Кыштымская нечисть

(продолжение)
Апрельские ветры, читатель,  уже мчат по периметру Вселенной, настраиваясь на штурм последнего оплота зимы  - воинственного Марта. Да-да, март во французском именно Марс, а уж французы знают кого как называть. Они же, кстати, всего четыре века назад отменили начало нового года с 1 Апреля. Так вот, близится момент схватки, в которой предрешен успех веселья – смеясь расстанемся с былым, с унынием природы, сбросим смешные одежды, заржет внутри живота жеребячество, изрыгнется наружу грохочущей улыбкой, разящей по сторонам брызгами счастья.   Это случится впервые. Впервые во-веки веков начнется новое Тысячелетие с победы Апреля над долгою зимой и ее  последним приспешником Мартом.
Милая мне говорит: «Что-то ты сегодня какой-то невменяемый»,  « Да, - отвечаю ей – что-то я сегодня какой-то невтебяемый»…                *  *  *

    Прокуратор Бижутыркин маялся головой. Опять с утра не дает покоя, давит то снаружи, а то вдруг кажется, что изнутри вспыхнет и разнесет пол-кабинета к чортовой матери. Загадочный недуг преследовал прокуратора ежемесячно, в определенные дни, не отпуская не меньше трех суток кряду. Нет-нет, дорогой читатель, никак это не связано с тривиальным постпьянственным дефектом, нет, боже упаси. Все гораздо сложнее и современнее – в голове что-то в эти дни замыкало, как в электрической схеме, с соответствующим эффектом. Знавшие про то подчиненные называли этот эффект «месячными». При этом им было также хорошо известно:  в дни «месячных» никаких дел прокуратор не ведет, а если вдруг, то дело заведомо будет гиблым. Тому уже были примеры, над которыми  потешались  собратья  и  даже  в  верхах  –  до  коликов. Фамилия Бижутыркин произошла от искажения невесть как упавшего на больную голову тогдашнего мальца имени неродного прадеда, державшего еще при царе Горохе лавку в Саратове с румынской бижутерией. Попытка прощеголять по российским пределам с фамилией Бижутэри, да с ударением на заднюю «и» привела к настоящему положению.  Бижу (так сокращенно и за-глаза называли прокуратора) пощелкал в очередной раз по виску в надежде на размыкание, но тщетно.  Может быть от этой попытки или еще от чего в голове прошел жуткий шорох. Тут дверь кабинета отворилась и вошел иностранец.
    Покои… тьфу ты, все на сказки тянет. Контора прокуратора располагалась в чердачном этаже самого высокого здания города. Отсюда вся территория как на ладони, опять же высота власти, да и населению легче настроиться на доверие, задирая голову до самого шестого с половиной этажа. А на следующий год – на начало нового Тысячелетия было запланировано возведение на данной чердачной основе еще двух этажей новой архитектуры с декоративной наблюдательной башенкой. Наблюдение за законностью и порядком в государстве должно быть красиво. - Видимо в этом, надо полагать, состояла идея дальнейшего вознесения прокураторства над массами.   
    Иностранец жутко высморкался с порога. Прошествовал к стулу напротив, пробормотав в платок что-то вроде «этот ваш климат» и уже отчетливо «Вы позволите», и не дожидаясь присел. Бижу обалдел так, что боль куда-то отступила, как бы "разомкнуло".
    Иностранцы-наблюдатели издавна селились на Дальней даче, ездили по своим шпионским делам на шикарных авто и очень редко появлялись в городе. Этот же был толст, похоже, никак не занимался спортом, но что-то заставило его подняться на шестой с половиной этаж без лифта. Глаза навыкате были скорее от природы, нежели от этих неподъемных усилий.
    -Поздравляю Вас, - сказал иностранец.
    Увидев в глазах прокуратора немой вопрос, он добавил: «Поздравляю, что Вы живы-здоровы, поверьте, это уже успех. Да, и еще с тем, что у Вас наконец разомкнуло…  Молчите, молчите – так лучше. Я все объясню».
    Из объяснений иностранца следовало, что прокуратор приглашается на Дальнюю дачу  для производства одного секретного дела и не иначе, как сегодня же к вечеру, за полчаса до скончания дня. За ним-де приедут и заберут.  Бижу конечно вознамерился возразить и уже замахал руками, но в голове вдруг вновь замкнуло и искра аж выскочила через уши наружу, соединившись в маленькую сверкающую звездочку, поплывшую прямо на посетителя, который внезапно рванулся вперед и ее проглотил.  Прокуратора потянуло вслед за звездочкой… И вдруг из самого нутра его вырвалось то ли ругательство, то ли ультиматум :
    -Три тысячи чертей!!!
    -Да-да, зелененьких, именно чертей, непременно, договорились. Это даже не Тридцать серебряников, это вполне, вполне…
*  *  *
    Лудову-Лядскую, заведующую службой общественного сознания, иностранец застал за беседой с собственным зеркальцем. Дама современного покроя вглядывалась в свое отражение и шуршала словами: «Ну, негодяйка, когда же тебя снимут с этого забора. Такую милашку, что и вправду можно подумать. Но ведь не шлюха же! Где же эта стерва  справедливость? Когда ты перестанешь смотреть на меня из рядов прости…». Речь шла о парадоксальном случае – ошибке морально-политического департамента, занесшего два года назад фото Лудовой-Лядской на Городскую Доску позора в раздел продажных утех. Были, были конечно, недостатки, да что там, грешки солидные имелись, но здесь была явная передержка, - не шлюха же!   Но ни обоснованные доводы обиженной заведующей, ни очевидное ее отсутствие в рядах этих самых в местах их скопления, ни сомнительное заступничество Главорга Чимбурчихина не привели к снятию ее миловидной личности со стенда. И, надо сказать, миловидность эта на огромной стене всеобщего обозрения  оживляла галерею смурных, помятых физиономий с еле тлеющими глазами и несвежими прическами. А то обстоятельство, что Л-Л (ласкательно-сокращенное имя двойной фамилии) заведовала общественным сознанием, придавало всей истории особый шарм.   Кто знает, может быть даже эти моменты оживляжа и интриги играли определенную роль в столь долгом пребывании Лудовой-Лядской на позорном стенде. 
    Речь Л-Л оборвалась, когда иностранец опять же беспрепятственно возник в ее поле зрения, с движением руки обозначавшим снятие шляпы.   Иностранец пресек бурю негодования в зародыше первого вскрика резкой внушительной фразой: «Я снимаю Вас со стенда!».  В дальнейшей спокойной беседе иностранец объяснил, что окончательное решение об этом будет утверждено только в ее присутствии на Дальней Даче сегодня в вечеру после одиннадцати, и для этого за ней приедут.
*  *  *
    Главорг Чимбурчихин по должности должен был быть организатором всего. Но на все его не хватало. Во-первых, он был ограничен в знаниях – всего знать нельзя. Во-вторых, он не был гигантом мысли – они вообще редкость природы. В-третьих, он любил себя таким, каков есть- кладовщик-бетонщик , и ненавидел интеллигенцию. Сменив на посту как раз такого бывшего по фамилии Прежний, Чимбурчихин окружил себя собригадниками и во всей организации воцарилось полное взаимопонимание, обеспеченное применением единого языкового наречия, без интеллигентских вывертов, и народной бойкой игрой в «козла». Так что организовывать все стало гораздо проще, но всего было столько много, что за всем не уследишь, и стала проявляться самодеятельность. Оставалась еще одна тонкость: кто главней в околотке империи – он, Главорг,  или Прокуратор… Нерешенность давила и проявилась в парадоксальном случае с Лудовой-Лядской, ошибочно попавшей на Доску Позора. За нее вступились с двух сторон и Главорг, и Прокуратор, а морально-политическое ведомство, зная дружескую вражду первых лиц, уведомило каждого о заступничестве другого и вопрос защиты был снят.   
    Разговор с иностранцем не занял много времени. Выставив всех своих из кабинета с незаконченной игровой позицией, Главорг пошутил, что – что, мол ему может быть нужно от иностранца как не счет в потустороннем банке … Тем более накануне      1 Апреля – международного Дня Смеха, что роднит и сближает все народы, включая иностранцев. А что до подряда для иностранной фирмы на надстройку двух этажей   прокураторской епархии, то это надо обдумать, но не в рабочей обстановке – на все не хватает.  Иностранец тут же согласился, что буквально не хватает на все, а вот сколько недостает – это можно установить только в отдалении от дел, на Дальней Даче и прямо сегодня, аккурат после 11 вечера. «Так уж ночь в 11!» – засомневался Чимбурчихин. Нет же, возразил иностранец, - у нас просто разница во времени, в Париже в этот момент будет всего от силы часов шесть-семь.
(Продолжение следует)