Как люди в черном. Глава 13

Глава 13.


(Очень длинная глава)


Снился мне вождь диких африканских каннибалов, подозрительно похожий на крашеного дегтем Дитриха, который сосредоточенно варил в огромном котле трех небритых грустных европейцев в советских танковых шлемофонах. Танкисты курили сигару, одну на всех и, передавая её друг другу, стряхивали пепел в нагревающийся бульон. Глаза их были полны самых мрачных ожиданий. Вождь, с укоризной глядя на них, вынимал пепел из котла громадной ложкой.

За спиной у вождя три невероятно красивые девушки, подозрительно похожих на покрашенных в черное немецких пловчих. Девушки дерзали на трофейном расшитом двуглавыми птицами украинском рушнике футляр от дорогого «Стратокастера» в котором лежал обычный мясницкий топор, с выжженной надписью на рукояти «Стрела 1м»

На заднем фоне стояли неправдоподобно красивые джунгли. В небо торчали заснеженные вершины. Вокруг бесновалось племя. Перья, копья, бусы. полный антураж. Как в цветном американском фильме про принцессу саванны из пятидесятых. Даже оркестр оказался форменным джаз-бендом. Под этот самый джаз папуасы, или кто они там, водили хоровод, судя по всему подсмотренный, или даже поставленный в Лас - Вегасе. Причем в хороводе мелькали подозрительно знакомые рожи рейнджеров, браконьеров и даже чугов.

Ференц лапушка, в засаленном ватнике из предыдущего сна и в совершенно заношенной кепке бесновался среди дикарей и орал. «Всех, блин, порежу. Всех на перо посажу» и размахивал острой заточкой. На него в низкой стойке целился библиотекарь, которого я никогда не видел, но представлял себе именно так. Лохматым, свирепым и полным ненависти. Между ними происходила драка. Шумная, бестолковая уличная драка. Короче творилось форменное безобразие. Этот дикий гам меня и разбудил.
 
Проснувшись, я, уже даже без всякого удивления, заметил, что шум совсем не убавился. Наоборот, его стало больше, и лязг тамтамов не мог заглушить громкий многоязычный мат. Сквозь общий шум пробивалась иногда немецкая речь. Я не понял ни слова, но, сдается мне, что не только наш родной язык великий и могучий. В некоторых ситуациях и на немецком языке можно послать далеко, на долго, всех с родней и соседями вместе, ни разу при этом не повторившись. Хотя, может быть, я поклеп возвожу на мутанта из ЦРУ. Вдруг он, находясь в необычном запале, стихи читает, или о любви к далекой, но милой родине говорит. Язык просто такой.

Не спеша, потягиваясь и почесываясь, покинул я гостеприимные недра вертолета и оглядел, ставшее уже практически родным, футбольное поле.

Офигеть.

Нет не так.

ОФИГЕТЬ!!!

Что же это такое?
 
Нет, не о любви и не стихами говорил Дитрих.  У погасшего кострища шла самая натуральная драка.
В шаг винта бухие вертолетчики отбивали на гулких канистрах  дребезжащий ритм. Пол Пот и Новосельцев, тоже не тверезые, старались подбодрить своего товарища по оружию, причем не только криками. Оба они готовы были сорваться в драку, кипя праведным гневом, если бы не господин имперский прокурор. Он, причем с самым уголовным видом, шипел и брызгал слюной, удерживая заводных и уже практически невменяемых рейнджеров при помощи угроз. Он размахивал здоровенным трехгранным напильником и орал. Да то же самое, что и во сне.

Лексика у него явно не прокурорская. Вернее не у него. Я и представить себе раньше не мог, что электронные мозги мобильного переводчика вполне уверенно оперируют «по фене»
Алойз, лапушка, дрался с Дитрихом. Вот тут-то и надо офигеть. Дитрих больше его раза в четыре, а злее раз в двадцать. Он просто ходячая машина лютой смерти. Если бы танки так и не изобрели, то Рейх поставил бы на поток массовое производство Дитрихов и за ночь поломал бы всю Европу в гравий.

У любой машины смерти есть уязвимые места. Вот по ним Алоиз его и бил. Бил жестоко, страшно, убивал. Будь на месте немца любой другой человек, с нормальными габаритами и зачатками инстинкта самосохранения, он давно бы сдался и тихо умер. А этот только пыхтел, матерился, смахивал с рожи кровь зверел и снова пер в атаку. Раз за разом. Каждый его удар кулаком, могущий проломить горку томов БСЭ (сам видел, и чуть пить не бросил) каждый взмах богатырского ботинка, способный заменить общий наркоз для шерстистого носорога, проваливался в пустоту. И оттуда, из пустоты прилетал ему удар в ответ. В глаз, под дых, в мошонку, в горло, в почки. Всюду куда этого делать по правилам товарищеского поединка не стоит. Он крутился вокруг Дитриха как злая стая торпедных катеров возле горящего, ослепшего линкора, раз за разом нанося страшные удары.
Только по движениям раскрытого зонтика, который он так и не выпускал из рук, можно было уследить за его сложными перемещениями. Лапушка даже не вспотел. Только выражение его нездешних глаз не обещало Дитриху ничего хорошего. На Чуге явно не знали о возможности победы по очкам или за явным преимуществом.

Дитрих не сдавался. Вот же упертая порода. Ариец. В конечном итоге, доведя себя до крайнего исступления от издевательств однополого Господина Имперского Министра финансов, он изменил тактику. Прекратив попытки расплющить инопланетянина кулаком или ботинком, он начал просто с разбегу прыгать на него всею своей немалой тушей. При этом он еще и делал загребающие движения к себе, надеясь хотя бы так достать и подтянуть к себе гадского туриста. По степени ярости Дитриха исход драки был ясен заранее. Кого-то сегодня забьют до смерти. Я, лично, ставлю на немца.

Дикие прыжки, наконец, принесли результат. Несколько раз подряд рейнджер промахивался, с жутким грохотом и матом он рушился наземь, размахивая громадными бутсами, и, наконец, придавил таки чуга. После того как здоровенная туша рухнула на Господина Имперского Министра Финансов, раздался жалобный хруст, и наступила тишина.

Тишина стояла такая, что не слышно было даже комаров и только из проснувшегося уже Собаково доносились приглушенные звуки. Длилось это довольно долго.

Шатаясь от кровопотери и побоев, асинхронно натужно свистя сломанным носом, и мятыми ребрами Дитрих медленно сполз с добычи и поднялся во весь свой рост. Разбитая и искореженная рожа выражала полнейшее бьющее, как шампанское мощной струей в потолок, безбрежное, дикое счастье. В своей клешне он сжимал искореженное сооружение, в котором только по лоскутам алого кружева можно было опознать зонтик Алоиза. Немец поднял сжатый кулак с трофеем к небу, издал победный рев, переходящий в бульканье и рухнул навзничь.
 
В старинных книжках, тех, что писали еще до изобретения ДВД дисков, в таких случаях принято говорить «в эту минуту перед мысленным взором героя пронеслась вся его предыдущая жизнь» Нифига. Никакая предыдущая жизнь передо мной не пронеслась. Наоборот. Пронеслась вся последующая. Очень не долгая и мучительная. С того самого момента как я, стесняясь и путаясь в словах, сообщу Старому о том, что злой агент ЦРУ под моим непосредственным попустительством и головотяпством убил таки нафиг потерпевшего инопланетного туриста. И потом, и до самой ковровой бомбардировки родной планеты.

Зрелище красивое, но любоваться им лучше со стороны. Если кто-то на моем месте сможет подобрать нужные слова, для того чтобы описать нахлынувшие на меня чувства, то пусть попробует. Только не при детях. И не вслух. Цензура.
Вокруг наступила тишина. А может быть, просто заложило уши.

Постепенно, как сквозь густую вату стали доноситься до меня разные звуки. Где-то в Собаково сплетничали через улицы и заборы дворняги. Кто-то выбивал ковер. И все прочие звуки, которые и должны быть обычно слышны в большом селении. Полторы тысячи домов набитых курами, свиньями, коровами, всякой прочей, шумной и не очень, живностью, включая горластых и сумасшедших животных, обладающих паспортами.


Окончательно тишина рухнула, после того как разделось извиняющееся покашливание, и раздался голос.

- Однако, осень скоро. – Голос принадлежал местному столпу порядка и надежде электората авторитетному предпринимателю Петру Ивановичу Пестелю, известному более по прозвищу Пистолет. Чисто конкретно власть. Он использовал для опоры своего седалища седушку собственного велосипеда. Руки держал сложенными на груди. И с надменным видом осматривал две поломанные тушки в траве. Этакий монумент независимости  на Собакинский манер. Небритый, с бегающими нечестными глазами, неряшливый, грузный, наглый монумент. И неприятный, как и Собакинская независимость.

- Это ты с чего вдруг о погоде, Пистолетыч? – Ответил за всех Новосельцев.

- Да уж больно вы, легавые, застыли чутко.

- Грубый ты и безграмотный человек, Пистолетыч. А еще, наверное, в школе учился. Должна же была быть при колонии для малолетних преступников школа. А не знаешь, что никакие мы не легавые. Мы же не государству служим. Антинародную клику демократов не охраняем.

Стало быть, не легавые. – Резонно и спокойно возразил ему Миша.

- Можно подумать те государству служат. А то, что ты сам по себе такой независимый, этого стесняться надо. Пока ты «пасечник» в Долгой Горке был, ты хоть как-то в понятиях, то есть с народом жил. А теперь ты кто? Рейнджер? Тьфу. Не пришей кобыле хвост. Хрен знает кто с автоматом. – Внезапно распалился Пистолетыч.

- Вот это ты точно сказал. И теперь я тебя просто грохну. И не как врага народа, а как своего личного недоброжелателя. И мне за это ничего не будет. – С ответной реакцией завелся Миша.

- Ага. Давай. Рискни здоровьем. Застрелит он меня. А суконную ниточку в хренову дырочку вам не вдеть?

Чувствуя, что ситуация вот - вот омрачиться до необратимости я решил прервать полемику и вступить в диспут.

- Господин Пестель. Вы к нам по делу, или так, с Мишей пособачиться? Не к лицу вам, депутату местного самоуправления так борзеть. Как бы вам сгоряча  сильно неприкосновенность не подпортили. А то нервы у всех не железные. Как бы чего не вышло. – постарался смягчить интонацию до заискивающей, но спросонья и после спирта вышло как то не совсем комильфо.

- А то. – видимо Пистолетыч сообразил, что палку едва не перегнул и поспешил сменить тему. – Только что за дела, чуть, что сразу гражданин. Фига бы я к вам без дела приперся. Меня общественность уполномочила.
 
- И чего же твоя общественность хочет? – совсем они там, в Собаково охренели. У меня тут две бесчувственные подотчетные тушки на солнышке вялятся. У меня тут мичман Парамонов, его же Пистолетыча вечный подельник, полный праведного гнева на Америку в открытом небе. У меня тут вообще не приведи господи, что твориться, а он мне общественностью угрожает. Зря я Новосельцева от него оттащил.

- Общественность, конкретно обеспокоена. Её, блин, в натуре напрягает ваше нарастающее вооруженное присутствие в зоне наших жизненных интересов. Вы сами нагнетаете напряженность, а это беспредел. И за него придется отвечать.

- Послушай, ты, народный избранник, базар надо фильтровать. А иначе может срочно понадобиться не только фильтры для базара, но и инвалидное кресло. Для всего организма. Сбавь обороты. Хорош мне тут девочку строить и про общественные нагрузки рассказывать. А то я сейчас так расстроюсь сильно, что мне самому поручат общественную работу, в стенгазете «На свободу с чистой совестью» Там я буду писать статью с омерзительными анатомическими подробностями. Статья будет называться «Чего не нужно делать с депутатами и что за это бывает» Я понятно объяснил?

- Всяко. – Пистолетыч сбавил тон до доброжелательного веского ворчания. - Но ты, гражданин начальничек, тоже не быкуй особенно. Я же сам, с миром пришел.
 
- Ну, раз пришел с миром и по делу, то не надо тут лицо морщить и парламентария из себя корчить. Максимум парламентер.

- А, правда. Чего это я пустым базаром вас закидать. Расклад простой. Колхознички наши у вас бензин, того, позаимствовали. Это они погорячились. Мы с ними тут провели беседу, короче, бензин они собрали. Полтонны. У меня на дворе стоят бочки. Идите, забирайте и счастливого вам полета.

- То есть? Вы, группа местных парламентариев, завернули какую то особенно крупную поганку, которую нам видеть ни как нельзя, а не заметить не удастся? И для того, чтобы мы и дальше оставались друг другу строго параллельны, и не пересекались, вы согласны осчастливить нас топливом. С барского плеча. От щедрот душевных. В размере половины от вами же и украденного.

- Ну, типа того.

- Так это ты Пистолетыч не по адресу. Не там ты лохов ищешь. Ты от нас услугу и содействие хочешь получить. Задаром. А глядя на тебя, это даже не содействие будет, а соучастие. Сам понимаешь, разница огромная. А соучастники обычно долю получают. Ну, колись, облегчи свою участь. Чего вы там такого строго секретное сперли? И не по нашей ли части проходит ваше счастливое приобретение?

- Да нет, начальник, не пролезет нифига. Это не по вашей части, стопудово. Но подробней сказать не могу.

- Раз не по нашей, тем более колись. Вдруг нам это вообще пофигу. Тогда мы и доли не захотим. Одним бензином отделаешься.

Представитель местной олигархии напрягся лицом. Тяжелая интеллектуальная деятельность исказила его мужественное, но не симметричное лицо. Происходила борьба между жадностью и осторожностью. Победила осторожность.

- Начальник, не надо. Разводить тут некого. Тут ты тоже не по адресу. Ничего не сперли. Не хочешь бензина, не надо. Я так и передам уполномочившей – длинное слово давалось ему с трудом – уполномочившей меня общественности, что ты, блин, нашу добровольную инициативу похерил и конкретно быкуешь. Не поймут. Может ты нами брезгуешь? Всей общественностью сразу? В моем лице.

- Вот как? Это ты лицом торговать явился? Что-то вы до фига на себя берете, гражданин Пестель.

- Опа!? А чего сразу, гражданин? Вроде я еще не в браслетах, а ты уже мне лапти сплести собрался?

- Стыдитесь, господин Пестель, - вмешался в разговор вспыльчивый Новосельцев. – Тут базар идет не о вашей личной свободе. Тут как бы чего не вышло. Из того, что может в череп с лобовой стороны войти. – свои слова рейнджер Потапов подчеркнул лязгнув затвором АКМС. Моего, кстати, АКМС. Свой ПК он оставил в вертолете.

- Начальник, не надо. Не принимаешь реально мирных предложений? А в твоем положении не стоит так резко себя ставить. Тем более и Штирлиц ваш, когда еще очухается? Кто знает? Может этот мелкий гад его наглухо уработал? Как Кляца, с одного удара и сразу в инвалиды.

- Так. – причем так сказали все находящиеся в сознании рейнджеры хором. Нет, ничего нового депутат Пестель нам не открыл. Мы все прекрасно знаем, что межпланетные хулиганы Репины пользуются широкой поддержкой местных народных масс. Но, говорить об этом вслух, было не принято.

- А что, так? – Нельзя сказать, чтобы он сильно озаботился нашей реакцией. – Типа вы не в курсе, что случилось? Типа вы тут так, пикничок с песнями. И не надо мне тут лицом хлопотать.

- Нет, чего то я тебя, Пистолетыч, не понял. – возмутился Новосельцев. – Кто-то тут открыто в занозу лезет? Хочешь к Кляцу в подельники?

- Ага. Очень. По приговору суда. Да здравствует наш суд, самый гуманный суд в мире. Поняли мой намек? Вы тут не легавые с пушкой и ксивой. Не фиг пантоваться. Вы тут просто чуваки с пушками. А то, что ваши поганые инопланетяне на наших пацанов, на нашей земле, первые напали, сломали почти новый вездеход – это голимый беспредел, за который, по любому кому-то отвечать придеться. Так что мотали бы вы по добру по здорову, пока еще мужики каждый сам по себе вилы точит. Потому как если они сообразят, что их много и поднимутся, жопа будет всем. Я чего нервничаю. Святой отец наш сегодня с утра ходит, и задумчиво так на рельсу поглядывает. Как бы, жаба мохнорылая, в набат не ударил. Так, от тоски.

- Пистолетыч, ты, получается, с нами ты теперь одной веревочкой повязан? Если, не дай бог, что, мы то в лесах отсидимся, нас не очень то на вилы поднимешь. А вот твой коттеджик хорошо гореть будет, если опять же что. – туманно обрисовал ему перспективы Пол Пот. И так ехидно и сладенько при этом ухмылялся, что даже мне стало жаль нажитого им в непосильной борьбе с уголовным кодексом, имущества.

- А отступать нам, если что, некуда. – Это уже я решил добавить тумана в ситуацию. – Мы без леталки отсюда ни ногой. Никогда. Пусть нас все ненавидят, это закаляет и дисциплинирует. Вот если бы ты был разумным человеком, склонным к компромиссу и сотрудничеству, то ты давно бы сам нам предложил помощь. Как нам эту клятую консерву к себе приманить и хапнуть. А если сам предложить ничего не в состоянии, хотя бы помог нам. Благо план спасения ситуации у нас уже есть.
 
- Да ну. – депутаты, они такие. Всегда смотрят на простых лесников свысока. Пока не поймут, что все они вместе в одном интересном месте. По пояс.

- А то. Кстати, девки на выданье в Собаково есть. Невесты, в смысле. – спросил Пол Пот стараясь не вызывать особых подозрений, раньше времени.

- Кому и кобыла невеста? – резонно ответил Пистолетыч.

- Согласен. Ситуации бывают разные. Мы это учитываем, и готовы обсудить. – при этом гражданин Потапов интимно взял гражданина Пестеля под локоток и мягко, но настойчиво, повел к догоревшему кострищу. – По этому поводу, думаю, не лишним будет принять. По маленькой.

- По маленькой!? – полномочный представитель местной общественности приподнял начальственную бровь и с хрустом поскоблил прокуренными ногтями небритое горло.

- Ну, для начала по маленькой. А там, как пойдет. – Пол Пот оттеснил депутата от велосипеда, отрезая ему все возможные ходы отступления.

- А как же эти? – депутат позаботился о двух забытых в пылу полемики тушках.

- Да хрен с ними. Не подохнут. Если еще не подохли. Да ты не переживай. Немец, он, того, живучий. А чуга вообще не жалко. Он же прокурор.

Тем самым все предварительные переговоры были завершены и высокие полномочные стороны перешли к подробному обсуждению стратегического плана спасательной операции «Свадьба в Собаково» или «Собачья свадьба»

Планирование и детальная разработка предстоящего радостного, а для кого и судьбоносного события делом оказалось не простым. Желая обозначить свое непосредственное участие, вертолетчики проявили жертвенность и извлекли из под груды старых чехлов еще одну канистру спирта. Пистолетыч вынул из кармана всепогодного брезентового пыльника алюминиевую кружку. Тем самым, выказав серьезное отношение к вопросу и теоретическую готовность ко всем жизненным неурядицам.
 
И снова, как всегда. Лязгнула канистра. Булькнул в кружки спирт. Глоток затяжной и жгучий, как шаг в прорубь. И вдруг мне стало хорошо. А чего я, собственно, переживаю. Как будто мне не все равно. Сейчас меня просто женят. По оперативной надобности. А для тог чтобы отвлечь попа от деструктивных наклонностей, еще и повенчают. Да фиг с ним. Лишь бы отпевать не задумали. А то с них станется. Рейнджеры.

Постепенно родился простой и красивый план. Нет, сначала мы хором исполнили песню, печальную и древнюю, про юного казака, томимого бессонницей, вещими снами и неясными предчувствиями. И догадливого есаула – великого толкователя снов.
 
От грустной песни оставшийся в дееспособном состоянии чуг снова заблагоговел и запустил катушечный магнитофон.

А мне, наблюдая за всем этим, вдруг почему-то показалось, что мы сидим на спине дремлющей громадной, стоящей на трех печальных слонах, черепахе, медленно дрейфующей в пустом космосе. И еще мне показалось, что все на свете, время, дыхание, счастье, движется вслед за ней, по плоской спирали. И стало от этого так грустно и светло. Как с двух кружек спирта на старые дрожжи, без закуси и по жаре.