Разлом. Глава 3

Утром я опять обнаружил, что оставленная мной еда исчезла. Домовой мой отличался прожорливостью и всеядностью. Ну и ладно. В моей ситуации с любой нечистью нужно находить общий язык, иначе…Кто его знает, на что способны эти домовые.
Я уже не удивлялся ничему. В конце концов, исчезающая еда – не такая уж и странность по сравнению с тем, что было здесь прошедшей ночью.
С восходом солнца тайга ожила. Заголосили птицы, где-то неподалеку дробно застучал дятел – начался обычный таежный день. В оконное стекло монотонно долбилась жирная муха. А за окном – легкая дымка, остаток предутреннего тумана. И все так спокойно и хорошо, что даже думать не хочется о том, что в этой размеренной благодати скрывается что-то неведомое и пугающее.
Я вышел во двор, размял мышцы, сделал десяток нехитрых упражнений, из тех, что завещал дзэнским монахам Бодхидхарма. Несколько раз метнул нож в доски забора. Все-таки не стоит расслабляться и терять форму. Какой бы приветливой ни казалась мне эта земля при свете дня, не нужно забывать, что я здесь – чужой. И вполне возможно, мне еще придется посражаться за свою жизнь не только с дикой природой, но и с местной нечистью.
Позавтракав тушенкой, разогретой на горячих еще углях в печке, я отправился обходить свои владения. В пяти километрах от Варяжского, если верить карте, вверх по течению реки, должен быть большой поселок Полбино. И я, прикинув свои возможности, решил, что смогу дойти до него и к ночи вернуться домой…домой. Смешно, но заброшенная изба в Варяжском и впрямь стала для меня домом. Не однокомнатная квартира в Москве, где я жил последние четыре года, а вот эта неказистая, но крепкая изба на окраине географии, где нет ни света, ни водопровода, да и сортира нормального нет. Кстати, о сортирах…Надо бы выкопать хотя бы выгребную яму, не то скоро загажу весь двор. И баньку бы не мешало сообразить…
Ну, это все в будущем. А сейчас я, увешанный снаряжением – двумя ножами, топором, фляжкой, пустым рюкзаком на случай, если найду что-нибудь ценное  - шагал на восток, в тайгу.
С восторгом, понятным каждому закоренелому горожанину, я озирался по сторонам, замечая проявления экзотической для меня лесной жизни. Вот ловко скачет по разлапистой ели шустрая белка, вот со ствола поваленного дерева блестит на меня бусинками любопытных глазенок какой-то зверек, которого я мысленно обозвал горностаем. Вот на влажной земле четкий след раздвоенного копыта – наверное, недавно здесь прошел средних размеров лось.
Из зарослей брусничника вспорхнул глухариный выводок. Глухари глухие только на току, а сейчас это птица чуткая, осторожная. Словно оправдывается за свою сезонную глухоту.
Вот на стволе ели содрана медвежьими когтями кора. И впору бы испугаться, но мне почему-то не страшно. Даже как-то интересно: никогда не видел живого медведя своими глазами – только по телевизору. Разум подсказывает, что и не стоит его видеть, но любопытство сильнее разума.
Пожалуй, я здесь не пропаду. Тайга сама предлагает мне свои разносолы – только сумей взять. И я сумею. Неважно, как, неважно, с какой попытки – но сумею. Вон, хотя бы грибы – под ногами их легионы, хоть косой коси. В реке наверняка полно рыбы. Не лосося, конечно, но вполне съедобной. Пожалуй, только ленивый не сможет себя здесь прокормить. А лень для меня сейчас – непозволительная роскошь.
Я уже позабыл о ночных страхах и о суровом нраве Разлома, когда Разлом снова напомнил о себе. Километрах в трех от Варяжского я наткнулся на голую поляну, усеянную костями животных. И стоило мне ступить на нее, выйдя из-под покрова деревьев, как на меня навалилось уже знакомое ощущение взгляда сверху. В ушах зазвенело, голова закружилась, и, не пройдя по поляне и десяти шагов, я поспешно вернулся в тайгу. Мне показалось, что пройди я еще немного, и меня постигнет та же участь, что и павших здесь животных. Странная поляна словно выталкивала меня, как одноименный полюс магнита.
Я обошел поляну по опушке, и хотел уже продолжить свой путь, как вдруг меня словно в спину толкнуло. Я обернулся.
Прямо посреди поляны стоял человек. Стоял и смотрел на меня. Вернее, смотрела – фигура была явно женская. Длинные черные волосы, спадающие на плечи и наполовину закрывшие лицо, длинное темное платье – и снежно-белая кожа, навевающая неприятные ассоциации с мертвецами.
- Эй! – окликнул я незнакомку, и, не раздумывая, бегом вернулся к поляне. Но у самой опушки я споткнулся о корень дерева и со всего маху ляпнулся лицом в траву. А когда встал, незнакомки уже не было. Словно в воздухе растворилась.
- Тьфу, нечисть, - сплюнул я в сердцах. И тут же по лесу пронесся шелестящий шепот. Слов не было – только ледяной звук шепота. Этакий замогильный голос.
Мне стало не по себе. Я вновь ощутил себя маленьким, слабым и беззащитным – один, совсем один, в самом сердце гигантского организма по имени Разлом. И хотя с неба по-прежнему светило солнце, по-прежнему весело стучал по дереву дятел, беззаботно распевали птицы, я чувствовал себя, мягко говоря, неуютно.
Первой моей мыслью было вернуться в Варяжский и сидеть там. Хоть до Судного Дня. Но я уже дал себе зарок, что как бы ни старался Разлом меня напугать, я не поддамся своему страху и не позволю взять ему верх надо мной. И потому, собрав в кулак всю свою волю, я отправился дальше. Но теперь я постоянно оглядывался: мне все казалось, что та женщина из штата местной нечисти стоит за моей спиной и сверлит своим пронзительным страшным взглядом.
До Полбина я добрался около полудня. На карте Полбино было изображено большим населенным пунктом, и я полагал обнаружить здесь этакую столицу Разлома. На самом же деле это был поселок лишь немногим больше Варяжского. Восемнадцать дворов, заросшая грунтовка, уходящая на юго-запад – если верить карте, в десяти-одиннадцати километрах отсюда примыкающая к просеке, уходящей к Варяжскому. Небольшое поле, расчищенное от деревьев – когда-то здесь, видимо, растили хлеб, а сейчас все поросло буйным разнотравьем. И кладбище…
Небольшое, но густо усеянное покосившимися крестами кладбище.
Казалось бы, что тут такого? Ведь здесь жили люди. Здесь они и умирали. А значит, кладбище здесь непременно должно было быть. Но рядом с покойниками мне вдруг стало очень неуютно. Вполне возможно, в привычку местных мертвецов входит вставать по ночам из гробов – от Разлома и этого можно ожидать.
Я прошел по молчаливому поселку – мне сам поселок сейчас напоминал мертвеца. Остановился у дома с изъеденной металлической табличкой у двери, на которой едва читалась надпись «Фельдшерский пункт».
Дом был несколько больше остальных – и немудрено. Внутри – пыльно, запущено. Беспорядок и разгром.
В комнате с табличкой «Изолятор» над дверью – перевернутые кровати и остатки изъеденных мышами матрацев. В большом помещении с операционным столом посередине – разбросанные по полу пузырьки с лекарствами и желтые шарики витаминных препаратов.
И только в той части дома, где, видимо, постоянно жил местный фельдшер, относительный порядок. Книжные полки, до отказа забитые запыленными книгами, письменный стол, стеклянный шкаф с бумагами, аккуратно застеленная кровать. Если бы не пыль, можно было бы подумать, что хозяин комнаты ушел отсюда совсем недавно.
На стене – отрывной календарь с едва надорванным листком, на котором под набившим оскомину лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» краснела дата: воскресенье, двадцать восьмое августа тысяча девятьсот шестьдесят девятого.
Вот, значит, как. Значит, люди ушли отсюда в шестьдесят девятом. Тридцать шесть лет прошло. Хотя, кто его знает. Может, просто фельдшер уехал, и никому не стало дела до этого календаря.
Я осторожно смахнул пыль с книг на полках. Взял одну, наугад, и, открыв ее, понял, насколько я соскучился по печатному слову. Вроде бы всего несколько дней прошло с тех пор, как я почитывал, лежа на полке плацкартного вагона, какой-то затрапезный романчик, а уже успел соскучиться по такой простой вещи, как книга.
Вы не поверите, но в руках моих оказался «Робинзон Крузо». Ирония судьбы, не иначе! Ведь не выбирал же я эту книгу, взял, не глядя. И эта случайность показалась мне добрым знаком. Я ведь и сам в какой-то мере робинзон.
Отложив «Робинзона» в сторону, я пробежал взглядом по книжным корешкам. Вполне обычная для советского фельдшера библиотека: серия «Библиотека атеиста», учебники по научному коммунизму, трехтомник Достоевского, «Война и мир», Жюль Верн, Джек Лондон, Эрнест Хемингуэй. Все вполне предсказуемо, в духе времени.
На другой полке подборка оказалась полюбопытнее. Здесь я обнаружил «Атлас лекарственных растений», справочник по военно-полевой медицине, двухтомный справочник по фармакологии и массу других полезных для меня книг, самой полезной из которых оказался справочник охотника-промысловика.
Решив для себя, что я еще вернусь сюда и перенесу библиотеку в Варяжский, я сунул в рюкзак справочник охотника и «Атлас лекарственных растений». Рюкзак заметно потяжелел: обе книги были увесистыми, страниц по восемьсот.
В ящике письменного стола я нашел коробочку со скальпелями, зажимами и еще какими-то медицинскими инструментами, названия которых я не знал. На всякий случай я взял и ее. В конце концов, из скальпелей получатся отличные наконечники для стрел. Я уже хотел закрыть ящик стола, как вдруг заметил среди вороха бумаг толстую тетрадь в потертой красной обложке.
Это оказался дневник фельдшера. Как и всякий интеллигент, вынужденный жить в глуши, фельдшер не мог не вести записей, дабы создать в своей жизни иллюзию упорядоченности. И, как всякий интеллигент, он не мог не заметить всех странностей этих мест. Значит, в этой тетрадке, возможно, есть хоть какой-то ключик к разгадке тайн Разлома.
Дневник я бережно уложил в целлофановый пакет и сунул в широкий боковой карман рюкзака. Увлекательное чтение решил отложить на потом. Дома, в Варяжском почитаю, за кружечкой чая.
В других домах я обнаружил много вещей, которые могли бы мне пригодиться, но пока имелись у меня в избытке: инструмент, топоры, лопаты, вилы, гвозди, шурупы, посуда. В доме на окраине поселка, в окованном железом сундуке, среди вороха ветхой одежды, пересыпанной нафталином, я нашел четыре небольших картонных коробки, в которых, проложенные вощеной бумагой, лежали снаряженные охотничьи патроны двенадцатого калибра. По двадцать патронов в каждой коробке. Ружья у меня не было, но патроны могли мне очень пригодиться. Примерно двести грамм пороха, как-никак. Можно смастерить самопал, такой, как в фильме «Брат-2». На охоту с самопалом ходить бесполезно, но для самообороны в самый раз. Пальнуть какому-нибудь местному йети даже банальным камнем метров с трех промеж глаз – ему мало не покажется. Можно наделать небольшие гранаты. Да мало ли что можно сделать из двухсот граммов пороха?
Я положил патроны в рюкзак, к справочникам. Туда же сунул отличный австрийский штык в самодельных ножнах, лежавший на самом дне сундука. Штык – находка завидная. Мои ножи по сравнению с ним – зубочистки.
Теперь я считал себя вооруженным до зубов. Завтра у меня будут лук и стрелы. Один из моих ножей можно разобрать и использовать как наконечник для копья. Пожалуй, человек эпохи неолита истек бы слюной от зависти, увидев мой арсенал…
В доме, где, по всей видимости, располагался сельсовет, обнаружилась старинная, еще на лампах, танковая рация. К сожалению, она была разбита, и, при моем уровне знаний радиоэлектроники,  восстановлению не подлежала. А как бы мне могла пригодиться связь с внешним миром!
В Полбино я пробыл часа два – дольше задерживаться побоялся: могу ведь и не успеть вернуться в Варяжский засветло. Бродить по тайге в потемках мне как-то не хотелось.
Не знаю, почему, но, оставляя Полбино, я навестил кладбище. Какое-то нездоровое любопытство так и тянуло меня к нестройной куче торчащих из травы крестов.
Я прошел по кладбищу совсем немного, когда почувствовал странную слабость. И тут же словно какая-то невидимая рука потянула меня к земле. И я бы упал, если бы не ухватился обеими руками за потемневший от времени крест.
Я сразу же вообразил себе невесть что. Мне казалось, что это мертвецы тянут меня к себе, в землю, под кресты. И мне стало страшно. Слабея и шатаясь при каждом шаге, словно в дупель пьяный алкаш, я вышел с кладбища и рухнул на траву, тяжело дыша.
Ох, уж мне этот Разлом! Аномальная, блин, зона…От этих паранормальных заморочек я уже начал уставать. Что здесь? Гипотетическое некротическое поле, теория которого так манит всяких там уфологов-хренологов? Или залежи радиоактивных руд?
Да что толку строить догадки? Я еще слишком мало знаю об этих местах, чтобы пытаться понять их. Но я пойму, обязательно пойму.
Обратная дорога заняла у меня несколько больше времени, чем я предполагал. После визита на кладбище я чувствовал себя выжатым лимоном и едва волочил ноги. И когда, наконец, я добрался до дома, рухнул на лавку и заснул мертвецким сном. Да так и проспал до самого утра, и впервые за все время моего пребывания на Разломе, никто ночью меня не беспокоил.
Проснулся я рано утром с дикой головной болью. Мое состояние здорово смахивало на тяжелое похмелье, хотя к фляжке со спиртом я еще ни разу не приложился. Позавтракал чаем и сухарями, и когда мне немного полегчало, решил похалтурить, заняться ничеогнеделаньем хотя бы пару часов. Слишком уж вымотал меня этот Разлом за два дня. Да и дневник полбинского фельдшера так и напрашивался на долгое обстоятельное чтение…