Игры с ангелом гл. 12

            ГЛАВА 12. НОЧЬ  НА  МЁРТВЫХ  ГРЯЗЯХ


     Но их полёт был непродолжительным. Они очутились на закате дня в каком-то болоте с редкими чахлыми, большей частью погибшими деревцами. Кое-где торчали ненадёжные кочки с жёлтой сухой травой, и не виделось болоту ни конца - ни края. Не слышались голоса мелких болотных тварей, и даже комариный звон не нарушал застывшую неживую тишь над мёртвыми бесконечными трясинами; лишь кое-где зловеще лопались пузыри, с трудом поднимающиеся сквозь толщи древних бездонных безжизненных вод и слой вонючей лоснящейся жирной грязи, толстым пластом покрывающей всю поверхность болота, за исключением чёрных, бесконечно глубоких «окошек» остекленевшей от безветрия и вечной смерти топей воды…

     Амиза подняла голову: в полутора метрах от неё, независимо от окружающего пространства темнел довольно большой квадрат, словно пространство здесь имело несколько этажей, и компания, провалившись в люк, с верхнего этажа попала на нижний.
     - Имеется возможность влезть обратно, - взглянув вверх, уверенно сообщил Вест. – Только что нам это даст? Остаётся или вернуться назад, к Анатасу, или идти дальше, а там… Не будет ли там хуже?

     - А это болото… - протянул Дивор. – Ну да, это же Мёртвые Грязи, что в нескольких километрах от нашего города! Только как мы сюда попали?

     - Не столь важно. Лучше подумай, как нам отсюда выбраться, - сердито оборвала его Амиза.

     - По-моему, нам туда, на юго-восток, - неуверенно ответил Дивор. – Да, туда.

     - Засветло не успеем, - решил Вест. – Необходимо найти место, где мы смогли бы спокойно переночевать, развести костёр, погреться. И надо побыстрее идти, а то нас совсем засосёт. – Они по грудь стояли в жирной густой гладкой грязи, под которой находилась вода, а дальше – что-то зыбкое, засасывающее, но на котором, по крайней мере, можно было хотя бы временно стоять.

     Вест бился около часа, но более, чем на метр, они не продвинулись. Грязь упорно не желала разрываться, лишь пружинила, как резина…

    - У кого-то есть нож? – тяжело дыша, спросил Вест, перемазанный липкой грязью.

     - У меня, кажется… Держи! – Дивор, судорожно вытаскивая ноги из трясины, передал Весту свой нож.

     Теперь дело пошло быстрее: Вест резал грязь, и они двигались на юго-восток, проваливаясь иногда по горло, цепляясь за кочки и тонкие корявые гнилые деревца в бородах лишайников, оставляя за собой  застывшую полосу чёрной воды.

      Внезапно Вест остановился, глядя на что-то впереди.

      Там, далеко, среди засохших низких деревьев, мелькало яркое красное пятно. И среди безмолвия, страшная в своём одиночестве и несоответствии обстановке, слышалась незамысловатая детская песенка.

     - Это ребёнок, - почти шёпотом сказал Вест.

     Да, то была девочка в коротеньком красном сарафанчике, в руках – букетик полуповявших цветов. Что-то напевая, она приближалась, не замечая ничего вокруг. Она улыбалась, шла над поверхностью смертоносных трясин; вместо глаз у неё были молнии, в песне её не было слов, в движении её не было жизни, а в улыбке её не было ничего человеческого.

     - Тут не может быть детей, - прошептал Дивор. – Мёртвые Грязи – это продолжение Старого города. Здесь ещё никто не бывал, но известно с давних пор, что это – самое гиблое место.

     Тем временем девочка, приблизившись, вдруг рассмеялась – будто осколки льда рассыпала – и исчезла.

     Вест с особым рвением взялся за работу – солнце уже наполовину ушло за горизонт. А когда почти совсем стемнело, впереди замаячило тёмное пятно – небольшой клочок твёрдой суши, на котором росли нормальные деревья.

     До появления первых звёзд вся группа успела добраться до того островка и устроиться на поляне между старых высоких кряжистых деревьев.

     Насколько знойным выдался день, настолько холодной оказалась ночь. Недостатка в сухой траве и ветках не было, поэтому сразу же развели костёр. Возле него высушили одежду, согрелись и принялись готовиться ко сну. И тут Элмер, еле державшийся на ногах, потерял сознание. Дивор сначала тряс его, брызгал в лицо водой, но бесполезно.

     - Оставь, - мрачно сказал Вест. – Ты ничем не поможешь.

     - Так не ты ли можешь ему помочь? – ядовито перебила его Амиза. – Тоже мне – великий врачеватель!

     - Мы не сможем помочь ему, и никто не сможет, кроме…

    - Кроме?..

    - Кроме Анатаса. Теперь жизнь Элмера в его руках. И это не мистический бред. Анатас хочет, чтобы мы вернулись.

    - Никогда!

    - Тогда Элмер умрёт.

     Ни Амиза, ни Дивор Весту не поверили.

     - Нам бы только выбраться, а тогда в городе Элмера непременно обследуют и вылечат! – горячо произнёс Дивор.

     - Ему ничего не поможет,- уверенно повторил Вест. – Ложитесь спать. Я подежурю.

    Амиза и Дивор были слишком утомлены, чтоб противиться, и легли возле костра, укрывшись высохшими куртками.

     Амиза задремала, но вскоре проснулась. Дивор спал, Элмер тихо бредил, так и не приходя в сознание. Вест положил ему на лоб мокрый платок. Амиза посмотрела на Веста, и ей внезапно стало его жалко. Ведь он ничего плохого ей не сделал, хотел всем только добра, просто он был другой, чужой, непривычный. Она старалась досадить ему всего лишь потому, что он ей нравился; и он знал это с самого начала – даже раньше, чем она сама это поняла.

     Сейчас он сидел и разговаривал, как показалось, сам с собой, упоминая имя Анатаса, словно обращаясь к нему и получая ответы. Амиза поднялась, подошла к Ловайду и села рядом с ним.

     - Если тебе не с кем поговорить, поболтай со мной, - предложила она.

     - Вообще-то сначала я говорил с огнём.

     - Разве с ним можно говорить?

     - Конечно. Он умеет слушать. Ты говоришь, а он молча прислушивается. Хорошо с ним. Скажешь ты, что такое огонь?

     - Нет…

    - Разве огонь – неживой? Нет, он- живое существо. Родившись, он живёт, питается, растёт, умирает… Его можно на время покорить, но если он вырвется – весь мир будет в его власти. Смотри: он постоянно движется, он ласков, он даёт тепло… - Вест подержал над пламенем ладонь. – Он лижет руку тому, кто умеет им повелевать. И убьёт того, кого не признает хозяином. Люди его только используют, но они не знают власти над ним. Но с ним можно поговорить, и он поймёт тебя, а ты поймёшь его. Только основной массе людей ещё далеко до этого, слишком далеко.

     - Ты интересно говоришь… - Амиза посмотрела на руку Веста. Там не было ни малейшего следа ожога. – А то, что ты сказал насчёт Элмера – правда?

     - Да.

     Девушка взглянула на Элмера. На щеках «друга семьи» полыхал лихорадочный румянец. «Элмер умрёт». Он умрёт, и никогда уже никто не увидит ужас в его глазах при упоминании насекомых, и никогда не заиграет на его губах улыбка… Амиза с особой отчётливостью вдруг увидела подаренную недавно ей самой тоненькую цепочку на его старенькой чёрной куртке, и потёртые на коленях, видавшие виды штаны, и тускло блестящие в темноте, старательно начищенные вчера заклёпочки… И из-за этих трогательных деталей ей стало до слёз жалко бедного Элмера – как будто не он, а все эти мелочи умирали здесь сейчас.

     - Мелочи, мелочи… - угадав (или услышав?) её мысли, негромко проговорил Вест. – Какую власть они имеют над нами – везде и всюду, во все времена… Много поступков совершено или не совершено именно из-за мелочей… Но вытри слёзы. Почему вы всегда плачете в подобных случаях? Вы же всего-навсего теряете привычную вещь. Ведь он не умирает. Он не умрёт насовсем никогда, как и все вы. Он просто уходит в другое место. Вы встретитесь потом, в будущем. Скорее всего, вы не узнаете друг друга, хотя - кто знает? Но вы обязательно встретитесь, и какая разница, что вы в это не верите?

     - Но его не будет сейчас, и какое мне дело до будущего? – Амиза говорила почти спокойно, лишь слёзы катились по щекам, а она даже не замечала.

     - Он вернётся потом. Жизнь – это дерево, большое дерево, а всё материальное живое – листья на нём. Осенью листья опадают, но весной на их месте вырастают новые. Так поколение сменяет поколение; так было и так будет. Сущность от этого не меняется. Упадёт один лист, и на его месте из почки появится другой такой же, питаемый соками дерева; умрёт одна оболочка – появится другая… Просто они слишком несовершенны для существования того, что у вас называется душой. Их приходится менять, как одежду. Смена неизбежна и даже нужна. Так будет до тех пор, пока не засохнет само дерево. – Вест глядел на огонь.

     - Мне далеко для тебя, Вест, но и тебе далеко для меня. Мы разные, мы очень разные, - Амиза тяжело вздохнула.

     - Но в этом-то вся прелесть и заключается!

     - Вест, расскажи мне ещё что-нибудь, только на другую тему, чтоб я ни о чём таком не думала… Чтоб отвлеклась как-то… Как мир устроен, например, по каким законам… Слышала, что там всё в числа перевести можно…

     - Если брать в общем и особо не вдаваться в подробности, могу сказать, что этот мир основан на девятке. Вселенная возрождалась девять раз, причём этот, девятый, - последний. Что будет потом, я даже предположить не берусь. Звёздные системы собираются в скопления таким образом, что сумма цифр их числа равна девятке. Галактики собираются, опять же, так, что конечная сумма цифр их числа даёт девять. А в каждом таком скоплении определённое количество миров, где есть жизнь. Тоже девятка. Такие скопления очень далеки друг от друга… Самые значительные события в судьбе человечества зачастую случаются в «годы девятки» - годы, сумма цифр которых равна девяти. Зачастую о таких событиях мало кто знает, но тем не менее они очень важны. Люди, родившиеся в такие годы, – либо ангелы неба, либо демоны ада. «Годы девятки» несут несчастье. Война, начатая в такой год, приведёт к большим разрушениям и жертвам. Важные действия в «год девятки» тоже не приведут ни к чему хорошему, но особенно могут дать знать себя их последствия через восемьдесят один год – девять девятилетних циклов. Последняя война тоже была в «год девятки». Её предсказали – я говорю примерно – давным-давно, когда люди ещё не знали многого, даже оружия себе такого не представляли. Но им было известно, что катастрофа произойдёт именно в такой год. Для подсчётов они применили два других основных, не менее значимых числа – три и шесть. Три – начало миров, шесть – их середина, девять – их конец. Люди поняли значение тройки давно: вспомни, во многих легендах, сказках и тому подобном исполнение чего-либо лишь с третьего раза даёт результат. Шесть – число промежуточное, так сказать, не очень хорошее. Самая известная комбинация этих трёх чисел – так называемое Число Зверя. Может, слышала? Шестьсот шестьдесят шесть – три шестёрки. Трижды шесть – восемнадцать, суммируем цифры, получаем опять же девять… Вот и я прихожу в годы девятки, в месяцы девятки, в дни девятки – и ухожу по тому же принципу.

     - Значит, ты приносишь несчастье?

     - Не всегда, но бывает и такое.

     - А дальше?

     - Неужели тебе интересно?

     - Ну… Когда это говоришь ты…

     - Что ж тебе ещё рассказать?

     Тем временем Амиза вытащила чудом не размокшую сигарету, заметив, что незадолго до этого то же самое сделал Вест. Вест странно взглянул на девушку и спросил:

     - Зачем ты это делаешь?

     - А ты зачем?

     - Мне-то как раз всё равно. Ты когда начала курить?

     - Года два назад. Дивор не знает. Узнает – придушит.

     - И правильно сделает!

     - А ты когда начал?

     - Точно не берусь ответить… Помнится, меня научил какой-то вождь одного индейского племени ещё задолго до того, как был открыт Новый Свет, - Вест выпустил дым сквозь зубы и посмотрел сквозь него на Амизу.

     - Это было на Земле? – Амиза уже верила всему.

     - Да. Мне-то ничего не грозит, а ты… В общем-то, это твоё личное дело, но я не советую. При Диворе и Элмере  ты ведь не…

     - Но это же красиво! – громко заявила Амиза.

     - Мне – возможно, да, - категорически сообщил Вест. – А тебе – нет.

     - Почему?

     - Мне не нравится.

     Амиза даже подпрыгнула:

     - А что нравится?

     - Тебя так интересует? – Вест погрустнел.

     - Конечно!

     - Почему?

     - Вест… Неужели ты не понял, что я люблю тебя?! – Амиза посмотрела в лицо Веста, ожидая увидеть его чистые глаза, но на месте глаз его были лишь угольно-чёрные ямы теней, а на губах – печальная улыбка.

     - Тысячи раз мне говорили эти слова… Но, понимаешь, я не могу никого любить, - произнёс он еле слышно.

     - Почему? – Амиза тоже понизила голос.

     - Вы все уходите, сменяете друг друга. А я иду сквозь время, нигде надолго не задерживаясь. И если я привяжусь к кому-то, я же долго не выдержу…

     - А что произойдёт?

     - Ничего особенного. Просто я могу потерять разум и память.

     - А жизнь?

     - Жизнь? Жизнь – нет.

     - А если ты меня вдруг полюбишь? – выпытывала Амиза.

     - У меня ничего «вдруг» не бывает. И зачем я тебе нужен, если в «день девятки» я всё равно уйду? – Вест вздрогнул, как будто ему на мгновение стало холодно.

     - Когда это случится? Очень скоро?

     - Не знаю. Известно, что в «день девятки».

     - Тебе жалко тратить на меня твоё бесконечное время, а? У тебя же его всё равно – завались? – немножко жестоко полюбопытствовала Амиза.

     - Поверь, ради любимого человека я отдал бы всё, что у меня есть, без исключения. Только власть над этим мне не дана…

     - Разве ты не можешь остаться? – упрашивала девушка.

     - Не знаю. Наверное, нет, - Вест опустил голову.

     - А вдруг получится? Ну скажи, что ты любишь меня, и – чем чёрт не шутит! – может быть, мы будем счастливы вместе!

     - Предположим, что вот этим чёрт не шутит. Ну, допустим, я смогу остаться, и мы будем жить вместе долго-долго, но я всё равно переживу тебя. Тебе известно, как это больно – терять близкого человека? Даже при знании истинного положения вещей, о котором я тебе говорил? Когда остаёшься надолго, привыкаешь и забываешь про Небо… Тогда отпускать человека от себя очень тяжело…

     - Ты постоянно думаешь только о себе! – почти обиделась Амиза.

     - Нет. Дело в том, что я вне вашего закона, а ты ещё встретишь или заметишь свою судьбу, блуждающую рядом, забудешь меня… Хотя – нет, не забудешь. Я останусь в твоей памяти классным сном – и только. Я – изгой до тех пор, пока не буду прощён… - Ловайд замолчал, будто вспомнил - что-то очень нехорошее и грустное.

     - Прощён? Кем? – Амиза никогда не успевала вовремя остановиться.

    - Что ж… Рассказать тебе вкратце? Я совершил преступление против Жизни. – Видно было, что Весту нелегко далось такое решение признания, Амиза чувствовала, что ему больно; но он говорил дальше – спокойно, почти равнодушно, - так, словно давно привык нести груз своей вины, о которой никогда не забывал. И всё это было правдой – от первого до последнего слова. – Да, сознательно совершил преступление против самой Жизни. Давно. Жили на свете два ангела-хранителя. Сопровождали тех, кого им доверили, от рождения и до смерти. Отводили от опасности, берегли… Хранили… А потом один из них сказал другому: «Это же неинтересно! У нас столько силы, а мы не пользуемся! Мы же можем управлять людьми, их жизнью, их судьбами. Мы возвеличимся над остальными, станем выше их и могущественнее! Мы получим власть над людьми, выше которой нет наслаждения!..» Второму идея показалась заманчивой; он согласился. И стали они играть человеческими жизнями. То – каждый сам по себе, то – заключали пари на своих хранимых… Ради интереса, не больше… А люди-то были живые, настоящие… Потом было слишком поздно что-то менять: ангелы-хранители предали своих хранимых. Первый вошёл во вкус, а второй остановился, оглянулся на свои деяния и ужаснулся. Покаялся и захотел искупить свою вину. И обрёк себя на странствия рядом с первым – всегда и везде, чтоб защитить людей, не дать сбить их с пути истинного. Ему дано было наказание – одиночество. Пережить всех друзей и любимых… Поэтому их просто нет.

    - Ты… ангел? – несмело предположила Амиза. – Ангел-хранитель? Тот, второй?..

     - Падший… Мой вечный путь приведёт меня в мою вечность, лишь когда я буду прощён Большим Огнём Галактик. А до тех пор мне нет покоя.

     - До тех пор ты не умрёшь?

      - В известном смысле слова – да. В «число девятки» уйдёт Анатас, и я уйду за ним. Но когда он уйдёт? Может, скоро, а может, никогда. Скорее всего, он будет ждать приближения «рейсовой» кометы или чего-нибудь в этом роде; мне же приходится изобретать другие способы…

     - Постой… Бродячая Комета… Это твой способ?

     - Неплохой, согласись?..

     - Как ты сейчас относишься к людям?

     Прежде чем ответить, Вест заново намочил платок и положил его на горячий лоб Элмера.

     - Как я отношусь к людям? Раньше я пытался помочь всем или хотя бы тем, кому было плохо – очень плохо. Если им было плохо из-за других людей – что ж, мне нетрудно было сделать, чтоб тем, другим,  становилось так же. Многим помогал, часто ошибался… Но теперь я устал.

   - Из-за тебя мы сейчас в переплёт попали? – Амиза спросила просто так, не веря в это.

    - Ты слишком плохо думаешь обо мне. И – ты права.

    Каков вопрос, таков ответ. В него со спокойной совестью можно не верить.

     - Ты мог бы спасти Элмера?

     Вест сидел между Амизой и костром, и отблески пламени создавали вокруг его головы какое-то подобие ореола. Поскольку Вест молчал, Амиза повторила:

      - Ты мог бы помочь Элмеру?

     - Мог бы. Это трудно…

     - Так помоги!

     - Мне нечего терять… Даже если вы потом меня не поймёте…

     - Так поможешь ему? – не отставала Амиза.

     - Не знаю.

     - Хотя бы из-за того, что я люблю тебя!

     - Это не повод и не причина. Но… Если бы не любила, было бы легче и тебе, и мне. – Из тьмы сверкнули огненные искры в глазах Веста – два маленьких отражения костра, хотя Вест сидел спиной к огню.

     - А Элмер?

     - Посмотрим. А сейчас, мне кажется, тебе следовало бы хорошо выспаться – завтра предстоит трудная дорога домой. А всё же жаль, что ты не знаешь другого мира… Звёздных ночей и песен соловья… Ты видела только домашних животных и птиц, и ночи ты только боишься. Но, может быть, когда-нибудь… Кто знает? Ладно, спи, а я пока посижу с Элмером. И пусть тебе снятся хорошие сны.

     Амиза вдруг поняла, что всё это безвозвратно уходит, никогда-никогда не повторится; никогда уже не будет такой ночи, такого костра и тихой беседы с Вестом Ловайдом… Она вздохнула, свернулась калачиком, закутавшись в куртку, и удивительно быстро заснула.

     И приснились ей сны…

     …Были сумерки. К тёмному небу возносились трели какой-то птицы. Потом они смолкли. Это была другая планета, другое небо, другие деревья, но рядом был Вест. Он стоял и смотрел на небо.

     Собирался дождь. Природа замерла в ожидании ливня. Вест медленно поднял руку ладонью вверх. На ладонь упала крупная капля. Они стояли и смотрели на неё. В сумерках дождевая капля менялась, наливалась кровью. И среди тишины вдруг непонятно, одиноко и оттого страшно засмеялся Вест. И хлынул ливень…

    Потом была ночь. Дождь уже прошёл, и на чистом чёрном небе ярко горели незнакомые созвездия, отражаясь на мокрых тёмных листьях.

     «Сегодня небеса зовут к себе,» - прошептал Вест и протянул ей руку. Она легко опустила свои пальцы на его ладонь, и Вест вдруг поднялся в воздух, увлекая Амизу за собой ввысь, к звёздам.

     Они летели над ночной землёй, над тёмной громадой лесов, застланных белой призрачной пеленой тумана, над затерянными в ясной ночи домиками с крохотными живыми огоньками окон, и Амиза была королевой этой ночи, а Вест – королём. Его увенчивала сияющая прозрачная корона, вылитая из звёздного света, а лунная дорога стелилась ему под ноги, и, казалось, лишь один шаг отделял его от вселенской любви и смерти, от дорог к иным мирам и к вечности, от загадок луча солнца, пробивающегося сквозь грозовые тучи, от радуги и от того, чего никому не понять.

     Звёзды складывались в слова, свежий ночной ветер придавал словам смысл…

А время всё идёт,
А замыслы – то замки
Из синих туч.
Остановить полёт
Легко, как кровь из ранки,
Как в пропасть прыгнуть
С круч.

     «Как здесь хорошо, - думала Амиза. – Как не хочется уходить из этого ночного мира. Но он мне всего лишь снится… снится…» И звёзды сразу отозвались:

И в сны нельзя нам верить,
Как в тёплое дыхание ребёнка,
Обнявшего любимую игрушку.
И прошлое нельзя уже проверить.
Осталось на игру смотреть котёнка
Или биенье сердца взять на мушку…

     «А что будет, когда этот мир растворится в свете дня?.. Ведь это произойдёт так быстро… Вест должен уйти. Зачем? Что тогда будет со мной? Как бы я хотела знать! Или… нет, не хочу! Как бы я хотела понять до конца этого странного человека… Что сделать мне, чтоб остановить его, чтоб он остался со мной навсегда?..»

     Но на эти вопросы звёзды не отвечали ей, а тихо пели свои песни, укачивая, убаюкивая, унося в те края, где уже даже нет снов…