Сериал сеньорита Азуль. В трех частях

Серия I  Я.
- Я вовсе не стала мрачнее после случившегося. Не отчаялась и не потеряла веру в людей, что бы там про меня не болтали всякие недоумки. Просто стала видеть лучше, четче, трезвее. Видеть и отличать добро от зла, черное от белого, друзей от врагов, настоящих людей от чванливых надутых идиотов. В чем-то я даже благодарна судьбе, за то, что она поставила меня однажды на грань, за которой – ужас, холод, отчаянье и чернота.  Ненавижу с тех пор черный цвет, кстати. Отныне мой любимый – синий. Цвет объективности и данного мне острого ума. Ницще был рефлексующий недоучка и шовинист, но со своей фразой про «то, что не убивает нас – делает нас сильнее» случайно попал в точку. Я вышла из этого испытания сильнее, мудрее, зорче, и, да, печальнее. Но «во многая мудрости много печали», как ненароком уловил суть другой хоть и умный, но унылый кретин.
Вы знаете, у меня есть друзья, настоящие друзья, которые понимают меня и любят. Пусть  их не много, но тем больше радости, когда они приезжают из Мехико в наш маленький городок и приходят в мой скромный дом. Я готовлю бурритос, надеваю свое лучшее платье, мою голову, украшаю розой свои роскошные, хоть и тронутые сединой после пережитого,  волосы  и встречаю их простой веселой песней. Мы много шутим, танцуем, чуть-чуть кокетничаем друг с другом, совсем чуть-чуть, мне нынче это трудно по понятным причинам, а потом они вспоминают, какой я была раньше. Им нравится говорить, а мне слушать про ту милую, веселую, но совершенно слепую девчонку, какой они меня когда-то знали. А потом над нашим городком сгущаются вечерние тени, и я прошу их покинуть мой дом. Потому, что то, что мне довелось испытать, не прошло для меня даром, и негоже им видеть меня, когда ночь вокруг меня смыкается со тьмой на дне моей души. И тогда они уходят, незаметно, как им кажется, качая головами. И незаметные для всех, кроме меня, слезы блестят в уголках их глаз. Но я делаю вид, что ничего не вижу и дарю каждому из них прощальный поцелуй. И нет меня желаннее в этот миг, нет соблазнительнее и недоступнее. А потом, когда я закрываю за ними свою дубовую дверь…. Впрочем,  вам не к чему знать, что происходит со мной дальше. Для вашего же блага…

Серия II Она.
- Скажи-ка, мальчик, что это за дом с занавешенными окнами в самом конце переулка? Он выглядит как-то странно.
- Не удивительно, синьор. Там живет сеньорита Азуль. По правде говоря, ходят слухи, что она ведьма!
- Неужели? Как интересно! Вот тебе песета, сынок, расскажи-ка мне про нее поподробнее!
- Храни вас Иисус и Дева Мария за вашу щедрость, синьор! А эта самая Азуль раньше жила в Мехико и была, говорят, красавицей и этой, как ее, крутизанкой, вот! Но потом там, в Мехико что-то случилось, и она переехала к нам, в Синалоа. К ней еще долго ездили всякие роскошные синьоры и сеньориты из Мехико, да потом перестали – уж больно она вела себя чудно. А здесь к ней ходят только всякие плохие люди, как говорит моя мама. Журналюги, адвокаты всякие, бездельники странные. Господин полицмейстер уже предупреждал Азуль, но она говорит, что у нее, как это, философский кружок. Хотите знать, что я думаю, сеньор? Добрые люди окна занавешивать не будут! Магией они черной там занимаются, клянусь Мадонной! Недобрым делом, колдовством всяческим, вот! Держитесь подальше, синьор, от этого дома!

Серия III Никто. 
В темной занавешенной комнате на узкой кровати лежит худая, обессилевшая женщина лет 60 с длинными черными с густой проседью волосами, разметавшимися по подушке. В руке у нее блестящий револьвер с длинным стволом. Глаза ее прикрыты, губы шевелятся, как будто в полубреду. Если бы кто-то был настолько смел и одновременно осторожен, что рискнул бы незаметно пройти в комнату и наклониться над головой женщины, то он бы уловил на пороге слышимости: «Я поняла, где ошибка: невозможно видеть свет и тень одновременно.  Если ты любишь солнце, то ночью ты спишь, потому, что негоже тебе видеть ночь с ее заманчивыми тайнами. А если ты охотишься ночью, то днем укрывайся от солнца, потому, что оно сожжет твои глаза! А синева – это лишь предвестница наступающей тьмы, не более. Господи, и ведь некому рассказать, никто ведь не придет! Подонки, пристрелю первого, кто зайдет в эту комнату! Мне так плохо, Господи, пошли кого-нибудь! Или пошли меня назад, в Мехико…. Или будь проклят, надутый индюк!»