Брод

               
                Брод* - мелководье на реке, возможность перехода реки на ногах.
      
      Хвойный лес мощными стволами еловых деревьев хмуро защищает и изолирует всё, что происходит в нём. Игольчатые зелёные лапы огромных  елей и толстенная выпяченная кора сосен зорко следят за всем происходящим. Извилистая, лесная дорога, раскрывающая пески и плотные корни деревьев поднимается то в горку, то с неё. Егерь неспешно переставляет тяжёлые ноги в сапогах по утоптанному песку. Он идёт по этой дороге еженедельно, как части пути в осмотре ему вверенной территории пущи. Под ногами качаются тени от веток деревьев, легшие на землю,смотря вниз на них, нарушается на мгновение вестибулярный аппарат. Он любит этот одиночный обход, неспешную концентрацию внимания, будь то созерцание природы или внутренние мысли. От неторопливости шага и чувства того, что гармония, чудо, тайна, красота вокруг его, и они вливаются, заполняют его, ему спокойно и чутко, будто трогать кончиками пальцев шёлковую действительность.
   « Бегу по дорожке от деревянной калитки, через весь двор  к другому забору, за которым огороды,  там какое-то большое растение больно кусает за руки, бегу назад и рассказываю матери о случившемся. Мать разъясняет о безобидных свойствах крапивы. Помню это, как - будто произошло только вчера, а мне было тогда три года, и это был переезд нашей семьи в деревню Субботники из Новгородской области д. Горная. Мне даже кажется, что я помню мать растапливающую печь в Горном, и сетующую, что папа (мой отец) не принёс в дом дрова. И ей надо идти в темень и холод ночи, а вокруг на десятки километров лес, в котором ветер теребит голые сучья деревьев и барабанит редким ледяным снегом по опавшим листьям поздней осени. Стоя в лесу в такую ночь, вместе с гулом запутавшегося в ветках ветра, в тебя закрадывается безусловное одиночество природы. Наверняка именно от него воют волки в ночи, от того что лес умер, от того что их жизнь тоже закончится.
    Родился я в воскресенье, говорят, по-христиански хорошо,  в праздник, а пошёл в школу первый раз в первый класс в Субботниках, так же как и поехал на лыжах и велосипеде. А ещё там были первые прыжки в реку, и с крыши сарая в сено, и дом, и детсад, и летучий змей, и пневмония, и баня, и ночной кошмар, и санки, и ночь, и день, и лето, и зима. Я ходил за молоком, к соседям, живущим на конце улицы, и однажды забирая  литровую банку белого напитка, я понял, что разобью банку, не донеся её домой. Банка выскользнула где-то посередине пути, и молоко разлилось по земле, и я почувствовал что, даже зная о происходящем ни смогу ничего сделать, кроме исполнения уготовленных поступков в  роли собственной жизни.  Что-то незаладилось  у родителей после того, как сгорел гараж, и переезд в д. Газу произошёл спешно, как и мой поход, второй раз в первый класс в новую школу. В Субботниках была река Гавья впадающая в реку Вилию, в Газе -  р. Газянка тоже несла воды в  Вилию, и живя позднее в Вильнюском, Ошмянском и Сморгонском районе я был неизменно связан притоками или самой рекой Вилия, где я купался, отдыхал, переправлялся,  ловил рыбу, встречался с любимой, жил. Будто мир решил дать мне обитание в ветках этой гидроприродной системы, и теперь спустя десятки лет я вижу, как эта река питала, взращивала во мне нечто исконно своё,  самобытное, как и всякое место на Земле. Летом, бывая в этих местах, я ищу встречу с тихой Вилией.
    Газа одарила первой учительницей - Зоя Аркадьевна, первым другом - Гена, новыми забавами пионерии и музыкальной школы. Играя в лесу в пожарников, в очередной раз огонь взялся на сухой траве с ветром так сильно, что попрыгал в лес,  прилегающий к домам. Испугавшись в невозможности потушить разгорающийся пожар самим, мальчишки, сообщили о надвигающейся, якобы случайно обнаруженной угрозе, людям в близлежащем доме. Огонь был потушен, игра в пожарников закрыта и всегда проходя то место, вспоминаю маленькую историю ставшую частью меня.  А в пяти километрах от этого леса, я впервые в восьмое лето от своего рождения, попадаю на вечернюю браконьерную, как узнал впоследствии, рыбалку сетью на Вилии. Долго шли по лесной дороге, в дельте реки вся зелень в разы пышнее и буйнее, этакие «белорусские тропики». Когда раздевались у  рыбного места, наступали сумерки. Парни постарше залезают в воду, двое по центру шумят, двое ближе у берега с сетью гонят и вынимают подпрыгивающую, словно готовую взлететь, в свете блеска луны и воды, холодную, но живую рыбу. Бросают на берег, и мы младшие, собираем её в кучу, которая будет разделена между членами коллективной банды, которую благословил мир на это действие, даровав им себя и реку, летнюю ночь и пойманную рыбу. Сырой блочный домик в Газе, с двумя комнатами и большим яблочным садом крапштейна, весной в период цветения нежно-белый, а осенью багряно-красный от огромных яблок. Он и ныне там, в нём живут незнакомые люди, парой, проезжая  мимо, думаю, а не зайти ли в дом, но гоню прочь от себя эти ностальгические нотки, там всё уже чужое, но с надеждой говорю себе: может когда-нибудь потом, ещё по прошествии этак лет двадцати обязательно зайду.  С другой стороны, за забором, расположилась средняя школа, два с небольшим сезона прошли в ней под эгидой страхов обучения, не отставания и программирования процедур освоения данности»    
    Десять лет минуло с тех пор, как купив оставленный людьми дом в сердце пущи, молодой человек поселился здесь. Весной река Ислочь, несущая воды недалече от дома разливается по равнине, образуя затоки до мая, перейти которые удаётся сухим, только сняв штаны и сапоги. А летом всё пропитывается запахом хвои, смолы, птицы поют в двух метрах от тебя, звери, ужи и комары пляшут сразу за дверью. Зимой, когда всё заметает, под окно приходят зубры подкрепиться съедобным. Осенними вечерами, промокнув на работе, тепло смотреть сидя на потрескивающие дрова, топя печку, играя с памятью как в рулетку.
   «Будучи двадцать с небольшим лет, я несусь на полный газ, на авто, по незнакомой петляющей дороге. Фары высвечивают на очередном повороте летнюю зелень. Я уверен, мир создан  именно для меня, что я не могу умереть, иначе весь мир перестанет быть. И от этого ощущения у меня нет страха разбиться, а у друга, сидящего сбоку, наступает молчание широты. Ещё не время»
          Он поселился в пуще, когда хотел нравиться больше собакам, чем людям. Поиграв роль философа, бизнесмена, мужа, горожанина, трудоголика, интеллигента, порядочного, хулигана, алкоголика, юродивого,  и прочие социальные установки, мужчине казалось, что исчерпан запас нового, что его жизнь пошла по пройденным лабиринтам, в которых скука и грязь разбитых дорог. И только спустя год жизни в лесу, он избавился от желания что-то дать или взять от людей, стал чувствовать себя свободнее и счастливее, время в минутах, часах исчезло для него, а сменяющие один за другим годы не беспокоили. Такая ни к чему не обязывающая жизнь, позволила егерю, незаметно приблизиться и видеть жизнь через увеличительное стекло.
    «Учусь в институте в Минске. Хочу получать отлично, чтобы меня любили родители,  девочки, друзья, люди. Позднее, хочу во всём разбираться, всё знать, интенция: чтобы меня любили родственники, друзья, женщины, окружающие. Город, в нём люди стремятся быть похожими друг на друга, чтобы понравиться, в нём эволюция культуры ускорилась, в нём всё от человека. Световые неоновые рекламы, не утихающий ни на секунду шум машин, спешащие люди, на улицах заставленных зданиями, слова, цифры, мелодии, взгляды, символы, надписи, имена.
     Изрядно выпив, еду за рулём авто, в огнях освещённых улиц ночного города накрытого моросящим осенним дождиком. Поворачиваю голову круто вправо, влажные зеркала и стёкла, посмотреть назад, и на тупом угле левого поворота вылетаю с дороги.  Скользкая трава обочины, столб, удар. Руль сломан, дым из под капота, не могу дышать.  Подумалось, ведь умру, а мир и дальше будет жить. И так захотелось побольше оставить после себя миру, и такая печаль о напрасности всей моей жизни. Теряю сознание. Кажется даже, что был  мужской голос, который вещал, что не совершил я всего, для чего рождён, возвращайся. Задышал. Ещё не время»   
     Выходя на плешь леса, где некогда был хутор, а ныне сохранились лишь корни фундамента, обходчик замечает несущегося навстречу ему дикого кабана, а под мохнатым стволом старушки-яблони копошащихся полосатых поросят. И прежде чем жертва успела выхватить ружьё из-за спины, свинья укусила её за бедро. Выстрел пошёл над головой зверя, который испугался и бросился бежать в чащу леса, следом рыжие полосатики. Тёплая кровь заливала штанину, егерь снял ремень и затянул его на ноге поверх глубоких льющихся ран. Стучало в висках, он присел на траву, голова кружилась.               
     «Я снял квартиру и пью алкоголь уже третьи сутки. Мне хочется забыть себя, всё и всех. Чем дальше живу, тем меньше веры, надежды, любви. В пьяном чаду нахожу таблетки, хозяйское снотворное, глотаю упаковку, запивая водкой. Утром болит всё тело, но душевная боль ушла. Временами думаю, что в тот день умер, а дальнейшая моя жизнь некая подаренная только мне, воссозданная реальность. Ещё не время»
    В первое лето, едва заехав в дом, ещё не было подключено электричество, и когда ночь гасила дневной свет, становилось жутко. Раз, в такую ночь, новосёл, раздевается до наготы и бежит в пущу раскинувшуюся под звёздным небом. В томном свете луны мелькают стволы деревьев, ноги впиваются то в песок, то во влажный мох, он бежит второй час, лес принял его, он стал лесом. Нет ни мыслей, ни желаний, ни страхов, голое бытие разбавленное ритмом биения его сердца. Вынырнув на просеку, дом кажется ему чужеродным, неестественным, из другого мира…
    Хромая на укушенную ногу и опираясь на деревянную палку, егерь возвращается домой, отдалившийся вёрст на десять. Боль уплотнила время и приблизила мысли о смерти, на вызов которых, он всегда убегал, как от преждевременных. И теперь он думал не о бездне небытия, а о том, что чувствуют старики, которым осталось жить мало, что уже ничего нового, более прекрасного с ними не произойдёт, что жизнь меняется прогрессирующе быстро, забирая здоровье, а с ним навыки, таланты, инстинкты, желания,  волю, общение, удовольствия, разум. От непоправимости этого положения дел старикам, наверное, давяще грустно. По пути домой, он часто, присев отдыхает, нога кровоточит. Но он дойдёт и будет мягкая постель, прививка от бешенства, шутки коллег, непредвиденный отпуск, и маленькие шрамы на коже от клыков свиньи.  А пока ему весело, потому, что мир явил ему новое и цена за это, всего-то рана на ноге, которая позволит ему сесть за стол и написать вот этот белибетристический рассказ, помогающий ему в постижении мира через сострадание ко всему окружающему, примеряя чувства последнего и  тем самым, интегрируясь во Вселенной.