Песнь велоцираптора. Глава 2

      Глава 2. Прогулки под звездами.         
         Я всегда любил эти прогулки. Люблю и сейчас, хотя отец мой уже умер.  От дома до гаража  было километра два, и я непременно сопровождал отца, когда он оставлял в гараже машину.  Мы брели по сонной вечерней улочке, и вели неспешный разговор. О чем? Да обо всем, что может волновать маленького человека. О войне и мире, об играх и игрушках, о дворе и школе, об истории и географии, о кошках и собаках, о высоких тайнах космоса и черных глубинах океана. Я задавал вопросы, которые так часто остаются безответными и у взрослых людей, он осторожно отвечал. Отец никогда не говорил, мол, подрастешь - поймешь. Он всегда находил слова, подбирал сравнения. Иногда ему бывало трудно. Иногда он удивлял меня до онемения.  Так было, когда он предложил мне представить себе бесконечность вселенной. Я представил. Мой взгляд словно бы скользнул за пределы млечного пути и остановился. Я отбросил препятствие и устремился мыслью дальше, и снова уперся в пределы и снова отбросил их. У меня возникло ощущение собственной своей беспредельности, огромной свободы, которая оказалась настолько неудержимой для меня, что я сбросил ее с себя, как тяжелый давящий шар. Я задыхался – я не дышал минуту или полторы. Вид у меня был красноречивый. Отец рассмеялся. У него много еще было таких игр.  Он тоже любил наши прогулки. А еще мы с ним пели разные хорошие песни. А иногда мне удавалось удивить его, пожилого бывалого мужика с двумя образованиями, сделавшего карьеру из низов, построившего дом, посадившего дерево, и вырастившего двоих сыновей. Главным образом, он поражался моим любимым динозаврам. Отец внимательно выслушивал разные факты об этих удивительных существах, которые я иногда от живости детского ума объединял в занимательные истории и даже стихи. В одну из таких прогулок отец показал мне созвездия и полярную звезду… Я помню карту звездного неба не из уроков астрономии, а из наших прогулок под звездным небом. Отец сказал мне , что многие люди так увязают в своей жизни, что забывают смотреть на небо. А смотреть на небо очень важно и полезно для человека.  Не то , чтобы все время таращиться на него, - тут отец засмеялся, - так , поглядывать время от времени,  хоть на дневное , синее, хоть на ночное , звездное небо…  Так что, поглядывай, сынок…, - он взъерошил мне волосы. – Даже просто чтобы не увязнуть… Сколько лет уже прошло , после его смерти, но до сих пор, когда я смотрю на звездное небо (а я смотрю на него довольно часто), я всегда вспоминаю отца. Вот и сейчас, когда я откопал эту тварюгу, о которой так давно мечтал, что бы мне не грезилось, - чего бы я ни боялся, - мировая слава или мировой позор, нобелевка или суд Линча в седых стенах академии, но когда выглянули звезды, и я остался с ними один на один, я вспомнил отца… У моих ног , укрытые брезентом лежали окаменевшие кости существа невообразимой давности, шестьдесят пять миллионов лет по меньшей мере отделяли друг от друга наши жизни.  Вспомнив отца, я вспомнил игру, которой он учил меня:  вообразить бесконечность вселенной, вообразить самые малые части материи, и все меньше  и меньше и до бесконечности. Представить себя на шаре: ты стоишь маленький на планете, на огромном шаре, а вокруг гремят и лязгают механизмы, несутся куда-то поезда и самолеты, люди всюду… а ты стоишь, совсем один и маленький как пылинка, чувствуя под ногами целую огромную круглую планету… А еще было здорово играть в космонавтов. Почувствовать себя в космосе, ведь земля это исполинский космический корабль, и стоя здесь под звездами , на дороге к дому, мы в то же время бешено несемся с нею вместе , вместе с галактикой, куда-то в невероятные дали, сквозь холодный, смертоносный вакуум, сквозь солнечный ветер, сквозь мириады мельчайших частиц, принесшихся к нам от неведомых звезд, которых мы и не видим быть может и никогда не увидим…  Я сел рядом с моим ненаглядным чеширраптором (мы назвали его Петруша, имя Петр несколько созвучно слову «раптор») и мне захотелось поиграть в другую игру – вообразить себя в том ужасающе далеком прошлом. Странно что такая мысль не приходила мне в голову раньше на протяжении десяти лет моей научной работы. Впрочем, не каждые десять лет случаються такие находки.  Отбросив честолюбивые мысли, я мысленно перенесся в юрский период. Это просто. Своего рода медитация. Против ожидания, мне там не понравилось  даже мысленно. Сто двадцать миллионов лет давили на меня, как добрые полсотни метров воды при погружении, выталкивая меня из толщи времени.  По нервам сразу же резанула тревога, интуиция сразу же среагировала: включила сирену с мигалкой и красный свет, выставила дорожный знак-кирпич   и завопила, - уходи отсюда, тут опасно, тебе здесь не место!!! Все же, сквозь все эти предупреждения я ощутил ночную прохладу, тишину ночного покоя того далекого времени. Внезапно совсем рядом со мной в темноте послышалось тихое, но полное угрозы рычание крупного зверя. От неожиданности я  вздрогнул, и меня выбросило из мезозоя. Я словно проснулся, сидя рядом с древними костями моего раптора. Результат игры озадачил меня , но не слишком огорчил. Я подумал, что может быть слышал рычание Петруши,  жившего и охотившегося здесь и тогда. С осторожной ласковостью я потрепал краешек брезента,
     - Ну ладно, ладно, не хочешь, чтобы я вторгался на твою территорию? Не буду, не буду…
      Я встал, закурил и стал прогуливаться вокруг раскопа, думая невеселую думу. Отчего невеселую? Ведь казалось бы впереди только успех, карьера совершена, имя попало в историю, и всю оставшуюся жизнь можно будет кормиться с Петруши.  Ну во-первых , в этом смысле все не так уж хорошо. А во вторых, все возможно, очень даже и плохо. Так говорила мне интуиция. Мне часто говорили, что для ученого я черезчур доверяю интуиции.   Ерунда, без интуиции нет науки. Без интуиции я никогда не нашел бы Петрушу. Раскоп под Чешей – совершенно против логики. Название мне понравилось, видите ли, я даже постеснялся об этом сказать моим ребятам. Пришлось хитро улыбаться и подмигивать.  Помогло. Ребята плюнули и взялись за работу. А меня просто растопырило на этом месте, внутри что-то екнуло: ищи. Да где же тут искать? А походил, посмотрел и увидел: вот здесь! Так вот, видите ли, дело в том, что мы нашли не только Петрушу. Рядом с ним, с нашим драгоценным ящером, лежал… я сначала принял это за окаменевший обломок кости, но это не было обломком… Вещь, скорее всего,  и вправду была выполнена из кости…  Нет, я не рискну утверждать, что это орудие…  Орудий, в принципе, не может быть в этом горизонте, чушь, бред, хрень… Я остолбенел. Не отдавая отчета в своих действиях, я тихонько, воровски, прибрал штуковину с глаз долой. Мне жутко не хотелось , чтобы кто-нибудь ее видел. На меня упала тень: Незаметно подошел Пашка.
     - Че ты, Дань, че тут?
     - Да ничего, Паш, запарился. Покурим?
    - Покурим! Мы сегодня хорошо поработали, можно и шабашить,так?
     Но, покурив, мы не покладали рук,  пока не полностью не вычистили нашего зверя и не зафиксировали.  А циркуль… Да , черт возьми, очень похоже было на циркуль… Я законсервировал его  и положил в нательную сумочку к документам. Не лучшее место, да, но пока пусть побудет  со мной. 
      За эти три дня, что мы пробыли в Чеше, у нас нашелся друг. Чешинский мальчишка-очкарик, семиклассник, пожалуй, пришел и встал у раскопа, сосредоточенно глядя на Петрушу, вернее на фрагменты Петруши, которые мы едва-едва начали отчищать от породы.
      - Привет, - сказал я ему вполне добродушно.
     Он рассеянно мазнул по мне взглядом и снова уставился в Петрушины останки.
      - Это что у вас? – спросил он строго, поправляя очки, характерным жестом, - указательным пальцем под дужку на переносице. – и указал на кости.
     Я поклонился, словно представляя знакомого,
         - Ютараптор, сэр!  (название чеширраптор пришло мне в голову чуть позже, да и то , оно , пожалуй, было несерьезным, мне запросто могли не позволить так его назвать)
         Юное дарование цинично сплюнуло под ноги и подняло на нас глаза полные  презрительной жалости к нам ,слепцам и недоумкам, -
       - Чушь! Это! Не! Юта! Раптор! – произнес он по слогам.
      Паша воткнул в кучку породы деревянную лопатку и полез за сигаретой, приготовясь наблюдать интересный цирк с корридой. Юрик, второй мой адъютант, иронично усмехнулся и присел на  ящик с инструментами.
       - Ну и что же это, по-Вашему? – уже несколько раздраженно спросил я, чувствуя себя задетым, и тут же взяв себя в руки, уже вежливо поинтересовался:
       - Кстати, как Вас зовут, юноша?
       - Не знаю! – сказал он,  и начал задумчиво теребить нижнюю губу, приглядываясь к Петруше,
      - Нет, правда - сказал он, - вот посмотрите, скелет почти такой же, но есть различия…
      Стало ясно что его не знаю относится не к имени. Мальчик присел на корточки и указал на череп,
     - Вот, глядите, затылочная часть у него какая круглая!   А у ютараптора  затылок вот такой , скошенный как фургон жигуля! У этого  башка в полтора раза больше!
     Мальчик замолк и снова вперился в раскоп, я, ей-Богу, испугался, что под его взглядом  кости вспыхнут, ТАКИМ КОНЦЕНТРИРОВАННЫМ И  пристрастным был его взгляд.
     И плечевой пояс у него шире… А длина меньше… А лапа!.. – мальчишка лег на живот и практически свесился в яму.  – Смотрите, какая лапа!
      Я, в замешательстве, (неужели пацаненок усек что-то такое важное, что я, десять лет бредивший раптором, с детства помешанный на этой теме, про… ал? ) тоже уставился на лапу.
      - Ох ты, ни хр…на себе… - я опешил. Вгляделся. – Да нет, погоди… Ну и что?
     - Как это «ну и что», дяинька взрослый ученый? – съязвил мальчик.
     - Да вот так это! Смотри , пацан! – теперь я лег на землю и свесился головой в яму к Петруше. Про череп и плечи это ты правильно… Но это вполне может быть разброс параметров, допустимый для разных особей…   А лапа… Кто тебе сказал, что это не увечье?  Конечно, к лапе надо присмотреться, но , ты, мальчик, полегче насчет ученых… Да как тебя зовут-то?..