Об Анатолии Кобенкове

Он однажды лежал на зелёной траве
(об Анатолии Кобенкове)

Перед тем, как читать это эссе, советую ознакомиться со стихами А. Кобенкова

https://stihi.ru/avtor/cesar2

Поэта Анатолия Кобенкова я узнал примерно четверть века тому назад. В Иркутске в то время была мощная писательская организация, насчитывающая около полусотни человек. И дело даже не в количестве, совсем не в количестве. Писателей Приангарья знала вся страна, которая тоже была тогда куда больше, чем теперь. И вообще, в то время публика гораздо больше интересовалась художественной литературой и теми, кто её создавал. Встречи с литераторами неизменно собирали большую аудиторию. Книги и литературные журналы издавались и раскупались тиражами, в которые сейчас даже не верится…
Не составляли исключение и поэтические сборники, выходившие регулярно. Действующих поэтов был не один десяток. Прямо надо сказать, что стране больше была известна иркутская проза, книги Валентина Распутина, Геннадия Машкина, Дмитрия Сергеева, Геннадия Михасенко и других. Все знали драматурга Александра Вампилова, трагически погибшего в начале 70-х. А вот всесоюзно известных поэтов у нас не было. Если не считать Евгения Евтушенко. Но это москвич, хотя и «сибирской породы». Можно вспомнить Юрия Левитанского, но он к тому времени тоже давно уже не жил в Иркутске, как и Анатолий Преловский.
Но иркутянам, любивших поэзию были интересны земляки-стихотворцы, и я был в числе тех, кто не пропускал ни одной тоненькой книжки стихов, выходящей в Восточно-Сибирском книжном издательстве. Многие из них производили на меня сильное впечатление, порой было обидно, что поэты эти известны только у нас…
Вот так мне и попалась неказистая книжечка под названием «Я однажды лежал на зелёной траве». Об авторе её, Анатолии Кобенкове я слышал, кажется, видел его раз, или два на встречах с писателями, которые старался не пропускать. Но только и всего. Наше знакомство состоялось только с этой книжки, хотя она была у молодого тогда ещё поэта далеко не первой.
И она произвела на меня очень сильное впечатление, сильно отличаясь от большинства других. Чем? Давайте вспомним, какое время было тридцать лет назад. Книжка вышла в 1981 году, но несколько лет добавим на то, когда она писалась и издавалась. Тогда говорили «развитой социализм», позже это время назвали «застой». У большинства авторов, так, или иначе, общественно-политическая жизнь страны отражалась и в творчестве. Вспомним Евтушенко, его «Братскую ГЭС», стихи о БАМе, поэму «Мама и нейтронная бомба», просто стихи на злобу дня. И у большинства других примерно также. Одни это делали, по долгу советского писателя, не сильно веря в идеалы. Другие, напротив были искренни. Пожалуй, таких было большинство. Да и как могло быть иначе. Большинство тогдашних писателей, родились до Отечественной войны, воевали, или пережили её детьми. Хороший пример – поэт Сергей Иоффе.
Правда, уже тогда резко различалась граница между поколениями. Молодёжь, родившаяся после Победы, не хлебнувшая лиха, заставшая хрущёвскую оттепель детьми, разительно отличалась от старших… Этой молодёжи. помнится, сильно доставалось от взрослых за длинные волосы, узкие, а потом расклешённые брюки, за короткие юбки… А они были этому  очень рады, что их ругают, что они «не такие». Сейчас этим людям уже по шестьдесят и больше, но большинство так и не повзрослело…
А Кобенков как раз из этого поколения. Поколения, «стиляг», как тогда говорили. Поколения, больше слушавшую западную музыку, чем свою родную. Поколения, гораздо лучше старших относившегося к загранице, и намного критичней к советской действительности. И творчество представителей этого поколения неизбежно должно было отличаться от творчества своих отцов и старших братьев.
  Так вот, в стихах Кобенкова напрочь отсутствовал советский ландшафт. БАМ и другие комсомольские стройки, строительство коммунизма, борьба СССР за мир и прочее. Не было, правда, там и диссидентских мотивов, антисоветчины. Вообще не было никакой политики. Не было вселенских, глобальных мотивов.
А что было? Некий особый мир, почти нереальный провинциальный городок, населённый чудаками, я бы даже сказал чудиками. Но от стихов этих было трудно оторваться. Идущий по улице грустный человек, лирически настроенный управдом, дворники, пенсионер-натуралист, инопланетный звездочёт, писательская жена Анна Ивановна Голубцова, причиной смерти которой стал роман, написанный мужем… А также очеловеченные животные: собаки, кошки, скворцы, сверчки, кузнечики. Вот его герои.
Да и городок сам по себе тоже был как бы живым. Живые дома, улицы, деревья, скворечники, лужи, падающие с них листья. Живой снег, живой дождь, живая гроза… Все они становились очень близкими читателю, как и лирический герой, лежащий на зелёной траве.
Да, он лежал на зелёной траве, бился над вопросом «на что похожи зимние деревья?», и занятие это представлялось чрезвычайно важным, в то время, как другие были строителями и солдатами, служили в молодёжной газете, боролись с недостатками. А своё отношение к реальной жизни Кобенков в первый и последний раз высказал в стихотворении, которое начинается со слов:

Как это ни печально,
                но писать
меня учили вовсе не поэты,
а скромные читатели газеты,
тираж которой стыдно называть.

Он никогда не работал по принципу «утром в газете, вечером в куплете». Собственно, вышесказанное относится только к лирическому герою, а не к автору. Автор учился в институте, служил в армии, работал на заводе и в комсомольской газете. А его лирическому герою это было неинтересно и неважно.
Даже в армейских стихах, герой больше предаётся философским размышлениям да иронизирует, чем говорит о службе. К слову сказать, была в тогдашней литературе некоторая степень свободы, если издавались такие книги.
Хочется сказать ещё вот о чём. При полном отсутствии в поэзии Кобенкова всемирных мотивов, можно в ней найти поиск «сермяжной правды». К слову сказать, Валентин Распутин в те времена был не меньшим властителем дум, чем Евгений Евтушенко, или Андрей Вознесенский…
Потом были другие книги. В них узнавались герои, узнавался пейзаж, узнавался автор...
Много позже мне довелось и лично познакомиться с Анатолием Ивановичем, когда он уже возглавлял иркутское отделение Союза российских писателей и руководил молодёжным литературным объединением. Невозможно забыть обсуждения молодых, и не очень молодых, авторов, горячие споры, когда спорщики не всегда удерживались в парламентских рамках. Сколько копий было сломано! Ведь очень редко представленные сочинения получали одобрение даже части собравшихся.
Но все знали, что в конце возьмёт слово Анатолий Иванович и, попыхивая неизменной сигаретой, или трубкой, скажет своё слово. Почти всегда найдёт, что сказать в утешение, если обсуждение было разгромным, и, наоборот, если автора много хвалили, немного отрезвить его. Разумеется, это не преподносилось как истина в последней инстанции, далеко ни все соглашались с ним. Каждый раз он рассказывал много интересного, а ему было, чем поделиться. Его знание литературы не могло не производить впечатления. Не так много у нас в городе выпускников знаменитого Литературного института…
Но всё-таки, для меня Анатолий Кобенков это в первую очередь поэт, от стихов которого у меня в молодости пробежали мурашки по спине.
Прошло более четверти века. Изменилась почти до неузнаваемости наша страна и не только она. Выросли новые поколения. Повержены почти все старые кумиры. Время – суровый судья, хотя и не всегда справедливый. Как смотрится иркутская поэзия тех далёких лет? Что тут сказать, многое, большинство так и осталось в том времени, и сейчас представляет интерес лишь как памятник ему. Но кобенковские чудики живы. Как тогда, так и сейчас это чудики. Кок тогда, так и сейчас, реальная жизнь не имеет к ним никакого отношения, как и они к ней. Но ведь общеизвестно, что «нормальные» люди почти неинтересны поэзии.
К великому сожалению, слишком рано ушёл Анатолий Кобенков. Сбылись его строки:
Когда инопланетный звездочёт
Одной звезды однажды недочтётся…

Но утешимся тем, что стихи его остались с нами. Остался провинциальный городок, его странные жители, люди и их «братья меньшие». Осталась зелёная трава и весенние лужи. Хочется надеяться, что трава эта не останется без своих поэтов, а те, в свою очередь, без читателей.