Дантист балета

Сколько Олег себя помнил, жизнь  всегда преподносила ему лишь приятные сюрпризы. Единствен¬ный сын немолодых уже родителей, он достаточно рано определился в професси¬ональном плане: балет и только балет! Мама-аккомпаниатор и папа-танцмейстер могли только радоваться и предаваться сладким мечтам: балетное училище — вто¬ростепенные партии — солист. Спектак¬ли, гастроли, овации, цветы, слава, благо¬состояние... Олег мог быть только пер¬вым, ну, в крайнем случае, равным среди первых. И до какого-то времени все так и было.
Более того, сразу по окончании балет¬ного училища Олега пригласили в один из ведущих театров страны. И не на вторые роли — дублером ведущего исполнителя всех заглавных партий. Что-то неуловимое было в этом худеньком, невзрачном па¬реньке, который совершенно преображал¬ся на сцене. Ему там удавалось казаться красивым. А несомненный талант довер¬шал остальное.
Вот только личная жизнь единственного сына вызывала у родителей некоторые опасения. До двадцати лет девушки для Олега просто не существовали — разве что в качестве партнерш по танцам. Никаких свиданий, никаких вздохов на скамейках и уж тем более прогулок при луне. Какие там прогулки, если репетиции начинались в восемь часов утра, а до этого нужно было не менее часа потратить на обяза¬тельные упражнения, разминку, «разогре¬вание»! В десять часов вечера Олег ложил¬ся спать — и никакие соблазны на свете не могли побудить его нарушить раз и навсегда установленный режим.
Мама сначала радовалась: мальчик весь в своей профессии, будет звездой первой величины. Когда же Олегу исполнилось двадцать пять лет, а женщины и все с ними связанное его по-прежнему не вол¬новало, мама предположила худшее. И ошиблась.
В один прекрасный вечер Олег пришел домой после спектакля не один, а с девушкой. Тамара, как потом выяснилось, была старше его лет на восемь (если не на десять), ни внешностью, ни талантами не блистала и вообще была, если можно так выразиться, никакая. «Последний шанс стареющей лимитчицы»,— определила мама отношения Тамары и Олега. Папа был мудрее и предложил радоваться тому, что есть, а не устраивать трагедий на ро¬вном месте. «Один нетворческий человек в нашей семье — это прекрасно, - заме¬тил папа. — Приток свежей крови, пре¬кращение процесса рафинирования поро¬ды. Было бы хуже, если бы Олежек увлек¬ся танцовщицей, уж ты мне поверь».
И мама поверила. Собственно, ничего другого ей и не оставалось, коль скоро Олег заявил, что Тамара — его законная жена и через полгода у них должен ро¬диться ребенок. Больше ни о чем, в том числе и о любви, ни слова не было сказа¬но. Олег вообще не баловал родителей откровенностью. А Тамара, казалось, от¬крывала рот только тогда, когда муж ей разрешал это сделать. В другое время она просто смотрела на него с молчаливым обожанием.
Много позже, по крупицам и отдельным обмолвкам новоявленной невестки, мама выяснила, что Тамара — зубной врач. К тому же не лимитчица, а самая что ни на есть коренная мос¬квичка. Что с Олегом познакомилась в театре, когда в пятый (или восьмой) раз смотрела балет с его участием. Что у нее — так уж сложилось! — собственного жилья нет, равно как и близких родственников. И что Олег — первый мужчина в ее жизни и, судя по всему, последний. И их брак она воспринимала как подарок судьбы: беременность беременностью, но это, яс¬ное дело, еще не повод для женитьбы. Все могло сложиться и по-другому: стандарт¬нее и хуже. А уж за нею, Тамарой, не пропадет.
И действительно не пропало. Уже месяц спустя родители Олега обнаружили, что молодая невестка освободила их от всех бытовых забот, что в свободное от работы время она занимается либо домашним хо¬зяйством, либо рукоделием, и что Олег по-прежнему волен сутками пропадать на ре¬петициях, ездить на гастроли или уезжать на целый день за город — дышать свежим воздухом. Тамара воспринимала все это как само собой разумеющееся: потребнос¬ти ее гениального мужа обсуждению не подлежали. Впрочем, как и более прозаи¬ческие потребности его родителей. Творческая семья впервые в жизни поняла, что можно вкусно обедать дома, а не в ресто¬ране и что сверкающая чистотой квартира — не роскошь, а норма жизни. Когда же родился внук, названный в честь деда Алек¬сеем, никто уже и не помнил, с каким огромным недоверием и пренебрежением Тамару когда-то встретили. Казалось, она всегда была частицей их дома, как кон¬цертный рояль «Стейнвей» или старинное трюмо в прихожей.
Забылась, ушла куда-то на задний план и некрасивость невестки. Олега это вообще никогда не волновало: как создается эта самая красота, он достаточно насмотрелся за кулисами. А его родители при¬шли к мудрому выводу, что «с лица воду не пить», «был бы человек хороший» — ну и так далее, вплоть до чуть менее баналь¬ного: «По крайней мере не станет бегать по мужикам и заставлять Олеженьку му¬читься ревностью».
По мужикам Тамара действительно не бегала. Но мало кто замечал, что работой своей она одержима не меньше, чем ее муж своим балетом. Причем, как только Алешенька немного подрос и стало воз¬можным оставлять его с бабушкой и де¬душкой, старалась задерживаться после установленных часов. Сплошь и рядом за¬хватывала часть выходных, никогда не бра¬ла отгулов. Когда несколько лет спустя выяснилось, что Тамара приносит в дом денег больше, чем все остальные члены семьи вместе взятые, последние сомнения рассеялись: Олегу досталась не жена, а чистое золото. В прямом и переносном смысле слова.
А время шло. Тихо, во сне, скон¬чался отец. Все чаще прихварывала мать. Олег объездил полмира и ждал, что со дня на день получит звание «народного». Але¬шенька уже пошел в школу... И тут про¬изошла трагедия, которая круто изменила жизнь всей семьи.
На очередных гастролях, выходя из гос¬тиницы, Олег поскользнулся и сломал ногу. Местные, а потом и столичные врачи в один голос заявляли, что ничего страшно¬го не произошло: через пару месяцев бу¬дет танцевать лучше прежнего. Но прошло два месяца, и выяснилось, что нога срос¬лась неправильно, придется ее ломать и лечить по-новому. Потом прошло полго¬да, потом еще столько же... Наконец, ста¬ло ясно: ни о каком балете речи больше и быть не может. И вообще, хромота оста¬нется до конца жизни.
Олег сначала не хотел признавать очевид¬ного. Он испробовал на себе все методики излечения, хватался за любые снадобья, обе¬щавшие чудесное исцеление, — тщетно. На¬конец даже ему стало ясно: с балетом по¬кончено. Жить стало невозможно.
И доселе не признававший спиртного вообще, он начал пить. Сначала тайком, когда Тамара была на работе, а Алешенька в школе. Запирался в своей комнате и пил. Потом ложился спать, а к приходу домаш¬них был просто злым и придирчивым. Та¬мара что-то подозревала, но по старой при¬вычке ни во что не вмешивалась и влиять на события не пыталась. Потом Олег пере¬стал запираться на ключ, наоборот, стре¬мился уйти из дома и выпивать уже в кафе по соседству, где всегда находились охот¬ники послушать (за бесплатную выпивку, разумеется!), как трагические обстоятель¬ства погубили его талант. Потом вообще стал сутками пропадать невесть где. А как-то вообще бросил испугавшую Тамару фра¬зу, что жить незачем и скоро всему насту¬пит закономерный конец. А потом Тамара обнаружила, что в прикроватной тумбочке Олег прячет запас снотворного, вполне до¬статочный для того, чтобы три раза отпра¬виться на тот свет.
Искать у кого-то помощи было бессмыс¬ленно: муж-алкоголик — это не столько беда, сколько судьба. Принуждать Олега  лечиться от пьянства было еще глупее: уж кто-кто, а Тамара, врач с многолетним стажем работы, прекрасно знала, что излечение невозможно, если сам «больной» того не желает. Поэтому пошла ва-банк: сняла на месяц дачу у знакомых и увезла туда мужа, предварительно убедившись, что на даче нет ни капли спиртного.
Первая неделя была чудовищной, вторая   — кошмарной, на третью наметился какой-то просвет. Во всяком случае, Олег уже был способен рассуждать о том, что же с ним произошло, и даже иногда согла¬шался, что нужно искать какой-то разум¬ный выход из положения, помимо беспро¬будного пьянства. Вопрос о том, что необ¬ходимо покончить все счеты с жизнью во¬обще, как-то сам собой отпал.
-Чем мне заняться? — в который раз горько спрашивал Олег свою жену. — Я же умею только танцевать. Больше ни к чему не приспособлен.
-Давай подумаем, — терпеливо отвеча¬ла Тамара. — Представь себе, что тебя «ушли» на пенсию. И что тогда? Препода¬вание?
-Ну уж нет, только не это! Долбить без конца одно и то же каждый день, неделя за неделей... Нет!
-Поступи в институт. Тебе еще нет тридцати пяти, ты можешь учиться на заочном. Станешь, например, юристом...
-Боже избави! Пять лет за учебниками, потом всю жизнь иметь дело с уголовника¬ми... Нет, только не это! Если бы я умел рисовать!
-Ты умеешь лепить, — негромко заме¬тила Тамара.
-Скульптор из меня не выйдет!
-Зато может получиться отличный про¬тезист...
Идея была абсурдной. Может быть, поэ¬тому Олег и не отмел ее столь же решительно, как и все остальные. После блис¬тательной карьеры на балетной сцене стать зубным техником? С утра и до вечера си¬деть в душном закутке и создавать «шедев¬ры» из металла и пластмассы? Тамара положительно сошла с ума!
-Нет, я в своем уме, - также негромко продолжила она, ибо после десяти лет супру¬жества ей было несложно читать невыска¬занные мысли супруга. - Посуди сам, если уж так получилось... Руками ты можешь заработать гораздо больше, чем ногами, извини, конечно. А клиентуру я тебе найду, не твоя забота. Неужели ты думаешь, что мне доставляет эстетическое наслажде¬ние копаться в гнилых зубах? Но за это платят, мой дорогой. А нам нужно растить Алешеньку, да и самим не помешает... ну, скажем, поездка на курорт. Или новая ме¬бель. Или хороший санаторий для твоей мамы. А если у зубного врача есть свой протезист — это золотое дно. Подумай.
Несмотря на то, что Олег был талантливым танцовщиком, законченным эгоистом он не был. Или — не успел стать. Во всяком случае отдавал себе отчет в том, что последние годы благосостояние семьи держалось исключи¬тельно на Тамаре. Его прежняя профессия приносила только славу да афиши на разных языках. А коль скоро слава закончилась, а жизнь пока еще все-таки нет, нужно было думать: как прожить ее так, чтобы не было мучительно. Другими словами, в тридцать три года начинать все сначала.
Окончательно, разумеется, Олег решил¬ся не сразу. Как он сам шутил — не без заметной горечи! — переквалификация из солистов в «дантисты балета» стои¬ла ему нескольких лет жизни. Но у челове¬ка есть счастливое свойство: привыкать ко всему. Даже к тому, что первоначально казалось нереальным и неприемлемым.
Правда, пока была жива мама Олега, его новая профессия считалась тай¬ной. При ней невозможно было произнес¬ти словосочетание «зубной техник» — она тут же начинала плакать и упрекать невес¬тку, что та превратила мужа в ремесленни¬ка. Впрочем, сво¬его варианта «трудоустройства» Олега его мать не предлагала и, видимо, не могла. Так и скончалась, не примирившись с новой ипостасью сына.
 Олег с Тамарой погрустили умеренно: мать была уже очень стара и все время болела. Для них же, как выяснилось, на¬стоящая жизнь только начиналась. Эпоха конспиративного приема больных в поли¬клинике после законных рабочих часов, сложная система отзывов-паролей и не¬которой неловкости при получении денег — честно заработанных, кстати! — отошла в прошлое. Большая, но запущенная ро¬дительская квартира была капитально, с перепланировкой отремонтирована. Наш¬лось место и для приемной, и для зубо¬врачебного кабинета, и для мастерской Олега. Старые, проверенные клиенты при¬водили новых, те — своих знакомых и знакомых своих друзей. Тамара держалась невозмутимо: она к этому была готова, два первоклассных специалиста получали достойную оплату за свой труд. Олег же радовался, как мальчишка: машина — не проблема, видеосистема — тем более, от¬дых на заграничном курорте — пожалуйс¬та. Заработки примирили его с новой профессией, он уже не морщился болез¬ненно, когда слышал им же пущенное выражение, которое со временем стало его прозвищем: «дантист балета».
И к Тамаре он стал относиться по-но¬вому: не свысока, как прежде, а с подчеркнутым уважением. По мнению старых друзей, даже немножко пережимал, переигрывал с этим уважением. Да, Тамара — молодец, вытащила мужика из запоя, дала новую профессию, шанс проявить себя на новом поприще. Ну так не молиться же на нее по этому поводу. Да и на втором десятке супружеской жизни можно было бы заметить, что есть и другие женщины — помоложе, поостроумнее, красивее, на¬конец! Нельзя же зацикливаться на одной-единственной, тем более законной супруге. Это в конце концов смешно и немножко отдает дурным тоном. Но Олег оставался невозмутимым:
-Моя личная жизнь — это мое личное дело, — лишь однажды заметил он самому своему близкому другу. — И она никого, кроме меня, не касается.
При всей мягкости тона в нем отчетли¬во прослеживались стальные звуки. «Дантист балета» умел быть и жестким в случае необходимости...
Тамара погибла как раз тогда, когда жизнь сулила супругам одни удо¬вольствия. Погибла случайно и нелепо: зубной врач высочайшей квалификации, она никак не могла выбрать время, чтобы привести в порядок собственные зубы. А когда наконец собралась, то решила сде¬лать все сразу под общим наркозом — и проснуться с «голливудской улыбкой». Они с Олегом собирались в отпуск в Испанию — не ехать же на модный курорт черт знает в каком виде. Засмеют и будут пра¬вы... Так-то оно так, только после наркоза Тамара не проснулась. Сердце не выдер¬жало.
Олег пережил жену ровно на сорок дней. По словам тех, кто видел его последние полтора месяца, он напоминал скорее ро¬бота, чем человека. Машинально выпол¬нял все необходимые формальности, ма¬шинально принимал соболезнования, ма¬шинально угощал многочисленных дру¬зей и знакомых на поминках. Таким же безучастным он выглядел и на «сорокови¬нах». А когда ушел последний гость, сын Алеша отправился спать, повесился на спе¬циально приготовленном шнуре в домаш¬нем зубоврачебном кабинете. Как при¬знали потом, основываясь на посмертной записке, в состоянии острого душевного расстройства...
«Можно поменять профессию. Можно жить без любимой работы. Без единственной женщины в моей жизни — не могу».
Кстати, за сорок дней, отделявших ги¬бель жены от его собственной, Олег не выпил ни капли спиртного. Даже симво¬лически. Даже из уважения к обычаям. Наверное, у него для этого были свои причины.
Наиболее умные и наименее сентимен¬тальные люди уверяют, что жизнь — это всего лишь «белковый обмен веществ». Не знаю, не знаю...