ИМЯ ТВОЁ29

ИМЯ ТВОЁ29
Евгений Вахромеев
                Глава IX   
         «Наконец, будьте все единомышленны, сострадательны,
братолюбивы, милосердны, дружелюбны, смиренномудры»
                /1-еПетра 3:8/

 

Яркое полуденное солнце, пробивающееся сквозь узкое оконце кельи, несмело играло черными прядями волос Фомы, склонившего голову, на лежащие на столе руки. Оно, словно солнечный зайчик, переходило со лба, на нос, на губы. От чего они вздрагивали, словно у ребёнка, и расплывались в теплой улыбке…

- Вона, как солнышко-то с тобой заиграло… Видать тожа, во снах твоих усердствует… Аж зачихал бедняга, - о.Олег, намереваясь поправить руку, с которой спала голова инока, заметил, что Фома проснулся.

И тот, как всегда,  начинал туго соображать, где он, и что с ним… Он резко приподнялся, кулаком протер сонные глаза, которые слезились от яркого солнца, фонтаном пробивающегося в келью, словно из прожектора…

- Поди не признал, жилище-то своё? Вишь, как утомился, что заблудший, теряешься во времени…  И не следует, Фомушка, томиться так от нужды.  От нужды вера крепчает, да и силы новые обретаются.
Вона, как глазища-то сверкают, да и пальцы в костях трещат.  А ты сынок разомнись поди, как всегда. На улице-то, и впрямь Новый Год!  А уж потом и постоловкаемся.
(Поскольку в трапезную обитатели скита приходят строго ко времени, то, пропустившие это время, могут перекусить в своей келье)

Фома выбежал по пояс раздетый на улицу. А на дворе-то – удивительный, по-весеннему ясный день с лёгким морозцем! Он умылся и растерся пушистым белым снегом.  И с парящим, растёртым до красных пятен телом,  ещё некоторое время, закрыв глаза, стоял, подставив себя солнцу, в улыбке шепча какие-то благодарные слова.

Вернувшись в келью, он принялся тщательно растирать своё тело полотенцем. Фома покряхтывал и чему-то наивно радовался…

В это время старик заканчивал свои хлопоты возле скудного обеденного стола.  Он накрывал его пищей, состоящей из постных щей, пшенной каши и небольшого ломтя черного хлеба.
Фома, выпив несколько глотков студеной воды из деревянного ковша,радостно протирая ладоши, сел на свое место. Ели из деревянных мисок, когда-то изготовленных самим стариком. И можно сказать, что ни старик, ни его молодой товарищ, ничуть не утратили аппетит. Они молча, умеренно постукивали деревянными ложками, периодически откусывая от ломтя хлеба. Фома, при их совместной трапезе не мог не улыбаться, глядя на старика, который каждый раз облизывал свою ложку.

На этот раз он ел медленно, ибо все чаще он морщил лоб, пытаясь вспомнить что-то важное… Но мудрый старик догадывался о мыслях Фомы. И они действительно касались его «пребывания» в той далёкой древности.  И он терпеливо ждал…

- Какая удивительная последовательность, о.Олег… - тот не торопил своего подопечного. – Опять эти сны! Они словно апокрифические легенды, которые, почему-то вижу только я. Меня это несколько беспокоит. Нормально ли это со мной? Ведь я не ставлю перед собой такую цель,  хотя и не могу противиться тому, что постоянно вижу. Но ведь не бывает случайностей. Какая-то программа в этом видении заложена? Ведь это уже в моём подсознании… Я же не только вижу эти ясные сны, я помню всё, что вижу в них, каждый маленький эпизод. Я даже стихи и песни помню на греческом…

- Не стоит так беспокоиться. Не придавай этому такое важное значение. А уж, коль память только доброе несёт, то тебе следует  это записывать.
- ???
- А что, такое было в истории нашей. И пусть они и кажутся апокрифическими, но ты для себя, на заметочку, чтоб беспокойство такое убрать. Глядишь, для будущего и пригодятся…
- Но вы знаете, я сильно влюбился в ту, которой здесь нет. Я полюбил эту девушку, Аннет…
- Ну что ж, любовь ещё никого не портила. А, вот обогатить она может. Тут важно не заостряться сейчас на этом.

- Да я в общем-то спокойно отношусь к этому. Просто тут такое дело, не примите меня за сумасшедшего, но я в ней вижу ту Людмилу, которую и по сей день не забыл… Я как-то, рассказывал Вам о ней. У меня и правда, не остыла к ней любовь. И они так похожи…

- Вот что я скажу тебе, Фома. Я тебе давно хотел об этом поведать, да как-то случая не было. А сейчас расскажу.

«Однажды болел я очень. По молодости это было, осенью. Провалился я в болоте, а холода стояли жуткие, такие промозглые. Мы тогда собирали папоротник. Ну, так мне и хотелось больше всех собрать, вот и промаялся с этой поклажей весь день в лесу. А когда добрались до обители, я так и свалился, весь в холодном поту.
Но помню, что бредил шибко…
И был со мной товарищ мой, Анатолий. Он всё время поил меня каким-то горьким отваром да мёдом, не знаю, откуда он его раздобыл… Замечу, что мёд в те времена был редчайшим для нас лекарством.
Ох, как меня лихорадило, то из в холода в жар бросало. То – наоборот… Организм мой полностью истощился, в борьбе-то с этой напастью…
Вот и явилось тогда мне это видение (а может быть и во сне?), это спасительное чудо!
Будто я стою на лугу бескрайнем. Дуют сильные ветры, озноб прошибает, аж до костей, и невмоготу,  не двинуть ни одним членом…  Да и лошадь моя слегла совсем – подыхать поди собралась…

Вот тут, на этом месте и подошел ко мне старец Амвросий. Да и говорит:
- Ну что, бедолага, совсем нюни распустил! Давай-ка поднимайся, да и лошадь свою пристегни.
А я ему со слезами-то:
- Да она околела совсем у меня, да и сам я хворый…
- Так это ещё не беда, если веру не утратил. Ибо вера твоя немощь и лень прогнать может.
Да как прикрикнет на каурого моего:
- А ну, ленивая вставай! Перестань кочевряжиться!
Ну, лошадь-то моя, и встала!
И мы все, втроём двинулись дальше в путь…
А я чувствую, как мне тепло сразу стало. Да свету вокруг много… Встречаются люди такие добрые. Все большие и в белых одеяниях, и улыбаются мне…»

И, понимаешь, Фома, выздоровел я тогда!
Я понял, что старцы наши, святые, не излечение тела дают, а излечение духа. А уж тело тогда само и становится здоровым. Ибо в вере они нас укрепляют.

Но только, Фома, ещё одну непересказанную вещь тебе поведаю. Я иногда думаю об этом, только поделиться до сей поры, с кем-то, случая не предвиделось. А вот, перед тобой, друг мой, исповедуюсь… Чую, что можно доверить тебе думу мою.

Ведь, когда увидел я отца Амвросия, мне показалось, что это я сам и есть…  Только годами старше, да и головою сед… И так это меня «завинтило» словно в полёте кружусь, образом этим над самим собою… А у самого сердце так и холонуло, как же так, я над собою-то кружусь?…  Так и опустился я на землю, и, вдруг сам стою на коленях перед светящимся старцем. А, значит, как бы перед самим собой, что ли…

Пот-то с меня градом так и льёт. Слёзы горячие льются… Лошадь моя вместе со мной плачет, и слёзы шершавым языком с меня слизывает…

А когда старец уходить стал, я-то за ним и увязался. А лошадь моя меня назад тянет и не пускает туда, куда в свет лучистый старец уходил. Хотел я напоследок коснуться его, но дотянуться не могу. Руки-то мои, так огнём и обжигаются… И сам я трясся от огня того, будто от тока электрического… После чего я и свалился в беспамятстве.

А когда очнулся, гляжу, Анатолий надо мной хлопочет. И сам-то весь в слезах, да в поту. Стоит, причитает, да Христа на помощь призывает…

А я-то, туточки встал, силу в себе чувствую неимоверную. А Анатолий-то удивляется, глаза квадратные, так и сел безмолвно, бедняга…

Вот тогда-то я весь седым и стал, будто тем старцем явился… Совсем, как отец Амвросий…
Но ты, Фома не подумай, я и сейчас это по причине моего бредового состояния болезного признаю. Но то, что я за одну ночь исцелиться смог, я поверил в это целительное чудо промысла святых. Это произошло от соприкосновения с Силою Святою! Ведь такое не раз бывало с братьями нашими.

Но, вот, чтоб поседеть в одну ночь, я никак в толк не возьму… Чему это так,  я обязан был? За какие такие подвиги?
- Да, случай действительно сказочный! Признаюсь, меня он тоже несколько удивил. Правда есть одна догадка, но она настолько невероятная, что поверишь ли ты ей.
/продолжение следует/