Тринадцать дней

       Вначале, когда робкие попытки весны в день твоего последнего звонка, ещё до прихода календарной, зашелестели тёплой погодой на задворках города, я точно решил, что именно с тебя, с твоего далёкого голоса начался тот день, тот оранжевый полуденный день. Сидя на скамейке в сквере и щурясь от февральского солнца, я понял, что тобой этот день закончится, равно как и то, что вся эта история закончится тоже, начавшись где-то в юношеских фантазиях десятилетней давности.
       Быть взрослым, значит иметь на спидометре «180», а ехать не быстрее шестидесяти. Все мы, штурманы собственных фобий, соблюдаем негласные правила дорожного движения, неторопливо двигаемся по одному и тому же маршруту из года в год. Семья, дом, профессия, привычки. Мы заложники ситуаций, сдавлены рамками приличий в узкие горлышки нефритовых сосудов. Мы джинны, рвущиеся на свободу. Задумчивая рассеянность одолевает меня при мысли, что тесные бутылки – это и есть наш осознанный выбор. Среди смутно возникающих слов бродят неприязненные желания дёрнуть «ручник» и, развернувшись, мчатся со страшной скоростью по встречной. Вместо этого я выслушаю в трубку традиционные в этот день поздравления. Все те же стандартные наборы фраз, не имеющие ничего общего с музыкой, льющейся прямо из моего сердца, с тем ворохом мыслей, роящихся в голове, с той какофонией  чувств, спутанных в глубинах души. Мы продолжаем следовать каждый по своему маршруту, зная наперёд, что так-то оно лучше.
       И пройдёт тринадцать дней, я буду мокнуть под дождём в незнакомом городе, вспоминая твой голос и оранжевое солнце вторника. Настанет мой черёд говорить стандартные наборы фраз. И о музыке, льющейся прямо из моего сердца, я промолчу, соблюдая правила дорожного движения. Сегодня твой праздник. Но каждый будет думать по-другому, о своём. О том, почему раньше деревья были большими, а теперь от них остались только пни, и куда же, чёрт возьми, подевались замечательные розовые очки, помогающие верить в то, что всё будет хорошо и все будут счастливы. 
       Игра окончена, пора домой, где тревожно шелестит радио и горит одинокий ночник. На столе среди испещрённых неровным почерком листов, на границе темноты и света, лежит фотокарточка. С фотографии смотрит улыбающееся лицо обыкновенной девчонки. Она сидит на качели, подобрав одну ножку и вытянув другую. Её волосы сплелись в беспорядке, у шеи расстегнулась пуговица, открыв белую ямку, а раскинувшаяся в частых складках юбка обнажает коленки. В памяти осталось всё, будто было это только вчера. И тот таксофон с которого я с таким волнением набирал в первый раз твой шестизначный номер. Его нет уже давным-давно, теперь там новомодная кальянная, а я до сих пор помню, как крутил диск и сбрасывал рычаг снова и снова, едва слышал долгие гудки. Разве что-то изменилось с тех пор? Сегодня я также, спустя десять лет и ещё тринадцать дней, буду набирать твой номер, и сбрасывать снова и снова, не зная с чего начать разговор.
       Но игра давно окончена. И пора домой. Дорога поглотит меня, а разводы капель дождя на стекле нарисуют очертания твоего лица. Если присмотреться, то в отражении стекла при свете тусклой лампы станут видны мои очертания. Тогда можно подумать, что, как и раньше, мы снова вместе. Ходим, держась за руку, по улицам города, подолгу стоим болтая у твоего подъезда. У того самого подъезда, где я уже никогда так и не осмелюсь поцеловать тебя в губы и рассказать о той музыке, что льётся прямо из моего сердца.

Март 7, 2010