На дне рождения страны, вернувшейся с войны. Абхаз

Это единственное из моих здесь выставленных произведений, которое нигде не опубликовано. Но, поскольку уже и не будет (редактор чё-то очкует про абхазов печатать) то вот я  вывесила - не пропадать же.
ИТАК:


Издали довольно трудно представить себе, что черноморское побережье Кавказа, то самое, где из года в год отдыхал весь Советский Союз – теперь другая страна, суверенная Абхазия, она же – Апсны. Но, приехав, достаточно скоро убеждаешься: действительно – страна. Правда, суверенитет ее признали пока только три государства, но это не главное: ведь сама Абхазия полностью уверена в своей самостоятельности.
Здесь удивляет все, здесь как бы несколько реальностей наложены друг на друга. Первая реальность – советская: еще видно сквозь послевоенную разруху роскошество былых Сухуми, Гагр, Пицунды; и удивляешься, какими шикарными (по тем-то временам!) были и этот суперсовременный морвокзал, и этот въезд в железнодорожный туннель – с каскадными лестницами и лепными медальонами; и этот парк, где в лебединых прудах отражались белоснежные статуи, и эта разноцветная скульптурная автобусная остановка – говорят, дипломная работа Зураба Церетели… Здесь многое напоминает о прежнем, даже деньги здесь всегда оставались российские, и проезд на автобусе по Сухуми и сейчас – всего три рубля…
Вторая реальность – военная. Дома с выбитыми стеклами, мертвая громада Дома правительства, брошенные, разрушающиеся базы отдыха, посеченные пулями памятники и деревья. Сегодня в Сухуми ходит, да и то не каждый день, поезд (а точнее, четыре прицепных вагона) из Москвы, единственный аэропорт республики закрыт, а остов морвокзала служит причалом для разгрузки рыболовецких суденышек да приютом для пары мелких кафешек.
Третья реальность – это проступающая там и здесь древняя древность Колхиды, восходящая к аргонавтам и Александру Македонскому, чьи корабли зимовали когда-то у современной Пицунды (по гречески – Питиунт, Сосновая). Родовые абхазские святилища, подле которых раз в год собираются и стар и мал; первохристианские церкви, ведущие свою историю от самого (погибшего здесь) Симона Канонита - одного из двенадцати учеников Христа; руины могучих крепостей, за обладание которыми некогда спорили Византия и Персия; наконец, сам уклад жизни, четко привязанный к временам года, с традиционным почитанием старших, со свадьбами на тысячу гостей, с коровами и конями, гуляющими по трассе Новороссийск-Батуми без всякой оглядки на возможность воровства… Наконец – с этими вот столами на сухумской набережной, где мужчины день-деньской играют в нарды и домино…
И четвертая реальность – прорастание в современный туристический бизнес. Правда, тут не все просто: у жителей Абхазии, проведших долгие годы практически в блокаде, нет ни малейшего представления ни о том, как должен выглядеть приличный гостиничный номер, ни о том, с каким умильным  выражением на лице обслуживают туристов на «продвинутых» курортах… Но, возможно, именно это и рождает тот особый колорит, ради которого и стоит знакомиться с разными странами мира. К тому же – абхазская природа невероятно прекрасна. Особый климат, где обилие осадков (на некоторых склонах – до 6000 мм в год, в 10 раз больше, чем в Москве!), сочетаясь с обилием солнца, создает уникальные экосистемы. Ботанико-географический регион Колхиды – один из немногих древнейших природных рефугиумов Северного полушария. В этом древнем убежище реликтовой флоры произрастает свыше 90 видов эндемичных растений, ареал которых не выходит за пределы страны. Даже на обычных улицах, в скверах, на придорожьях – ботанический рай! Такого количества видов и разновидностей хвойников просто представить себе нельзя, и каждый из них – загляденье! Пальмы, плодовые деревья, цветы, лианы… Эквалипты – белокожие гиганты – держат сучьями охапки собственной коры, «порезанной» на узкие ленточки. Дерево-бесстыдница – называют здесь эвкалипт за эту манеру обходиться без приличествующей дереву одежды. Рассказывают, что эвкалипты насадил здесь принц Ольденбургский, и показывают охотничий домик и иные строения, некогда принадлежавшие основателю курорта. Эвкалипты преобразили это некогда заболоченное побережье – ведь одно дерево способно за день вытягивать до 200 литров воды!
Глубокие речные долины, поросшие самшитовыми лесами, напоминают подводное царство: вечный зеленоватый сумрак, пропитанный влагой мох покрывает стволы и ветки самшита до самых глянцевитых его листиков… А над ними – отвесные скалистые кручи восходят к вершинам, где на глазах рождаются облака. Ближайшие к морю горные вершины покрыты лесом, в котором деревья - и хвойные, и лиственные – огромны и величественны. Облака, которые изнутри вроде бы похожи на туман, отличаются от него четкими границами: стоишь на поляне в луче солнечного света, а в метре от тебя сырая молочная стена скрывает деревья… Дальше от моря горы становятся выше, а осадков – меньше, здесь начинается зона альпийских лугов и снегов, не успевающих растаять за лето, зона чистейших рек и высокогорных озер, в числе которых всемирно известное озеро Рица – ядро Рицинского реликтового национального парка. Парк граничит с Большим Кавказским биосферным заповедником, создавая единый природный резерват, значение которого трудно переоценить. Тем не менее, статуса «объекта мирового наследия ЮНЕСКО» Рицинский нацпарк не имеет. В чем причина? А в том, что никакие международные организации, даже WWF, с непризнанной Апсны не сотрудничают, никаких дотаций и грантов абхазские ООПТ не получают. Но Абхазия привыкла к таким вещам, и большого внимания на них не обращает. Ведь очевидно, что этой республике сам Бог велел развиваться как сельскохозяйственной и туристической, а какой туризм без природных красот? Сейчас в Абхазии, помимо Рицинского национального парка, функционируют Псху-Гумистинский и Пицундо-Мюссерский заповедники, а также Новоафонский историко-архитектурный заповедник, в общей сложности особо охраняемые природные территории занимают около 11 % площади Абхази, а в недалеком будущем эту цифру планируется довести до 20%, создав ООПТ в Кодорском ущелье и прилегающей к нему местности, сомкнув его с Тебердинским заповедником, расположенным с российской стороны.
- Это нелегкая задача, - говорю я начальнику Государственной экологической службы Абхазии Р.С. Дбару, - разве не возникает в Абхазии идей поднять экономику за счет более скорого пути – допустим, промышленной эксплуатации природных ресурсов?
- Даже в самые тяжелые военные годы, - отвечает Роман Саидович, - мы не забывали об экологии, и сейчас без ведома и согласия экологов не принимаются никакие решения. Мы хорошо понимаем, что устойчивость прибрежных районов – главного нашего богатства! – зависит от сохранности горных экосистем.
Конечно, конфликты между экономическими, социальными и экологическими приоритетами возникают и здесь, как повсюду в мире. Так, город Ткуарчал, бывший прежде развитым индустриальным центром, сегодня живет в основном за счет добычи угля – но при этом существенно загрязняется река, которая выносит загрязнения в Черное море… Поиск взаимоприемлемого решения по данному вопросу – архисложная, и архиважная, и архисрочная задача. Или еще – есть выгодное предложение по инвестированию в цементную промышленность. Выгодное на сегодня. А если думать не только о сегодняшнем дне – какими деньгами может окупиться уничтожение одного из «кусочков рая», как часто называют Абхазию? Кроме того – население этого не допустит, говорит Роман Саидович. Население Абхазии очень активно в вопросах экологии, все что хотите - от телефонных звонков до пикетов.
- Неужели мнение населения может сыграть решающую роль в таком вопросе? – спрашиваю я, и вспоминаю московских пенсионеров, тщетно отстаивающих от застройки свой последний островок зелени…
- Может! - улыбается Дбар.
И его заместитель, Мурман Отарович, подтверждает:
- У нас не деньги все решают, а люди.
И масса других наших вопросов не остается без ответов. Государственная экологическая экпертиза? А как же! По любому объекту. Экологические платежи? Нет, никогда не вводили. Любой природопользователь отчисляет в Экологический фонд 0.5% прибыли, кроме бюджетных организаций. Экологический фонд? Конечно, а как же без него! Электроснабжение? Ингурская ГЭС, пока на все нужды хватает. Очистные сооружения? Сильно пострадали в тяжелые времена. В Гагре еще не так, а в Сухуми особенно. Это также одна из насущнейших задач. Но решать ее планируем уже без гигантомании – гораздо эффективнее установка современных локальных сооружений биологической очистки. Отходы? И разговор переходит в неисчерпаемые пласты отходной тематики…
И все же один непонятный вопрос остался - насчет населения. Засел гвоздем в голове. И неожиданно получил развитие через несколько дней в разговоре с местным жителем. О предполагаемом строительстве цементного завода Леонид (у абхазов часты русские имена) слышал, но ответил без тени сомнения:
- Не допустим!
- Да как вы не допустите? – мой жизненный опыт говорил иное. – Выдадут ему разрешение, он загонит бульдозера, и привет! Дело-то выгодное, сверхприбыли, за такие деньги любое решение можно купить!
- Прибыльное! – суровеет мой собеседник, - да только, лежа в гробу, он прибылей не получит. Если такое случится, его моментально пристрелят, в машине, на тротуаре, где угодно.
Вот все и разъяснилось. Мотивация налицо. В стране, где каждый мужчина воевал, хорошо вооружен и обладает развитым чувством собственного достоинства, любой олигарх бы трижды подумал, стоит ли игнорировать мнение общественности…
Но эйфория по поводу народного самоуправления потускнела после разговора с другим местным жителем. С Гуджаратом, водителем маршрутки, мы разговорились по пути. Разговор начался с того, что коровы, разгуливающие по трассе, мешают-таки проезду.
- А почему у вас коровы сами по себе ходят, никто их не пасет? – спросила я.
- Зачем их пасти, сами пасутся. Вечером домой приходят. Круглый год на подножном корму, мы их не кормим, только если зима суровая, сено даем.
- И сколько же они с такой жизни молока дают?
- Два-три литра в день.
- Сколько? Да у нас коза до пяти дает!
- Ну и что? Коров в хозяйстве десять, а то и больше. Тридцать литров молока в день без всяких забот и затрат – разве плохо? Только летом, в сильную жару, на перевалы их отгоняем, живешь там два месяца в одиночестве, вяленым мясом, сыром да кислым молоком питаешься. А хорошо! Такой покой, тишина, красота… Доить их, правда, надоедает, а так – хорошо!
И Гуджарат, войдя во вкус, начинает рассказывать весь годовой круг своей жизни. Вот сейчас туристы разъедутся, водительский сезон закончится, говорит он, мандарины начнутся: собрать их и продать – это большая работа. Сейчас-то ничего, а вот когда граница с Россией была закрыта для мужчин, все эти мандарины – великие тонны – перетаскивали через пропускной пункт на своих руках женщины и дети… Еще за деревьями надо ухаживать, обрезку делать, подкормку. Под каждое дерево надо грамм четыреста селитры, а их триста деревьев, вот посчитай…
Мандарины кончатся, сезон охоты начнется. Туда вон, за Рицу, за хребты, где снега нет, спускаются звери. Мы там кабанов стреляем из автоматов.
- Как – из автоматов? – поражаюсь я.
- А из чего же их, из охотничьего ружья, что ли? А если промахнешься? Он тебя растерзает!
- Но ведь там же территория национального парка, там охота запрещена!
- Кто же мне может запретить на моей земле охотиться? На российской стороне - там действительно нельзя, так мы туда и не ходим. А у нас можно! …
Дальнейшие пристальные расспросы показали, что Гуджарату никто и никогда не говорил, что стрелять кабанов за Рицей – нельзя.
Кабаны – не единственный «промысловый объект». Охотятся на медведя, причем не «по-тихому», на берлоге или в овсах из засидки, как наши браконьеры, а от всей души – с загонщиками. Порой в суматохе теряются охотничьи собаки, бродят по лесу неделями, но, как правило, домой все же приходят.
А перепелок в сезон (сентябрь – как раз сезон!) собирают, как грибы, ночью на полянах. Птицы, ослепленные фонариком, легко дают накрыть себя сачком, и на рынках их продают из мешков живьем. Так вот, значит, почему ни одна апацха (открытое кафе, по местному) не вписывает в меню перепелов, а спросишь – пожалуйста, вкусные, хрустящие. А я-то считала по своей наивности, что их выращивают.
Есть над чем подумать. Активность населения – или самостийная неуправляемость? С одной стороны, природу свою уничтожить никому не дадут. С другой – сами же эту природу и браконьерят. Чего здесь больше - плюсов или минусов? Поразмыслив, прихожу к выводу, что плюсов все же больше – ведь на земном шаре в большинстве случаев не от рук охотников погибают популяции животных, а вследствие уничтожения среды обитания. Будет лес – будут и звери. Кроме того, именно в тяжелые времена охота становится для населения реальным подспорьем. Мой отец, царство ему небесное, тоже после войны (той еще, Великой Отечественной) перепелок в лесу стрелял. Но уже к шестидесятым годам ушла традиция, я ее уже не застала…
Уйдет и здесь – когда наладится экономика. А она наладится, лишь бы войны не было. Война-то недалеко ушла. Хотя и празднуется 30 сентября шестнадцатый день рождения независимой Абхазии (дата победы над грузинскими войсками в 1993-м году), а сколько после этой даты было вооруженных конфликтов? И – трудно поверить, что их не будет в дальнейшем. Уж слишком лакомый кусок – этот самый кусочек рая, маленькая благодатная страна, пророссийски настроенная, но – абсолютно независимая!
А свое шестнадцатилетие Апсны отмечала от души! Парад, концерты, фейерверк; и даже – вдоль пляжей - парни на скутерах под развевающимися абхазскими флагами!
Жаль, не осталась я до октябрьского праздника урожая, который берет свое начало еще в языческой древности, не посмотрела конные состязания на знаменитой Лыхныште – Лыхнинской поляне, где искони собирались под липами на совет абхазские старейшины (а эти липы – старейшины тоже, им по полтысячи лет). В день праздника урожая на Лыхныште каждый род выставляет свою апацху и угощает всех желающих с чисто абхазским гостеприимством!
Жаль, не позволила погода доехать до высокогорного села Псху, где живут, по полгода отрезанные от мира, крестьянской-христианской общиной полторы сотни русских людей.
А впрочем, какие наши годы? Еще съездим.
Ольга Шевелева.