Истину ищут в одиночку...

Говорят, рецензии – это рекламы, дипломатические ноты. Ну, рекламы когда-то сочинял, когда кушать было нечего. Дипноты слагать не научился (хотя иные критики этим всю жизнь занимались). А вот эпиталаму вместо рецензии на презентацию очень хочется ныне сочинить. Благо, что повод есть: литератор. издатель газеты «Строка», поэт Николай Сундеев представил на публику свою книrу стихов «Кромка». Ба! Он что, первый или последний? Стоит ли тут кочевряжиться? Стоит...

 Ах, это сладкое слово «презентация». Брызги шампанского, осетрина, икра. Устрицы... Ничего такого тут, естественно, не было (спонсоров окрест не видать), хотя даже на презентации в Ассоциации русских писателей Молдовы «Литератор» были душистый крепкий чай, пряники, фрукты. Но все же на премьере книги Н. Сундеева в зале Союза писателей Молдовы было нечто, отчего молдавский поэт Аркадие Сучевяну воскликнул: «Черт возьми, яблоку упасть негде! У нас в этот зал собирается столько людей (писателей) лишь тогда, когда речь идет о пенсионах да о раздаче гуманитарной помощи».

Так, значит, было нечто, что приятнее, тонизируя, действуя на разум, и слаще на вкус, чем брызги шампанского, чай, пряники и фрукты.
 
Забегая вперед, скажу: А.Сучевяну, после того, как автор «Кромки» прочел свой перевод стихотворения Дж. Менюка «Гадюки», заметил, что Сундеев, переводя строки национальных поэтов, в том числе и его, на русский язык, осознает цезуру, ритм, дыхание живой стихии стиха, – и делает это столь искусно и добросовестно, что и ему, Сучевяну, захотелось отблагодарить русского поэта, переводя его лирику на румынский язык.

У культуры нет границ: мысли и чувства беспошлинны. В этом я еще раз убедился на презентации книги «Кромка».

По Далю: кромка – край, кайма, рубежная полоса, угол бруса, ребро, грань. Чуете? Н. Сундеев, как творческая личность, ощутил перемены в своей поэтической судьбе. Сноска у Даля: у плотников – вынуть кромку, вынуть угол бруса впадиной, например, для притвора двери.

В контексте Даля воссоздает сегодня метафору строфы автор «Кромки». Написание книги сравнивали с чем угодно: с чудом, с наитием, с медитацией, с «тремя струнами воображения». Впервые слышу: создание ее уподоблено строительству дома. «Книга обживается, как дом. Сам себе и верю, и не верю, что возвел я дом своим трудом, испытав и счастье, и потери... Но землетрясенья и огня не боится этот дом, по сути. Никакие нелюди и люди из него не выселят меня».

Конечно же, книга, как и дом, созидается архитектонически.

Не знаю, может, ошибаюсь, но во время ее действа ощутил, что с этой книги начался рост поэта Николая Сундеева («Рост – это многократность перерождения»).

К концу ХХ века, после семидесяти лет тоталитаризма, свобода осознается русским поэтом, живущим в Молдове, как полная раскованность духа, устремленного к творчеству: «Сокровище она – моя свобода».  Когда прозвучали эти ритмовые созвучия «стука судьбы», зал преобразился. Все задышали каким-то другим воздухом. Это и впрямь была «свобода несогнутых спин», вольного порыва восторга, распахнутых окон, больших страстей. Изменение нравственной атмосферы среди собравшихся было физически ощутимо.
 
Ну конечно, все моложе и моложе чувствуют себя те, кто вступает в мир незапятнанного компромиссами лирического воображения. Теперь-то они знают: это расчетливый рассудок старил их душевно. Люди же творчества обречены на молодость. Сама строка Н. Сундеева довершала этот диалог чести: «На исходе бешеного века, после стольких смерчей и скорбей, трудно возродиться человеку, возвратиться к сущности своей».
 
Ведь ежели совесть не уснула в человеческой натуре и поэт не хочет променять свое занятие на чечевичную похлебку, в нем всегда будет жить вот это потаенное, невысказанное вслух, но доводящее смычок сердечной скрипки до простейшего, не разложенного на составные волокна голоса: «К чему это отчаянное стремление преуспеть и притом в таких отчаянных предприятиях? Если человек не шагает в ногу со своими спутниками, может быть, это оттого, что ему слышны звуки иного марша? Пусть он шагает под эту музыку, какая ему слышится, хотя бы... и отдаленную».

И когда Владимир Самойленко, с доверием поглядывая на виновника торжества, под гитару извлекал первородно-ясные и прозрачные звуки песен, пробудившиеся от лирических строк Н. Сундеева, а ему вторила затем перебором нежных струн гитара Наташи Емельяновой, и когда выступали поэты и прозаики Олеся Рудягина, Ирина Найденова, Инна Нестеровская, Жан Кривой, Бронислава Трапша, а автор ернических афоризмов-баек А. Кожухарь и артист театра «БОСХ» Г.Лерфельд представляли «сцену попрошайничания у фонтана» Остапа Бендера с Воробьяниновым, и когда «под занавес» дуэт великолепных гитаристов Олега Булгака и Игоря Солонкова ударил по струнам, посвящая свой блистательный фейерверк песен Н. Сундееву, – все они не очень искушенно, но искренно и взволнованно признавались в симпатиях своему другу и в какой-то мере наставнику, председателю Ассоциации русских писателей «Литератор», что возвел их в ранг превосходной степени, и благодаря которому они увидели свои строки отлитыми в металл газетных, журнальных и поэтических книг, а другие от его рифм озвучили переборы своих гитарных струн дерзкими и нежными мелодиями. И как бы само собой на обочину нашего сознания уходило заплесневелое, казенное манипулирование литературой, возрождая новую этику сообщества, сотоварищества талантов Ассоциации «Литератор», ищущих. свою неторенную тропу к искусству слова.
 
В пастернаковском «Докторе Живаго» один из персонажей произносит слова, очень важные для понимания ситуации, в которой должна воссоздавать себя в превосходной степени поэтическая личность, – и это имеет отношение не только к автору «Кромки». Всякая стадность – прибежище неодаренности, все равно: верность ли это Соловьеву, или Канту, или Марксу. Истину любят только одиночки и порывают со всеми, кто любит ее недостаточно. И впрямь, поэты, как и царственные особы, – самые несчастные люди. Они беззащитны, ибо слишком эмоциональны. Их легко провоцировать и травить. И недаром они раньше всех, как звери, чуют, предугадывая землетрясения. Но, в отличие от зверей, что боятся землетрясений, поэты, предупреждая о социальных потрясениях, вопиют в голос о порушенной семейной домовитости, содрогаясь, что «крыша поехала» у многих, и печалясь, повествуют, как «вдруг растворяются друзья».

Говорят, что войны бывают разные. Из огня одних рождаются нации и государства, их символика, мифология, эпос. В чаду других – нации и государства гибнут, разлагаются, в них извращаются и переворачиваются некогда связанные символы и мифы.
Н. Сундеев говорит о распаде русской диаспоры и еврейской общины внутри нации, что хлебнула крови в военном конфликте. «А мы – живем. Мы вроде живы, не зацепило никого...» Ай, бросьте, зацепило. Зацепило, да еще и как. Перевернулись символы, извратились мифы, скукожилась общность, как шагреневая кожа: «и каждый миг непредсказуем, и сам не веришь, что живешь... ».

Есть люди, для которых строка Бодлера значит больше, чем все роскошныe меха и лимузины. Эти строки о минном поле, где «жизнь в предощущенье взрыва страшнее взрыва самого», тоже стоят не малого: недаром зал, разорвавшись одобрительным гулом и аплодисментами, треснул надвое, когда оборвались эти, задевшие всех, строки.

Истину любят в одиночку, но поверяют всем, чтобы еще удержать, сплотить, окольцевать словом и мыслью «нерастворившихся»: вырванные ряды не возмещаются. Н.Сундеев, поверяя, отдавал аудитории лучшее в себе и своей строке: «Что отдаешь – твое...»  В этом урок презентации книги «Кромка».

Евгений БЕЛЫХ

(Газета «Независимая Молдова», 2 октября 1993 г., Кишинев)