25 сентября 1942 г. под Ржевом

   Здравствуйте!
   Нахожусь в месте, отдаленном от передовой на 15-20 км. Последнее мое письмо было датировано, кажется, 8 сент. Я писал, что ушли с передовой на отдых. Но, как это случается очень часто, как только письмо было отправлено, обстановка резко изменилась. Галопом сбегали в баню, поспешно помылись и отправились вновь на передовую. Дело в том, что батареи нашего дивизиона находились на передовой по очереди. Когда пришла очередь нам идти на отдых, оказалось, что для проведения очередной артподготовки нужны были силы всего дивизиона. Провели артподготовку. Безрезультатно. Наступали на деревню неподалеку от ж. д. Оказалось, что немцы успели зарыться здесь в землю на глубину не меньше 1,5 м, забетонировались, и наша артподготовка оказалась недействительной. Начались ответные удары авиации. За несколько дней я нагляделся на действия нашей авиации. Пикирующие бомбардировщики ПЕ-2 и штурмовики ИЛ-2 довольно часто появлялись над полосой,  занятой противником. Сначала на горизонте … (вычеркнуто цензурой. Ред.) появлялись черные дымки разрывов немецких зениток: видно с десяток пикирующих бомбордировщиков, за которыми поднимаются к небу тучи дыма и земли (бомбили они почему-то, не пикируя). Дойдя вдоль фронта до нас, они сворачивают и на всем газу удирают от наседавших на них «мессершмиттов», низко – метров на 200-300 проходят над нами, отстреливаясь из пушек. «Мессера» гонятся за ними, а следом тянется дымок выстрелов из пулеметов, вперед идут нити беспрерывных трассирующих очередей. Бомбардировщики мигают выстрелами из нижней орудийной башни. Подойдя почти в упор, «мессершмитт» отваливает вверх. Почти каждый день бой кончается на наших глазах тем, что с той или другой стороны сбивается хотя бы один самолет. В конце  концов, наши зенитки берут прицел прямой наводкой в последний наш самолет (ходят они тесным строем, отбившийся почти всегда сбивается), и перед «мессершмиттами» встает стена разрывов. Во время погони все мы в азарте вылезаем из щелей, в которых проводим 80% времени, и из винтовок стреляем по самолетам врага. Как только начинается заград. огонь зениток, поспешно залезаем обратно в щели, т.к. разрывы зениток, хотя и своих, опасней, чем стрельба по нам шрапнелью. Подобная картина бывает и в случае штурмового налета наших штурмовиков, только действия разыгрываются совсем низко – метров на 50. В день сбивалось на наших глазах штук 5 с каждой стороны: летчики гибли все, не успевая выпрыгнуть. Интересно, что бывали моменты, когда встречались наши и немецкие бомбардировщики. Бывало и так: нас бомбят, но мы со злорадством созерцаем, высунувшись из окопчика, что и немцам достается. В те дни авиация разгулялась. В день прилетало бомбить нас штук 300 самолетов (повторяясь, конечно).  Были моменты, когда в воздухе находилось по 40 самолетов сразу или систем 5-7. Пришлось провести несколько дней (и ночей) на наблюдательном пункте батареи, на расстоянии метров 200-100 от немцев, на самой «передовой». Описание того, что пришлось пережить,  займет слишком много времени и места. Об этом можно рассказать, когда увидимся. Коротко говоря, мне опять несколько раз «повезло», и я остался невредимым (случайная пулеметная очередь на излете в трех местах пробила полы шинели). Особенно неприятным оказался беглый огонь наших собственных минометов по переднему краю немцев. Когда ведется беглый огонь (особенно ночью), наводчики почти не следят за  соблюдением прицела. Неизбежный результат стрельбы без поправок – приближение разрывов к батарее. Вскоре у меня уже выработался рефлекс: как только ночью услышу тявканье минометов за спиной (ночью наблюдать приходится не из укрытия), ныряю в окопчик, т.к. первая серия мин по немцам – последняя по мне. Нагляделся я и на действия «Королей воздуха» - самолетов У-2, выполняющих функцию ночных бомбардировщиков ближнего действия.  После этого периода жизни (на Н.П.) наступили «каникулы». Батарея сменила позицию (ушла с дивизией в другое место –  ближе к Ржеву). И я остался с двумя бойцами охранять оставшиеся из-за недостатка лошадей  мины. Пребывание втроем на огромном опустевшем ржаном поле скрасилось упавшим в 150 м от нас Ю-88.  Бегал ловить одного из команды спустившегося на парашюте. Поймали. Он сдался почти без сопротивления. Спрыгнуло 3 человека.  Пилот был убит пулей из винтовки, пущенной с земли, когда выходил из пике и разворачивался для нового захода.  Интересно то, что немцы немедленно начали обстрел тех мест, где снизились парашютисты,  и где упал самолет. Мне пришлось удирать от самолета, куда я прискакал в надежде найти часы. Да! Я забыл написать о том, что часы мои во время пребывания на Н.П. приказали долго жить. Лопнула пружинка без всякой видимой причины (может быть, от близкого разрыва). Часы, сохранившиеся,  несмотря на то, что самолет от удара о землю раскидало на полкилометра,  подхватил какой-то тип, прибежавший к самолету, пока я бегал ловить штурмана. Другие часы, находившиеся у пилота и разбившиеся вместе с ним (часы с 6-ю стрелками, хронометр и секундомер), подцепил один из моих бойцов. Мне пришлось удовольствоваться двумя радиопередатчиками, порядочно исковерканными, правда. Штыком от самозарядной винтовки я «разобрал» их, получив от этого огромное удовлетворение. Набрал с полсотни миниатюрных сопротивлений, вроде сопрот. Каминского с р-рами 10х2 мм, мелких электролитиков, контуров, замечательно сделанных, и один строенный блок переменных конденсаторов (в нем лопнула фарфоровая ось, но ее очень легко заменить карболитовой). Все эти вещи я не мог бросить и нагрузил ими свой мешок в надежде доставить их домой (при повторении ранения или другим способом). Взял (и таскаю) «на память» документ разбившегося летчика, который вместе с несколькими немецкими медалями должен занять свое место  в коллекции «сокровищ» Витьки. Коротко говоря, несколько дней я блаженствовал. С остатками мин ночью перешел на новую позицию. Я писал вам об огромном количестве бомб, сбрасываемых на моих глазах. Новая огневая помещалась как раз в том месте, куда они сбрасывались. О своем пребывании на новом месте могу сообщить только, что в щелях пришлось сидеть 95% времени и что на этом месте пришлось понести (впервые за пребывание на передовой) потери. Выскакивали только поесть и пострелять. Когда через несколько дней уходили оттуда на отдых (шли, как это ни странно, днем), оглядываясь назад, видел картину классического фронта. Стараниями авиации, нашей артиллерии и минометов («Катюши» и «Андрюши» относятся к минометам) земля была перерыта как на одной из картинок, изображавшей бой под Верденом. Благополучно прибыли на место «отдыха». Отдых ставится в кавычки потому, что по существу пришли мы на работы. Сначала чистили минометы, потом мыли колеса у них (да-да!), потом чистили оружие, лопаты, которые опять пускались в работу и снова чистились и т.д. Построили баню (в холодный осенний день под дождем). Помылись, чем были вознаграждены за перенесенные мучения. И…начались наряды. Мне пришлось через сутки не спать ночь, т.к.  я был дежурным, которому запрещается спать. Бойцы стояли на двухсменных постах (отдыхая по 3-4 часа в сутки, т.к. остальное свободное время опять было занято чисткой оружия и мат. части). Ясно, что такой отдых не пользуется популярностью, и во время его все мечтают (кроме средних командиров, конечно, отъедающихся это время у кухни) скорее вернуться на передовую, где нет почти никакой работы, подобной этой, и спать можно 16 часов в сутки. На «отдыхе» я получил от вас письмо с карандашами и посылку. Письменных принадлежностей у меня теперь больше, чем достаточно (я писал уже вам, что все, что вы посылаете мне в конвертах, доходит полностью).
   На «отдыхе» прошел парткомиссию и являюсь теперь кандидатом в члены партии с перспективой в декабре стать членом. Из-за этой парткомиссии  и пришлось мне пережить еще пару дней «каникул», подобных дням, проведенным у мин. Мой взвод был направлен нести охрану арт. ДОПа дивизии (на ДОПе помещается резервное вооружение и боеприпасы). Из-за того, что я остался для прохождения парткомиссии, я отбился от остального взвода и должен был проделать этот путь (примерно 30 км) один. Да, задержали меня и после этого. Как имеющего «красивый почерк», меня уже несколько раз заставляли исполнять некоторые канцелярские авральные работы. На этот раз мне досталось составить нечто вроде каталога секретных и совершенно секретных приказов и директив, накопившихся в канцелярии дивизиона. Интересные вещи я узнал из них, но… приходится пока молчать (до встречи). Окончив все это, два дня шел до ДОПа, где и нахожусь сейчас. Здесь я  наконец-то нашел свободное время, чтобы написать вам. По дороге меня задерживали пограничники. Оказывается, на некотором удалении от фронта проходит граница, охраняемая,  как и до войны (слабее, правда). Здесь на ДОПе, черт знает,  сколько разного оружия. Я здесь первый день, но думаю, что порядочно покопаюсь в кишках у разных пушек и пулеметов. Уже облюбовал себе снайперскую винтовку, которую надеюсь выпросить.
   Началась самая настоящая осень (черт бы ее побрал), дороги стали страшными. Хотя многие из них имеют настилы из бревен, но и они не вечны и расползаются. Вид у дорог сейчас крайне неуютный.
   На следующий день. Письмо не было дописано, т.к. пришлось принять участие в погрузке 11 машин снарядами из только что прибывшего эшелона. Вот где досталось! На каждого из нас (в том числе и на меня) пришлось перетаскать по грязи глубиной 15-20 см на расстояние 200-20 м 5 т четырехпудовых ящиков. Это операция проводилась к тому же на дожде и была окончена уже в темноте. Спасли от ревматизма присланные шерстяные чулки, но заснуть все-таки не удалось:  всю ночь шел дождь, блиндаж промок, я тоже.
   Все вещи, присланные вами в посылке, действительно очень пригодятся, но вещмешок мой принял теперь грандиозные размеры и с трудом завязывается. Интересную перспективу обмена посылками (вернее, посылка от меня к вам) открыл мне наш почтальон. Вы посылаете мне посылку (наполненную хотя бы кирпичами), которая приходит тем же порядком, что и отправленные уже вами. В этот раз я получал посылку лично (с п.п.с.), т.к. это совпало с моим пребыванием  в тылу. Обычно же такой возможности не имеется, и посылку получает и приносит почтальон, взяв для этого доверенность. Приняв от почтальона посылку, я вскрываю ее, вынимаю кирпичи, вкладываю туда разное барахло  вроде радиодеталей, концентратов и пр., зашиваю (подогнав под прежний вес и объём) и отдаю обратно почтальону. Он несет ее опять на п.п.с., объявляя: «Пока я носил посылку, адресат выбыл» (хотя бы в госпиталь). Посылка возвращается  вместо отсылки. Есть, конечно, риск, что она не дойдет обратно, «затерявшись» в недрах наркомсвязи или цензуры, но подарки, кажется, цензурой не проверяются. (Тов. Цензор, если вам не лень и вы человек не с черствой душой, черкните в конце письма: осуществим ли такой вариант).
   Жаль, что пропали марки, которые я послал под советской маркой на письме (от 28, кажется). Там были две немецкие марки: одна с изображением самолета Ю-52, а другая -  с физиономией самого рейхканцлера. По поводу огорода выражаю соболезнование (не примите за насмешку!). Если бы я попал  домой, то привез бы парочку противопехотных мин и вокруг огорода наставил бы табличек «минировано», положив мины на виду. Воры призадумались бы перед тем, как идти на это поле. Не знаю, сколько дней идут мои письма к вам. Напишите мне, чтобы я мог вовремя прислать свои поздравления ко дню рождения папы.
   Когда вы получите мое письмо, Юрка будет уже, очевидно, лейтенантом. Напишите о его дальнейшей судьбе, а от меня передайте ему поздравления с благополучным окончанием. Он сумел выдержать. Я опасался, что он, не выдержав, выкинет какой-нибудь номер, как это я имел когда-то намерение сделать, дабы вылететь из училища.
   Самой же главной целью посылки от меня к вам является отсылка сломавшихся часов. Т.к. есть риск, что посылка не дойдет, то можно будет сначала попробовать этот вариант  с отсылкой вам радиодеталей. Наступательные операции на нашем участке (где стоит наша дивизия) прекратились. Дивизия заняла оборону. В условиях пребывания осенью на передовой, конечно, легче, чем в условиях наступления. Пожалуй, хватит. Письмо и так здоровое. Размерами его я пытаюсь снизить грех длительного молчания.
   До свидания!    Валентин.