Его жена - его богатство

Определенный комплекс неполноценности в присутствии Анны Андреевны я испытывала почти всегда. Такая она была спокойная, ухоженная, элегантная. Казалось, беспроблемная. Казалось, блистательная. Удачливая буквально во всем. Тем более что встречались мы регулярно в течение десяти лет на родительских собраниях, и если имя моего наследника упоминалось далеко не всегда в лестном для меня контексте, то ее Андрюша был почти безупречен. Чему тоже невольно завидовалось.
Так получилось, что во время выпускного вечера мы оказались в одной паре дежурных. Когда начались танцы, мы с Анной, не сговариваясь, присели в тихом темном уголке. Разговор состоялся сам собой и с перерывами продолжался всю ночь выпускного бала. Толчком же к исповеди послужил мой абсолютно безобидный вопрос о месте работы. После крошечной паузы Анна сказала: “Я — домохозяйка”. А потом махнула рукой: “А-а, хватит этих копеечных секретов. Мне давно надо исповедоваться — в прямом смысле этого слова”.
“...Если бы 20 лет назад мне сказали, что Алик, мой сосед, бывший одноклассник и однокурсник, станет для меня основным источником средств существования, я умерла бы со смеху. Алик — веселый неряха, беспечный колобок, вечная головная боль своей мамы! Когда мы сдавали экзамены, Алик доставал справки о мифических болезнях, списывая на контрольных направо и налево, занимал гривенники и двугривенные на мороженое, а позже вечно “стрелял” у мальчишек сигареты. Слова “на халяву” можно было смело сделать его девизом еще тогда, когда это слово вообще мало кто употреблял.
В институте, куда Алик поступил буквально чудом, он со всем пылом отдался общественной работе, а мы с шутками и прибаутками выбрали его комсоргом: никому не хотелось тратить драгоценное время на бессмысленное (с нашей точки зрения) занятие. Все мы видели себя в будущем академиками, в крайнем случае — членкорами, и образ Павки Корчагина нас не вдохновлял. Как выяснилось, не только нас: к четвертому курсу Алик стал инструктором райкома ВЛКСМ, а после института занял ту же должность в горкоме. Мы относились к нему со снисходительной нежностью — как к неполноценному, но своему ребенку.
Даже тот факт, что Алик регулярно два раза в год ездил за границу, нас не насторожил. Командировки по комсомольской линии — какая проза! Мы планировали ездить на международные симпозиумы и потрясать мировую научную общественность своими докладами. Да, Алик вечно что-то привозил, дефицитное и заманчивое, но для нас тогда главным дефицитом были хорошие книги, да билеты на какой-нибудь закрытый просмотр нашумевшего фильма. А тряпки… Не в них счастье!
Тем более что жизнь складывалась почти легко и исключительно удачно. Я вышла замуж, у нас родился сын, муж защитил кандидатскую диссертацию, потом защитилась я. На банкет по этому поводу совершенно неожиданно явился Алик, мгновенно и очень деловито напился, проклял всех яйцеголовых интеллигентов и заснул в ванной. Нормальный ход, если знать Алика.
Сведения о нем были обрывочными, но вполне на него похожими. Алик пил, был в долгу как в шелку, плохо жил с первой женой и совершенно не заботился о маленьком сыне. Алик по-прежнему сидел в горкоме комсомола, потом также тихо и незаметно пересел в горком партии, начинал хохотать при одном слове “аспирантура”, а между делом в лепешку разбил новехонькие “Жигули”, купленные тоже в долг.
Он вечно заводил легкомысленные связи, с треском развелся, со скандалом женился вторично — на женщине с ребенком (отцом которого, кстати, сам и был), жил со второй женой ничуть не лучше, чем с первой, схлопотал рекордное количество всевозможных выговоров по партийной линии и чуть-чуть не попался на легкой уголовке: то ли не там купил валюту, то ли не тому ее продал.
В общем, это была сказка “Тысяча и одна ночь” с Иванушкой-дурачком в главной роли.
И совсем интересно стало, когда Алик развелся и со второй женой, совершил родственный обмен с собственной матерью и вернулся в родные пенаты. За границу он уже ездил чаще, чем некоторые ездят на работу, причем все отъезды-приезды были всегда внезапны и в любом случае сопровождались невероятным количеством коробок, ящиков, сумок и чемоданов.
Непонятно было, правда, зачем была нужна вся эта суета: когда мне приходилось заходить в соседнюю квартиру, у меня возникало шоковое состояние. Ибо больше всего это напоминало штаб уездного комиссара после развеселого налета махновцев. О чистоте я не говорю: разбито было даже то, что не бьется в принципе. Например, кухонная плита. А главное, бесконечные заграничные вояжи внешне никак не отразились даже на манере жизни Алика: он постоянно стремился что-то оторвать “на халяву”: чашку кофе, бутылку пива, пачку сигарет, десятку “до получки”. Мы знали, что долги Алик не возвращает принципиально, но что для двух кандидатов наук значила какая-то десятка?
И внешне он мало менялся: тот же неряха-колобок, веселая птичка на коротких ножках. Что в нем находили женщины, не могу понять, но они буквально водили вокруг него хороводы. И с каждым годом этот ансамбль “Березка” молодел, хотя на качестве это никак не сказывалось: оно полностью соответствовало квартире.
Но в этих кошмарных декорациях постепенно оформлялся какой-то совершенно новый Алик — наглый, спокойный, самоуверенный мужчина. “Хозяин жизни”, — лапидарно отметил мой муж, когда мы увидели из окна, как Алик усаживается в новехонькую “Тойоту”.
Я промолчала. Мне вполне хватило того, что первой в жизни ссорой с любимым мужем я была обязана тому же Алику. Забежав за пачкой сигарет, он как-то очень буднично и между делом сообщил, что вышел из партии и, естественно, ушел из горкома.
- Бесперспективно, — доходчиво объяснил он. — Все, что мог, я уже из этой кормушки счавкал.
- Крысы бегут с корабля, — откомментировал новость мой супруг, когда Алик ушел. — У нашего приятеля всегда было звериное чутье на неприятности. Примета времени - классический партиец.
- Алик — это еще не партия! — заорала я на неожиданного идеологического диверсанта. — Для меня всегда было загадкой, как его там терпят!
- Терпят потому, что свой, — повернул нож в ране спутник жизни. — И не визжи: терпеть не могу истеричек, тем паче с уклоном в политику...
Лена появилась в соседней квартире сначала в общем хороводе девиц. Но затем все чаще и чаще за сигаретами или солью стала заходить к нам одна и та же сравнительно молодая блондинка с атлетической фигурой. Пахло от нее далеко не “Шанелью”, а лицо не поражало красотой...
- У мужиков бывают такие прихоти, не обращай внимания, — обронил как-то муж. — К тому же и Алик, прямо скажем, не Ален Делон”.
В один прекрасный день Алик не-Делон пришел к нам с предложением поставить в общем тамбуре стальную дверь. Стоило это, по его словам, сущие пустяки, если мы не возражаем, он сейчас заплатит все сам, а мы постепенно отдадим ему долг. В это время цены уже полезли вверх, никак не корреспондируясь с зарплатой, а я не терплю долгов, о чем и сообщила Алику.
- Птица моя, — пропел он, и я невольно отметила это новшество в его лексиконе: не иначе, прочел третью в жизни книгу. — Не создавай себе искусственных трудностей. Плохо с презренным металлом — отдашь натурой... О господи, у всех одно на уме! Ты умеешь печатать — я открываю рекламную контору, и мне нужна машинистка. Желательно, свой человек, в данном случае — ты. Дверь стоит семь кусков, твоя половина три с полтиной, за год отработаешь.
В общем, он меня загипнотизировал. Иначе необъяснимо, как меня угораздило залезть в эту кабалу. Вся работа была срочная, а главное — большая. Через месяц у меня уже регулярно отекали руки к вечеру, а через три месяца я продала свою единственную шубу и пошла откупаться на волю. По моим подсчетам, я осталась должна две тысячи. Их-то я и протянула Алику прямо от двери, и он, ничуть не удивившись, начал их пересчитывать. А потом нежно спросил:
- Птица моя, ты больше не хочешь со мной работать?
Я необдуманно огрызнулась, что я не машинистка, а на всякий случай кандидат наук, да еще знаю два иностранных языка. А за переводы платят больше.
- Чудненько, — мгновенно отреагировал мой “хозяин”,— не машинистка. Я как раз хотел тебе сказать, что у нас появились зарубежные партнеры, и нужен надежный переводчик. Но если тебя это не устраивает, то с тебя еще полторы штуки. Мы же договаривались на год, а ты меня подводишь.
Я — тряпка. Кончилось все тем, что я ушла от Алика переводчицей (со своей перепечаткой) и с окладом 500 рублей в месяц. Все деньги по-прежнему шли в счет долга. Но добило меня сообщение о том, что компаньон и совладелец Аликовой фирмы... Лена. И что она — жена Алика. Законная. Никогда не умела владеть своим лицом, поэтому с этого места Алику пришлось “давать подробности”.
- Понимаешь, начальный валютный капитал заработала она. Не буду говорить — как, если уж очень интересно, то посмотри фильм “Интердевочка”. Она вложила деньги в мое предприятие, а я на ней официально женился. Ленка получила мужа и прописку, а я — право на половину всех ее доходов. К тому же она незаменима в деловых переговорах: может “уговорить” любого мужика. Профессионально. Так что моя жена - мое богатство. И не смотри да меня так, как будто я тебя минимум зарезал. Ты всегда была не от мира сего. А к женщинам нужно относиться функционально. Особенно при том бардаке, который сейчас происходит.
Долг за дверь был наконец выплачен, но легче мне от этого не стало. От получки до получки проходило все больше времени, потом сократили мою должность в институте, потом не стало “левых” переводов. Точнее, они были, но денег за них не платили. Надо отдать должное Алику — его 500 рублей и еще кое-какое платежи позволяли нам как-то держаться. Но сам факт зависимости от Алика, а тем более от Лены, давил на психику кошмарно. Я ненавидела их — обоих. А потом стала им завидовать. Смертельно.
В соседней квартире тем временем состоялся грандиозный ремонт с полной заменой всего — от дверных ручек до оконных рам. “Тойота” перешла в пользование Лены, Алика же стал возить на “Мерседесе” шофер-телохранитель. Именно к этому времени кончилось мое годовое "рабство-контракт", и Алик по этому случаю пригласил меня “на глоток мартини”. И я пошла, потому что я — паршивая мазохистка и должна все довести до логического абсурда...
...Алик задерживался, и занимала меня Лена. Лена Отмытая, Лена Импортная. Наслаждавшаяся своей квартирой, где, по ее словам, “нет ни одного совкового гвоздя”. Лена с чуть хромым лексиконом.
- Я считаю, что каждый живет так, как заслуживает. Ты со мной согласна? Я работаю, как негр, — имею право на свой кусок удовольствия. По секрету скажу: у меня аллергия на наши продукты, даже минералку могу пить только импортную. Так что же мне — лакать этот вонючий нарзан и загибаться? Я могу обойтись без лишней пары туфель, но кормежка должна быть первоклассной. Иначе вообще зачем упираться? Ты со мной согласна?
Алик пришел тогда, когда я всерьез обдумывала, во что буду упаковывать расчлененный Ленин труп, когда я ее пристукну ее же импортным молотком.
- Анна, — закричал с порога Алик, — у меня к тебе грандиозное дело! Экстра-примочка-ультра-потрясочка! Ты будешь визжать и плакать от восторга! Я нашел тебе работу. За настоящие деньги. И вообще у тебя не будет больше проблем.
Дружище Алик! Совковая акула! Я вдруг поняла, как он ждал этого звездного часа — часа расплаты за наши с мужем диссертации, законные доходы, стабильный образ жизни, моральные ценности. За его — Алика — прежние страхи, обходные маневры, взятки, фарцовку, необходимость притворяться “своим”. Это был его час, невыразимая сладость мести, шествование по облакам и победные фанфары. Человек проходит как хозяин...
-Анна, я предлагаю тебе работать у меня экономкой. Готовка, уборка, стирка. Полдня. Триста долларов в месяц. Плюс еженедельный продуктовый набор. За переводы и перепечатку я тебе буду платить отдельно, но в рублях. Нормально?
Они сидели с Леной и смотрели на меня. Спокойно, уверенно. Они знали, что у меня в квартире пустой холодильник, сын-школьник и два научных сотрудника, которые зарабатывают в месяц от силы пятьдесят долларов, оба, да и эти деньги им не выплачивают даже в “деревянном” эквиваленте. Да, у меня был выбор: мыть подъезды в нашем доме или мыть полы у Алика с Леной.
Каждый вечер перед сном я представляю себе, что все утряслось, мы нашли нормальную работу в нормальной фирме. Я бросаю в раскормленную ряшку Алика все, что я думаю о нем и о его Елене Прекрасной, хлопаю их роскошной дверью красного дерева, и весь этот кошмар навсегда остается за ней. Я мечтаю...
Но на следующий день я иду в соседнюю квартиру, отпираю ее своим ключом, отмываю плиту, раковины, укладываю в стиральную машину очередную порцию грязного белья...
К тому времени, как Лена выходит из спальни, у меня уже готов кофе. Она терпеть не может завтракать одна, поэтому я сижу с ней за столом и слушаю о ее вчерашних похождениях. Иногда, когда я открываю дверь, мне навстречу выскальзывает мужская фигура. Это очередной Ленин “Друг”, которого она принимает после ухода Алика и до моего прихода.
-Это моя разрядка, — объясняет она потом за кофе. — Осточертело спать с мужиками, от которых моему благоверному что-то нужно. Теперь за одного его клиента я себе устраиваю одного своего — бесплатника. Для души. Алика рога не испортят, с такой харей нужно платить окружающим моральную компенсацию. Да и он гуляет — будь здоров.
-Почему бы вам не разойтись, раз вы терпеть друг друга не можете? — не выдержала я как-то.
-Да? Чтобы я с голым задом вылетела на мороз? Ты не знаешь Алика. Он любит только бабки, а я их зарабатываю. К тому же тайные любовники - это романтика...
-Тогда живите в любви и согласии, — прекратила дискуссию я. — В конце концов это не мое дело. Только не боишься ли ты, Аленушка, что я все расскажу Алику?
-А он знает, — захохотала моя хозяйка. — Не веришь, спроси у него. Только ведь ты порядочная, ты таких вещей не любишь. Эх, Анка, учись жить!
И я учусь. Я уже согласна с тем, что денег бывает мало или достаточно, но не бывает много. Много бывает только чужих денег. А главное, я учусь преодолевать в себе чувство зависти и ущербности. По нынешним временам да по сравнению с другими мне просто повезло. Но вам скажу: мне не позавидуешь. По-моему, лучше самой быть проституткой, чем прислуживать ей. Вы со мной согласны?”.

Я промолчала. Молчание считается знаком согласия, да и не хотелось мне расстраивать Анну еще больше. Не могла я с ней согласиться. Во-первых. проститутки из нее все равно бы не получилось: не из той она категории женщин. Анна — типичная жертва эмансипации, которая подсознательно обожает за все платить сама и сама же от этого страдает.
Во-вторых, Анна назвала мне фамилию Алика. Мир тесен — нечасто, но сталкиваюсь с ним иногда на пресс-конференциях или презентациях. Последний год к тому же он то и дело маячит на телевизионном экране: учит людей заниматься бизнесом. С точки зрения Анны — неряха-колобок, а с моей — чуть-чуть слишком откормленный мужчина с этакой богемной небрежностью в одежде.
У меня не сложилось впечатление, что Алик живет в свое удовольствие на сомнительные доходы жены. Да, возможно, изначальный капитал заработан исключительно ею. Но деньги должны работать, а рекламный бизнес — это не торговля цветами или газетами.
Можно, конечно, бросить увесистый камень и в Алика, которого раньше однозначно назвали бы сутенером, и в его супругу. Но времена меняются, а пути первоначального накопления капитала в нашем “совковом бизнесе” неисповедимы. Кто-то просит подаяние, кто-то занимается спекуляцией или рэкетом, кто-то ворует, кто-то торгует собой. В любом случае я никому из них не завидую.
А вот самой Анне, каюсь, позавидовала — в глубине души. Я тоже умею варить кофе и мыть полы, но мне никто не платит за это 300 долларов в месяц. Чуть не предложила Анне поменяться работой. Но вовремя спохватилась: неэтично отбивать у женщины верный кусок хлеба.
Вы со мной согласны?