Дом, в котором я живу

Этот дом был построен к очередному юбилею — в конце 50-х годов — в совершенно непрестижном тогда окраинном районе Москвы. Он вырос за одной из московских застав рядом с рабочим поселком, и жители окрестных бараков, избушек и бывших заводских общежитий ходили туда, как на экскурсию. В девятиэтажном восьмиподъездном доме были лифты, мусоропровод, горячая вода, паркет и телефоны в каждой квартире.
Это сейчас можно пожать плечами и спросить: ну и что?  Тридцать лет назад о таких условиях никто и не мечтал. Тем не менее в новый дом въехали в основном обыкновенные люди из соседних развалюх, обреченных на слом: ткачихи с "Трехгорки", рабочие с Пресненского машиностроительного завода, медсестры, шоферы. Въехали не в отдельные квартиры, а в комнаты, максимум в две. То есть все квартиры сразу стали коммунальными. Но вот это как раз было тогда в порядке вещей.
В одну из квартир этого дома въехали две семьи — Виноградовы и Шведовы — четверо взрослых, трое детей. Дочка и сын у одних родителей, сын — у других. И в том же подъезде в другой квартире получили две комнаты супруги с двумя дочками. Третью комнату в квартире за¬нимала одинокая старушка-пенсионерка, которой просто повезло: за неделю до заселения дома ее домик-развалюха сго¬рел дотла. Вот старушке и дали ордер на девятиметровую комнату.
Мария Васильевна и Павел Архипович Виноградовы — оба с машиностроитель¬ного, там и познакомились. Поженились, родился сын Антошка, потом дочь Ве¬рочка. Жили в бараке около железной дороги. И нежданно-негаданно попали в роскошный, для начальства почти стро¬енный дом. Даже из мебели ничего с со¬бой не взяли, прихватили пару узлов с необходимым да кошку: пусть не сразу, но все будет новое и красивое, не хуже, чем у людей.
И с соседями повезло Виноградовым: третью комнату в квартире занял бывший фронтовик, инвалид Петр Сергеевич Шведов, с женой Таней, медсестрой, и сыном Сережкой, ровесником Антона. Люди тихие, спокойные. Таня работала в соседней больнице, Петр Сергеевич ки¬номехаником в клубе.
 Почти с первого дня стали жить не как соседи, а как одна семья: кто дома, тот за детьми и смотрит, кто свободен, тот и уборку делает или в магазин идет.
Очень трудно избавиться от искушения пофилософствовать на тему о том, какие раньше были добрые да душевные люди, как жили в бедности да в радости, как детишки конфеты по большим праздни¬кам ели и в штопаных чулках ходили, а к родителям относились с уважением и ни¬чем их не огорчали... Трудно, но придет¬ся. Поскольку и тогда было немало лю¬дей — в бараках, коммуналках, общежитиях — ничуть не добрее нас с вами, се¬годняшних. Но времена были — другие. Потребности — другие. И понятия о сча¬стье — тоже.
Всего-то пять лет и прожил Петр Серге¬евич в новой квартире. А потом "война до¬гнала"— умер. Так же тихо и скромно, как жил: пришла Таня с ночной смены домой, стала мужа будить к завтраку, а он не про¬сыпается. Врачи сказали: осколок до сер¬дца добрался, и вообще чудо, что он с ним столько лет прожил. Война...
Осталась Таня, Татьяна Георгиевна, с сыном Сережкой и с зарплатой медсест¬ры: полторы ставки восемьдесят рублей. И до сих пор, как слышит по радио об участниках, ветеранах и об инвалидах войны, вздыхает: "Зубов не стало — оре¬хи принесли. Льготы, пособия, то-се... Нынешнюю молодежь спросите: соглас¬ны они хоть год на той войне провести, чтобы без очереди потом продукты поку¬пать? Да и сколько их осталось-то, вете¬ранов-участников? Без малого полвека прошло..."
Сережа Шведов после смерти отца как-то сразу повзрослел. Перешел в вечернюю школу, пошел работать на завод — сосед Павел Архипович помог. Его-то соб¬ственный сын на завод не больно рвался, хотел стать дипломатом. Так что закадычные друзья друг к другу поостыли. К тому же оба в одночасье влюбились, причем в одну и ту же девочку — соседку по дому.
Оля Родионова выросла в семье, где, как любила говорить ее мама, Нина Ар¬кадьевна, "для детей ничего не жалели". И Оля, и ее младшая сестра Аня были одеты лучше всех детей во дворе, игруш¬ки у них были самые дорогие, а телеви¬зор они смотрели цветной — на зависть подружкам. Отец семейства, Николай Иванович, работал в райисполкоме и с соседями предпочитал общаться как можно меньше: "замучат просьбами да жалобами, скандальный народец".
Сам-то он был недоволен только двумя момента¬ми в своей жизни: во-первых, тем, что "божий одуванчик", соседка по квартире, все жила да жила и никак комнату не ос¬вобождала, хотя при переезде казалось: не сегодня-завтра помрет. Только поэто¬му он на "подселенку" и согласился. А во-вторых, по должности Николаю Ива¬новичу полагалась персональная машина, а райисполком находился в одном дворе с домом. Значит, к подъезду на машине не подкатишь, перед соседями не покра¬суешься... Обидно. Не в дом же пригла¬шать: паркет попортят, ковры попачкают. И дочерям запретил раз и навсегда по¬дружек "с улицы" водить. Незачем. Не их круга люди.
Оля училась в одном классе с Сережей и Антоном. И было у них еще одно общее: балкон. Пожарный балкон, который соединял две квартиры. Для мальчишек пере¬махнуть через перила, хоть и на восьмом этаже — тьфу! И пока Олины родители смотрели в другой комнате телевизор, а младшая Аня спала, трое друзей болтали, не зажигая свет, часами... Обо всем, как это бывает в юности.
Ничего оригинального в ситуации не бы¬ло: два друга влюбились в одну девушку. Она же с обоими держалась совершенно одинаково, в чем тоже поддерживала по¬добный традиционный расклад. Но после смерти отца Сергея, когда ему, единственному из трех, пришлось самому зара¬батывать себе на жизнь, симпатии Оли стали четче. Повзрослевший, самостоя¬тельный Сергей нравился ей куда больше, чем Антон, беззаботный, веселый по-прежнему мальчишка Антон.
Может быть, ничего серьезного и не произошло бы, если бы Олины родители не решили вмешаться в события. Ни Ан¬тон, ни тем более Сергей их в качестве зятя никак не устраивали. По их планам Оля должна была поступить в институт (ка¬кой — неважно), окончить его и там, сре¬ди ровни, подыскивать себе спутника жизни. На встречи с друзьями дочери бы¬ло наложено категорическое "вето". И Оля взбунтовалась, пожалуй, неожиданно даже для самой себя.
Если бы папа и мама Родионовы чуть-чуть подождали, все бы обошлось. Через два месяца Сергей должен был уйти слу¬жить в армии. Антон, провалившийся на экзаменах в МГИМО, устроился работать почтальоном и готовился обязательно поступить на следующий год. Ни тому, ни другому было не до серьезных романов. Но…разразился скандал "в благородном семействе", и Оля в чем была убежала к Сергею. Вернее, не столько к нему, сколь¬ко к его маме — Татьяне Георгиевне. Че¬рез месяц зарегистрировала брак с Серге¬ем, а еще через месяц провожала его в армию. В Западную группу войск на тер¬ритории братской ГДР. Оля осталась жить со свекровью и устроилась работать в ап¬теку. Помощником провизора. Родители выдерживали характер.
На следующий год Антон снова прова¬лился на вступительных экзаменах и осенью ушел в армию. Провожали его ро¬дители и Оля. Младшая сестра Антона, Ве¬ра, от нее не отходила ни на шаг. А когда вернулись домой, под большим секретом призналась: "Знаешь, Оля, я выйду замуж только за военного. Мальчишки такие кра¬сивые становятся, когда форму надевают. И работа у них мужская, настоящая, не то, что  преснятина здесь".
Тогда Оля промолчала. Второй год жда¬ла Сергея и уже сама не понимала: любимого мужа ждет или старого друга. Иногда перед свекровью было неловко: та, каза¬лось, все понимала, но молчала, не осуж¬дала, звала "доченькой", но все чаще вечерами обе женщины — молодая и пожилая — молча сидели перед телевизором, говорить было не о чем.
За месяц до возвращения Сергея из Германии пришло письмо. Шведов Сергей Петрович, рядовой, погиб при исполнении служебных обязанностей... "Мужская работа",— вспомнила Оля. Слез у нее не бы¬ло.
Как-то Татьяна Георгиевна встретила во дворе Олиного отца. "Как там наша вдови¬ца поживает?— поинтересовался тот.— Не надоела вам еще? Скажите ей, что если придет да попросит хорошенько, мы с ма¬терью ее обратно возьмем. Хватит по чужим домам шляться". Татьяна Георгиевна промолчала. И передавать невестке ниче¬го не стала, потому что знала ее уже луч¬ше, чем собственные родители: просить да еще "хорошенько" Оля не умела.
Тихо и печально стало в квартире. Ма¬рия Васильевна и Павел Архипович, люди по характеру веселые, как-то притихли. Они чувствовали, что вроде бы в чем-то виноваты перед соседкой: та и мужа по¬теряла, и сын погиб, даже внуков не ос¬талось, а они живут, двоих детей вырастили, все нормально. Поэтому, когда Павлу Архиповичу дали от завода садо¬вый участок, он воспринял это как спасе¬ние и начал проводить там все выходные и все свободное время. Почти всегда с ним уезжала и Мария Васильевна: Вероч¬ка была уже взрослая, да и на Олю мож¬но было положиться — приглядит в случае чего.
Вернулся из армии Антон — возму¬жавший, окрепший. Долго не мог пове¬рить в то, что соседа-друга нет и никог¬да не будет. А потом, к великой радо¬сти родителей, отправился устраиваться на завод. Строительство домика на са¬довом участке требовало немалых де¬нег. Кроме того, у Антона были и свои планы, но о них он до поры до времени помалкивал.
Как-то ночью Татьяна Георгиевна про¬снулась от всхлипываний. Прислушалась:
Оля на своей кровати плакала, изо всех сил стараясь не шуметь.
— Что случилось, доченька? Сережа приснился?— спросила Татьяна Георгиевна.
Оля в ответ заплакала чуть ли не в голос:
— Мама, мама, мне Антон предложил замуж за него. А я...
Она не договорила. Татьяна Георгиевна присела к ней на край постели и погладила по голове:
— А ты боишься, что я обижусь. Глупая ты еще, хоть и взрослая. Женщине одной быть трудно, ох трудно. А Виноградовы люди хорошие, добрые. Обо мне не думай, я свое отжила.
Оля заплакала еще сильнее...
Свадьбу сыграли скромную, боялись, что Татьяна Георгиевна все-таки обидится. Ро¬дители Оли не пришли и не позвонили, а на вопрос Павла Архиповича "в лоб" при встрече во дворе Николай Иванович отве¬тил: "У нас одна дочь — Анна. Так что не рассчитывайте на приданое и на жилпло¬щадь губы не распускайте. Не про вас". "Ну и... же ты, сват,— сказал Павел Архипович, будучи человеком простым.— Да задавись ты своим барахлом вместе с ба¬бою своею". Некультурно сплюнул собе¬седнику под ноги и ушел.
Через год у Оли и Антона родился сын — Сережа. И Татьяна Георгиевна словно помолодела. Любимое занятие ста¬ло — вывозить Сереженьку гулять в коля¬ске. "Внук?"— спрашивали у нее во дворе. "Внук!— отвечала она.— Сынок моей доченьки". И хотя все соседи знали истинное родство, никто не возражал и за спиной не злословил. А потом забылось, люди хоро¬шее быстро забывают, у всех свои дела.
Так и жили люди в этой "странной квар¬тире": дружно, спокойно, радуясь тому, что есть. А вот в "нормальной" квартире Олиных родителей покоя и радости как раз не хватало. Нина Аркадьевна все чаще болела и все хуже выглядела. Николай Иванович постоянно находился в раздра¬жении: на работе не ценят, дома черте что творится: жена хворая, дочь не умеет кар¬тошку почистить. Грязь, беспорядок, исте¬рики. И "зловредная" бабка-соседка "раз¬меняла" девятый десяток — и хоть бы что. "Ты помрешь когда-нибудь, ведьма?"— орал он иной раз. "Миленький, да что же я могу? Не время, значит,— кротко отве¬чала бабка и добавляла не без ехидства:— А ты пособи мне, милок, пособи. Враз вся квартира твоя будет, только не сразу, а когда отсидишь". В общем, было весело.
Сереже исполнилось пять лет, когда са¬довый домик бабушки и дедушки был достроен. Сестра Антона, Верочка, испол¬нила свою мечту и вышла замуж за воен¬ного — товарища Антона по службе в ар¬мии, сержанта-сверхсрочника — и уехала с ним на Дальний Восток. Антон по-прежнему работал на заводе. И жили в этой квартире так, что соседи буквально умирали от зависти: везет же людям! Все само в руки плывет, болезни стороной обходят, невестка с обеими свекровя¬ми — бывшей и нынешней — ладит. По¬том Ольга скажет: "Наверное, на нас кто-нибудь порчу навел. Мы ведь все так сча¬стливы были... Немного перестали зави¬довать, когда у меня мама умерла. А по¬том — опять".
Да, Нина Аркадьевна умерла, отказав¬шись от операции. Она не представляла себе, кто за ней будет ухаживать "в случае чего". Уже в ее последние дни прибежала Оля, узнав от бабульки-соседки, что дело плохо. Но было уже поздно. К тому же Нина Аркадьевна не пожелала простить "отступницу"- дочь. "Иди к своим пролета¬риям,— услышала Оля.— Ты, небось, по-человечески-то и разговаривать разучи¬лась, в народ ушла". Анна в это время от¬дыхала на море и приехала уже недели че¬рез две после похорон.
Через полгода Оля родила дочку и на¬звала ее Ниной с полного одобрения обе¬их своих свекровей. "Ты простишь — и Бог тебя помилует»,— сказала Мария Ва¬сильевна, вообще-то не слишком религиоз¬ная. Татьяна Григорьевна кивнула, согла¬шаясь: "Всякое бывает, а мать — она мать и есть. Правильно, доченька".
Ниночка уже начала ходить, когда Антон купил машину. И на майские праздники всей семьей отправились на садовый уча¬сток: копать, сажать, убирать. Через неде¬лю   Виноградовы-старшие   собирались уехать туда на все лето с внуками. Но — не уехали. На обратном пути в Москву но¬венькие "Жигули" Антона на полном ходу протаранила "Волга" со встречной полосы. Антон и Павел Архипович погибли на месте. Мария Васильевна умерла от потери крови по дороге в больницу. Оля же с Сережей "отделались" только ушибами, со¬трясениями и вывихами. А Ниночку на ру¬ках у Ольги убил отброшенный назад дед — сам уже мертвый... "Кто-то, навер¬ное, на нас порчу навел..."
Дом почти забыл эту историю. Многие жильцы сменились: кто-то переехал, кто-то умер. Большинство квартир уже не коммунальные, а отдельные — район стал центральным, престижным, а дом кирпичный, строенный на совесть. Ольга Николаевна, Оля, по-прежнему работает в аптеке, а для приработка вяжет краси¬вые ажурные шали. Ее сестра Аня вышла замуж и уехала за границу. Сережа за¬канчивает школу и хочет быть "все равно кем, лишь бы деньги были". Его мать и бабушка, Татьяна Георгиевна, только вздыхают, но не вмешиваются: у моло¬дых своя правда.
Николай Иванович жив, на пенсии и про¬стить не может всем на свете, что привыч¬ная для него жизнь полетела в тартарары. Последнее время он полюбил ходить на митинги. Бабулька-соседка все-таки по¬мерла, немного не дожив до столетнего юбилея, а в ее комнату вселилась девица, которая там только ночует, да и то — днем. Если же случайно сталкивается на кухне с соседом, то фыркает: "Еще не око¬чурился?" и предлагает купить у него одну комнату, пока деньги дают. После таких бесед Николай Иванович принимает вали¬дол и долго сидит у окна, глядя на родной когда-то райсовет, ныне переименованный в префектуру.
Ольга Николаевна приходит к нему два-три раза в неделю приготовить, убрать, по¬стирать. Внука же Николай Иванович до сих пор видит только случайно, во дворе...
Обычная жизнь обычного московского дома продолжается.