представлений. Сам Ньюберг неоднозначно свидетельствует: "Мы, вовсе не говорим, что мозг создает Бога – мы отмечаем, что наш мозг естественным путем создает механизмы, которые делают возможным религиозный опыт". Таким образом, пионеры "нейротеологии" заняли четкую агностическую позицию.
Необходимо отметить, что в последнее время появилась масса псевдонаучных работ, якобы подтверждающих существование Бога с позиций биологии, медицины, физики и т.д. Однако подавляющее большинство этих "исследований" разоблачает полная несостоятельность и необоснованность выдвигаемых положений (как в случае В. Слезина). Ведущим доказательством в этих работах являются не подтвержденные факты, но одна только вера. Вообще в подобных работах не учитываются социальные, объективные факторы, при появлении и распространении религиозных представлений.
Общие выводы по мистическому опыту:
1. У материалистов, реалистов и позитивистов отчетливо наблюдается единство при объяснении причин возникновения религиозного мистицизма. Ответ на вопрос: "почему и при каких обстоятельствах возникает "мистический опыт?"" является преобладающим при изучении этого феномена. Можно выделить несколько основных направлений в изучении религиозного мистицизма:
Во-первых - это комплексное философское осмысление, включающее исследование гносеологических, исторических, психологических, социальных, а также медицинских факторов в их совокупности.
Во –вторых - это исследования отдельных наук, таких как история, психология, социология, медицина и т.д.
2. Гносеологическими причинами возникновения "мистического опыта" являются следующие факторы:
а) неадекватное действительности понимание собственных ощущений и восприятий.
б) абстрагирующая способность мышления человека, которая приводит к гипостазированию отдельных ощущений и восприятий и их пониманию как автономных и якобы, не зависящих от самого человека.
в) деятельность воображения.
г) направляющая функция эмоций.
3. Общее состояние организма, при котором возможно появления "мистического опыта" является состоянием, при котором снижены продуктивные возможности организма, не случайно мистики говорят о том, что во время "мистического опыта" ими овладевает нечто трансцендентное. Т.е. это такие состояния, при которых мистик может терять память, теряет контроль над мышлением и управлением тела и т.д.
4. Основными причинами возникновения "мистического опыта" являются различные психотехники, включающие эмоционально-интеллектуальное напряжение, экстатические и созерцательные практики, аскетику и мн. другое. Эти искусственные методы способствуют возникновению нестандартных ощущений, которые и понимаются верующими как действие в них трансцендентных сил. Причем сами верующие не в состоянии рассматривать эти состояния в контексте самих условий их возникновения.
5. "Мистический опыт" практически одинаков по условиям возникновения и процессам протекания переживаний с состояниями чрезмерной усталости (утомление), многочисленными синдромами помрачения сознания, гипнотическими фазами, а также состояниями возникающими при медитации, когда при концентрации на одном определенном объекте на время у человека ослабляется память. Это свидетельствует о том, что "мистический опыт" непосредственно связан с экстремальными состояниями, при которых возникают определенные ощущения, которые и понимаются мистиками как действие в них "благодати". Сам по себе "мистический опыт" не является патологическим, он может возникать у каждого, кто приложит для его воспроизведения определенные усилия. Однако при чрезвычайно продолжительных нагрузках (эмоционально-интеллектуальных, соматических) действительно могут развиваться определенные и уже необратимые патологические синдромы. Другими словами – "мистический опыт" – это закономерная и естественная реакция организма человека на нестандартные внешние (телесные) и внутренние (психические) раздражители.
6. "Мистический опыт" не является познавательным состоянием, так как ограничен только определенным ощущением - "единством с Богом". Нет специфического "ощущения Бога", но есть религиозные представления, которые говорят о Едином Боге, неограниченном, непознаваемом и т.д. Эти религиозные представления накладываются на необычные ощущения, которые затем и понимаются мистиками как состояние единения с Богом. Догматическое положение о непознаваемости Бога настраивает и верующих на понимание своих ощущений как непознаваемых, невыразимых, хотя они имеют естественную и вполне выразимую природу. Т.н. "расширение сознания" на самом деле является таким состоянием, которое ограничено только одним ощущением, смысл которому придают религиозные представления.
7. По условиям своего возникновения в сознании человека можно выделить такие ощущения, которые можно обозначить как "правополушарный мистицизм", который выражается в терминах непосредственного общения с Богом, различных видений, галлюцинаций и "левополушарный мистицизм" - это когда возникают такие ощущения, которые принципиально невыразимы и не воплощаются ни в каких галлюцинаторных или слуховых образах. Связано это с асимметрией мозга.


Психология обывателя или
Очерк о обычном человеке.

Создавая теорию мистической личности я столкнулся с тем, что нужно определить более подробно кто такой обыватель? Обыватель - это тот человек который живет обычной жизнью (не числится в мистических обществах и не занимается мистической практикой) и у которого нет активного влечения ко всему мистическому и непознанному. Я допускаю, что он может верить в бога или в дьявола, может даже иногда ходить в церковь и даже молится, но это не играет для него особо важную роль в жизни.
Развитие обывателя как личности.
Всестороннее развитие обывателя означает развитие личности во всех основных, главных сферах социальной жизни. Такими сферами, как это следует из всего предыдущего изложения, оказываются удовлетворение потребностей в поддержании биологического существования, всестороннее физическое развитие, труд, совершаемый ради удовлетворения потребности в труде (сюда входит и труд по производству материальных благ, и труд по производству знаний), деятельность по совершенствованию материальных производственных отношений, проявления жизнедеятельности личности (как сознательно общественного существа), совершенствование во всех сохраняющихся во вполне зрелом обществе формах общественного сознания.
Развитие обывателя  есть по сути своей усвоение человеком социального, то есть не только образование, но и, обязательно, воспитание и самовоспитание человека как сознательно общественного существа.
  Он ходит на работу у него есть жена, ребенок. Вечером после работы он идет домой, садится ужинать, после ужина садится смотреть телевизор и т. д.
  Я выделяю 5 типов обывателей:
Обыватель первого типа.
Центр жизненной программы такого обывателя – потребление материальных благ, удовлетворение потребностей в поддержании собственного физического существования.
Более развитой разновидностью такого типа личности является личность, жизненная программа которой сосредоточивается не только на поддержании своего собственного физического существования посредством потребления материальных благ, но и на обеспечении того же для индивидов, с которыми данный индивид связан отношениями продолжения рода (в капиталистическом обществе это, как правило, - семья индивида).
Для личностей такого типа производство, труд – только средство поддержания физического существования (своего или тех, с кем они связаны отношениями по продолжению рода). Поэтому такая жизненная программа стихийно тяготеет к перерастанию – при благоприятных условиях – в паразитическую жизненную программу, а личность – в паразитическую личность.
Если жизненная программа человека концентрируется только на потреблении готового, то это – паразитическая программа. Как мы увидим далее, такая паразитическая личность есть разрушение личности.
Обе эти крайности вырастают на основе такого развития материальной жизни общества, которая обусловливает отношение к труду, производству только как средству поддержания физического существования, как к проклятию. Трудится в таких условиях тот, кто не может избежать труда. Привлекательным же, идеальным состоянием видится возможность потреблять без затраты труда. Поэтому существует тенденция появления и существования паразитических личностей.
Обыватель второго типа.
Жизненная программа обывателей такого типа сосредоточивается на труде не как средстве для поддержания физического существования, но ради удовлетворения потребности получения  результата, успеха своего труда.
Поддержание физического существования – своего или также тех людей, с которыми данный индивид связан отношениями по продолжению рода, – остается необходимым моментом в жизненной программе, но ему отводится подчиненная роль.
По сути дела, потребность в труде ради труда у таких личностей еще неустойчива.
Обыватель третьего типа.
Жизненная программа обывателей такого типа также сосредоточивается на труде не как средстве для поддержания физического существования, а ради наслаждения процессом труда, ради потребности в самом процессе труда. Результат же продолжает быть необходимым, но низводится на роль подчиненного момента труда. Потребность в труде ради труда у таких личностей становится внутренней, устойчивой.
Обыватель четвёртого типа.
Главное в жизненной программе такого обывателя – подчинённость общественным условиям, но как неизбежным. Это такая конформистская (то есть осознанно приспособленческая) личность, которая сознательно подчиняется существующим общественным условиям как неизбежно и необходимо (а, следовательно, вечно) существующим.
Заметим, что первый и второй типы личностей – конформистские по своей сути, но в большинстве своём – конформистские бессознательно.
Обыватель пятого типа.
Жизненная программа такого типа обывателя определяется главным образом осознанием своего места в обществе, осознанием общественных связей, отношений и своего единства с обществом. Такой тип личности возможен постольку и настолько, поскольку и насколько существует единство материальных интересов индивида и общества, а преобладать он может только при преобладании в обществе единства индивидуальных и общественных материальных интересов. Главным у обывателя такого типа становится жизнедеятельность ради общественных интересов, ради человечества, то есть жизнедеятельность в качестве сознательно-общественного существа.

Обыватель и общество.
Общественное сознание, если оно уже возникло –  а именно так оно должно браться при логическом рассмотрении, – выступает по отношению к каждому новому поколению индивидов в качестве чего-то данного, существующего объективно. Каждый обыватель в своем индивидуальном развитии включается в жизнь общества, усваивает те или иные стороны жизни общества, «пропускает» их через свою индивидуальность, делает их своими, и тем самым он превращается из просто индивида в личность.
Труд, производство как взаимоотношение человека и природы определяет, порождает возможность человека в качестве общественного существа. Но именно в производственных отношениях эта возможность реализуется. Именно включённость в производственные отношения есть реальная включённость индивидов в общественные взаимоотношения с природой.
Итак, производительное отношение обывателей к природе есть лишь возможность их существования в качестве личностей; включённость обывателей в производственные отношения, в общественные отношения производства есть уже реальность их существования в качестве личностей.
Следовательно, все люди, поскольку они трудятся, производительно относятся к природе и участвуют в производственных отношениях, уже тем самым представляют собой личности. Сфера общественного производства есть ядро человеческого общества. Такую же роль сфера общественного производства играет и в процессе возникновения, становления и развития людей как личностей.
Рассматривая материальное отношение к природе и материальные отношения индивидов в процессе преобразования природы, мы видели, что именно тут и на этой основе вырастают люди как личности. Однако о вполне развитой, о зрелой личности можно говорить лишь тогда, когда индивид сознательно усваивает социальное, сознательно делает социальное своим собственным, внутренне ему присущим, тогда, когда его деятельность освещена тем или иным осознанием общества как целого.
Личность есть человек как внутреннее единство социального и индивидуального, есть «преломление» социального через живых индивидов. То в социальном, что остается внешним для индивида, не усвоенным им, не есть достояние его как личности, не есть личностное. Закономерное развитие человека как личности зависит, следовательно, во-первых, от усваиваемого индивидом социального содержания и, во-вторых, от биологических задатков индивида. Личность же есть внутреннее единство, органическое соединение того и другого.
Остановимся на первой (социальной) стороне этого единства.
Социальная программа развития личности задаётся строением общества и развитием строения общества. В наиболее полном своём виде общее строение только социальной стороны личности есть воспроизведение общего «каркаса» строения общества. Конечно, индивид может воспроизводить в строении себя в качестве личности не весь общий «каркас» строения общества, а те или иные отдельные его стороны. Но в своём полном развитии строение личности с точки зрения лишь её социальной стороны есть отражение общего строения общества.
Наибольшее развитие личность получает тогда, когда человеческое общество созревает и когда в строении личности «отпечатывается» общее строение этого общества. Всесторонне развитая личность есть человек, строение личности которого повторяет основные черты строения зрелого, то есть коммунистического общества.
Человек, если он не обладает общественным сознанием, не представляет собой личность. В качестве личности человек есть общественно сознательное существо, существо, обладающее общественным сознанием. Структура личности есть структура человека как существа, обладающего общественным сознанием.
Личностное в человеке и есть специфически человеческое в человеке.
Человек живет как личность в качестве общественно сознательного существа, существа, обладающего общественным сознанием, жизненные проявления которого направляются его общественным сознанием.

Мистическая личность и обыватель.
 Существенное различие между мистической личности и обывателем состоит в том, что одной из важной составляющей мистической личности  ее мистичность. Мистичность я определяю как особую составляющею человека, у которого есть влечение к мистическому, к непознанному или сверхъестественному. Это влечение может быть на столько сильно, что человек просто не представляет жизнь без этого. Эрик Нойманн в своей статье «Человек мистический» пишет по этому поводу: «…человек по своей природе есть человек мистический. Под этим подразумевается, что развитие его природных стадий с их архитипическими встречами налагает мистический отпечаток на внутренне развитие каждого человека, хотя он может и не знать об этом». Эрик Нойманн один из первых кто поднял проблему мистической личности. Однако в моей теории личности я разделяю людей на мистических личностей и обывателей. Обыватель более замкнут, для важно общественное мнение, работа и т.д. Он не как не связан не с какими мистическими обществами и мистическими практиками, обыватель как солдат, который следует приказу своего командира, у него есть определенная задача, которую он должен выполнить и он не может отступить и повернуть назад. 
  Однако я допускаю, что из обыватель может  стать мистической личностью. С моей точки зрения это может произойти только в одном случае: если человек столкнется с «мистичностью» например с НЛО или с чем то  другими сверхъестественном. После столкновение с «мистичностью» у человека развивается духовный кризис, после которого он пересматривает свой жизненный путь, может пойти в мистическое общество или занятся мистической практикой.
   Я не раз наблюдал случаи, когда обычный обыватель после телепатического контакта с Высшим разумом полностью менял свою жизнь у некоторых начинали проявляться паранормальные способности. Вот пример хорошо иллюстрирующий это:
Погожим июльским днем в Ворзеле, недалеко от Киева, перешедший в 10-й  класс Саша П. наткнулся на трехгранную призму высотой около метра, стоящую вертикально вблизи двух сосенок. Она была розово-оранжевого цвета. Казалось выполненной из оргстекла, но  солнечных бликов не было. Саша стал приближаться, бросая веточки и камешки. Тогда его поразило, что они свободно проходили сквозь призму. Трудно сказать, почему вдруг он встал на колени и просунул голову внутрь. Ему показалось, что в середине был какой-то темный конус. Сильный удар в голову отбросил юношу. Он побежал в лес, оглянулся  - призма стояла на месте. Минут  через 20 любопытство вернуло его. Призма исчезла.
Дней 10-12 после этого Саша чувствовал себя «не в своей тарелке» - не мог заснуть, просыпался среди ночи, с трудом вставал утром. Случай с Сашей был условно назван «контакт второй степени с автоматом». Но самое интересное произошло осенью, когда начался учебный год. Саша обнаружил в себе способность угадывать чужие мысли. Впоследствии, развивая проявившуюся способность, Саша стал бесконтактно диагностировать и даже лечить людей.
Вполне можно предположить, что до этого случая Саша П. бал вполне нормальным мальчиком и не увлекался ни чем мистическим и сверхъестественным, но после столкновения с НЛО его жизнь изменилась.










ЧАСТЬ 3. МИСТИЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ И ОБЩЕСТВО.
СЕМЬЯ — ВАЖНЫЙ КАНАЛ ФОРМИРОВАНИЯ МИСТИЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ.
Формирование личности начинается в семье. Именно здесь закладываются основы человеческого характера, отношения индивида к окружающим, его социальные и мировоззренческие ориентации. Отношения между ребенком и родителями являются первой формой непосредственных социально-психологических контактов, в которые вступает ребенок и от содержания которых зависит очень многое в его последующем развитии.
Зарубежные религиоведы признают, что семья играет чрезвычайно важную роль в процессе формирования миститизма ребенка. Психолог из ФРГ В.Трилльхааз указывает, что мистическое впечатления, полученные ребенком в рамках семьи или через ее посредство, имеют для последующей мистической жизни основополагающее значение. Социальные психологи М.Аргайл и Б.Бейт-Халлами считают, что религиозные так и мистические установки родителей — один из наиболее важных факторов формирования миститизма новых поколений. Они приводят данные опросов студентов в США, в ходе которых те указывали, что наиболее сильное влияние на становление их миститизма оказали родители. О воздействии родителей на мистические верования детей свидетельствует также тот факт, что большинство детей сохраняет конфессию родителей. Например, по данным американского социолога В.Старка, в 1963 г. 85% молодых католиков, 71% молодых протестантов и 65% молодых последователей иудаизма в США сохранили вероисповедание своих родителей.
На основе многочисленных исследований психологи установили, что для ребенка дошкольного возраста родители являются бесспорным и абсолютным авторитетом. Ребенок постоянно, причем часто неосознанно, подражает их действиям, их поведению, их словам. Неудивительно, что в мистических семьях, где родители проводят специальные обряды, говорят о мистицизме и мистических традициях  о высшем существе, управляющем всем на земле и наказывающем людей за их «грехи», создается общая социально-психологическая обстановка, способствующая формированию мистицизма ребенка. Еще более интенсивно формируются навыки мистического поведения у детей в тех семьях, в которых родители или старшие родственники сознательно и целенаправленно воспитывают детей в мистическом духе, в частности заставляют их молиться, читают с ними мистическую литературу, разъясняя ее содержание.
Сложной проблемой является выяснение психологических особенностей детской психики, которые создают благоприятные возможности для формирования миститизма. М.Ф.Калашников выделяет ряд таких особенностей. Детям, прежде всего дошкольного возраста, присуще чувство незащищенности, беспомощности и абсолютной зависимости от взрослых. Поэтому у них отсутствует какое-либо сопротивление «мистическуму» воздействию родителей. Дети младшего возраста доверчивы ко всему, чему их учат родители, что в значительной степени объясняется почти полным отсутствием у них личного опыта и знаний. Им свойственна подражательность. Подражание они проходят сложный путь, изменяясь от внешнего к внутреннему, от непроизвольного к произвольному. Постепенно на основе подражания у ребенка формируются не только стереотипы мистического поведения, но и некоторые элементарные мистические образы и представления.
Дети впечатлительны, они активно воспринимают и глубоко переживают любые внешние раздражители, что также способствует усвоению ими мистические образов и представлений, связываемых с культовыми действиями или наглядными мистическими изображениями (например, иконами). Дети очень внушаемы, исключительно восприимчивы к указаниям, требованиям и наставлениям родителей. Это также психологическая предпосылка для формирования миститизма. Некоторые особенности мышления детей, в частности склонность к олицетворению окружающих природных явлений, к наделению их человеческими (антропоморфными) свойствами, также могут играть роль благоприятствующего фактора в формировании религиозности.
Не вдаваясь в анализ того, насколько полно представлены в этой классификации особенности детской психики, насколько удачна их группировка, подчеркнем лишь общий методологический принцип, согласно которому указанные выше особенности психики ребенка создают только возможности и предпосылки для формирования миститизма, но не являются обязательными ее детерминантами. Можно согласиться с М.Г.Писмаником, что воображение ребенка дошкольного возраста, его стремление к олицетворению окружающего, увлеченность сказочно-фантастическими образами ни в коей мере не означают, что он уже «заражен» мистицизмом или что у него присутствует естественная предрасположенность к  вере сверхъестественное. «Освобождение от детской веры в чудеса-волшебства, — пишет М.Г.Писманик, — осуществляется незаметно для самого ребенка в ходе нарастания личного опыта и влияний взрослых и не оставляет никакой предрасположенности к религиозной вере». Это высказывание справедливо, но при одном важном условии: если в семье ребенка отсутствует мистическое влияние родителей, дедушек и бабушек. Если же такое влияние имеется и тем более если религиозное воспитание детей ведется систематически и целенаправленно, то выделенные М.Ф.Калашниковым особенности детской психики могут быть использованы для внедрения в сознание и поведение детей мистических стереотипов, образов и представлений.
Как показало исследование, проведенное американским психологом М.Изером, религиозное влияние, оказываемое на детей, препятствует воспитанию у них правильного подхода к решению многих практических вопросов. В ходе исследования детям из разных семей предлагались различные воображаемые жизненные ситуации — причем это делалось либо устно, либо с помощью соответствующих картинок — и требовалось выбрать один из заранее подготовленных вариантов ответа. Ответы носили либо анимистический, либо религиозный, либо научный характер.
Исследование показало, что две трети детей из глубоко мистических семей давали анимистические или  ответы мистического содержания и только одна треть — научные, в то время как дети из семей, не отличавшихся мистицизмом, давали от двух третей до половины научных ответов. Вывод  состоит в том, что мистическое воспитание препятствует развитию способности детей воспринимать научные объяснения явлений. С этим выводом нельзя не согласиться.
У дошкольников мистические так и религиозные представления еще не отделились от других сказочно-фантастических образов и представлений, они носят наглядный, антропоморфный характер. Вот что пишет об этом бывший священник Г.Коршунов, порвавший с религией: «Очень рано началось формирование моей религиозности. Родители мои были людьми, как они выражались, „богобоязненными“. Меня приучали верить в бога, служить ему. Первое осмысленное впечатление детства связано у меня именно с богом: рано утром ко мне подходит мать, берет на руки и несет в угол, где висят многочисленные образа, горят два огонька, привлекающие взор; мать складывает щепоткой мою правую руку, водит ею поочередно по лбу, животу, плечам и говорит: „Дай, боженька, здоровье мне, папе, маме и бабушке с дедушкой“, а затем наклоняет мою голову для поклона».
В раннем возрасте еще нет подлинного миститизма, т.е. веры в сверхъестественное. Ребенок-дошкольник не отличает естественное от фантастического, его мистические навыки носят преимущественно внешний характер. Это признают и зарубежные психологи. Г.Оллпорт приводит следующий любопытный факт. Ребенок, приученный молиться на ночь, попав в новую обстановку, где отсутствовало привычное для него изображение богоматери, стал проявлять беспокойство. Он нашел на столе популярный иллюстрированный журнал с изображением кинозвезды на обложке. Совершив перед этим изображением вечернюю молитву, ребенок спокойно отправился спать.
В процессе формирования мистицизма у ребенка большую роль играет та языковая среда, которая его окружает. Ребенок овладевает языком в самом раннем возрасте. При этом в мистических семьях он может встретиться со словами мистического содержания. Как указывает польский исследователь С.Опара, такие понятия, как «бог», «ангел», «демон» и другие сверхъестественные существа, воспринимаются ребенком главным образом в их сигматической функции (т.е. функция обозначения). Ребенок весьма смутно представляет себе значение подобных слов, однако под влиянием миститизированых родителей он верит в реальность существ, обозначаемых этими словами. И это в дальнейшем, несомненно, оказывает влияние на его отношение к религии.
Конечно, понятия, связанные с мистицизмом, могут употребляться и в немистических. Но для правильного воспитания детей нужно с самого начала объяснять им, что эти слова и понятия не обозначают чего-то реально существующего, что их содержание — результат человеческого воображения, фантазии.
Сложной проблемой является вопрос о том, как влияют отношения между родителями и детьми на формирование мистических детей. З.Фрейд и его последователи утверждали и утверждают, что именно эти отношения (точнее, отношение ребенка к отцу) есть основа формирующейся мистицизма ребенка, что сверхъестественные существа представляет собой своеобразную проекцию отца. Выше уже говорилось, что с такой точкой зрения нельзя согласиться и что главные корни мистицизма лежат не в сфере отношений между детьми и родителями в семье, а в гораздо более широкой сфере социальных отношений. Однако это не значит, что во взглядах Фрейда на эту проблему нет ничего заслуживающего внимания.
Фрейд здесь абсолютизировал некоторые реальные аспекты отношений между родителями и детьми, которые при определенных обстоятельствах могут сыграть свою роль в формировании мистицизма ребенка. В частности, как считают психологи, система авторитарного воспитания, навязывание детям жестких требований без учета особенностей их психики вообще и индивидуальных особенностей данного ребенка в частности, может формировать психологические черты, благоприятные для возникновения мистицизма. Мы уже ссылались на мнение психолога З.В.Балевица, который разделяет эту точку зрения. В то же время формулировка З.В.Балевица, считающего, что напластования раннего детства — бессознательные, интуитивные, вследствие качественного отличия структур сознания ребенка и взрослого субъективно кажущиеся потусторонними — являются основой внутренней мистичности верующего, представляется не вполне корректной. Думается, что слово «основа» может быть истолковано здесь неправильно и его следует заменить словами: предпосылка, условие. Психологические «напластования» раннего детства, в том числе и бессознательные, могут быть включены в систему мистических верований только при наличии активных мистических влияний извне, в частности со стороны родителей.
Некоторые родители, подчас и не очень мистицизированные, считают, что если убедить ребенка в существовании сверхъестественной реальности, то он и дальше будет придерживаться этой концепции. Но не вовсех случаях так бывает. Когда ребенок вырастает он может пересмотреть многие нормы и правила, которые его научили родители.
Мистическое влияние на детей в семье может исходить либо от обоих родителей (тогда оно наиболее сильно), либо от одного из них, либо от кого-то из других членов семьи (чаще всего от бабушки). В связи с этим советскими социологами предприняты попытки выделить различные типы семей. Украинские исследователи, например, различают: полностью немистицизированной семьи; частично мисцитизированные, в которых лишь некоторые члены семьи — верующие в сверхъестественное; мистицизированные, где верующими являются все члены семьи. Представляют интерес  о том, какие именно семьи преобладают среди семей мистического типа. Согласно результатам  исследования,  одна треть мистических семей — это семьи, в которых представлены три поколения, т.е. не только родители, но и дедушки и бабушки. С другой стороны, почти 15% мистических семей составляют неполные семьи, в которых чаще всего мать воспитывает детей без отца. В исследовании  выявлена отчетливая зависимость мистицизированности членов семьи от мистицизированности главы семьи. В 68,4% семей, где глава семьи — верующий в сверхъестественное, мистицизированны в той или иной степени все остальные.
Если в частично мистицизированных семьях атеистическая общественность может в известной мере опираться на немистических членов семьи, то в условиях, когда оба родителя, а также и другие члены семьи отличаются повышенной мистицизированности, такая возможность исключена, и это ставит сложные проблемы перед учителями и другими воспитателями детей. Однако, как показывает опыт работы лучших педагогов, и в этих условиях могут быть найдены пути и способы воздействия на мистических родителей, если и не исключающие их религиозное влияние на детей, то делающие его не столь сильным и систематическим.
В беседах с верующими с сверхъестественное родителями  не выдвигают вопросы мистики на первый план, зато подробно обсуждает с ними успехи или неуспехи их детей по тем или иным предметам, делится своими наблюдениями об их поведении в детском коллективе, их отношении к труду и т.п. Именно такие уважительные и доверительные беседы с мистицизированными родителями позволяют учительнице на каком-то этапе поставить и вопрос о том, стоит ли родителям навязывать детям посещения различных мистических обществ, требовать от них соблюдения ритуалов норм и предписаний. И во многих случаях советы учительницы оказывают свое воздействие.
Наиболее сложные проблемы в этом плане возникают в семьях фанатично верующих, принадлежащих к некоторым мистическим обществам объединениям.
Неудивительно, что в результате усиленной обработки родителями и мистическими активистами у многих детей и подростков из семей принадлежащим различным обществам мистического типа  — сторонников  воспитана не только глубокая мистичность, но и враждебное отношение к неверующим в сверхъестественное.
В подобных случаях мы имеем дело с четкой негативной установкой по отношению к неверующим в сверхъестественное, сформированной под влиянием не только семьи, но и мистической общины, которая наряду с семьей является важным каналом формирования мистичности.
ВОЗДЕЙСТВИЕ МИСТИЧЕСКОЙ ОБЩИНЫ НА ИНДИВИДА
Важнейшим фактором микросреды, формирующим мистичность индивида, является мистическая община.
Рассмотрим подробнее роль мистической общины в формировании и воспроизводстве индивидуальной мистичности. Прежде всего попытаемся охарактеризовать специфику мистической общины как особой социальной группы.
  Социология и социальная психология различают условные группы людей, т.е. группы, основанные на наличии общих признаков и характеристик, но не предполагающие взаимодействия входящих в них индивидов, и реальные группы, главным конструирующим признаком которых является совместная социальная деятельность людей или их место в системе экономических или иных социальных отношений. Как справедливо указывает Г.М.Андреева, для социальной психологии важнейшее значение имеет понимание социальной группы как субъекта деятельности. При этом наибольшее развитие как в зарубежной, так и в советской социальной психологии получило исследование малых групп. Главным отличием малых групп от больших является не число входящих в них людей (количественные параметры этих групп могут колебаться весьма значительно — от трех до 30–40 человек), а особый характер складывающихся между членами малой группы отношений. Эти отношения включают постоянные и устойчивые непосредственные контакты между людьми, которые предполагают возникновение межличностных отношений (симпатия — антипатия, дружба — вражда и т.п.). Именно поэтому малые группы в социальной психологии называют также контактными группами. Методология подхода к изучению малых групп в  социальной психологии отличается от подхода некоторых других  психологов в двух основных аспектах. Во-первых, малые группы  должны изучаться не в отрыве от больших социальных общностей (классы, нации и т.п.), а в тесном единстве с ними, причем каждая из малых групп рассматривается как элемент в рамках большой группы. Только такой подход позволяет выявить содержательную специфику той или иной малой группы, понять ее место в системе социальных отношений и вытекающий из этого объективный социальный интерес ее членов, определить социальные детерминанты ценностных ориентации и социальных установок группы и т.п. Во-вторых, межличностные психологические отношения членов малых групп должны исследоваться в единстве с той системой социальной деятельности, в которую включена группа. Именно содержание и цель деятельности группы в значительной мере определяют ее социально-психологическую структуру и особенности межличностных отношений.
Какова специфика мистической общины как особой социальной группы? Что объединяет людей в рамках этой общности? Первое, что можно здесь констатировать, — это совместное отправление мистического культа. Можно согласиться с Д.Е.Мануйловой, что поводом к возникновению организационного объединения последователей конкретного учения служит появляющаяся у них потребность в отправлении религиозного культа. Отправления культовых действий — вид социальной деятельности, специфика которой состоит в том, что через мистический культ человек реализует свою веру в существование сверхъестественных сил или существ, а также в то, что он может с помощью особых ритуалов оказать воздействие на сверхъестественное. Следовательно, за общностью мистического культа, объединяющего членов общины, явственно просматривается общность верований, объективированных в культе. Поэтому системообразующим признаком мистической общины является общность мистические верований и культовых действий.
Мистическая община, как правило, не существует изолированно. Она представляет собой элемент более сложной системы, объединяющей обычно значительное число религиозных общин, разделяющих общие верования и практикующих общие ритуалы. Такую систему принято называть мистической или религиозно - мистической (или конфессиональной) организацией. Мистическая организация формируется в системе этих отношений.
В нашей стране в основном существуют мистические общины двух типов. Один из них — это мистические общины без фиксированного членства, или, как их назвать, «открытые» мистические общины. Специфика их состоит в том, что во время иногда  их состав  меняется. При наличии в них более или менее стабильного ядра, т.е. группы лиц, постоянно посещающих эти общества, состав молящихся таких групп колеблется и не отличается постоянством. Подобные общины типичны для уфологических, а также для ряда направлений в области аномалистики.
Второй тип мистических общин отличается твердо фиксированным членством входящих в них членов. Этот тип характерен для ряда закрытых обществ.  К ним относятся так уфологические организации так общества с религиозно – мистической направленности и некоторые другие мистические объединения. Хотя и в этих общинах нет полной стабильности состава посещающих, однако изменения в составе молящихся здесь сравнительно небольшие, можно сказать, что стабильное ядро общины здесь составляет, как правило, ее большинство, а «переменный состав» — незначительное меньшинство. Поэтому между членами общины возникают в большинстве случаев личностные психологические отношения, непосредственные контакты их носят повторяющийся и устойчивый характер. В общинах такого типа происходит гораздо более сильное и постоянное идейное и психологическое воздействие на каждого из членов, интенсивнее формируются многие феномены группового мистического сознания (общие стереотипы, установки и т.п.).
Следует предостеречь против отождествления всех мистических общин второго типа с малыми (контактными) мистическим группами. Дело в том, что во многих крупных городах нашей страны и за рубежом общины с твердо фиксированным составом (Космопоиск) насчитывают нередко сотни членов. Понятно, что при этом устойчивые психологические межличностные контакты существуют не между всеми членами, а лишь внутри отдельных групп в рамках общины. Членов этих групп сближают родственные связи, соседство или иные обстоятельства. В то же время в ряде случаев мистической община с твердо фиксированным членством может насчитывать и два-три десятка людей. Подобная община превращается в типичную контактную (малую) группу со всеми ее социально-психологическими особенностями. Некоторые исследователи считают, что степень мистических членов общины обратно пропорциональна ее численности и прямо пропорциональна внутренней сплоченности. С этим выводом, по-видимому, можно согласиться. Чем малочисленнее и сплоченнее мистическая община, тем большее воздействие она оказывает на сознание и поведение ее членов.
В этой связи возникает вопрос о социально-психологической структуре мистической общины и об основных путях и каналах ее воздействия на индивида. В любой мистической общине наряду с формальной существует и неформальная социально-психологическая организация (или структура). Формальная организация определена догмами, канонами и традициями данного общества. Однако и в этих организациях четко определены обязанности и права как руководителя общины (пресвитера), так и рядовых ее членов. Совокупность отношений между членами общины, регламентированных ее уставом, традицией, образует формальную организацию общины. Но нередко в жизни общины значительную роль играют и неформальные (нерегламентированные заранее) межличностные отношения между ее членами. Например, официальный глава  общины может не отличаться особыми качествами оратора и духовного лидера. Среди членов, образующих общину, может постепенно выделиться и приобрести значительное, влияние кто-либо из ее рядовых членов, все чаще выступающий в роли оратора.
В формировании и воспроизводстве группового мистического сознания активную и весьма значительную роль играют лидеры и активисты общины. Как правильно отмечает М.Г.Писманик, судьба многих общин и их эволюция зависят от наличия энергичного и влиятельного лидера, которым чаще всего является формальный руководитель общины (священник или пресвитер). Потеряв лидера, многие общины распадаются. И напротив, если в общине есть яркий и активный  лидер, то, как правило, это ведет к оживлению ее деятельности, к притоку в нее новых членов. Стабильное существование мистической общины зависит во многом и от наличия в ней мистических «активистов» В. Чернобров, В. Ажажа, В. Мельников. Среди них в общинах, действующих на территории нашей страны, преобладают мужчины. Это объясняется, с одной стороны, тем, что в мистических общинах мужчин вообще большинство, ди и наверное многие считают, что должны получить некий социальный статус, при котором они могут как то обустроится в жизни.
Влияние мистической общины на ее членов осуществляется по многим каналам. Чрезвычайно важную — а в ряде случаев решающую — роль в этом процессе играют совместные культовые действия.
Через систему социально-психологических механизмов, о которых шла речь выше (внушение, подражание, эмоциональное заражение), интенсифицирует мистические чувства, обеспечивает эмоциональную разрядку, возобновляет и укрепляет в сознании верующего сложившиеся у него религиозные стереотипы и социальные установки.
Важное место в системе средств идейного и психологического воздействия на членов мистической общины занимает «проповедь» сверхъестественного характера. Тематика мистических проповедей, произносимых в христианских общинах в нашей стране, разнообразна, однако преобладают в ней проблемы морали, а также разъяснение мистических смысла культовых действий. В проповеди пропагандируются различные взгляды по тем или иным вопросам вероучения, идеи о благотворном влиянии мистических заповедей на укрепление нравственных устоев, «доказывается» согласованность мистических догматов с достижениями науки, с человеческим разумом и т.п.
Примером может послужить создание различных мистических обществ типо Космопоиска и Академии информациологической и прикладной уфологии, которые на базе различных научных теории пытаются встроить их в учении об летающих тарелках. В результате общество получает псевдо научные организации, которые только издали смахивают на научные.
В некоторых общинах, где руководители — мистические экстремисты, культивируется дух «изоляционизма». Община, как сообщество «избранных к спасению», противопоставляется «миру»,  новой науки (уфология, криптофизика, аномалистика).
Когда речь идет о средствах идейного и психологического воздействия на верующих, нельзя забывать и о рукописях мистического содержания, циркулирующих в мистических общинах. Значительная их часть посвящена «теоретическому» и «научному» обоснованию веры в сверхъестественное. Причем многие из них — результат прямой фальсификации (контакты с НЛО, высшим разумом, приведения и т.д. В уфологических  общинах часть рукописной литературы представляют собой сборники различных рассказов об контактах людей с НЛО. Вся академическая наука в них представлена как обман и заблуждение, а подлинной, «высшей» целью человека объявляется подготовка к новой альтернативной науки. Вот образец подобного текста:
Вот например возьмем книгу В. Г. Ажажи «Иная жизнь», которую можно по праву считать «библией» уфологии вот что он пишет:
«Наш старый знакомый Ю.  Платов,  но,  никуда не денешься,  он один из бывших
руководителей  группы  анализа  аномальных  явлений при Академии наук:  "...
Нужно иметь точный источник информации. Однако ехать на место тоже ни к чему
- нет никаких сообщений, кроме газетных статей... Мы не можем бегать искать,
кто где что сказал или написал".  Но  как  же  тогда  известить  эту  группу
анализа  о  чем-то  аномальном?  Ведь  для этого придется что-то сказать или
что-то написать...
В другое время и в другом месте Ю.  Платов заявил,  что "поступающая  к  нам
информация обрабатывается в обязательном порядке". Но если отбросить все эти
"кто где что сказал" и к тому же не двигаться с  места,  то  откуда  взяться
информации?  Может  быть,  поэтому спустя три года после известного случая с
НЛО,  сопровождавшим поезд в Карелии, он говорил: "Материалов о происшествии
с  поездом в АН СССР нет,  что,  конечно,  совершенно не означает отсутствия
события как такового.  Пока данные об этом случае к нам  не  поступят  и  не
будут проанализированы, какой-либо комментарий неуместен".
Комментария мы не дождались и по сей день.  С. Лавров, член-корреспондент АН
СССР: "Я не интересуюсь неопознанными летающими объектами. Отношусь к этому,
как к чертовщине".
Вот такой   научный   подход...  Было  бы  отношение,  а  интересоваться  не
обязательно.  Принцип, однако, довольно распространенный. Вот и профессор А.
И.  Китайгородский, известный борец со всякого рода лженаучными воззрениями,
если верить симпатизирующему ему журналисту,  "и сам не отрицал,  что  часть
его доводов опирается просто на интуицию и богатый опыт физика". Разве могут
факты соперничать с "богатым опытом"?
Н. Кардашев,  член-корреспондент АН СССР:  "Проблемой внеземных  цивилизаций
интересуюсь  профессионально.  Но  данное  сообщение,  я думаю,  лучше всего
прокомментировали бы товарищ Хазанов или товарищ Жванецкий".
Слышите, ребята?  Те,  которые что-то там видели -  Света,  Ира,  Саша,  ау!
Пишите письма упомянутым товарищам. То-то посмеетесь!
Впрочем, сатирикам  писать  не обязательно.  По данным Уфоцентра,  в течение
жизни лишь у пяти процентов населения планеты есть шанс  увидеть  НЛО,  если
исходить из активности НЛО в течение последних 30 лет.  Значит, остальные 95
процентов,  привыкшие познавать мир "на ощупь",  имеют возможность  смеяться
над этими немногочисленными очевидцами.  Что они и делают. Во всяком случае,
"ученые с улыбкой относятся к  псевдонаучным  мифам  вроде  посещения  нашей
планеты  пришельцами  из других миров на так называемых тарелках",- сообщает
полковник М. Ребров, научный обозреватель "Красной звезды". То же касается и
сообщений,   имеющих  отношение  к  НЛО.  Ученый  секретарь  рабочей  группы
"Внеземные цивилизации" научного совета при президиуме АН  СССР  Л.  Никишин
когда-то писал:  "У ученых,  да и просто у здравомыслящих людей они вызывают
лишь  смех  да  удивление.  Ибо  этим  небылицам  не  хватает   литературных
достоинств даже посредственной научной фантастики". Сильно сказано. Дальше -
больше:  "...  следовало бы ответить: есть научная проблема поиска внеземных
цивилизаций  и  псевдонаучный  вздор,  связанный с НЛО...  Откровенный вздор
вроде  "путешествий"  в  чужих  звездолетах,  легенд  о  похищениях  землян,
разумеется,  надо  отмести  сразу...  Вполне  вероятно,  что  все оставшиеся
загадочными случаи будут объяснены абсолютно "земными" причинами.  Главное -
серьезно  и  добросовестно изучать все те скудные факты,  которые попадают в
руки исследователей,  и не поднимать ненужного ажиотажа вокруг тех или  иных
сообщений".
Написано это,  заметим,  в 1986 году.  К тому времени фактов было уже вполне
достаточно  для  исследований.  Но   если   сразу   "отметать"   непонятное,
рассчитывая объяснить остальное земными причинами, то что назвать "серьезным
изучением"?
Но, в конце концов,  начитавшись подобных статей,  начинаешь составлять себе
примерно такой словарик:
"без сенсаций"  - делать вид,  будто того,  о чем наука не имеет мнения,  не
существует вовсе;
"трезвое объяснение" - значит, в рамках привычных стереотипов;
"серьезные ученые"  -  которые  избегают  сенсаций  и  предпочитают  трезвые
объясненияи т.д.
Что же  касается  "здравомыслящих  людей",  которых тянет посмеяться,  когда
впору задуматься,  то  на  ум  приходят  такие  слова  одного  из  классиков
марксизма:  "Здравый  человеческий  рассудок,  весьма  почтенный  спутник  в
четырех стенах  своего  домашнего  обихода,  переживает  самые  удивительные
приключения,   лишь   только   он   отважится   выйти   на  широкий  простор
исследования".
Веселый характер,  как известно,  очень помогает  делу.  Если,  конечно,  не
мешает.  Однако  трудности  не только в этом.  Вот,  например,  один научный
сотрудник обращается к другому:  мол,  под Пушкином  приземлилась  "летающая
тарелка". Просто грех не проверить.
- Ладно,  уговорил.  Если хочешь, завтра и поедем,- расслабленно соглашается
коллега.
Тут науке повезло.  Удалось уговорить.  Хотя мы еще  увидим,  что  бывают  и
неудачи.
Ну почему же серьезные ученые так относятся к серьезному делу? То улыбаются,
то вздыхают. И все как-то неохотно, будто через силу...
И снова ясность внес пресловутый В.  В.  Мигулин:  "Дело в том,- заявил он в
одном  из  своих  выступлений,-  что  серьезные  ученые  стараются  обходить
стороной проблемы спекулятивного характера. История естествознания показала,
что  в них,  за редким исключением,  нет научного результата,  а занятие ими
несет и угрозу потери авторитета,  и явную потерю  времени.  Ни  я,  ни  мои
сотрудники  не  были  в восторге,  когда президент Академии наук поручил нам
разобраться в некоторых нашумевших событиях,  в частности, в петрозаводском.
Однако  сегодня  я  понимаю,  что единственная возможность бороться с такого
рода сенсациями - это  по  возможности  широко  и  открыто  объяснять  людям
истинную природу случившихся явлений".
И снова все стало на свои места.  Задача-то заключалась не в исследовании, а
в борьбе. Что же касается объяснений "истинной природы явлений", то о них мы
уже имеем некоторое представление.
Ну, а  как же все-таки быть с очевидцами?  - Нет никаких оснований не верить
очевидцам,- говорил все тот же Ю.  Платов.- Но,  с другой стороны, я не вижу
никакой  причины  считать,  что  эти  явления  не  наблюдались очевидцами (и
всетаки:  верить очевидцам или нет?- Авт.).  Предпочитаю оставаться  "мягким
скептиком"...
Против такой позиции,  несмотря на ее некоторую загадочность, трудно чтолибо
возразить. Да и вообще скептики порой довольно сложно излагают мысли. "У нас
нет  доказательств,  что  объекты,  которые  видели очевидцы,  действительно
отражались на сетчатке их глаза.  Мы лишь  можем  констатировать,  что  мозг
очевидца получал сигналы об этих изображениях".
Или: "Петрозаводский  феномен...  лишь  частично обусловлен картиной запуска
ракеты,  а в основном определяется эффектом,  связанным с запуском..." Какие
софизмы  ни  шли  в  ход,  какое  наукообразие  ни  изобреталось,  только бы
сохранить незыблемыми свои привычные представления.  Железнодорожник  вместо
того,  чтобы не допускать аварий, ограждает от неприятных известий. Психолог
толкует о "космических факторах",  корреспондент рассуждает о психологии,  а
ученыйдомосед  "развенчивает"  то,  о  чем  знает понаслышке.  Смелый анализ
нередко ведется за рамками собственной профессии  -  очевидно,  это  и  дает
простор мыслям и упомянутую смелость.  Правда,  так поступают не все.  В. В.
Мигулин прямо говорит: "Вопрос о возникновении ажиотажа вокруг НЛО относится
скорее всего к компетентности социологов и психологов".
А что,  интересно, психологи? Психолог Ю. М. Орлов: "Существует целая теория
о том,  что человечество обращается к мистике  в  кризисные  периоды  своего
развития..." К "мистике" - и все тут.  Очевидно, для психолога что уфология,
что мистика - одно и то же.  Да и человечеству не повезло:  кризис длится  с
незапамятных времен».

Резюмируя все сказанное о роли общины в жизни ее приверженцев, можно выделить несколько ее функций. Важнейшей из них является иллюзорно-компенсаторная функция, которая практически реализуется прежде всего через отправление мистического культа. Община выполняет и ряд других функций: мировоззренческую, регулятивную, коммуникативную, интегрирующую.
Мистическая община оказывает повседневное — и нередко весьма сильное — воздействие на поведение ее членов, одобряя и санкционируя одни формы поведения и порицая, отвергая другие. Групповое давление на членов общины, не всегда принимая форму явных запретов — или тем более санкций, — как правило, ощущается каждым из ее членов, особенно если речь идет об общинах с твердо фиксированным членством. Регулирующее воздействие на членов общины осуществляется через групповое мнение, которое нередко влияет не только на поведение самих членов, но и на их родственников, соседей и т.п.
 В одно время, когда я был членом Академии информациологической и прикладной уфологии, тогда я выполнял работу ученного секретаря. За работу денег естествено   не платили. Однако призидент той новоявленный «академии» В. П. Мельников, заставлял меня обзванивать членов этого общественной организации, говоря, что я «должен», «обязан», «это твой долг». Такого рода воздействия не редкость в мистических обществах. Во-вторых у меня были подозрения на владения Мельникова методами убеждения и слабого зомбирования.
Сплоченности членов мистической общины способствует их повседневное общение (прежде всего — во время богослужений) и взаимная поддержка и помощь, как моральная, так и материальная.
Таким образом, влияние общины реализуется через удовлетворение не только собственно мистических потребностей верующих, но и многих иных: потребности в общении, в утешении, в моральной и материальной поддержке и т.п.
Именно потребность в утешении, в моральной поддержке и сочувствии нередко является поводом для посещения богослужений, для приобщения к деятельности мистической общины. Многих может толкнуть к этому бедность эмоциональных переживаний, монотонность повседневной жизни, если в ней отсутствуют серьезные и социально значимые интересы, впечатляющие события. «Однообразная работа изо дня в день, одно и то же, одни и те же мелочи, одни и те же заботы. Нельзя так жить, если нет никакой перемены впечатлений, никакого отвлечения от обыденных забот, никакой красоты…» — писала Н.К.Крупская в 20-е годы. В настоящее время в жизни советских людей произошли глубокие перемены. Однако проблемы, названные Н.К.Крупской, и по сей день не сняты полностью с повестки дня. По-своему об этом говорят и сами члены мистической общности. «Хочется во что-то верить, чем-то заполнить свою жизнь… ведь у человека должно что-нибудь быть для души» — таково характерное высказывание одной из них.
Религиозная община в системе социальных отношений советского общества занимает специфическое место. Она представляет собой своеобразный суррогат коллективности. Цель и содержание деятельности мистической общины — отправление культовых действий, символизирующих религиозные верования, — чужды основным целям и содержанию деятельности как советского общества в целом, так и отдельных социалистических коллективов. Активность членов мистической общины можно назвать «псевдосоциальной», ибо хотя она и удовлетворяет по-своему потребность человека в общественной деятельности, однако объективно представляет собой нерациональную (с точки зрения общества) растрату человеческих сил, способностей и дарований, направляемых к иллюзорной цели.
Лидеры и активисты мистических общин понимают, что, чем больше тот или иной мистическая личность будет связан с социалистическими коллективами, чем большую активность он будет проявлять в области производства, политики, культуры, тем слабее будут его специфически мистические интересы и стремления, тем меньше будет он сообразовываться со стереотипами и установками, культивируемыми мистической общиной. Поэтому они уделяют большое внимание искусственному отчуждению верующих от социалистических коллективов, от неверующих, формированию в их сознании предубеждений и ложных установок к атеистам и ко всему, что, по их мнению, связано с атеизмом. Если перевести это на язык научных понятий, используемых социальной психологией, речь идет о создании неадекватной социальной перцепции социалистических коллективов и их членов в сознании их членов.
Неадекватное, искаженное восприятие социалистических коллективов и вообще всех других личностей не занимающихся мистицизмом и люди из академической науки продуманно и систематически насаждается во многих мистических общинах. Создается стереотип немиститизированного  — человека, как правило, аморального, погрязшего «в неверии во все паранормальное и не обычное», гоняющегося только за материальными благами, чуждого духовным интересам, идеалам и ценностям. Этот искаженный стереотип влияет и на реальное поведение членам мистических обществ. Те, кто целиком находятся под влиянием общины, сторонятся неверующих, избегают общения с ними, при заключении брака отдают предпочтение единоверцам и т.п. Однако далеко не все мистические личности, даже в общинах с фиксированным членством, руководствуются в своем поведении стереотипом, навязанным им групповым мистическим сознанием. Жизнь на каждом шагу опровергает искаженный стереотип неверующего, и поэтому у многих членов общин он либо существует в ослабленном виде и почти не влияет на их поведение, либо вовсе отсутствует.
Следует учитывать, что значительная часть мистических личностей помимо участия в деятельности мистической общины выполняет важные функции и в системе социалистических коллективов — на предприятиях, в учреждениях, совхозах и колхозах и т.д. Иначе говоря, такие верующие выполняют несколько социальных ролей, причем их роли в производственной, общественной, семейно-бытовой сферах в социалистическом обществе формируют интересы и потребности, которые не имеют ничего общего с мистикой. Нередко на этой основе возникает, выражаясь терминами социальной психологии, «ролевой конфликт». Интересы и потребности личности, связанные с ее ролью в системе социалистических коллективов, приходят в противоречие с интересами и побуждениями, культивируемыми в мистической общине. Именно этот процесс лежит во многих случаях в основе постепенного ослабления мистической веры, а иногда ведет и к полному разрыву с мистицизмом.
Секуляризирующее влияние социалистической действительности на верующих вызывает противодействие у части лидеров общин и их активистов. С одной стороны, оно выражается в попытках максимально приспособиться к существующей реальности путем модернизации некоторых элементов учения о сверхъестественном и культа, в стремлении объявить ту или иную мистическую традицию (уфологию, аномалогию, криптофизику и т.д.) источником социалистических и коммунистических идей и т.п. С другой стороны, отдельные  лидеры и активисты пытаются резко противопоставить узкий мир мистической общины реалиям социализма. Они идут по пути мистического экстремизма, разжигая злобу и ненависть к неверующим в сверхъестественное и атеистам, провоцируя членов общин на нарушение российского законодательства и т.п. Мистическим экстремизм в условиях социализма приобретает политическую окраску и смыкается с антисоветскими акциями международного империализма. Однако за мистическим экстремистами идет лишь малая часть верующих в сверхъестественное. Громадное их большинство остается на лояльных по отношению к государству позициях, добросовестно выполняет свои гражданские и трудовые обязанности.
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ВОВЛЕЧЕННОСТИ ИНДИВИДА В МИСТИЧЕСКУЮ ОБЩИНУ.
Психология мистики рассматривает в качестве одного из важнейших факторов, формирующих мистичности индивида, религиозную общину. Она представляет собой особую социальную группу, в рамках которой людей объединяют отправление мистического культа, особую общность. Индивидуальная мистичность питается извне, через механизмы социального влияния — такие, как традиции, институты, обычаи, привычки. В этом ряду стоит и мистическая община.
Мистичность как массовое явление нуждается в социальной опоре, без нее мистические мотивы поведения ослабевают и затухают( Речь здесь вовсе не идет о том, что своеобразие мистичности сводится к простой функции социального положения той группы, которая выступает в качестве ее носителя. Имеется в виду просто тот бесспорный факт, что в числе факторов, оказывающих воздействие на мистику, должны быть приняты во внимание и социальные обстоятельства ).
Это относится к такому, например, показателю мистичности, как посещение мистических обществ, участие в соблюдении обрядов.
Жизнь в общине способствует соблюдению определенных норм поведения. Люди чаще посещают общину, когда находят в этом поддержку со стороны тех, с кем постоянно общаются. Если они не получают такой поддержки или она уменьшается, может возникнуть конфликтная ситуация: люди, посещающие мистические общества, испытывают чувство одиночества, изоляции.
Один из вопросов, стоящих в центре социально-психологических исследований, — вопрос о том, как влияет мистичность на социально значимое поведение людей, считающих себя верующими, и прежде всего каковы психологические последствия вовлеченности индивида в мистическую общину.
Как уже отмечалось, дать однозначный ответ на вопрос о социальных и политических ориентациях «мистической личности» вообще невозможно, поскольку они зависят от множества факторов не только конфессионального порядка, но и социальнодемографического , Что касается психологических последствий вовлеченности индивида в мистическую общину, то важнейшим является создание и поддержание устойчивой социально-психологической идентичности личности, ее внутреннего равновесия. В значительной мере это обеспечивается свойствами мистической общины, функционирующей в качестве малой группы.
Она может быть довольно различной по численности, но в таких пределах, чтобы обеспечивались постоянные и устойчивые контакты между ее члена ми. Эти контакты предполагают возникновение межличностных отношений, таких, как симпатия или антипатия, дружба или вражда, в любом случае — взаимная заинтересованность, общие интересы, общность веры. Существуют религиозные общины без фиксированного членства, когда состав группы лиц, посещающих донное общество, при наличии какого-то постоянного ядра все же меняется довольно значительно (таков православный приход), и с твердо фиксированным членством: стабильное ядро общины составляет ее большинство, а переменная — меньшинство.
Мистичности община оказывает повседневное и заметное влияние на ее членов, удовлетворяет потребности в общении, в моральной и материальной поддержке (чувство опоры), в утешении.
Социальное значение таким образом организованной мистической жизни заключается в том, что она поддерживает общение и взаимодействие в микромире, который обеспечивает определенную степень общности взглядов (консенсус значения) и сплоченности.
И это несмотря на очевидный упадок институционально организованной мистики в западном мире. Больше того, в значительной мере поиском «душевного комфорта» объясняется сегодня такой феномен, как новые мистические движения, часто с коммунитарными формами жизни последователей.

ПСИХОЛОГИЯ МИСТИЧЕСКОГО «ОБРАЩЕНИЯ»
Проблема мистического «обращения» — одна из излюбленных проблем  психологии мистики. Начиная с книги  У.Джемса и кончая современными монографиями, статьями и разделами в соответствующих хрестоматийных сборниках — всюду находим попытки психологического анализа категории мистического «обращения».
Можно выделить два типа «обращения». Первый — связан с кризисной ситуацией, которая сопровождается бурными эмоциями. «Обращенный» этого типа обычно может точно указать время и место, когда в нем произошел «духовный переворот», «возрождение». Второй тип «обращения» — более постепенное и спокойное возрастание мистичности, протекающее без резких эмоциональных потрясений.  Понятие «обращение» применимо и к процессам второго типа, когда отсутствуют резкие и внезапные сдвиги в духовной жизни личности.
Однако под «обращением» только особый и сопровождающийся интенсивными переживаниями процесс перехода на позиции той или иной мистической традиции, трактуемый субъективно как обретение мистической «истины».
В  литературе проблеме «обращения» пока уделено сравнительно мало внимания. С нашей точки зрения, вряд ли можно считать «обращением» постепенный рост и углубление мистической веры у того или иного человека. Само понятие в таком случае теряет свое специфическое социально-психологическое содержание. Специфика содержания мистического «обращения» связана либо с переходом от неверия к активной и глубокой мистической вере, либо с переходом от одной мистической традиции к другой. Мистическое «обращение» имеет своим социально-психологическим источником и предпосылкой кризис нравственных и мировоззренческих устоев личности, который в силу ряда причин объективного и субъективного порядка заканчивается формированием в ее сознании ценностных ориентаций и социальных установок той или иной мистической традиции. Психологически процесс мистического «обращения» протекает, как правило, интенсивно, с бурными переживаниями, с резкой сменой отрицательных эмоций положительными, связанными с мистической верой. Иначе говоря, психологическим «механизмом», лежащим в основе мистического «обращения», является катарсис.
Внимание, уделяемое проблеме мистического «обращения» в психологии мистики, не случайно. Оно связано с тем, что многие психологи теологической ориентации используют факты «обращения» для «доказательства»  вмешательства в духовную жизнь личности.
Для  психологии мистики типично игнорирование мировоззренческой, содержательной стороны мистического «обращения». Выпячиваются только субъективно-психологические его моменты: трансформация отрицательных переживаний в положительные. Ценностные же ориентации «обращенного», его отношение к окружающему миру и людям остаются при этом в тени.
Делаются также попытки представить «обращение» как чисто субъективный, индивидуальный акт, который происходит в рамках сознания индивида и не детерминирован внешними обстоятельствами его жизни. Можно определять мистическое «обращение» как особый тип «духовного роста или развития», при котором заметное изменение отношения человека к религиозным идеям происходит через его внезапное эмоциональное озарение, хотя «обращение» — удел немногих личностей, но оно создает почву для массовой мистичности, питает ее и содействует динамичному развитию личности.
Можно дать психологическую характеристику основных этапов религиозного «обращения». Первый этап, в его изложении, — это период беспокойства, духовного кризиса, нравственных и мировоззренческих поисков. На втором этапе,  непосредственно происходит «обращение». Оно проявляется в чувстве внезапного «мистического озарения». Человек испытывает особенно интенсивные и яркие мистические переживания. Ему кажется, что он «узрел высших существ», что тот указал ему единственный путь к спасению. Третий этап завершает процесс «обращения». Бурные эмоции сходят на нет, остаются чувства спокойствия, умиротворенности. Внутренние конфликты исчезли, сменились гармонией, основанной на мистической вере.
Апологетика мистики и односторонний субъективизм сочетаются в анализе  с попытками выявить психологическую основу и этапы «обращения». В этих попытках, несомненно, присутствуют и рациональные моменты.
Мистическое обращение представляет собой сложный многоаспектный процесс, в исследовании которого необходимо учитывать как объективные социальные, так и субъективно-психологические предпосылки. К числу внешних, объективных предпосылок «обращения» следует отнести различные события и жизненные ситуации, которые вызывают неудовлетворенность человека его прежним образом жизни, прежней системой ценностей и социальных ориентации. Нередко «обращение» происходит под влиянием проповеди авторитетного  лидера, умело использующего средства психологического воздействия. Не следует забывать, что одно и то же внешнее событие может быть по-разному воспринято различными людьми и вызвать у них различные изменения мировоззренческих ориентации.
Возникновению мистического «обращения» предшествует психологический кризис личности, ее внутренняя неудовлетворенность собой, своей жизнью, системой ценностных ориентации и установок.
В нашем обществе существует много форм преодоления подобных конфликтов помимо обращения к мистики. Однако в данных случаях совокупность внешних и внутренних обстоятельств привела людей к мистике.
Итак, внутренняя психологическая предпосылка мистического «обращения» — духовный конфликт личности, утратившей прежние ценностные ориентации и ищущей новые ориентиры в сфере мировоззрения и морали. Находясь в состоянии неудовлетворенности собой и окружающим миром, такая личность обращается к мнимому мистицизму. Вера в сверхъестественное представляется «новообращенному» его спасительницей в мире «греха», источником его душевного спокойствия. Мистика в подобных случаях выступает как своеобразное «замещение» подлинных нравственных и духовных ценностей, как мнимое решение реальных жизненных конфликтов.
Мистическое «обращение» может происходить в любом возрасте. Но наиболее благоприятным для него возрастом мистики считают юношеский. Действительно, это время, когда человеку свойственно стремиться определить свои мировоззренческие позиции, его интересуют проблемы смысла жизни, основных жизненных ценностей и т.п. Немалую роль в том, что в США и других капиталистических странах зафиксировано относительно большое число мистических «обращений» среди молодых людей, играет их предшествующее воспитание в семье и школе. Мистическое воспитание, как мы выяснили выше, идеологически и психологически подготавливает к активному принятию мистики. Однако вызывает серьезные сомнения правильность зачисления всех этих случаев в разряд «обращений». Ведь нередко принятие мистики молодым человеком, воспитанным в условиях капитализма, означает лишь более или менее сознательное продолжение традиций, сохраняемых в семье, школе и т.п. Многие из подобных «новообращенных» отнюдь не испытывают при этом серьезного жизненного кризиса. Просто их религиозность становится более осознанной, активной. Что касается мистических «обращений», происходящих в нашей стране, то они осуществляются в условиях, когда подавляющее большинство молодых людей воспитывается в безмистической среде. Можно считать, что, как правило, обращение есть пробуждение латентной мистичности. Прежде всего оно затрагивает юношу, выросшего в частично мистической семье, испытавшего эпизодические мистического влияния, но не осознавшего их. Думается, что  в данном случае несколько я недооценил возможность «обращений» молодых людей, выросших в безмистических семьях. Такие случаи в нашей стране, к сожалению, не являются единичными, хотя и не носят массового характера. Не нужно забывать, что новые поколения русских людей, выросшие в послевоенные годы, не всегда осознают тот вред, который наносит мистическое развитию нашего общества и личности. Для многих из них мистика — это нечто экзотическое, яркое, отличающееся от привычного, обыденного. Смешивая вопрос о политической лояльности мистических организаций с оценкой их мировоззренческих функций, не умея разглядеть за внешней красивостью и привлекательностью религиозных обрядов их антинаучное идейное содержание, такие люди иногда под воздействием  активистов переходят от мировоззренческого индифферентизма к активной защите мистики, становясь ее последователями. Мистическое «обращения» отдельных юношей и девушек, воспитывавшихся в безмистических семьях, в нашей стране еще имеют место.
СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ
МИСТИЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ
До сих пор в этой главе речь шла о различных аспектах проблемы формирования верующего В сверхъестественное индивида. Но не менее важными для психологии религии являются вопросы, связанные с характеристикой особенностей уже сформировавшейся личности мистического человека. Личность — предмет изучения разных наук, причем у каждой из них — свой аспект исследования, свой подход. В данном случае нас интересует подход к личности, специфичный для социальной психологии, ибо, как уже говорилось в первой главе, психология мистики с точки зрения ее методологии есть отрасль или раздел социальной психологии. Специфика социально-психологического подхода к изучению личности удачно, на наш взгляд, охарактеризована Г.М.Андреевой. Социальная психология «выясняет, каким образом, т.е. прежде всего в каких конкретных группах, личность, с одной стороны, усваивает социальные влияния (через какую из систем ее деятельности) и, с другой стороны, каким образом, в каких конкретных группах она реализует свою социальную сущность (через какие конкретные виды социальной деятельности)». Иначе говоря, социальная психология изучает, с одной стороны, важные аспекты процесса социализации личности, а с другой — социально-психологические проблемы, вытекающие из факта ее социальной деятельности, ее взаимодействия с другими людьми и социальными группами. Очевидно, именно такой подход необходим и для изучения становления и особенностей мистической личности с позиций  психологии мистики. Социально-психологические аспекты формирования мистической личности нами уже рассмотрены. Теперь речь должна идти об изучении тех особенностей мистического человека, в которых реализуется направленность его личности, вытекающая из мистическихь верований.
Направленность личности вообще и мистической личности в частности — очень важная ее характеристика. Она реализуется в ее потребностях, мотивах поведения, социальных установках и ценностных ориентациях. В дальнейшем изложении мы попытаемся исследовать отмеченные выше характеристики направленности личности применительно к верующему. При этом надо учитывать, что психика верующего в сверхъестественное не сводится к ее собственно мистическим компонентам. Поэтому, сосредоточивая внимание на тех аспектах направленности личности, которые непосредственно связаны с ее мистической верой, мы не претендуем на полную и исчерпывающую характеристику всей психической жизни мистического человека. Речь будет идти лишь о тех особенностях, которые специфичны для него, которые отличают его как особый социально-психологический тип личности.
Начнем с вопроса о мистических потребностях. Содержательное определение потребности находим в «Психологическом словаре» (М., 1983): «Потребность — состояние организма, человеческой личности, социальной группы, общества в целом, выражающее зависимость от объективного содержания условий их существования и развития». Если речь идет о потребностях личности, то, исходя из данного определения, они выражают зависимость каждого отдельного индивида от объективных условий его жизни и деятельности. А эти условия, как известно, определяются социальной средой индивида, образом его жизни. Следовательно, потребности личности всегда социальны по своей природе, они формируются и воспроизводятся обществом. Именно с этих общих методологических позиций следует подходить и к пониманию сущности и природы религиозных потребностей.
Во второй главе уже говорилось, что потребность в восполнении практического бессилия людей, т.е. потребность в мистике, свойственная всем досоциалистическим общественным системам, имеет социальную природу. Она реализуется и на уровне личности. Что же собой представляет мистические потребность личности?
Предшествующий анализ  психологии мистике показывает, что на этот вопрос различные ее представители дают в основном три варианта ответа. Теологически ориентированные психологи считают, что мистическая потребность личности, которая реализуется в вере в сверхъестественное, есть результат «встречи с сверхъсуществами», которая произошла в душе человека, а эта встреча, в свою очередь, обусловлена мистериальным творением каждой человеческой души. Субъективистски настроенные психологи исходят из того, что мистическая потребность индивида определяется специфическими особенностями его психики. Наконец, представители биологизаторской тенденции в психологии мистики пытаются объяснить мистическую потребность, исходя из функций человеческого организма, а психоаналитики объявляют ее следствием нереализованных бессознательных влечений и желаний. Уже отмечалось, что все эти варианты ответа на поставленный вопрос неприемлемы для научной психологии мистики, которая подчеркивает социальную природу мистической потребности..
Можно свести мистическую потребность к специфической  форме удовлетворения реальных социальных потребностей людей, которые в силу тех или иных причин не у всех могут быть удовлетворены в немистической, светской форме. К числу таких потребностей она относит потребность в семье, в самоутверждении, в самовыражении, в деятельности и некоторые другие.  Также можно считать, что своеобразие мистических потребностей состоит в том, что они выступают в качестве преобразованных, а точнее, деформированных, обычных, здоровых человеческих потребностей. К числу потребностей, «извращаемых мистических»,  относят познавательные, эстетические потребности, потребность в общении, в самовыражении, в социальной активности.
Несколько иная постановка вопроса можно подчеркнуть, что мистика в специфической форме удовлетворяет некоторые важные социальные потребности людей: в познании мира, в творческой преобразующей деятельности, в общении. Однако выделяют и специфическую мистическую потребность верующих в сверхъестественное, которую определяет как потребность в общении со сверхъестественными силами через периодически возобновляющиеся культовые действия. Мистификация мистических некоторых социальных потребностей,  не означает отсутствия мистических потребности как таковой. Конечно, общение с потусторонним миром — это общение с иллюзиями, взаимодействие с призраками. Казалось бы, на этом основании можно говорить об иллюзорности самой мистической потребности. Но это не так, ибо жизнь в мире грез весьма часто представляется человеку столь же необходимой, как и поддержание его физического существования.
Мистическая потребность принадлежит к числу духовных потребностей личности. Идейной основой мистической потребности является вера в сверхъестественное. Она включает, как известно, веру в существование особых двусторонних отношений между мистическим человеком и сверхъестественными силами, причем эта вера находит свое практическое выражение в культовых действиях. Таким образом, мистическая потребность личности есть прежде всего и в основном ее потребность в отправлении культовых действий, посредством которых осуществляется ее иллюзорное взаимодействие с потусторонним миром. Именно в этом состоит, на наш взгляд, специфика мистической потребности, отделяющая ее от всех иных духовных потребностей человека. Такой подход позволяет понять, почему, создавая необходимые правовые гарантии для удовлетворения мистических потребностей верующих в сверхъестественное, наше государство,  общественность стремятся создать такие социальные условия, при которых мистическая потребность  могла бы постепенно гаснуть и отмирать.
Все сказанное не означает, что мистическая потребность может быть целиком сведена к потребности в отправлении культовых действий. Речь идет лишь о том, что потребность в совершении мистических обрядов,  является специфическим ядром мистических потребности, без которого последняя не существует. В то же время упомянутые выше  исследователи мистики правы в том смысле, что мистика действительно по-своему удовлетворяет и многие немистические потребности людей, в частности мировоззренческие, нравственные, эстетические, познавательные, потребности в общении, в утешении и даже в социальной активности. Одни социальные потребности, например мировоззренческие, нравственные, познавательные, находят специфическое удовлетворение через систему мистических догматов, мифов и норм поведения, пропагандируемых мистическими организациями. Другие — эстетические — удовлетворяются благодаря эстетическим компонентам богослужения. Третьи — потребности в общении, утешении, социальной активности — реализуются в мистической общине. Но во всех этих случаях вера в сверхъестественное является необходимой идейной основой или, по крайней мере, «фоном» удовлетворения здоровых социальных потребностей людей, и это обстоятельство накладывает отпечаток на все духовное развитие верующего, искажая его мировоззрение, затемняя сознание, создавая ложные социальные установки и ориентации.
Из того факта, что мистика в специфической форме удовлетворяет многие немистические потребности людей, вытекает вывод, важный с точки зрения практических задач атеистического воспитания в нашей стране: чем полнее и всестороннее будут удовлетворяться в нашем обществе духовные и психологические потребности самых различных слоев населения, тем меньше возможностей будет у  активистов и служителей культа оказывать влияние на русских людей, тем быстрее будет осуществляться процесс секуляризации советского общества, полного освобождения его граждан от влияния мистики.
Для характеристики мистической потребности личности я буду  пользоваться термином «псевдопотребность», «мнимая потребность», мистическая потребность не принадлежит к числу разумных и здоровых потребностей, способствующих всестороннему развитию личности. Однако сами эти термины не представляются нам удачными. Потребность в культовых действиях, реализующих мистическую веру, отнюдь не является мнимой потребностью. Это вполне реальная потребность личности верующего в сверхъестественное, накладывающая отпечаток на его интересы и жизненные стремления, на все его поведение в обществе.
Важной характеристикой направленности личности являются мотивы ее поведения. Под мотивами современная психология понимает все то, что побуждает деятельность человека. Как говорится в «Психологическом словаре», в роли мотивов могут выступать потребности и интересы, влечения и эмоции, установки и идеалы.
Для выяснения особенностей личности верующего важно исследовать мотивы его мистичности, Последние включают, с одной стороны, мотивы мистической веры личности (т.е. факторы, которые, с точки зрения данной личности, делают ее веру необходимой) и, с другой стороны, мотивы культового поведения, т.е. посещения и вступления в мистические общества, организации. Между этими моментами мотивации мистичности, несомненно, существует тесная связь, но они не тождественны.
Если речь идет о мотивах, по которым данный индивид стал верующим, то далеко не всякий мистический человек их осознает и может выразить. Нередки случаи самообмана, когда верующий в силу ряда обстоятельств не видит или не хочет видеть реальных причин, обусловивших его приход к мистике, объясняет его, исходя из ложных предпосылок, источником которых является мистическое учение. Выше, анализируя проблему «обращения», мы приводили примеры, когда становление своей мистичности многие верующие объясняли сверхъестественным вмешательством, обретением. В то же время среди современных верующих в сверхъестественное, особенно живущих в условиях социализма, становится все больше тех, кто пытается доказать необходимость и благотворность мистической веры причинами, лежащими вне мистики. Это, бесспорно, один из показателей ослабления мистичности, утраты многими современными последователями мистики нерефлексивной, слепой мистической веры.
Социальная направленность личности реализуется и в ее социальных установках и ценностных ориентациях. Понятие установки существует и в общей и в социальной психологии. В общей психологии оно наиболее полно и глубоко разработано грузинским психологом Д.Н.Узнадзе и его учениками и последователями. Что касается социальных установок, т.е. предрасположенности личности к определенной оценке тех или иных социальных явлений и готовности к действиям, вытекающим из этой оценки, то первоначально традиция их исследования сложилась в зарубежной социальной психологии. В англоязычной социальной психологии социальные установки обычно обозначаются термином «аттитюд» (attitude), который нередко употребляется без перевода и в нашей литературе. При этом аттитюд рассматривается как сложная социальная структура, состоящая из трех компонентов: когнитивного (осознание объекта социальной установки), аффективного (эмоциональная оценка объекта) и поведенческого, или конативного (поведение по отношению к данному объекту). Хотя в послевоенное время за рубежом были проведены многочисленные эмпирические исследования аттитюдов, многие теоретические проблемы их осмысления остались открытыми. В частности, было неясно, каково соотношение указанных трех компонентов аттитюдов, почему реальное поведение индивида далеко не всегда соответствует его социальной установке, выраженной в вербальной (словесной) форме. К тому же аттитюды в зарубежной социальной психологии изучаются лишь на уровне микросреды личности при полном игнорировании общих социальных условий ее деятельности.
Как правильно отмечают О.И.Зотова и М.И.Бобнева, длительное время отсутствовала связь между общепсихологическим понятием «установка» и соответствующими понятиями социальной психологии, в том числе аттитюдом, ценностной ориентацией.
Плодотворная попытка преодолеть этот разрыв предпринята ленинградским ученым В.А.Ядовым, разработавшим концепцию «диспозиционной регуляции социального поведения личности». В.А.Ядов попытался представить систему внутренних регуляторов социального поведения личности (установок, социальных установок и ценностных ориентаций) как единую и в то же время многоуровневую, иерархически организованную систему ее «диспозиций» (предрасположенностей) к определенному поведению. Эта система включает:
1. Низший уровень — элементарные фиксированные установки, формирующиеся на основе витальных потребностей и в простейших случаях (ситуациях). Именно эти установки и изучались прежде всего школой Д.Н.Узнадзе.
2. Второй уровень — социальные фиксированные установки. Они образуются на базе оценки отдельных социальных ситуаций и объектов (или их свойств) и содержат эмоциональный оценочный, когнитивный (рассудочный) и поведенческий компоненты.
3. «Следующий диспозиционный уровень — общая направленность интересов личности в ту или иную сферу социальной активности, или базовые социальные установки». Эти установки фиксируются на основе более сложных социальных потребностей приобщения к определенной сфере деятельности и включения в эту сферу как доминирующую среди других. Базовые социальные установки, ориентирующие личность на активное участие в определенной системе деятельности, более устойчивы и более важны для поведения личности, чем установки на отдельные социальные объекты или ситуации.
4. «Высший уровень диспозиционной иерархии образует система ценностных ориентаций на цели жизнедеятельности и средства достижения этих целей, детерминированные общими социальными условиями жизни данного индивида».
Ценность концепции В.А.Ядова состоит не только в том, что она преодолевает разрыв между общепсихологической концепцией установки и социально-психологическими понятиями социальной установки и ценностных ориентации, но, прежде всего, в том, что она представляет собой попытку понять систему внутренних (психических) регуляторов поведения личности как нечто целостное, единое, и в то же время имеющее сложную многоуровневую иерархию, гибко реагирующую как на потребности индивида, так и на те объективные условия, в которых он находится и действует.
Мы подробно остановились на проблемах регуляции и направленности поведения личности в социальной психологии, т.к. правильное решение этих проблем предопределяет и подход к изучению социальных установок и ценностных ориентации верующего индивида.
Говоря об особенностях социальной направленности мистической личности, вытекающих из ее веры в сверхъестественное, следует иметь в виду диспозиционные образования трех высших уровней, т.е. социальные установки по отношению к отдельным объектам и социальным ситуациям, базовые социальные установки, ориентирующие верующего на активное участие в мистическом культе и деятельности общины, и, наконец, ценностные ориентации мистического человека, определяющие его мировоззрение и общую линию поведения в обществе.
В исследованиях социальных установок верующих с сверхъестественное, проведенных в нашей стране, социальные установки по отношению к отдельным объектам и социальным ситуациям не отделялись от базовых социальных установок, поэтому различение этих двух уровней регуляции социального поведения верующих в настоящее время осуществить весьма трудно. В связи с этим сосредоточим внимание на тех особенностях социальных установок верующих, которые уже зафиксированы советскими социологами и социальными психологами.
Можно отметить, что мистические установки мистического человека играют роль своеобразного фильтра по отношению ко всей поступающей к ним информации. Как можно отметить, члены мистических обществ получают значительную немистическую информацию, но осваивают ее «избирательно», в соответствии со сложившимися социальными установками.
Важную роль в сознании и поведении ряда верующих в сверхъестественное играет и негативная установка к членам академической науки, было выявлено не только наличие или отсутствие в сознании  стереотипа , навязываемого им общиной, но одновременно и наличие или отсутствие негативной установки к академической науке.
Если даже среди верующих в сверхъестественное влияние общины и лидеров не столь эффективно, чтобы сформировать негативную установку по отношению к академической науке у трети членов  общин, то можно с уверенностью сказать, что среди верующих в сверхъестественное людей, у которых отсутствует негативная установка к членам академической науке, гораздо больше.
Эту негативную установку к академической науке и его пропагандистам, к сожалению, усиливают еще встречающиеся в нашей жизни факты неуважения к мистикам, использования в атеистической пропаганде понятий и характеристик, унижающих их достоинство. «Обидно слушать такие слова, что мы „дураки“ и что вам жалко, что мы веруем в сверхъестественное», — заявил в этой связи один из мистиков.
Мистические установки, как правило, свойственны лицам, отличающимся авторитарным и догматическим типом мышления. Весьма любопытны также приведенные в их книге данные, характеризующие соотношение мистических и социально-политических установок американцев.
Наряду с исследованиями социальных установок важную роль в системе характеристик социальной направленности личности играют ее ценностные ориентации.
Не вдаваясь в подробный анализ понятия «ценность», отметим, что в системе  философии и социологии оно обозначает определенный объект, рассматриваемый в его реальном соотношении с общественными интересами и потребностями. В качестве ценности могут выступать любые продукты материального и духовного производства (в том числе идеи, нормы, идеалы), а также те или иные стороны общественных отношений людей, если они рассматриваются с точки зрения их соответствия интересам и потребностям как общества в целом, так и определенной социальной группы.
Личность усваивает систему ценностей, на которые она ориентируется в своей жизни и деятельности, из общества. В условиях, когда в обществе существуют различные системы ценностей, каждый человек в силу ряда субъективных и главным образом объективных причин избирает какую-то из существующих альтернативных систем ценностей. Таким образом, ценностные ориентации каждой личности, с одной стороны, являются реальным воплощением ее места в обществе, ее социальных качеств, а с другой — определяют общую «стратегическую» линию ее поведения, ее перспективные жизненные планы и решения.
Мистицизм прививает верующим в сверхъестественное специфическую систему ценностных ориентации, которая характеризуется тем, что в ней главную роль играют идеи и нормы, вытекающие из веры в существование сверхъестественного мира. Земное подчиняется неземному, естественное — сверхъестественному. Устанавливается такая субординация ценностей, при которой все реальные ценности, вытекающие из запросов и потребностей человека на земле, рассматриваются как второстепенные. Первое, главенствующее место в иерархии ценностей, пропагандируемых религией, занимают ценности иллюзорные, вымышленные, вытекающие из веры в сверхъестественное.
Ценностные ориентации мистических людей направлены прежде всего на главные ценности, учением, — НЛО, инопланетян, приведений т.п. По данным исследований, значительная часть уфологов считает главной целью своей жизни — и, соответственно, главной ценностью — осуществление контакта с высшим разумом. Земная жизнь, по их мнению, не имеет самостоятельной ценности, а является лишь преддверием подлинной, потусторонней жизни.
Таким образом, процесс секуляризации сознания и поведения верующих в сверхъестественное в нашем обществе проявляется, в частности, и в том, что односторонние ориентации верующих на потусторонние ценности свойственны в настоящее время сравнительно небольшой их группе. Большинство же верующих в сверхъестественное, не отказываясь от мистической веры и культовых действий, пытаются использовать саму веру в бога для достижения вполне реальных земных целей. Жизнь оказывается сильнее догматов религиозного вероучения.
Американский социальный психолог М.Рокич попытался выявить связь, существующую между системой ценностных ориентации верующих в США и их социальным поведением. Результаты исследования показали, что у американцев, сознание которых ориентировано прежде всего на «потусторонние» ценности, преобладают консервативные социальные убеждения, с той или иной степенью последовательности реализующиеся в их поведении. Те же из мистических личностей, у которых доминируют «земные» ценности (свобода, счастье, равенство и т.п.), отличаются, как правило, оппозиционной настроенностью к существующему обществу, многие из них активно участвуют в движении за социальные права.
В истории известны случаи (это имеет место и сейчас в некоторых развивающихся странах), когда система ценностных ориентации мистических людей приобретала особую направленность. При этом ценности, связанные с верой в сверхъестественное, не противостояли «земным» ценностям как нечто взаимоисключающее, а реальные социальные интересы определенных классов и групп осознавались участниками того или иного социального движения в превратной форме — как «предначертанная» норма поведения, вытекающая из системы «высших» мистических ценностей. Социальный смысл подобных мистических движений ясен: мистика здесь является идеологической формой, в которой превратно осознаются интересы определенных социальных сил, в том числе и прогрессивных.









ЧАСТЬ 4. МИСТИЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ И ПСИХОПАТОЛОГИЯ.

Клинические концепции

Религиозно-мистические состояния, включающие в себя озарения, пророчества, откровения, видения, экстатические переживания, глоссолалии, известны не одно тысячелетие. Вместе с тем они неод­нозначно понимаются в психиатрии: до сих пор не выяснено, при каких условиях эти состояния являются выражением религиозного опыта, а при каких относятся к психопатологии.
Описывая паранойю, E.Kraepelin отметил, что у больных при ре­лигиозном направлении мыслей под влиянием откровений во сне дело может дойти до бреда пророчества, до представления, что они избран­ники Божий и мессии, причем обнаруживается стремление совер­шать публичные богослужения, приобретать сторонников.
Экстатические переживания, видения небесного блаженства, бред о таинственном соединении с богом, чувственный бред с религиоз­но-мистическим содержанием, часто демономанический, сновидные помрачения сознания с отсутствием или смутностью воспоминаний R, Kraft-Ebing рассматривал в рамках истерического помешательства.
Религиозное помешательство (paranoia religiosa) как отдельную болезненную форму очертил В.П.Сербский. Заболевание чаше встре­чается у людей неуравновешенных, скудоумных, мечтательных, от­личающихся наклонностью к таинственному, чудесному. Началу за­болевания предшествуют экзальтация, чувство просветления, сладострастное возбуждение. В сфере восприятия отмечаются зрительные галлюцинации, на протяжении которых возникают от­верстое небо, лики Христа, святые, Божья матерь; слуховые галлю­цинации о возложении высокой миссии, ложные узнавания. Содер­жанием мышления является религиозный бред о божественном призвании (мужчины — пророки, мессии; женщины — Христовы невесты, Богоматери. Бредовое поведение характеризуется борьбой с бесовским наваждением, нанесением себе тяжелых повреждений. Французские психоневрологи J.M.Charkot, PM.Richetr и P.Janet при изучении гипнотических состояний установили общность сим­птомов истерии и истероэпилепсии с бесоодержимостью, демонома-нией, кликушеством.
Взгляд психиатров на религиозные феномены достаточно широк. Крайняя точка зрения высказана немецким психиатром W.Hellpach. По его мнению, «религиозный элемент почти всегда выступал в ис­тории в болезненной оболочке и распространялся и претерпевал свои решающие превращения всегда на крыльях массовой душевной бо­лезни» 123). Отечественные психиатры в своих оценках не были столь категоричны. С.С.Корсаков, например, подчеркивал, что «религия сама по себе не имеет влияния на душевные заболевания, но религи­озный фанатизм и суеверия служат нередко причинами душевных болезней. Часто под влиянием религиозных суеверий развивается бред одержимости нечистым духом. Между монахинями также встре­чается значительное число душевнобольных, но может быть, это зависит от того, что само поступление в монашество является у неко­торых выражением психической неуравновешенности... принадлеж­ность к некоторым сектам, особенно проникнутым нетерпимостью, изуверством и фанатизмом, а также к таким, в которых религиозный культ соединяется с сильным душевным возбуждением, доходящим до экстаза, способствует к развитию душевных заболеваний». Описывая религиозное помешательство, С.С.Корсаков заметил, что данному расстройству подвержены люди с невропатическим скла­дом, малоумные, склонные к мистицизму с детства. Продромальный период обыкновенно проявляется в симптомах неврастении, период развития болезни выражается в ненормальной оценке, в символиза­ции, в принятии на свой счет различных знамений и отрывочных галлюцинаций.

Бредовой период характеризуется быстрым появлением идей ве­личия, бреда святости, бреда близости к божеству; у женщин встре­чается представление себя Богоматерью, невестой Христа, Магда­линой. Нередко вместе с идеями величия появляются и идеи преследования (враждебные влияния злых духов, иноверцев, анти­христа).
Исследуя типы мировоззрения душевнобольных, K.Jaspers отме­чал, что «путешествия души в потусторонний мир, трансцендентная сверхчувственная география этого мира — все это носит универсаль­ный для всего человечества характер, но только у душевнобольных это выступает в качестве самым наглядным образом подтвержденно­го, живого переживания. Даже в наше время, исследуя психозы, мы сталкиваемся с подобными содержательными элементами в формах, изобилующих поразительными подробностями и отличающихся ин­теллектуальной глубиной».
Взаимоотношениям психиатрии и религии уделялось большое внимание в последних работах Д.Е.Мелехова. Им установлен двоя­кий характер религиозного переживания. С одной стороны, оно мо­жет быть в случае патологии непосредственным отражением симптомов болезни, а с другой — проявлением здоровой личности, и тогда, даже при наличии болезни, вера в бога помогает человеку сопротив­ляться болезненному процессу, приспособиться к нему и компенси­ровать дефекты, внесенные болезнью в его личность.
Установлению взаимосвязей психиатрии и религии во многом способствовали близкие к психиатрии направления — психотера­пия, включая психоанализ, психология религии, нейрофизиология, религиозная философия.


Нейропсихологический контекст.
Феноменология мистического переживания.

Используя обширный материал исторических свидетельств, личных писем, дневников, W.James  установил четыре критерия мистических переживаний:

•    Неизреченность. Невозможность в полной мере выразить сло­вами сущность своего переживания.
•    Интуитивность. Недоступное для трезвого рассудка проник­новение в глубины «истины», выражающееся откровениями, мо­ментами внутреннего просветления, неизмеримо важными для тех, кто его пережил.
•   Кратковременность. Накладывает временные ограничения на мистическое переживание — от получаса до двух часов.
•   Бездеятельность воли. Подчеркивается произвольность погру­жения в мистическое состояние с помощью сосредоточения вни­мания, ритмических телодвижений и т. д. Однако по мере про­движения произвольность волевых актов утрачивается, воля ощущается парализованной, что роднит эти состояния с медиу­мическим трансом.
Указывая на известное сходство мистических состояний с сос­тояниями измененного сознания вследствие наркотического опьянения эфиром или окисью азота, W.James утверждает, что в от­личие от них, мистические переживания всегда оставляют воспо­минания об их сущности и глубокое ощущение их важности. Наря­ду с компонетами, отмеченными W.James, М.Элиаде придает важ­ную роль свету. В работе «Опыты мистического света»  он выделяет следующие типы переживаний:
1) разрушительный, ос­лепляющий свет, примером которого может быть опыт святого Павла по дороге в Дамаск (Деян. 9:3—7);
 2) чрезвычайно интенсивный, сверхъестественный свет, озаряющий материю до самых глубин, но не разрушающий ее;
3) внутренний свет, ощущаемый во всем теле с чувством вознесения ввысь.
Воспользовавшись Примерно той же методикой, что и W.James, американский психолог A.Maslow установил, что мистическое пе­реживание не является абсолютно изолированным феноменом, но имеет аналоги и вобычной, нерелигиозной психической жизни. Исследователя интересовали переживания, причиной которых были влюбленность, услышанная музыка, неожиданно потрясшая кни­га или картина, мгновения творчества. Результаты личных бесед с 80 респондентами и изучения 190 письменных работ помогли опи­сать «идеальный» композитный синдром. Общие во всех ответах моменты «высшего счастья и свершения» автор назвал «пиковы­ми» переживаниями, которым свойственно: 1) восприятие объекта целым, завершенным, в отрыве от его связей, назначений, возмож­ной полезности;
2) абсолютное сосредоточение внимания на объек­те с восприятием мельчайших деталей и отсутствием сепарации зна­чимых и незначимых его компонентов;
3) нарушение ориентировки с утратой ощущения протяженности времени;
 4) положительный эмоциональный фон с признаками удивления, благоговения, сми­рения и подчинения.
Таким образом, как для пиковых переживаний, так и для религи­озных мистических состояний общим являются неболезненные «из­мененные состояния сознания», содержащие по K.Jaspers множество модусов, общим фактором которых является отклонение от нормаль­ной ясности, континуальности и связи с «Я».
Измененное сознание как диспозиционный фактор возникнове­ния религиозных мистических состояний отмечали многие авторы. R.Fisher выделил два взаимно исключающих континуума изменен­ных состояния сознания, генерирующих мистические переживания. Первый — эрготропный — включает в мистические переживания эк­стаз, визуализированные представления, галлюцинации. Второй — тропотропный — способствует расслаблению, пассивности, созер­цательности .
Концепция «бимодального сознания» A.Deikman  предпола­гает существование двух модусов: активного и рецептивного (воспринимающего). мистические техники автор связывает с доми­нированием рецептивного модуса. На основе экспериментов со здо­ровыми испытуемыми он пришел к заключению, что принципиаль­ным моментом в создании мистического опыта является процедура умозрительной медитации, при которой медиативный тренинг ведет к образованию интрапсихических барьеров, направленных против отвлекающих стимулов. По A.Deikman многие явления, описанные в мистических переживаниях, могут быть расценены как последствия частичной дезавтоматизации психических структур, организующих и интерпретирующих перцепционные стимулы.
Эволюционный подход к пониманию мистических явлений при­менил K.Wilber, разделив процесс развития сознания на три стадии:
 1) предперсональную (волшебное и мифическое сознание);
2) персональную (рациональное сознание);
3) трансперсональную (созна­ние божественного присутствия, формирование высших форм психики: совесть, сострадание и т. д.). Каждой из этих стадий соот­ветствует определенный спектр психических расстройств.
В последние десятилетия предпринимались попытки поиска ней­рофизиологических Коррелятов мистических состояний. Исследо­вания, проводимые в момент медитации, выявили на ЭЭГ у испыту­емых гиперсинхронизацию в результате избыточной синаптической бомбардировки серотонином и глютаминовой кислотой, блоки­ровку а-ритма вследствие повышения функциональной активности мозга (напряженное внимание, интенсивная психическая работа), изменение метаболизма дофамина. На основании прове­денных нейрофизиологических исследований M.Persinger выд­винул гипотезу о сходстве изменений в височной доле при эпилеп­сии и при мистическом погружении.
Естественнонаучная интерпретация нейрофизиологических кор­релятов мистических состояний содержится в работах основополож­ников нейротеологии A.Newberg и E.D'Aquili. По их мнению, изме­нения электрической активности, происходящие в лимбической системе, вовсе не говорят о том, что мозг «создает бога», однако он естественным путем создает механизмы, которые делают возможным религиозный опыт. В своих работах они выдвигают гипотезу о том, что в отличие от феноменологии, т. е. изучения путей, которыми ре­лигиозные люди приходят к религиозной вере и практике, нейротеология обнаруживает паттерны, которые являются универсальными и независимыми от культуральных матриц. «Групповые ритуалы, как и индивидуальная религиозность, способствуют вовлечению одних и тех же эмоциональных разрядов, имеющих отношение к эмоциям страха, умиротворения или экстаза. Эти эмоции и этот опыт могут быть вызваны деафферентацией, т. е. ограничением доступа инфор­мации к мозговым структурам».


Мистический опыт и психоз.

Традиционное определение психоза включает в себя:
1) наруше­ние отражения реального мира;
2) несоответствие психической деятельности реальной действительности;
3) длительность, устойчи­вость, тотальность;
4) наличие бреда, помрачения сознания, нару­шения восприятия, памяти, эмоций.
Если скрупулезно следовать дан­ному определению, то окажется, что критерии отражения реальной действительности при оценке религиозно-мистических состояний явно не работают, поскольку в религиозном опыте отсутствует под­лежащий восприятию реальный объект. Кроме того, все феномены, которые присутствуют в измененных состояниях сознания в струк­туре религиозного опыта, встречаются и при психозах. Нередко пе­реживания, кажущиеся патологическими водной культуре, не явля­ются таковыми в другой.
По меткому замечанию C.Tart, «многие примитивные народы, на­пример, считают, что практически каждый нормальный взрослый че­ловек способен входить в транс или может стать одержимым богом, а тот, кто не способен на это, считается психологическим калекой».
Примером попытки совмещения психологического и психиатри­ческого подхода является концепция интерференции мистических и психотических феноменов, выдвинутая D.LukofF. По его мне­нию, следует различать:
1) мистический опыт;
 2) психоз;
 3) мисти­ческий опыт с психотическими явлениями;
4) психоз с мистически­ми явлениями.
 Результатом дальнейших разработок этой проблемы американскими психологами и психиатрами  явилось введение в классификацию DSM-IV нового кода: V62.89 Религиозные и духовные проблемы.
Таким образом, религиозно-мистическое состояние как патоло­гическое явление следует рассматривать лишь в том случае, если оно на правах симптомокомплекса входит в структуру синдрома — сис­тему высшего порядка, определяющуюся не только качеством, но и тяжестью расстройства психической деятельности.



Религиозно-мистический симптомокомплекс
в клинической картине непрогредиентных эндогенных
психических заболеваний

В наших наблюдениях, как правило, развитию психоза предше­ствовала психическая травматизация, включающая в себя широкий спектр средовых воздействий: материально-экономические трудно­сти, потерю работы, разлуку или смерть близких. В поисках «якоря» больные обращались к религии, посещая нередко как традицион­ную церковь, так и различные секты, кабинеты гадалок, магов, эк­страсенсов. На фоне чрезмерных психоэмоциональных нагрузок, обусловленных культовой деятельностью, возникали психотические вспышки в форме «религиозного обращения». Данные состояния характеризовались экзальтацией, иногда тревогой, страхом, сохра­нением и усилением психомоторной активности. Ранее усвоенные религиозные знания переводились в чувственные образы и представ­лялись в виде развернутых последовательных сценоподобных кар­тин или в виде символов, сгущений, вытеснений. На фоне бреда во­ображения наблюдались агрессивные или аутоагрессивные действия.


Религиозно-мистический симлтомокомплекс
в клинической картине экзогенных
психических расстройств

Понятие экзогенно-органических синдромов включает в себя пре­ходящие состояния, отражающие динамику поражения, вызванного воздействием на головной мозг внешних факторов—травм, инфекций, интоксикаций и т. д. Сюда же относятся психические расстройства, связанные с приемом психоактивных веществ. Религиозно-мистичес­кий симптомокомплекс входит в структуру как синдромов с нарушен­ным сознанием (делирий, галлюциноз, сумеречный синдром), так и синдромов с непомраченным сознанием (бредовое шизофреноподоб-ное, психотические маниакальное и депрессивное расстройства).
Несомненно, психопатологическую структуру описанных состояний определяют индуцированные фармакологическими и психологически­ми приемами измененные состояния сознания. Картина при внутримы­шечном введении кетамина характеризовалась экстатическим подъемом настроения, ощущением блаженства, деперсонализацией с изменением схемы тела, дереализацией, повышенным чувством единения с миром, нарушением восприятия времени и пространства. После выхода из со­стояния интоксикации длительное психологическое индуцирование при­вело к отсроченной психотической вспышке, начавшейся острым пара-ноцдом и перешедшей в состояние, напоминавшее онейроид. Содержание переживаний целиком определялось представлениями, почерпнутыми из предшествующего религиозного опыта. Эмоции характеризовались чрез­вычайной интенсивностью, водно и то же время больной испытывал бла­женство и ярость, находился в «другом измерении», внутренним зрением видел служителей зла, испытывал чувство проникновения и абсолютно­го понимания окружающего, разделенного на мир добра и мир зла.



* * *


Итак, главной отличительной чертой религиозно-мистических со­стояний является переживание «непосредственного единения» с бо­гом или иными сверхъестественными силами. Их следует соотно-ситьсдвумя классами явлений. Они могут быть крайним выражением религиозного опыта и тогда становятся объектом изучения психоло­гии религии. С другой стороны, они могут выступать в роли симпто-мокомплекса в рамках различных психопатологических синдромов: психогенных, эндогенно-функциональных, экзогенно-функцио-нальных. В первом случае религиозно-мистические состояния инду­цированы, протекают в условиях измененного состояния сознания, отличаются кратковременностью, после их завершения не наступа­ет нарушений жизнедеятельности и адекватного психологического функционирования. Во втором случае они протекают в условиях как измененного так и неизмененного сознания, например при шизоф­рении, и подчиняются закономерностям клинических проявлений, течения и исхода основного психического расстройства.


 


ДЕПРЕССИИ С РЕЛИГИОЗНОЙ ФАБУЛОЙ БРЕДА

Взаимоотношения естественнонаучного и религиозно-нравствен­ного взглядов на депрессию имеют давнюю историю и традиции. Уже в монастырский период развития психиатрии накапливался опыт, представляющий ценность и для нашего времени. Византийский ре­лигиозный подвижник, автор знаменитого трактата «Лествица, ве­дущая к небесам» Иоанн Лествичник (VI в.) описал «отчаянье» как одно из подстерегающих монаха опасностей. Говоря о двух видах от­чаяния, происходящих от множества грехов и от гордости, он уже в то время различал расстройства духовного и «естественного» про­исхождения. В XIX в. религиозная меланхолия (melancholia religiosa) была описана W.Griesinger и включала в себя состояние ду­шевной подавленности в сочетании с религиозным бредом тяжкого греха, страхом адских наказаний, проклятия богом. Другой фор­мой меланхолии, связанной с религиозными переживаниями, по W.Griesinger, являлась «демономеланхолия», которая возникала на фоне углубляющегося страха и сопровождалась ощущениями при­сутствия бесов в различных частях тела. В последующем термины «религиозная меланхолия», «религиозное помешательство» упоми­налось в руководствах С.С.Корсакова, В.П.Сербского. На имеющие пессимистический характер религиозные переживания об­ращали внимание не только психиатры, но и психологи. Основными характеристиками этих переживаний W.James считал то, что они вме­сто утешения приносят отчаяние, скрытый в них смысл представля­ется ужасным, а воздействующие на больного сверхъестественные силы воспринимаются как враждебные.
К.Шнайдер отметил три особенности психотических депрессий с религиозным бредом:
1) трансформацию ретроспективных припоми­наний минимальных прегрешений в переживание тяжкой вины перед богом и неминуемое ожидание «заслуженного» наказания;
2) появление ранее не свойственной больным педантичной религиозной деятельнос­ти, не приводящей к минованию депрессии и успокоению;
3) утрату религиозной веры при психической анестезии (anaesthesia psychica dolorosa).

Взаимоотношениямпсихопатологии и религии уделялось большое внимание в последних работах Д.Е.Мелехова. В ходе патографичес-кого исследования болезни Н.В.Гоголя, он отмечал: «В религиозных пе­реживаниях Гоголя были, особенно в первых приступах и даже до 1848 года, элементы борьбы с болезнью, сопротивления, молитвенного призывания к помощи Божией и просьб к близким о помощи в борьбе с мятежными мыслями, суевериями, пустыми приметами и малодуш­ными предчувствиями. В дальнейших приступах, и особенно в после­днем, было уже полное господство бреда греховности, самоуничиже­ния, потери веры в возможность прощения... При отказе от пищи и прогрессирующем истощении врачи применяли с лечебной целью пи­явки, кровопускания, мушки, рвотные средства вместо укрепляющего лечения, искусственного питания и т.д.... Духовник советовал бросить все и идти в монастырь, а во время последнего приступа привел Гоголя в ужас угрозами загробной кары, так что Гоголь прервал его словами: «До­вольно! Оставьте! Не могу больше слушать! Слишком страшно! Болезнь и смерть Гоголя — типичный случай, когда врачи еще не умели распоз­навать это заболевание, которое еще не было описано в медицинской литературе, а духовник тоже не знал биологических законов этого за­болевания, толковал его односторонне, духовно-мистически, а не в аспекте «широкого горизонта» человеческой личности, единства в ней биологического, психического и духовного, в их сложных взаи­моотношениях».
В последние годы уделяется большое внимание психотическим депрессиям. В литературе отмечаются присущие им бред и галлюци­нации, чувство вины и ажитация, опасность соверше­ния больным суицида. Однако структура и особенности разви­тия депрессий с бредом религиозно-мистического содержания изучены недостаточно.
Таким образом, к депрессиям с религиозной фабулой бреда отно­сятся психотические состояния, включающие в себя основные при­знаки депрессивного эпизода  (снижение настроения, утрата интересов и удовольствия, снижение энергичности) в сочетании с бредовыми идеями религиозно-мистического содержания, грехов­ности, одержимости, колдовства. Наряду с указанными признака­ми, в структуре этих депрессий могут встречаться беспокойство, ажи­тация, галлюцинации.

Клинические варианты депрессий с религиозной фабулой бреда

В основу клинической типологии депрессий с религиозной фабулой бреда положен традиционный в отечественной психиатрии синдромологический принцип. По своей конструкции они относились к депрессиям 2-й группы по Ю.Л.Нуллеру  или сложным депрессиям по А.С.Тиганову  и характеризовались сочетанием симптомов депрессии с симптомами других психопатологических регистров. Нередко психоз начинался с тревожно-депрессивной сим­птоматики, а затем присоединялись галлюцинаторные, бредовые, сенестопатические, деперсонализационно-дереализационные прояв­ления с постепенным ослаблением признаков депрессии. Эти особенности позволили рассматривать депрессии с религиозной фа­булой бреда в рамках депрессивно-параноидных, меланхолико-парафренных, депрессивно-дереализационных, тревожно-депрес­сивных и депрессивно-ипохондрических синдромов.
Депрессивно-параноидный синдром. Характеризуется депрессив­но-тревожным аффектом с бредовыми идеями греховности, осужде­ния, наказания. На фоне выраженных астенодепрессивных прояв­лений с ощущениями соматического неблагополучия возникают выраженные проявления чувственного бреда. Окружающее начина­ет восприниматься измененным, возникают страх, неотчетливые представления о надвигающейся катастрофе (бредовое восприятие). В кошмарных сновидениях видятся покойники, люди в черном («слу­ги сатаны»), смерть («силуэт в белом балахоне с косой наперевес»), фобы. Например, больной казалось, что с нее хотят сорвать натель­ный крест («проснулась вся в холодном поту»). Возникают навязчи­вые представления об умерших родственниках. Формирующаяся бредовая фабула постепенно принимает Генерализованный харак-гер: больные считают себя грешниками, падшими, опозорившими человеческий род. В церкви во взглядах прихожан, священников и Цаже в ликах святых на иконах они улавливают осуждающие наме­ки (бред особого значения). В бредовых построениях сочетаются самые современные и архаические представления: «по заданию дьяво­ла устанавливаются жучки, видеокамеры, считывается информация с домашнего компьютера». Ложные узнавания в виде симптома от­рицательного двойника имеют характер непосредственной угрозы: «дочь — дьявол в образе дракона, хочет замуровать в квартире, ли­шить еды и питья», «муж — дьявол, хочет убить». Предчувствия неминуемой жуткой развязки отражает бред инсценировки («все под­строено: нечистая сила вселилась в сестер, санитаров, врачей, хотят убить, задушить, покалечить, сбросить в бездну»).
Синдром Кандинского — Клерамбо представлен слуховыми, зри­тельными, обонятельными псевдогаллюцинациями, сочетающими­ся с идеями воздействия. Пациенты ощущают могильный запах, слы­шат голоса, как осуждающие, так и контрастные по содержанию («одни ругательные, другие божьи»). Ощущения внушения, воздей­ствия, чтения мыслей на расстоянии интерпретируются в рамках ос­новной фабулы. Осуждая себя за самые незначительные сточки зре­ния общепринятых норм проступки, больные часто и неистово, нередко по ночам, молятся, отказываются от мясной пищи, окроп­ляют жилище святой водой, каются, исповедуются. Представления о собственной греховности усугубляет отсутствие облегчения.
Меланхолико-парафренный синдром. Клиническая картина ха­рактеризуется глубокими нарушениями интеграции психических процессов, расстройством осознания собственного опыта личности, нарушением аутоидентификации.
Меланхолическая парафрения является одним из звеньев в раз­витии депрессивного приступа, в котором ей предшествовали нераз­вернутые астенический, анксиозный, деперсонализационно-дереа-лизационный, галлюцинаторно-параноидный синдромы, которые сочетались и сменяли друг друга. Бредовая фабула содержала идеи мессианства, волшебных полномочий, перевоплощения, одержимо­сти. Наравне с бредом воображения, в механизмы бредообразования включались интерпретативные и чувственные компоненты. Наблю­дались отмеченные ранее Б.В.Соколовой лабильность аффекта и его несоответствие бредовой фабуле (бред величия при депрессии). Например, тягостное чувство индивидуальной вины трансформиро­валось в комплекс мессианства: больные осознавали себя избран­никами бога, святыми, призванными привести человечество к пока­янию, предотвратить всемирную катастрофу.
Нигилистический вариант бред Котара с отрицанием наличия у себя ряда органов, утверждениями об их гниении и распаде услож­нялся конгруэнтными бреду галлюцинаторными голосами, «исходя­щими из ада» и обвиняющими в грехе.
Бредовая деперсонализация содержала религиозно-мистический компонент с присоединением бреда одержимости и бреда аутометамор-фозы с переживаниями деформации скелета, появления шерсти, рогов, когтей, хвоста. Бредовое поведение характеризовалось психомоторным возбуждением, суицидальными намерениями и действиями. На высо­те острого эндогенного психоза отмечались отдельные онейроидно-кататонические включения в виде калейдоскопически сменяющих друг друга фантастических представлений, иллюзорных восприятий, гал­люцинаций, которые объединял эсхатологический характер пережива­ний. Больным представлялось, что они находятся в небесных сферах, где идет война идей с преобладанием темных сил из армии сатаны.
Депрессивно-деперсонализационный синдром. В отличие от преды­дущего, приданном клиническом варианте деперсонализационные переживания не выходят за пределы возможностей данной личности и ограничиваются утратой чувства любви к близким в сочетании с тревогой, ощущением призрачности окружающего мира. В ос­нове переживаний лежит интенсивное, значительно более выражен­ное, чем при других клинических вариантах, осознание вины за со­вершенные прегрешения в прошлом и настоящем («вела распутный образ жизни, ублажала свою плоть, мало чтила слово божье, надо было оставаться девой»). Невозможность чувствовать и невозможность переживать, формирующие по R.Tolle  ядро меланхолии, приводили к убеждению, что бог отвернулся, не хочет слышать ни молитв, ни покаяний. Особенно тяжело переносились пустота, утра­та чувства времени, исчезновение прежних чувств к близким, особенно детям («сын приходит, а я как каменная»). Фрагментарные идеи овладения, колдовства, порчи имеют характер бредовых интерпрета­ций. Отмечалась высокая суицидальная настроенность.
Тревожно-депрессивный синдром. Характерные для тревожных деп­рессий отчаянье, предчувствия катастрофы приобретают эсхатологи­ческий оттенок. Стержнем тревожных переживаний является страх смерти без покаяния. В отдельных случаях чувство надвигающейся опасности с уверенностью в том, что «расплата за грехи неотвратима», сочетается с учащенным сердцебиением, удушьем, чувством диском­форта в грудной клетке. Больные заламывают руки, падают на коле­ни, читают вслух молитвы, хватают окружающих за руки, мечутся, зовут бога, называют себя великими грешниками, говорят, что погу­били себя, всех родственников. На высоте тревоги возникают конгру­энтные аффекту голоса, обвиняющие в предательстве, отсутствии веры. Возникала напряженная потребность в совершении суицида.
Депрессивно-ипохондрический синдром. Выражается нерезким тре­вожно-тоскливым аффектом. Преобладают жалобы на общее нездо­ровье, плохое физическое самочувствие, головокружения, головные боли. Наряду с этим отмечаются жгучие, стреляющие, пульсирующие боли в пояснице, солнечном сплетении, половых органах. Постоян­ные ощущения соматического неблагополучия приводят к мрачным догадкам о сверхъестественной природе заболевания, не исключая колдовство и порчу. Нередко эти догадки имеют индуцированный ха­рактер, а идеи колдовства обусловлены суеверием и являются сверх­ценными. Больные не обращаются в медицинские учреждения, пред­почитая помощь «целителей», «экстрасенсов» и т. д. Некоторые из них отправляются к святым местам, ищут целебные источники, пьют свя­тую воду.
Динамика, тяжесть, коморбидность депрессий с религиозной фа­булой бреда определялись как гомономными, так и гетерономными (нозология, статус, течение) факторами и были различными при пси­хических расстройствах шизофренического, аффективного и орга­нического спектра.
Параноидная шизофрения с приступообразно-прогредиентным тече­нием. Преморбидный личностный склад характеризуется наличием ас­тенических и шизоидных черт характера. В инициальном периоде за­болевания отмечались стертые субдепрессии, снижение психической активности, непсихотические ипохондрические проявления. Первые приступы характеризовались полиморфизмом. Приступы, включаю­щие в себя депрессии с бредом религиозно-мистического содержания, развивались аутохтонно, в рамках острого параноида и синдрома Кан­динского — Клерамбо через 5-10 лет после первой манифестации (в среднем — четвертый приступ). В последующем психотические ре­лигиозные переживания дезактуализировались, быстро нарастала де-фицитарная симптоматика с социальной дезадаптацией.
Шизоаффективное расстройство, депрессивный тип. Преобладают больные с астеническим и шизоидным преморбидным личностным складом. Длительность заболевания в среднем 7,5 лет. Депрессии с религиозным бредом чаще выявлялись на втором-пятом приступах в рамках аффектдоминантной формы шизоаффективного психоза с преобладанием как бреда восприятия, так и наглядно-образного бре­да воображения. В возникновении болезни определенную роль играли перенесенные ранее заболевания или иные экзогенные вредности (хро­нические заболевания внутренних органов, нейроинфекции, травмы головы, онкологические заболевания), а также психогении, связан­ные с семейными обстоятельствами: разводом супругов, смертью близ­ких и т. п.  Определенную роль здесь играли и чрезмерные пси­хофизические нагрузки, связанные с отправлением религиозных культов: длительные молитвы в ночное время, изменение режима пи­тания, а также экстрасенсорные воздействия.
Все эти вредности меняли реактивность организма, снижали его адап­тационные возможности. Картина приступов, в структуре которых при­сутствовали депрессии с религиозной фабулой бреда, отличалась слож­ностью, развернутостью, последовательным включением регистров дезинтегрированной психики, начиная с астеноневротических и аф­фективных и заканчивая кататоно-онейроидными. В стадии ремиссии личность больных оставалась сохранной, а появляющиеся иногда лег­кие астенические изменения не препятствовали социальной адаптации.
Острое полиморфное психотическое расстройство без симптомов ши­зофрении. Возникало у пациентов с доминированием астенического и истерического психического склада непосредственно после стрессо­вых воздействий, связанных с неожиданной потерей источника средств к существованию, разводом, смертью близких. В поисках об­легчения больные обращались к экстрасенсам, магам, эзотерической литературе, совершали медитации с визуализацией представлений, со­средоточивались на идеях кармы, переселения душ. Переход от не­психотических отрицательно окрашенных переживаний к психозу занимал не более двух недель. Клиническая картинд острого периода характеризовалась эмоциональным смятением, тревогой, кратковре­менными бредовыми вспышками религиозного содержания, обмана­ми восприятия. Депрессивный аффект, отражающий психотравми-рующую ситуацию, не отвечал критериям депрессивных (F32.) эпизодов. Выздоровление наступало через 2-3 месяца, в течение трехлетнего катамнестического наблюдения психотической симпто­матики и нарушений социальной адаптации не отмечалось.
Депрессивно-бредовое расстройство с конгруэнтным аффекту бре­дом. Заболевание возникало у пациентов с преобладанием в доболез-ненном периоде астенических и циклоидных черт личности, его про­должительность в среднем составляла 7 лет, а длительность фаз — 3—4 месяца. Картина манифестных фаз характеризовалась эндоген­ными депрессиями с доминированием деперсонализационно-дереа-лизационных и анестетических синдромов. Депрессии с религиоз­ной фабулой бреда чаще выявлялись на 1—2-й фазе (5 наблюдений) в рамках биполярного психоза с преобладанием депрессий. Основ­ным их клиническим выражением являлось тяжелое переживание собственного греха перед богом с последующей неминуемой распла­той. По ослаблении депрессивной симптоматики отмечались выра­женные признаки астенизации.
Органические психотические депрессивные расстройства. Протарги-рованные депрессивно-параноидные состояния в рамках сосудистых поражений головного мозга развивались на фоне постепенно прогрес­сирующего психоорганического синдрома. Астенодепрессивная и деп­рессивно-ипохондрическая симптоматика сочеталась с идеями ущерба, супружеской неверности, парарелигиозными представлениями о кол­довстве, наведенной порче, присутствии в квартире нечистой силы. Бредовое поведение характеризовалось поисками защиты у служите­лей культа, окроплением жилища «святой водой». Идеи малоценное™ и вины, как правило, не выявлялись; вместо них возникало чувство жалости к себе, зависти к окружающим.
У больных с эпилепсией депрессивные психозы с религиозной фа­булой бреда развивались после длительного, не менее 7-10 лет, отсут­ствия эпилептических припадков и характеризовались сменой аффек­тивных расстройств с пониженным настроением галлюцинаторной парафренией с появлением мегаломанических идей религиозно-мис­тического содержания.

Итак, характерной чертой депрессий с религиозной фабулой бреда является то, что общие, постоянные, независимые от влияния эпохи и окружающей среды признаки: подавленность, сниженная самооценка, мрачное, пессимистическое видение будущего и т. д. — окрашены патологическими религиозными переживаниями. Их экстремальный харак­тер, в свою очередь, утяжеляет течение депрессивного психоза. Так, психическая боль, подавленность, пониженная самооценка, чувство вины трансформируются в идею личного греха перед богом, а в далеко зашедших случаях — в наглядно-образные «космические» пе­реживания конца света, «заката богов», грандиозного переворота, ви­новником которого является сам больной.
Полученные данные позволяют высказать некоторые общие соображения о близости депрессий с религиозной фабулой бреда к острым эндогенным психозам. Такие их структурно-динамические харак­теристики , как приступообразный тип течения, лабильность структуры приступов, многообразие синдромов, во многом определяют интенсив­ность и глубину патологических религиозных переживаний, степень актуализации бредовой фабулы на различных стадиях психоза.
Спорной и недостаточно изученной является роль этиологических факторов в возникновении депрессий с религиозным бредом. Здесь зас­луживает внимания замечание ТФ.Пападопулоса о том, что сдвиг деп­рессивного бреда в сторону парафрении обусловлен не только и не столько глубиной депрессии, сколько возрастом, культурными особенностями и личностным опосредованием. Нами установлено, что развертыванию приступов шизоаффективного психоза и, особенно, острых полиморф­ных психотических расстройств непосредственно предшествовали пси­хогении, реакции личности на соматические заболевания, а также чрез­мерные или нетрадиционные культовые воздействия («культовая травма»). Во многих проявлениях психозы, непосредственно связанные с культо­вой травмой, были похожи на описанные МSinger и R.Ofshe  реактивные шизоаффективно-подобные психозы.
Таким образом, депрессии с религиозной фабулой бреда, не претен­дуя на роль специфического симптомокомплекса и тем более отдельной нозологической единицы, являются психопатологическим образовани­ем, требующим особого внимания и терапевтического подхода.



КУЛЬТОВАЯ ТРАВМА
 (психиатрические аспекты деструктивных культов)

Актуальность проблем, связанных с культовой травмой, возросла в нашей стране в последние десятилетия. Обусловлено это тем, что на фоне стрессовых воздействий, вызванных экономической неста­бильностью, ломкой жизненного стереотипа, сформировавшегося в годы советской власти, многие люди стали искать утешения в по­тустороннем. Приход в религию осуществлялся без предшествую­щего религиозного опыта, семейных и общественных традиций, ре­лигиозного образования. В конце 80-х — начале 90-х гг. XX в. нашествие зарубежных проповедников, появление массы религиоз­ных сект и так называемых христианских институтов, где под видом изучения Библии проводилось обучение эзотерическим доктринам с привлечением биоэнергетических, экстрасенсорных и экстремаль­ных психотерапевтических практик, оказалось небезопасным для психического здоровья адептов. Врачи встретились с новыми вида­ми патологии, появилось понятие «культоваятравма», под которой понимают комплекс воздействий, используемый в деструктивных культах и направленный на изменение сознания индивида.

Появлению расстройств, связанных с понятием «культовая трав­ма», способствовала не только квазирелигиозная интервенция. В годы общественного кризиса ревизии подвергается все, в том числе и ес­тественнонаучная картина мира, которая, казалось бы, была прочно усвоена населением за годы советской власти. Страх и тревога, ох­ватившие массы, порождали, с одной стороны, стремление к подчи­нению, поиску сильного лидера, «железной руки», с другой — сни­жение силы собственного мышления, критики, интеллектуального внутреннего диалога. Это способствовало переходу к не со­гласующимся с логикой и опытом формам интеллектуальной дея­тельности. Одной из этих форм является магическое мышление, при котором мыслям, словам и действиям приписывается сила, например, возможность вызывать или предотвращать какие-либо события.
Разумеется, феномен магического мышления наблюдается не только у нас, и в других странах существует значительное число людей, верящих гадалкам, астрологам — явление, названное Т.Б.Дмитриевой «десантом средневековья в конец XX века».
Однако именно в нашей стране, совпав с кризисом, этот феномен возник неожиданно, непредсказуемо, провоцируя индуцированные психические расстройства и нарушения поведения. Немало способ­ствовали этому показ в визуальных СМИ нагнетающих страх убийств, катастроф, пыток, популяризация астрологии, мистициз­ма, представлений о колдовстве. В результате формировался маги­ческий вариант кризиса идентичности, когда личность под давлени­ем духовных и социальных проблем погружалась в оккультные представления и мистические переживания.


Тоталитарный культ

Социальные, психологические и психиатрические аспекты тоталитарных культов обсуждаются не только в России, но и во всех раз­витых странах. Существенный рост их количества и влияния оказывает губительное воздействие как на адептов, так и на общество в целом. Особенно очевидным это стало в 1978 г., когда в США 900 членов секты «Народный Храм» покончили жизнь самоубийством во время культового ритуала. Непреодоленная коллизия между по­ложением «Всеобщей Декларации прав человека» о свободе совести и вредными последствиями деятельности тоталитарных религиозных течений порождает все новые и новые проблемы, включая терроризм.
История религии располагает многочисленными сведениями о возникновении различных религиозных движений. Как указывал выдающийся русский социолог Питирим Сорокин, на протяже­нии тысячелетий и столетий одни религиозные коллективы исчеза­ют, другие — появляются, причем эти процессы совершаются, по­добно политическим перегруппировкам, скачками; смена периодов религиозного движения и застоя связана с изменением социального уклада населения и служит симптомом этого изменения. От прочих религиозных движений тоталитарный культ отличается специфичес­кими чертами:
•   является группой или движением;
•   демонстрирует чрезмерную преданность какой-либо личнос­ти, идее, вещи;
•    использует реформирующую мышление программу, чтобы убеждать, контролировать и подготавливать к жизни в кол­лективе членов (т. е. интегрировать их в групповую уникаль­ную модель отношений, верований, ценностей и практики);
•    систематически стимулирует состояние психологической зависимости у членов;
•    эксплуатирует членов для достижения успехов в целях лидеров;
•    причиняет психологический вред членам, их семьям и обще­ству.

Разумеется, отмеченные признаки присутствуют не только в рели­гиозных, но и в политических, военизированных, финансовых груп­пах. Однако существенным признаком именно деструктивного рели­гиозного культа является грубое, бесконтрольное применение манипуляций, направленных на вызывание измененных состояний сознания и связанного с ними феномена гипервнушаемости.
По A.M.Ludwig, гипервнушаемость параллельно с ухудшением способностей к критическому мышлению приводит к ослаблению дифференцировки субъективного восприятия и объективной реаль­ности. В силу этого появляется тревога и формируется компен­саторная потребность в поиске постоянной поддержки или руковод­ства. Возрастает доверие к внушениям гипнотизера, шамана, лидера, религиозного целителя, проповедника или психотерапевта, которые представляются всемогущими, авторитетными фигурами. Ослабле­ние самоидентификации формирует склонность идентифицировать­ся с авторитетной фигурой, чьи желания или указания воспринима­ются как собственные.



Манипуляции, используемые в тоталитарных культах

Культовые манипуляции, приводящие к изменениям в системе мышления, были впервые описаны R.Lifton. Они основаны на естественных потребностях человека быть связанными с другими людьми, принадлежать к какой-либо социальной среде (группе), получать социальное вознаграждение.
К культовым манипуляциям относятся:
•    Контроль окружающей обстановки и доступа информации. Со­здание условий, при которых невозможен или крайне ограни­чен доступ информации, противоречащей установкам группы или ее лидера.
•    мистическое манипулирование. Внушение цели группы как единственно правильной. Окружение лидера мистической аурой морального превосходства и суперчеловеческих качеств.
•    Внушение абсолютной покорности требованиям лидера и его по­мощников.
•    Индоктринация вины. Индуцирование чувства вины за неус­тупчивость и сопротивление. Требование исповеди как средства очищения и признания собственных прегрешений перед груп­пой и ее лидером.
•    «Священная наука». Принятие основных догм группы как един­ственно верных, не поддающихся никакому критическому ана­лизу истин. Догмы при обучении группы даются в виде утверж­дений. Вопросы и критика игнорируются как явления ненуж­ные, сомнительные, греховные.
•    «Заряженный язык». Использование специально созданного мало­понятного жаргона, приписывание общепринятым понятиям но­вых значений. Приписывание новых значений таким эмоци­онально нагруженным словам, как «мать», «отец», «сестра»,«брат», способствует отделению индивидов от их естественных семей.
•   Доминирование доктрины. Согласно этому, доктрина создается для того, чтобы зачеркнуть весь прошлый познавательный опыт. Учения и цели группы более важны, чем личное благополучие индивида, от членов требуется жертвовать собой.
•    Разделение существования. Проводится резкое разграничение между теми, кто будет спасен, и теми, кто будет проклят. Правом на существование пользуются лишь те, кто целиком разделяет цели группы и во всем подчиняются лидеру.

Создаваемая путем контроля мышления изоляция приводит к зави­симости, формированию у индивида чувства уязвимости и беспомощ­ности. Кроме описанных R.Lifton, в деструктивных культах использу­ются и другие техники. Наиболее экстремальные из них, включающие технологии «останавливающего мышления», постоянно­го медитирования, монотонного пения и повторяющихся действий, бес­контрольного навязывания непривычных ритуалов и визуализирован­ных представлений, индуцируют состояния повышенной внушаемости.
Для правильного понимания патогенеза культовой травмы следует отметить, что не всегда и не во всех случаях индуцирование изменен­ных состояний сознания приводит к возникновению психического расстройства. Многочисленные случаи выздоровления или улучше­ния при лечении истерического невроза или психосоматических забо­леваний строятся на преимуществах внушаемости, склонности к эмо­циональному катарсису. Известны примеры внезапного озарения, творческого инсайта, возникающих во сне, в состоянии транса, пас­сивной медитации. Если предположить, что суггестивные методы вы­зывают изменения биохимической анатомии, сходные с воздействи­ем психотропных препаратов, становится понятным, почему одно и то же воздействие у одних людей вызывает улучшение, а у других — серь­езную патологию психики. Как известно, любой сильнодействующий препарат в одних дозах улучшает состояние организма, а в других при­водит к летальному исходу. Также и воздействия на психику, приводя­щие к возникновению измененных состояний сознания, могут в од­них случаях приводить к исцелению, в других — оставаться без последствий, в третьих — вызывать серьезные нарушения, вплоть до психотических. Однако если психиатр, назначая психотропное сред­ство, учитывает его химическую основу, особенности фармакодина-мики, рекомендуемые дозы, перечень побочных явлений, психотера­певт исходит из многовекового эмпирического опыта, то культовый лидер действует грубо, бесконтрольно, не учитывая последствий.
Одним из наиболее ярких примеров грубого деструктивного воз­действия на психику является деятельность лидеров секты «Белое брат­ство». Возникнув в Киеве в начале 1990-х гг. секта быстро распро­странилась по Украине, Белоруссии, России. Как и в большинстве современных сект, ее догматы представляли собой эклектическую смесь из йоги, буддизма, теософии, антропософии, христианских ере­сей. Особое место в «учении» занимал обрисованный в ярких деталях конец света с детально разработанной культовой практикой. Наиболь­шую опасность для физического и психического здоровья представ­ляла тема жертвоприношения. Согласно доктрине, вслед за Страш­ным судом должен наступить золотой век, куда попадут 140 000 юсмалиан (так называли себя адепты). В руководстве секты стояли Кривоногое и Цвигун, которая, по-видимому, переживала религиоз­но-мистические состояния (видела живого бога). Неофиты набира­лись, главным образом, среди молодежи 15—19 лет. Первоначально лидеры появлялись в секциях восточных единоборств, йоги, а затем устремились в средние школы, где рассказывали детям о грядущем
Страшном суде и прочих ужасах. Желающих тут же крестили, выводя по одному в коридор. Сам обряд крещения заключался в том, что один из «старших братьев» секты прикладывал руку колбу крестимого, что-то вещал, непрерывно глядя тому в глаза, затем совершал руками пас­сы вдоль его позвоночника и окроплял водой из фляжки. По мнению специалистов, руководство «Белого Братства» апробировало на своих приверженцах методы насильственного управления психикой и пове­дением, психофизической обработки, изощренных методов гипноти­ческого внушения. Культовое воздействие осуществлялось также пу­тем прослушивания аудиокассет с проповедями. Родителями и бывшими адептами, покинувшими «Белое Братство», отмечалось ис­пользование наркотических веществ. Согласно мнению специалис­тов, обследовавших адептов, у них подавлялась индивидуальность, снижалась критическая способность, нарушались дифференцирова­ние эмоций, пластичность движений, активность и способность со­противляться стрессам. В ноябре 1993 г. в Киеве едва не состоялось массовое самоубийство «белых братьев». Планировалось кровавое шоу, знаменующее начало Страшного суда с вознесением Цвигуи, назвав­шей себя Мария Дэви Христос. Кульминацией стал приход 10 ноября 1993 г. 25 сектантов в Софийский собор в Киеве. Усилиями правоох­ранительных органов страшные события удалось предотвратить.
Какие бы методы ни применялись в деструктивных культах, все они формируют психическую зависимость путем запугивания в случае ос­лушания. В культе сайентологов широко применяются слежка, доносы друг на друга, используются материалы, полученные на предваритель­ном тестировании адептов. Церковь сайентологов, претендуя на абсо­лютное знание о единственно верном пути к спасению и самоусовер­шенствованию, исповедует лютую ненависть к научной психиатрии, навязчиво и агрессивно распространяя в СМИ и среди населения мате­риалы о вреде психиатрии как таковой. Связано это, видимо, с тем, что основатель сайентологии Л. Р.Хаббард был человеком с определенными психическими расстройствами и проходил лечение в психиатрическом отделении морского госпиталя «Оак Кнолл» (США).

Риск возникновения психического расстройства в результате культовой травмы

Предрасположенность к психическим расстройствам в результа­те культовой травмы следует рассматривать во внутриличностном, межличностном и надличностном контекстах.
Внутриличностный контекст. Предрасполагающими факторами психических расстройств являются такие свойства личности, как повышенная внушаемость, ведомость, пассивность, склонность к магическому мышлению. Повышенная внушаемость является пре-ципитирующим (т. е. ускоряющим, подталкивающим) фактором для формирования диссоциативных психических расстройств, особен­но при чрезмерных психофизических нагрузках.
Межличностный контекст. Включает разрыв или ослабление свя­зей с ближайшим окружением (родители, сверстники, соученики и т.д.). Человек, по каким-либо причинам чувствующий себя неадек­ватным в окружающем его обществе («не от мира сего»), не приня­тым из-за своих личностных, психических, физических или дру­гих особенностей, испытывает огромное облегчение среди людей, исповедующих другие (относительно тех, что бытуют в миру) ценно­сти, в среде, где неадекватность и необычность, напротив, расцени­ваются положительно. Поскольку священное в религии противопо­ставляется мирскому, симптомы социальной дезадаптации чаще всего интерпретируются здесь как доказательства избранности.
Надличностный контекст. Включает социокультуральные измене­ния, которые стали происходить в России с конца 1980-х гг. Резкий слом устоявшегося атеистического менталитета homo soveticus при­вел к непривычной для него идеологической дезориентации, пробил брешь в догматически-материалистическом мировозрении, оживил потенциальный интерес к духовным ценностям. Для многих круше­ние старого мировоззрения уже было стрессовым обстоятельством и предпосылкой развития тех расстройств психики, которые предрас­полагают к восприятию неокультовых учений.
Нередко в секту вовлекаются больные с инициальными проявле­ниями шизофрении, стремящиеся преодолеть нарастающее чувство отгороженности. В этих случаях культовые воздействия провоциру­ют и утяжеляют течение заболевания.
В последние десятилетия на психические нарушения, возникающие у адептов, вышедших по каким-либо причинам из деструктив­ных культов, обратили внимание американские психологи — специ­алисты по выходу. В нашей стране этой проблеме посвящен ряд работ. В данном разделе произведена попытка систематизации данных оте­чественных, зарубежных  и собственных ис­следований.
Расстройства поведения, не достигающие уровня психических рас­стройств. К ним относятся изменение интересов к семье, друзьям, работе и учебе, появление новой манеры одеваться. Обращает на себя внимание изменение речи: высказывания производят впечатление заученности, «проигрываемой пластинки». Практикуются частые, без объяснений, уходы из дому, частые телефонные разговоры, дли­тельные чтения или медитация. Изменяется режим питания, нарас­тает агрессивность или безразличие к ближайшим родственникам. Наблюдаются значительные денежные траты, займы, сборы у род­ственников и друзей.
Психосоматические расстройства. У экс-адептов после культовой травмы отмечались инфаркты миокарда, бронхиальная астма, яз­венная болезнь, атакже несколько случаев внезапной смерти. Одна­ко чаще в ответ на психическую травму, обусловленную угрозами наказания за отступление от предписываемых правил поведения, раз­вивались соматоформные вегетативные дисфункции. Расстройства появлялись внезапно, сопровождались вегетативным возбуждени­ем, интенсивной болью во внутренних органах («возникла жгучая боль в сердце, почувствовала, что умираю, страшно, что умру греш­ницей»). В других случаях боли сопровождались выраженным стра­хом за будущее («легла на диван, сильные боли внизу живота воз­никли... как будто матку выворачивает наружу... думаю, что с нами будет... у них  такие связи... заберут деньги, квартиру, всех выгонят на улицу»). В некоторых случаях болевые ощущения быстро проходили и сменялись картинами, похожими на истерические сумеречные состояния.
Атипичные диссоциативные нарушения. Эти расстройства чаще на­блюдались у экс-адептов, практиковавших методы введения себя в транс (длительная медитация с мантрами, подъем энергии кунда-лини). Испытываемые переживания они называли «выходами в бес­сознательное состояние сознания, когда нет ни мыслей, ни чувств». В период пребывания в культовой группе возникающие визуализи­рованные представления, «слышание небесной музыки» адепты счи­тали признаками продвижения в вере. В дальнейшем, в период выхо­да из группы, у них на фоне страха и тревоги отмечались физическая слабость, изнуренность, галлюцинации общего чувства: «правая по­ловина тела в огне — левая холодна, как лед», «потоки воздуха входят в голову и начинают вращаться, двигаться», «во всем теле что-то пол­зает, что-то сводит горло, душит». Многие религии признают тот факт, что длительная сосредоточенность может привести к ряду диссоциа­тивных феноменов, таких как галлюцинации, паралич, и другим на­рушениям со стороны сенсорной сферы. В некоторых случаях гип­ноз может спровоцировать развитие ограниченного, но иногда очень длительного состояния транса. Для экс-адептов особенно характер­ны диссоциативные «плавающие» («floating») состояния, возвраща­ющие их по механизму триггера обратно к культовому образу жизни.
Посттравматическое стрессовое расстройство. Возникает у экс-адептов после разрыва с культовой группой. Соответствует критери­ям МКБ-10 и включает в себя эпизоды повторного переживания трав-мы в виде навязчивых переживаний, реминисценций, снов, кошмаров, возникающих на фоне хронического чувства «оцепене­лости» и эмоциональной притупленности. Особенно характер­ны подавленное настроение, безотчетная тревога, гнев, амнезия или гиперемнезия в отношении травмирующих событий, неустойчивые диссоциативные или деперсонализационные эпизоды, ощущение беспомощности, изменения отношений с другими людьми в виде изо­ляции и отчуждения, недоверия, чувства безнадежности и отчаяния.
Нарушения личности. Синдром зависимости (DDD-синдром). Аб­бревиатуру термина составляют три английских слова — deception — обман, dependency — зависимость и dread — страх. Синдром проявля­ется:
 1) в характерной для адептов потере собственной воли и интел­лектуальной критичности к культовому учению,
 2) в принятии жиз­ненных решений только после совета и с разрешения старшего по культу,
 3) в полной и неадекватной податливости лидеру,
4) в чувстве неудобства или беспомощности в одиночестве из-за чрезмерного стра­ха,
5) в страхе быть покинутым лицом, с которым установлена тес­ная связь.
 Синдром зависимости является начальным нарушением психики, вслед за которым возможно развитие более тяжелых пси­хических расстройств, вплоть до психозов с агрессивным поведени­ем или суицидальными действиями.
Психозы, ассоциированные с культовой травмой. Для психозов, ассоциированых с культовой травмой, характерен индуцированный ха­рактер. В отличие от определения индуцированного психотического расстройства, ограничивающего развитие психоза рамками семьи, квазирелигиозные идеи, нередко принимающие форму бреда, инду­цируются в процессе религиозных проповедей, литургий, обрядов. Ю.И.Полищуком, наблюдавшим адептов ряда деструктивных куль­тов, выделены синдром сверхценных психогенных идей религиозно­го содержания, индуцированный религиозный сверхценный бред, индуцированный религиозный паранойяльный бред, малопрогреди-ентная шизофрения со сверхценными, паранойяльными расстрой­ствами, аффективно-бредовые психозы с псевдорелигиозным бре­дом в рамках рекуррентной и шубообразной шизофрении. Как
указывает Ф.В.Кондратьев, при диагностике подобных религиозных психозов становятся диагностически нейтральными такие класси­ческие свойства бредовых идей, как их несоответствие действитель­ности, противоречие свидетельству чувств и рассудку, результатам проверки и доказательств. При диагностике целесообразно делать акцент не на абсурдности фабулы, а на других признаках, указыва­ющих на особенности возникновения этих идей, и их сопряженнос­ти с другими психопатологическими феноменами.

Проблемы оказания психиатрической помощи адептам деструктивных культов

В исследованиях, проведенных Ф.В.Кондратьевым, установлено, что наибольшей подверженностью прозелитизму новых культов от­личаются лица, имеющие психотравмирующие проблемы, находя­щиеся в постстрессовом состоянии, в состоянии декомпенсации, с латентной психопатологией. Если устанавливается факт добро­вольного присоединения к культовому образованию и у адепта не отмечается каких-либо психопатологических расстройств, то какое-либо психиатрическое вмешательство недопустимо при всей ненор­мативности нового поведения адепта. Согласно Законодательству РФ в области психиатрии, психиатрическая помощь может оказывать­ся при согласии адепта (экс-культиста) на лечение. При возникно­вении в период пребывания в секте психотических состояний, пред­ставляющих опасность для самого адепта и для окружающих, или если фиксируется состояние, при котором неоказание психиатри­ческой помощи ведет к дальнейшему утяжелению заболевания, при­нимается решение о недобровольной госпитализации. Особые труд­ности представляет психологическое консультирование экс-адептов в период выхода из культа. Здесь особый интерес представляет Вел-лспрингская программа лечения.
Цель Веллспрингской программы заключается в оказании помощи бывшим членам культа в возвращении к нормальной жиз­ни, свободной от вредоносных влияний их культового опыта (фаль­шивое чувство вины, депрессия, тревога, страх, смущение, гнев). Сердцевина Веллспрингской программы состоит из психологичес­кого консультирования и учебных занятий по культовой динамике и спорным религиозным и духовным вопросам. К каждому инди­виду относятся как к человеку с уникальной комбинацией потреб­ностей и характерных черт, включая слабые и сильные стороны.
Отличительной чертой программы является отказ от приобщения экс-культиста к какой-либо иной (традиционной) религии, если он сам того не желает. Занятия сочетаются с отдыхом, чтобы дать человеку шанс оправиться от изнурительного оцепенения культо­вой жизни и обеспечить построение реальной модели посткульто­вого жизненного опыта.




Часть 5. СОЗНАНИЕ И ПОДСОЗНАТЕЛЬНОЕ

СОЗНАНИЕ.

ПОНЯТИЕ СОЗНАНИЯ.


       Сознание человека возникло и развивалось в  общественный  период  его
существования, и история  становления  сознания  не  выходит,  вероятно,  за
рамки тех нескольких десятков  тысяч  лет,  которые  мы  относим  к  истории
человеческого  общества.   Главным   условием   возникновения   и   развития
человеческого  сознания  является  совместная  продуктивная   опосредованная речью орудийная деятельность людей. Это такая деятельность, которая  требует кооперации, общения и взаимодействия людей друг с другом.  Она  предполагает создание такого продукта, который всеми участниками совместной  деятельности сознается как цель их сотрудничества.
       Особо важное  значение  для  развития  человеческого  сознания  имеет
продуктивный,  творческий  характер  человеческой   деятельности.   Сознание предполагает осознание человеком не только внешнего мира, но и самого  себя, своих  ощущений,   образов,   представлений   и   чувств.   Образы,   мысли, представления  и  чувства  людей  материально  воплощаются  в  предметах  их творческого труда и при последующем восприятии  этих  предметов  именно  как воплотивших в себе психологию их творцов становятся осознанными.       Сознание образует высший  уровень  психики,  свойственный  человеку,. Сознание есть высшая интегрирующая  форма  психики,  результат  общественно- исторических условий формирования  человека  в  трудовой  деятельности,  при постоянном общении (с  помощью  языка)  с  другими  людьми.  В  этом  смысле сознание есть  «общественный  продукт»,  сознание  есть  не  что  иное,  как
осознанное бытие.
       Какова  же  структура   сознания,   его   важнейшие   психологические
характеристики?
       Первая его характеристика дана уже  в  самом  его  наименовании:  со-
знание, т.е.  совокупность  знаний  об  окружающем  нас  мире.  В  структуру
сознания,  таким  образом,  входят  важнейшие  познавательные  процессы,   с помощью  которых  человек  постоянно  обогащает  свои   знания.   Нарушение, расстройство,  не  говоря  уже  о  полном  распаде  любого  из   психических познавательных процессов, неизбежно становится расстройством сознания.
       Вторая  характеристика  сознания  —  закрепленное  в  нем  отчетливое
различение субъекта и объекта, т.е. того, что  принадлежит  «я»  человека  и
его «не-я». Человек, впервые в истории органического  мира  выделившийся  из него  и  противопоставивший  себя  ему,  сохраняет  в  своем  сознании   это противопоставление  и  различие.  Он  -  единственный  среди  живых  существ способен осуществлять самопознание, т.е. обратить  психическую  деятельность на исследование самого  себя:  человек  производит  сознательную  самооценку своих поступков и себя самого в целом.  Отделение  «я»  от  «не-я»  -  путь, который  проходит  каждый  человек  в  детстве,  осуществляется  в  процессе формирования самосознания человека
       Третья   характеристика   сознания   —   обеспечение   целеполагающей
деятельности человека. Приступая к какой-либо деятельности,  человек  ставит перед собой те или иные  цели.  При  этом  складываются  и  взвешиваются  ее мотивы, принимаются волевые решения, учитывается ход выполнения  действий  и вносятся в него необходимые коррективы  и  т.д.  Невозможность  осуществлять целеполагающую деятельность, ее координацию и  направленность  в  результате болезни  или  по  каким-то  иным  причинам  рассматриваются  как   нарушение сознания.
       Наконец, четвертая характеристика сознания  –  наличие  эмоциональных
оценок в межличностных отношениях. И здесь, как и во многих других  случаях, патология  помогает  лучше  понять  сущность   нормального   сознания.   При некоторых   душевных   заболеваниях   нарушение   сознания   характеризуется расстройством именно в сфере чувств и  отношений:  больной  ненавидит  мать, которую до этого горячо любил, со злобой говорит о близких людях и т.д.
       Что же касается философских характеристик  сознания,  то  сознание  в
современной  трактовке  –  это  способность  направлять  свое  внимание   на
предметы внешнего мира и одновременно сосредоточиваться  на  тех  состояниях внутреннего духовного  опыта,  которые  сопровождают  это  внимание;  особое состояние человека, в котором ему одновременно доступен и мир и он сам.     М.К.Мамардашвили, советский философ, гуманист определял сознание  как светящуюся  точку,  какой-то  таинственный  центр  перспективы,  в   котором мгновенно приводятся в  связь,  в  соотнесение  то,  что  я  увидел,  что  я почувствовал, что я пережил, что я подумал. В своей работе  «Как  я  понимаю философию» он пишет: «Сознание – это прежде всего сознание иного.  Но  не  в том смысле, что человек остранен  от  привычного  ему,  обыденного  мира,  в котором он находится. В этот момент человек смотрит на него как  бы  глазами
другого мира,  и  он  начинает  казаться  ему  непривычным,  не  само  собой
разумеющимся.  Это  и  есть  сознание  как   свидетельство.   То   есть,   я
подчеркиваю,  во-первых,  что  есть  сознание  и,  во-вторых,   что   термин
«сознание» в принципе означает какую-то связь или соотнесенность человека  с иной реальностью поверх или через голову окружающей реальности».
      Однако философы всегда искали связь сознания с космическим  идеальным. Они обратили внимание на то, что в сознание  прорывается  нечто  такое,  что лежит где-то в  его  глубине  или  же  за  его  пределами.  У  многих  людей возникают предчувствия, которые значительно опережают  реальные  восприятия. Многие чувствуют опасность в условиях, когда казалось  бы  ничто  о  ней  не напоминает.  Более  сложный  пример  связан  с  тем,   что   человек   часто прислушивается к  внутреннему  голосу  и  действует  в  соответствии  с  его советом, не зная, кому этот  голос  принадлежит.  Глубоко  религиозные  люди часто  отождествляют  его  с  голосом  Бога,  Христа,  ангелов.  Порой   они сомневаются, чей это голос: Бога или дьявола.
      Конечно, в любой момент работы сознания в нем есть нечто  осознаваемое и неосознаваемое. Осознавать сразу все  невозможно.  При  сосредоточении  на одном упускается из поля внутреннего  внимания  многое  другое.  А  процессы идут во всем сознании. Будучи целостностью, сознание влияет на  осознаваемое посредством тех процессов, которые не осознаются. И  все  же  неосознаваемое существует в сознании, и это проверяется путем  перемены  внимания.  В  поле внимания  могут  быть  взяты  те  моменты  сознания,  которые  до  этого  не осознавались. Итак, осознаваемое и неосознаваемое постоянно переплетаются  в сознании, и движение мысли связано с существованием этой  соотносительности. Все это как будто бы не выводит нас за пределы тезиса  тех  ученых,  которые отрицают связь сознания с космосом как некую мистику.
      И все же философы заметили, что неосознаваемое,  в  определенной  мере
присущее  самому  сознанию,  выходит  за   рамки   сознания.   Так,   Платон
свидетельствует о своем внутреннем голосе, который  он  узнавал  и  которому доверял. Он всегда к нему прислушивался и с ним советовался. Его  внутренний голос  можно  отнести  к  осознаваемому.  Но  возникает  вопрос:   кому   же принадлежит этот голос? Когда в обыденной жизни мы слышим за дверью голос  и не можем определить, кому он принадлежит, то открываем  дверь  и  видим  его владельца. В случае же с голосом Платона все попытки изменения  ситуации  ни к чему не приводят. Значит, есть такое - неосознаваемое, которое  невозможно перевести в свою противоположность.
       Сознание предполагает, что акты «я мыслю», «я переживаю», «я вижу»  и
т.д., вызванные взаимодействием «я» и внешнего мира, одновременно  порождают сопровождающие их акты:  «я  мыслю,  что  я  мыслю»,  «я  переживаю,  что  я переживаю», «я вижу, что я вижу» и т.д. Эти сопровождающие  акты  составляют содержание рефлексии и самосознания. В сознании человек,  напр.,  не  просто переживает, но отдает себе  отчет  в  том,  что  он  переживает  и  наделяет переживание смыслом. Другой  пример:  психическая  процедура  «я  мыслю»  не тождественна сознанию. Для его возникновения необходимо, чтобы человек  взял свое мышление о чем бы то ни было под контроль  самой  мысли,  т.е.  занялся процедурой понимания того, почему он об этом мыслит, как он мыслит, есть  ли какая-либо цель в его  мыслительном  внимании  к  данному  предмету  и  т.д.
Сознание обеспечивает человеку  прояснение  всех  смысло-жизненных  проблем: для чего он живет, достойно ли живет, есть ли цель  в  его  существовании  и т.п. Направленность на внешние предметы присуща и психике животных,  но  без актов  рефлексии  и  самосознания,  предполагающих  формирование  «я»,   как состояния выделенности человека  из  природы,  из  сообщества  других  людей (других «я»). Без «я» нет сознания, поэтому оно присуще только людям. Сознание управляет самыми сложными формами поведения, требующими постоянного внимания и сознательного контроля, и включается в действие в следующих случаях: (а) когда перед человеком возникают неожиданные, интеллектуально сложные проблемы, не имеющие очевидного решения, (б) когда человеку требуется преодолеть физическое или психологическое сопротивление на пути движения мысли или телесного органа, (в) когда необходимо осознать и найти выход из какой-либо конфликтной ситуации, которая сама собой
разрешиться без волевого решения не может, (г) когда человек неожиданно
оказывается в ситуации, содержащей в себе потенциальную угрозу для него в
случае непринятия немедленных действий.
       Таким образом, можно сделать  вывод,  что  сознание  –  это  свойство
высокоорганизованной материи мозга. Поэтому основой сознания  является  мозг человека, а также его органы чувств. Исходя  из  этого  еще  древнегреческий философ Эпикур утверждал: «В здоровом теле здоровый дух». В настоящее  время это стало своего рода пословицей, но она  права  отчасти,  т.к.  современная наука доказывает, что  более  существенное  воздействие  на  бытие  человека оказывает сознание, нежели тело.



СТРУКТУРА СОЗНАНИЯ.


      Понятие “сознание” не однозначно. В широком смысле слова под ним имеют в виду психическое отражение действительности, независимо от того, на  каком уровне оно осуществляется - биологическом или  социальном,  чувственном  или рациональном. Когда имеют в виду сознание в  этом  широком  смысле,  то  тем самым подчеркивают его отношение  к  материи  без  выявления  специфики  его структурной организации.
      В более узком и специальном значении под сознанием  имеют  в  виду  не
просто  психическое  состояние,  а  высшую,  собственно  человеческую  форму отражения  действительности.   Сознание   здесь   структурно   организовано, представляет собой целостную  систему,  состоящую  из  различных  элементов, находящихся между собой в  закономерных  отношениях.  В  структуре  сознания наиболее отчетливо выделяются прежде  всего  такие  моменты,  как  осознание вещей, а также переживание , то есть  определенное  отношение  к  содержанию того, что отражается. Способ,  каким  существует  сознание,  и  каким  нечто существует для него, это - знание. Развитие  сознания  предполагает,  прежде всего,  обогащение  его  новыми  знаниями  об  окружающем  мире  и  о  самом человеке.  Познание,  осознание  вещей  имеет  различные   уровни,   глубину проникновения в  объект  и  степень  ясности  понимания.  Отсюда  обыденное, научное, философское, эстетическое и религиозное  осознание  мира,  а  также
чувственный  и   рациональный   уровни   сознания.   Ощущения,   
восприятия, представления, понятия, мышление  образуют  ядро  сознания.  Однако  они  не исчерпывают всей  его  структурной  полноты:  оно  включает  в  себя  и  акт внимания как свой необходимый компонент. Именно благодаря  сосредоточенности внимания определенный круг объектов находится в фокусе сознания.
      Воздействующие на нас предметы,  события  вызывают  в  нас  не  только
познавательные образы, мысли, идеи, но и эмоциональные “бури”,  заставляющие нас  трепетать,  волноваться,  бояться,  плакать,   восхищаться,   любит   и ненавидеть. Познание и творчество - это не холодно-рассудочное, а  страстное искание истины.
      Без человеческих эмоций  никогда  не  бывало,  нет  и  быть  не  может
человеческого  искания  истины.   Богатейшая   сфера   эмоциональной   жизни человеческой личности включает в  себя  собственно  чувства,  представляющие собой отношение к внешним воздействиям (удовольствие, радость, горе и  др.), настроение или эмоциональное самочувствие (веселое, подавленное  и  т.д.)  и аффекты (ярость, ужас, отчаяние и т. п.).
      В силу определенного отношения  к  объекту  познания  знания  получают
различную  значимость  для  личности,  что  находит  свое   наиболее   яркое
выражение в убеждениях: они проникнуты глубокими и устойчивыми чувствами.  А это является показателем особой ценности для человека  знаний,  ставших  его жизненным ориентиром.
      Чувства,  эмоции  суть  компоненты  человеческого  сознания.   Процесс
познавания затрагивает все стороны внутреннего мира человека -  потребности, интересы, чувства, волю. Истинное познание человеком мира  содержит  в  себе как образное выражение, так и чувства.
      Познание не ограничивается познавательными  процессами,  направленными на объект (внимание), эмоциональной сферой. Наши  намерения  претворяются  в дело благодаря усилиям воли.  Однако  сознание  -  это  не  сумма  множества составляющих его элементов, а их гармоничное  объединение,  их  интегральное сложноструктурированное целое.
      Исходя из рассмотренного представления сознания можно выделить функции сознания:
Познавательная
 Прогноза, предвидения, целепологания
 Доказательства истинности знания
 Ценностная
 Коммуникативная
 Регулятивная
      Т.о. сознание - высшая, содейственная только человеку  и  связанная  с
речью   функция   мозга,   заключающаяся   в   обобщенном,    оценочном    и
целенаправленном отражении мира  в  субъективных  образах  и  конструктивно- творческом преобразовании  действительности,  в  предварительном   мысленном построении действии и предвидении их результатов, в  разумном  регулировании и  само  контролировании  поведения  человека;  это   способ   существования идеального.



 ПОДСОЗНАТЕЛЬНОЕ.

Положение о подсознательном.
Подсознательное начало так или иначе представлено практически во всех психических процессах, свойствах и состояниях человека. Есть подсознательные ощущения, к которым относятся ощущения равновесия, проприоцептивные (мышечные) ощущения. Есть неосознаваемые зрительные и слуховые ощущения, которые вызывают непроизвольные рефлексивные реакции в зрительной и слуховой центральных системах.
В глубинных структурах психики подсознание играет огромную роль. К сожалению я не нашел вменяемых книг посвященных подсознательному, в основном научно-популярная литература, которая не внушает доверия. В  последнее время подсознание стало объектом популяризации, а не как научной теорией. Поэтому в этой статье я постараюсь дать научное толкование подсознательному исходя из трансоаналитической концепции.


Определение подсознательного.
В психологическом словаре  Шапарь В. Б.  я нашел такое определение: подсознание – понятие, обозначающее различные неосознаваемые системы психики. Первое определение в принципе верное, однако хотелось бы дать более широкое обоснованию подсознанию исходя из той же трансоаналитической концепции. И так подсознание – это психологическая система, которая находится в глубинных слоях психики человека и проявляется только в экстраординарных случаях и с помощью специальных техник.
   Любая информация, которая вы получаете из окружающего мира откладывается в нашем сознание и подсознание. Проблема которая может возникнуть как извлечь из глубин нашей психики информацию. Например у вас случалось так, что после долгого размышления вы  вспоминали да же то, что по вашей мнению не знали (пример может быть не очень хорош но все же). Информация, которая сплывает спонтанно, или даже взять сновидения, в которых как раз прекрасный пример проявления вашего подсознательного – это гипнотические состояния и сновидения – прекрасное возможность получить информацию из глубин психики.
  В сновидении же переработка действия, которые совершил человек в бодрствующем состоянии, при этом элементы особо значимых событий запечатлеются как сновидения.
  Можно сделать вывод, что в подсознании запечатляется особо значимые события жизни человека, которые при экстренных или сновидений и гипноза личность получает к ним доступ.

Понятие подсознательного.
Наряду с сознательными формами отражения и деятельности для человека характерны и такие, которые находятся как бы за порогом сознания, не достигают надлежащей степени интенсивности или напряженности, чтобы обратить на себя внимание. Термины "бессознательное", "подсознательное", "неосознанное" часто встречаются в научной и художественной литературе, а также в обыденной жизни.
Понятие психического значительно шире понятия сознания, которое обладает не поддающимися практическому учету градациями уровней, начиная от высшей ступени ясности, доходящей до удивительной силы прозорливости и глубины понимания сути вещей, и кончая полусознательным состоянием.
Сознание отнюдь не исчерпывает всей психики. Существуют также неосознаваемые психические феномены, определенный класс которых представлен понятием подсознательного.
Психическая деятельность может находиться в фокусе сознания, иногда не достигает уровня сознания (досознательное или предсознательное состояние) или опускается ниже порога сознания (подсознательное).
Совокупность психических явлений, состояний и действий, не представленных в сознании человека, лежащих вне сферы его разума, безотчетных и не поддающихся, по крайней мере в данный момент, контролю, охватывается понятием бессознательного.
Зона максимально ясного сознания в психической деятельности сравнительно невелика. За ней идет полоса просто явного сознания, а потом - минимального сознания, за которой следует уже неосознанное. Последнее выступает то как установка (инстинкт, влечение), то как ощущение (восприятие, представление и мышление), то как сомнамбулизм, то как интуиция, то как гипнотическое состояние или сновидение, состояние аффекта или невменяемости.
К подсознательным явлениях относят и подражание, и творческое вдохновение, сопровождающееся внезапным "озарением", новой идеей, рождающейся как бы от какого-то толчка изнутри (случаи мгновенного решения задач, долго не поддававшихся сознательным усилиям, непроизвольные воспоминания о том, что казалось прочно забытым и прочее).
Подсознательное - не мистика, а реальность духовной жизни. С физической точки зрения подсознательные процессы выполняют своего рода охранительную функцию: они разгружают мозг от постоянного напряжения сознания там, где в этом нет необходимости.
Для более четкого выявления места проблемы подсознательного в структуре знания важно соотнести феномены подсознательного с такими реальностями, которые обозначаются категориями "деятельность", "отражение", "общение", "личность", "отношение".
Абстрактная схема строения деятельности, согласно которой выделяют собственно деятельность, действия и реализующие их операции, может служить одним из оснований классификации феноменов неосознаваемой психической жизни человека, выделяющей место неосознаваемых психических явлений в структуре деятельности. Конституирующим признаком деятельности является мотив, т.е. некоторый объект, в котором опредмечивается потребность.
Хорошо известно, что мотив может быть неосознанным, также неосознанным может быть психическое отражение самого потребностного состояния. Основным признаком действия является наличие сознательного предвосхищения будущих результатов, т.е. цели. Однако кроме такого осознанного предвосхищения можно выделить и неосознанные предвосхищения, к их числу относятся некоторые виды установок. Таким образом, наряду с осознанными и неосознанными мотивами следует выделять осознанные и неосознанные предвосхищения будущих результатов, т.е. цели и установки. Операции в человеческой деятельности также имеют двоякую природу: одни являются продуктом трансформации сознательных действий и, в случае затруднений, могут вновь возвращаться в сознание, другие формируются по типу "прилаживания" к ситуации и вообще никогда не попадают в сознание, они функционируют как неосознаваемые автоматизмы.
Существование качественно разнородных феноменов подсознательного исключают возможность распространения выводов, полученных при исследовании одного из феноменов подсознательного на всю область подсознательного. Осознанные и неосознанные психические явления образуют две формы отражения внешнего мира и соответственно две формы управления, психического регулирования деятельности (осознанная и неосознанная регуляция).
При исследовании частных форм психического отражения реальности мы сталкиваемся с необходимостью дифференциации ощущений, в которых человек отдает себе отчет, и ощущений, в которых он не отдает себе отчета.
Аналогичную дифференциацию можно провести и применительно к восприятию достаточно сложных объектов.
В области психологии научного творчества давно были описаны факты, показывающие, что многие феномены творческой деятельности не носят осознанного характера. При исследовании эмоциональных процессов выделяются феномены, когда человек может констатировать самый факт появления эмоционального переживания, но не может указать объект, вызывающий эти переживания, и случаи, когда даже самый факт переживания остается скрытых от субъекта (аффективные следы, или "комплексы") и выделяются лишь в условиях специально организованного эксперимента (например, ассоциативного).
При анализе общения, которое сегодня "модно" противопоставлять деятельности, также возникает необходимость изучения неосознаваемых психических явлений. Достаточно вспомнить классические исследования достоверности свидетельских показаний, в речевой коммуникации всегда присутствуют неосознанные компоненты.
Собственно психологическое изучение личности в системе общественных отношений не может, естественно, игнорировать тот факт, что объективно складывающиеся общественные отношения между людьми не обязательно отражаются ими на уровне сознания. Этот факт был выявлен К. Марксом при анализе товарного фетишизма, при анализе личностей как персонифицированных выражений социально значимых черт. Сущность человека, понимаемая как совокупность общественных отношений, от него самого может быть скрыта. Если мы используем широкое определение личности, данное в свое время С.Л. Рубинштейном, то в содержание понятия "внутренние условия" мы должны включить и неосознаваемые психические явления.
Применительно к категории "отношение" нужно дифференцировать "отношение" и "сознательное отношение". "Человек есть личность, - писал С.Л. Рубинштейн, - в силу того, что он сознательно определяет свое отношение к окружающему". Очевидно, что важно учитывать различия между сознательно определенными отношениями и отношениями, которые сознательно ещё не определены.
Таким образом, система знаний о личности не может развиваться без интенсивного изучения и неосознаваемых явлений, и этим прежде всего определяется значение их исследований.
В литературе мы находим следующие два принципиально различных толкования термина "подсознательное". Принадлежат они Г. Рорахеру, известному австрийскому философу и психологу, и Л.С. Выготскому.
Г. Рорахер: "Не существует неосознаваемой психической деятельности как промежуточного звена между мозговыми процессами и активностью сознания. Существуют только разные степени ясности сознания... В мозгу... непрерывно разыгрываются процессы возбуждения, которых мы совершенно не замечаем. Эти процессы неосознаваемые в точном смысле этого слова, но это не неосознаваемые психические процессы (неосознаваемые мысли, стремления и т.п.), а неосознаваемые процессы нервного возбуждения, т.е. органические электрохимические проявления. Необходимо ясно понимать это развитие, чтобы избежать недоразумений".


О правильном употреблении понятия подсознательное.

На данный момент в психоанализе Фрейда и в современной психологии принято употреблять понятие бессознательное. На сколько верен этот термин?
   Трансоанализ как новый метод анализа глубинных структур психики, в нем следует употреблять термин подсознательное. Еще З. Фрейд когда создавал свою психоаналитическую концепцию не проводил устойчивой параллели между бессознательным и подсознательным, употребляя их как синонимы, из за возникла путаница и от понятия подсознательное, как я считаю ошибочно пришлось отказаться.
Теперь попробуем определится с терминами:
 Бессознательное- совокупность психических процессов возникающих при автоматизме, в результате научения. В моем понимание бессознательные действия возникают под влиянием инстинкта и заученных действий. Например когда мы ходим мы практически не замечаем этого, не доставляет это ни какого труда у нас это получается бессознательно (автоматически). Автоматизм – действие, реализуемые без непосредственного участия сознания, происходящее как бы «сами собой», без сознательного контроля. В трансоанализе я употребляю автоматизм как синоним к бессознательному.
Подсознание – это психологическая система, которая находится в глубинных слоях психики человека и проявляется только в экстраординарных случаях и с помощью специальных техник.  Хочется еще раз повторится если мы говорим об трансоанализе и глубинных структурах психики нужно говорить не об бессознательном т.к. это автоматизмы, а об подсознательном как психологической системе находящейся в глубинных слоях психики человека. Под глубинными слоями психики я подразумеваю то что находится «под» сознанием, то есть находится в глубине психики непосредственно за сознанием. Это то, что мы в данный момент не известно но имеется где то в глубинах нашей психики.
Вот мы определились со структурой психики согласно трансоаналитической концепции. Огромная ошибка, которая была совершена Фрейдом за тем Юнгом, которые подсознательные процессы заменили термином «Бессознательное», который совершенно не отвечал концепция не психоанализа не уж точно трансоанализа. В данной статье у меня нет цели разбирать ошибки который допустил З. Фрейд. В этой работе я постарался разобраться в определениях бессознательного и подсознательного.  Было выяснено, что бессознательное – это своего рода автоматизмы неосознаваемые человеком, вызванные вероятнее всего научением.
   Бессознательное не играет большой роли в трансоанализе и практически употребляется не будет.



Структура подсознательного.

Подсознательное не аморфно, оно имеет структуру, обладает свойством целостности.
1. Ощущения. Мы ощущаем все, что воздействует на нас. Но далеко не все становится при этом фактом сознания. Возможно образование условных рефлексов на различные раздражения внутренних органов, которые доходят до коры головного мозга, но не превращаются в ощущение как таковое, оказывая, однако, влияние на поведение организма. Существуют подсознательные ощущения. Получая одновременно множество впечатлений, люди легко упускают из виду некоторые из них Передвигаясь по улице, мы видим огромное число событий, слышим множество звуков, которые ориентируют нас в потоке уличного движения. Но мы фиксируем на них внимание лишь в случае какого-то затруднения или необычности. Бесчисленное множество явлений, свойств и отношений, существуя объективно и постоянно "мозоля" нам глаза, не осознаются нами. Если бы на каждое воздействие человек должен был реагировать осознанно, он не справился бы с подобной задачей, т.к. был бы не в состоянии мгновенно переключаться с одного воздействия на другое или держать в фокусе своего внимания практически бесчисленные раздражители. К счастью мы обладаем способностью отключаться от одних воздействий и сосредоточиваться на других, вовсе не замечая третьих.
2. Автоматизм. Деятельность человека в обычных условиях является сознательной. Вместе с тем отдельные ее элементы осуществляются  подсознательно, автоматизированно. Просыпаясь утром, мы машинально производим длинный ряд действий - одеваемся, умываемся, едим, пьем чай и др. В жизни у человека формируются сложные привычки навыки и умения, в которых сознание одновременно и присутствует и отсутствует, оставаясь как бы нейтральным. Любое автоматизированное действие носит неосознанный характер, хотя не всякое неосознанное действие является автоматизированным.
Сознательная деятельность индивида возможна лишь при условии, когда максимальное число ее элементов осуществляется автоматически. Полностью сосредоточить внимание на содержании, например, в устной речи может лишь тот, у которого выработался автоматизм самого процесса произнесения речи. Для того, чтобы творчески исполнять музыку, надо иметь хорошие навыки игры на музыкальных .инструментах. Изучение различных видов автоматизма показало, что он далек от простой машинообразности, поскольку ему присуща способность перестраиваться "на ходу". Вместе с тем в психической деятельности имеются уровни непереводимые в область автоматизма. Например, нельзя свести к автоматизму весь процесс игры на каком-либо музыкальном инструменте.
Автоматизация различных функций составляет существенную и необходимую особенность многих психических процессов (процесс мышления, восприятия, речи; запоминания, практических операций и пр.).
Механизмы психической автоматизации избавляют сознание от постоянного наблюдения и ненужного контроля над каждым фрагментом действия.
В подсознательных действиях наше сознание присутствует, но оно не проявляет пристальности своего внимания за всеми деталями действия, а следит лишь за общей картиной.
Вместе с тем сознание осуществляя как бы суммарное наблюдение, в любое мгновение может взять под контроль автоматизированное действие (остановить его, ускорить или замедлить).
3. Импульс. Подсознательное проявляется в так называемых импульсивных действиях когда человек не дает себе отчета в последствиях своих поступков.
4. Информация. Подсознательное находит свое проявление и в информации. Она накапливается в течение всей жизни в качестве опыта и оседает в памяти.
Из всей суммы имеющихся знаний, в данный момент в фокусе сознания светится лишь небольшая их доля. О некоторых хранящихся в мозгу сведениях люди даже и не подозревают.
5. Установка. Кардинальной формой проявления подсознательного является установка - психический феномен, направляющий течение мыслей и чувств личности. Установка представляет собой целостное состояние человека, выражающее определенность психической жизни, направленность в каком-либо виде деятельности, общее предрасположение к действию, устойчивую ориентацию по отношению к определенным объектам.
Устойчивая ориентация к объекту сохраняется, поскольку ожидания оправдываются.
а) человек, очевидно, перестал бы остерегаться волка, если бы при каждой встрече с ним, волк, ласково вилял хвостом у его ног.
б) если у человека плохая репутация, то даже самые невинные его поступки вызывают подозрение.
Иногда установка принимает негибкий, чрезвычайно устойчивый, болезненно навязчивый характер, именуемый фиксацией (человек может испытывать непреодолимый страх перед мышью, осознавая всю нелепость этого чувства).
6. Воображение: психическая деятельность, состоящая в создании представлений и мысленных ситуаций, никогда в целом не воспринимавшихся человеком в действительности. Воображение основано на оперировании конкретными чувственными образами или наглядными моделями действительности, но при этом имеет черты опосредованного, обобщенного познания, объединяющего его с мышлением. Характерный для воображения отход от реальности позволяет определить его как процесс преобразующего отражения действительности.
Главная Функция воображения состоит в идеальном представлении результата деятельности до того, как он будет достигнут реально, предвосхищении того, чего еще не существует. С этим связана способность делать открытия, находить новые пути, способы решения возникающих перед человеком задач. Догадка, интуиция, ведущая к открытию, невозможна без воображения.
Различают воссоздающее и творческое воображение. Воссоздающее воображение заключается в создании образов объектов, ранее не воспринимавшихся в соответствии с их описанием или изображением.
Творческое воображение состоит в самостоятельном создании новых образов, воплощаемых в оригинальные продукта научной, технической и художественной деятельности. Оно является одним из психологических факторов, объединяющих науку и искусство, теоретическое и эстетическое познание.
Особый вид творческого воображения - мечта - создание образов желаемого будущего, не воплощаемых непосредственно в те или иные продукты деятельности.
Деятельность воображения может иметь различную степень произвольности, от спонтанных детских фантазий до длительных целеустремленных поисков изобретателя.
К непроизвольной деятельности воображения относятся сновидения. Однако, они могут детерминироваться заданной в состоянии бодрствования целью; таковы известные примеры решения научннх задач во сне.
Богатейшей сферой подсознательной душевной жизни является иллюзорный мир сновидений. В нем картины реальности, как правило, разорваны, не сцеплены звеньями логики, с философско-психологической точки зрения сон выступает как временная потеря человеком чувства своего собственного бытия и мире. Психологической целью сна является отдых. Некоторое люди обладают способностью обучаться во сне. Причем такую способность можно развивать путем самовнушения и внушения в состоянии бодрствования, а также с помощью гипнотического внушения. Это явление именуется гипнопедией. С ее помощью неоднократно пытались обучать людей, например, иностранным языкам.
7. Интуиция: способность постижения истины путем прямого ее усмотрения без основания с помощью доказательства. Процесс научного познания, а также различные формы художественного освоения мира не всегда осуществляется в развернутом, логически и фактически доказательном виде. Нередко человек схватывает мыслью сложную ситуацию (например, во время восприятия сражения, при определении диагноза, при установлении виновности или невиновности обвиняемого и т.п.).
Роль интуиции особенно велика там, где необходим выход за пределы приемов познания для проникновения в неведомое.
Но интуиция не есть нечто неразумное или сверхразумное, в процессе интуитивного познания не осознаются все те признаки, по которым осуществляется вывод и те приемы, с помощью которых он делается.
Интуиция не составляет особого пути познания, ведущего в обход ощущений, представлений и мышления. Она представляет собой своеобразный тип мышления когда отдельные звенья процесса мышления проносятся в сознании более или менее бессознательно, а предельно ясно осознается именно итог мысли - истина.
Интуиции бывает достаточно для усмотрения истины, но ее недостаточно, чтобы убедить в этой истине других и самого себя. Для этого необходимо доказательство. Это как бы свернутая логика мысли. Интуиция также относится к логике, как внешняя речь к внутренней, где очень много опущено и фрагментарно.
Одним из важных условии творчества является целенаправленная умственная деятельность. Максимальное и продолжительное "погружение" в проблему” страстное увлечение ею. Когда Ч.Дарвина спросили, как он пришел к своему открытию закона естественного отбора, он ответил: "Я все время думал об этом". Если пассивно ждать, пока решение само придет в голову, то оно может не прийти никогда. Уловить важность случайного наблюдения может лишь тот исследователь, который много и сознательно думает о проблеме.
Таким образом, подсознательное - не просто нечто "закрытое" для самосознания субъекта. Оно свободно от устоявшихся шаблонов, более гибко в направлениях своего движения, в способах образования ассоциативных связей. В этом и заключается его эвристическая сила.
Структурные элементы подсознательного связаны как между собой, так и с сознанием и действием. Они оказывают влияние на них и в свою очередь испытывают их влияние на себе.
Характернейшей особенностью неосознаваемой психической деятельности является то, что на ее основе может быть достигнуто то, что не может быть достигнуто при опоре на рациональный, логический, вербализуемый и поэтому осознаваемый опыт.
Это "опережение" подсознательного хаотичности сознания возникает с особой отчетливостью, когда мы сталкиваемся с необходимостью осмысливания наиболее сложных сторон действительности, явлений, событий, которые настолько многогранны, настолько многокомпонентны и полидетерминированы, воплощаются в запутанном переплетении, в сетях настолько разнородных взаимосвязей и отношений, что попытки выявления их природы на основе аналитического и рационального подхода, на основе расчленения "глобального", целостных "континиумов" на их дискретные составляющие отступают в бессилии. И тогда может при наличии определенных психологических условий проявиться никогда не перестающая нас поражать мощь "нерасчленяющего" познания.
"Нерасчленяющее, интуитивное, опирающееся на неосознаваемую психическую деятельность, представлено в нашей душевной жизни исключительно широко. Оно дает о себе знать даже при наиболее рационализированных аналитических и логических дифференцированных формах мыслительной деятельности (достаточно напомнить классические споры о роли интуиции в математике). Но особое "привилегированное" место ему отведено, конечно, в творчестве художественном.
Процесс формирования того, что не осознается, зависит от активности не в меньшей степени, чем возможности и функции последнего от скрытых особенностей бессознательного.
Подводя итоги и делая выводы можно определить основные общие положения для дальнейшего развития теории подсознательное:
 подсознательное есть реальный психологический феномен;
 психологическую структуру поведения человека нельзя понять , отвлекаясь от фактов подсознательного;
 при построении научной теории подсозательного необходимо использовать данные концепции психологический установки.


ИЗ ЧЕГО СОСТОИТ ПОДСОЗНАНИЕ
Подсознательные  можно разделить на группы, относящиеся  к Сверх-Я, Внутреннее Я, Высшее –Я, Скрытое Я Что индивид действительно делает и насколько он себя выражает, представляет собой компромисс между этими  группами напряжений, происходящих под контролем Я. Эти расщепления не должны вызывать замешательства. Надо только помнить, что у взрослых Оно расщеплено, а у маленьких детей не расщеплено.)
Напряжения Сверх-Я в нормальных случаях стремятся принести счастье другим людям. Они способствуют развитию великодушия и внимательности. Основу нашей цивилизации в значительной степени составляет победа Сверх-Я над Оно, и эта победа должна быть упрочена, чтобы цивилизация могла продлиться. Сила развития, или физис, проявления которой мы видим в личности и в обществе, при надлежащем ее воспитании в детстве действует вместе с Сверх-Я, так что индивид испытывает потребность расти и вести себя "лучше", то есть в соответствии с принципами, свойственными зрелому этапу полового развития, принимающему во внимание счастье других. И Сверх-Я, и физис в нормальных случаях противятся грубому и несдержанному выражению желаний Оно. Они начинают с того, что побуждают индивида не пачкать свои пеленки, и приводят в конечном счете к идеалам Объединенных Наций.
Если развитие Сверх-Я наталкивается на помехи или происходит необычным путем, то, как мы увидим дальше, могут возникнуть неприятности. Точно так же под действием сил подавления могут расстроиться хранимые в подсознании чувства и представления, что может привести к нежелательным последствиям.. Рассмотрим их более подробно.
 
Схема 2. Структура подсознания.


Одна из четырех гипотических систем глубинной структуры психики является Сверх –Я –обеспечивает и поддерживает сложный конгломерант идеалов, ценностей запретов и приказаний. Сверх – Я осуществляет функцию «Слежения» за самостью и сопоставления его идеалами, оно или трактует и наказывает, что сопровождается различными болезненными аффектами или вознаграждает и тем самым повышает самооценку.
   Хотя Сверх – Я рассматривается, как некие абстракции, обладающие относительно стабильными функциями и более или менее связной конфигурацией, его дериваты можно легко обнаружить в феноменах, метоформических описываемых как внутренний голос, внутренний авторитет или внутренний судья. Эти персонифицирование внутренних образований привели к появлению  таких знакомых терминов, как внутренние объекты эти обозначения во многом объясняются чувствующимся разделением существующим между Сверх –Я и остальной личностью.
   Такое разделение по – видимому является следствием конфликта между Сверх –Я и Я сопровождающимися болезненными чувствами неполноценности стыда и вины. Сегодня, однако, многие проводят различия между мужским и женским Сверх _Я на основе их содержания (идеалов и запретов), но не на основе превосходства или полноценности структуры.

Сверх – Я.
Одна из четырех гипотических систем глубинной структуры психики является Сверх –Я –обеспечивает и поддерживает сложный конгломерант идеалов, ценностей запретов и приказаний. Сверх – Я осуществляет функцию «Слежения» за самостью и сопоставления его идеалами, оно или трактует и наказывает, что сопровождается различными болезненными аффектами или вознаграждает и тем самым повышает самооценку.
   Хотя Сверх – Я рассматривается, как некие абстракции, обладающие относительно стабильными функциями и более или менее связной конфигурацией, его дериваты можно легко обнаружить в феноменах, метоформических описываемых как внутренний голос, внутренний авторитет или внутренний судья. Эти персонифицирование внутренних образований привели к появлению  таких знакомых терминов, как внутренние объекты эти обозначения во многом объясняются чувствующимся разделением существующим между Сверх –Я и остальной личностью.
   Такое разделение по – видимому является следствием конфликта между Сверх –Я и Я сопровождающимися болезненными чувствами неполноценности стыда и вины. Сегодня, однако, многие проводят различия между мужским и женским Сверх _Я на основе их содержания (идеалов и запретов), но не на основе превосходства или полноценности структуры.


Внутреннее –Я.


Внутреннее Я взаимообусловлены и внутренне взаимосвязаны, но они не могут, конечна, считаться тождественными, так как «внешнее Я» — эмпирический наблюдаемый индивид, а «внутреннее Я »—всегда остается чисто психологическим феноменом.
Если видеть во «внутреннем Я» интегральную ось всех форм самовосприятия, личностное (персонифицирующее) единство самоотношения и самоотражения, то оно оказываетсяочень близким, а в некоторых отношениях тождественным самосознанию.
Уникальным свойством самосознания является то, что оно может выступать в роли субъекта по отношению к самому себе, оставаясь одновременно в системном планеидентичным данному «субъекту» объектом- Опираясь на это сройство, и следует решать вопрос о соотношении «внутреннего Я» и самосознания.
Самосознание, выступая в роли субъекта своего к себе отношения, в роли объекта этого же отношения может рассматриваться как «внутреннее Я», то есть они оказываются лишь различными динамическими состояниями одной системы.
Когда мы определяем ее как самосознание, то видим в ней, прежде всего, отношение; говоря же о ней как о «внутреннем Я», подчеркиваем ее интегративные функции, выделяем элементы соматической детерминированности, статичности, определенности, законченности, наличие своей собственной информации.
Нельзя, конечно, понимать внутреннее, субъектно-объектное отношение самосознания как нечто голое, реляцию психики к себе самой, своего рода, causa cut, отношение, не имеющее своего предмета вне самого себя. Это отношение, во-первых, существует как внутренняя сторона субъективной реальности, отражающей объективную; во-вторых, его субстанциональной основой является сам человек как психосоматическое единство. Наконец, оно объективировано языковой формой, в которой наше «Я» только и способно оперировать собственной информацией на когнитивном уровне, и, следовательно, опосредованно детерминировано формами социальных коммуникаций.
Самоотображекие свойственно всем уровням человеческой психики: ощущению соответствует самоощущение, восприятию самовосприятие и т.д. Причем, первичные формы самоотображения психики вместе с централизованной системой самоданности человеческого организма, синестезией, генетически образуют комплекс органических предпосылок самосознания и функционально остаются его постоянными компонентами1№.
Это и позволяет рассматривать индивидуальное самосознание как целостную, действительную на всех уровнях психики структуру, включающую в себя множество элементов: от чувственной конкретности самоощущения до отвлеченной дискуреивности еаморефлексии. В психике максимум всегда развивает то, что было в какой-то степени заложено в минимуме.
Из системного единства нашего самосознания вытекает и внутренняя двойственность каждого его акта, всегда одновременно, но в разной мере включающего в себя элементы самопознания и самопереживания. И хотя удельный вес последнего может снижаться по мере становления высших функций самосознания, полностью непосредственно-чувственные компоненты никогда не элиминируются. Аффективное начало не вытесняется в процессе социализации, а качественно преобразуется, дифференцируется, вступая в новые отношения с интеллектом.
С помощью нашего «внутреннего Я» и осуществляются тематическая изоляция и последующая актуализация содержания процессов нашей психики, благодаря чему мы оказываемся способными знать о себе, анализировать и переживать себя как живое неповторимое целое. Определенная целостность органического и социального бытия индивида выступает в рамках субъективности как ее относительно устойчивый внутренний полюс, через который отражаются вторично и тем осознаются как свои все стороны, уровни и элементы мира психики. Подобная широта диапазона самосознания вытекает из интегративной природы его механизма, то есть из вовлеченности и в каждый его акт не только отдельных психических процессов или их комбинаций, но и всей личности, всей системы ее психологических свойств, особенностей мотивации, различных типов опыта и эмоциональных состояний.
Поскольку самоотражаются все процессы сознания, в том числе имеющие рефлексивную направленность, становится понятным, почему человек может не только осознавать, оценивать и регулировать собственную психическую деятельность, но и может осознавать себя сознающим, самооценивающим. В этом случае самоотражаются акты и формы деятельности самосознания, образуя вторичную цепь интро-субъективных отношений.
Таким образом, мы приходим к пониманию сущности психологического Механизма индивидуального самосознания как интегрированной в целостный персонифицирующий центр системы самоданности основных психических процессов личности, пониманию того, что самосознание и есть то качество человеческой природы, благодаря которому каждый из нас из «субъекта в себе» превращается в «субъект для себя».
При анализе самосознания первым встает вопрос об осознании как многоуровневой системе, имеющей свою собственную содержательную и функциональную структуру. Если видеть в самосознании высший тип сознания — выделение отдельных уровней первого превращается, по сути дела, в содержательную классификацию перерабатываемой информации. Такого типа классификации, конечно, полезны при изучении самосознания социально-политическими науками, но они мало помогают определению его внутренней структуры.
Если же самосознание — универсальный фактор человеческой психики, то тогда каждый ее уровень (от чувственной ступени до теоретического мышления) должен предполагать и включать соответствующий уровень самоданности. Несмотря на очевидную логичность, данный вывод еще практически i тнорируется очень многими, особенно когда дело доходит до конкретно, о выделения основных составных частей в структуре самосознания. 1 .^адиция рассматривать самосознание как нечто «высшее» приводит тому, что в его структуру включают преимущественно соответствуь тдие «высшие» элементы сознания, пренебрегая всеми остальными, oi обенно теми, которые характерны для «низших» уровней психики.
Наиболее известная в соврем иной науке модель структуры самосознания предложена К.Г. Юнгои. и основана на противопоставлении осознаваемых и неосознаваемы» элементов человеческой психики. К. Юнг выделял два уровня ее сам( отображения. Первый субъект всей человеческой психики — «самость», которая персонифицирует как сознательные, так и бессознательные процессы. Самость есть величина, относящаяся к сознательному «Я», — писал К. Юнг, — как целое к части. Она охватывает не только сознательное, но и бессознательное и поэтому есть как бы тотальная личность, которая и есть мы. Второй уровень — форма проявления «самости.» на поверхности сознания, осознаваемый субъект, сознательное «Я», вторичный продукт тотальной суммы сознательного и бессознательного существования.
Похожей схемой при определении внутренней структуры субъективности пользуются и «гуманистические психологи» (А. Маслоу, Ш. Бюлер, Р. Мей и другие), влиятельное направление современной психологии, стремящееся преодолеть крайности поведенческого и психоаналитического методов изучения внутреннего мира личности. Разница только в том, что в «гуманистической психологии» по сравнению С неофрейдизмом происходит смещение акцента на функциональное значение «самости» как личностного фактора в процессе целепо-лагания субъекта. Она (самость) выражает интенциональность или целенаправленность всей личности на осуществление максимума потенциальных возможностей индивида.
Самосознание в обоих случаях оказывается внутренне подчиненным, предопределенным или «тотальностью», или совокупностью органических «потенциальных возможностей» глубинных слоев психики индивида. «Самость» означает, следовательно, не подлежащий сомнению факт тождественности формирующейся психики самой себе как определенному целому. Каждый иэ нас способен осознать любое отчетливое представление в качестве своего, то есть добавить к любой Мысли, скажем кто-то «идет». Это особенно интересно по отношению к моим мыслям о себе самом, например, «Я чувствую, что я устал», поскольку в этом случае я одновременно являюсь и субъектом и объектом. Эта рефлексивная способность «я» может относиться не только к единичным моментам, например, к моему состоянию усталости, но и ко всему человеку (хорошим примером является мысль «Я знаю себя»).
Самые верные проявления рефлексивных способностей нашего «Я» связаны с отрицательным отношением-человека к самому себе, когда, например, он может сказать: «Я ненавижу себя». Ведь ненависть является отношением противостояния, а между тем ненавидящее и ненавидимое «Я» совпадают в одном и том же человеке. Вероятно, именно поэтому ненависть столь неумолима и непреклонна. Несмотря на идентичность «я» — субъекта и «я» <— объекта, все же необходимо их различать. Как мы уже указали, принято называть первую сторону личности «Я», а вторую"— «самостью».
Понять, что дает исходные импульсы индивидуальному самосознанию (нашей индивидуации)<— «Я» или «самость», — весьма нелегко. С одной стороны, именно наше «Я» приписывает самость себе, а не другому «Я»; в этом смысле «Я» является исключающим принципом. С другой стороны, эта формальная функция свойственна всем «я», и их различие определяется различием между самостями, которые, следовательно, могут определять также способы, какими единичные «Я» выполняют свою функцию.
Чрезвычайно важно понять, что различие между «я» и самостью относительна «Я» является наблюдающим началом, самость—наблюдаемым; «Я» современного человека научилось наблюдать за его самостью и чувствами, как если бы те были чем-то отличным от него. Однако «Я» может наблюдать за своей склонностью наблюдать, — ив этом случае то, что сначала было «Я» становится самостью. И «Я» может также отождествиться с самостью =— то, что сначала было самостью, становится «Я».
Совершенно очевидно, что не все структуры самости равно важны для «Я», стремящегося к идентификации: влюбленность захватывает «Я» значительно сильнее, чем зубная боль. Возможна следующая классификация чувства самости: во-первых, чувства, затрагивающие отдельные части тела. Конечно, эти физические чувства на самом деле не являются физическими и не локализованы в каком-то определенном органе, даже если и создают воображаемое пространство. Неправильно было бы сказать: «моя нога испытывает боль» (возможна иллюзорная боль даже в отнятой ноге); всегда правильно сказать: « У меня болит нога». Во-вторых, существуют чувства, относящиеся к телу в целом, например, общее нарушение здоровья. В-третьих, есть чувства, захватывающие душу, например, влюбленность; даже если их последствием являются физические чувства, все же сами по себе они.не являются^физическими. В-четвертых., особую группу составляют интеллектуальные чувства, такие как радость познания, наслаждение свой правотой и т. п.Больше в генезисе самосознания прежде всего становление качественно новых человеческих возможностей, то следует выделить четыре его основных уроашг. непосредственно чувственный, целостно-яичноетяый (персонифицирующий), интеллектуально-аналитический, целенаправленно-деятельный.
На первом уровне индивид отражает себя как телесно существующее, реально-жизненное начало, здесь обрадуется чувственная степень самосознания, то есть способность ощущать, чувствовать свой организм как единое целое ", получать информацию о его процессах («физическое, телесное самосознание»).
На втором — развивается механизм отражения психикой своего личностного начала, собственных эмоциональных состояний, восприятие себя как активного, внутренне единого существа («Я — переживание»). Третий уровень — интеллектуально-аналитический (рефлексивный) — характеризуется способностью к осознанию собственных когнитивных процесс ,теоретических форм и способов своей деятельности. При этом субъект отражает себя, как мыслящего, познающего и даже самосознаю-щегои тем самым оказывается способными осознаваемой саморегуляции и сознательному самовыражению — возможностям, характеризующим четвертый уровень самосознания, где оно выступает как система осмыс-леннойсажздетерминации субъекта.
Поскольку на каждом уровне происходит становление одного иа постоянных компонентов и способов функционирования самосознания, в его структуре можно выделить четыре соответствующих стороны, четыре типа специфических для него форм психической активности. 
Для обозначения данного субъекта как трансперсональной (т. е. за- и внеличностной и, следовательно, за- и внесоциальной) психической реальности мы, вслед за Г. И. Гурджиевым и его  последователям, используем термин “сущность” (“essence”). Этот термин, восходящий к латинскому слову “essere” — бытие, в аналогичном значении (сущность в себе — Ин-се) используется также в концептуальном аппарате онтопсихологии. В рамках гуманистической психологии данную инстанцию обычно обозначают термином “Внутреннее Я”. Так, например, М. Боуэн, используя термины “сущность” и “Внутреннее Я” как синонимы, пишет:
“Изменение личности в процессе психотерапии является результатом нашего контакта с нашей собственной сущностью, следствием успокоения и укрепления неконтролируемого рассудка (mind), посредством чего мы можем почувствовать наше Внутреннее Я (Inner Self) и действовать с опорой на этот источник силы и мудрости”.
Личность возникает и формируется в области предметного содержания, сущность локализована на субъектном полюсе субъект-объектного взаимодействия. Если главная характеристика личности — ее атрибутивность, то главная “особенность” сущности — отсутствие каких-либо атрибутов. Сущность — источник всех и всяких атрибутов. Личность живет (рождается, развивается, умирает) в плане феноменов, существования; сущность неизменно пребывает в плане ноуменов, бытия.
Столь характерное для отечественной психологии отождествление личности и сущности (Внутреннего Я) человека, одновременно означающее утрату, тотальное отчуждение личности от ее сущности, лаконично выражено в известном высказывании А. Н. Леонтьева: “Личность (. . . ), ее коперниканское понимание: я нахожу/ имею свое “я” не в самом себе (его во мне видят другие), а во вне меня существующем — в собеседнике, в любимом, в природе, а также в компьютере, в Системе”.
Происходящее в настоящее время постепенное осознание внеличностной или, точнее, трансперсональной природы сущности, или Внутреннего Я человека подчас приобретает в отечественной психологической науке довольно эксцентричные формы. “В реальной жизни, — пишет, например,                А. Г. Асмолов, — в каждой личности обитает трикстер, или культурный герой, существование которого проявляется в ситуациях, требующих выбора и постановки сверхцелей, разрешения противоречий с социальной группой и самим собой, поиска нестандартных путей развития”. Подобная концептуализация сводит подлинную сущность человека до роли… трикстера, шута.
Различение личности и сущности, внешнего и Внутреннего Я человека означает одновременно постановку проблемы взаимодействия между этими психическими инстанциями. Как уже отмечалось, данное взаимодействие можно описать в общем виде как совокупность двух разнонаправленных процессов — опредмечивания и вытеснения, формирующих внутреннюю (субъектную) границу личности. Данные процессы можно описать также в терминах “самопринятие” и “самонепринятие”. При этом речь будет идти о принятии или непринятии себя уже не как личности, но как подлинного субъекта жизни, существующего независимо и вне всяких социальных норм, стереотипов, ценностных систем и т. п.
Важные психологические феномены, характеризующие динамику содержания на границе между личностью и сущностью, — это так называемые феномены ложного и подлинного самоотождествления.
Ложное самоотождествление мы имеем всякий раз, когда человек отождествляет себя с тем или иным личностным образованием, с той или иной социальной по своему происхождению и функции ролью, маской, личиной. Он как бы забывает о подлинном субъекте, игнорирует его, ставит знак тождества между собой и своей личностью (или, точнее, субличностью). Подлинное самоотождествление, напротив, всегда связано с отказом от каких бы то ни было личностных самоопределений и самоотождествлений, с постоянным осознанием того обстоятельства, что моя сущность может иметь любые роли и личины, но никогда не сводится к ним, всегда остается за ними, так или иначе проявляя себя в них. Подлинное самоотождествление означает также постоянный поиск ответа на вопрос “Кто я?”, внутреннюю работу по самоисследованию, стремление разобраться в разноголосице субличностей и расслышать сквозь нее наиболее чистые, неискаженные послания сущности. Внутреннего Я. Ложное самоотождествление (обычно это самоотождествление человека с той или иной его субперсоной) опасно тем, что оно депроблематизирует внутренний мир, создает иллюзию его самоочевидности (я есть я, мое эго), закрывает человеку доступ к его сущности. 
Согласно Г. И. Гурджиеву, основными препятствиями, стоящими на пути действительного развития человека, являются его собственные качества, важнейшее из которых — способность к идентификации (т. е. полное отождествление себя с происходящим, самоутрата в сочетании с направленностью процессов внимания и осознания исключительно вовне). Разновидностью идентификации является “предупредительность” (concidering) — самоотождествление с ожиданиями других людей.                Г. И. Гурджиев различал два типа такой предупредительности. Внутренняя предупредительность обнаруживает себя в постоянном ощущении дефицита, нехватки внимания и расположения со стороны других людей и в постоянном стремлении восполнить этот дефицит идентификацией с ожиданиями других. Внешняя предупредительность, напротив, связана с развитым самосознанием и представляет собой внутреннемотивированную практику эмпатии, не обусловленную действиями, переживаниями и ожиданиями других людей.
Второе препятствие — способность лгать, т. е. говорить о том, что в действительности неизвестно. Ложь есть проявление частичного (неистинного) знания, знания без подлинного понимания. Ложь обнаруживает себя как механическое мышление, репродуктивное воображение, постоянный внешний и внутренний диалог, излишние движения и мышечные напряжения, поглощающие время и энергию человека.
Третье препятствие — неспособность любить. Это качество теснейшим образом связано со способностью к идентификации в форме внутренней предупредительности и с множественностью “я” каждого человека, с его дезинтегрированностью. Неспособность любить проявляется в постоянных метаморфозах “любви” в ненависть и другие негативные эмоциональные состояния (гнев, депрессию, скуку, раздражение, подозрительность, пессимизм и т. д. ), которые наполняют буквально всю эмоциональную жизнь человека, тщательно скрываемую, как правило, под маской благополучия или индифферентности.
Все эти внутренние препятствия на пути самоисследования и самосовершенствования человека являются следствиями процесса формирования личности, следствиями того обстоятельства, что изначальная человеческая потенциальность (сущность) оказывается в плену своей личностной “оболочки”, в своего рода “психической ловушке”.
Г. И. Гурджиев писал об этой психологической несвободе и, следовательно, обусловленности человека так: “Человек — машина. Все его стремления, действия, слова, мысли, чувства, убеждения и привычки — результаты внешних влияний. Из себя самого человек не может произвести ни единой мысли, ни единого действия. Все что он говорит, делает, думает, чувствует — все это с ним случается… Человек рождается, живет, умирает, строит дом, пишет книги не так как он того хочет, но как все это случается. Все случается. Человек не любит, не ненавидит, не желает — все это с ним случается”.
К. Спит отмечает также, что согласно Г. И. Гурджиеву:  “… у каждого взрослого есть несколько “я” (selves), каждое из которых пользуется словом “я” для самоописания. В один момент присутствует одно “я”, а в другом другое, которое может испытывать, а может и не испытывать симпатию к предыдущему “я”. 
Это “я” может даже не знать, что другое “я” существует, поскольку между различными “я” существуют относительно непроницаемые защиты, называемые буферами. Кластеры “я” образуют субличности, связанные ассоциативными связями — одни для работы, другие для семьи, иные для церкви или синагоги. Эти кластеры могут не знать о других кластерах “я”, если они не связаны с ними ассоциативными связями. Одно “я” может пообещать, а другое “я” ничего не будет знать об этом обещании из-за буферов и поэтому у него не возникнет намерения выполнить это обещание. . . . “Я”, которое контролирует поведение человека в данный момент, детерминировано не его или ее личностным выбором, но реакцией на окружение, которое вызывает к жизни одно или другое “я”. Человек не может выбрать, каким “я” ему быть, так же как он не может выбрать, каким “я” он хотел бы быть: выбирает ситуация. . . . У нас нет способности что-либо сделать, у нас нет “свободной воли”…”.
В одной из своих работ Г. И. Гурджиев так охарактеризовал реальную ситуацию человеческого существования: “Если бы человек мог понять весь ужас жизни обычных людей, которые вращаются в кругу незначимых интересов и незначимых целей, если бы он мог понять, что они теряют, то он бы понял, что для него может быть серьезным только одно — спастись от общего закона, быть свободным. Что может быть серьезным для заключенного, осужденного на смерть? Только одно: как спастись, как совершить побег: ничто другое не является серьезным”.
Как бы развивая эту метафору, Г. И. Гурджиев указывал также: “Вы не понимаете вашу собственную жизненную ситуацию, — вы в тюрьме. Все, что вы можете желать, если вы не бесчувственны, — как сбежать. Но как сбежать? Необходим туннель под тюремной стеной. Один человек ничего не может сделать. Но давайте предположим, что есть десять или двадцать человек; если они работают сообща и если один сменяет другого, они могут прорыть туннель и сбежать.
Более того, никто не может сбежать из тюрьмы без помощи тех, кто сбежал раньше. Только они могут сказать, каким способом возможен побег, или же могут послать инструменты, карты или же что-либо другое из того, что необходимо. Но один заключенный в одиночку не может найти этих людей или же как-то связаться с ними. Необходима организация. Без организации ничего достичь нельзя”.
Итак, каждый из нас (как личность) является тюремщиком собственной сущности, но не знает, не осознает этого.
Важным проявлением (симптомом) утраты контакта, взаимодействия личности и сущности в случае ложного самоотождествления является неспособность человека видеть сны и создавать в своей фантазии динамические творческие образные ряды.
Стереотипное и фиксированное ложное самоотождествление связано с самонепринятием и, следовательно, с непринятием других людей, оно приводит к стагнации личностного развития, резкой поляризации “персоны” и “тени” в личности человека. И напротив, кризисы личностного развития (возрастные и экзистенциальные) обусловлены, как правило, отказом человека от устоявшихся ложных самоотождествлений.
В случае ложного самоотождествления личность господствует над сущностью, постепенно оформляет человека в соответствии с законами и нормами интерперсонального и персонализирующего общения, использует сущность как источник энергии в целях собственного развития. Однако, чем успешнее такое развитие, чем дальше уходит “эмпирическая” личность в этом развитии от универсальной аутентичности своего детства, тем сокрушительнее ее финал.
Можно ли предположить, что существует иной тип развития, иной исход отношений между личностью и сущностью человека? “В наилучшем из миров, — отмечает К. Спит, — приобретенные привычки личности должны были бы быть полезными сущностной природе человека и должны были бы помогать ей адекватно функционировать в социальном контексте, в котором живет человек, и для реализованного человека это несомненно так оно и есть. К сожалению, обычный человек лишен способности использовать личность для удовлетворения своих сущностных желаний. Сущностное может проявиться только в простейшем инстинктивном поведении или же в примитивных эмоциях. Все остальное поведение контролируется, как мы видели, случайными последовательностями “я”, которые составляют личность. А личность может как соответствовать, так и не соответствовать сущности. . . . В большинстве из нас личность активна, а сущность пассивна: личность определяет наши ценности и убеждения, профессиональные занятия, религиозные верования и философию жизни. . . . Сущность — это мое. Личность — это не мое, это то, что может быть изменено за счет изменения условий или же искусственно удалено с помощью гипноза, наркотиков или специальных упражнений”.
Подлинное самоотождествление, в отличие от ложного, представляет собой скорее процесс, нежели состояние. В ходе этого процесса сущность человека постепенно освобождается от господства личности, выходит из-под ее контроля. В результате человек, соподчинивший личность своей сущности, входит в контекст трансперсонального общения и начинает использовать свою личность в качестве средства, инструмента своей сущности. Из “господина” личность становится “слугой” сущности.
Согласно Г. И. Гурджиеву, реализация и освобождение человека предполагает обращение традиционного отношения между личностью и сущностью: личность должна стать пассивной в ее отношении к сущности. Только так может возникнуть постоянное и интегрированное “Я”. Основной путь такой работы по самореализации лежит через “. . . активизацию борьбы между сущностью и личностью. И сущность, и личность необходимы для этой работы. . . . Это сражение ислам называет священной войной (джихадом), и в этой войне чем более беспристрастно обозначены противоположные стороны, чем больше интенсивность противоборства, тем более полным является разрушение и последующее обновление”.
Выход человека из интерперсонального плана действительности в трансперсональный план реальности существеннейшим образом преобразует всю его психологическую структуру. Личность гармонизируется, освобождается от “персоны” и “тени”, опрощается в “лик”, ее объектная и субъектная границы исчезают. 
Объектный полюс предстает перед человеком уже не в качестве того или иного каждый раз отдельного “знания”, но как сознание, т. е. целостное, интегрированное мироощущение. Субъектный полюс обнаруживает себя не как та или иная также каждый раз отдельная “весть”, идущая из глубин бессознательного, но как совесть, т. е. целостное, интегрированное самоощущение. Человек перестает ощущать себя личностью, своего рода ареной столкновения “добра” и “зла”, преисполненным противоречивых знаний и чувств моральным существом, противостоящим другим людям в их отдельности, одиноким эго, он начинает воспринимать себя одновременно и в качестве источника, и в качестве посредника, проводника радостной любви (особого опыта трансперсонального общения, опыта сущностной тождественности с другими людьми). Наиболее яркие примеры таких полностью персонифицированных личностей — личности-лики Будды, Христа, Магомета.
Драма взаимоотношений личности и сущности в жизни человека представляет собой, на наш взгляд, предмет подлинной гуманистической психологии. Ее важнейшими положениями являются, во-первых, признание, констатация двойственности человека (внешний и внутренний человек, внешнее и внутреннее Я, личность и сущность); во-вторых, особое, настороженно-критическое отношение к социально-центрированным и социально-обусловленным процессам формирования личности, в-третьих, отрицание традиционных форм образования как дисгармоничного взаимодействия между взрослыми и детьми, между миром взрослости и миром детства  и, наконец, в-четвертых, идея культивирования трансперсональных отношений, персонифицирующего общения в межличностных взаимодействиях самого разного типа — терапевтических, педагогических, семейных.
Высшее –Я.
Третий механизм из четырех  гипотетических систем глубинной структуры психики – это Высшее –Я.
Высшее –Я означает некие определенные духовные возможности человеческой психики, которые проявляются только в некоторых случаях. Как правило это люди обладающие сверхвозможностями,  например телепатией, экстрасенсорикой и т. д. Именно эти паранормальные способности способствуют возникновению «Высшего –Я».
    Паранормальные способности в рожденные или приобретенные в результате различных техник могут проявится согласно трансоаналитической концепции только трансферности к  Высшему –Я, т. е. высших систем, которые находятся в подсознательном. По- видимому эти высшие системы заложенные практически во всех людях, однако тяжело их извлечь из глубин нашей психики. Человек по своей природе согласно теориям трансперсональной психологии имеет информацию обо всем сущем: о мироздании, космосе и т. д. Только с помощью различных техник можно извлечь эти знания.

Скрытое – Я.
Четвертым механизмом из четырех гипотетических систем глубинной структуры психики – это Скрытое – Я.
     Скрытое –Я – это скрытые системы психики человека, например те же возможности к ясновидению, телепатии и к экстрасенсорики, т. е это структуры нашей психики, которые не проявляются и  могут спать на протяжении всей жизни человека. О Скрытом – Я известно очень мало, исследование этого феномена практически не проводилось. Эти скрытые системы могут проявляться и проявляются только тогда, когда человек попадает в экстренные жизненные ситуации, когда нужно действовать быстро. Создать для человека экстренную ситуацию в лабораторных условиях достаточно проблематично, хотя бы с точки зрения подбора испытуемых.
 Значение для психологии.
Подсознание имеет огромное значение для психологического. Любая информация, которая человек получает на протяжении жизни отражается в глубинах психики и пройти мимо и не исследовать подсознательное академическая психология просто не может.
   На протяжении всей психологической науки начиная с психоанализа З. Фрейда и кончая современными разработками огромное количество страниц было уделено сознанию и бессознательному. Казалось, что бессознательное наиболее близка к глубинным структурам психики, однако бессознательное это только те действия которые человек не осознает в данный промежуток времени, а подсознательное же это  то что находится или изначально заложено в глубине психики человека, а ни как не бессознательные действия.
   Не возможно исследовать глубинные структуры психики не уделяя вниманию подсознательному. Подсознательное – это важнейшая часть психики, оно не менее важно чем сознание и бессознательное.
Я уже писал, что человека по своей природе имеет знание о всей вселенной, которая закрыта в глубинах его психики, достоверных доказательств у меня этому пока нет, но в последующем возможно с у четом правильного построения эксперимента и подбором методик можно это проверить. С Гроф, например пробовал исследовать глубинные структуры психики, именно он в первые выдвинул теорию о огромных возможностях нашего подсознания.
   Трансоаналитическая концепция – это вовсе не анализ гипнотических и трансовых состояний как можно было в начале подумать, прежде всего трансоанализ изучает глубинные структуры психики человека. Очень важно понять, что «транс» и «трансо» два разных понятия «трансо» в моем толковании означает «глубинный» «глубоко» то есть трансоанализ переводится как глубинный анализ или глубинный психоанализ. Именно глубинный анализ поможет окончательно понять структуру психики человека, исследовать то, что до этого ни кто не делал.
   Психоанализ З. Фрейда ограничился исследованиями в области сексуальности, сознания и некоторых элементов бессознательного.
  Аналитическая психология К. Г. Юнга ушла достаточно далеко в исследованиях бессознательного, подарила психологической науке концепцию об архетипах (в отличие от К. Г. Юнга, я расширил его концепцию об архетипах и назвал их  «Спиритипы»), коллективном бессознательном. С моей точки зрения вклад Юнга огромен, как в психологию так и в трансоанализ.
    Трансперсональная психология, которая образовалась в 60 годы основателями были А. Маслоу, С Гроф, имела право на жизнь. Однако слишком специфическая аргументация построенная в основе своем на исследованиях психодеалектиков 60 – 80 году под руководством С Грофа, в дальнейшем с разработкой техники холотропного дыхания, которая сейчас довольно широко распространилась, еще эта разработка имеет тяжелые побочные эффекты.
  Трансоанализ, как я уже не раз писал разрабатывается мной для исследования глубинных структур психики. Над методом идет активная работа и думаю в скором времени будет уж точно не хуже С Грофа или даже З. Фрейда.
Спиритипы.
К. Г. Юнг ввел  понятие архетип обозначающий некий принцип обеспечивающий психологическую реальность с специфическим психологическим содержанием, в целом же под архетипом понимается определенное образование архаического, включающий мифологический мотив. Я же расширил теорию Юнга о архетипах и назвал их «Спиритипы».
1. Определение.
Спиритипы – это духовные образы включающие мифологические и эзотерические символические образования.
В концепции К. Г. Юнга основное внимание уделено мифологическим образам я добавил еще эзотерические. В современном мире, когда огромный интерес общественности к НЛО,  инопланетянам, сверчеловеческим существам. Появляется вопрос как их рассматривать, поэтому как представить психологической науки определение их в качестве мистических существ или образов, в концепции трансоанализа буду называть спиритипами.
Юнг уже начал рассматривать мистические образы в своей книге НЛО: Современный миф о вещах наблюдаемых в небе» и «О психологии и патологии так называемых оккультных явление». Юнг говорит, что эти явления можно называть оккультными, но зачастую они выступают как демонстрация патологических или истерических психологических состояний. Что касается НЛО то работ аналитиков – юнгеанцев на тему исследования символического знания НЛО до сих пор нет, думаю было бы правильным если этот пробел на себя взяла трансоаналитическая концепция.
Теперь поговорим о классификации спиритипов.


2. Классификация спиритипов.
I. Мифические образы.
1. Мифические существа (змей Горыныч, Илья Мурамец).
2. Анимы и анимус.
3. Божественный ребенок.
4. Великая мать.
5. Мудрый старец.
II. Мистические образы.
1. Сверхчеловеческие существа.
2. Духовный учитель.
3. Инопланетные существа.
4. Астральные сущности.
5. Неопознанный летающий объект.
Так как  первая часть уже известна, имеется огромное количество литературы по этой тематике. Я только более распишу мистические образы.
1. Сверхчеловеческие существа.
В трансоанализе сверх человеческие существа – это существа, которые обладают различными паранормальными способностями. Возможно обитающие в паралельных мирах.
 Этот мистический образ по вереям некоторых людей обладают огромными возможностями: могут воздействовать на людей и даже их похищать.
Обратимся к двум религиям Индии – буддизму и джайнизму. Изучая их тексты, мы с удивлением убедимся в том, что признаваемые ими божества и демоны всего только определенные типы живых существ (наряду с людьми и животными), что они так же рождаются и умирают, хотя срок их жизни может быть измерен только астрономическими числами. Достижение их состояния отнюдь не является религиозной целью двух названных учений, и значительной роли признание их существования не играет. Более того, в основах доктрины буддизма и джайнизма не произошло бы никаких существенных изменений, если бы их последователи вдруг решили отказаться от веры в богов и демонов, – просто двумя классами страдающих живых существ стало бы меньше. Таким образом, в буддизме и джайнизме, во-первых, существа, наделенные божественным статусом, рассматриваются как вполне посюсторонние, то есть, строго говоря, не сверхъестественные, а во-вторых, их роль в данных учениях вполне ничтожна.
Религии Китая обнаруживают еще меньше склонности к вере в сверхъестественное; не совсем даже понятно, как можно было бы перевести само слово "сверхъестественный" на древнекитайский язык. Вполне показательно, что идеалом даосской религии является не что иное, как естественность, естественное. Как гласит "Дао дэ цзин" (§16): "Человек берет за образец Землю, Земля берет за образец Небо, Небо берет за образец Дао (Путь, первопринцип. – Е.Т.), Дао берет за образец самоестественность (цзы жань). Идеал даосизма в конечном итоге сводится к следованию своей изначальной природе и к единению с природой как таковой. По справедливому замечанию синолога и миссионера-иезуита Л.Вигера, в религиозном даосизме мы встречаемся с описанием самых невероятных и фантастических событий и превращений, но все они объясняются естественным образом, что свидетельствует от том, что представление о чуде как некоем событии, принципиально нарушающем законы и нормы природы, было не только неизвестно даосизму, но и абсолютно чуждо ему. Да и все бессмертные, божества и гении даосской религии пребывают в пространстве Неба и Земли, в пределах сакрализованного, но вполне чувственно-конкретного космоса.
Даже в политеистических религиях Ближнего Востока древности, а также античных Греции и Рима идея сверхъестественного отсутствует. Древние египтяне были последовательными "монофизитами", пребывая в убеждении, что боги, люди, животные и другие существа обладают одной и той же природой.* Поэтому, в частности, и животные обожествлялись ими не за сверхъестественные, а как раз за самые естественные свои качества и свойства, что вызывало одобрение Джордано Бруно, видевшего в египетском культе животных лучшее выражение понимания всеприсутствия божественной природы.** Для греков и римлян также было вполне чуждо представление о богах как о трансцендентных сущностях.
По существу, только религии библейского корня (иудаизм, христианство и ислам) полностью удовлетворяют рассматриваемому критерию. Им присуще представление о трансцендентности Бога, о тварности и принципиальной иноприродности космоса и населяющих его живых существ, о чуде как божественном вмешательстве, нарушающем Богом же установленные законы природы.
В заключение следует с сожалением констатировать, что слово "сверхъестественное" зачастую употребляется в религиеведении не как однозначный термин и вообще не как понятие, а как слово обыденного языка, передающее интуитивное и внерефлексивное понимание чего-то как фантастического, не имеющего места в действительности и т.п. Помимо нетерминологичности такого словоупотребления оно опасно еще и потому, что нечто, представляющееся фантастикой и небывальщиной сегодня, может оказаться вполне реальным завтра (достаточно вспомнить о современной теоретической физике с ее теорией искривления пространства-времени или о генной инженерии; более спорные примеры, связанные, например, с парапсихологией, можно не приводить).
Вместе с тем существуют нерелигиозные формы духовной культуры (формы общественного сознания в марксистской терминологии), предполагающие если не веру в сверхъестественное, то по крайней мере признание его существования. Любая форма философии, обосновывающая или декларирующая существование некоей трансцендентной (в онтологическом смысле) реальности, как раз и является таковой. Достаточно вспомнить о мире парадигматических платоновских идей, чтобы убедиться в справедливости высказанного тезиса. Конечно, вопрос об отношении религии к философии весьма сложен, и рассмотрение его выходит за пределы настоящего исследования, однако автономность от религиозных представлений многих существовавших в истории философии концепций трансцендентного вполне очевидна.
Таким образом, можно констатировать, что ни само понятие сверхъестественного не является адекватным для характеристики религии, ни наличие веры в сверхъестественное не является достаточным критерием для отнесения того или иного феномена духовной жизни к религии.


2. Духовный учитель.
Духовный учитель или духовный наставник в принципе одно и тоже. По поверьям он может сопровождать человека в трудную для него жизненные отрезки или на протяжения всей его жизни.
В некоторых культурах духовный учитель называют ангелом хранителем, который может спасти человека от неминуемой гибели. Значение образа духовного учителя имеет огромное значение для восточной культуры.
Сама практика истинной опоры на духовного учителя разделяется на две части: опора в мыслях и опора в действиях.
Сначала следует визуализировать своего духовного наставника у себя над головой, сидящего в окружении всех будд. Из его сердца исходят лучи, а напротив него находятся все учителя, от которых вы когда-либо получали учение непосредственно. Представляйте их себе в их нормальном виде, даже со всеми физическими недостатками, если таковые имеются. Последнее очень важно для данной практики, поскольку вам предстоит особая медитация почитания гуру, которая включает в себя в значительной степени средства преодоления видения в них любых недостатков.
Затем поразмышляйте немного о благих последствиях правильной опоры на духовного учителя. В Ламриме перечислено восемь таких последствий: это, например, приближение к достижению состояния будды. Вспоминая то, что сказано в писаниях, применяя все доступные вам рассуждения, вспоминая примеры из жизни учителей прошлого, то есть используя все имеющиеся в вашем распоряжении средства, вы должны усмотреть великое благо от опоры на духовного учителя. Это принесёт вам огромную пользу.
. Вы не должны полагать, что понятие "духовный учитель" имеет отношение только к высшим ламам, которые дают учение, сидя на высоких тронах. Напротив, это относится к тому духовному наставнику, с которым вы непосредственно связаны в своей повседневной жизни и который шаг за шагом ведёт вас по духовному пути. Именно в нём вы сможете найти величайшую доброту.
 В буддийской практике необходима вера, поддерживаемая мудростью, точно так же, как мудростью поддерживается сострадание, тогда как вера и сострадание, взятые сами по себе, есть часть большинства других религий.
Хотя практика истинной опоры на духовного учителя по своей природе является созерцательной.
3. Инопланетные существа.
Стали очень популярны сравнительно не давно. Существует огромное количество якобы контактов между инопланетянами и человеком. Самый известный из них случился в 60 –х годах XX века с супругами Барни и Бетти Хилл. «В ночь с 19 на 20 сентября 1961 г. после короткого отдыха в Канаде супруги Хилл возвращались домой в Портсмут (Нью-Гэмпшир, США) по дороге №3. Когда они проезжали Ланкастер, Бетти заметила в небе летящую светлую точку и показала ее своему мужу. Объект можно было принять за звезду или спутник, лети он по прямой траектории (относительно двигающегося автомобиля). Но странное поведение точки вызвало интерес у супругов, и они стали останавливаться время от времени для наблюдения за точкой. Вскоре можно было говорить не о точке, а об объекте, который постепенно снижался. Барни, рассматривавший его в бинокль, удивлялся необычной форме, не похожей на самолет.
Теперь дорога шла через ущелье Уайт Маунтин и была очень извилистой. Иногда деревья или горы скрывали объект из виду, но в те моменты, когда он наблюдался, он был уже большим и, казалось, следовал по курсу машины. Вскоре объект оказался впереди по ходу машины на небольшой высоте, и Бетти четко различала контуры с красными огоньками по сторонам. По просьбе жены Барни остановил машину, вышел, не выключая двигателя, и стал рассматривать странный летающий корабль в бинокль. Ему были видны два ряда освещенных иллюминаторов. И тут неожиданным образом Барни пошел в сторону висящего в воздухе объекта, не слыша криков Бетти, требовавшей вернуться в машину. Барни увидел в иллюминаторах силуэты, напоминавшие человеческие, испугался, бросился к машине и нажал на акселератор. Когда они поворачивали, объект исчез из поля зрения Бетти, но Барни был уверен, что он летел над ними. Вдруг они услышали идущий как будто со стороны багажника сигнал типа "бип-бип"...
Позднее они услышали шум работающего мотора и стали отдавать себе отчет в том, что едут по дороге и уже находятся в Эшленде, расположенном в 56 километрах от Индиэн Хэд, места последнего наблюдения летевшего объекта. Они вернулись домой на два часа позже, чем должны были, учитывая, что от Индиэн Хэд до Портсмута было уже недалеко».
После этого случая появилось огромное количество похожих случаев. В настоящее время существует огромное количество уфологических организаций по всему миру, которые изучают этот феномен.
  Что еще более интересно есть много людей, которые уверяют, что вступали в контакт с существами из другой галактики , но к сожалению нет пока доказательств, как в пользу этого феномена так и против него.
   Этот феномен имеет огромное психологическое значение, поэтому я и включил его в свою классификацию.

4. Астральные сущности.
Считается, что астральные сущности – это низшие существа из других миров, которые как правило негативно влияют на человека, строят ему различные пакости, шумят бъют посуду и т. д.
В некоторых их называет домовые, полтергейст. Некоторые очевидцы рассказывают, что в их квартирах поселился домовой или полтергейс, но феномен пока еще до конца не изучен, имеет огромное духовно – психологическое значение.
5. Неопознанный летающий объект.
На протяжении 60 лет человечество наблюдало в небе непознанные летающие объекты (НЛО). История с НЛО началась с Розуэлла 1947 году, когда неопознанный объект якобы потерпел крушение в США. Тогда все документы о этой катастрофе были засекречены военными спецслужбами.  Для многих людей это история осталось мифом.  И началось. Люди видели на небе тарелки. Им хотелось посмотреть на них еще раз. Прекрасно! И вот шутники начинают сбрасывать с крыши самых высоких зданий всевозможные дискообразные предметы.  Их деятельность увенчалась полным успехом. С неба дождем посыпались колеса. Колеса из картона и колеса из фанеры. Колеса, украшенные деталями старых электронных вентиляторов, и колеса с эмблемой серпа и молота и большими красными буквами СССр. Летали даже колеса с фейерверком, и, пока они падали с крыши на улицу, во все стороны сыпались снопы искр. Появилось в печати огромное число случаев связанных с наблюдением НЛО. Так зарождался самый масштабный миф XX века.
  В современной  уфологии, доказательства существования инопланетян, ели можно их так назвать, прилетающих с других планет, или из других галактик, или из параллельных миров, так до сих пор  не найдено ни каких доказательств, существования НЛО вообще. Не у одного человека, занимающегося уфологией, нет остатков инопланетного корабля ВБС ( внеземного биологического существа). Многие сообщения якобы об НЛО, когда их начинаешь проверять, оказывались или мистификацией, или их не было  вовсе. Существует много мифов, кстати придуманные самими уфологами Зона -51, Капустин Яр, и многие другие. Стоит только почитать  «Черные страницы уфологии» Бориса Шуринова, в которых он пишет, что практически все ведущие уфологи страны являются мошенниками и жуликами. Можно в помнить, сколько было беготни, сколько истратили сил, времени, пока поныли, что из себя представляет Кыштымский карлик, и кто из уфологов якобы исследователей все это начал.
    Вот, как объясняется   происхождение инопланетян в учебнике по обществознанию за 1994 год «Мифологическое сознание устремляется в космос не только из страха, но и с надеждой на мировой разум на контакты с ним. И вот появляются мифология о космических пришельцах, о вмешательстве сверхчеловеческих сил в мир, который оказывался непригодным для человека и перед которым сам человек бессилен.  Однако все может изменится в одно мгновение и открыть путь к признанию восприятия мистических, таинственных путостороних сил». На до сказать очень интересная фраза и на редкость точная. Я долго думал о пришельцах , НЛО, пришел к выводу, что меня или просто обманывают, или кому то очень хочется все свалить на пришельцев из космоса. Появилось огромное число книг, проблему НЛО очень часто освещают в печати показывают по телевидению – это стало настолько часто, что вошло в нашу культуру. Но вот вопрос стоит ли за всем этим что то  настоящее инопланетное? Уфологи говорят, что из всех объектов наблюдаемых в небе только 5% процентов можно причислить к Феномену НЛО, да и того меньше. Не смотря на это 1000 людей занимаются феноменом НЛО, как выяснилось, по большей части эти люди далеки от настоящей науки, ведь занятие уфологией очень доступно, что стоит купить книгу по уфологии в магазине, или записаться в общественную организацию уфологов не составляет ни какого труда. Да же в Москве существует школа юных исследователей аномальных явлений.
     Я пришел к выводу, что НЛО, это хорошо спланированная мистификация, а так называемые контакты с НЛО, к НЛО не имеет ни какого от ношения, об это м я уже рассказывал на страницах этой книги. Пока не появятся неопровержимые доказательства неопознанных летающих объектов, пока не докажут, что эти объекты не секретные самолеты спецслужб, говорить о гипотезах  инопланетных или параллельных миров на мой взгляд рановато, вот такому выводу я пришел, про работав восемь лет в области уфологии, из них четыре различных уфологических объединениях и организациях. Много вопросов которые необходимо задать ведущим уфологам страны, очень много нестыковок, огромное число непознанных пока явлений, которых надо познать, а потом уже говорить об о кораблях прилетающих к нам из других галактик. Если НЛО и в самом деле существует, то им должны заниматься профессионалы, а не любители. Но пока феномен НЛО так и остался мифом XX века.
В прагматическом ХХ веке идея потустороннего мира оригинальным образом трансформировалась в миф о существовании иного (иных) измерений, получивший широкое хождение в фантастической литературе и кинопродукции. А идея дьявола, соответственно, обрела выражение в мифе об инопланетянах, зачастую обладающих неведомой или же явно демонической сущностью (и, следовательно, целями). Сама вера в существование иного мира, параллельного (или перпендикулярного) нашему – та же вера в мир потусторонний, наполненный дьяволическими существами и имеющий смысл в страдании.
Загадочная фигура ИНОПЛАНЕТЯНИНА как некоего высшего всеведущего и магического существа, нигде явно себя не обнаруживающего, свободно кочующего по времени и обладающего даром предсказания и вселения (физического или же психического) в людей, - заставляет пересматривать историю человечества как направляемого извне процесса. Под эту характеристику подходят все, кто отличается от земной “нормы”, начиная от обладающих таинственными и засекреченными познаниями египетских жрецов до великих пророков, а впоследствии – средневековых ведьм-вещуний вкупе с самим Нострадамусом. Борьба с ними – это борьба со всем неизвестным и оттого пугающим, борьба с иррациональным и необъяснимым – тем самым ИНЫМ, которое всегда пугало и одновременно влекло к себе человека.
Если в этом плане пересмотреть многочисленные рассказы “похищенных инопланетянами” людей с подробным описанием их пребывания в ИНОМ мире, - то они представятся прямой трансформацией средневековых “видений” о посещениях потустороннего царства.
Человек ищет утешения в расширении временных и пространственных границ своего существования – и находит его. Потерявшие веру в Бога обретают ее в инопланетянах (рациональной замене иррационального), а сакральное пространство вырождается в понятие ИНОГО измерения, чуждого и враждебного, но реального и рационального. Демоничность ИНОГО мира заключена именно в его чужести, возвращающей нас к первобытным истокам восприятия зла. Свое, родное, человеческое зло не демонично, оно естественно (такова человеческая природа!), и даже, как уверяют нас, необходимо и гармонично. Демонично же все нечеловеческое, над (анти)человеческое, поскольку таит в себе ту истину, которой человечеству знать не положено.
Сообщения о НЛО воспринимаются, прежде всего, как некое повествование, многократно пересказываемое и повторяемое в самых разных регионах земного шара. Повествование это, однако, существенно отличается от обычных слухов тем, что по степени своей выразительности приближается к видениям; возможно даже, что оно целиком состоит из видений и поддерживается ими. Практически все рассказы о НЛО отличаются не только неправдоподобностью, но и явным несоответствием законам физики. Поэтому многие люди имеют право полагать, что речь идет не более чем о миражах, выдумке, лжи. Более того, первоначально рассказы эти приходили из Америки, страны “неограниченных возможностей” и научной фантастики*.
Слухи о видениях возникают из ситуации коллективного отчаяния, связанного либо с опасностью для общества (неотвратимость мировой войны в 30-х годах, угроза ядерной войны, угроза экологической катастрофы в настоящее время), либо с жизненной потребностью души. Современная культура не несет в себе некоего единого “большого стиля”. Суеверия, видения, иллюзии и другие проявления подобного рода свойственны культуре в случае, если она утрачивает единство, если в ней обнаруживается некая разорванность.. Ситуация в мире, неустойчивость которого люди ощущают повсеместно, такова, что мифологическое сознание минует земные организации и власти и устремляется в небо - к космическому пространству, где среди планет некогда обитали боги, вершители судеб. Мечта о том, чтобы люди забыли о противостояниях и объединились в мире и согласии, много раз обыгрывается, в том числе и в связи с НЛО - государства объединяются перед лицом нашествия из космоса.
Безусловно, весьма интересным представляется то, как все эти составляющие мифа отразились в искусстве. Современное искусство, провозгласив новую концепцию красоты, находит удовлетворение, прежде всего, в отрицании любого смысла и чувства (абстракционизм, поп-арт, ирония, бесконечное цитирование ранее созданного в постмодернизме). Оно целиком состоит из осколков, бессвязных фрагментов, беспорядка. Красота современного искусства - красота хаоса. Это одна сторона популярности мифа о НЛО. Другая сторона скрыта в мироощущении.
Человек нашего времени проникнут скептицизмом, идеи, направленные на улучшение мира, не особо привлекательны для него. Старым рецептам не доверяют или доверяют лишь частично. Отсутствие идей глобального масштаба, способных принести пользу или хотя бы заслуживающих доверия, порождает “ситуацию чистого листа”, на котором может возникнуть все что угодно. Феномен НЛО, по всей видимости, относится именно к таким явлениям.
Вокруг НЛО уже сложился целый круг устойчивых легенд. Сегодня в нашем распоряжении есть обширная библиотека на данную тему, состоящая из работ “за” и ”против”, лживых и серьезных, - и это не считая тысяч газетных статей. Наблюдения показывают, что на самом феномене это не отразилось. Как бы то ни было, ясно одно: в мрачную эпоху развития человечества возник современный гигантский миф, фантастическое повествование о попытке вторжения или, по меньшей мере, о приближении внеземных сил.
Безусловно, нельзя говорить, что феномен НЛО проявился только в наши дни. НЛО были известны и в прошлом, но тогда представляли собой редкое явление и, в лучшем случае, вызывали пересуды в сравнительно узком кругу. Лишь в нашу просвещенную эпоху этому феномену довелось стать мифом в коллективном, всеобщем масштабе. Фантазии на тему конца света, игравшие важную роль и получившие широчайшее распространение в конце первого тысячелетия, не нуждались в привлечении НЛО для дополнительного обоснования. Вмешательство со стороны неба соответствовало философии и мировоззрению того времени. И не зря именно конец XIX и весь ХХ век стали временем “бума” летающих тарелок.
Вообще весь ХХ век – век грандиознейших мифов: от коммунизма, гитлеризма-национализма и сталинизма до: космогонических религиозно-эзотерических мифов типа учения агни-йоги Рериха, Блаватской, Федорова и т.п., до: бесконечных мифов о райском обществе всеобщего благоденствия (информационном, элитном, постиндустриальном и т.д.), основанном – священного не трогать! – на экономическом рабстве, прикрытом новомодными рыночными словообразованиями; до: мифа о гуманизме, являющемся по сути вывернутым демонизмом; до: мифа о правах человека, становящегося все более бесправным по мере отстаивания его прав; до: мифа о возможно полной свободе (свободе от жизни) и, наконец, мифа о НЛО.
Интересно то, что в современном мире образы НЛО часто наполняются некоей религиозной символикой. Но если апокалиптические настроения конца 1-го тысячелетия не выходили за пределы традиционных религиозных воззрений, то в наше время они начинают выполнять квазирелигиозную роль. Есть множество людей, которые не верят в Бога, но верят в НЛО, в то, что земная раса людей произошла от инопланетян и так далее. НЛО в большинстве случаев описываются круглыми. Во все времена символы округлой формы играли существенную роль. Круг - символ целостности, вечности, Бога... Форма НЛО является символом, компенсирующим беспорядочность современной жизни.
Здесь я попытался подробно разобрать классификацию спиритипов, не могу сказать, что она окончательно закончена, она требует уточнений и добавлений.



3. Значение для психологии.
Значение спиритипов может быть очень велико для психологии. Классификацию, которую я привел имеет огромное значение в современной культуре. Стоит обратить внимание на тот факт сколько говорят в последнее время об НЛО и инопланетянах, астральных сущностях, полтергейст, приведений и т. д. по телевидению, радио, сколько написано книг статей, выпускают специализированные журналы: «Аномалия», «Коледоскоп НЛО». Думаю наконец то стоит обратить внимание на это психологической науке. Ведь нужно ли объяснять тот факт, что какое влияние СМИ имеет на сознание и подсознание человека. В последнее время телевизионные передачи просто кишат рассказами о разного рода аномалиями, а книжные магазины  просто завалены сообщениями о том, что где то в Волгоградской области местные жители опять наблюдали НЛО. Стоит задуматься, какое вырастит новое поколение, воспитываемое около экранов телевизоров. Такая тенденция информирования населения об оккультных явлениях стало давать свои плоды, вот например в психиатрии появился новый диагноз, в кругу психиатров его называют «Космическим диагнозом», когда человек сообщает, что вступал в контакт с инопланетянами или с другими спиритипами,  разве не стоит ли на это обратить особое внимание медицинской и психологической науке. На конец стоит избавится от старых стереотипов и посмотреть, что происходит вокруг.

Личное подсознательное.
Определение.
     Личное подсознательное – глубинный слой психики, cодержит личностные переживания , принадлежащие непосредственно самому индивиду, который может сделать их осознанными, то есть интегрированными в сознании, в Эго. Сюда относятся бывшие содержания сознания, слабоэнергизированные восприятия, не доходящие до порога сознания, или подпороговые впечатления , различные комбинации слабых и неясных представлений , не соприкасающихся с сознательной установкой .
     Личное подсознательное содержит в себе комплексы, или скопления эмоционально заряженных мыслей, чувств и воспоминаний , вытесненных индивидом из его прошлого личного опыта или из родового , наследственного опыта.
Далее мы укажем некоторые признаки, характеризующие подсознательные процессы:
Они неподвластны контролю человека, изолированы от ядра личности. Воспринимаются как непроизвольное, автоматическое течение психических актов;
Подсознательное почти всегда содержит в себе информацию, которая противоречит сознанию и расценивается индивидом как нечто совершенно чуждое и непонятное личности;
Подсознательные процессы имеют свой  язык. Этим языком являются образы, действия, речевые структуры, лишенные логической последовательности. В мире Подсознательного действует своя логика, диктуемая эмоциями и называемая, поэтому аффективной;
На уровне подсознательного не существует разграничения на внутренний и внешний миры. Например, сны всегда воспринимаются человеком как события внешнего мира;
Человек, находящийся в особом состоянии сознания состоянии, не разграничивает объективное и субъективное в содержании переживаний;
Динамика психических актов и действий в сфере подсознательного лишена временных и пространственных ограничений, которые свойственны сознанию. Например, во сне человек может видеть прошлые события в будущем и наоборот, разные города в одном месте и другие несовместимые в реальности вещи.      
Подсознательное начало представлено практически во всех психических процессах, свойствах и состояниях человека. Существуют подсознательные ощущения, к которым относятся ощущения равновесия, мышечные ощущения. Суда же относятся неосознаваемые зрительные и слуховые ощущения, которые вызывают непроизвольные рефлексивные реакции в зрительной и слуховой центральных системах. Здесь же находится умение ходить, читать, писать, говорить. Все эти поступки выполняются автоматически, без раздумий. Указанные виды автоматизмов вначале формируются под контролем сознания, а потом переходят в подсознательную область психики, давая тем самым сознанию возможность контролировать более сложные операции. Доказать факт автоматизмов можно, когда на пути к реализации какой-либо цели появляются неожиданные препятствия. Если поставить под контроль сознания осуществление упрочившихся программ, то можно нарушить течение автоматических действий. Например, если больной из-за страха не научиться заново ходить пытается с помощью сознательно управлять этими функциями, то, скорее всего, он будет меньше успеха в этом, чем, если бы не обращал на это столь пристального внимания. Если человек, который заикается, будет постоянно испытывать страх перед речью и думать об этом, то его произношение действительно будет с большими дефектами.   
Неосознаваемые образы восприятия существуют и проявляются в феноменах, связанных с узнаванием ранее виденного, в чувстве знакомости, которое иногда возникает у человека при восприятии какого-либо объекта, предмета ситуации.   
Подсознательная память – это та память, которая связана с долговременной и генетической памятью. Такая память управляет мышлением, вниманием, определяя содержание мыслей человека в данный момент времени, его образы и объекты, на которое направлено внимание. Подсознательное мышление особенно отчетливо выступает в процессе решения человеком творческих задач. Это объясняет, каким образом творческим людям приходит озарение, и почему он полностью не осознает своих идей. Подсознательное мышление может вторгаться в сознание не только в бодрствующем состоянии, но и во сне и опьянении, причем в аллегорической форме, образах. В качестве примера приведем историю великого химика И. Менделеева. Его периодическая таблица химических элементов просто приснилась ночью. Это объясняется тем, что бессознательное пришло на помощь сознанию, когда было не силах справиться с поставленной задачей.
Существует также и подсознательная  мотивация, влияющая на направленность и характер поступков человека. Проявляется это тогда, когда человек стремится совершить поступок, не понимая причины своего желания. Это явление было открыто в результате исследований с помощью гипноза. Человеку, находящемуся под гипнозом, внушалось в сознательном состоянии подойти к одному из присутствующих и перевязать галстук. И действительно, придя в сознание, человек перевязал галстук у одного из присутствующих. Но объяснить свои неординарные действия он не смог. Вернее он объяснял их так,  как было угодно цензуре сознанию, т. е. галстук был плохо завязан и т. п. Разгадать истинную причину своей мотивации человек не сумел.            
Подсознательное в личности человека – это те чувства, интересы и желания, которые человек не осознает у себя, но которые ему присущи. Они проявляются в разнообразных непроизвольных реакциях, действиях, психических явлениях, которые связаны с восприятием, памятью и воображением. Все эти явления получили название “ошибочные действия”.  О подсознательном говорят оговорки, описки, ошибки при слушании слов; непроизвольное забывание имен, обещаний, событий и другого, что, так или иначе, вызывает у человека неприятные эмоции; сновидения, грезы, мечты.
Далее мы рассмотрим некоторые из этих проявлений подсознательного в действиях человека более подробно.
Оговорка – подсознательно детерминированное артикуляционное речевое действие, связанное с искажением звуковой основы и смысла произносимых слов. Когда человек оговаривается, то в его ошибке можно прочитать скрытые от сознания личности мотивы, мысли, переживания. Оговорка возникает, когда подсознательные намерения и побуждения сталкиваются с сознательно поставленной целью поведения, противоречащей скрытым мотивам, и побеждают ее.
Забывание имен – другой пример подсознательного. Причиной забывания имен являются неприятные ощущения, связанные с человеком, обладающим  забытым именем или событиями, ассоциирующими с этим именем. Забывание имен происходит помимо воли человека и требует много времени для восстановления забытого.
Автоматизация движений является также результатом действий подсознательных процессов. Здесь идет речь о тех движениях, которые сначала являлись осознанными, а затем перешли в область подсознательного. К ним относятся, например, двигательные умения и навыки, которые в начале своего формирования являлись сознательно контролируемыми действиями (ходьба, речь; умение писать, читать, пользоваться различными инструментами, жонглирование).   
Сновидения представляют собой особую форму проявления подсознательного. В них хранятся все тайные вытесненные подсознательное желания и чувства человека. Во сне неудовлетворенные потребности получают галлюцинаторную реализацию. Но не все желания во сне имеют соответствующую форму. Очень многие сны имеют символическую форму. Если соответствующие мотивы поведения неприемлемы для человека, то их явное проявление во сне блокируется усвоенными нормами морали так называемой цензурой сознания. Цензурой сознания является подсознательный психический механизм, который фильтрует, изменяет и запутывает содержание мыслей, сновидений. Цензура как очень принципиальный моралист не позволяет подсознательному показать все в истинном цвете. Именно поэтому мы не может сначала разгадать наш сон, он нам кажется бессмысленным и бесполезным. Для расшифровки таких сновидений требуется обладать основными навыками специальной интерпретации, именуемой трансоанализом. Напомним, что такие сны не являются единственными в своем роде. Эти сны свойственны взрослым.
Существуют сновидения другой разновидности, здесь содержание сна явное и понятное человеку. Это детские сновидения дошкольников и инфальтильные сны взрослых людей. Детские сновидения отличаются своей простотой и безыскусностью. То, что ребенок хотел и не смог реализовать в реальной жизни днем, обязательно приснится ему ночью. Инфальтильные сновидения взрослых также имеет явное содержание. Они возникают под влиянием непосредственно предшествующих сну ярких событий прошедшего дня.      
       Итак, мы выяснили, что подсознательное в большей степени управляет бытовым поведением человека. Сознание и подсознательное взаимодействуют друг с другом, делая поведение человека интересным для изучения и анализа.
  Огромную роль личностном подсознательном играет мистическая личность по этому необходимо с моей точки зрения обсудить ее значение.
Социальное подсознание.
Как известно человек существо общественное, социум для отдельно взятого индивида имеет огромное значение, оно влияет на его личность: на сознание, бессознательное, подсознание. Собственно по этому я и ввожу термин социальное подсознательное.
1. Определение.
Как выяснилось человек не может жить без общества, эта черта осталось у него от предков.
Уж точно не стоит объяснять тот факт, что общество имеет  огромное влияние на жизнь самого индивида, в данном случае нас интересует подсознание. Подсознание так же формируется под влиянием социума. Особенно огромное значение имеет СМИ. Именно система массовой информации формирует у человека то поведение, которое нужно обществу, одна из главных задач СМИ повлиять на подсознательные системы человека.
Социальное подсознание – это система взглядов, убеждений, определенных символов, которые формируются в подсознательном под влиянием общества.
  Нормы и правила, которые нам сформированы у нас с детства и мы их признаем как общепринятые и следуем им на протяжение всей сознательной жизни. Эти правила сформировались очень давно и пережили ни одно поколение, по этому можно смело утверждать, что они глубоко в подсознательном: не убей не укради – это основные нормы в которых придерживается человек. Они были известны  еще в древние времена. Человек, который не придерживался этих норм изгонялся из него.
    Давайте вернемся к системе массовой информации  именно оно формирует социальное подсознание. СМИ с помощью разных методов влияет на наше взгляды на жизнь, многие люди на столько привыкли  к этому, что совершенно перестали этого замечать. Даже если человек не будет смотреть телевизор, не слушать радио, то задача сформировать его социальное подсознательное перейдет непосредственно к обществу. Распространенная фраза: «Ты что газет не читаешь…» совершенно четко говорит об этом. Человека ставят в глупое положение, говоря о том, что он отстал от жизни он стал не интересен обществу, перестал быть для него значим. Индивид начинает сознательно или подсознательно подстраиваться под социум. Можно утверждать, что в конце концов общество возьмет свое.


***

Импульсы духа не следует смешивать с импульсами социального подсознания. Фраза "что люди скажут" - не слишком удачная рационализация того факта, что человеку не хочется идти против общественного подсознания. Социальная адаптация связана не со знанием (писаных и неписаных) законов общества и не со способностью к эмпатии (непосредственно-чувственному восприятию), а в гораздо большей степени с тем, насколько хорошо у человека открыт канал связи между общественным и личным подсознанием.
Именно таких людей любят коллективы и начальники, именно их выносит на гребне смуты.
В связи с чрезвычайной важностью для выживания вида, общественное подсознание имеет значительную власть над личным подсознанием, с большим трудом осознается и поддается контролю. В человеке, попавшем под прямое воздействие общественного подсознания, появляется характерное сочетание: блокировка от любых доводов плюс упрямство. "Почему я так делаю, я не знаю, но не могу иначе, хоть режь, а что потом будет, даже и думать не хочу." Именно поэтому так важно отличать в себе импульсы общественного и личного подсознания; ибо если человек может еще как-то менять личное подсознание, то общественное, понятно, нет (здесь автор не имеет в виду великих пропагандистов), и единственное, что можно ему противопоставить - это осознание его импульсов. Однако это нелегко. Вот несколько примеров.
О воспитании. Один из моментов, находящихся под наиболее строгим контролем социального подсознания - это воспитание детей: общество должно заботиться о поддержании себя. И первое, о чем оно думает, это сохранение жизни детей. В течение многотысячелетней истории человечества, полной голода и холода, выработались, естественно, два представления: ребенок должен быть толстым и тепло одетым. Толстым - чтобы пережить голод, тепло одетым - чтобы не замерзнуть насмерть. Понятно, что такие фундаментальные установки не должны меняться (и не меняются) в течение коротких периодов сытости и процветания того или другого народа. И сейчас, когда ситуация переменилась уже на обратную, когда (с точки зрения общественного сознания) ребенок должен быть нетолстым и легко одетым, а ожирение и изнеженность грозят его физическому существованию, социального подсознание стоит на своих прежних позициях, и люди, которые "все понимают" (разумом), но не осознают импульсов своего подсознания, проводящего сигналы общественного, не в силах бороться с ними и кутают своих детей в июле в меха и кормят: "За маму, за папу... за прапрадедушку, которому ох как голодно жилось".
Второй момент, за которым пристально следит социальное подсознание, - это авторитет родителей. Наш предок был довольно буен и в малой степени законопослушен. Однако поддерживать определенную организацию в обществе было необходимо, поэтому нужно было с детства воспитать человека так, чтобы у него открылся канал, по которому в случае необходимости можно было передать приказ, который бы обязательно был выполнен; в несколько иной терминологии это именуется "поротой задницей". Эту функцию выполнял нерушимый (в детстве) авторитет отца, который позже трансформировался в (относительное) подчинение власти.
В современной семье необходимость в утверждении догмата о "непогрешимости папы" или, скорее, мамы, отсутствует. Тем не менее, как трудно по существенному поводу сказать ребенку: "Извини, я был к тебе несправедлив" или всерьез посоветоваться с ним по тому или иному важному для семьи вопросу. Пусть сознание говорит, что это необходимо, важно, полезно... Но социальное подсознание точно знает, что это ведет к подрыву родительского авторитета! И проблема усугубляется тем, что на самом деле в личном подсознании нет убеждения, что родитель должен быть непогрешимым идеалом и всевластным владыкой, но в данном случае сквозь личное подсознание идет мощный импульс общественного.
О войне. В критические минуты жизни общества связь между общественным и личным подсознанием резко усиливается. Вся страна "как один человек" поднимается и идет защищать свою независимость, причем самые обыкновенные люди проявляют героизм и величие души, совершенно несвойственные им и невозможные для них в других условиях. Именно этим объясняется то, что последняя Великая Отечественная война в России для многих ее участников осталась, несмотря ни на что, лучшим временем их жизни. Дело в том, что та сильнейшая связь между социальным и личным подсознанием, которая возникла в начале войны, сразу после ее окончания пропала (за ненадобностью) и та сила, которая заставляла людей жертвовать собой ради других до конца, выявляя в них высшее начало, действовать прекратила. Такого рода переживания дают человеку духовный опыт, но не духовный рост. Духовный рост (у тех, у кого он далее происходил) был связан уже с дальнейшим осмыслением происшедшего и культивированием в себе того высшего начала, которое некогда было так хорошо видно в себе и других и которое - увы! - в обыденной жизни так легко заглушается эгоистическими мотивами.
О людях у власти. Люди, находящиеся у власти, могут быть довольно четко разделены на две категории. Одни находятся у власти потому, что они всю жизнь к этому стремились, и для них в этом одном состоит смысл и удовольствие жизни. Другие же сознательно (выбиваясь из сил и работая локтями) никогда к власти не стремились, но какая-то непонятная "случайность" поднимала их из одного кресла в другое, хотя никакими особыми талантами они вроде не обладали. Что же особенного в таких людях? Их подсознание обладает хорошим каналом связи с общественным подсознанием, а более точно, с той его частью, которая занимается организацией данного общества в единое структурированное целое. Если внешняя организация общества значительно ниже его эволюционного уровня (так бывает после революции, когда царит хаос), то в общественном подсознании четко возникает ощущение-мысль: нужен порядок, иначе погибнем все! И тут люди инстинктивно ищут того, кто - в самом деле! - в наибольшей степени способен их организовать, и находят, и дают власть в руки. Так взлетел Наполеон. Однако через некоторое время его эго выключило его канал связи с общественным подсознанием, он совершил кучу ошибок, проиграл войну с Россией и в конце концов умер в заточении. Здесь мы сталкиваемся со всеобщим законом, согласно которому человек (в любой ситуации) действует успешно только тогда, когда он представляет собой канал связи, проводник высших сил (Абсолюта), а как только управление берет на себя эго, все начинает валиться из рук, касается ли деятельность человека его личного духовного роста или судьбы целой страны.
2. Значение для психологии.
Феномен социального подсознательного не менее значим, чем подсознание. Начиная концепцию социального подсознательного, со значения человека пред обществом я аргументировал влияние социума на подсознание индивида. Социальное подсознание так же можно рассматривать, как общественное, т.е. некое общая форма подсознательного, которая присуща социуму вообще и отдельному индивиду в частности.
   Психологическая наука не может пройти мимо того факта, что каждый отдельный индивид со своим сознанием, бессознательным, подсознательным, хочет он этого или нет является частью общества, это общество диктует ему нормы и правила по которым ему нужно жить. Одно из обстоятельств, которое как мне кажется имеет огромное значение – это влияние социума на сознание индивида. Так же нужно не отбрасывать тот факт, что в некоторых случаях такое влияние может пройти незамеченное для самого человека, поэтому стоит обратить внимание не только на внешнюю сторону психики но и уделить внутреннюю или глубинную структуру психики, особенно в психотерапевтической работе, собственно это я и ставлю как главную задачу трансоанализа.
   В социальной психологии особенно в групповой консультации или психотерапии особое внимание нужно уделять социальному подсознательному, как особому глубинному влиянию общества на личность и структуру психики. Социальная психология огромное внимание оказывает межличностным отношениям, межличностному общению, но мало обращает внимания на личность, которая находится в обществе и какое влияние на неё оказывает это общество, какие изменения происходят в глубинных структурах психики человека под влиянием того же общества. Какое влияние СМИ оказывает на подсознание человека? Разве может психологическая наука пройти мимо и не заметить влияние социума на подсознание человека!?

ЧАСТЬ 6. «Я» - КОНЦЕПЦИЯ.

Понятие «Я»- концепции.
Внутренний мир личности и ее самосознание издавна привлекали внимание философов, ученых и художников. Сознание и самосознание - одна из центральных проблем философии , психологии и социологии. Ее значение обусловлено тем, что учение о сознании и самосознании составляет методологическую основу  решения не только многих  важнейших теоретических вопросов, но и практических задач в связи с формированием жизненной позиции.
Способность  к самосознанию и самопознанию - исключительное достояние человека, который в своем самосознании осознает себя как субъекта сознания, общения и действия, становясь в непосредственное отношение к самому  себе.  Итоговым продуктом процесса самопознания является динамическая система представлений человека о самом себе, сопряженная с их оценкой, называемая  термином    Я-концепция.
Я-концепция возникает у человека  в процессе социального взаимодействия как неизбежный и всегда уникальный продукт его психического развития, как относительно устойчивое и в то же время подверженное  внутренним колебаниям и изменениям психическое приобретение. Она накладывает неизгладимый отпечаток на все жизненные проявления человека - с самого детства до глубокой старости.
       Периодом возникновения сознательного  “я”  , как бы постепенно ни формировались отдельные его компоненты, считается подростковый и ранний юношеский возраст.  Практически все психологи указывают на раннюю юность как на критический период формирования самосознания и рассматривают развитие самосознания как центральный психический процесс переходного возраста.

ПОНЯТИЕ,  ЗНАЧЕНИЕ  И  СТРУКТУРА   «Я»-КОНЦЕПЦИИ
              Развитие самосознания человека неразрывно связано с процессом самопознания как процесса наполнения самосознания содержанием, связывающим человека с другими людьми, с культурой и обществом в целом, процесс, происходящий внутри реального общения и благодаря ему, в рамках жизнедеятельности субъекта и его специфических деятельностей.
Феномены самопознания касаются вопроса о том, как происходит самопознание, в том числе и того, что уже усвоено или присвоено, превращено в «Я»  субъекта и в его личность, и какие формы приобретают результаты  этого процесса в самосознании.
Как научное понятие Я-концепция вошла в обиход специальной литературы сравнительно недавно, может быть потому в литературе, как отечественной, так и зарубежной, нет  единой его трактовки; ближе всего по смыслу к нему находится   самосознание.  Но  Я-концепция  -  понятие менее нейтральное, включающее в себя оценочный аспект самосознания. Это динамическая система представлений человека о самом себе, в которую входит как собственно осознание своих физических, интеллектуальных и других качеств, так и самооценка, а также субъективное восприятие влияющих на данную личность внешних факторов.  Р.Бернс, один из ведущих английских ученых в области психологии, серъезно занимавшийся вопросами самосознания , так определяет это понятие:  « Я-концепция  -  это совокупность всех представлений человека о самом себе, сопряженная с их оценкой.  Описательную составляющую Я-концепции часто называют образом- Я  или  картиной- Я.  Составляющую, связанную с отношением к себе  или к отдельным своим качествам, называют самооценкой или принятием себя.  Я-концепция, в сущности, определяет не просто то, что собой представляет индивид, но и то, что он о себе думает, как смотрит на свое деятельное начало и возможности развития в будущем».
Я-концепция возникает у человека в процессе социального взаимодействия как неизбежный и всегда уникальный результат психического развития, как относительно устойчивое и в то же время подверженное внутренним изменениям и колебаниям психическое приобретение.  Оно накладывает неизгладимый отпечаток на все жизненные проявления человека  -  с самого детства до глубокой старости.  Первоначальная зависимость Я-концепции от внешних влияний бесспорна, но в дальнейшем она играет самостоятельную роль в жизни каждого человека. С момента своего зарождения Я-концепция становится активным началом, выступающим в трех функционально-ролевых аспектах :
1.  Я-концепция как средство обеспечения внутренней согласованности.  Ряд исследований по теории личности основывается на концепции, согласно которой человек всегда идет по пути достижения максимальной внутренней согласованности. Представления, чувства  или идеи, вступающие в противоречие с другими представлениями, чувствами или идеями человека, приводят к дегармонизации личности, к ситуации психологического дискомфорта.  Существенным фактором восстановления внутренней согласованности является то, что человек думает о самом себе.
2.  Я-концепция как интерпретация опыта.   Эта  функция Я-концепции в поведении заключается в том, что она определяет характер индивидуальной интерпретации опыта, т.к. у  человека существует устойчивая тенденция  строить на основе собственных представлений о себе не только свое поведение, но и интерпретацию своего опыта.
3.   Я-концепция как совокупность ожиданий.   Я-концепция определяет также и ожидания человека, то есть его представления о том, что должно произойти.  Каждому человеку свойственны какие-то ожидания, во многом определяющие и характер его действий.  Люди, уверенные в собственной значимости, ожидают, что и другие будут относится к ним таким же образом; считающие же, что они никому не нужны, не могут нравиться, либо ведут себя исходя из той предпосылки, либо интерпретируют соответствующим образом реакции окружающих.  Многие исследователи считают эту функцию центральной, рассматривая Я-концепцию как совокупность ожиданий, а также оценок, относящихся к различным областям поведения.
         Во  многих психологических теориях Я-концепция является одним из  центральных понятий.  Вместе с тем до сих пор не существует ни ее универсального определения, ни единства в терминологии.  Термины, которые одни авторы употребляют для обозначения Я-концепции в целом, другие используют для обозначения ее отдельных элементов.  Чтобы внести ясность в терминологию нашего исследования, мы будем пользоваться схемой, предложенной Р.Бернсом , которая, по нашему мнению, с одной стороны наиболее полно отражает структуру Я-концепции, а с другой - упорядочивает терминологию, встречающуюся на страницах психологической литературы  (см. рисунок №1) . На схеме Я-концепция представлена в виде иерархической структуры. На ее вершине располагается глобальная Я-концепция, включающая всевозможные грани индивидуального самосознания.  В связи с тем, что человек с одной стороны обладает сознанием, а с другой  -  осознает себя как один из элементов действительности, У.Джеймс, первый из психологов кто начал разрабатывать проблематику Я-концепции, глобальное, личностное Я      (Self )  рассматривал как двойственное образование, в котором соединяются Я-сознающее ( I )  и  Я-как-объект  ( Me )   . 

                Глобальная   Я-концепция



Аспекты,
выделенные        Я-сознающее                Я-как-объект
Джемсом               (процесс)                (содержание)

                непрерывное
                взаимодействие


Компоненты             самооценка               
установки                или приятие                образ Я
                себя
               
                тенденции
                поведения
               

                Я-концепция как
                совокупность
                установок “на себя”



               
                реальное Я                идеальное Я                зеркальное Я
   Модальности             или                или                или
                представление              представление            представление          
                о том, каков я                о том, каким я              о том ,как меня               



     Аспекты        физическое                физическое                физическое
                социальное                социальное                социальное               
                умственное                умственное                умственное
                эмоциональное            эмоциональное              эмоциональное


                Схема 3.   Структура  Я-концепции

Это две стороны одной целостности, всегда существующие одновременно.  Одна из них являет собой чистый опыт, а другая  -  содержание этого опыта  (Я-как-объект).  Невозможно представить себе сознание, лишенное содержания, как и содержание психических процессов, существующих в отрыве от сознания. Поэтому в реальной психической жизни эти   элементы  настолько слиты, что образуют единое, практически нерасторжимое целое. Я-как объект существует лишь в процессах сознавания и является содержанием этих процессов,  поскольку человек может сознавать самого себя. Разделять результат и процесс рефлексивного мышления мы можем только в понятийном плане, в психологическом плане они существуют слитно .
       Как мы видим из определения Р.Бернса, в Я-концепции выделяются описательная и оценочная составляющие, что позволяет рассматривать  Я-концепцию как совокупность установок, направленных на себя.  В большинстве определений установки подчеркиваются три главных элемента:
Убеждение, которое может быть как обоснованным, так и необоснованным  (когнитивная составляющая установки).
Эмоциональное отношение к этому убеждению  (эмоционально-оценочная составляющая).
Соответствующая реакция, которая, в частности, может выражаться в поведении (поведенческая составляющая).
  Применительно к Я-концепции эти три элемента установки конкретизируются следующим образом :
 Образ Я  - представления индивида о самом себе.
 Самооценка  -  аффективная оценка этого представления, которая может обладать различной интенсивностью, поскольку конкретные черты     образа Я могут вызывать более или менее сильные эмоции, связанные с их принятием или осуждением.
 Потенциальная поведенческая реакция, то есть те конкретные действия, которые могут быть вызваны образом Я и самооценкой.
       Рассмотрим несколько подробнее эти три основные составляющие Я-концепции.
       1. Когнитивная составляющая Я-концепции или  Образ Я.
Представление индивида о самом себе, как правило, кажутся ему убедительными независимо от того основываются они на объективном знании или субъективном мнении.  Предметом восприятия человека могут, в частности, стать его тело, его способности, его социальные отношения и множество других личностных проявлений.  Конкретные способы  самовосприятия, ведущие к формированию образа Я могут быть самыми разнообразными.  Описывая самого себя человек прибегает обычно к помощи прилагательных :   “надежный“, “общительный”, “сильный”, “красивый” и т.д., которые, по сути, являются абстрактными характеристиками, которые никак не связаны с конкретным событием, тем самым человек в словах пытается выразить основные характеристики своего привычного самовосприятия.  Эти характеристики :  атрибутивные, ролевые, статусные, психологические и т.п.  можно перечислять до бесконечности.  Все они составляют  иерархию по значимости  элементов самоописания, которая может меняться в зависимости от контекста, жизненного опыта человека или просто под влиянием момента.  Такого рода самоописания  -  это  способ охарактеризовать себя, неповторимость каждой личности через сочетания ее отдельных черт. Извечный вопрос о том, может ли человек познать самого себя, насколько объективна его самооценка, об истинности образа Я правомерен относительно его когнитивного компонента, причем и здесь нужно учитывать, что всякая установка -  не отражение объекта самого по себе, а систематизация прошлого опыта взаимодействия субъекта с объектом. Поэтому  знание человеком самого себя не может быть ни исчерпывающим, ни свободным от оценочных характеристик  и противоречий.  Этим объясняется выделение второй составляющей Я-концепции.
       2.   Эмоционально-оценочная составляющая Я-концепции    или самооценка.  Человек как личность  -  самооценивающее существо.  Самооценка подразумевает под собой  “известное отношение к себе: к своим качествам и состояниям, возможностям, физическим и духовным силам “  .  Самооценка - это личностное суждение о собственной ценности, которое выражается в установках, свойственных индивиду . Таким образом, самооценка отражает степень развития у человека чувства самоуважения, ощущение собственной ценности и позитивного отношения ко всему тому, что входит в сферу его “Я”.  Потому низкая самооценка предполагает неприятие себя, самоотрицание, негативное отношение к своей личности.
       Можно выделить несколько источников формирования самооценки, которые меняют вес значимости на разных  этапах становления личности:
-  оценка других людей;
-  круг значимых других или референтная группа;
-  актуальное сравнение с другими;
-  сравнение реального и идеального Я;
-  измерение результатов своей деятельности.
       Самооценка играет очень важную роль в организации результативного управления своим поведением,  без нее трудно или даже невозможно самоопределиться в жизни. Верная самооценка дает человеку нравственное удовлетворение и поддерживает его человеческое достоинство.
       3.   Поведенческая  составляющая  Я-концепции  заключается в потенциальной поведенческой реакции, то есть конкретных действиях, которые могут быть вызваны образом Я и самооценкой.  Всякая установка  -  это эмоционально окрашенное убеждение, связанное с определенным объектом.  Особенность Я-концепции заключается в том, что, как в комплексе установок, объектом в данном случае является сам носитель установки.  Благодаря этой самонаправленности все эмоции и оценки, связанные с образом Я, являются очень сильными и устойчивыми, что оказывает очень сильное влияние на деятельность человека, его поведение, взаимоотношения с окружающими.
       Выделив три основные составляющие Я-концепции не следует забывать о том, что образ Я и самооценка поддаются лишь условному концептуальному различению, поскольку в психологическом плане они неразрывно связаны.  Образ и оценка своего  “Я”  предрасполагают человека к определенному поведению ;   потому глобальную    Я-концепцию
    мы рассматриваем как совокупность установок человека, направленных на самого себя.  Однако эти установки могут иметь различные ракурсы или модальности.
       Таким образом, Я-концепция представляет собой совокупность представлений человека о самом себе и включает убеждения, оценки и тенденции поведения.  В силу этого ее можно рассматривать как свойственный каждому человеку набор установок, направленных на самого себя.  Я-концепция образует важный компонент самосознания человека, она соучаствует в процессах саморегуляции и самоорганизации личности, поскольку определяет интерпретацию опыта и служит источником ожиданий человека.
Проблема «Я»
На втором плане проблемы соотношения сознания и самосознания остается центральная исходная категория Я. Нужно обратить внимание на то, что и в традиционном понимании сознания как феномена, благодаря которому становится возможным отличать себя от окружающего мира, и в представлении о самосознании как об осознании собственного Я присутствует неустранимая исходная категория Я. В определении самосознания она выражена непосредственно как неотъемлемый базис самосознания, а в случае с сознанием содержится неявно, как то, в отношении к чему познаваемая реальность становится окружающим миром. Опыты самонаблюдения, возможность получения образа своего собственного Я предполагают разъединенность нашего Я на две ипостаси, две подструктуры, из которых одна, будучи субъектом, соотнесена с другой как с неким объектом (Сержантов, 1990). Естественная бидоминантная природа самосознания (Черносвитов, 1985) не раз обсуждалась в философской и психологической традиции интроспекционизма. Присутствие в самосознании двух различных Я отмечалось А.Бергсоном (1992), который писал, что "одно Я является как бы внешней проекцией другого, его пространственным и, скажем так, социальным представлением. Мы достигаем первого из них в углубленном размышлении, представляющем наши внутренние состояния как живые, непрерывно возникающие существа, как взаимопроникающие состояния, не поддающиеся никакому измерению". Второе Я, называемое А.Бергсоном "феноменальным Я", воспринимается нашим разумом, но на самом деле, как писал Р.Ассаджиоли (1965), является лишь "тенью" истинного Я или его проекцией.
В здоровой рефлексии (в обращении субъекта на самого себя) выявляется то, что имеет качество познаваемого содержания, с которым отождествляется наше Я. Познание своего Я происходит через конкретно-чувственное, образное, концептуальное познание, в тех или иных предметных самоидентификациях. Между тем, внутреннее Я всегда неуловимо. Будучи опредмеченным, оно становится "феноменальным Я", т.е. теряет свою имманентную определяющую характеристику непознаваемости. Мы остаемся вполне удовлетворены косвенным знанием о себе, находя себя в "феноменальном Я", производя то, что К. Ясперс называл "персонализацией", или "самоотображением".
Таким образом, фиксируя в сознании представление о своем Я, мы опускаем то, что осталось неопредмеченным и неосознанным, догадываемся о наличии "истинного Я", но в качестве своего Я представляем более доступные восприятию внешние проявления, оформленные во взаимодействии с другими людьми. С учетом его социальной природы "феноменальное Я" может быть названо также и моим "другим Я" - "другой -для - меня", по М.М.Бахтину. "Относясь к самому себе, - писал А.Кронфельд (1934, с.149), -Я в этом отношении к себе относится и к другому". Многообразие феноменальных репрезентаций "истинного Я" составляет целый набор "других Я", определенную одномоментную группировку меняющихся в динамике жизни ощущений - то, что, видимо, и должно называться индивидуальностью, формируемой в зависимости от конкретного социального окружения. Когда мы заводим речь о самосознании какого-либо человека, мы уже предполагаем некое имманентное Я - необходимую предпосылку всякого различения. Между тем, само различение -это уже свершенное событие, и здесь мы имеем противопоставление феноменального "другого Я" "не-Я". "He-Я" является здесь тем, что человек отчуждает, что задает устойчивые внешние границы самосознающего сознания. Распространенный вариант персонализации Я в "другом Я" есть личность - выявление себя в социальных характеристиках. Выделяя себя в социальном окружении, мы полагаемся на осознание противопоставления своего феноменального социального "другого Я" "не-Я" окружающего социума. Возможны и другие самоидентификации и, соответственно, другие оппозиции. Отождествляясь с собственными психическими функциями, в том числе с образом собственного тела, мы воспринимаем свое живое тело как объект познания ("схему тела") и наряду с другими объектами относим его к категории "не-Я". Отождествляясь с телом, мы противопоставляем собственное витальное Я отчуждаемым способностям рассуждать, вспоминать, схеме собственного тела как производному мышления, социальным ролям, социуму и всему чувственно воспринимаемому внешнему миру. При смене витальных идентификаций на более глубинные тело вновь становится объектом наблюдения.
При единственно возможном "феноменальном Я" человек был бы конечен, смертен уже при жизни. Но поскольку субъект обладает активностью, "истинное Я" проявляет себя в различных самоидентификациях, в различных "других Я". Очевидно, что между "феноменальными Я" и тем, что воспринимается как "не-Я", отсутствует раз навсегда заданная граница. Человек открыт к развитию, к установлению внутри своего самосознания новых динамически меняющихся противопоставлений. Наряду с этим привязанность к повседневным самоидентификациям, к отождествлению Я с привычным содержанием, устойчивое во времени переживание дихотомии "другое Я" - "не-Я", в частности, относительное постоянство признаков личности позволяют говорить об устойчивых уровнях или состояниях самосознания (сознания). Таким образом, структурируются сознание и самосознание, каждый уровень которых связан с особыми переживаниями и самоидентифицирующими признаками. Они вариабельны феноменологически и ценностно, распространяются от узкого "защитительного" (Н.Бердяев) эгоцентризма до отождествления себя с характеристиками сверхиндивидуального качества.
Здесь уместно отметить, что на оценку нормативности объективации Я в определенном "другом Я" влияют сложившиеся конвенциальные представления о субъективном и объективном. Субъективное (предметное) может стать объективным при условии, что оно находит в экстравертированных интенциях сознания свои пространственно-временные координаты, свою область проецирования, т.е. сознание сохраняет свою интенциональность. Так, в обществе с архаичным мировоззрением психические автоматизмы вписываются в традиционные представления об окружающем мире, воспринимаются как объективная реальность (результат воздействия духов, демонов, обладающих достоверным существованием). В цивилизованном обществе психические автоматизмы воспринимаются как факт субъективной реальности. Они в своей предметности противоречат социально нормированным представлениям об окружающей действительности и соответствуют лишь болезненно измененной психике - субъективно переживаемое находит свое выражение в психопатологических обозначениях. Другими словами, некоторые овеществленно-персонифицированные психические образования суть только объективные признаки психического расстройства. И все же они реальны в субъективном плане, поскольку соответствуют реальности латентных уровней самосознания, и мы по-прежнему будем придерживаться выдвинутого тезиса о том, что принадлежность содержания психики латентному уровню самосознания еще не есть психическое расстройство с заведомо предустановленным психопатологическим развитием.
Определяя исходные понятия, мы представили личность как набор социальных "других Я", а самосознание- как весь возможный спектр "других Я". Внутреннее Я в нашем понимании не равнозначно личности, от самосознания оно отличается как предмет от процесса его поиска. Согласно А.Пфендеру (1904), внутреннее Я - это "не поддающийся определению психический субъект, который необходимо сомыслится во всех психологических понятиях, так как он образует центральную жизненную точку всякой психической жизни". Обозначим его понятием "потенциальное Я".
Потенциальным Я, иначе, субъектом сознания, в основном занимались идеалисты. В идеалистической философии проводится ясное различие между самосознанием и ноуменальным, истинным, или глубоким Я (И.Кант, И.Гербарт, А.Бергсон). Этот подход использовался и в психиатрии. Так, немецкий психиатр П.Шильдер (1914, цит. по: Смулевич, Воробьев, 1973) различал так называемое "центральное Я" и личность, при этом самосознание, как и в нашей работе, определялось как функция "центрального Я". Согласно Я.Виршу (1963; по: Штернберг, 1963), Я переживается непосредственно в психических актах как особый объединяющий их признак, а "личность" познается в самосознании, то есть не дана в непосредственном переживании. Для французского психоаналитика и философа Ж.Лакана термин "человеческий субъект" не синонимичен понятию "эго". Эго, по Ж.Лакану, характеризуется функцией "ложного знания", "иллюзорного понимания",
Реальность "потенциального Я" зафиксирована как психологический факт . Без внутреннего "потенциального Я" не существует никакой внутренней связи между переживаниями. Постоянства в потоке впечатлений ищет именно Я. Находя себя всегда с новым содержанием, с той или иной мыслью, чувством, желанием, это Я может сохраняться даже в глубоком сне и психозах. В этих состояниях сознания "потенциальное Я" отождествляет себя с содержанием, соответствующим мифологическому уровню самосознания. Потенциальное Я никогда не раскрываемо до конца и угадывается нами через свои объективированные формы в "другом Я", то есть всегда оказывается внутренним по отношению к "другому Я" и к существованию. Оно - угадываемое, но неуловимое - поддается описанию лишь в своих внешних проявлениях.
В приведенной выше иерархической поуровневой структуре самосознания "потенциальное Я" не представлено в силу того, что оно не обладает существованием и не является экзистенциальным фактом самосознания. В метафизике Фомы Аквинского форма, в которой предстает рефлектирующему уму "потенциальное Я", его полагание обозначено как "бытийствование" - понятие, со слов Ж.Маритена (1994, с.24), "доводящее до мигрени" тех исследователей, кто не понял метафизического основания экзистенции. Много позже философская публика с большим возмущением встретила хайдеггеровскую теорию о том, что человек - сущее, чье существо - в присутствии (Daisen). О "потенциальном Я" как о присутствии ничего нельзя сказать заранее кроме того, что оно заведомо есть. В этом есть сосредоточено бытийное, если можно так выразиться, нечеловеческое качество "потенциального Я" в человеке, качество, сближающее человека со всем сущим.
Прилагательное "потенциальное" передает, как представляется, смысл, вложенный Фомой Аквинским в понятие "субъект", и отражает представление М.Хайдеггера о возможности как первоначальном в человеке. Из многообразия синонимичных прилагательных к рассматриваемому Я ("истинное", "центральное", "ноуменальное", "подлинное") именно словом "потенциальное" подчеркивается интересующий нас аспект индивидуальности - потенциальная динамика личности -"развертывание субъективности", возможность объективации скрытых аспектов, в конечном счете - осуществление императива "быть собой", отличного от неподлинности многообразных ипостасей.
Различая "потенциальное Я" и "личность", мы имеем возможность рассматривать индивидуальность в синхроническом и диахроническом аспектах. Мы можем обращаться к индивиду как к члену определенной исторической социальной группы (здесь употребимо понятие "личность") и, одновременно, как к представителю всего человеческого рода (антропологическому субъекту, или "потенциальному Я"). Самосознание и сознание такого индивида будут представлять собой результат не только социальных, но и общекультурных исторических интериоризаций. Введением понятия "потенциальное Я" закрепляется тот факт, что каждая личность детерминирована не только биологическими факторами и современным человеку социумом, но также интрасубъективно инсталлированной в его психике культурной историей человечества.
Сказанное здесь о "потенциальном Я" с добавлением момента внутренней детерминированности субъекта является, на наш взгляд, наиболее простым и наименее противоречивым способом объяснения таких феноменов, как спонтанность, активность, духовные задатки и творческий потенциал личности, а также гуманистической предпосылкой для анализа измененных состояний сознания, сопровождаемых психологическими кризисами и психопатологическими проблемами.
В связи с констатацией "потенциального Я" мы можем уточнить высказывание B.C.Чудновского (1992, с.20), согласно которому "на уровне самосознания происходит водораздел между сциентистским (биологическим) и феноменалистским (гуманистическим) подходами к решению многих проблем психологии и психиатрии". Этот "водораздел" обусловлен присутствием в пространстве субъективной реальности "потенциального Я". В последнем сосредоточены духовные и ценностные аспекты существования человека. На анализе "потенциального Я" замыкается вся гуманистическая проблематика науки и проблема ее соотносимости с антропологической философией. "Потенциальное Я" представляет собой центральный пункт в развитии самосознания - источник активности Я-сознания. По одну сторону от него возрастают уровни индивидуального сознания и самосознания, а за его пределами открывается трансперсональная (коллективная) область индивидуального самосознания, обнаруживается трансцендентная сфера субъективной реальности. Таким образом, закрепляется экзистенциалистская позиция, согласно которой человек - "это существо одновременно естественное и сверхъестественное" (Маритен, 1994, с.58).
В анализе структурных аспектов Измененного состояния сознания (ИСС) пункт, соответствующий "потенциальному Я", находится на грани витального (экзистенциального) и мифологического уровней самосознания (сознания). Экстраполяция данного представления в клиническую психиатрию должна сопровождаться утверждением, что чистое переживание "потенциального Я" является пограничным феноменом, разделяющим неврозы (относительную конвенциальную норму) и психотические расстройства. Отождествления "потенциального Я" с вышележащим содержанием витального, аутопсихического и социально-ролевого самосознания относятся к норме или пограничным расстройствам, а отождествления с мифологическим уровнем самосознания составляют реестр психозов.
Гносеологический "водораздел" на уровне "потенциального Я" проявляется в разделении двух стратегий познания. Первая направлена на познание мира феноменов, вторая - на изучение их скрытых сущностных оснований. Здесь мы наблюдаем любопытную ситуацию. Когда психолого-психиатрическое исследование касается явлений, входящих в границы нормы или относящихся к группе пограничных расстройств, обращение к психологии и философии, поиск сущностных оснований феноменов является признаком "хорошего тона". Когда же рассматриваются психотические расстройства, актуализирующие неприкрытое "бытийствование" "потенциального Я", философско-психологический базис выхолащивается и изучение психологических механизмов, осмысливаемых в философском контексте, сменяется анализом клинических закономерностей развития болезни. При этом одни психопатологические феномены выводятся из других. "В психопатологии, - писал К. Ясперс (1934), - генетическое понимание быстро наталкивается на границы: душевное непонятным образом возникает как нечто совершенно новое, душевное непонятно следует за душевным, не вытекая из него".
Граница, обозначенная "потенциальным Я", становится своеобразным запретом для поиска общечеловеческого смысла переживаний. Следствием является то, что. "с одной стороны, психиатры убеждены в зависимости психопатологических образований от личности больного, а с другой - при оценке структуры и динамики психоза практически не учитывается внутренний мир больной личности и механизмы ее становления" (Савченко, 1991, с.117).
Отсутствие в материалистической философии понятия, соответствующего "потенциальному Я", отнюдь не случайно. Его нет также в объективной психологии и в клинической психиатрии. Зато есть термин "психологизирование", вполне обоснованно имеющий негативный оттенок. Психологизированием называют попытки осмыслить экстраординарные, в том числе психотические, переживания исходя из ограниченного опыта обыденной жизни. Между тем, это только часть возможного опыта, изучаемого психологией, наполненной рационалистическим оптимизмом и не затрудняющей себя анализом всего объема субъективной реальности. Наряду с этим развита система глубинной антропологической психологии (психоанализ, аналитическая и трансперсональная психология, экзистенциальный анализ), применительно к которой понятие "психологизирование" с его подоплекой несуразности теряет свое содержание. Данная психология, в рамках которой восстанавливается интересующее нас различие "потенциального Я" и личности, выражает собой преодоление раскола прежде единых философской антропологии и психологического знания.
Методологически возвращение психологии к философским основаниям предполагает внеэмпирический путь познания - метапсихологию . На базе метапсихологии становится возможной интеграция психологии с социальными, историческими науками, изучение неявных аспектов психики опосредованно, через их проявления в культурогенезе. С метапсихологией смыкаются психиатрические направления, ориентированные на субъективный мир переживаний пациента и вырабатывающие гуманистические подходы к терапии пограничных и психотических расстройств. И хотя метапсихология не выводится из клинических фактов, ее положения проверяются терапевтической эффективностью метапсихологически осмысленных методов. Одной из тем метапсихологического осмысления является субъективная реальность за гранью "потенциального Я".
«Я» И ЛИЧНОСТЬ.
Целостное бытие субъективных феноменов обладает определенной временной глубиной. Так, совокупность актуально переживаемого (чувственная “субъективная действительность”) существует, очевидно, не как бесконечно тонкий временной “срез” бытия, а как целостное образование, локализованное внутри достаточно протяженной временной области, внутри которой сосуществуют в едином акте переживания последовательные (с точки зрения “объективного” порядка поступления в сферу субъективного) по времени ощущения, образы и представления. Эта временная область составляет “видимое присутствие” или “протяженное настоящее”.
Временная протяженность чувственного настоящего позволяет нам видеть окружающий нас мир в динамике, непосредственно воспринимать движение, вообще любое изменение во времени как нечто субъективно данное, переживаемое. Действительно, чтобы воспринять движение именно как движение, необходимо в едином акте переживания схватить прошлое, настоящее и будущее движущегося объекта, что, очевидно, возможно только в том случае, если наше субъективное “сейчас” есть нечто протяженное, “размазанное” относительно шкалы “объективного” времени.
Наиболее впечатляющим свидетельством наличия временной глубины наших чувственных переживаний являются многочисленные “временные аномалии” нашего восприятия, описанные в психологической литературе. Наиболее известный пример такого рода “аномалий” - так называемый “цветной фи-феномен”. Напомним, что классический фи-феномен, описанный Вертгеймером еще в начале двадцатого столетия, заключается в восприятии непрерывного мнимого перемещения единичного светового пятна в ситуации, когда испытуемому с большой скоростью попеременно показывают два неподвижных световых пятна, разделенных угловым расстоянием, не превышающим 4 градуса. Цветной фи-феномен отличается от обычного фи-феномена тем, что последовательно предъявляемые испытуемому световые пятна имеют различный цвет. Здесь также возникает эффект восприятия мнимого перемещения единичного светового пятна, которое смещаясь из одной точки в другую изменяет при этом свою окраску. Парадоксальный характер цветного фи-феномена заключается в том, что с точки зрения испытуемого изменение цвета движущегося пятна происходит в точке, находящейся как раз посередине между начальным и конечным пунктом мнимого движения, то есть субъективно цвет изменяется еще до того, как произошло реальное изменение цвета предъявляемого светового сигнала!
Этот эффект можно объяснить либо тем, что в данном случае имеет место предвосхищение будущего или же, напротив, можно объяснить существованием специфического эффекта “проецирования” предъявляемых в настоящий момент времени сенсорных стимулов в прошлое. В обоих случаях, однако, наше субъективное “сейчас” невозможно рассматривать как последовательный, линейно упорядоченный ряд необратимым образом сменяющих друг друга “моментов”. В пределах “сейчас” нет четкого разделения на настоящее, прошлое и будущее. Поэтому следующие друг за другом сенсорные события способны влиять друг на друга, как в прямом, так и в обратном временном порядке.
Можно выделить “нижние” и “верхние” границы “кванта” субъективного “чувственного” времени. В первом случае это максимальный временной интервал, внутри которого отсутствует временная дифференциация, т.е. отсутствует переживание течения времени (интервал времени еще столь мал, что субъективно он не переживается как нечто протяженное и все события, локализованные внутри этого интервала, переживаются как одновременные). Во втором случае имеется в виду максимальный интервал, в пределах которого еще сохраняется возможность охвата последовательных чувственных переживаний в едином акте внимания. Глубина временной нелокальности актуальных переживаний для “верхних” и “нижних” границ, по разным оценкам, составляет соответственно от десятков и сотен миллисекунд до нескольких секунд. Весьма существенно, что временная протяженность чувственного “сейчас” существенно зависит от рассматриваемой сенсорной модальности (так, например, в слуховой модальности, с одной стороны, временные последовательности воспринимаются более дифференцированно, т.е. воспринимаются меньшие межстимульные интервалы, а с другой стороны, имеется возможность схватывания в едином акте восприятия больших временных последовательностей, чем, скажем, в зрительной модальности). Временная глубина также зависит от метода ее измерения, интенсивности чувственных стимулов, состояния мозга и других факторов. Таким образом, следует признать, что субъективное время есть нечто неоднородное: для различных модальностей и различных видов чувственных переживаний оно “течет” с различной скоростью.
Если временная глубина субъективной действительности (чувственных переживаний) относительно невелика, то внечувственные, идеальные компоненты сферы субъективного (смыслы) могут рассматриваться как нечто вообще находящееся вне течения времени или, по крайней мере, обладающее чрезвычайно протяженным настоящим.
Эмпирически сверхвременная природа смыслов проявляется как способность непосредственного схватывания смысла событий, временная протяженность которых далеко выходит за пределы чувственно переживаемого “настоящего”. Например, если я способен в едином акте сознания схватить содержание кинофильма как нечто целое или, также как целое, - воспринять содержание длинной книги, театральной пьесы, способен оценить их именно с точки зрения временной динамики (пьеса затянута, скомкана и т.п.), то основой такой способности может служить лишь некое достаточно протяженное во времени идеальное образование.
С другой стороны, если сознание - есть временной поток, то как оно способно осознать это? Как поток может узнать, что он поток? Находясь внутри движения, будучи захваченным им, невозможно это движение почувствовать (также как, например, моряки в открытом море, вдали от берега не воспринимают движение своего корабля). Чтобы воспринять собственное движение во времени необходимо иметь неподвижную во времени “точку отсчета”, т.е. иметь нечто вневременное. Следовательно, поскольку сознание способно воспринимать себя как временной поток, оно должно содержать в себе нечто находящееся вне течения времени, нечто “сверхвременное”.
Прибывая всегда лишь в настоящем, мы бы и знали одно только настоящее и не могли бы уловить движение собственной души во времени – ведь последнее предполагает возможность каким-то образом соотносить разделенные во времени события, сопоставлять их непосредственно друг с другом. Вообще все временное возможно лишь на фоне сверхвременного, хотя бы просто потому, что всякая вообще множественность (и множественность моментов времени, в том числе) – возможна лишь на фоне единства, преодолевающего эту множественность и позволяющего соотносить многое, утверждая тем самым факт его наличия.
Заметим также, что если бы мы существовали только в настоящем, то было бы не возможно объяснить, каким образом у нас вообще возникает идея прошлого и будущего. Прошлое и будущее было бы нам дано лишь в модусе настоящего, но не в модусе прошедшего и будущего. Но, не имея опыта, в котором нам непосредственно было бы дано прошлое и будущее, мы не могли бы образовать идею прошлого и будущего. Ведь не возможно же образовать идею прошлого или будущего, используя при этом лишь те элементы внутреннего мира, которые принадлежат исключительно лишь к настоящему. Таким образом, уже сама возможность помыслить прошлое и будущее, указывает на наличие в нашей сфере субъективного некой сверхвременной сущности. На роль такой сверхвременной сущности, на фоне которой возможно восприятие временной динамики чувственных “состояний сознания”, как раз и может претендовать смысл.
С теоретической точки зрения сверхвременность смысла вытекает уже из описанной выше целостности “смыслового поля”, неразложимости его на отдельные, несвязанные смысловые единицы. Поскольку всякий смысл существует лишь в контексте всей целостной системы смыслов, говорить о текущем переживании смысла можно лишь условно. В каждом текущем состоянии сознания представлена в виде смыслового “горизонта”, универсального контекста актуально переживаемого, вся совокупность индивидуальных смыслов, хотя и в каком-то определенном, присущим именно данному моменту времени “смысловом ракурсе”. Смыслы не сменяют друг друга, возникая и уничтожаясь, но лишь меняется их готовность к актуализации - соотносительно с текущим состоянием субъективной чувственности.
Заметим, что идея сверхвременной природы некой “глубинной” составляющей человеческой души широко представлена в различных философских учениях прошлого. Так, у Плотина наиболее фундаментальные составляющие души “пребывают в Вечности” и тождественны мировому Уму и Единому. И. Кант также предполагал наличие как временной, так и вневременной составляющей душевной жизни. Собственно “субъект”, по Канту, как “вещь в себе”, находится за пределами мира феноменов, к которому только и применима “временность”, как априорная форма созерцания. По Бергсону, человеческая память - есть прямой доступ (через время) к прошлому, а не сохранение следов прошлого в настоящем. Широко представлена идея вневременности “Я” также и в русской философии конца 19, начала 20 века. (Л.М. Лопатин, Н.О. Лосский, Л.П. Карсавин, Е. Н. Трубецкой, С.Л. Франк и др.). Причем в качестве нелокального во времени содержания души нередко назывался смысл. Здесь достаточно будет процитировать Е. Н. Трубецкого, выражающего по существу общую позицию названных русских философов:
“…всякий синтез моментов, разделенных между собой во времени, возможен лишь через интуицию смысла сверхвеременного”.
Проблема временной нелокальности сферы субъективного тесно связана с проблемой тождества “Я” во времени. Действительно, единственный мыслимый способ убедиться в том, что мое “Я” в данный момент времени то же самое, что и год назад, заключается в непосредственном перемещении в прошлое и сопоставлении актуального и прошлого “Я”. Следовательно, если наше интуитивное убеждение в тождестве собственного “Я” имеет под собой какое-то реальное основание, то наша субъективность должна обладать способностью прямого (через время) доступа к своим прошлым состояниям, т.е. обладать практически неограниченной временной нелокальностью. “Имманентная” теория “Я” побуждает нас искать механизм этой нелокальности внутри сферы субъективного, т.е. нужно найти такой нелокальный во времени элемент нашей субъективности, который обеспечил бы реальную сопоставимость различных временных состояний нашего сознания. Поскольку ощущения, образы, представления явно локализованы во времени, такого рода нелокальность, сверхвременность можно отнести лишь к идеальной, внечувственной составляющей сферы субъективного, а это, прежде всего, смыслы.
Смыслы, в таком случае, следует понимать как сверхвременные отношения между настоящими, прошлыми и возможными будущими чувственными элементами. Т.е. “трансцендирование”, с которым мы ранее связали возникновение смысла, понимая его как соотнесение актуально переживаемого с прошлым опытом, следует истолковать как прямой (через время) доступ к прошлым состояниям субъективной действительности “в подлиннике” - как некое “путешествие во времени” в собственное субъективное прошлое, а не как тривиальное сопоставление с существующими в настоящем следами прошлых событий. Смысл, с этой точки зрения (по крайней мере, отчасти), - это и есть прошлое, в полном объеме присутствующее в настоящем. Эффект осмысления - это просто эффект сверхвременного единства сферы субъективного. Именно эти сверхвременные смысловые связи и соединяют, “склеивают” последовательные во времени чувственные состояния сознания и, таким образом, создают то, что мы называем “тождеством “Я” во времени”.
Могут возразить: если прошлое в полном объеме, да еще “в подлиннике” присутствует в нашей душе, то как мы можем что-то забывать, почему мы не обладаем абсолютно совершенной памятью? Здесь нужно учитывать, что воспоминание - это акт рефлексии, предполагающий способность к самоотчету. Простое пребывание информации в нашей душе - не означает, что она автоматически в силу этого может быть отрефлексирована. Есть знание, и есть знание “об” этом знании. Поэтому наличие в нашей памяти полной и исчерпывающей информации о прошлом не обязательно предполагает способность по первому требованию предъявить эту информацию. Однако в некоторых специфических условиях это полное и исчерпывающее знание собственного прошлого может быть проявлено. Здесь можно указать на такое известное психологам явление, как “вспышки пережитого” - мгновенное перемещение субъекта в собственное прошлое и переживание им заново того или иного фрагмента собственной прошлой жизни со всеми мыслимыми подробностями. Это явление наблюдал У. Пенфилд со своими сотрудниками во время нейрохирургических операций при электрическом раздражении средней височной извилины левого полушария у больных эпилепсией. Другое сходное явление: “хронологическая регрессия” - перенос личности в целом в ее собственное прошлое. При этом человек начинает воспринимать все окружающее с позиции более раннего возраста. “Хронологическая регрессия” может быть вызвана односторонним электрошоком или же гипнотическим внушением.
Все эти феномены показывают, что в нашей памяти потенциально хранится вся сенсорная и иная информация, полученная нами на протяжении жизни. Причем хранится в упорядоченной во времени форме. Следует подчеркнуть, что нам, по существу, не известны те нейрональные механизмы, которые были бы способны зафиксировать в мозге такой колоссальный объем информации (достигающий, по некоторым оценкам величины порядка 1020 бит). С этой точки зрения уже не представляется чем-то невероятным способность нашего мозга иметь “прямой доступ к прошлому”, вместо того, чтобы записывать информацию посредством каких-то нейрофизиологических или нейрохимических процессов. Эта гипотеза одновременно объясняет и колоссальную емкость памяти, и временную упорядоченность воспоминаний. Кроме того, нужно отметить, что и с физической точки зрения “прямой доступ к прошлому” - не есть что-то абсурдное, физически невозможное. Так, теория относительности рисует нам мир, в котором время с необходимостью мыслится пространственно-подобным, т.е. протяженным (поскольку временной континуум неотделим однозначно от пространственного континуума) и, следовательно, с этой точки зрения, прошлое никуда не исчезает - оно столь же реально, как и настоящее.
Вместе с тем, единый смысл, соединяющий последовательные состояния сознания в единое целое - это и есть реальная личность, понимаемая как живое, духовное, сверхвременное (пребывающее в Вечности) “существо”, идеальный “организм”. Личность – это, по существу, есть сфера субъективного, взятая во всей ее полноте. Специфика конкретной личности определяется ее смысловым строением, т.е. “устройством” ее индивидуального “смыслового поля”. (Напомним, что “личность” мы рассматриваем здесь, в соответствие с планом нашего исследования, лишь с “формальной” точки зрения, т.е. как специфическую “бытийную форму”, и не вникаем в содержание, которое существует в этой форме. Поэтому мы вполне можем опустить здесь проблематику социально-культурной детерминации личности, которая сама по себе важна, но не имеет отношения к нашему исследованию).
Заметим, что понимание личности как онтологически наличной, присутствующей в составе бытия сущности в любом случае несовместимо с “актуализмом”, т.е. точкой зрения, согласно которой реально существует только то, что существует “сейчас” (в настоящем). Действительно, личность, очевидно, не есть нечто “мгновенное”, т.е. существующее на сколь угодно малом временном отрезке. Бессмысленно говорить о личности, имея в виду интервал времени порядка нескольких секунд или минут. Личность проявляется лишь в масштабе часов, дней, месяцев, лет. Сверхвременная природа смысла позволяет представить личность как нечто одновременно и протяженное во времени и вполне реальное.
Выше мы обозначили совокупность индивидуальных смыслов (совокупное “знание”, заключенное в сфере субъективного) как “Я-идею”. Теперь мы приходим к выводу, что личность - это и есть “Я-идея”. Однако, трактовка “Я-идеи” как реальной “эмпирической личности” сталкивается с существенной трудностью. С одной стороны, “Я” есть нечто по своей природе неизменное, тождественное себе (если “Я” есть “субъект” тождественный совокупности своих “предикатов” - а именно это и утверждает “имманентная” теория “Я”, то всякое изменение хотя бы одного предиката неизбежно превратит “Я” в “не-Я”), а с другой стороны, реальная “эмпирическая” личность - это нечто непрерывно меняющееся, развивающееся.
Решение этого противоречия, по-видимому, заключается в понимании “Я-идеи” как некой “абстрактной” идеи, объемлющей своим смыслом не только реальную личность, но и все возможные (виртуальные) личности, т.е. все те личности, которые могли бы возникнуть на основе данного “Я” в других обстоятельствах. Действительно, если бы я сегодня вместо того, чтобы писать эту работу, пошел в гости, в театр и т.п. - это привело бы к некоторому изменению моей личности - в состав моего “Я” вошли бы какие-то другие переживания. Но тождество моего “Я” от этого, по-видимому, не будет утрачено. (Если, конечно, не предположить, что все события моей жизни заранее жестко предопределены). Следовательно, тождество моего “Я” совместимо с различными (но, вероятно, не любыми) вариациями личности. Если мы, учитывая это, хотим сохранить понимание “Я” как некоего вполне определенного содержания (информации, знания), то все эти допустимые вариации личности должны уже заранее содержаться в “Я-идее” в какой-то неявной, имплицитной форме. ( Если я есть все то, что я переживаю, то, очевидно, я есть также и все то, что я могу пережить в будущем или мог бы пережить в прошлом – при иных обстоятельствах моей жизни).
Таким образом, мы приходим к выводу, что “Я” тождественно не конкретной, ограниченной какими-то рамками “эмпирической” личности, а бесконечной стационарной структуре – “пучку” “виртуальных” личностей, воплощающих в совокупности конкретную, уникальную “Я-идею” - идею данной, конкретной и бесконечно многообразной в своих возможных воплощениях, духовной индивидуальности. Это реальное, неизменное, тождественное себе наше “Я” можно назвать “метафизической личностью”, в отличие от “эмпирической личности” – определяемой конкретной биографией субъекта. (Наличию в составе “Я-идеи” “виртуальных” составляющих соответствует присутствие в составе смыслового поля не только “действительной” (построенной на основе личного опыта) “картины мира”, но также и бесконечного множества “возможных” “картин мира”, которые также участвуют в актах смыслообразования. Всякое осмысление предполагает соотнесение осмысляемого объекта не только с действительными, но и с возможными предметами и ситуациями, предполагает видение этого предмета в системе многих альтернатив, – что позволяет человеку в той или иной мере “оторваться” от наличной ситуации, дистанцироваться от реального мира. Этот относительный “отрыв от реальности” – и есть, по существу, основание специфически человеческого способа видения мира, есть основа его сознания и самосознания).
Итак, мы видим, что наше “Я” существует преимущественно в “сверхактуальном” мире “возможного” и лишь какой-то малой своей частью присутствует в действительном, чувственном, пространственно-временном мире. Именно поэтому мы продолжаем существовать как то же самое “Я” после выхода из наркоза, сна без сновидений и других состояний субъективного “небытия”. В этих состояниях, лишаясь актуального бытия, мы продолжаем существовать как “чистая потенция”, как чистое духовное существо, способное к новой актуализации.
Заметим, что вытекающая из концепции “виртуальных личностей” содержательная бесконечность “Я-идеи” является, вместе с тем, необходимым условием уникальности нашего “Я”, невозможности его “удвоения” или “размножения”. Если информация, тождественная “Я”, конечна, то “Я”, очевидно, может быть в принципе размножено, что противоречит сущностной единичности “Я”.
Если наше подлинное “Я” – есть “метафизическая личность”, содержащая в себе все возможные “виртуальные” личности, то наше “эмпирическое Я” – есть лишь одна из этих “виртуальных личностей” – именно та, которая актуализируется в течение жизни. “Эмпирическая личность” – это, по существу, некая система ограничений или, вернее сказать, некая определенная “упорядоченность” системы смыслов, их специфическая “иерархия”. Смыслы, входящие в состав “эмпирической личности” становятся доступными субъекту в специфическом модусе “реально произошедшего” или “реально имеющего место” в жизни данного эмпирического субъекта. Иные же смыслы даны в модусе “фантазии”, “не реального”, “только лишь возможного”. Формирование эмпирической личности – это, по существу, формирование определенной системы доступа к некоторой избранной части универсального “смыслового поля” (включающего в себя все возможные “виртуальные личности”, относимые к данному “Я”). Можно даже сказать, что “эмпирическая личность” – это и есть механизм, обеспечивающий избирательный доступ к смыслам, механизм, определяющий порядок развертки смыслов и связывающий смыслы с поведенческими проявлениями индивида. Упорядочение смыслов осуществляется, в частности, и по временному признаку. В результате задается временная “траектория” данной конкретной личности – это и есть то, что мы обычно называем словом “судьба”.
В конечном итоге, специфика структуры конкретной “эмпирической личности” определяется преимущественно целями регуляции поведения, которые заданы “внешним миром” (социально-культурным окружением, в частности). Одна из основных задач самосозидания “эмпирической личности” - это задача построения целостной, упорядоченной (во времени, в пространстве, в причинном отношении) “интегральной картины действительного мира”, которая и задает все содержательные особенности функционирования индивидуального “смыслового поля”.
Далее возникает вопрос: не является ли вся эта изложенная теория “Я” продуктом метафизической фантазии, в частности, имеются ли какие-либо факты, которые могли бы хотя бы косвенно подтвердить концепцию “виртуальных личностей”? Как нам представляется, такие факты имеются в изобилии. Достаточно вспомнить удивительные открытия аналитической психологии К. Юнга, а также исследования в области “трансперсональной” психологии С. Грофа. Наше бессознательное в этих исследованиях предстает как огромный резервуар “скрытого” знания, которое по большей части не имеет ничего общего с нашим обычным жизненным опытом. Откуда возникают странные, фантастические образы и сюжеты сновидений, что является источником необычных переживаний, вызванных действием наркотиков? Как объяснить случаи внезапного раздвоения личности, когда вторая личность возникает практически сразу, без сколько-нибудь длительного периода ее формирования и совершенно не похожа на первую, исходную личность?  Далее, что питает творческую фантазию художников, писателей, откуда возникает необычное содержание “мистических” переживаний? На все эти вопросы невозможно ответить исходя из тривиального понимания личности как чего-то производного от “деятельности”, как отражения жизненного пути индивида, его индивидуальной биографии и т.п. С другой стороны, “виртуальные личности” - как бесконечный резервуар имплицитной, не проявленной в обычных условиях информации о возможных иных “жизненных траекториях”, ином личном опыте - вполне могли бы служить источником всех этих необычных явлений человеческой психики.
Можно предположить, что в особых условиях эти наиболее “глубокие” “виртуальные” слои “смыслового поля” нашего “Я” каким-то образом могут быть развернуты, что и приводит к появлению необычных содержаний в нашем сознании.
Заметим, что нет никакой необходимости заранее ограничивать “спектр” “виртуальных” личностей только лишь возможными человеческими личностями. Вполне возможно, что я мог бы родиться инопланетным разумным существом или же мое “Я” могло быть сферой субъективного какого-то животного. Нельзя даже исключить возможность потенциального присутствия в моем “Я” “виртуальных существований” в каких-то иных, подчиняющихся другим физическим законам, Вселенных. Таким образом, мы обнаруживаем в составе нашей сферы субъективного в качестве ее глубинной основы то, что можно назвать “Умопостигаемым универсумом” или Абсолютом, т.е., по сути, совокупность всего того, что потенциально может составить содержание наших переживаний во всех возможных (мыслимых) мирах .

 «Я» И ЭГОС.
Эгос - внутренний мир человека, имеющею (у высоко развитых личностей) выход в макрокосмос. Личность эгос определяет человека в социальной иерархии. Самая общая форма единства и взаимосвязи ощущений, образов, представлений и смыслов проявляется как “данность” всех этих феноменов единому “Я” или “субъекту”. С этой точки зрения “Я” можно истолковать как фактор, обеспечивающий единство сферы субъективного. Объяснить, что такое “Я” - это то же самое, что и объяснить, что соединяет воедино отдельные наши переживания, например, последовательные во времени чувственные состояния сознания. (Такой подход к пониманию “Я”, как отмечалось во Введении, восходит и Канту, к его идее “трансцендентального единства апперцепции” как коррелята “Я”).
Существуют две различные традиции понимания природы “Я” (и, соответственно, начала, объединяющего сознание). Согласно одной из них, “Я” есть некая трансцендентная точка, находящаяся за пределами сферы субъективного и каким-то непонятным образом объединяющая различные чувственные и внечувственные феномены за счет их абстрактной принадлежности этому “Я”. “Я” здесь - это как бы некий “чистый взор”, перед которым, как перед единственным (и единым) зрителем развертывается все богатство нашей внутренней жизни.
Поскольку трансцендентное “Я” не присутствует непосредственно в сфере субъективного, оно обнаруживается лишь косвенно - как условие, делающее возможным познание, как условие “трансцендентального единства апперцепции” (И. Кант), т.е. условие, создающее единство духовной жизни.
Вместе с тем, такого рода “абстрактность”, “беспредикатность” “Я” приводит к осложнениям. Будучи лишь абстрактным трансцендентным носителем субъективных феноменов - как “предикатов”, отличных от субъекта, будучи сверхприродным “невидимым видящим”, “Я” оказывается чем-то абсолютно непознаваемым. Можно знать, что “Я” существует, но невозможно знать, чем это “Я” является и, более того, невозможно знать, каким образом мы вообще узнаем о существовании “Я”.
Заметим, также, что трансцендентность и, соответственно, беспредикатность “Я” делают невозможным указание каких-либо критериев тождества “Я” во времени. Поскольку “Я” не обладает никакими фиксируемыми свойствами (т.к. не присутствует в сфере субъективного), потеря тождества “Я” (замена “Я” на “не-Я”) принципиально ненаблюдаема, т.е. не должна приводить к каким-либо наблюдаемым последствиям. Таким образом, трансцендентность “Я” приводит к выводу, что само существование “Я” и его тождество во времени может быть лишь предметом иррациональной веры и не может быть никоем образом доказано, показано или обосновано.
Более того, можно утверждать, что трансцендентное “Я” по существу бессмысленное понятие. Это трансцендентное “Я”, по самому его смыслу, очевидно, не есть некая идея или то, на что идея может неким образом указывать (т.к. оно лежит вне опыта). Следовательно, идея трансцендентного “Я” не есть само это трансцендентное “Я” или указание на него. Т.е. говоря о трансцендентном “Я”, мы фактически имеем в виду нечто от него отличное (например, некую субъективную идею “Я”). Само же трансцендентное “Я” как таковое полностью ускользает от мышления.
Согласно другой традиции, “Я”, напротив, имманентно сфере субъективного. Это и есть субъективность, взятая в аспекте ее целостности, самопереживаемости и самоданности. Эта точка зрения гораздо более приемлема. Прежде всего, поскольку “Я” имманентно сфере субъективного, оно оказывается в определенных пределах познаваемым. Выше мы отмечали, что обе компоненты сферы субъективного: чувственность и смыслы можно понимать как некое знание (или информацию) - представленное, оформленное - в случае чувственности и “чистое” - в случае смыслов. Если “Я” - это и есть сфера субъективного, то, очевидно, “Я” тождественно совокупному знанию, составляющему нашу субъективность. Поскольку трансцендентный субъект в данном случае устраняется, то знание, тождественное “Я”, есть “знание, знающее себя”, “самоданное”, есть знание, в котором непосредственно совпадают субъект знания, объект и само знание субъекта об объекте. (Идею “знания, знающего себя” и не нуждающегося в трансцендентном субъекте, которому это знание каким-то внешним образом “дано”, можно найти уже в учении Аристотеля о Боге, как мышлении, которое мыслит само себя. Детально эту концепцию развивал Плотин в своем учении об Уме, как совокупности мыслящих себя Платоновский “идей”. В Уме, в отличие от Мировой Души и индивидуальной души, субъект, объект и знание первого о втором непосредственно совпадают).
Поскольку субъект, объект и знание совпадают, то “данность” субъективных феноменов единому “Я” означает просто тождество “Я” и всех этих феноменов в их совокупности. Образ “дан” мне, поскольку я и есть этот образ в данный момент, точнее, образ есть часть моего “Я”.
Совокупное знание, содержащееся в моей субъективности, есть некая система взаимосвязанных смыслов (“идей”). Но всякая сумма идей - тоже есть идея. Таким образом, “Я”, как совокупное знание, есть некий сложный смысл, объемлющий все содержимое сферы субъективного. (Назовем этот смысл: “Я-идея”).
Заметим, что предполагаемое тождество “Я” некой системе смыслов (идее) вытекает уже из интуитивно очевидного положения о возможности достоверного (необходимо истинного) знания собственного “Я”. Действительно, невозможно искренне усомниться в том, что я - это я, а не кто-то другой. Однако знание может быть с необходимостью истинным только в том случае, если объект и знание о нем - одно и то же. То есть необходимо истинным может быть лишь знание знания о самом себе. В самом деле, если существует какое-либо хотя бы минимальное опосредование, “зазор” между знанием и его объектом, принципиально возможно искажение этого знания, т.е. несоответствие знания и объекта. Следовательно, невозможна и необходимая истинность этого знания.
Таким образом, поскольку знание “Я” достоверно, то это означает, что объект знания (реальное “Я”) и само знание (“Я-идея”) совпадают, т.е. “Я” тождественно знанию “Я” (дорефлексивному, конечно, отличному от рефлексивного знания “о” “Я”). Но это и означает, что “Я” обладает смысловой природой, есть некое, пусть дорефлексивное, знание. (“Единичный Логос” (Плотин) или “Понятие” (Гегель)).
Здесь нужно отметить еще одну концепцию в которой “Я” рассматривается как продукт рефлексии (рефлексивное “Я”). Эта точка зрения была сформулирована впервые Дж. Локком и характерна, в частности, для немецкой классической философии (Фихте, Шеллинг, Гегель). Она весьма распространена и в современной философии и психологии. “Я” с этой точки зрения тождественно самосознанию. Оно рождается в момент самоосознания вместе с “не-Я”.
Ошибочность этой точки зрения проистекает из тех парадоксов, к которым она приводит. Например, поскольку самосознание формируется у человека лишь к трем годам, то в соответствие с этой концепцией, мы должны сделать вывод, что до трех лет человек существует вообще без всякого “Я”, без всякой индивидуальности, т.е., по сути, вообще не существует как индивидуальное, отдельное от всего мира существо, обладающее приватным внутренними миром. Но ребенок до трех лет, очевидно, что-то ощущает, и эти ощущения – есть его собственные ощущения, принадлежащие исключительно ему самому. Но кому же они принадлежат, если никакого “Я”, никакой индивидуальности у него еще нет? И что он, в конце концов, осознает в качестве этого “Я”, если сам предмет осознания до его осознания не существует? Если “Я” совпадает с самосознанием, то следует думать, что человек, который считает себя Наполеоном в действительности и есть Наполеон. В таком случае человек лишается уникальности своей индивидуальности, единственности своего “Я”.
Таким образом, “Я” следует понимать именно как дорефлексивное “Я”. Только в этом случае “Я” есть нечто реально существующее, некое бытие. Рефлексивность, как мы далее увидим, есть лишь функциональное свойство сферы субъективного (делающее эту сферу сознанием). Сама по себе рефлексия не способна породить какое-либо бытие (если бы это было не так, то это означало бы, что продукт рефлексии коренным образом отличен от ее объекта и, т.о., рефлексии, как видения того, что есть “на самом деле”, что действительно имеет место в составе нашей душевной жизни, не существует). Рефлексивное “Я” существует лишь условно, функционально, как некое конкретное содержание сферы субъективного. Оно отражает выделенность в составе сферы субъективного модели “внешнего мира” и модели самого постигающего этот мир и действующего в этом мире субъекта. Сама возможность этого деления на субъекта и мир объектов, как мы увидим далее, предполагает определенные фундаментальные особенности строения человеческой субъективности (укорененность эмпирического “Я” в надиндивидуальном сверхчувственном целом - Абсолюте). Но акт рефлексии как таковой сам по себе не порождает никаких онтологических различий, а лишь проявляет, переводит в иное функциональное качество предсуществующие на уровне дорефлексивной психики онтологические структуры.
Заметим, что наша сфера субъективного имеет и “неинформационную” (несмысловую) составляющую - это как раз та “форма представленности” в которой знание пребывает в сфере актуальных переживаний, т.е. это пространство, время и чувственные качества, взятые в “чистом виде”. Вместе с тем, благодаря причастности к этой форме представленности, “Я” только и оказывается чем-то действительным - не просто “идеей”, а “живой идеей”, привязывается к актуальному пространственно-временному бытию.
Поскольку “Я” уникально, уникальна и “Я-идея”, которая, таким образом, никогда до конца не может быть отрефлексирована. Действительно, полное осознание “Я-идеи” создавало бы возможность передать составляющее эту идею знание другому (если этот другой, конечно, реально существует), т.е. буквально “сообщить себя”. С точки зрения имманентной теории “Я” - это равносильно переносу “Я” из одной головы в другую. Но в таком случае “Я” утрачивает свою уникальность и возникает возможность неограниченного “размножения” “Я”, что противоречит сущности “Я” как единичной индивидуальности. Чтобы исключить возможность “размножения” “Я”, необходимо предположить, что информация, составляющая “Я-идею”, бесконечна по объему. “Я” - есть бесконечное знание, которое не может быть “сжато”, переведено в конечную форму.
Заметим, что из невозможности “удвоения” “Я” вытекает правило, согласно которому каждому “Я” соответствует только одна, сопряженная с ним сфера актуальных переживаний и, следовательно, несмотря на свою “идеальность”, каждое “Я” должно быть строго привязано к определенной, относительно локальной области “объективного” пространства-времени.
Имманентная теория “Я” позволяет также решить проблему тождества “Я” во времени и рассмотреть связь между “Я” и личностью. Однако чтобы прийти к решению этой проблемы, необходимо предварительно рассмотреть временное “измерение” субъективного в целом.

Абсолютное «Я».
На втором плане проблемы соотношения сознания и самосознания остается центральная исходная категория Я. Нужно обратить внимание на то, что и в традиционном понимании сознания как феномена, благодаря которому становится возможным отличать себя от окружающего мира, и в представлении о самосознании как об осознании собственного Я присутствует неустранимая исходная категория Я. В определении самосознания она выражена непосредственно как неотъемлемый базис самосознания, а в случае с сознанием содержится неявно, как то, в отношении к чему познаваемая реальность становится окружающим миром. Опыты самонаблюдения, возможность получения образа своего собственного Я предполагают разъединенность нашего Я на две ипостаси, две подструктуры, из которых одна, будучи субъектом, соотнесена с другой как с неким объектом (Сержантов, 1990). Естественная бидоминантная природа самосознания (Черносвитов, 1985) не раз обсуждалась в философской и психологической традиции интроспекционизма. Присутствие в самосознании двух различных Я отмечалось А.Бергсоном (1992), который писал, что "одно Я является как бы внешней проекцией другого, его пространственным и, скажем так, социальным представлением. Мы достигаем первого из них в углубленном размышлении, представляющем наши внутренние состояния как живые, непрерывно возникающие существа, как взаимопроникающие состояния, не поддающиеся никакому измерению". Второе Я, называемое А.Бергсоном "феноменальным Я", воспринимается нашим разумом, но на самом деле, как писал Р.Ассаджиоли (1965), является лишь "тенью" истинного Я или его проекцией.
В здоровой рефлексии (в обращении субъекта на самого себя) выявляется то, что имеет качество познаваемого содержания, с которым отождествляется наше Я. Познание своего Я происходит через конкретно-чувственное, образное, концептуальное познание, в тех или иных предметных самоидентификациях. Между тем, внутреннее Я всегда неуловимо. Будучи опредмеченным, оно становится "феноменальным Я", т.е. теряет свою имманентную определяющую характеристику непознаваемости. Мы остаемся вполне удовлетворены косвенным знанием о себе, находя себя в "феноменальном Я", производя то, что К. Ясперс называл "персонализацией", или "самоотображением".
Таким образом, фиксируя в сознании представление о своем Я, мы опускаем то, что осталось неопредмеченным и неосознанным, догадываемся о наличии "истинного Я", но в качестве своего Я представляем более доступные восприятию внешние проявления, оформленные во взаимодействии с другими людьми. С учетом его социальной природы "феноменальное Я" может быть названо также и моим "другим Я" - "другой -для - меня", по М.М.Бахтину. "Относясь к самому себе, - писал А.Кронфельд (1934, с.149), -Я в этом отношении к себе относится и к другому". Многообразие феноменальных репрезентаций "истинного Я" составляет целый набор "других Я", определенную одномоментную группировку меняющихся в динамике жизни ощущений - то, что, видимо, и должно называться индивидуальностью, формируемой в зависимости от конкретного социального окружения. Когда мы заводим речь о самосознании какого-либо человека, мы уже предполагаем некое имманентное Я - необходимую предпосылку всякого различения. Между тем, само различение -это уже свершенное событие, и здесь мы имеем противопоставление феноменального "другого Я" "не-Я". "He-Я" является здесь тем, что человек отчуждает, что задает устойчивые внешние границы самосознающего сознания. Распространенный вариант персонализации Я в "другом Я" есть личность - выявление себя в социальных характеристиках. Выделяя себя в социальном окружении, мы полагаемся на осознание противопоставления своего феноменального социального "другого Я" "не-Я" окружающего социума. Возможны и другие самоидентификации и, соответственно, другие оппозиции. Отождествляясь с собственными психическими функциями, в том числе с образом собственного тела, мы воспринимаем свое живое тело как объект познания ("схему тела") и наряду с другими объектами относим его к категории "не-Я". Отождествляясь с телом, мы противопоставляем собственное витальное Я отчуждаемым способностям рассуждать, вспоминать, схеме собственного тела как производному мышления, социальным ролям, социуму и всему чувственно воспринимаемому внешнему миру. При смене витальных идентификаций на более глубинные тело вновь становится объектом наблюдения.
При единственно возможном "феноменальном Я" человек был бы конечен, смертен уже при жизни. Но поскольку субъект обладает активностью, "истинное Я" проявляет себя в различных самоидентификациях, в различных "других Я". Очевидно, что между "феноменальными Я" и тем, что воспринимается как "не-Я", отсутствует раз навсегда заданная граница. Человек открыт к развитию, к установлению внутри своего самосознания новых динамически меняющихся противопоставлений. Наряду с этим привязанность к повседневным самоидентификациям, к отождествлению Я с привычным содержанием, устойчивое во времени переживание дихотомии "другое Я" - "не-Я", в частности, относительное постоянство признаков личности позволяют говорить об устойчивых уровнях или состояниях самосознания (сознания). Таким образом, структурируются сознание и самосознание, каждый уровень которых связан с особыми переживаниями и самоидентифицирующими признаками. Они вариабельны феноменологически и ценностно, распространяются от узкого "защитительного" (Н.Бердяев) эгоцентризма до отождествления себя с характеристиками сверхиндивидуального качества.
Каждому такому уровню соответствуют не только определенные самоидентификации (когнитивные составляющие самосознания - самосознание в аспекте самопознания), но и определенные эмоциональные реакции (самосознание в аспекте саморегуляции), оформляющие эффективность. Другими словами, уровни, о которых мы говорим, прослеживаются как относительно устойчивые комплексы идеаторных и эмоциональных составляющих самосознания (определенным эмоциям соответствует определенная идентификация Я с каким-либо содержанием, тот или иной вариант "другого Я"). Аффективность же в данном контексте есть внеличностный феномен, связанный с внутренним Я.
В предшествующей части мы остановились на том, что субъект (потенциальное Я) находится в двойственном противопоставлении. Как писали философы, человек - "дитя двух миров" (И.Кант), "место пересечения жизни и духа" (М.Шелер). То же имел в виду С.Н.Булгаков, говоря об "изначальном двойстве природ в человеке", а Н.А.Бердяев - о "пересечении в человеке двух миров". Принадлежность к чувственно воспринимаемому миру делает человека игрушкой внешней причинности, здесь он подчинен посторонним силам - законам природы и установлениям общества. Но как член ноуменального мира "вещей самих по себе" (И.Кант) он наделен свободой. Эти два мира - не антимиры, они взаимодействуют друг с другом.
Существовавшее длительное время в европейской науке предвзятое отношение к Измененного состояния сознания (ИСС) связано с игнорированием глубинных измерений субъективной реальности, которые в совокупности с проявленными составляют все потенциально возможное пространство самосознания. Наряду с дихотомией Я - "не-Я", отражающей упрощенное понимание сознания в объективной психологии, представим схему, в соответствии с которой проблемы ИСС доступны изучению во всей глубине субъективной реальности:
"не-Я" - "потенциальное Я" - "не-Я".
Два "не-Я" этой схемы выражают собой данность воспринимаемого органами чувств внешнего мира и данность чувственно не воспринимаемого внутреннего мира. Две области потенциально осознаваемого пространства бытия сопоставимы эпистемологически, взаимопроецируемы в культурно-историческом плане и равны экзистенциально. Субъект противопоставлен своим сознанием "не-Я", "находится в мучительной дисгармонии между "я" и "не-я" (Бердяев, 1997, с.289). По мере развития, развертывая свою субъективность и обретая устойчивость, человек стремится к преодолению базовой дисгармонии, постепенно включая все, что мыслилось как не-Я (глубинные измерения субъективности и чувственно воспринимаемый окружающий мир), в параметры своей личности.
Отношение "потенциального Я" к "не-Я" окружающего мира требует объектных самоидентификаций в "другом Я", что схематически может быть представлено как
"потенциальное Я" - "другое Я" - "не-Я".
"Другое Я" выражает собой жизненное пространство, где встречаются два субъекта; любой другой, воспринимаемый как "не-Я", может стать моим "другим Я", и в этом заключено условие социальной природы сознания и самосознания. Как говорил К. Маркс, "лишь относясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к самому себе как к человеку" (Маркс, Энгельс. Собр. соч., т. 23, с.62). В паре "потенциальное Я" - "другое Я" заключена возможность перевода интра- в интерсубъективное, внутреннего диалога - в межличностное общение. Таким образом, хотя рассматриваемая пара и включена в субъективную реальность, в ней в то же время выражено стремление субъекта к внешней активности и наличному бытию.
Учитывая изоморфность и взаимопроецируемость внутренних и внешних аспектов бытия, нужно предположить, что неявная субъективность, целиком относимая к интрасубъективной области, структурно имеет аналогичный вид. Таким образом, говоря обо всем пространстве бытия человека (внутреннем и внешнем), мы уже должны иметь в виду следующую схему:
"не-Я" - "другое Я" - "потенциальное Я" - "другое Я" - "не-Я".
"Другое Я" левой половины схемы по аналогии мы можем назвать местом встречи "потенциального Я" с предельными измерениями своей собственной субъективности. И если "другое Я" правой части схемы есть познавательный образ, лежащий, по замечанию Ф.Е.Василюка (1984), в основе классической психологии, то "другое Я" слева есть нечто за гранью психологии - метапсихологическая категория, раскрываемая в культурологии и напоминающая о себе в измененных состояниях сознания.
Вопрос о количестве категорий в предложенной схеме и способе их соединения решается в антропологическом плане. Человеческий субъект ("потенциальное Я") занимает в схеме срединное положение. Это отражает антропоцентрический принцип наших построений. Движение "потенциального Я" в левую часть нашей схемы известно как трансцендирование, в правую - определено как экзистирование. И в том и в другом случае мы имеем варианты децентрации субъекта. Второй вариант есть смещение и нахождение своего центра в "другой" субъективной реальности, что согласуется с требованиями социальной жизни, но потенциально влечет за собой внутренний конфликт с собственной субъективностью, лишение самоконтроля неуверенности. Как пишет А.Бергсон (1992, с.151): "Большей частью мы существуем как бы вне самих себя. Мы замечаем только обесцвеченный призрак нашего Я, лишь тень его... мы живем больше для внешнего мира, чем для себя; больше говорим, чем мыслим; больше подвергаемся действиям, чем действуем сами"). По Н.Бердяеву (1997), экстериоризация человеческой природы является источником рабства. Полная зависимость от окружающих и внешних требований никаким образом не согласуется с реализацией свободы и развитием ответственности. Как пишет Р.Г.Апресян (1986), личность деперсонализируется, "освобождается" от бремени личной ответственности, ее моральная позиция подвергается насильственной институционализации: общество посредством своих учреждений и организаций принимает на себя функции Я, внутренний диалог оказывается внешним. Вместе с этим гипертрофия в самосознании "другого Я" заставляет видеть в окружении лишь свои отчужденные качества, пространство человеческих взаимоотношений становится полем проекций. Окружающий мир, включая людей, деперсонифицируется и воспринимается как набор механистически взаимоувязанных объектов, живые человеческие связи с которыми меняются на манипуляции.
В обратном случае радикального трансцендирования субъект полностью перемещается в глубину своей субъективности, что со времен Е.Блейлера называется аутизацией. В этом присутствует потенциальная возможность самопознания и творчества, возможность формирования эмпатической установки к окружающим, но также и вероятность конфликта с требованиями актуального социума, полной оторванности от объективной реальности и повседневной жизни, лишения каких-либо социальных связей. Современный американский философ Дж.Фюрстейн (1996, с.170), изучая характеристики мистиков прошлого и настоящего, пишет, что при однонаправленной духовной ориентации составляющие их обыденной личности воспринимаются как нечто подлежащее скорее трансценденции, чем трансформации, поэтому и многие мистики и их адепты "проявляют сильную эксцентричность... а их личность социально слабо интегрирована". Юнгианский аналитик Дж.Хиллман (1998), заведомо преувеличивая, пишет, что концентрация на своем частном и личном, от-деленность от окружения (idios - свое собственное, отдельно от) порождает идиотизм. М.М.Бахтин [19] (1995, с.68) по этому поводу писал, что "изнутри меня самого души как данного, уже наличного во мне ценностного целого нет... мой саморефлекс [самоанализ], поскольку он мой, не может породить души, но лишь дурную и разрозненную субъективность... моя протекающая во времени внутренняя жизнь не может для меня самого уплотниться в нечто ценное, дорогое, долженствующее быть убереженным. В духе я могу и должен только терять свою душу, убережена она может быть не моими силами". Ф.Ницше  - один из самых ярких иллюстраторов этих слов - в последней своей крупной автобиографической работе (1990) взывает не смешивать его с другими. В этом добровольном отступничестве, жертвовании дружбой, отношениями, связями - его самоубийственное одиночество, пребывание вне времени и пространства. Лишенное социализирующего другого, его самосознание воспринимается как результат мужественного, но отталкивающего препарирования интимных глубин субъективности в бессмысленном одиночестве.
В итоге мы видим две возможные перспективы развития самосознания, каждая из которых, доведенная до крайности, грозит утратой человеческого - во всеобщем слиянии или в оторванном от мира сверх- или дочеловеческом индивидуализме. Ж.П.Сартр писал, что проблема состоит не в том, что человек всегда децентрирован, "не то, что сделали из человека, а то, что он делает из того, что сделали из него" (1966, цит. по: Тузова, 1989). Принятие достоверности "потенциального Я" открывает возможность для свободного самоопределения, гармоничного раскрытия субъекта, расширения параметров личности в пространство собственной субъективности и в направление к внешнему миру. Определяющую роль в этом играют изменения сознания. Схема же, приведенная нами, дает представление о пространстве, в котором по мере развития субъекта изменяется сознание.
На схеме отражено, что "потенциальное Я" является преддверием к лежащему за ним пространству неявной субъективности. Структура неявной субъективности, предшествующая нашему привычному самосознанию ("другое Я" правой части схемы), состоит, по крайней мере, из трех компонентов - категорий "не-Я", "другое Я'', расположенных слева, и "потенциального Я". Таково содержание неявной субъективности в религии, философии и науке. Среди указанных категорий "потенциальное Я" уже получило некоторую определенность в предшествующем изложении. Между тем, мы не назвали наиболее известные и распространенные в культуре эквиваленты этого понятия в виде "души", "праны", "психе", "анимы", "нефсе".
Будучи далеки от онтологизаций "потенциального "Я" и двух других категорий неявной субъективности, мы рассматриваем их в качестве обозначений для совокупности идей, мыслей, возникающих в силу их полезности. Как писал К. Юнг (19966, с.98), "человеку со всей определенностью необходимы общие убеждения и идеи, которые придают смысл его жизни и помогают ему отыскивать свое место во Вселенной". К разряду таких общечеловеческих идей помимо представления о душе относятся идеи Абсолюта и Абсолютного Я, оформленные в категориях сферы неявной субъективности "не-Я" и "другое Я". Присутствуя в виде идеи, они составляют неотъемлемую реальность субъективности, эмпиричную в силу своего действенного влияния на всю жизнь человека.
Рассмотрение Абсолюта в метасубъективном ракурсе (в объективированном в культуре виде) приводит к выражению общечеловеческого духовного атрибута бытия - квинтэссенции духовности. Статусу Абсолюта присущи качества вечности, безначальности, безусловности, пустотности, непознаваемости, недвойственности и небытия. Мысль о существовании некоторого абсолютного содержания находит свое выражение уже в идее о том, что все образовано из единого "первоначала". В учении Анакси-мандра  об апейроне (бесконечном) утверждается беспредельность, неограниченность этого "первоначала" как абсолютной универсальной основы бытия. В европейской философии Абсолют известен как "действующая причина" (Аристотель), "безличное трансцендентное начало" (неоплатоники), "совпадение противоположенностей" (Николай Кузанский), "предустановленная гармония" (Г.Лейбниц), "Ничто" (М.Хайдеггер), "Абсолютный Дух" (Г.Гегель), "последняя тайна жизни" (В.Дильтей), "бесконечное целое" (М.К.Мамардашвили) и т.д. В восточных религиозно-философских концепциях Абсолют определяется как Единый (древнеиндийские Упанишады), Дао (древнекитайская философия). В мировых религиях Абсолют имеет онтологический статус Бога-Отца (христианство), Будды (индуизм). Аллаха (ислам). В пространстве гуманитарных исследований Абсолют равноценен универсальной идее Разума, превосходящего разум отдельного индивида. В естественнонаучных воззрениях идея Абсолюта выражена в представлении о материалистической основе мироздания, соответствует принципу единого основания Природы - единой энергии, силы, неорганической материи, предшествующих множеству.
Идея Абсолюта, по-разному выраженная, но одинаково присутствующая во все времена и во всех культурах, служит основанием для утверждения духовного предназначения человека. В этом качестве одинаково равны религиозные откровения, философский анализ и научные поиски, принимающие Абсолют как первоначальный, исходный тезис, как неотъемлемую предпосылку теорий и положений. Согласно религиозным воззрениям, духовность реализуется на пути к Всевышнему, как единственное оправдание человеческой жизни, сопоставляемой с Божественным. В десакрализованных взглядах современного гуманизма Абсолют проявляется в искании идеала, мирового порядка, в стремлении к транскультурным общечеловеческим ценностям. В нашем контексте, где Абсолютом обозначено предельное измерение субъективности, его достижение, сопутствующее полноценной жизни в социуме, есть внешнее раскрытие субъективности - воплощение духовности во всем многообразии состояний сознания.
В соответствии с предложенной схемой спектр всех состояний сознания должен быть отображен не в дихотомии Я - "не-Я", где "не-Я" есть объективный мир, а в двойной оппозиции:
Абсолют ("не-Я") - "потенциальное Я" -объективация Абсолюта ("не-Я").
Объективация Абсолюта понимается здесь как объективная реальность, наполненная субъективным отношением индивида. За этой категорией стоит то, что К. Юнг называл мировой душой (anima mundi), или попросту одушевленный мир, отличный от шумового фона и нагромождения декораций тем, что вбирает в себя как среда обитания часть самого обитателя. В анимистической культуре ("анимизм" - одушевление) данная часть психики составляла неотъемлемый индивидуальный и коллективный опыт. В европейском индустриальном обществе, требующем отчетливых границ индивидуальности, этот опыт вытеснен и окружение чаще воспринимается как "не-Я".
Оставляя в стороне вероисповедальные и онтологические смыслы Абсолюта, отметим его психологическое, т.е. проявленное значение. Идея Абсолюта, реализуемая в жизни, "это имманентная цель становления личности, и в то же время это сила, которая влечет человека к достижению его интегрированной индивидуальности" (Адлер, 1996). Более общее экзистенциально-антропологическое значение Абсолюта в жизни обусловлено тем, что, выражая собой недостижимый идеал целостности, гармонии и высокой самореализации, он всегда противопоставлен существованию индивидуального Я. Наличием в неявной субъективности образа Абсолюта задается разрыв между потенциальными и реализованными параметрами личности, вносится напряжение и стимулируется динамика развития.
Возвращаясь к категории "другое Я", мы должны вспомнить, что она выполняет протекторную функцию. И если "другое Я", известное как обыденное самосознание, обеспечивает вхождение в социум и связь с Абсолютом в его проявленной форме, то "другое Я" левой части схемы соотносит "потенциальное Я" с Абсолютом неявной субъективности.
Культурологические и философские экскурсы выявляют комплекс хорошо оформленных идей, позволяющих сохранять психологическую стабильность человеческого Я в противопоставлении Абсолюту. Уже в ранних традиционных обществах сформировался компенсаторный идеологический институт, известный как "пантеон первопредков". В тотемизме это мифологические образы из животного и растительного мира, осуществляющие посредничество между людьми и духами окружающего мира. В более поздние времена образ первопредка очеловечивался и вбирал в себя признаки реально существовавших личностей (царей, вождей, сакральных деятелей), человеческая природа которых преувеличивалась в мифологическом повествовании. Посредник между богом и людьми присутствует во всех монотеистических религиях. В иудаизме - это пророк Моисей, в исламе - главный пророк Мухаммед. Возникновение христианской культуры ознаменовалось появлением богочеловеческой личности Христа, мотив рождения которого имеет не буквальный исторический смысл, а сообщает нам о великом таинстве, о рождении Христа, происходящем у нас внутри в результате воссоединения божественной силы с человеческой душой (Джонсон, 1996).
Из всех мировых религий именно в христианской религиозно-мистической концепции мотив богочеловечества получает центральную роль. Конечный смысл индивидуального и всечеловеческого бытия наполнился идеей спасения через внутреннее принятие "духовного человека" (B.C.Соловьев), историософским прототипом которого стал Христос, воплотивший единство Абсолютного и человеческого. Религиозное понятие "спасение" приобретает вполне определенное психологическое содержание. Согласно П.А.Флоренскому  (1990), спасение, в психологическом смысле слова, есть равновесие душевной жизни. "Образы Бога и Христа, - писал К.Юнг (1997, с.76), - проецируемые религиозной фантазией человека, не могут не быть антропоморфными... посему их можно прояснить психологически, подобно любым другим символам".
В философских учениях, созданных на внеконфессиональной основе, идеи надындивидуальных и гиперсоциальных оснований человеческого в сверхприродном мире оформлялись в статусе Трансцендентального Я, Высшего существа (О.Конт), Сверхчеловека (Ф.Ницше), Космического человека (А.Шопенгауэр). В психологическом смысле подразумевается оформление в субъективной реальности мифа о некоем богочеловеке, противопоставимом Абсолюту. Используя соположенность этого харизматического аспекта субъективной реальности Абсолюту, обозначим его "Абсолютным Я".
Приведенные добавления позволяют представить нашу схему в следующем виде:
Абсолют - "абсолютное Я" - "потенциальное Я" - "другое Я" -предметные аспекты Абсолюта
Промежуточное положение "абсолютного Я'' в структуре неявной субъективности объяснимо его посреднической функцией и экзистенциальным значением. В пространство субъективной реальности, обозначенное "абсолютным Я", проецируются идеи, позволяющие соотнести "потенциальное Я" с Абсолютом.
Идея богочеловека (богочеловечества, в философии всеединства) рождается на стыке переживания тревоги, инициируемой внутренним сопоставлением индивидуального Я с Абсолютом, и человеческим стремлением преодолеть этот разрыв путем умопостигаемых переходов между вечным, ничем не предзаданным, и конечным индивидуальным. Такие переходы заключены в идентификациях "потенциального Я" с трансперсональными и транскультурными оппозициями (добро - зло, день - ночь, мужское - женское, старик - младенец и пр.). Данные идентификации, объединенные единым понятием "абсолютное Я", и есть компенсация аффективной напряженности "потенциального Я", находящегося в оппозиции к Абсолюту. Разум преобразует энергию взаимоотношений "потенциального Я" с Абсолютом и оформляет ее в надличных образах.
Когнитивный аспект самосознания или, иначе, весь возможный спектр трансперсональных самоидентификаций может быть представлен в соответствии с подходом аналитической психологии. Ее автору - К.Юнгу, как известно, для оформления своих догадок потребовалась новая объяснительная гипотеза о коллективном бессознательном с введением понятия "архетип".
Архетипы как воплощенные в культуре идеи о содержании субъективной реальности составляют различные вариации "абсолютного Я", раскрываемые творческой силой разума. Являясь трансцендентными самоотождествлениями "потенциального Я", они представимы лишь в культурно-историческом выражении. Другими словами, архетип напоминает "окуляр", приспосабливающий человеческое зрение для восприятия неявной самому человеку субъективности. Благодаря распространенным в культуре архетипам известная индивиду и группе надличностная фигура Абсолюта становится доступной для взаимодействия. На фоне архетипических связей с "Абсолютом" наличное бытие уже не определяется неведомыми разрушительными силами. Знакомство с содержанием "Абсолютного Я", связующего с Абсолютом, обеспечивает внутреннюю защищенность человека.
Пользуясь предложенным сравнением нужно сказать, что культура есть сложный прибор, состоящий более чем из двух линз. Многообразие сменных линз предлагает нам широкий представленческий фильтр, обусловленный не только количеством известных из аналитической психологии архетипов, но и многозначностью каждого из них. Таким образом, может существовать значительное количество средств умопостигаемого сближения с Абсолютом и описаний взаимодействий с ним. Архетипические образы есть средоточие всяких религиозных представлений. Их набором, или, пользуясь языком религиоведов и этнологов, мифологическим пантеоном, определяется двуликость всевышнего каждой отдельной религии. Амбивалентность, присущая каждому архетипу, а также многообразие сакральных образов разных религий, включая атеистические, где религия профанируется в идеологию, определяют противоречивость внутренней жизни и диаметрально противоположенные чувства, проявляемые вовне. Таким образом, формообразующая деятельность архетипов не только задает многообразие фиксированных в культуре способов общения человека с Абсолютом его религии (духовная детерминанта архетипов), но и определяет способы межличностного взаимодействия (архетипическая детерминация социума). Вместе с этим трансцендентные самоотождествления, зафиксированные в культуре, задают матрицу всех потенциально возможных идентификаций индивида в объектном мире.
Напряженность соотношения "потенциального Я" и Абсолюта и снимающие ее архетипические идентификации с "абсолютным Я" могут служить прообразом аффективных и когнитивных составляющих индивидуального самосознания. Это дает повод высказать гипотезу о наличии в субъективной реальности каждого индивида так называемого сверхличного самосознания. Оно как факт неявной субъективности имеет обоснование и подтверждение своей реальности в культурологических данных. Сравнительная история мифологий, источники по духовной культуре традиционных обществ свидетельствуют, что индивидуальное самосознание первоначально зародилось в среде служителей культа, чья социальная роль определялась общением с миром трансцендентного, или сверхъестественного, если принимать мифологизированный контекст. В связи с наличием изоморфного индивидуальному самосознанию структурного прообраза в сфере неявной субъективности наша схема может быть представлена в следующем виде:
Абсолют - сверхличное самосознание - "потенциальное Я" -обыденное самосознание - объективация Абсолюта.
Подобная интерпретация привлекательна тем, что функция сверхличного самосознания, заключающаяся в установлении связи с Абсолютом, равноценна посреднической функции индивидуального самосознания. Так мы получаем еще один аргумент в пользу того, что сущностная характеристика нашего обыденного самосознания экзистенциальна и заключается не в том, что оно, как принято в материалистической психологии, является эпифеноменом сознания, а в том, что оно есть посредник во взаимодействии "потенциального Я" с предметным и социальным миром, способом его осуществления в объективной реальности.
Этот тезис, по существу, не нов. Он, как было представлено ранее, содержится даже 6 материалистической психологии, где "потенциальное Я" отсутствует, а вся духовная сущность заключена в социализованной личности. Здесь же мы хотим обратить внимание на очевидную универсальность посреднической роли самосознания во взаимодействии человека с миром и высказаться относительно истоков этой роли. Ее причины мы видим не только в социализирующей функции обыденного самосознания, но и в трансперсональной природе его оснований, в предзаданности обыденного самосознания матричным внеличностным самосознанием, чья реальность обусловлена универсальной экзистенциальной ситуацией противопоставления Абсолюту.
Констатируя в рамках нашей схемы сверхличностное самосознание, мы делаем некоторые допущения, как и при любой схематизации, но эта схема более содержательна по сравнению со схемой Я - "не-Я", принятой для определения самосознания в объективной психологии и клинической психиатрии. Эвристическая ценность предложенной схемы - в способности адекватно представить двойственность человеческого существования, отразить внутреннюю полярность самосознания и составляющие потенциально присутствующего интрасубъективного конфликта. Эта же схема позволяет наметить векторы развития "потенциального Я" - все потенциально возможное пространство самоидентификаций - и рассматривать все уровни патологии как выражение нарушенного развития личности в культурфилософском контексте.
В отличие от традиционно принятых европейских стандартов развития индивидуального самосознания (сознания), в отличие от сопутствующих им социального редукционизма индивидуального бытия, упрощенного понимания духовности и рационалистских парадигм европейской науки, предложенная схема предполагает наличие сферы неявной субъективности и духовную полноту бытия. Индивидуальное развитие, согласно этой схеме, осуществляется не только вовне путем социальных интериоризаций и эгоцентрических самоотождествлений, но также и в глубь cвоей субъективности, в соответствии с интрасубъективными запросами. Стало быть, индивидуальное развитие не прекращается с достижением социально зрелого возраста, а продолжается на протяжении всей жизни, причем интенсивность и насыщенность этого развития вполне может быть сравнима с таковой в детском и юношеском возрасте. На этом пути, как и во взрослении, существуют свои переломные периоды, свои "кризисы идентичности". Есть все основания говорить не только об онтогенетических кризисах, но и о периодах психической дезинтеграции и новых поисках самоидентичности в более зрелой жизни.
Возвращение к рассмотренной ранее иерархической структуре самосознания позволяет утверждать, что кроме кризисов личностной самоидентификации существуют кризисы экзистенциального и трансперсонального  характера, переживание которых способствует расширению ощущения самотождественности. Экзистенциальные и трансперсональные кризисы столь же естественны и в той же степени способствуют развитию зрелой личности, как и в период становления эго-психики. Скорее, их отсутствие должно расцениваться как проявление нарушений в закономерном поиске более широких оснований самотождественности на пост-эго-этапах развития, как признак остановки в достижении полноты и осмысленности жизни.
В периоды подобных кризисов, когда рушится рациональный образ мира, а привычные эгоцентрические самоидентификации приводят к неразрешимым конфликтам, человек может становиться сам для себя проблемой, и тогда он нуждается в понимании собственной субъективности, в осознании собственной полноты и потенциальной целостности. Данные периоды соотносятся с седьмой стадией становления личности по Э.Эриксону (Зейгарник, 1982). Итогом этой стадии может стать достижение неповторимости личности, в противном случае она обречена на безысходность.
ЭГОС И АБСОЛЮТНОЕ «Я»
Натуралистическое понимание сознания (сферы субъективного), как мы его определили во Введении, исходит из положения, согласно которому мое сознание (“Я”) есть лишь некая выделенная и очень малая часть совокупного бытия, притом жестко привязанная к выделенной части мира — к моему телу и мозгу. Т. е. мое “Я” есть нечто локальное, ограниченное и за пределами “Я” находится то, что обычно называют “объективной реальностью”, т. е. существующий вне и совершенно независимо от моего сознания мир.
Совокупность всего, что существует в мире (Мир как целое) может соотноситься каким-либо образом лишь к самим собой (т.к. вне этой совокупности ничего нет). Следовательно, совокупность всего существующего можно назвать “безотносительным” или “Абсолютным” бытием, или, для краткости, “Абсолютом”. Натурализм полагает, что “Я” есть некая выделенная часть Абсолюта. Но еще древнеиндийская философия провозгласила противоположное понимание отношения “Я” и Абсолюта: “Тат твам аси” (Шветашватара упанишада. IV, 3.) (“То есть ты”). Это, видимо, нужно понимать так: “Я во всем и я есть все. Я есть Абсолютное бытие и никакого бытия вне меня не существует”.
В европейской философии основания для отождествления “Я” и Абсолюта в наиболее последовательной форме впервые изложил И.Г. Фихте. Основания эти заключаются в том, что я не способен “выпрыгнуть из себя”, не способен не только достоверно знать, но даже и помыслить бытие, которое абсолютно трансцендентно моему сознанию, т. е. которое существует вне и независимо от моего “Я” (т. н. “бытие в себе”).
Действительно, как я могу помыслить предмет, который никак не соотносится с моим существованием, не находится в каком-либо соотношении с моим “Я” и, следовательно, находится за пределами всякого возможного опыта? Мы обычно различаем предмет знания и само наше знание о предмете. Знание рассматривают обычно как нечто субъективное — это то, что “имеет место в сознании”. Предмет знания — это, напротив, то, что лежит “за пределами сознания”. Знание, поскольку оно есть знание о данном предмете, должно каким-то образом “указывать” на этот предмет. (В этом состоит свойство “интенциональности” сознания). Но как сознание может указывать на то, что находится целиком за его пределами? Чтобы осуществить такое “указание”, мое “Я” должно каким-то образом “выйти из себя” — получить прямой доступ к познаваемому объекту, к внеположной по отношению к моему “Я” реальности. Если сознание имеет дело только с репрезентациями, т. е. только со своими собственными состояниями, а не с вещами, то никакой “подлинной идеи объекта” (т. е. такой идеи, которая имела бы в виду “сам объект”, а не его репрезентацию, не мысль об объекте, не образ объекта) быть не может.
Подлинная идея объекта не может быть ничем иным, как самим объектом, поставленным в определенное функциональное отношение к деятельности субъекта. Такое отношение мы и называем “познанием”.
Таким образом, если мы действительно познаем объекты, а не собственное знание об объектах (в виде мыслей, образов, представлений), то наше сознание должно вступать с этими объектами в непосредственный контакт — даже если этот объект находится в другой галактике. Можно в таком случае утверждать, что все возможные объекты моего опыта должны как-то, хотя бы потенциально, изначально содержатся в составе моего “Я”, и не являются, таким образом, чем-то чуждым моему “Я”, чем-то запредельным ему. Только в этом случае я и могу вступать в “прямой контакт” с самими вещами — ведь все, что мне доступно прямо и непосредственно — это и есть мое собственное “Я”: его содержание, его свойства, его структура. Ничего “запредельного” (трансцендентного) моему сознанию (сфере субъективного) в таком случае не существует. Ведь “трансцендентный предмет” не может являться предметом мысли. Мысль не способна на него указывать, не способна иметь его “в виду”. (Сознание так трудно как-то идентифицировать, определить именно потому, что оно не отлично ни от чего другого, от любого предмета в мире (есть “не иное” — по терминологии Н. Кузанского)).
Известна точка зрения Н.О. Лосского, который полагал, что познаваемый объект входит в состав сознания (имманентен сознанию), но не входит в состав “Я” (трансцендентен “Я”). В этом случае “Я” — есть лишь некое “ядро”, субъективный полюс сознания. Само сознание мыслится, в этом случае, как система отношений между “Я” и всевозможными предметами знания. Т. е. сознание здесь не есть субстанция или какое-то свойство субстанции, но есть система отношений. Оно существует соотносительно (интенционально), как система отношений внутри бытия.
Так ли это? Можем ли мы на самом деле разделить “Я” и сознание? Сознание — это, в сущности, все то, что “я знаю”. Но я знаю, также, что существую “Я” — тот, который знает. Я знаю существование собственного “Я”. Следовательно, “Я” — есть одно из содержаний моего сознания. (То, что не является содержанием сознания, я знать, очевидно, не могу). Но никакого особого выделенного содержания, соответствующего моему “Я”, найти в сознании не удается. Я вижу стену, но не вижу “Я”, которое смотрит на эту стену. Данность стены моему “Я” означает просто существование этой стены во мне — как одного из содержаний моего сознания. Никакого “Я” как отдельной сущности к этой стене не примысливается. Поэтому утверждение “Я вижу стену” может означать лишь: “я и есть стена” (в данный момент времени) или, точнее говоря, означать, что “стена есть часть моего “Я””.
Таким образом, как мы уже отмечали во второй главе, данность мне некоторого объекта означает на самом деле тождество “Я” и этого объекта — объект обнаруживает себя как часть моего “Я”.
Никакого трансцендентного сознанию “Я”, мыслимого, например, как некий “чистый субъект” или “чистый взор” — который все воспринимает, но сам не воспринимаем, нет и быть не может. О таком “трансцендентном Я” мы ничего не могли бы знать, не могли бы даже содержательно о нем помыслить, поскольку такое “Я” находилось бы за пределами всякого возможного опыта. Следовательно, “Я” — это и есть мое сознание, моя сфера субъективного, есть все то, что я воспринимаю, воображаю, о чем я мыслю, мечтаю, то, к чему я стремлюсь и т. д. — т. е. это есть сознание, взятое в полном объеме, как некое единство, как целостная единица. Это сознание, взятое в аспекте его целостности, единства и себетождественности.
Вместе с тем, как уже отмечалось нами ранее, не следует ограничивать мое “Я” текущим состоянием моего сознания. Во второй главе мы анализировали временную нелокальность сферы субъективного, исходя из данных интроспекции и соображений достоверности знания субъектом собственной себетождественности во времени. Но идею временной нелокальности сознания можно обосновать гораздо проще и убедительнее, если исходить из идеи имманентности всякого опыта моему “Я”. Действительно, поскольку за пределами моего сознания ничего нет, то нет ничего и за пределами моего “Я” (“Я” вбирает в себя весь мир — как потенциальный предмет знания). Все имманентно моему “Я” — в том числе мое прошлое и мое возможное будущее. Можно было бы подумать, что прошлое и будущее существуют за пределами моего “Я” (“уже не я” и “еще не я”) и что только в настоящем достигается имманентность “Я” и переживаемых содержаний сознания. Но за пределами “Я” ничего нет — и, следовательно, нет ничего, что могло бы “извне” входить в мое сознание. Следовательно, прошлое и будущее каким-то образом изначально должны содержаться в составе моего “Я” и, следовательно, должны “неявно” входить в состав “переживаемого мною”. Действительно, я способен помыслить о своем прошлом и будущем. Но моя мысль имеет то самое содержание, которое в ней подразумевается, лишь в том случае, если прошлое и будущее непосредственно даны мне в опыте именно в качестве прошлого и будущего (а не как представления о прошлом и будущем локализованные в настоящем). Таким образом, прошлое и будущее имманентны моему “Я”, поскольку “Я” — это и есть любой мой возможный опыт (в его совокупности).
Вообще всякая множественность, как уже отмечалось ранее, в том числе и множественность моментов времени, возможна лишь на фоне преодолевающего эту множественность единства — иначе сама эта множественность была бы немыслима. Следовательно, и множественность проживаемых моментов времени должна преодолеваться сверхвременным (времяобъемлющим) единством сознания. Иными словами мое “Я” лишь отчасти пребывает в настоящем времени, но существенной своей частью пребывает вне течения времени, вне деления времени на настоящее, прошлое и будущее. Т. е. оно пребывает “в Вечности” — в особом времяобъемлющем модусе бытия.
Обычно думают, что прошлое существует в единственном экземпляре, тогда как будущее — как некая (потенциально бесконечная) система альтернатив. Но когда-то мое прошлое тоже было одним из возможных вариантов будущего. Следовательно, все эти “не использованные” варианты должны также в какой-то форме существовать во мне. Ведь если “Я” — это ВСЁ, то не только в меня ничто не может войти “извне”, ни и “выйти” из меня — тоже ничего не может. Следовательно, наряду с возможными вариантами моего будущего в состав моего “Я” должны входить также и все возможные варианты моего прошлого.
Если мой жизненный путь не предопределен однозначным образом (т. е. если я обладаю свободой выбора), то это означает, что в составе моего “Я” содержится неограниченный ничем континуум возможных (виртуальных) жизненных путей, составляющих в совокупности “Универсум возможного”. Этот Универсум содержит в себе изначально в некой “потенциальной” форме все то, что я в принципе способен воспринять, представить, помыслить, пережить эмоционально, пожелать и т. д. Поскольку “вне меня ничего нет”, то этот Универсум содержит в себе абсолютно полный набор потенций бытия — никаких бытийных возможностей за пределами данного Универсума нет и быть не может. Вместе с тем, этот Универсум — есть Универсум возможного опыта (поскольку существовать — значит существовать в качестве возможного опыта). Все это означает, что источник любого моего опыта лежит в пределах моего “Я”. Мое “Я”, таким образом, подобно лейбницевской монаде — любой свой возможный опыт оно уже содержит в себе в неком “свернутом” или “неявном” виде.
Предлагаемая модель сознания, в которой индивидуальное “Я” содержит в себе все существующее (хотя бы потенциально) может вызвать целый ряд возражений.
Во-первых, нас могут обвинить в “субъективном идеализме”, в отрицании “объективной реальности”.
Во-вторых, данная концепция, как представляется на первый взгляд, ведет к солипсизму, т. е. к отрицанию существования “других Я”.
В-третьих, если данная точка зрения верна и мое “Я” имманентно всему сущему, то, возникает вопрос, откуда же возникает представление о некой “объективной реальности”, существующей вне и независимо от меня, откуда проистекает естественное для нас членение мира на “субъект” и “объект”? Как следует расценивать смысл научных теорий, которые, так или иначе, предполагают субъект-объектные отношения, — если объект и субъект на самом деле тождественны друг другу? Как, в частности, следует оценивать факты, указывающие на опосредованный характер нашего чувственного восприятия?
Несостоятельность обвинений в “субъективизме” или “субъективном идеализме” следует из того простого обстоятельства, что субъективное и объективное — есть соотносительные понятия: одно не может существовать без другого. Если нет объективного (внеположного “Я” бытия), то и субъективное утрачивает статус субъективного — как чего-то приватного, внутреннего. Поэтому мы можем с равным правом утверждать: и “весь мир есть лишь мое сознание”, и “мое сознание — это и есть реальный, объективный мир (объективная реальность)”. Вместе с тем неверно было бы думать, что, постулируя имманентность всякого бытия моему “Я”, я тем самым полностью устраняю всякую разницу между “Я” и “не-Я”, между “внешним” и “внутренним”, между объектом и субъектом.
Фундаментальная имманентность ВСЕГО моему “Я” отнюдь не исключает относительную трансцендентность тех или иных предметов (элементов опыта), по отношению к этому самому “Я”. Более того, такого рода трансцендентность необходимо иметь в виду, если мы хотим иметь достаточно реалистическую теорию познания, а также хотим сохранить обычное понимание науки как способа “проникновения” в “объективную реальность”, как способ действительного постижения этой реальности.
Заметим, что полное устранение субъект-объектных отношений, отрицание всякого “удвоения реальности” в нашем сознании (двойственности “образа и объекта”, “мысли и мыслимого предмета” и т.п.) ведет к колоссальным трудностям в теории познания. Начнем с того, что все наши физиологические и психологические теории восприятия строятся на основе представлений об опосредованном характере чувственного познания. Например, теория зрения исходит из того, что зрительное восприятие есть не что иное, как сложный процесс “восстановления” образа предмета по известным результатам сканирования нашей зрительной системой светового потока, рассеянного некоторой мишенью (предметом восприятия). Мы воспринимаем не “саму вещь”, а свет, отраженный от данной вещи, и даже не свет, а те “нервные импульсы”, которые сетчатка глаза передает в мозг по зрительному нерву. Образ возникает через некоторое время после зрительной стимуляции — возникает именно как некое “изображение” в моем сознании, причем изображение, не тождественное самому предмету. Таким образом, я вижу не вещь, а образ вещи, который существует в моем сознании.
Феномен зрительных иллюзий, факты, свидетельствующие о различиях в восприятии одних и тех же предметов разными людьми, существование артифицированных ощущений, вызванных электрической стимуляцией мозга и нервов — все эти и подобные им эмпирические данные говорят о том, что восприятие не только является опосредованным, но оно также и не является “копированием” предметов, существующих вне сознания. Следовательно, то, что я вижу предмет окрашенным, имеющим определенную геометрическую форму, положение в пространстве, определенное состояние движения — не означает, что вне меня существует окрашенный предмет такой же формы, с таким же положением в пространстве и состоянием движения. Наука убеждает нас в том, что нужно отказаться от “наивного реализма”, который, с одной стороны, разделяет образ и объект, а с другой стороны, усматривает некое “чувственное сходство” образа и объекта (подобного сходству предмета и его фотографии).
Это сходство отвергается с позиций научной картины мира, которая рисует нам мир лишенный всяких “вторичных” качеств: цвета, запаха, звука и т.п. и, таким образом, сводит все качественные различия к количественным. Это сходство неприемлемо и с позиций нейрофизиологии — которая показывает, что никаких “копий” окружающих нас предметов наш мозг не создает и создавать не может. Таким образом, нужно признать, что чувственно воспринимаемые предметы — в том виде, в каком мы их непосредственно переживаем, — есть лишь явления нашего “внутреннего мира”, т. е. есть нечто субъективное, приватное и что они имеют лишь косвенное отношение к тому, что мы обычно называем “объективной реальностью” или “самими вещами”.
Точно так же теория познания учит нас различать сами вещи и мысли о вещах. Если бы вещь и мысль всегда непосредственно совпадали, то невозможно было бы такое явление, как заблуждение, т.к. было бы невозможно какое-либо рассогласование между мыслимым и реально существующим.
Полное устранение различий между объективным и субъективным делает таинственными и необъяснимыми самые заурядные явления, с которыми мы сталкиваемся каждый день и которые элементарно объяснимы в рамках классической субъект-объектной онтологии. Если мы отрицаем различие образа и объекта, то мы должны признать, что мы видим “сами вещи” и что вещи именно таковы, какими мы их непосредственно видим. Но в таком случае, если я надеваю розовые очки и вижу все вокруг себя розовым, — то это должно означать, что сами предметы действительно стали розовыми, т. е. что очки каким-то образом “окрашивают” предметы. Но почему тогда только я вижу предметы розовыми, а другие люди — нет? Как объяснить, исходя из теории “прямого видения” вещей, например, каким образом очки способны корректировать зрение?
Все это говорит о том, что отказаться от обычных “научных” представлений о восприятии, как о сложном процессе “отражения” предмета в сознании человека, не представляется возможным. Никакой разумной альтернативы этой точке зрения не существует. Мы не можем, не жертвуя наукой, в частности, физиологией восприятия и физикой, отказаться от разделения “субъективного” и “объективного”, вещи и образа, мысли и мыслимого предмета.
Но с другой стороны, достаточно очевидно, что теория, согласно которой всякое познание является опосредованным, внутренне противоречива. Ведь эта теория претендует на знание о существовании “самих вещей”, отображаемых в нашем сознании, а также претендует на знание самого процесса отображения. И то и другое, однако, с точки зрения самой этой теории не возможно — ведь всякое знание здесь трактуется как нечто субъективное, существующее лишь в сознании, тогда как прямой доступ к “самим вещам” (трансцендентным предметам) для нас закрыт.
Уже сам факт возможности существования теории опосредованного восприятия позволяет утверждать, что “трансцендентный предмет” не является чем-то абсолютно запредельным для нашего мышления, что он все же некоторым образом имманентен познающему субъекту.
Как мы уже отмечали, имманентность познаваемого объекта познающему “Я” не исключает относительной трансцендентности. Но нужно помнить, что всякое понятие о трансцендентном осмысленно только в том случае, если трансцендентность преодолевается имманентностью, т. е. эта трансцендентность должна мыслиться именно как относительная, а не абсолютная внеположность объекта субъекту. Предмет в абсолютном смысле трансцендентный субъекту — вещь немыслимая. Сама идея о таком предмете невозможна, есть противоречие в понятиях, подобное “круглому квадрату”, “горячему мороженому”, “холодному зною” и т.п. Ведь если предмет помыслен, хотя бы и в качестве “трансцендентного”, — то он уже тем самым оказывается имманентным моей мысли. Поскольку моя мысль “указывает” на данный предмет, то он должен каким-то образом входить в состав моего опыта, должен быть каким-то способом “дан” мне.
Мысль о трансцендентном предмете есть противоречивая мысль, которая указывает как бы за пределы всего мыслимого. Как мысль — она имманентна моему сознанию, но вместе с тем, содержательно она указывает “за пределы себя”, как бы отрицая свою принадлежность к моему внутреннему миру, к миру мыслей. Она как бы говорит сама о себе: “я не мысль”. Эта мысль есть, таким образом, нечто “имманентно-трансцендентное”: и имманентное и трансцендентное в одно и то же время.
Мы можем непротиворечиво совместить имманентность и трансцендентность, если примем во внимание многослойную, многоуровневую структуру сознания. Объект, в частности, может быть дан в форме чувственности (как чувственный образ) и форме мышления (как идея). Чувственно нам в каждый момент времени дан лишь какой-то фрагмент, малая часть Универсума — дано лишь то, что мы воспринимаем “здесь” и “сейчас”. Чувственное восприятие, как мы видели, следует квалифицировать как опосредованную форму познания — мы имеем дело здесь не с “самими вещами”, а с их “субъективными репрезентациями”.
Напротив, наше мышление свободно выходит за пределы чувственно воспринимаемого, за пределы “настоящего момента”. Мы можем свободно мыслить о любом событии прошлого или будущего. Мы можем помыслить как любую локальную часть Универсума, так и весь Универсум в целом. И, в отличие от чувственного восприятия, у нас нет оснований считать, что предмет мышления дан нам в акте мысленного его постижения лишь опосредованно. В самом деле, поскольку мы способны познавать вещи, то мы должны, так или иначе, иметь прямой доступ к этим вещам. Если такой доступ отсутствует не только на уровне восприятия, но и на уровне мышления, то это означает, что мы замкнуты в своей собственной субъективности и абсолютно отчуждены от бытия всего сущего, от “вещей в себе”.
Следовательно, уже из этих соображений мы должны допустить, что мышление дает нам прямой доступ к реальности, позволяет иметь дело с “самими вещами”, данными нам “в подлиннике”, а не через посредство каких-либо репрезентаций. То есть мы приходим к выводу, что акт мышления — есть акт прямого самообнаружения мыслимой вещи в нашем сознании. В таком случае мы должны признать справедливость парменидовского принципа “тождества бытия и мышления”: “одно и то же мысль и то, о чем она существует”. Таким образом, мышление в своей основе объективно, надиндивидуально, - оно выводит познающее “Я” за рамки его приватной субъективности.
Разомкнутость индивидуального сознания именно на уровне мышления – есть требование, по сути вытекающее из анализа самой природы мышления. Цель мышления – получение истины. Если мы что-либо каким-либо образом аргументируем, то мы тем самым уже принимаем тезис об объективном, надиндивидуальном статусе нашей мысли. В противном случае - если мышление чисто субъективно, есть лишь нечто “происходящее у меня в голове”, то оно не имеет никакой силы “вне моей головы” - ничего не может ни доказать, ни опровергнуть. Более того, оно не имеет силы даже и в отношении самого мыслящего субъекта. Если я “хозяин собственной мысли” – именно от меня зависит: что есть истина, а что есть ложь. Не я подчинен истине, но истина подчинена мне. Но тогда я не могу что-либо доказательно аргументировать, даже адресуясь к самому себе. Мышление, в таком случае, вообще невозможно: абсурдно прибегать к какой-либо аргументации, если заранее известно, что она не имеет никакой силы утвердить объективную (общезначимую) или хотя бы значимую (обязательную) для самого мыслящего субъекта истину. Но в таком случае и сама концепция “субъективности мышления” - не может быть рационально обоснована – любая такая концепция неизбежно будет опровергать саму себя. (Об этом знал еще блаж. Августин: Истина - говорил он - не может не существовать, поскольку отрицая Истину, мы тем самым утверждаем истинность отсутствия Истины – т.е. впадаем в противоречие).
Но если мышление есть прямой доступ к бытию, к объективной реальности, то неизбежно возникает вопрос: как же тогда возможны ошибки мышления, возможна неадекватность нашей мысли реальности, как возможны, в частности, ошибочные научные теории? Видимо нужно, также, допустить и некоторую относительную трансцендентность самой мысли по отношению к ее предмету. Это, в свою очередь, предполагает многоуровневое строение мышления.
Начнем с того, что всякое знание, как чувственное, так и интеллектуальное, может иметь две формы: рефлексивную (сознательную) и внерефлексивную (бессознательную). Рефлексивность предполагает возможность дать отчет о том или ином содержании нашего внутреннего мира. Однако значительная часть чувственных и внечувственных содержаний нашей психики в каждый момент времени лежат вне рефлексивного доступа, не осознаются.
Поскольку рефлексивно мне даны (в дифференцированной форме) в каждый момент времени лишь некоторые фрагменты Универсума, то, очевидно, мое “Я” может совпадать со всем Универсумом как целом лишь на дорефлексивном уровне. (Хотя я могу иметь рефлексивную идею “недифференцированного” Универсума — как некой нерасчлененной, “непрозрачной” для меня целостности). Следовательно, только на дорефлексивном уровне допустимо полное отождествление бытия и мышления.
С этой точки зрения некоторое рассогласование бытия и мышления возможно вследствие того, что мы под содержанием мысли понимаем обычно лишь отрефлексированное содержание, которое, однако, представляет собой лишь некоторую выделенную часть умопостигаемого Универсума. Но всякая часть обладает полнотой своего существования, полнотой смысла лишь в составе целого. Следовательно, “расщепление” целого Универсума в акте рефлексии ведет к утрате некоторого содержания рефлексируемой его части. Отрефлексированное мыслимое содержание уже не обладает той полнотой бытия, которое присуще дорефлексивному содержанию. Таким образом, ошибки в мышлении возможны в виде неполноты, фрагментарности отображения бытия в рефлексивной мысли субъекта. (Хотя то, что отображается — есть содержание самого Универсума).
Однако не следует думать, что рефлексия творит какое-то новое бытие, ведет к некоторому “удвоению реальности”. Рефлексия, как мы уже отмечали, лишь переводит в новую систему функциональных отношений то бытие, которое существовало до акта рефлексии, переводит это бытие в определенное отношение к деятельности субъекта, делая тем самым его доступным для самоотчета. В противном случае, если бы акт рефлексии как-то существенно видоизменял рефлексируемое содержание, то дорефлексивный план бытия был бы абсолютно нам недоступен. Он “заслонялся” бы трансформированными образами этого бытия и цель рефлексии — проникнуть в бессознательное, выявить его подлинное содержание, — была бы принципиально недостижима.
Рефлексия, таким образом, просто переводит в иное функциональное качество то самое бытие, которое до этого пребывало в сфере бессознательного. Искажения здесь возникают лишь в силу того, что наша способность к рефлексии ограничена, и мы рефлексивно отображаем лишь отдельные фрагменты того, что само по себе существует как нечто целое, неразложимое на составные части.
Однако расхождения бытия и мышления не ограничиваются только лишь неполнотой представленности бытия в рефлексивном мышлении. Вполне возможна и обратная ситуация — когда в мышлении присутствует нечто такое, что отсутствует или даже не возможно в составе реально существующего. Благодаря фантазии мы способны помыслить вещи и ситуации, которые отсутствуют в “реальном”, чувственно воспринимаемом мире. Когда Парменид провозгласил свой принцип “тождества бытия и мышления”, софист Горгий возразил ему: как это возможно, если мы способны помыслить то, чего нет на самом деле. Например, помыслить “колесницы, соревнующиеся на море”.
Рассогласование бытия и мышления можно в этом случае устранить, истолковав понятие “бытие” расширительно — включив в состав “реально существующего” наряду с действительным (актуальным) бытием, также и бытие возможное (потенциальное).
Напомним, что поскольку всякое бытие мыслимо лишь как существующее в пределах моего “Я”, то возможное и действительное бытие — это не что иное, как мои собственные возможные и действительные переживания: все то, что я действительно воспринимаю, мыслю, чувствую и т. д., а также все то, что я вообще могу воспринять, помыслить, почувствовать и т. д. “Потенциальное” в составе бытия — это то “место” где пребывают состояния моего сознания до того, как они станут актуально переживаемыми. Ясно, что это “место” также должно находиться в составе моего “Я” (поскольку вне “Я” ничего нет).
Таким образом “потенциальное бытие” — это “непроявленное”, неактуализированное, но, вместе с тем, вполне реально существующее содержание моего “Я”. (Как мы показали в первой главе, потенциальное содержимое “Я” непосредственно дано мне в качестве смысла и, следовательно, оно реально присутствует в каждом состоянии моего сознания — как “смысловой фон”, делающий осмысленными мои актуально переживаемые чувственные образы, ощущения и представления).
Опыт показывает нам, что благодаря функционированию воображения, возможные содержания моего сознания далеко не исчерпываются лишь тем, что встречается в составе чувственного опыта. Наше воображение способно вывести нас за рамки реального мира, позволяя тем самым мыслить этот мир в системе альтернатив. Таким образом, мы должны признать, что Универсум рассуждений (все, что возможно помыслить, представить) содержит в себе “множество всех возможных миров” — из которых лишь один мир совпадает с тем, что мы называем “реальным” (чувственно воспринимаемым) миром.
Эта способность мыслить несуществующее, мыслить мир в системе “несуществующих” альтернатив — чрезвычайно важна и, по существу, именно она составляет специфику человеческого сознания. Именно она обеспечивает возможность понятийного мышления (понятия есть надэмпирические обобщения — поскольку они имеют в виду не только реально существующие, но и вообще все возможные предметы данного класса), возможность самосознания (что предполагает возможность дистанцироваться от самого себя, как конкретного, ограниченного существа), составляет основу оценочной деятельности человека. Видение альтернатив делает наше мышление относительно независимым от мира природы, позволяет нашему “Я” дистанцироваться от чисто природного бытия — именно это и отличает человека от животных. Видя мир через призму альтернатив, мы ощущаем себя свободными от той однозначности, заданности, которую природный мир нам навязывает. Мы, также, обретаем способность к творчеству (творчество — это и есть “проецирование” мира возможного в природную реальность), можем создавать идеалы, судить о должном и недолжном.
Вместе с тем, именно благодаря воображению мы можем создавать ошибочные теории, давать ложные объяснения реального мира, заблуждаться по поводу устройства реального мира. Ведь воспринимая мир в системе альтернатив, мы не можем заранее знать, какой именно из “возможных миров” — есть та самая чувственно постижимая Вселенная, в которой мы себя эмпирически обнаруживаем.
Рассмотренные до сих пор формы заблуждения, как мы видим, по существу не выводят нас за пределы бытия (если бытие рассматривать как единство возможного и действительного). Но мы способны “помыслить” не только то, что “не существует в действительности” (но обладает потенциальным бытием), но также и то, что вообще не возможно, т. е. не существует даже в качестве “возможного опыта”, в потенции. Мы можем, например, “помыслить” “круглый квадрат”, “нецветную красноту” и т.п. Здесь мышление как бы полностью выводит нас за пределы бытия. Как это возможно?
Здесь мы должны вернуться к анализу феномена рефлексии. Рефлексия есть отчет о содержании собственного сознания. Отчет есть речевой акт и, следовательно, рефлексия предполагает использование языка, а значит и понятийного аппарата. Понятия, как учит нас логика, фиксируют лишь отличительные признаки мыслимых предметов, но они не содержат в себе полной информации об этих предметах, т. е. понятия не есть “идеи” данных предметов. Понятия лишь указывают на соответствующие идеи. Это указание осуществляется путем задания набора признаков предмета мысли. Но этот набор может быть таким, что заданное сочетание признаков в принципе не может быть реализовано в опыте. Иными словами, невозможно представление, или образ, или идея, в которых сочетались бы заявленные признаки.
Поскольку бытие целиком исчерпывается тем, что может быть дано в опыте в виде образов, представлений или идей, то выход за пределы опыта — есть, вместе с тем, выход за пределы бытия.
Таким образом, в рамках понятийного мышления, как мы уже отмечали ранее, мы можем, механически манипулируя признаками, конструировать понятия о невозможных, не существующих предметах, т. е. способны осуществлять указание за пределы всякого возможного бытия.
По сути, это не означает, что мышление реально выводит нас за пределы бытия (опыта) — ведь мы не можем содержательно помыслить невозможные объекты. Невозможно представить или помыслить круглый квадрат, мы не можем образовать содержательную идею такого предмета. Мы как бы лишь “замысливаем” идею такого объекта, но не способны реализовать этот замысел в мышлении. Бытием в данном случае обладает лишь замысел идеи “круглого квадрата”, но не сама эта идея.
Мы видим, что благодаря понятийному мышлению наша мысль обретает способность как бы иллюзорно выходить за пределы возможного опыта, нарушая при этом логический принцип непротиворечивости и, следовательно, делая невозможным логически корректное мышление о той “псевдореальности”, которая мыслится за пределами возможного опыта.
Закон непротиворечивости, как показал в свое время А.И. Введенский, по существу и является требованием мыслить лишь в пределах возможного опыта. Эта сфера “за пределами возможного опыта” — есть псевдореальность, образованная посредством псевдоидей. К таким псевдоидеям относится и сама “идея” трансцендентного, т. е. идея реальности, целиком находящейся за пределами всякого возможного опыта. От такого рода “псевдоидей” необходимо избавляться, поскольку они реально ничего не обозначают, не указывают ни на какое реальное бытие.
Другое разграничение, которое мы можем осуществить внутри мышления, уже не связано с вопросом об истинности. Это уже отмеченное нами ранее разделение в мышлении динамической и статической составляющих. С одной стороны, мышление можно представить как некий процесс, например, как процесс решения задач или как процесс логического вывода. Здесь мышление как бы “двигается”, “перемещается” от одного предмета мысли к другому. В этом случае мышление есть нечто меняющееся во времени, поскольку предполагается, что мы можем мыслить то один предмет, то другой. С другой стороны, всякий акт мышления предполагает статическую составляющую — то, что мы называем пониманием или уразумением. Понять — это значит уловить смысл. Смысл же каждой вещи определяется через соотнесение ее с другими вещами, с интегральной “картиной мира”, которая как фон всегда неявно присутствует в нашем сознании. Смысл любой вещи — есть совокупность ее отношений (актуальных и потенциальных) со всеми действительными и возможными вещами, т. е., в конечном итоге, смысл раскрывается через соотнесение вещи с Универсумом (Абсолютом).
Уловить смысл вещи — это значит определить ее место в Универсуме. Поэтому именно в феномене смысла более всего и раскрывается непосредственное присутствие Универсума в индивидуальном сознании.
Динамическое мышление (дискурс, дианойя) основано на уразумении (схватывании смысла, ноэзисе). Чтобы решить задачу — необходимо понять ее условия, т. е. осмыслить связь элементов задачи друг с другом и с элементами внеположной реальности. Но эта внеположная реальность тоже должна иметь смысл и, следовательно, должна соотносится с какой-то другой реальностью. Помыслив явным образом что-то одно, мы, при этом, должны неявным образом помыслить и все остальное — по сути, весь Универсум, ведь лишь в отношении к нему и существует полный смысл помысленной вещи.
Здесь мы опять сталкиваемся с “двухслойностью” мышления: есть “актуальный”, “явный”, “динамический” слой мышления и есть “смысловой фон” — который и делает осмысленным актуальное содержание мышления.
Содержание мышления можно, также, разделить на то содержание, которое есть в конечном итоге продукт чувственного опыта и, следовательно, дает нам представление о действительном, чувственно воспринимаемом мире, и содержание, которое есть продукт воображения, фантазии, индивидуального творчества. И то и другое — играют важную роль в нашем мышлении. Первая составляющая обеспечивает функцию адаптации к окружающему миру, а вторая — обеспечивает способность человека преобразовывать реальный мир в соответствии с его представлениями, идеалами, фантазиями.
Можно также выделить содержание сознания, которое фиксировано в памяти (как нечто реально бывшее, имевшее место) и то содержание, которое только возможно (могло бы быть пережито), но реально никогда в актуальном опыте не присутствовало — даже в качестве воображаемого (это то, что можно назвать “возможным опытом”). Возможный (еще не реализованный) опыт, как мы уже отмечали, также должен быть помещен в состав моего сознания (“Я”), поскольку вне сознания (“Я”) ничего не существует.
Таким образом, анализируя устройство нашего опыта, мы можем констатировать его сложную, многослойную структуру. Существует некий, как бы “внутренний”, имманентный в более сильном смысле слой нашего опыта и есть как бы “внешний”, относительно трансцендентный его слой.
К “внутреннему” слою можно отнести:
То, что я чувственно переживаю в данный момент времени: все мои чувственные образы, ощущения, представления.
Содержание моей индивидуальной памяти — это та часть опыта, которую я отношу к реально пережитому в моем прошлом.
То, что я актуально мыслю — содержание моего мышления в данный момент времени, а также все то, о чем я актуально мыслил в прошлом.
Мои реально пережитые настоящие и прошлые волевые акты и эмоциональные состояния.
В совокупности все это образует то, что можно назвать “эмпирической личностью” или “эмпирическим Я”. Именно это “эмпирическое Я” и является непосредственным предметом рефлексии.
Этот “внутренний” слой, вместе с тем, не исчерпывает всего содержания моего сознания. Существует, как мы видели, также и “внешний” слой — это все возможное, (но еще никогда ранее не актуализированное, нигде не развернутое явно) потенциальное (смысловое) содержание моего сознания, т.е. это весь мыслимый возможный опыт, любые возможные мои переживания - за исключением тех переживаний, которые мы отнесли к “внутреннему” слою опыта и которые составляют в совокупности мой актуальный индивидуальный личный опыт — опыт конкретного эмпирического “Я”. Но я могу, в принципе, помыслить все, что угодно. В частности, свое прошлое, настоящее и будущее я могу, в принципе, помыслить в системе альтернатив. Следовательно, возможный опыт должен содержать в себе не только все возможные варианты моего будущего, но также и все возможные варианты моего прошлого и настоящего (это то, что я никогда реально не переживал и даже реально не смогу пережить в будущем — в силу моей эмпирической конечности и ограниченности).
Совместно “внешний” и “внутренний” слои опыта образуют “Универсум возможного опыта” или, что то же самое, — Абсолют. Абсолют, как мы установили, имманентен моему “Я” и то, в моем “Я”, что непосредственно совпадает с Абсолютом, естественно было бы назвать “Абсолютным Я” (или “Абсолютной личностью”). Абсолютное “Я” есть преимущественно нерефлексивное (дорефлексивное) содержание моего сознания — его содержание не может быть представлено в актах рефлексии целиком в дифференцированной форме (но как нерасчлененное целое оно может быть отрефлексировано — иначе об Абсолютном “Я” невозможно было бы высказываться). Таким образом, Абсолютное “Я” можно в первом приближении определить как глубинный “бессознательный” слой моего “Я”, как ту досознательную, дорефлексивную основу, из которой “вырастает” мое эмпирическое “Я” и мое рефлексивное “Я” (последние два понятия не тождественны друг другу, поскольку эмпирическое “Я” лишь отчасти прозрачно для рефлексии).
Эмпирическое “Я” есть, в таком случае, результат некоторых, вполне определенных ограничений, налагаемых на Абсолютное “Я”. Но поскольку помимо Абсолютного “Я” ничего не существует, то эти ограничения, очевидно, могут проистекать только из самого Абсолютного “Я”. Следовательно, эмпирическое “Я” есть продукт самоограничения (самоучастнения) Абсолютного “Я”. Это самоограничение, однако, не приводит к разрыву части и целого — Абсолютное “Я” целиком и полностью присутствует в составе эмпирического “Я” (в виде “смыслового поля”) как его “глубинная основа”. Поэтому, будучи эмпирическим, конкретным, ограниченным существом, я, тем не менее, ощущая себя и существом безотносительным, неограниченным, ощущаю свою собственную абсолютность. Я чувствую, что не только я существую в мире, но и мир некоторым образом существует во мне.
“Внешний” слой Абсолютного “Я”, по отношению к его “внутреннему” слою (эмпирическому “Я”) — есть относительное “не-Я”, т. е. — это и есть та самая “объективная реальность”, о которой обычно говорят, что она существует “вне и независимо от моего сознания”. На самом деле она независима лишь от моего эмпирического “Я”, но не от Абсолютного “Я”.
“Не-Я”, в частности, — это природа и социальное окружение. “Не-Я” возникает в тот момент, когда рождается эмпирическое “Я” и, таким образом, природа и общество — есть коррелят моей эмпирической личности, т. е. есть как бы “обратная сторона” тех ограничений, которые и создали мое эмпирическое “Я”. Независимость “не-Я” (природы и общества) от эмпирического “Я” — есть следствие того, что эмпирическое “Я” не способно изменить те самые условия ограничения, которые и создали это эмпирическое “Я”. В самом деле, как эмпирическое “Я” может изменить, модернизировать тот акт, который и является основой его существования — как чего–то вполне определенного и конкретного? Моя воля, мои желания — есть воля и желания эмпирической личности, и они, конечно же, не могут отменить или изменить те условия, которые и сделали возможными саму эту волю и желания. Поэтому законы природы и характер социальной жизни — существуют для меня как нечто принудительно данное, объективное, независимое от моей воли и желаний.
Весьма сомнительно, что с помощью каких-либо индивидуальных усилий возможно было бы (как это утверждают, например, йоги) устранить различие эмпирического и Абсолютного “Я”, преодолеть границу “Я” и “не-Я” и, таким образом, внутренне соединиться с Абсолютом.
Мы уже писали ранее, что философы нередко совершают ошибку и отождествляют акт самоограничения Абсолюта с рождением самосознания. Полагают, что онтологическое различие “Я” и “не-Я”, различие, которое объективно присутствует в самом Абсолюте, появляется лишь в тот момент, когда я начинаю отличать себя от окружающего мира, когда я постигаю различие между мной и другими, моим телом и природным миром и т. д. Это совершенно не верно. Рефлексия, подчеркнем еще раз, не создает никакого нового бытия — она лишь ставит существующее дорефлексивное бытие в новое функциональное отношение. Различие Абсолютного и эмпирического “Я” существует, следовательно, и на дорефлексивном уровне.
Вместе с тем, сама возможность различения “Я” и “не-Я” — предполагает выход за пределы эмпирического “Я”. Ведь для того, чтобы увидеть различие “Я” и “не-Я”, нужно выйти за пределы той сферы бытия, в которой это различие существует, и встать на некую “надиндивидуальную” точку зрения, которая позволит увидеть “Я” и “не-Я” в их взаимной связи и различии. Иными словами, акт самосознания, осознания себя неким отдельным от мира, ограниченным “эмпирическим Я”, предполагает выход за пределы этого ограниченного “Я” и восприятие той самой “запредельной” реальности — от которой мое “Я” отделено. Т. е. предполагает относительность различия “Я” и “не-Я” и, следовательно, совместную укорененность “Я” (эмпирического) и “окружающего мира” (“не-Я”) в неком всеобъемлющем Целом (Абсолютном бытии, Универсуме возможного), к которому я сохраняю непосредственный доступ даже в участненном, ограниченном, эмпирическом своем состоянии.
Заметим, что практика йогов направлена, как это следует из доступных нам источников, как раз на устранение самосознания, что и порождает чувство слияния с Абсолютом. С нашей точки зрения, это, видимо, иллюзорное чувство, поскольку реальная эмпирическая личность при этом не упраздняется, не устраняется та реальная граница, которая разделяет “Я” и “не-Я”. Реальное устранение этой границы привело бы, видимо, к изменению самой структуры реальности, изменило бы устройство Вселенной, даровало бы личности реальное всемогущество и всезнание. Хотя древняя литература по йоге утверждает возможность такого всемогущества и всеведения, но на практике достижения современных йогов выглядят гораздо скромнее и не идут, как правило, дальше способности управлять отдельными функциями собственного организма.
Это как раз и показывает, что разрушение чувства “отдельности от мира” еще не означает реального упразднения эмпирической личности и слияния ее с Абсолютом.
 
ПРОЯВЛЕНИЕ АБСОЛЮТНОГО «Я» В СОСТАВЕ ЭМПИРИЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ.
До сих пор мы пытались обосновать существование Абсолютного “Я”, содержащего в себе ВСЁ существующее (в качестве возможного опыта), лишь косвенно, исходя из немыслимости такой трансцендентности, которая не преодолевалась бы имманентностью. Этот аргумент является косвенным, поскольку мы в данном случае не апеллировали непосредственно к самому Абсолюту, как некой непосредственно (опытно) обнаруживаемой в нас реальности.
Ясно, что если бы Абсолют не обнаруживал себя в составе непосредственного опыта, то никакое достоверное знание о нем было бы не возможно. Только прямой опыт — в котором та или иная вещь обнаруживает себя прямо, без каких-либо посредников, без каких-либо выводов — только такой опыт может быть доказательным.
Если Абсолютное “Я” существует во мне, то, несмотря на ограниченность моей эмпирической личности, во мне должно реально, в каждый момент времени обнаруживаться некое неограниченное, бесконечное, всеобъемлющее начало и это начало должно существенным образом определять свойства самой эмпирической личности.
Два явления нашего внутреннего мира, с нашей точки зрения, можно истолковать как непосредственные проявления Абсолютного “Я” в составе эмпирической личности: это свобода и смысл. Поэтому мы должны теперь заново, с новой точки зрения (скорее содержательной, чем формальной) проанализировать эти феномены.
Свобода личности обычно мыслится как свобода воли, т. е. как возможность осуществлять действия в той или иной мере независимо от какой-либо внешней детерминации. Свободное действие — это действие, детерминированное непосредственно моим “Я”, а не обусловленное какими-либо внешними по отношению к “Я” причинами.
Абсолютное “Я”, поскольку вне его ничего не существует, — является в силу этого абсолютно свободным. Ведь нет ничего внешнего, что могло бы ограничить свободу Абсолюта, т. е. могло бы выступать в качестве внешней причины, обуславливающей действия Абсолютного “Я”. Но, с другой стороны, невозможно приписать Абсолютному “Я” и свободу воли. Ведь воля, т. е. способность целенаправленно действовать, — есть свойство эмпирического, а не Абсолютного “Я”. Вместе с тем, эмпирическое “Я” есть продукт ограничений, накладываемых на себя Абсолютом и, следовательно, есть нечто несвободное, зависимое от этих ограничений. Эмпирическое “Я” свободно лишь в той мере, в какой оно остается независимым от конституирующих ее ограничений, т. е., в той мере, в какой оно совпадает с “Я” Абсолютным.
Эти ограничения касаются, в первую очередь, чувственности. Наше чувственное восприятие очень мало зависит от нашей воли и желаний. Я не могу усилием воли устранить тот или иной объект из поля зрения или заставить себя видеть какой-то желаемый мною предмет. Чувственные впечатления даны мне с принудительной силой, они подчиняют мое сознание и существенным образом ограничивают мою свободу. Но мое эмпирическое “Я” остается свободным в сфере мышления и воображения. Я могу помыслить и вообразить все, что я захочу, могу представить себя в любой ситуации, в любом окружении, в любом состоянии. Причем, поскольку Абсолютное “Я” — это и есть совокупность всего того, что я вообще могу пережить (почувствовать, помыслить, вообразить), то, получается, что я обладаю в мышлении и воображении абсолютной свободой — в том смысле, что не существует ничего мне недоступного, — что я не мог бы помыслить или вообразить.
Как уже отмечалось, все то, что я еще не воспринял, не помыслил, не вообразил (но могу воспринять, помыслить, вообразить) не следует считать чем-то абсолютно не существующим или находящимся за пределами моего “Я”. Поскольку ничего абсолютно трансцендентного по отношению к моему “Я” не существует, то всякое возможное мое переживание уже каким-то образом должно существовать во мне до того, как оно станет “актуально переживаемым”. Отсюда следует, что неверно рассматривать воображение как способность к рекомбинации полученных ранее чувственных впечатлений. Если бы наша фантазия сводилась к такой рекомбинации, то это означало бы, что существует нечто трансцендентное “Я” — а именно, то содержание, которое мы “еще не сконструировали” (но можем сконструировать) из элементов чувственного опыта. Кроме того, это существенным образом ограничивало бы наше воображение и делало бы невозможным создание чего-то действительно нового, небывалого, делало бы невозможным истинное творчество, которое, конечно, никак нельзя свести к механической рекомбинации элементов, почерпнутых из чувственного опыта (особенно это верно для художественного опыта).
Конечно, воображение как способность к рекомбинации — существует. Но это не имеет никакого отношения к подлинно творческому воображению и мышлению. Об этом, в частности, убедительно говорит сам факт существования мира человеческой культуры — как мира “надприродного”, невыводимого из чувственной, животной природы человека.
Невозможно представить, что вся человеческая культура — есть продукт механического соединения и разъединения по определенным правилам чувственных элементов, полученных через посредство восприятия. Подлинное творчество (художественное и научное) в той или иной мере выводит нас за рамки природного и чувственно воспринимаемого. В своей основе оно является развертыванием в нашем сознании глубинных структур нашего собственного “Я”.
Мы можем помыслить многомерные пространства, мнимые величины, бесконечность, Бога, мы творим музыку (которая не имеет аналогов в природе), мы имеем идеалы красоты, добра, истины и т. д. Все это не выводимо из чувственного опыта, даже противоречит ему и, следовательно, должно иметь опору не вовне, а внутри нашей личности.
Итак, я свободен в той мере, в какой мое мышление и воображение способны вывести меня за пределы природной детерминации, за пределы диктуемого чувственным опытом.
Моя свобода проявляется (если она вообще существует) в моих действиях — в моей способности к свободному выбору. Из сказанного выше следует, что мои выборы свободны в той мере, в какой в них участвует мое творческое мышление и воображение. Свобода выбора, вместе с тем, предполагает способность воспринимать мир в системе альтернатив: помимо того, что есть, я могу вообразить себе и то, чего нет (но могло бы быть). Это и позволяет нам дистанцироваться от наличной действительности и создавать представление о желаемом и должном, а затем, преобразовывать наличное в желаемое и должное. Сравнивая воображаемое с действительным, мы ставим вопрос: почему эта действительность такова, какой она нам является. Таким образом мы учимся понимать и объяснять причины явлений.
Конечно наша свобода, даже свобода мышления и воображения не абсолютна. Не так-то просто вообразить нечто действительно новое, небывалое, действительно оригинальное. Творческое воображение — это дар, которым в полной мере обладает далеко не каждый. Абсолютная свобода — есть, скорее, свойство, принадлежащее человеческому роду, а не отдельному индивиду. Всякое наше реальное действие полидетерминировано. Наши поступки зависят от нашей эмпирической личности — от ее индивидуального опыта, пристрастий, привычек и, следовательно, подпадают под те ограничения, которые определяют специфику конкретного эмпирического “Я”. Но эти поступки определяются отчасти и нашим участием в Абсолютном “Я”. В первом случае, даже те действия, которые определяются нашими желаниями, не свободны, — поскольку не свободны сами желания эмпирической личности. Во втором случае — личность вполне свободна. Она свободна даже сама от себя, от своей эмпирической конкретности. Способность дистанцироваться от самого себя — есть фундаментальное свойство человеческой личности. Именно это свойство — “быть чем-то большим, чем просто “я””, и порождает в нас способность к самосознанию.
Во мне одновременно живут и абсолютная и эмпирическая личности — и обе совместно определяют мое поведение. Детерминация Абсолютом проявляется в том, что никакие частные, конкретные факторы — ни в отдельности, ни в совокупности, — не дают исчерпывающего объяснения моего поведения. Мною, конечно, движут конкретные мотивы, но всегда сохраняется чувство, что я способен противиться действию любого мотива, могу поступить как-то иначе, вопреки любым конкретным внешним или внутренним детерминирующим факторам.
Итак, мы видим, что свобода — есть непосредственный коррелят абсолютности нашего “Я”. Абсолют и свобода — это два аспекта (статический и динамический) одной и той же глубинной сущности нашего “Я”. В акте свободного выбора динамически проявляется то, что уже до этого выбора изначально присутствует в составе Абсолютного бытия. В моих свободных действиях различные составляющие Абсолютного бытия проявляются последовательно, отдельно друг от друга. Но это не единственная возможная форма обнаружения Абсолюта в составе моей эмпирической психической жизни. Другая форма обнаружения Абсолюта — в которой Абсолют проявляет себя уже как целое, — это смысл.
Форму существования смысла в нашем сознании мы уже подробно проанализировали в первой главе. Мы выделили два фундаментальных свойства смысла: во-первых, смысл есть потенциальная форма бытия (потенциальная чувственность), он не обладает актуальной качественностью, пространственностью и временностью, во-вторых, осмысление может осуществляться лишь через посредство соотнесения предмета с некой целостной системой знаний о мире (то, что можно назвать “интегральной картиной мира”), в которой каждый элемент находится в живой, активной связи со всеми другими элементами знания. Последнее означает, что смысл не делится ни на какие “куски” или “фрагменты”. Он может существовать лишь как целостное “смысловое поле”, в котором каждый элемент определяется через соотнесение его со всеми другими элементами.
Схватывая смысл предмета, я, следовательно, соотношу (потенциально) этот предмет с некой целостной системой знаний, с интегральной картиной мира, которая существует в виде единого “смыслового поля”.
Потенциальный характер соотнесения осмысляемого предмета с “картиной мира” создает эффект “объемности” нашего сознания, позволяет знанию существовать в виде целостной системы отношений, а не в виде отдельных, дискретно сменяющих друг друга единиц (как это происходит в компьютере). Но только в такой целостной системе отношений знание и может реально существовать как нечто “живое” и осмысленное.
Итак, мы приходим к выводу, что сознание обладает особой “потенциальной” составляющей, которую можно определить как “смысловое поле”. Это базовый слой нашего сознания — в том смысле, что всякое иное (чувственное) содержание — есть результат актуализации потенций, изначально присутствующих в составе смыслового поля. Актуализация — есть обретение “чувственной формы” (пространственности, временности, качественности). Такой статус чувственности вполне очевиден в отношении представлений памяти и воображения — здесь образ рождается непосредственно “изнутри”, из моего “Я” — как продукт актуализации смыслового поля. Смысл — это и есть “внутреннее” моего “Я”. Но и сенсорные образы, хотя и рождаются в результате воздействия “извне”, также, в конечном итоге, строятся “из ткани сознания” и также могут рассматриваться в качестве “актуализированных смыслов”. Здесь мы должны снова вспомнить, что ничего абсолютно запредельного “Я” не существует. Существуют лишь относительные степени “отчуждения” того или иного содержания Абсолютного “Я” от “Я” эмпирического. Следовательно, и чувственность в конечном итоге рождается из “глубин” нашего “Я”.
До сих пор мы рассматривали смысловое поле как некую онтологическую форму, в которой существует наше совокупное знание об окружающем нас мире и о самом себе, т. е. это то, что мы называем “картина мира”. Эта “картина мира” — есть, однако, лишь малая часть Абсолютного “Я”, которое содержит в себе абсолютно все возможные переживания и, следовательно, помимо картины “реального мира”, содержит в себе также и множество всех возможных (мыслимых) “картин мира”. Поскольку, однако, за каждой из этих “картин мира” не стоит никакой “трансцендентной реальности”, то слово “картина мира” можно заменить словом “мир” и, т.о., определить Абсолютное “Я” как “совокупность всех возможных миров”. Все эти “возможные миры” следует рассматривать как особые “виртуальные” компоненты единого “смыслового поля”.
Действительно, именно через отношение к Абсолютному “Я” определяется полный смысл любого предмета. Ведь смысл предмета — это его “место” в системе мироздания, т. е. его интегральное отношение ко всем возможным и действительным предметам, в пределе — ко всему, что вообще можно помыслить. Такой “предельный” смысл уже не зависит от конкретного личностного опыта и, следовательно, является “объективным” смыслом. Т. е. это смысл присущий самой вещи. Субъективный же смысл — не может быть ничем иным, как некой “выборкой” из этого “объективного” смысла, т. е. является более или менее полным отображением “объективного” смысла в сознании эмпирического субъекта.
Смысловое поле, как “совокупность всех возможных миров”, как Умопостигаемый Универсум, — есть базовая структура, на основе которой формируется эмпирическая личность. Однако, поскольку Абсолютное “Я” никуда не может “спрятаться” от себя — оно должно также в полном объеме присутствовать как некий постоянный “фон” в каждом текущем состоянии сознания. Иными словами, сквозь эмпирическое “Я” должно “просвечивать” “Я” Абсолютное, через конкретную, интегральную “картину мира” — должна просматриваться полная совокупность “возможных миров” (континуум возможных переживаний).
Эмпирически это проявляется в том, что наше понимание окружающего нас мира никогда не детерминируется целиком и полностью нашим прошлым опытом, совокупностью конкретных знаний о мире. В любом акте осмысления имманентно присутствует элемент воображения, какой-то, хотя бы минимальный, “отход от реальности”. Я осмысляю предмет не только в модусе того, “что он конкретно собой представляет”, но и в модусе “чем бы он мог являться”, в каких отношениях он мог бы находиться, помимо тех отношений, которые нам известны из опыта.
Именно этот элемент “гипотетичности” и позволяет нам воспринимать осмысленно даже те объекты, о которых мы ничего не знаем из опыта. Эти объекты все равно имеют для нас какой-то смысл — который возникает здесь за счет соотнесения их с различными “возможными” (гипотетическими) контекстами. Мы можем всегда предположить, чем является данная вещь, в каких возможных отношениях с другими вещами она может находиться, как ее можно использовать и т. д.
Если в поведении индивида Абсолют проявляется как свобода, то в сфере когнитивной аналог свободы — это способность все ставить под сомнение, не принимать никакое знание в качестве окончательной и непреложной истины. Я способен усомниться абсолютно во всем, даже в собственном существовании. В этом проявляется моя свобода, моя независимость от любой эмпирической заданности. Таким образом, наша неспособность достигнуть абсолютной истины — есть прямое свидетельство присутствия в нас Абсолютного начала, свидетельство нашей неограниченности, незаданности, недетерминированности каким-либо конечным содержанием.
Если во мне изначально содержится Абсолют (ВСЁ, Умопостигаемый Универсум, “совокупность всех возможных миров”), то это означает, что формирование моей эмпирической личности осуществляется не только путем постепенного расширения и обогащения ее содержания, а, напротив, осуществляется по большей части путем последовательного наложения ограничений на исходное “смысловое поле” — совпадающее содержательно с Абсолютом. Непосредственно Абсолют проявляет себя в воображении, фантазии, самосознании, способности видеть мир в системе альтернатив. Развитие личности идет по пути ограничения фантазии, через четкое разграничение “реального” и “возможного”, “действительного” и “воображаемого”. Так фактически и происходит: мы знаем, что фантазия особенно развита у детей, а с возрастом способность к воображению, как правило, уменьшается. “Реализм” все более все более подчиняет себе фантазию, подавляет ее.
Напротив, деградация эмпирической личности (как следствие психической болезни, травмы) — как правило, ведет к потере селективности психики, потере чувства реальности, неспособности отличить реальное положение вещей от собственных фантазий. (Например, нарушение называния предметов в синдроме амнестической афазии, как показывают исследования, связано не с разрушением следов памяти, а с нарушением процесса селекции информации хранящейся в памяти. Больной не может правильно назвать предмет не потому, что его название “выпало из памяти”, а потому, что одновременно с правильным названием в его сознании всплывает множество ошибочных названий и он не может выбрать из них верное. Также и шизофреническая деградация личности связана с нарушением иерархических отношений между элементами, составляющими эмпирическую личность. В результате больной перестает отличать реальность от собственных фантазий).
Все это говорит о том, что развитие личности и нормальное ее функционирование — связано с определенными ограничениями ее степеней свободы, установлением иерархических отношений между элементами знания (различение реального и воображаемого, желаемого и отвергаемого и т. д.).
Вместе с тем, как уже отмечалось, наличие в нас Универсума возможного не дает автоматически гарантии рефлексивного доступа к этим “возможным” слоям нашей психики. Поэтому наряду с процессами “наложения ограничений” на “мир возможного” — которые протекают преимущественно на дорефлексивном уровне, существует и обратный процесс постепенного перевода “потенциального” содержания нашей личности в “явный”, рефлексивный (точнее, доступный рефлексии) план. Это и есть процесс постепенного расширения и обогащения наших осознанных представлений о мире и о самом себе. Это расширение личности осуществляется по мере развития средств рефлексии (прежде всего, понятийного аппарата) и стимулируется чувственным опытом, социальным взаимодействием и т. д. Именно этот последовательный процесс самораскрытия нашего “Я” порождает видимость непрерывного “расширения” нашей личности, обогащения ее новыми содержаниями в процессе индивидуального развития. Причем это “расширение” обычно представляется как обогащение эмпирического “Я” за счет каких-то трансцендентных, внешних по отношению к субъекту объектов “внешнего мира”, которые мы постигаем в течение жизни.
Но поскольку за пределами “Я” ничего не существует, развитие личности — это, в конечном итоге, процесс ее внутреннего саморазвития, ее “саморазвертки”, актуализации изначально присущих ей потенций. Причем это развертывание осуществляется на фоне противоположного процесса самоограничения Абсолютного бытия, которое и порождает эмпирическую личность во всей ее конкретности (и, одновременно, порождает “внешний мир” (не-Я”) — как коррелят эмпирической личности).

Мистическое «Я».
Мы определились, что Я – концепция – это представления человека о себе. В этой не большой главе дело пойдет о мистическом Я.  Я у же писал, что у мистической личности другие представление о жизни, в том числе о самом себе. 
   В некоторых случаях говорят, что оккультисты, мистики, страдают шизофренией, в некоторых случаях – это на самом деле так. Однако есть повод, который подсказывает, что не все мистики больны, у них просто иное мировоззрение, непохожее на других людей.
  В некоторых случаях такое мировоззрение может   выработаться под воздействием некой мистерии. Здесь хочется привести случай который, случился совсем не давно. Некая М. Н. ложась вечером спать увидела как она считает инопланетян вот ее рассказ:
«Я живу в частном секторе. 6 ноября 2005 года, я была дома одна вечером, посмотрела концерт посвященный 7 ноября, закрылась на все замки и легла отдыхать на кресло кровать, кровать стоит вдоль серванта. Время было около 1 часа ночи. Внезапно почувствовала не понятную тревогу, перевернулась на другой бок и снова попыталась уснуть, и в это время в доме прозвучал сильнейший грохот. Когда я развернулась на грохот увидела что возле меня стоят двое, инопланетной внешности. Один стоял на уровне головы, а второй на уровне живота, причем смотрели не на меня, а выше, в сервант. Я лежала и наблюдала молча, внезапно стоящий возле живота повернулся ко мне, я растерялась, что характерного страха на тот момент у меня не было, но я решила что сейчас что то будет. И я спросила за что? И в это время внезапно провалилась в сон. Очнулась 3-45 утра, никого не было уже дома, все замки закрыты. Ну вот пожалуй и все. Рассказывала на работе, но не все верят. Целый год мучилась, переживала, болела голова. Потом позвонила на местное телевидение, хотела просто сообщить, но они меня уговорили сняться в передаче, Согласилась только спиной. Дома одна не ночевала одна. Хочу добавить, что я не пью, не курю, на учете не когда не состояла, психических расстройств не имела. В подобных случаях куда обращаться. Ну вот пожалуй и все.» 
 В данном рассказе инопланетяне и выступают как «мистерия», которая побудила М. Н. начать интересоваться уфологией и инопланетянами. В данный момент мы не рассматриваем имел ли данный случай место быть на самом деле, а говорим о том, что данный случай побудил к изменению мировоззрения  М. Н. интереса к мистическому учению. В том числе меняется и представления о самом себе т. е. Я концепция. По этому говоря о теории личности в трансоанализе нельзя опускать из виду представления человека о самом себе.
   Трансоаналитик должен понимать, что «мистерией» с которой человек столкнулся будь это инопланетяне из НЛО или еще что либо, может сильно изменить их взгляды на жизнь. Во многих случаях человек не может справится с возникшей у него проблемой, в том числе может возникать так называемый духовный кризис, психолог, занимающийся трансоаналитической практикой должен помочь клиенту пережить  духовный кризис.
    Иногда встречаются люди с особым мировоззрением не таким как у всех – такое мировоззрение я назвал «Мистическим» отсюда и термин мистическая личность. Благодаря современной ситуации и тяга ко всему не обычному сверхъестественному и мистическому, мне кажется нужно каким то образом проанализировать  такое «особое мировоззрение»  понять почему у него возникло, как оно проявляется какие личностные проблемы несет.  Одно из важных личностных проблем которое возникает у мистических личностей – это проблема не понимания и ни принимания обществом – проблема адаптации в обществе такого человека, он особенный и не такой как все. Это основная проблема, который   должен заниматься трансоанализ. Помочь человеку проанализировать себя, разобраться в себе, понять свои положительные и отрицательные стороны обстроится в личной жизни и  т.д. вот основная задача трансоанализа.   

ЛИТЕРАТУРА.

1. Тулин А. В. Личность. Сознание. Бессознательное. Самиздат 2008.
2. Тулин А. В. Психология мистики. Самиздат 2009.
3. Пашковский В. Э. Психологические расстройства с религиозно – мистическими переживаниями СПб.: Изд. СПбМАПО 2006.
4. Белоус В.В. Темперамент и деятельность. Учебное пособие. -  Пятигорск, 1990.
5. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. – М., 1982.
6. Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии: В 2 т. – Т. I. – М., 1989.
7. Р.Д. Лэнг. Расколотое “Я”. СПб, 1995.
8. Б.В. Зейгарник. Патопсихология. М, 1976.
9. Т.П. Пушкина. Медицинская психология. Новосибирск, 1996.
10. Б.Д. Карвасарский. Неврозы. М, 1990.
11. Б.Д, Карвасарский. Психотерапия. М, 1985.
12. Психотерапевтическая энциклопедия (п/р Б.Д. Карвасарского.). СПб, 1998.
13. Психология. Словарь. (п/р А.В. Петровского, М.Г. Ярошевского). М, 1990.
14. Э. Берн. Введение в психиатрию и психоанализ для непосвященных. СПб, 1991.
15. А.Е. Личко. Психопатии и акцентуации характера. Л, 1983.
16. Общая психология. Учебник для пед. ин-тов / Под ред. проф. А.В.Петровского. - Изд. 2-е, доп. и перераб. – М.: Просвещение, 1976. – С.405-421.
17. Немов Р.С. Психология. Книга 1. Общие основы психологии. – 3-е изд. – М.: Владос, 1999. – С.394-402.
18. Крысько В.Г. Общая психология в схемах и комментариях к ним. Учебно-методическое пособие. М.: «Флинта». 1998. – С. 167-169.
19. Общая психология (курс лекций). Составитель Е.И.Рогов. М.: «Владос». – 1995. – С.379-392.
20. Столяренко Л.Д., Самыгин С.И. Психология и педагогика в вопросах и ответах (для студентов вузов). - М.: АСТ, Ростов – на Дону: Феникс. – 1999. – С.307-324.
21. Психология. Учебник. /Под ред. А.А.Крылова. – М.: Проспект. – 2000. – С.287-311.
22. Общая психология. /Под ред. В.В.Богословского, А.Г.Ковалевой, А.А.Степановой, С.Н.Шабалиной. – 2-у изд., перераб. и доп. – М.: Просвещение, 1973. – С.306-316.
23. Крутецкий В.А. Психология. – М.: Просвещение, 1986. – С. 186-193.
24. Коломинский Я.Л. Человек: психология. Книга для учащихся старших классов. М.: Просвещение, 1980. – С.207-210.
25. Общая психология  /Состав. Е.И. Рогов - М. ВЛАДОС, 1995 г.
26. Психология индивидуальных различий ТЕКСТЫ /под ред.      Ю.Б.Гиппенрейдера, В.Я.Романова - М. изд-во МГУ, 1982 г.
27. Краткий словарь системы психологических понятий /К.К.Платонов - М. Высшая школа 1984 г.
28. Практическая психология в тестах.
29. Виттельс Фриц. Фрейд. Его личность, учение и школа (пер. с нем.). Л.,1991г. – 198с.
30. Фрейд З. Психология бессознательного: Сб. произведений / Сост., науч. ред., автор вступ. ст. М.Г. Ярошевский. М.:Просвещение,1989. – 448 с.
31. Фрейд З. "Я" и "ОНО". Тбилиси: Мерани, 1991. – 428с.
32. Лейбин В.М. Психоанализ и философия неофрейдизма. М., 1977г. – 246с.
33. Юнг К.Г. Психологические типы М.,1995г.