Кот

               
    Кот был огромный. Его молочная окраска никак не гармонировала с окружающей осенней хлябью, грязными лужами посреди двора и просто моим скверным настроением. Он сидел возле водосточной трубы моего подъезда и взирал на мир, лежащий у его ног, восхитительными глазами цвета кофе с молоком. Отсутствие каких бы-то ни было оттенков в его масти подтверждало мое мнение о его аристократичном происхождении.

    Я испытала безумное желание усесться возле него тут же у водосточной трубы и гордо и независимо лицезреть происходящее вокруг. Как-то разом отступили вдруг куда-то в темноту подъезда и мой нервный разговор с начальником, грозящий обернуться настоящей катастрофой вплоть до моего скорейшего позорного увольнения, и вечная нехватка денег (придется отложить покупку понравившейся юбки до какой-нибудь фантастической премии, если не уволят раньше) и моя бабская неустроенность, когда и домой не хочется возвращаться, потому что света в прихожей нет вот уже второй месяц, и течет этот проклятый кран в ванной, то и дело,  грозя затопить соседей, и вешалка на куртке оборвалась некстати, а я все время забываю ее пришить, и просто потому, что дома меня никто не ждет. Мой последний «блистательный» кавалер пропал из поля моего зрения ровно месяц назад. Надо же, вспомнила, «блистательный». Так прозвала его моя ближайшая (к слову сказать, близких у меня просто не наблюдается) подружка Женька. Георгий любил приходить ко мне в элегантном блестящем пиджаке, небрежно бросал его на мое единственное кресло, доставшееся мне, кажется, еще от прабабушки, и потом весь вечер любовно поправлял его, стряхивал несуществующие пылинки. Если они пересека-лись с Женькой, эти его манипуляции с пиджаком доводили ее прям таки до бешенства. Но поскольку она является моей ближайшей и единственной подругой, она стоически выносила эту пытку, гордо отвернув голову и уставившись в очередной дурацкий сериал. Но слово «блистательный» с легкого Женькиного  язычка настолько крепко впечаталось в облик моего ухажера, что по-другому мы его просто и не называли.

     Так вот, месяц назад мой «блистательный» пропал без следа, исчез, растворился в дымно-одеколонном мареве нашего городка, не оставив напоследок даже паршивенького стикера с прощальными словами. Горевала я недолго. Или, по правде сказать, не горевала вовсе. Его отсутствие присутствия оставило вязкое послевкусие, и я злилась на саму себя за то, что так долго тянула лямку из полувстреч - полусвиданий, и инициатором расстава-ния оказалась не я. Женька по этому поводу злорадно огрызнулась, мол, так мне и надо, провинциалке доморощенной, но потом, обняв меня, всхлипывающую от досады и обиды, звонко чмокнула в щеку и потащила на кухню пить зеленый целебный чай, заваренный по ее особому рецепту.
    Чай носил странное название «Танцующие ведьмы», а аннотация к нему была и вовсе странная – он, чай этот, оказывается, собирался губами последних девственниц Востока. Я с трудом представила последних девственниц, да еще собираю-щих лепестки чая непорочными губами на плантациях под присмотром рабовладельца. В голову лезла какая-то чушь, не давая сконцентрироваться на событиях неприятного вечера, и я мысленно поблагодарила мою верную, надежную как гранитный монолит, подружку, что обида куда-то улетучилась, оставив после себя бессвязные обрывки воспо-минаний, а горячий чай приятно согревал внутренности и щекотал ноздри пряным ароматом, разбухая от кипятка и превращаясь в светло-зеленоватые волокна прямо на глазах. Я с удовольствием прихлебывала чай, наливая его в блюдце, совсем как бабушка в далеком детстве, сидя у самовара, и кивала в такт Женькиным наставлениям, совершенно не вникая в то, что она мне вычитывала. И было так здорово сидеть на кухне, укутавшись пледом, разгоряченной и успокоенной причудливым чаем, что постепенно нарисованная мной картина моего ближайшего страшного одиночества канула в лету. В общем, Женька, как всегда,  оказалась права, констатировав,  что мой «блистательный» оказался просто «лоснящимся», то есть, затертым до дыр, самовлюбленным индюком. Согласиться с ней для меня не составило труда.

    За месяц жизнь как-то наладилась, и в отсутствии милого под боком, я стала находить и свои прелести. Не надо было вскакивать чуть свет и нестись на кухню стряпать затейливые бутерброды, чтобы к кофе обязательно был горячий завтрак, и не надо было каждое утро, а иногда и вечер, закручивать надоевший до оскомины тюбик зубной пасты, валявшийся где попало, и не надо было, в конце концов, смотреть вместе с ним новейший супербоевик, от которого тошнило чуть ли не с первого кадра. В общем, мое «страшное» одиночество оказалось очень даже симпатичным как на вид, так и на вкус.

     Но через месяц простого женского счастья захотелось по полной программе. Ночью меня мучили кошмары, перемежаясь с любовными игрищами как в самой крутой порнухе, я просыпалась в холодном поту, глотала феназепам, чтобы снова провалиться в зыбкий, беспокойный сон. Утро тоже не радовало, потому что поздняя осень нагло загля-дывала в окно, помахивая голыми беззащитными ветками тополей под напором пронизы-вающего ветра. В комнате было сумрачно и оттого, как-то удручающе тоскливо. К тому же Женька укатила в очередную командировку в теплые края и хоть названивала из этих краев почти, что каждый вечер, веселее мне не становилось.

      И вот я увидела этого кота. И почему-то сразу подумала, что сегодня уже ничего плохого не случится. Я смотрела в его тепло-молочные глазищи и внутри меня становилось так весело, словно туда запустили хохотунчик, и сердце вдруг забилось так радостно, как будто настроилось на волшебный эфир в ожидании чуда. Кот никуда не убегал, он предпочитал донести до спешащих мимо него людей свою аристократичность и независимость от этого унылого осеннего мира с его дождливой сыростью, от низкого неба с рваными клочьями грозовых туч, от обшарпанного подъезда со старой, дико урчащей водопроводной трубой, от грязных бесформенных луж посреди двора, наконец, от всех неурядиц и передряг, которые случились или еще могут случиться с нами, если вот сейчас, сию же минуту не увидеть за всем этим, как зазолотится закатное солнце над крышами домов, прощаясь всего лишь на одну ночь, как упадет лунный свет на уставший и тихий двор, впустив на свою территорию и звезды, рассыпавшиеся по небу, и блики ночников, отраженных от темных окон, если не услышать за всем этим и тоненький девичий смех, рожденный смятением и желанием, и нежный шепот то ли мужчины, то ли юноши, и не почувствовать, как коснутся твоего лица губы любимого, пришедшего навсегда  защитить тебя от одиночества.