Прошествие

    Тусклый, жёлтый свет придавал окружающим предметам некоторую элегантность. Границы помещения не попадали в небольшой освещённый участок, но отчего-то создавалось впечатление, что комната была небольшой. И пустой.
   Обшарпанные деревянные полы, небольшой, круглый столик, два грубо сколоченных табурета и лампа на столе - вот и всё, что могло выделить зрение. Пустоту пытался заполнить разливающийся в помещении звук музыки, но сухое стакатто фортепьяно делало обстановку ещё более сиротливой. В такт подчёркнуто акцентированным синкопам свет помаргивал, отчего становилось немного жутко. Каждая такая синкопа сбивала с мысли, заставляя лишь удивлённо моргать, что не давало продвинуться в поиске ответа на вопрос "Что это за место? И кто те двое, за столом?"...
   А за столом сидели два человека, похоже, они были близнецами. Почему, похоже? Потому что что-то, возможно всё тот же сбивающий с незримой нити размышлений регтайм мешал сосредоточиться и запомнить их внешность. А возможно также и потому, что в их внешности не было ничего выделяющегося. Абсолютно.
  Итак, за столом сидели супротив друг друга двое мужчин и, по-видимому, играли в покер. Один из них фальшиво подсвистывал мелодии, делая её ещё более странной, а комнату – ещё более пустой.
- Старший, мне скучно, – неожиданно прервал молчание один из них.
- К чему ты клонишь? – с ленцой протянул второй, закончив свой сомнительной художественности свист лишь по окончании музыкальной фразы.
  Музыка смолкла.
- Давай заключим пари?
- Люди говорят, что сделки со мной до добра не доводят…Тебе же всегда было так важно их мнение, Трактирщик?
  Разговор стих… У начавшего разговор проступила на лбу одинокая капелька пота. Несмотря на тусклое освещение, она явственно блестела, делая его образ немного забавным.
Свет продолжал мерцать, молчание затягивалось. Казалось, прошло не менее нескольких часов, прежде чем тот, кого назвали Трактирщиком, неожиданно продолжил беседу.
-И всё же, как насчёт пари, Шут?
   В ответ – лишь лёгкая усмешка.
   Но вот видение подёрнулось туманом и начало уползать вдаль, пока не осталось неясной далёкой точкой света в бескрайнем омуте мрака…

   Свет привычно резал глаза. За окном было давно уже светло. Не люблю я просыпаться. Голова, как обычно, гудит, потолок, как ни странно, всё тот же. И день ото дня свет режет глаза. Но нельзя только лишь спать… Поэтому, сделав над собой усилие, я всё-таки поднялся с кровати. Затёкшее тело открыто требовало потянуться, и я не замедлил исполнить его пожелания.
   В холодильнике стояла холодная бутылка пива, на столе стояла чашка остывшего, вчерашнего кофе, и никаких дел на сегодня не планировалось. Не помню в какой именно последовательности я выпил сначала одно, затем другое, и подумал чем бы мне заняться.
Ответом явился мимолётный взгляд в окно. На улице лениво накрапывал дождь. Я накинул куртку и пошёл мерить лужи шагами.
   Так я протопал не один километр, не встретив ни одного прохожего. Дождь и спустя пару часов всё так же неторопливо шёл. Редко выпадают такие прекрасные дни в середине лета. Очень редко.
   Но вот я заметил, что кто-то идёт мне навстречу. Такой же мокрый как и я, весь обрызганный грязью от проезжающих машин, по направлению ко мне двигался весьма ещё молодой юноша.
Единственным чистым участком были его ноги. Он был бос. Меня это, естественно, удивило, но я не привык придавать чему-либо значения.
- Ты не должен так жить, - бросил он в мою сторону, проходя мимо.
- А я разве кому-то что-либо должен? - зачем-то обернулся я и ответил.
- Конечно. Ты обязан своим появлением на свет, как и существованием этого мира, нашему Отцу, - он остановился.
   Он смотрел мне прямо в лицо, и это немного раздражало. Такое ощущение, будто он заглядывал мне в глаза. Сам я всегда смотрю мимо собеседника. Но несмотря на это, резкого неприятия юнец у меня не вызывал. Возможно от того, что его лицо, когда он говорил всю эту чушь, было таким серьёзным и убеждённым, какое бывает лишь у маленьких детей. Он даже кивал в такт каждому своему слову.
  Я не смог сдержать улыбки. Да и вообще, я не отличаюсь деликатностью в общении на самые скользкие темы, в том числе и в разговорах о вере, конфессиях, церкви и прочей такой ерунде.
- Кто ты? – спросил я по некотором раздумьи.
- Если бы ты жил так, как велит Отец, ты был бы счастлив.
- Но я и так не страдаю.
- Разве? А если так?
   Я ждал, что он как-то продолжит свою последнюю фразу, но он только молчал и немного укоризненно улыбался. Мне надоела эта безвыходная игра в гляделки с аутичным до юродивости подростком, так что я пожал плечами, развернулся и продолжил свою прогулку.
Никогда не любил детей и верующих. Вернее даже не просто не любил – всякий раз пробирает озноб при встрече с таким явлением…
   Но вот и цель моей прогулки – уютный бар “Вергилий”, спрятавшийся в подвале пятиэтажки. Меня ещё в первое моё посещение этого заведения заинтриговала вывеска – аккуратные, точёные буквы, протянувшиеся вдоль стены по мере спуска в подвал. Мрачноватая ирония. Да и вывеской, говоря прямо, такое назвать сложно. Ведь надпись видна только когда спускаешься ко входу.
   Я зашёл в эту уютную исповедальню винным богам, сел у стойки и заказал себе пива.
Сегодня было как-то слишком уж людно, и я хотел было уже спросить у бармена, с чего бы вдруг столько народа, как вспомнил сам. Сегодня должен был выступать отличный джазовый коллектив. Правда, не помню точного их названия. Но что-то довольно нелепое. Несмотря на несколько шумную и непривычную для меня обстановку, я решил остаться. Ребята, вернее, их музыка вполне того заслуживала.
   К тому времени, как первая кружка опустела наполовину, музыканты вышли на сцену и, без предисловий, стали играть. Это была проникновенная инструментальная композиция блюзового характера, которую я слушал и дома очень много раз. Но в этот раз я воспринимал её почему-то совсем по-другому.
   Нет, ну джаз – он на то и джаз, что основная составляющая музыки – импровизация. И всякое исполнение немало отличается от предыдущего. А это трио всегда свято блюло первейшую заповедь джаза. Но тем не менее повторюсь, музыка воспринималась совсем иначе.
Я стал ломать голову отчего вдруг такие перемены, и во мне они или в исполнении, но безуспешно. Через несколько минут мелодия ускорилась, ушла в несколько иное русло – русло горной речушки. Безумные подвизгивания саксофона было напрягли всё моё естество, но тут я осознал. У меня не болела голова. Впервые за много-много лет.
Я был так поражён, что чуть не свалился со стула и заказал сто пятьдесят виски. Каждая минута, каждая секунда моей жизни – это вечно неприятное ощущение в районе висков. Это делает мысли ватными и как будто занавешивает весь окружающий мир. Я никогда не чувствовал себя причастным к окружающему, лишь иногда замечал, что хорошая музыка способна пробираться вглубь меня, но…
   А сейчас кто-то сорвал занавес, и я вышел из своей тихой, уютной закулисной жизни. Практически всё за время моего существования, кроме музыки, было неприятным, но то, что я заметил здесь и сейчас, было катастрофой. У меня тряслись пальцы и дрожали коленки, эти движения моего тела совсем не совпадали с ритмом разливающегося вокруг звука.
Кто же и за что сделал со мной такое?
   Но вот музыка резко оборвалась, саксофонист подошёл к одиноко стоящей посередине сцены стойке с микрофоном, наклонился и объявил название прозвучавшей композиции. И ведь точно, композиция называлась “Ходивший по воде”.
   Я расплатился за алкоголь и несвойственным мне быстрым, нервным шагом направился обратно. Что же ты сделал со мной, мальчик?
   Я несколько запыхался к тому времени, как дошёл до места встречи с сегодняшним незнакомцем, но и странным образом успокоился. Нет, голова не заболела, но я понемногу стал привыкать к ясности ощущений, не застилаемых шёлковым покрывалом боли, самой близкой и самой интимной моей подруги.
   Прохожие являются таковыми только потому, что они проходят. Проходят, чтобы никогда не вернуться, проходят, чтобы не стоять, проходят, чтобы никогда, в отличие от сегодняшнего, даже не останавливаться. Как время. Как жизнь.
   Несколько обескураженный я медленно поплёлся домой. Дождь уже кончился, голову заполняли мысли – и всё это вводило меня в уныние. Проходя по парковой зоне я заметил ногу, торчавшую из кустов.
   Что-то заставило меня подойти, посмотреть, хотя обычно я не отличаюсь любопытством. В кустах лежал мой недавний знакомый. Или его труп. И правда, я проверил пульс на отсутствие и не прогадал со своим предположением. Кто-то распорол бедолаге живот.
  Я посмотрел в последний раз на улыбающееся даже в смерти лицо и нашёл в нём всё ту же немую укоризну. Это меня так взбесило, что я пнул тело, прежде чем уйти с места преступления восвояси.
   Зайдя в квартиру, я решил поставить диск группы “Вторник субботы”, а именно так и назывались недалече как выступавшие, на котором присутствовала, можно догадаться какая, композиция. Ясность сознания сделала привычный звук суше, он уже не заполнял моё внутреннее пространство, не вытеснял мои мысли. Я было хотел с горечью вздохнуть, но вдруг услышал за спиной фальшивое подсвистывание. Точь-в-точь как в сегодняшнем сне. Наваждение пропало, как и не было, но я уже совсем был выбит из колеи.
   Я выключил музыку и не раздеваясь свалился на диван. Засыпая, я неожиданно подумал: “Интересно, а кто выиграл пари?”.