Письмо 12. Ненависть и нежность

Живой водой, бродячей каплей
К тебе не раз еще вернусь.
И одинокой белой цаплей
Сквозь сон твой легкий пронесусь.
Водою мертвой, каплей ртути
Твоей погибели дождусь,
Чтобы дойдя до вечной сути,
Ты знал, как я к тебе вернусь.

Странные строчки, написанные более 20 лет назад, словно пророчество, на всю оставшуюся жизнь – о чем они - о ненависти, о любви?

Эти дни приходят ко мне не часто, но это время, когда я с легкостью могу сказать тебе, что я ненавижу тебя, что я проклинаю тебя, что я искренне желаю тебе смерти. Потом это проходит, как ты понимаешь, и я вновь могу думать и вспоминать о тебе хотя бы по-христиански. Может, пришло время понять – за что я тебя ненавижу, что это за чувство – ненависть, как с ней справляться, и не есть ли она проявление совсем другого?

Ненависть редко приходит первой, сначала приходит любовь, и так было у нас с тобой все эти годы. За это время было сказано много злых, обидных, несправедливых, объективных, правдивых, чудовищных слов, и все они попадали точно в цель, все они ранили и калечили, разрывали и отравляли, и всегда их целью было не установление некой мифической истины, буде таковая вообще существует, а причинение как можно больше боли другому человеку. Да, да, не обольщайся на этот счет – ты хотел казнить и казнил, безнаказанно ранил и унижал меня до тех пор, пока и я, изначально робко сопротивлявшаяся агрессии, не выучилась твоей иезуитской науке в совершенстве, пока не превзошла учителя, из невинной овечки превратившись в злобную волчицу. Стоило и мне уловить в твоем голосе, словах, поведении, жестах какой-либо намек на проявление недоброжелательности, как я тут же ощетинивалась всем телом и, помня о том, что лучшая защита это нападение, кусала первая.

Я знаю, что причинила тебе много боли, и не след сегодня меряться, кто из нас был более жестоким и последовательным. Важно другое – я приспособилась под тебя и незаметно для себя приняла, по крайней мере, внешне, твой подход к жизни – никому не доверять, никого не подпускать, ничего и ни у кого не просить, бить первой, бить насмерть, пока тебя не убили… Настал момент, когда я поняла, что ни секунды не готова выносить боль, которую мне способны причинить близкие люди, и тогда я стала нападать при малейшем проявлении опасности. Вполне возможно, что ты вовсе не всегда сознательно хотел наказывать, упрекать, обвинять, но я уже звериным нюхом чуяла подвох во всем, что ты делал, и в ответ била без промаха. Я говорила то, о чем порядочные люди молчат, я припоминала то, о чем следовало бы забыть, я лезла в то, что меня не касалось, я судила, приговаривала и осуждала, и я признаю это. Внутри меня, словно в душе серийного убийцы, все время плескалось огромное, раскаленное море боли, и стоило поднести спичку, как пары тут же вспыхивали. Вскоре этот внутренний жар стал сжигать всех моих близких – я точно так же вела себя дома, с родными и зачастую – с друзьями. Боль переполняла меня настолько, что в конце концов стала пожирать самое себя, и так продолжалось до тех пор, пока однажды вся эта лава не вырвалась наружу, словно через жерло вулкана, пройдя через мои внутренности, и лишь тогда я смогла увидеть истинный размер разрушений. Но об этом не сейчас.

Я не оправдываюсь и не прошу снисхождения, вопрос в другом – была ли во мне все это время ненависть к тому, кто любил и мучил меня так, как никто другой даже в страшном сне не смог бы себе представить? Сегодня, когда мне знакомы совсем другие чувства, я могу с уверенностью сказать, что во мне было все, что угодно, - обида, ревность, гнев, бессилие, отчаяние, все, но не это страшное слово – ненависть. Даже произнося вслух, в лицо жуткие ругательства, я ни разу не сказала тебе, что я тебя ненавижу. Я могла ударить, я могла угрожать, я могла шантажировать, подставлять, но только не ненавидеть. Почему, ведь это так естественно – ненавидеть того, кого любишь больше жизни – боже ж ты мой, только с тобой я поняла, что значит, любить больше жизни, ибо только с тобой я перестала хотеть жить, перестала радоваться каждому мгновению, перестала хотеть заглядывать в будущее, но об этом позже. Естественно ненавидеть того, кто, будучи у тебя под кожей, мучает тебя изнутри, ведая все твои тайные больные уголки сознания.  Естественно ненавидеть того, кто намеренно то наказывает тебя отдалением, то милует тебя близостью, то упрекает, то превозносит, то бьет, то ласкает, и так до бесконечности, и что самое ужасное, то отталкивает тебя, то вновь возвращает на сладкую вечную муку.

Почему же я не могла тебя ненавидеть тогда, рассуждаю я сама с собой сегодня. Не знаю, переживал ли ты что-либо подобное, сейчас твои мысли и поступки скрыты от меня, однако у меня есть одно объяснение, и я не знаю, готов ли ты будешь с ним согласиться, скорее всего нет, но мне это уже не важно. В то время я и ты были одним целым, несмотря на чудовищные разногласия, бесконечные ссоры и постоянные взаимные унижения. Я не только жила тобой как женщина, я страстно желала стать матерью твоего ребенка, я пыталась видеть мир, себя и тебя твоими глазами, я подражала тебе во всем, чтобы выжить, я воспринимала тебя как свой больной орган, даже на расстоянии, я перевоплощалась в тебя, пытаясь предугадать, как бы ты посмотрел на то или иное обстоятельство, как бы воспринял то или иное слово. Ненавидеть тебя означало бы ненавидеть саму себя – потому что тогда я практически стала твоим Зеркалом, как персонаж одного из «Дозоров» Сергея Лукьяненко – чем ты был сильнее, тем мощнее становилась я, и наоборот. Я питалась твоей энергией разрушения, подражала тебе, копировала твои приемы, запоминала и использовала твои слова, записывала твои ходы, как же я могла ненавидеть тебя – своего лучшего учителя, свою плоть и кровь, свое самое желанное и нерожденное дитя?

Поэтому я стала подсознательно, а потом уже сознательно разрушать себя – иначе было бы невозможно начать ненавидеть тебя. Зачем, спросишь ты, и я отвечу – иначе я бы никогда не смогла оторваться от тебя, отделить себя от тебя, забрать обратно то, что принадлежит мне и вернуть тебе твое по праву. Иначе мы бы вросли друг в друга так, что сгнили бы одновременно и рассыпались бы в прах и тлен, если бы еще раньше нас не пожрал внутренний огонь боли и гнева. 

И даже тогда, когда скорчившись от боли внизу живота, я в который раз набирала твой номер телефона и выкрикивала проклятия, я не могла тебя ненавидеть, ведь ты все еще был моим. И даже тогда, когда ты присылал мне злобные, угрожающие письма, я не могла тебя ненавидеть, ведь я поступала так же. И даже тогда, когда твой закулисный кукловод-жена искусно притворялась смертельно больной, дергая тебя за ниточки долга и раскаяния, я не могла тебя ненавидеть, ведь я любила тебя, а не ее. И даже тогда, когда ты предложил мне войну вместо мира, я все равно не могла тебя ненавидеть, ведь я скорее выбрала бы поражение, чем победу.

Когда же все изменилось – не тогда ли, когда я осталась наедине с собой и огромной кровоточащей раной на месте моего главного органа жизни и любви? Не тогда ли, когда поняла, что для того, чтобы вырвать тебя, недостаточно перестать касаться тебя, видеться с тобой, слышать тебя по телефону? Не тогда ли, когда стало ясно, что рана не будет заживать, пока кровь течет не останавливаясь, и срочно нужно, чтобы образовалась грубая, жесткая корка ненависти, злобы и гнева, чтобы не потерять себя до последней капли?

И тогда я стала ненавидеть тебя, ненавидеть так же истово, как любить, всеми силами измученной души. Я сохранила все твои злобные послания ко мне, я перечитывала их и упивалась ядом, истекающим из твоих слов. Я вызывала из памяти самые унизительные моменты наших непростых отношений – насилие, кровь, ругательства, оскорбления, равнодушие, я смаковала эти воспоминания, я ими упивалась и училась ненавидеть, и училась желать зла, и училась проклинать тебя за все.

Но где же нежность, спросишь ты, здесь только о ненависти и злобе, а была ли нежность? И я отвечу тебе – нежность всегда была, ибо она – оборотная сторона ненависти. Ненавидишь то, что вызывает непреодолимое желание укрыть, защитить, прижать к себе даже тогда, когда оно выпускает длинные ядовитые шипы и терзает тебя. Стоило тебе хотя бы еле уловимым движением показать мне, как больно я тебе сделала, как меня тут же с головой накрывала волна раскаяния и нежности. Я летела через весь город, когда у тебя прихватывало сердце, я баюкала твою пострадавшую в боях голову, я лечила тебя от гриппа, я шла за тобой на край земли, лишь бы искупить свою вину, лишь бы сделать так, как тебе хорошо. Жаль, что ты видел за всем этим эгоистичное стремление побыстрее «вернуть» тебе «товарный вид» и «форму». Всякий раз, когда я ощущала в тебе страдающего и сострадающего человека, а не судью, прокурора или агрессора, я впадала в бездну раскаяния, вины и отчаяния. Странно, но это так – стоило тебе проявить передо мной слабость, показать человеческую природу, как я тут же зеркально возвращала тебе себя – из злобной, загнанной в угол крысы превращалась в настоящую любящую нежную женщину. Нежность имеет ту же природу, что и ненависть, но только она лишена защитного панциря, очищена от вони и яда, и, подобно ненависти, направлена не на себя, а на другого человека. Она возможна тогда, когда ты хорошо понимаешь, что рядом с тобой другой человек, не ты, и ты хочешь и можешь воспринимать его таким, какой он есть, и даже таким, каким его трудно принимать, ты любишь его и хочешь защитить, и прижать к груди, и дать ему – все. Для того, чтобы проявить нежность, нужно жить в согласии с человеком, а не быть пожираемой им, даже во имя и ради любви. Для того, чтобы чувствовать нежность, нужно видеть, что любимый тобой человек нуждается в тебе такой, какая ты есть, а не той, какой он бы хотел тебя когда-нибудь видеть. Для того, чтобы жить в нежности, нужно жить с открытой душой, а не держать за пазухой нож, и так далее и тому подобное, о чем ты хорошо знаешь сам. Пока ты нуждался во мне как человек, я была сама нежность, как только ты стал нуждаться во мне как в наказании, как в воплощении моих и своих грехов, как в доказательстве нашей ущербности,  ушла и нежность, и я не смогла ее удержать.

Зато когда пришла ненависть, я не смогла ее выгнать. Я кипела изнутри, я наливалась кровью, я переполнялась этим чувством и все рвала внутри себя все, что еще оставалось –связь, желание, любовь, память. Во мне бушевало море гнева, боли, ненависти, проклятий, и оно искало выхода, исподволь сжигая мои внутренности. Это было время ужасных физических болей, не ясных врачам болезней, опухолей, желания умереть и желания увидеть твою гибель. Слава богу, что нашлись люди и возникли обстоятельства, остановившие меня на этом разрушительном пути. Слава богу, я научилась разбираться в своей ненависти и время от времени подкидывать ей искупительную жертву. Посуди сам – я ненавижу тебя, но за что – за то, что безоговорочно слушала тебя во всем, за то, что отреклась от себя, от своей мечты, от своего прошлого и будущего, от своей женской и материнской сути, от своего дара и своего голоса? Теперь я понимаю, что за все это я должна была бы ненавидеть саму себя, но это бессмысленно и неразумно, если только я по-прежнему не желаю умереть.

Но поверь мне, бывают дни, и их не так много, когда я с прежней силой осознаю, как страшно и необратимо все то, что с нами произошло, как жестоко и несправедливо обошлась с нами жизнь, выбрав тебя орудием расплаты, и тогда я тебя ненавижу, хотя и люблю. Все еще ненавижу и все еще люблю…

Хотя бы просто не молчи,
Стучи ногами и кричи,
Ударь меня, убей меня,
Пусть нет ни дыма, ни огня.

Хотя бы просто посмотри,
Я не снаружи, я внутри.
Ударь меня, но и прости.
Мне столько боли не снести.

Хотя бы просто будь собой,
Как можешь быть с другой любой.
Ударь меня, но и поверь.
Я на ветру, открой же дверь.