Сказка-роман. ч. 8. раздел что-то стало нынче скуч

РАЗДЕЛ 7. ЧТО-ТО СТАЛО НЫНЧЕ СКУЧНО


   Россия вновь погрузилась во тьму. Наступление реакции ознаменовалось резким усилением позиций церкви и, соответственно, ее иерархов. Процветала торговля свечами, ладаном и кагором, Библиями и прочими атрибутами истинной веры. Благостный Джахангир не пропускал ни одной литургии, ни одного поста или церковного праздника.
   Разговоры о необходимости восстановления монархии в России велись теперь повсюду – в парламенте, в правительстве, в периодических изданиях, по телевидению… а уж про улицу да кухни и говорить нечего. Газеты были переполнены историческими исследованиями;  стало хорошим тоном вспоминать о Смутном времени, Земском Соборе…
   Я опять оказался не у дел. Черные мысли настойчиво лезли в голову в таких количествах, что вскоре устали руки отгонять их крестным знамением. Новости из-за рубежа также не радовали: почувствовав радикальное изменение политического мирового климата, подняли голову самые консервативные и ультрареакционные силы. Из подполья повсюду вылезали неофашисты и исламские фундаменталисты.
   В одно прекрасное утро, осознав, что ничего уже изменить нельзя, я решительно нахлобучил по самые уши шапку-ушанку, взял в руки посох и покинул столицу, держа путь на восток, в сторону Забайкалья.
Весна была в самом разгаре. Быстро покрывались зеленью поля и луга, и только деревья все еще раздумывали, стоит ли просыпаться. Медведи беспокойно ворочались в берлогах, и один за другим выползали из своих зимних убежищ.
  На подходе к Уралу я остановился и задумался. Ждет ли меня Бог? И что он мне скажет, если удастся застать его на вершине потухшего вулкана? Может быть, повременить?
Постояв, я махнул рукой и решительно повернул к югу. Почему-то нестерпимо потянуло в Афганистан, в котором провели мы столько тревожных дней и ночей, выполняя до сих пор непонятное божье приказание.
- если потянуло, то только по повелению свыше, - здраво рассудил я, - и противиться этому желанию бесполезно. Ведь  нет ничего грешного или преступного в  стремлении к путешествиям по святым местам; остальные типы местности, что, хуже? Природа всюду одинакова… хотя и есть некоторые различия в климате, рельефе, растительности и животном мире. Да и народы бывают разные, откровенно говоря. Есть и такие, что на ночь глядя, лучше не вспоминать, а не то, чтобы к ним в гости напрашиваться…
   С этими словами, вопреки всякой логике, ваш покорный слуга бодро устремился навстречу неприятностям. А они, как известно, никогда не заставляют себя долго ждать. Так и на этот раз.
    Старый перегрин, как известно, передвигается крайне медленно. Убежать от опасности он не в силах, ни к какой эффективной обороне тоже не пригоден. Остается одно: маскироваться, стать как можно менее заметным. Следовательно, передвигаться следует только ночью, желательно в грозу или пургу. Гораздо безопаснее, например, идти проселочными дорогами, медвежьими тропами, а, если нет лесов – по горам. А что прикажете делать, когда вокруг голая степь?
  Именно это и ожидало меня на границе с тем самым злополучным Моголистаном, куда порядочным людям (в том числе и перегринам) лучше не совать носа. Пришлось перемещаться исключительно ползком. Я полз по раскисшей глине такыров, и, проклиная местные нравы, мечтал о том мгновении, когда, наконец, можно будет хотя бы высушить одежду.  С местным населением, издавна прославившемся привычкой приватизировать одежду и имущество одиноких путников, встречаться не было никакого резона. Так я и дополз до северного берега залива Кара - Богаз –Гол, искупался в дурно пахнущем, но целебном рассоле, и сразу стало легче на душе. Рельеф местности несколько изменился, и теперь можно было передвигаться и на двух конечностях, прячась, естественно, в оврагах и меж барханами. Вскоре я осмелел настолько, что мог позволить себе идти даже днем. Тут-то меня и засекли.
- Вот он, бей его! – Услышал я дикие вопли на каком-то тюркском наречии – не то туркменском, не то казахском. -  Вах, знатный зипун уходит!
  Пришлось вспомнить бурную молодость, когда довелось мне как-то убегать из горящего Рима от толпы совершенно утративших человеческий облик легионеров, принявших одинокого путника за Нерона. Разве я похож на этого рыжего деспота?
  Погоня продолжалась до темноты, и если бы не божья помощь, остался бы без зипуна! Но Господь, как известно, милостив, и шайка степных разбойников переключилась на какой-то другой, более привлекательный объект.
- Не пора ли сместиться к востоку? – Соображал я. – Двигаясь строго на юг, в Афганистан все равно не попасть! А вдруг там народ чуть-чуть гостеприимнее?
- Парамоша, опять ты на своих двух! – Прогремело вдруг с неба. Голос был знаком, даже слишком знаком: так реветь из-под облаков мог только наш незабвенный шатун.
- Садись, что ли, подвезу! – Ревел крылатый медведь. – Друзья должны помогать друг другу… да и надоело парить в одиночку месяцами… летаешь, летаешь, да и заснешь на лету… а там недалеко и до беды. Говорят, уже восемь вертолетов в меня врезалось! А я не кровожаден…
- Ой ли? – Мелькнуло в моей голове. А вслух я сказал только:
- Вот спасибо, Михайло Иванович! Буду очень вам признателен, если вы соизволите подбросить старого странника до Кандагара.
- Так нам по пути! – Радостно рычал гризли. – Как раз туда лечу! – И, совершив немыслимый маневр в воздухе, мягко шлепнулся рядом со мной на песок.
Засвистел встречный ветер в лицо, и мой “конек-горбунок”, набрав высоту 4848 м,  помчался на юго-восток.
- Что в мире нового? – Спросил медведь, изящно проделав “Мертвую петлю”.
- Наверно, ничего хорошего, - мрачно ответил я. – Сам, между прочим, третий месяц в пути… в России дела – как сажа бела. Как-то Америка, держится?
   В это же самое время Бука сидел у камина в президентских покоях и тосковал. Старому мизантропу хотелось кого-нибудь прибить, да повода не была. Вконец замордованные и насмерть перепуганные янки покорно выполняли самые нелепые распоряжения временного исполняющего обязанности главы государства. Теперь все уже с тоской все вспоминали старые добрые времена правления революционного совета красных американских комиссаров Горбуша, когда не возбранялось хотя бы чашечку кофея с утра выпивать. При новом правителе было не до чаепития! Такой муштры Америка еще не знала. Да что там “Америка”, все прусские короли извертелись в своих гробах от зависти, какую же образцовую казарму выстроил из бывшей Империи Желтого Дьявола наш Пришелец. По улицам ходили только строем, разговаривали только на французском, как на языке народа, первым совершившего Великую Революцию. А, поскольку американцы – нация тупая, не способная ни к обучению иностранных языков, ни к построению в одну шеренгу, пришлось бедолагам забыть сон, покой, и аппетит. Зато в стране разом прекратились преступления, аморальные поступки и вольнодумство: на них просто-напросто не осталось времени. Но как же скучно стало правителю, привыкшему править огнем да мечом! Придраться было решительно не к чему. И Бука впал в глубочайшую хандру. Пришелец спал сутками, просыпаясь, три часа ругался самым безобразным образом, съедал целого кабана или лося, и вновь заваливался спать. В конце концов, и это приелось. Ничего не оставалось, как проситься у Господа в отставку. Господь же продолжал хранить таинственное, и вместе с тем какое-то зловещее молчание, и на связь не выходил.
- Господи, - почти рыдал Бука, - верни же поскорее этого блудного дурака Горбуша! Хоть душу-то отпусти на покаяние! Не могу больше!
Так он проплакал месяца три. Наконец, Богу надоело это назойливое нытье. Вместе с ударами грома Всевышний вошел в кабинет главы государства, бросил свой промокший плащ на стол, упал в роскошное кожаное кресло и, не торопясь, набил трубку. Пришелец, как водится, пал ниц и хотел, было, заголосить “Аллилуйя”, но Господь упредил ханжу и лицемера.
- Хватит придуриваться, - строго сказал он, - не мне ты радуешься, а перспективе своего близкого освобождения! А оно и в самом деле не за горами, а, можно сказать, на пороге.
   И включил монитор внешнего наблюдения. На пороге Красного (бывшего Белого) Дома топтался исхудавший, заросший, немытый и нечесаный Горбуш, одетый в какие-то экзотические лохмотья.
- Вот он, твой спаситель и благодетель, - торжественно провозгласил Всевышний, - можешь сдавать дела! Вызывай Бяку, садитесь в свой НЛО, и милости прошу  на Сатурн!
С этими словами, сопровождаемыми ударами грома и вспышками близких молний, Господь покинул грешную Землю. А вслед за этим в кабинет вполз еле живой Горбуш.
- все кончено, товарищ Бука, - простонал он, – погибли мои соратники, я потерял веру в людей… что делать, что делать!?
И зарыдал так, что даже у видавшего виды и вовсе не сентиментального Пришельца в душе шевельнулось если не сострадание, то нечто, похожее на сочувствие.
- Ничего, товарищ Горбуш, - утешал он безутешного  президента-вождя, - мы еще порубаем белую сволочь своими острыми шашками! Победа мировой революции неизбежна, как восход Солнца… это-то тебе понятно? А сейчас марш  в душ! Утром поговорим…
А в небесах в это самое время вновь решалась участь замордованных американских обывателей.
- Как будто бы, на первый раз, - размышлял Господь, - с них хватит. Еще двадцать-тридцать подобных уроков, и, глядишь, начнут умнеть… не все и не сразу, но начнут! Восстановим-ка статус-кво!
…Проснулся наутро Горбуш, смотрит в окно – и ничего понять не может. Откуда на зданиях красные флаги, что за нелепые песни и призывы раздаются  из уличных громкоговорителей? Да еще на ломаном французском… чертовщина какая-то!
- Коммунистический переворот? – Лихорадочно соображал он. – Русские танки в городе? Надо срочно организовывать оборону!
И вызвал личного секретаря мистера Вредни Гопникса.
- Срочно ко мне начальников штабов всех родов войск! Империалистическое отечество в опасности!
     Как обрадовались американские обыватели, если бы кто видел! Все вернулось на круги свои. Через день уже функционировали нью-йоркская фондовая биржа  и Международный валютный фонд, а  янки громко каялись в грехах, рвали волосы, били себя в грудь и умоляли, чтобы их пристрелили, если они еще раз допустят победу социализма в своей любимой стране.
  Президент Горбуш, вымытый и чисто выбритый, громил с трибун международный терроризм, антиглобализм, да и коммунизму, между прочим, порядочно влетело!
  А конгрессмены единогласно постановили:
- перекрасить Красный Дом в белый исходный цвет;
- изъять из всех библиотек работы Карла Маркса, Фридриха Энгельса и даже фараона Эхнатона, не к ночи будь помянут!
  Хотели, было, даже Библию запретить, поскольку многие из проповедей Иисуса Христа опасно напоминали коммунистические идеи, да духовенство запротестовало. К тому же и судьи стали президенту петиции слать: а на чем они все тогда клясться будут?  Таким образом, Ветхий и Новый Заветы были вычеркнуты из индекса запрещенных книг. Вот только имя пророка Самуила из Книги Царств было решено решительно убрать, но не из-за его жестокости, а потому, что этого беднягу Хомяк почему-то причислил к первым коммунистам. (Книга “Первые революционеры”, так и не изданная, попала в Интернет и стала общедоступной).
   На этом все и закончилось. Жить стало еще скучнее, а то ли еще будет?
Впрочем, не обращая ни на что внимания, живите дальше, как ни в чем не бывало. Более того, во всем ищите пользу, господа: она вам еще пригодится.