Колесо обозрения

      Утром одного весеннего воскресного дня в нашем городском парке аттракционов появился странный господин. Он был невысокого роста и весьма объемист, хотя толстым его назвать было нельзя; одет вполне обычно, даже с претензией на некоторую элегантность — но очень тепло. В том время, как большинство людей были в одних лишь свитерах, и только некоторые — в плащах, этот господин был в темном пальто, сером шарфе, намотанном поверх воротника, полосатых брюках и коричневых лакированных ботинках.

      Только появившись в парке, невысокий объемистый господин сразу отправился к колесу обозрения. Удовлетворенно осмотрев аттракцион, он направился в кассу и изъявил желание приобрести на него четыре десятка билетов, после чего осведомился, будет ли ему предоставлена скидка — ведь он берет большое количество билетов, которое, по его мнению, не всегда и за день покупают — на что получил ответ: скидка не предусмотрена. Услышав это, невысокий объемистый господин пришел в негодование, и лицо его слегка порозовело. Он заявил, что это неслыханно, и обещал жаловаться. В кассе его негодование никого не тронуло, и тогда он начал кричать, а лицо его стало уже розово-красным. Покричав о несправедливости и равнодушии кассиров, он заявил, что в таком случае купит всего всего лишь один билет, а не четыре десятка, как собирался. Билет был ему незамедлительно продан, и невысокий объемистый господин отправился на колесо.

      Однако, прокатившись круг, он был вынужден сойти, так как билет расчитан именно на одно катание. Но господин определенно не был этим удовлетворен — не зря же он хотел брать четыре десятка билетов! — и отправился в кассу, где заявил, что, надо полагать, кассиры убедились в его непреклонности, и поняли, что ни при каких обстоятельствах он не купит сорок билетов, если ему не будет предоставлена скидка — иначе какой смысл (так он выразился) — а также, что, несмотря на то, что ему нужно уже на один билет меньше, он по-прежнему готов взять четыре десятка, но, разумеется, только со скидкой. Снова услышав в ответ, что ни о какой скидке речи быть не может, так как она не предусмотрена, невысокий объемистый господин пришел уже просто в бешенство, и лицо его стало красным, как помидор. Он опять начал кричать, на этот раз о глупости и безразличии кассиров, после чего снова заявил, что ни при каких условиях не приобретет такое количество билетов без скидки, и снова потребовал один билет, который и был ему сейчас же продан; взяв его, господин опять отправился на колесо.

      Разумеется, прокатившись еще один круг, он снова был вынужден сойти, отправиться в кассу и опять ругаться с кассирами, и лицо его становилось все краснее и краснее. Так продолжалось уже довольно долго, и после каждого круга господин желал приобрести сорок билетов со скидкой, но каждый раз, слыша в ответ, что скидка не предусмотрена, отказывался покупать такое количество билетов по стандартной цене и требовал один.

      На тот момент, когда я пил кофе на террасе ресторанчика недалеко от колеса обозрения, и мой знакомый рассказывал мне об этом господине, тот успел сделать шестнадцать кругов.

      Допив кофе, я отправился по делам, но колесо обозрения и невысокий объемистый господин не шли у меня из головы, поэтому я был весьма рад, когда вечером, зайдя в ресторанчик, обнаружил за одним из столиков этого самого господина. Лицо его уже приобрело естественный цвет; он сидел и пил кофе.

      Снедаемый любопытством, я подошел к его столику и попросил разрешения присесть. Господин любезно разрешил, и добавил, что будет только рад, если ему не придется пить кофе в одиночестве. Я поблагодарил господина и заказал себе чай.

      Мы обменялись несколькими незначащими фразами о погоде, затем обсудили качество обслуживания, сойдясь на том, что оно весьма достойно. Наконец, я не выдержал, и, хотя это не совсем вежливо, осмелился спросить, была ли ему все же предоставлена скидка или нет?

      Если бы я знал, какой будет реакция на мой вопрос, я бы ни за что его не задал. Невысокий объемистый господин поперхнулся кофе, лицо его стало красным, и, брызгая слюной, он начал клясть кассиров, смотрителей, владельцев аттракционов, городское начальство и весь мир. Из его проклятий становилось ясным, что скидки ему так и не предоставили. Сколько же раз он прокатился на колесе? Да четыре десятка раз, не меньше. И каждый раз ему приходилось брать по одному билету, потому как это неслыханно, чудовищно, чтобы порядочный человек купил сорок билетов, не получив на то скидки — нет, такой поблажки кассирам он позволить никак не мог, и он показал, что он человек твердой воли — ни разу не взял даже два билета, только по одному. «Проучил я их», — так он сказал.

      Я заметил, что, наверное, господин очень любит кататься на колесе обозрения. Он подтвердил это. Тогда я сказал, что тоже нахожу приятным такое занятие, но предпочитаю кататься несколько кругов подряд, не сходя с аттракциона. Господин выразил полнейшей согласие со мной в этом вопросе — разве можно получать удовольствие, если тебе приходится покидать аттракцион? Таким образом, понимание между нами было достигнуто, и, беседуя, мы засиделись до позднего вечера.

      Выйдя из ресторанчика, я с наслаждением вдохнул ночной воздух, по-весеннему свежий и немного морозный. Я попрощался с невысоким объемистым господином и направился в сторону дома. Отойдя на несколько десятков метров, я обернулся. Он стоял на том же месте и махал мне рукой, а над ним возвышалась темная громада колеса обозрения.