Ухожу... пока не поздно. Глава 22

Часть ТРЕТЬЯ. Воздаяние


А время - оно не лечит. Оно не заштопывает раны, оно просто закрывает их сверху марлевой повязкой новых впечатлений, новых ощущений, жизненного опыта… И иногда, зацепившись за что-то, эта повязка слетает, и свежий воздух попадает в рану, даря ей новую боль… и новую жизнь… Время - плохой доктор… Заставляет забыть о боли старых ран, нанося все новые и новые… Так и ползем по жизни, как ее израненные солдаты… И с каждым годом на душе все растет и растет количество плохо наложенных повязок…

Э. М. Ремарк


Глава 22. Мучительница

***
(А с к а н и о)

Время шло.
Я отчаянно старался исполнять данное мной обещание.

Пытался забыть.
Пережить.
Выбросить из головы, как глупую, грубую, гадкую ошибку. Непростительную ошибку.
Но с кем не бывает?
Да?
Повело не туда.

Но мне не легче. Не легче ни от этого понимания, ни от этих попыток!
Змеей залезла в сердце – и наотрез отказывается выбираться вон.

…
Сны.
Мечты.
Простые вещи, словно яд терзающие гадкими (о, черт! сладкими, СЛАДКИМИ!) воспоминаниями.
Ничего не проходит. Всё остается внутри.

Прошло три года.
А словно только вчера… я ушел. Словно вчера.
Но отчего тогда… дыра в душе настолько огромная?
Черная дыра – и от этой боли все эмоции лишь чернеют, рушатся и тлеют.

Мне не просто дали глоток воздуха. Не просто дали унюхать счастье. Нет! НЕТ!
Они меня окунули в него целиком, с головой. Наполнили душу, тело, разум, а затем бах – и ВЫСОСАЛИ всё назад, оставив лишь воспоминания.
В каждой клетке, в каждой ячейке – ВЕЗДЕ ОНА.

Ненавижу ли я ее… за всё? За всё, что разрушила?
Нет! Нет.
Только сильнее люблю, как глупый, больной мазохист боготворю свою Мучительницу.
Я всё, всё прощу, всё отдам, всё принесу в жертву.
Но ничего не нужно ей. Лишь покой, и мое отсутствие.

Вот покорно и исполняю волю своего Божества.

…Прямо до горького смеха доходит порой осознание того, как ты меня изменила.
С каких-то пор я стал любить ходить пешком, гулять в дождь. Восторгаюсь гениальности Гарофало. Представляешь? Какого-то там Тизи.
Перечитал Китса, Оскара Уайльда.
Все полки забиты Шевченко, Коцюбинским, Ахматовой… и кем ты там еще восторгалась?
Всем, всем…

Моя кровать нынче усыпана маленькими ажурными подушками, словно у барышни вредной.
Люблю лазанью, люблю Тирамису… мороженое с вишневым джемом.
Всё то, что так любила ты.

Я больной. Больной придурок.
Я знаю.
Каюсь.
Прости…
Я - твой маньяк, болеющий тобой.

В Ферраре я стал бывать чаще, чем в Риме – хожу теми улочками, что и ты. Восторгаюсь всем тем, что и ты.

Меня не вылечить.
В моих глазах – ты. Ты, и только ты.
И вечно так будет.
Мне все равно, что я тебе не нужен.
Давно уже смирился.
Авось, переживу…

***
Вчера сорвался. Приехал проведать старого друга на Cimitero Acattolico.
Его?
Я искал тебя, я больше не мог. Сорвался…
Прости.
Но тебя нигде не было.
А знаешь, старый Тед умер в прошлом году. Инфаркт, до больницы и довезти не успели.

…
Всё уходит. Все уходят. И ты ушла.

Я проведывал твою мать. Прости, если нельзя было.

Ты не часто здесь бываешь. Да?
Могила опрятная, но цветы засохли, и листья желтые лежат мерным покрывалом.

Но знаешь, я думаю, она не грустила. Спала. Спала, летая где-то в светлых снах.

Прости…
Я, наверно, зря всё это затеял. Зря.
Прости,
…уже ухожу.