Падшее пушечное мясо

ПАВЛИНЕР

— Ну, Павлюша, иди сюда, давай же… Ну не бойся, не укушу же я тебя, чесслово!
Яванский павлин сердито шипел в углу вольера, раскачивался и мечтал улететь к любимой жене. От павлинера несло папиросным дымом, солеными огурцами и рвотными массами с портвейна «три семерки», которые каплями искрились на замаранном сельдью воротнике поло. Букет неприятных носоощущений уже вовсю разлетался по всему зоопарку, и очень скоро, неожиданно и неосторожно ударил в голову директору сего звериного заведения. Он был все еще быстр на ноги, и, прихватив дело товарища Носоклюева, примчался к птичьему углу.
— Петр Васильевич, что за безобразие?! Да вы ошалели?! Руки уберите! От лица моего руки уберите, сукин сын вы перчаточный!
Оттолкнутый Носоклюев направился в ботинки из сшитых вручную рыбьих чешуек господина директора и искренне заплакал.
— Ну-ну, не разжалобите, — управляющий всея зверьми был добрым человеком, но ломался не с первого раза. Зная его неоднозначно благодушный характер, Петр Васильевич от цели не отступился.
— Ладно, увольнять я вас не буду. Пока. Но с должности спущу. Будете сторожем в террариуме работать.
— Есть сторожем!
— Да какое «есть»? Тебе бы только пить да пить, проклятый…

ДИРИЖЁР

— «Правой рукой резко вниз – обозначаем сильную долю, тут же левой – вниз и вверх. Еще раз. Еще. Так, руки запомнили, работаю мимикой. Черт возьми, я ужасно красив в этом фраке!» — Рудольф Анисович сидел у зеркала в гримерной Жанны Долгорукой – сопрано новой оперы в Большом. Сегодня он хотел сделать ей предложение. И хоть они ни разу не разговаривали, а лишь ловили страстные взгляды друг друга со своих театральных позиций – этого было более чем достаточно для обоих.
— «Вошла! Ох, мое сердце не выдержит!.. Такой большой вырез, груди такие сочные, будто политые топленым сливочным маслом… Мать моя, какие формы!.. Я влюблен, я влюблен!» — Рудольф бросился певице в ноги, в безумии стал лобзать ее щиколотки, и от перевозбуждения потерял сознание, вернуть которое для него было делом секунды. Терять такой момент он никак не хотел.
— Рудольф Анисович! Что с Вами, дорогой? — Жанна села на стул, затащила на грудь счастливое лицо дирижера и, рыдая от быстроты развития событий, шлепнула того по щеке.
— Жанночка, выходите за меня замуж! — Рудольф достал из нагрудного кармана платок и завязал его вокруг безымянного пальца своей возлюбленной.
— Я, право, в ужаснейшем замешательстве, сударь…
Промолвив сие, она стала судорожно махать пальцем с платком перед своим лицом, словно веером. Убедившись вскоре, что такой способ успокоить кровь не совсем удачен, она резко встала, скинув при этом страдающего дирижера со своего тела. Падая на пол, Рудольф Анисович, ища спасение в скатерти близстоящего столика для фруктов, нечаянно подбросил в воздух лежащую на его краю палочку. Та, прокрутившись, и набрав скорость, вонзилась острием в ладонь хормейстера, заставив того вновь потерять сознание. За потерю этого момента он не беспокоился. Карьера дирижера была закончена.

ЧЕЛОВЕК-ПАУК

— Паук возьми, маленький дьявол! Я спасаю тебя уже пять раз за день! Я покалечил кучу людей, разбил сотню стекол, порвал свой новый костюм на заднице – и все это из-за какого-то безголового подростка! Конечно, я оставил после себя много работы дворникам, стекольщикам и врачам, что меня очень радует, но это, паутину тебе на хлеб, не избавит от того, что я снова не попаду на свидание с Мери Джейн!
— Человек-паук, прости меня… Я просто хотел, чтобы на меня обратили внимание… Я никому не нужен… Я типичный западный жирный школьник, у которого нет даже черепашки…
— Это меня не волнует. Под этой шкурой скрывается самый несексуальный ботаник в мире, но он не ест сомнительные кукурузные хлопья, в которые кладут свистки для призыва супергероя.
— Я больше в него дуть не буду, обещаю. Прости меня, пожалуйста, человечек-паучок…
— Слушай ты, двуногий идиот, никогда не называй меня так, понял?! Сейчас ты отдаешь мне свой слюнявый свисток, а про хлопья забываешь навсегда. Все ясно?
— Да, человек-паук, ясно. Вот свисток, а вот еще в одной коробке мне попалось устройство для запуска паутины…
— Черт, я ее потерял в автобусе два месяца назад, давай ее сюда, быстро!
— …еще у меня есть кусок старого сыра…
— Тысяча пауков, что за дрянь?! Брось ее на землю! Да не в меня брось, никомуненужность!
— Не сердись, ведь у меня есть кое-что полезное для тебя. Это тоже было в хлопьях. Ты ведь хочешь стать настоящим самцом, щупать женщин за зады и пить горячительные напитки?
— Да, но откуда ты это знаешь?
— Значит, эта штука будет очень нужна такому как ты. Она называется «Переворачиватель жизней». Мою жизнь она уже изменила. Я был солистом молодой рок-группы, у меня был красный Порш и собственный боулинг-клуб на Кул-стрит. Ты хочешь все это?
— Да, я очень мечтаю стать крутым!
— Суй палец сюда, так. Отлично. Завтра все будет по-другому.
— Завтра? Чертовы восемь паучьих глазниц! Я хочу сегодня! Нет, я хочу прямо сейчас!
— Ну, хм, можно попробовать. Просто нажми на эту большую красную кнопку. Вот тут, да. Ага. Ну что? Ну говори, изменилось что-то?
— …
— Что? Я не слышу.
— …
— Ничего не понимаю… Говори громче!
—…!
— Все с тобой ясно… Ты стал пауком-человеком… Жизнь перевернулась. Прощай.

МЫШЬ

— Мышь бессмертна. Любая мышь, которая родилась на свет, уже никогда не умрет. И если вы считали иначе – вы заблуждались. Если вы видели смерть мыши от кота или мышеловки – кот и мышеловка вас обманывали. Да, была и кровь, и внутренности. Да, вы выкидывали маленький труп в мусорный бак, не испытывая никаких чувств. Ни жалости, ни торжества. Вы были хладнокровны до безумия, в котором человек кажется максимально рассудительным. И вам нет оправдания.
Вас спасет лишь тот факт, что мышь не умирает. На время мнимой смерти она превращается в глупое и жалкое подобие тела. Травмы поглощают ее, переломы опоясывают ее. Вам кажется, что вы сделали свое дело, очистили дом от паразита. Я смеюсь вам в лицо. Мы так искусно вводим вас в заблуждение… Ваши коты и ловушки тысячи поколений служат нам для убийства в вас бдительности. Когда мы оказываемся на улице или в животе рыжих тупиц , съедающих свое дерьмо, мы загружаем реальность, которая существовала на момент нашей полноценности. И наши злодеяния продолжаются. Обосранные ботинки, свечи, мыльные куски. Да, черт возьми, мы можем испортить все! И вы будете убивать нас снова и снова, но никогда не избавитесь от нас! А-а-а-а!!! Безумная природа мышей, безумная! Да-а! Люди! Ха-ха-ха! Чертовы л…
— И опять я здесь, ха-ха-ха! Я снова здесь, вам это ясно?! И вот, теперь вы превратились в свирепого волка, и это дико забавляет! Нас не убить, понимаете?! Не. У. Бить.
— Идиот?!! Заткнись!
— Ой, Фердинанд, что тебе? Не отвлекайся от своего Маасдама.
— Ты сдашь нас! Ты расскажешь им нашу слабость!
— Ой, не глупи, Ферди, я никогда не расскажу им о том, что нас можно убить, забыв о нас, плюнув на нас, и оставив нас без ненависти.
— Прощай, Лоренцо. Род мышей исчезнет… Исчезнет.

ЛЕТЧИК

— Мир так красив, дорогой. Все эти зоопарки, филармонии, мегаполисы, трущобы… Даже самый последний павлинер, дирижер, человек-паук или мышь — это неотъемлемая часть красоты. Ты согласен со мной?
— Нет, я не согласен. Ты же знаешь, что я никогда не буду согласен с твоими глупостями, — летчик сделал бочку и направил самолет в Москву.
— Я покажу тебе реальность. Твои иллюзии рассеются, обещаю тебе.
«Ультракрыл» резал облака, пугал птиц, входил и выходил из мертвых петель. Он был настоян на свободе, на естественности, на лунном свете. Его никто не мог остановить. Никто не мог его запустить, кроме хозяина. Марк был божеством. Он никого не любил, он был равнодушен к людям. Он боролся лишь за истину. Астроэтту он знал с детства, они всегда были полными противоположностями, и ее это забавляло. Его это тупо не волновало.
— Смотри, женщина, в бинокль. Ты видишь зоопарк? А сторожа в нем видишь? Никого не узнаешь?
— Ох, нет! Это же наш друг Петр Васильевич! Как, почему он сторож?
— Пьянство. Смотри дальше. Надеюсь, тебе видно филармонию?
— Да, боже… Что-то случилось с Рудольфом Анисовичем?
— Посмотри туда, на больницу. Вон в то окно.
— Не могу поверить! Что, почему?!
— Похоть. Летим в супермегаполис?
— Я не знаю, я не выдержу…
— Твое состояние меня интересует меньше всего, просто ты должна знать реалии этого страшного мира. Смотри, ты видишь героя? Видишь человека-паука?
— Нет… Постой! О, черт! Он превратился в паука-человека, это наиболее страшная судьба... Но почему?
— Зависть. Летим к мышам?
— Летим, я должна знать все.
— Отлично. Мы на месте.
— Стой, а где мыши? Эй, куда ты прилетел? Где Лоренцо? Где Фердинанд, его храбрый помощник?
— Тайна раскрыта.
— Что?! Я не могу поверить, что за ужас?
— Мания величия. Теперь ты знаешь, в чем погряз мир, глупая особь женского рода?
— Да пошел ты, урод, — сказала она, вернув чаши весов в равновесие. Все встало на свои места, одна лишь Астроэтта до конца завершила свой роковой прыжок с небес на землю, оставшись, было, высоко у облаков, когда самолет Марка испарился в воздухе, как ненужная бутафория.