На скрижалях сердца. окончание

                НА  СКРИЖАЛЯХ   СЕРДЦА.   (ОКОНЧАНИЕ)


       Во  мне  клокотали  гнев  и  звериная  ярость. Я  никогда  не  пойму,как  молодой  тренированный  бык  смел  поднять  руку  на  тебя, далеко  не  молодого, слишком  изящного " иерусалимского  дворянин". Зная, что  в  таком  состоянии  меня  может  остановить  только  пуля, ты  , не  пререкаясь, достал  свой  газбаллон, и  мы  пошли  догонять  чернорубашечника. Я  прокляла  ту  минуту,когда    решила  оставить  пистолет  дома.

     Две  струи   наших "дезодорантов"  притравили  только  меня. А  парень,оказывается, шел  по  жизни с кастетом в кармане. Удушенная  "коктейлем", оглушенная  одним  его  ударом, я  все  же пинала  эту  мразь  ботинком, а  он,вдавив  тебя в грязь,  успел  своротить  тебе  носовую  перегородку и , рывком  отстранившись, уклоняясь от твоих  ударов, рванул что есть  силы в жилой  квартал. Он был дома.Мы --нет.

     Кровь  заливала  куртку, тебя  начало  познабливать, но  ты , как  обычно, держался  мужиком. Лучше  бы  ты  орал  на  меня.  И в такую  пакостную  минуту   мои  мозги,как  по команде, выбрасывают  мне  спасательный  круг  самых  дурацких, или  уморительных  эпизодов  нашей  жизни. Я  вдруг  начинаю  смеяться. Понятно, что  это истерическое  состояние, а не веселье, хотя...

      Я вспомнила,как  ты грыз  пряники, когда  мы  наблюдали  финалистов  Конкурса  Чайковского  в  Московской  филармонии.  Посреди  святого  колдовства  мелодий  я , с диким возмущением  вдруг  слышу,как  кто-то  рядом  жуёт. Ушам не верю. А,развернувшись, не  верю и глазам : эта  тварь--ты. Я понимаю. Ты  вырос  в этих  стенах, и, моэжет  быть, как  никто  имеешь  право  своим  утонченно-избалованным  музыкальным  вкусом  похерить   весьма  посредственный  уровень  исполнения  конкурсантов...Но, впиваясь  то в тебя, то в пряники  взглядом-астероидом,   я  тебя в этот  момент  презираю  всем  существом  провинциалки. А  ты, гад, беззвучно ржош.  Но  вот  появляется  гость , классный   жердеобразный, патлатый, пианист, и  ты  роняешь  пакет  с  пряниками, У  тебя  идиотское  лицо, тебе  не хватает  только  нимба  и  хора  литургической  кантаты. Сейчас  ты  по-особому  далёк   от  меня  и...близок. Близок  мне,как  никто и никогда. И вот  эта  минута  стоит  всей  жизни.

      Переходя  по  колено  в  воде  черную  колдобину  непролазной  канавы, я  материла  весь  этот    чужой  мир, эту  толпу  грязных  мерзких  животных, никто из  которых  не  заступился  за  тебя  в  том  вонючем  подземном  переходе. 

---Ты  понимаешь,куда  нас  занесло...Это  тебе  не  дома...

   Ты  не смог ответить. Кровотечение .

     На  мое  счастье, твоя  кровь  неплохо  свертывалась, хотя  мой  шарф    был  пропитан  ею, будто  на  него  лили  из   вены.  В нашей  лачуге  никогда  не  водилось  спиртного, и я впервые  пожалела  об  этом, потому  что  мне  пришлось  колоть  тебя  лошадиной  дозой  анальгетика   и  вынудить  тебя   тяпнуть  полпузырька    тинктуры  валерианы.

--Ах, подонок, еще и энергию   качает...
--Димедрольчику!
--Только  крупиночку...

     Но я  так  посмотрела, что принял, сколько  дала...

    ... еще  и  сегодня  меня  не покидает  жестокая  ирония, с которой  я  думаю  о  том  "странноприимном" московском  периоде. Я вспоминаю  старинный  дом  у  Ленинки, в  котором  выросла  твоя  мама, русская  дворянка.  Итогом  моих раздумий  становится  одно и то же : ее(Русь)   насильно  окрестил Святослав, может, поэтому  с  тех  пор  она  все  циклится  на  комплексе  жертвы  и  периодически  превращается  в  палача. Дубинушка, брат...

     Я   всегда  вспоминаю твои  слова , когда  ты  сказал, возвратясь  из  московской  поездки  :

---Ты  знаешь, я  понял только  теперь, что  потерял  Родину.

---Ну  и  дурак! Это  она  тебя  потеряла.

    На  тот  момент  ты  жил  вне  России  уже   13 лет...