Со Вчера - на Сегодня

Марина  Авербух  (Марина Борисовна  Лурье)

   «Со Вчера - на Сегодня»
  (Из заметок с Подмосковья)

Хорошо-то как! Тёплая весна... Только апрель - а почти как лето!... Все едем на дачу - в нашу любимую и несравненную Загорянку! В этой Загорянке прошло всё моё „летнее детство!“.
    Стасик и Аркаша всех наших и всех гостей везут прямиком на машинах, а я забастовала и отговорилась, решив ехать "как в юности“- на  электричке... Как когда-то с Бабушкой...
   Еду с той же Бабушкиной корзинкой - везу в ней вязанье (начатое ещё прошлогодней осенью, да так и не закон-ченное).
А среди клубков обнаружились несколько, тоже прошлогодних, конфеток.    
Я всегда брала их с собой на случай неожиданного знакомства с симпатичной (не старше пяти лет!) попутчицей, как и я, любитель-ницей дорожной попутной болтовни.
   –  А вы знаете... –  начинается общение, а под конфеты оно ещё веселее... И ручки размахиваются, и ножки болтаются, а уж головка - та вертится, как флюгер на ветру...
...Электричка трогается почти всегда чуть-чуть неожиданно; медленно уплывают назад провожающие или опоздавшие... Машинист деловито сообщает о предстоящих остановках, без особого успеха предлагает уступить места инвалидам и пожилым (естественно, не своё - за штурвалом, а наше, уже занятоё...)...
   За окном позеленело - поплыли подмосковные рощи, дачные сады, станции, гкоторые проследует без остановок... –  Вот и мороженое на руках усталой (по поездам уже часов пять!) женщины в ватнике с накинутым поверх серо-белым халатом...
   Из сумки-холодильника и нам с соседкой должно достаться по завёртке „эскимо“.. Нет, эскимо уже закончилось, но появился вафельный стаканчик, из которого, приподнимая круглую бумажку, выглядывает бело-розовая мордочка сливочной вкуснятины, обжи-гающей язык и согревающей душу... Как будто откусила кусочек облака...
  ...Неспешно, как на загодя подготовленные вражеские позиции, прошла группка многодетных цыган. Увидев наше мороженое, от компании к нам устремился пятилетний цыганёнок.. Быстро выбрав меня как объект морального насилия, уставился немытой мордашкой на мой недоеденный стаканчик и потребовал поделиться - то есть отдать ему и отдать немедленно, пока в стаканчике что-то осталось... Моё объяснение о негигиеничности предлагаемого действа –  не подействовало...
–. Дай, тётка! –
...А пока я, дура сентиментальная, лезла в корзинку за конфет-кой, пацан выхватил желаемый, и потому требуемый, стаканчик и, на бегу въедаясь в лакомство, побежал догонять „своих“...
   Чуть насмешливо, но одновременно не без ласки, на меня смотрит старенькая, неоднократно встречаемая на дачной тропе бывшая артистка Малого театра... (В Валентиновке  -  дачный  посёлок  артистов!)...
Поздоровались глазами и слегка  раскланялись.
Ей приятно „внимание народа“, да и мне тепло... 
А  вот   и   моя Загорянка.
    Топ-топ...Скрип-скрип  – вздыхает радостно  деревянная плат-форма. И мы радуемся, вдыхая смесь ещё зимнего и немного прогретого весеннего воздуха... А ведь скоро уж и сирень вспыхнет белыми и лиловыми факелами...
  На станционном базарчике –  только зимние угощенья: квашеная капуста десяти сортов, солёные огурчики - гиганты и корнишон-чики; яйца из-под загорянкинских курочек и сметана-творог местного владельца двух коров...
   Творог от них - маслянистый, с желтинкой, слоистый - словно пирожное „Наполеон“.
  Закупаюсь в основном из солидарности и для поддержания добро-соседских отношений: все же много лет свои, а некоторых я даже уже успела полечить.. („А у нас на улице свой доктор!“) ...   
...Время подмосковной молодой картошки ещё не подошло, поэтому пришлось подкупить её у заезжего красавца „кавказской националь-ности“...  Всё - таки в брюнетах столько мужского шарма!!!
 Всё!... В корзинку больше не помещается, да и ручки свои – „не казённые“, а итти не так уж близко, особенно с поклажей...
    Наша „улица Глинки“ - не близко, раньше (при Бабушке), была почти на окраине Загорянки, а ещё раньше – до Советской власти – называлась: „Еврейский тупичок“. Понятно почему...
   Но затем нарезали новые земельные делянки, для новых поселен-цев... Теперь  стоит даже дача известного полярника Толстикова (самого - то мы не видали, а сестра его здесь и жила...)...
    «Перестройка» и «прихватизация» преобразили архитектуру не толькоj „еврейского тупичка“, но и, в большей степени, всей Загорянки... Появились высоченные - в 3-4 метра досчатые сплош-ные заборы, вскоре заменённые на кирпичные „дувалы“ с видеокаме-рами; башенки на „подросших“ домах; добротные, спаренные гара-жи, похожие на оборонительные форпосты (блокпосты) и даже бас-сейны с голубой чернильной водой...
    Но на нашей „Улице Глинки“ обнаружилось совсем уж неожидан-ное, просто потрясающее архитектурное нововведение...
 В самом начале бывшего „еврейского тупичка“, у самого забора дачи нашего давнего знакомого Масея Шлёмовича Трахтенберга возникла немного-нимало - православная часовенка..
(В прикарпатье такие придорожные сооружения, очень уважаемые местным, в основном, правда, католическим, населением и всеми пришлыми, называют „капличками“) ...
   Вот и эта персональная часовенка товарища Трахтенберга была изготовлена на манер „каплички“ : добротный столб, высотой метра с два, венчала как бы избушечка без фасадной стенки... В глубине „избушки“ была установлена (как и положено - в стеклян-ном ларце) православная икона...
   Масей Шлёмович выбрал икону Николая Угодника –  покровителя увечных и настигутых различными карами, в том числе и юридичес-кого характера. В этом его деянии можно было усмотреть справед-ливое, но уж очень запоздалое раскаяние!
   Долгие десятилетия Мосей Шлёмович был грозой всех своих соседей (думаю, что не только в Загорянке)... Появился он в ней в 50-ые годы, когдя проводился новый передел дачной террито-рии... И куратором этого передела был оперуполномоченный МВД капитан М.Ш. Трахтенберг...
    Как и было принято юридической практикой сталинского периода в жизни России, наиболее доступным, если не люби-мым „народным“ средством улаживания спорных дел был донос!   
...По такому вот доносу был арестован и мой дед...
  А следствие по его делу вёл именно товарищ-капитан Трахтен-берг... Как всё проходило и чем всё кончилось – сюжет другого рассказа, но в итоге месячной отсидки в КПЗ дедушка вернулся домой, целый, но осунувшийся, а половину дома, занимаемого Яковом Ханиным – его родственником – братом моей бабушки - занял, как вы уже догадались, Мосей Шлёмович Трахтенберг...
      Вспомнив своего дяду Яшу - я тут же вспомнила всех его друзей, из которых самым интересным был конечно – Леонид Осипович Утёсов!    
   Ничего удивительного! Яша Ханин был ведущим трубачом -солистом знаменитого утёсовского джаз-оркестра.
   Высокий, с пышной шевелюрой, улыбчивый - сама энергия и жизнелюбие. Яша всегда окружал себя хороводом девиц (исключи-тельно русскими и исключительно блондинками)... Нередко его коричневая, точнее - цвета "кофе с молоком" –  „Победа“ заезжала под вечер в наш „тупичок“ и до утра отдыхала напротив его половины дачи, практически напротив дома деда...
   Бабушка не уставала ворчать по поводу женского "поголовья", но что поделать... Лишь перманентные женитьбы дяди Яши вносили некотрое успокоение в его дачный ритм... Да гастроли по Союзу, да отъезды в свой, ставший родным, Ленинград...
     Но во все московские гастроли Утёсова сам Леонид Осипович и его друзья - трубачи обязательно совершали визит к моей бабушке... Это было зрелище в стиле лучших трофейных фильмов 50-ых годов... 
   „Победа“ останавливалась уже на правой стороне улицы, напро-тив нашего –  бабушки-дедушкиного дома...
  Из неё бодро, чуть не строем, высаживались стройные красавцы в кожаных (почти до пят)  пальто, в лихо  заломленных  шляпах, с охапками  цветов,  с портфелями, звенящими от  бутылок с коньяками, и вечными шуточками и хохотом...
  Последним –  под внимательным и уважительными взглядами всех обитателей и нашей дачи и многих соседних, из машины, не без величавости и шутливой торжественности, выходил сам Мэтр!
  Он тоже, как и молодёжь, носил кожаный плащ и столь же лихо заломленную шляпу...
   Торжественный поцелуй  с Бабушкой –   вначале,  как короле-ве – в ручку,  потом  объятия и  родственные  поцелуи  сердеч-ных многолетних друзей...
 Иду дальше...
Справа, с самого поворота на нашу „улицу Глинки“ выглядывает из-за солидного глухого забора огромный - трёхэтажный особняк Сашки Александрова...
   Особняк вырос совсем недавно и отстроен по „новорусским“ стандартам (хотя и не по всем, но это пока!!!)
...Надо знать нашего Сашку - он своего добьётся и реализует  своё детское обещание: „СТАТЬ БОГАЧЕ ВСЕХ НАС“!!!...
  Сказано было это ещё в школьные годы. Тогда его мама - тётя Дуся,а теперь конечно, Евдокия Евлампиевна!, держала корову. Голландку!  И эта „тёти-дусина“ пеструха поила своим вкуснейшим молочком всю ребятню нашего тупичка...
   В те советские времена корова Монька была единственной корми-лицей небогатой малочисленной семьи тёти Дуси.
   Сын её - Сашка - был застенчивым, если не сказать, "пришиб-ленным" мальчиком... Без особого и настойчивого нашего приглаше-ния он не играл с нами - дачниками (наверное - так был настро-полён своей матерью, старавшейся держать дистанцию между
„поставщиком молока“ и „покупателем“...
   То ли это гордыня пополам с чванством, то ли робость затюкан-ного трудовой жизнью русского человека, к тому же робеющего пе-ред „образованными“   горожанами...   
Со временем я разгадала, или, точнее  говоря, поняла  причины
закомплексованности  нашей соседки...
  Над семейством Евдокии и Сашки довлеет какой-то неприятный и затяжной наследственный рок:  нелюбовь Матерей к своим Дочерям!
   Прабабка Сашки всю свою жизнь поедом ела свою единственную дочь! И укоряла! И шпыняла!
  И замуж за любимого не пускала!
  И выдала, наконец за небедного, но очень уж нелюбезного мужич-ка... Сама дочь (будущая сашкина бабка), родив сына - души в нём не чаяла - и тетешкала, и любовалась и песни ему пела, пока не родила... дочь (сашкину мать то-есть).
  Та росла, как зверёк - в братниных обносках, с братниными мальчишечьими игрушками... Отцовы подарки девичьи - колечки там, полушалочки - мать прятала сразу после примерки и затем потихоньку куда-то сбывала с глаз дочери...
...Выросла дочка - как падчерица и вроде счастливой ушла в дом свекрови... Бог, видно ошибся опять, подарил этому роду дочку.
... Назвали Евлампией, и родная её мать от дочки тоже отверну-лась... Те же попрёки в нерадивости, неумелости и даже в некра-сивости... Так и жили все дочери, как чужие, врозь со своими матерями...
  Этот комплекс неполноценности почему-то именно у Сашки вызвал обиду, внутренний, крепко скрываемый протест... Он все родовые беды свалил на бедность своего рода....
Однажды Сашка „раскололся“:  – Вот вырасту - буду богатым, и вы все мне будете завидовать, а не  я вам!
–  И вырос... И стал богатым, хотя нашей зависти так и не добил-ся, но старался отчаянно...
   Постаревшая мать Евдокия Евлампиевна уже и не нуждалась в „молочной пенсии“.. Но коровёнку продолжала держать, меняя её, по мере выбраковки, каждые пять-шесть лет... Держать уже для себя, не для приварка, скорее для „запаха“ и живого объекта заботы...
...И вот тут-то Сашка показал свою удаль...
  Поставил матери коровник - на зависть всем окружным фермам:
 с горячей водой, вентиляцией, механической поилкой и уборкой навоза, электросечкой для травы и даже музыкальным центром, постоянно играющим экологичную классическую музыку (Вивальди, Дунаевский, Моцарт и хор Пятницкого)... 
   Все панели коровника оббиты импортным деревом...
  На шее „бурёнки" висит швейцарское ботало 18-го века...
  В стенах вмонтированы зеркала и  портреты быков!!
  Мы ходили в коровник, как в дом культуры, и всё советовали тёте (теперь уже Бабе Дусе) брать с посетителя за вход и за музыку, но не уговорили...
   Вот и сейчас я иду и слышу журчание какого-то классика... Как пелось ранее:  – Мечты сбываются... Ну, и слава Богу... 
  А чуть подальше, тоже справа по моей тропочке, в глубине небольшого елового приусадебного леска, стоит дом с мезонином и башенкой - это дача известного кинооператора Посельского, сняв-шего у всемирно известного кинорежссёра Ромма его основ-ные „звёздные" фильмы...
Недалеко уже   и до моего дома...
Живший у Посельских рыжеватый в белых подпалинах эрдель-терьер Федька (фигурант фильма „Три тополя на Плющихе" – (он там кроме как в такси и не разъезжал) помимо киноискусства обожал прибе-гать к нам - как к своим ближайшим соседям –  на завтраки... Ему повязывали - как истинному интеллигенту — салфетку на шею, приставляли к нашему столу высокий раскладной детский стульчик –столик (в вертикальной сборке)...
  Федька разом вспрыгивал в него и оказывался на одном уровне с нами... Его зоркий глаз, как и вся сосредоточенная фигурка, нацелены были на Бабушкины руки, которые откладывали ему порцию немного-нимало ... куриного паштета... Жрецы искусств обожают такую высокоделикатную еду!
     Получив в свою мисочку кусочек паштета, Федька, как истин-ный аристократ и гурман, медленно откусывал кусочек за кусоч-ком, вздыхая при этом сладко и печально: лакомство исчезало быс-трее, чем хотелось... Прикончив порцию, Федька тщательно, обхо-дя все краешки миски и её донышко, вылизывал (наверное, добива-ясь полного исчезновения запаха паштета), после чего выжидатель-но всматривался в Бабушкино лицо, но при этом не скуля, как беспородная вечно голодная дворняжка, а только намекая без сто-на и нажима - вдруг Бабушка отвлеклась на других едоков - конку-рентов, а про него (ПРО НЕГО!) и позабыла...
  Но Бабушка был начеку, и в мисочке появлялась новая (на сегод-ня последняя!) порция вкусности...
   В благодарение Федька –  вот когда порода аристократа прояв-ляется во всей красе! –  позволял себе слегка и нежно лизнуть щедрую кормящую руку!
...Иду не спеша дальше..
Ну вот я почти и пришла... Сейчас начинается дача ТётиЗины, а сразу за ней и наша...
   Узнавать нашу дачу всем новоприходящим было очень просто: перед домом стояла высоченная раскидистая сосна, верхушка которой, однако, была напрочь сгоревшей...
 Лет пять назад, во время страшной грозы, это наша сосна спасла и дом, а может и весь наш тупичок, приняв на себя удар бешеной молнии и послужив громоотводом.
   И заплатила за служение своей красотой... Но урожаи шишек от такой беды не понизились, и каждое лето мы топим наш десятилит-ровый старинный (с тульскими медалями) самовар её „приплодом“.
    Загляделась я на сосну и вдруг услышала по-молодому звон-кий, хотя и с лёгкой хрипотцей активной курильщицы, голос драго-ценной нашей (МОЕЙ!) „ТётиЗины“...
   Перед сосной, ещё в переулке, стояла моя особенная любовь – ТётяЗина – и, как пловчиха – баттерфляйка, всплескивала руками, словно приманивая и зазывая меня подойти поближе и поскорее...
–  Ой, моя Тётечка Зиночка! Здравствйте!! Как хорошо-то выгля-дите - значит, выздоровели, Слава Богу! Сейчас закидаю к своим всю корзинку и...к Вам... Как Ваши ватрушечки!!! 
–  Скорее, моя девочка! Заждалась я тебя... Почти всю зиму не видала...
– „Моя девочка!"... Сколько лет (ой, не лет, а десятилетий, вот ужас!) слышу её ласковое „Моя девочка!" и не перестаю вздрагивать от внутреннего ощущения счастья и заботливости...)
   С самого моего раннего детства (наверно, лет с четырёх) тётя Зина была моей „Летней Мамой". Моя  „Зимняя   Мама"   работала
в Москве,  в   Министерстве, „сидела на каких-то ответственных бумагах", и как села на них лет двадцать назад, то будто утону-ла в них... И выплывала (домой) после восьми вечера, и в итоге приезжала на дачу проведать меня –  своего ребёнка – и Бабушку – свою Мать –  лишь по субботам...
  Но уже в воскресенье вечерней электричкой „убегала" в Москву (чтобы утром быть опять при своих бумагах!)...
  А так-как нашу дачу и дачу ТётиЗины разделял жиденький штакет-ный   заборчик,  в котором  некоторые  планочки давно уж отвали-лись или расшатались, то просочиться мне с нашей территории на тётиЗинину ничего не стоило! 
  Главное, чтобы между дощечками пролезала голова, а остальное  уже пройдёт само cобо  coбой...
   И в сегодняшний вечер я, как и прошлым летом, прошла этот же освоенный в детстве маршрут; и вот я уже сижу за столом перед моей (!) „ТётейЗиной“ и вдыхаю тёплый ванильный аромат  пышных ватрушек и ...начинаю слушать!   
    Говорунья „ТётяЗина“ замечательная - не какая-то пустопорож-няя дачная болтушка, а безумно интересная и умная и всёзнающая энциклопедия, говорящая, не компьютерная, а живая, с сотнями неожиданных статей или кратких сообщений, занимательных рефера-тов, миниэссе и микроповестей...
   Моя „ТётяЗина“ - дачная Зинаида Ауэрбах и Ираклий Андрон-ников в одном лице! Но в её изустных текстах не найти никакой литературщины - всё из реальной, невыдуманной жизни, такой нестандартной, занимательной и даже немножко волшебной...
   Зеленоглазая, белокурая (это от отца - прибалтийского немца) и объёмисто-дородная, но не рыхлая, а статно-пружинистая, быс-трая и в словах и в действиях (это наследство мамы - овальный фотопортрет годов 30-ых висел рядом с портретом её отца).   
...Всегда в хорошем настроении, одетая со стильной изысканно-стью – никакой дачно-почвенной  зачумленности и неряшливости. Никакое огородно-хозяйственное действо не опускало её до обыден-ности или дачной убогости, всегда сохранялось её прирождённое изящество... В ней была видна своего рода благородная холё-ность, вызванная не леностью и безделием и бытьём „на всём готовом“, а только природной способностью "всё успевать и всему радоватья". 
   Не по таким ли женщинам вздыхал Некрасов?
   А по зелёным глазам „ТётиЗины“ вздыхали чуть не все мужчины Загорянки... И хотя муж её - Василий - посмеивался при остротах друзей, его смех был иногда полон и досады, хотя мне казалось, абсолютно излишней... Но кто что знает!!
   Профессия ТетиЗины была нестандартная: она была „белошвейкой-надомницей“, вполне официально, и выполняла заказы Московско-го „Дома Моды“... Её платья часто отбирали на выставки...
   Имена модельеров тех лет были известны только узкому кругу жён и приравненных к ним подругам деятелей „верхних эшелонов“  Власти... Но именно поэтому у ТётиЗины заказчицы не переводи-лись.
  Об её тонком шве среди модниц ходили легенды... Я сама, порою, носила сшитые для меня платьица „наизнанку“! И никто не замечал!!! Более того: платья ТётиЗины были окутаны невидимой, но ощутимой “Аурой  благополучия“... Надев сшитые ТётиЗиной платья, я могла спокойно итти на экзамен даже по математике... Всё завершалось пятёрками!!!
  Но тем не менее ТётяЗина, работая за своей ножной машинкой
„Зингер“, постоянно нервничала, ожидая налёта “финов“...
       Я позже поняла, что это были не жители страны Финляндия, а „фининспекторы“, верные финансовые псы Советской власти... Портновский талант у ТётиЗины - как и внешность, как и харак-тер - тоже наследственные...
Мама ТётиЗины, что на довоенной овальной фотографии - была первоклассной портнихой, но не в Москве, а в далёком Сыктывка-ре... И приехала (была привезена, а более точно - пригнана) из далёкого от этого североуральского места хлебородного Поволжья.
Того самого Поволжья, где на заре Совтской власти была провоз-глашена (и Москвой разрешена!) „Республика Поволжья "...
 Но вторая, тоже Отечественная, тоже Народная, война России с Германией вдохновила Москву вспомнить царскую практику: высе-лять подале на восток и, чем севернее, тем лучше, всех лиц подозрительной немецкой национальности..
   Так и оказались в рядах „Трудармии" папа Юрген, мама - Лотта и их дочка - Зигфрида...
Юрген,  потеряв,  за  невостребованностью, свои навыки машинис-та, запил, заболел туберкулёзом, был „списан" на свободу, и стал опускаться и пропадать из дому, порой на несколько месяцев.
  Маме Лотте и некогда было горевать – работы хватало, едоков – мал-мала-меньше тоже хватало...
   Портниха «номер один» захолустного околоуральского поселе-ния – она всегда что-то перешивала, а плату принимала натурпро-дуктами... И дочку свою Зигфриду, а по-местному (то-есть по-ро-ссийски) - Зину - стала обучать и быстро выучила швейному делу: вначале перелицовке и переделке, а затем и „серьёзному пошиву".
  Трудолюбие и аккуратность - что ещё нужно для поддержания жизни в скотских условиях советской высылки!?
  А счастье?! – Но что оно значило в те беспросветные времена? ... Быть бы живу самой, да детям...А ни отдыхать, ни болеть-то и некогда было...
Так и жили, не думая о переменах в судьбе, проживая каждый день как надежду на наступление следующего дня...
   Но вот однажды в их „безотцовском" доме, после долгого загу-ла, объявился папа Юрген! Был он – совсем плохой: полупарализо-ванный, неухоженный, в обмотках...
  Но...пришёл он не один. Привёл в дом прехорошенькую белоку-рую, черноглазую с казахски - немецким личиком четырёхлетку –Айгюль!... Её мать - казашка - не выдержала  питейной конкурен-ции с Юргеном, спилась  вчистую и умерла типичной для запойных смертью... Под каким-то чужим забором  (или   дувалом?).      
  А за столом Лотты стало одной дочкой больше...
   И у Зигфриды-Зины - появилась любимая младшая сестра Айгюль.
   Айгюль росла быстро - как растут многонациональные детишки - и как все они, Айгюль была общительна, резва и постепенно сфор-мировалась... типичной мальчишницей.
 От мальчишек, точнее, через них - приобщилась ко всем запрет-ным плодам местной цивилизации... И винцу, и „травке“ и осовре-мененному интиму... И когда пришла пора рожать, она, креп-ко „поддав“, так перевозбудилась, что завершила роды за считан-ные минуты, в конце которых она уверилась в том, что родила 
...мальчика!    Это ей так сразу показалось - и никого иного она не хотела признавать, кроме своего ... Мишеньки!
- Так бы и пошла по жизни девочка по имени „Михаил“, как бы не „бабушка“ Лотта! Та быстро "переиначила" метрику, и в ней появилось имя – „Михалина“...
  Стоило это немного: перелицовка костюма дедушки для повзро-слевшего внука старшей акушерки.
  Иначе могло бы возникнуть стройное уголовное дело о несанкци-онированном „трансверсе“ и назначении чуть ли не пожизненных лагерных сроков... Непутёвая мать Михалинки, не откормив малыш-ку даже до года, пропала вконец... Поговаривали, что на северо-уральской трассе она подрабатывала „плечевой“...
  И пришлось бабушке Лотте-Ляле, при почтово-финансовой поддер-жке Зигфриды-Зины,  дорастить девочку до школы...
   Михалина закончила школу с медалью, да школу-то не простую, а с французским уклоном! (Появилась в те годы официальная мода на качественное, но не всеобщее, конечно, приобщение народа к иностранным языкам...)
  И во французском языке в школе ей не было равных... Её даже в Москву посылали - на языковую Олимпиаду... Первое место – не х первое, но диплом она привезла, а с этим  дипломом её могли при-нять в Институт иностранных языков!
...История Михалины, полная несообразностей, неожиданностей и счастливых совпадений, мне поведывалась „тётейЗиной“ поэтапно, каждый раз с новыми, неожиданным и порою непредсказуемыми полу-фантастическими деталями...
  Пока я шла от дачи к дачи, её история в очередной перелиста-лась в моей голове...  Михалина, казалось, всё хорошее, не реа-лизованное её предками, решила воплотить в своей жизни ...
И тому способствовал целый комплекс необычностей её натуры...
В отличие от традиционных неординарных „свойств“ многих своих предков, её необычные свойства были позитивны: они не приносили никому вреда, чаще же - радость и лишь иногда беспокойство.
Волновались в основном близкие и любящие её родственники – уж больно эти отличия от общенародного стандарта были непривычны и даже непригодны для нашего сугубо материалистического мира...
...Вначале - лет с десяти - она удивляла только своей нетри-виальной способностью к обучению... Всё ей давалось легко и ве-село: и язык - по-французски она, как нам казалось, превзошла всех учителей... Помимо этого сама освоила азы музыкальной гра-моты и научилась подыгрывать при исполнении собственных песе-нок - на свои слова и на свои мелодии... Танцевала - всем дев-чонкам на-зависть...
Почти все мальчишки были в неё влюблены, причём никаких подруж-киных ревностей. По математике и физике - одни пятёрки - хоть сразу золотую медаль, до выпускных экзаменов.
  Правда, с историей, особенно с древней, были трудности и за-минки... Она обнаруживала „ошибки“ почти в каждом слове учи-тельницы... Да что учительница! Не раз она устраивала в классе разнос тем или иным историческим описаниям в учебнике... Словно сама была свидетелем тех древних исторических событий, описание которых она бурно и гневно отвергала или поправляла...
  Она бурлила, как вулкан, и ничем её нельзя было успокоить... Однажды этот вулкан чуть не погубил историчку...
   Прочтя вслух михалинино описание жизни в древних городах в районе армянского озера Севан, учительница швырнула ей на парту тетрадку, приказав всё переписать, как надо по учебнику! — и прекратить свои фантазии на темы древней истории...
Михалинка вскочила, прижала к груди тетрадку и, глядя в лицо историчке своими синими, но от гнева быстро темнеющими глазами, прокричала:
 — Ты злая! Злая и тощая потому, что в твоём животе огромные клубки червяков! Они выживают из твоего живота твоих детей! —  ...Михалинку тут же выгнали из класса...
   Он гордо ушла, но прозвенел звонок и вслед за ней, вытирая слёзы, выбежала учительница... Все думали, что Михалинку исключят из школы...
   Но после врачебного обследования, предпринятого самой учи-тельницей, оказалось, что диагноз девочки был абсолютно правдив и правилен! По строгому совету врачей - профессионалов учитель-ница избавилась от гельминтов, а через год у неё родились чудес-ные близняшки. Мальчика назвали ...Михаилом, а девочку, почему-то ...Севаной...
 Наверное, в честь озера Севан, из-за которого и разыгрались страсти...
После этой „истории с Историей“ к Михалинке стали подходить и знакомые, и потом вовсе незнакомые посоветоваться о своём здоровье... Порою и сама Михалина чуть не приставала к незна-комому (это случалось даже на улице!) и что-то шептала ему...
  В доме стали появляться посторонние, но родные быстро пресек-ли такую активность девочки: того и гляди придут „строгие сотрудники спецорганов“... Но до этого, к счастью, не дошло...   А в классе уже привыкли к тому, что с ними учит-ся „девочка-рентген“...
  Её так и стали называть, и не в шутку, особенно после спасе-ния одной из школьниц класса... То была подружка Михалины... Однажды утром, на самой первой перемене, Михалинка с пылом и жаром стала уговаривать - приказывать девочке немедленно, не дожидаясь конца уроков, пойти, не медля, но не торопясь, в боль-ницу (которая и была, к счастью, в соседнем квартале)..
  – У тебя справа под животом набух какой-то опасный длинный пузырь... Я боюсь, но он вот-вот может лопнуть!
  –  Немедленная операция и удаление воспалённого аппендикса спасла девочку от неминуемого перитонита...
   Это был один из многих „летучих“ диагнозов Михалинки.
    Михалина могла видеть „толстые белые верёвки в голове, по которым с трудом протекает красная кровь“, или обнаруживала сердце, которое неправильно хлюпает „что-то не туда“ ...
   Лет с пятнадцати Михалинка, насмотревшись на сеансы „гадания на кофейной гуще“, проводимых бабой Лоттой, сама стала
„опрокидывать чашечку“ и предсказывать судьбу ... Скольких девчонок она избавила от плохих знакомств и скольким присовето-вала хороших парней!
    К своим особенностям девочка относилась почти по-материн-ски, как будто это не она носитель клада, а кто-то иной, живу-щий в ней же... Детский период увлечённости своей особенностью, своими чудесностями через пару лет прошёл... Несколько попозже она и гадать на кофе перестала...Осталось только диагностиро-вание...
  В букете паранормальных талантов Михалины спряталась, до нужной поры, способность предвидеть глобальные катаклизмы... Более того! Михалинка тонко чувствовала многие физические нарушения и отклонения от некоего, ей, собственно, и неизвест-ного, общемирового порядка... Указывала на малейшие неровности в стенах здания, предсказывала протечки трубопроводов и даже... остановки лифта...
 И проявилась эта „глобалистская“ способность в зимние дни 1988-го года, когда в маленьком армянском городке, далеко от Москвы, случилось печально известное всему миру землетрясение...
Но уже за день до трагедии Михалина стала искать на книжной полке хоть какую-нибудь книжку, где могла бы находиться карта Кавказа... Не найдя у своих, она попросила у соседей карту Советского Союза (не географическую, а обычную - политико-административную). На этой карте не было такого маленького городка, как Спетак, но Михалина нарисовала маленький и неров-ный кружочек внутри пределов республики Армении...
  В центре его, как поняла она назавтра, находился несчастный город... Кого могла предупредить юная провидица?
   Хитроумные „телодвижения“ Судьбы свели и меня с этой нетриви-альной девочкой, но об этом я подумаю и вам расскажу, позже, когда пройду ещё одну дачу...
  На левой стороне нашего многонационального „тупичка“, ближе к концу „улицы Глинки“, в красиво окрашенном и полностью оштука-туренном доме жила (и живёт до сих пор в почти первоначальном составе) армянская семья Левокянов...
   Дедушка - Левок Левокян - не так давно умер, и хозяйство вела и ведёт по сию пору Наири Вартановна - ещё не старая, но уже седеющая строгая дама... Как положено на Кавказе, она ходила и ходит только в чёрном одеянии - то ли платье, то ли балахоне...
  На „Бабушке Наири“, как на скале, держится и дом, и огород и цветы и двое внучат - Карен и Акоп, родители которых (отец - известный художник, а мать - преподаватель армянского языка
„для иностранцев“) жили в Армении, в том же самом маленьком городке Спетак, печально прогремевшем на весь цивилизованный и сердобольный мир...
   Так вот –  наша героиня Михалина, уже перебравшаяся из „пред-уралья“ в „подмосковье“ - то-есть к Бабушке Зине - Зигфриде, дружила с этой армянской семьёй... Особенно ей нравился быстро-глазый, весёлый и языкастый Карен... Поначалу их сдружила музыка:.. Карен чудесно, с небольшой и мягкой хрипотцой, пел под аккомпанемент гитары и грустные армянские песни и русские  (цыганские) романсы и французские шлягеры...
  Наири Вартановна с гордостью заявляла, что её Карен поёт не хуже самого великого шансонье Шарля Азнавура! При этом всегда уточняла, что он (то¬есть Шарло, так она говорила на француз-ский манер) их не очень дальный родственник, и именно поэтому её Каренчик такой музыкальный... Карен отшучивался, но от родства не отказывлся... После особенно удачной спевки Наири Вартановна обычно доставала из бархатной шкатулки фотографию, где старейшины рода Азнавуров и Левокянов запечатлели себя в кругу родственников... Среди родственников поместился и четырёх-летний Каренчик!
  И вот тогда, то есть в 1988-м году, когда это случилось, Михалина стала совсем не своя... Добравшись до бабушки Наири, она убеждала её срочно начать поиски Карена.
  –  Он жив, но сейчас он лежит без движения под обломками их дома! – 
Непросто было поверить... Не просто было дозвониться до Парижа и до самого Шарля Азнавура... Тот вовсю кипел энергией спасате-ля: посланные им волонтёры уже полетели в Армению... И одной из первой „раскопок" стал дом Левокянов... Под его развалинами в коме лежал Карен... Не выводя его из коматоза, юношу переправи-ли в Париж... Через несколько дней парнишка очнулся...
   Вы все наверняка догадались, что, после спасения Карена, судьбы его и Михалины переплелись крепче,чем лианы винограда.
  Прошло несколько, сравнительно спокойных, лет...Теперь моло-дые люди - парижане, оба учатся в Сорбонне...Михалина хочет стать врачём-психотерапевтом, а Карен — музыкальным дизайне-ром... Эта новая ветка искусства, и Карен в ней найдёт себя...
...В каждой судьбе всё решает мощность креативного гена...
У Михалины он победил все разрушительные способности её родите-лей, а Карен станет укрепителем славных традиций армянского народа... Ну, чем не „хэппи-энд" нашей дачной истории...
  Но моя память не даёт мне покоя... Хоть и под-занавес моего дачного маршрута, нельзя не вспомнить ещё одну необычность судьбы Михалины...
  Как ни странно, Михалина не стала тем, кого называют
„народным  елителем“... Лечить она больше не пыталась и неизвес-тно - могла ли вообще лечить и исправлять обнруженные ею анома-лии в работе чьего-то организма...!?
  А вот самой заболеть от её собственной чрезмерной активности ей пришлось... И проявилось эта беда по вине телевидения... 
    Любимые всей молодёжью и многими пенсионерами России фильмы - фэнтэзи и фильмы - "ужастики" вначале, ненадолго, захватили и Михалину... Но после нескольких месяцев увлечения, Михалиной завладела странная и неотвязная боязнь „заразиться“ компьютерным вирусом, а потом и ещё более дурная идея-фикс: боязнь, что в неё вставят „чип“, зазомбируют и унесут на другие планеты...
  Это явная „шизофрения“ не выплескивалась далее тележизни (если теледурь считать жизнью! )... Михалина стала прятаться от „ящика“ и даже несколько раз пыталась запрятать сам телеви-зор, осерчав на ничем не виноватый аппарат (да ещё и новейшего поколения)... Однажды она завернула его в ватное одеяло, пере-бинтовала свёрток, как ребёнка, и засунула упаковку за шкаф, 
—чтобы из него не вылез „чип“ и не вселился в меня! —Освободившись от телезаразы, успокоилась и всё бы позабылось, если бы не возникшие потом почти беспрерывные головные боли... Видно, талант-талантом, а девочка где-то перенапряглась... Обратно, на Урал, Михалина не поехала, поселившись у ТётиЗины.
 Сама-не-своя... Как закрылась в своей комнатке, так и не выхо-дит, и врачей видеть не хочет, только сжимает свою красивую головку    и постанывает...
   От боли (как когда-то от гнева) синие её глазки потемнели - почернели.... Сидит, стонет, книг не читает, телевизор видеть не желает... Срочно позвали меня как "главного и единственного семейного «эксперта по всем болезням": у меня уже год как был диплом Московского мединститута.
Я, как увидела её состояние, поняла, что без нашего главного институтского невропатолога профессора Завалишина не обойтись...
...Сделали Михалине томограмму и...ахнули!
  Под теменной костью, там, где у грудных детишек ещё вибриру-ет - колышется мягкий „родничёк“, на рентгеноснимке отчётливо видна...поверить не могли ...инкапсулированная иголка!
Да не просто иголка, а с ниткой, у которой ещё хвостик в узелок завязан!!
Как эта игла попала сюда, не повредив фатально мозговую оболочку? Почему она не продвинулась далее? Отчего она ранее не беспокоила, да и беспокоит ли именно она сейчас?
Может, головные боли вызваны чем-то иным?
Как обычно, вопросов всегда ворох, а ответ должен притти доста-точно быстро и предельно однозначно... Пока проходили консили-умы, пока ординаторы и ассистенты рассматривали и Михалинку и её снимки, боли как-то стали исчезать...И слава Богу!
...Да не совсем... Нависла необходимость оперативного удаления злочастной иглы, чтобы не случилось бы настоящей беды...
(Описаны случаи безвредного попадания инородных предметов в мозговую, преимущественно в лобную часть... Я вычитала как-то историю о диком случае психопатического срыва, реализовавшегося в (!) „самовколачивании“ гвоздей (да не одного, а более десятка) в лобные доли..).
А у нас не литература, а живая подружка!!!
  И деньги для операции нужны огромные. Их-то удалось насоби-рать по всем друзьям и друзьям друзей, освоивших новые
«капиталистические формы существования»...
В итоге нейрохирурги иглу удалили, и девочка навсегда перестала чувствовать головные боли, перестала бояться телевизионных
 „инопланетян“..., но!!!
...Но  зато полностью рассталась со  своею паранормальностью“!
Обычная  талантливость - сохранилась...  Коэффициент  интеллек-та превысил 150,  но  это уже никому  не казалось чудом... Жизнь  её пошла своим кем-то запрограммированным путём...
 –  Вот и вся история Михалинки...
.... Ну, а вот и мой дачный, летний, дом, дом моих предков!
Вот и сосна, пострадавшая ради нашей жизни...
Вот и пятнистый пёсик Федька...
 —  Здравстуйте, мои хорошие! А вот и Я! Ваша Марина!!!