Ежики ада

ПРОЛОГ
Шизофрения выражается в том, что внутренний мир вытесняет внешние раздражители. Паранойя – необоснованное беспокойство. Абсолютно здоровых людей нет.
Но что если твоя болезнь прогрессировала и весь этот мир, в котором ты живешь не более чем плод твоего воображения? Ты можешь не осознавать заботу врачей, обстановку и все прочее, весь твой мир может оказаться только фантазией. Фантазией может быть даже эта книга, твой завтрак, проблемы на работе. Как узнать, реален ли этот мир? Может быть, мы иногда приходим в сознание и видим: палату, пшенку в столовой и других людей, сосредоточенно ее жующих. Они не смотрят на нас, не осознают этой пшенки и больницы. Они сейчас вкалывают на заводе, пьют вино в ресторане, стоят в пробке, ругаются по мобильнику.
Очнувшись, ты кидаешься к выходу, начинаешь кричать. Ведь это шок – увидеть реальность, вспомнить, кто ты есть на самом деле. И тогда срабатывают защитные механизмы, и вот ты снова читаешь книгу. Осталось тревожное ощущение? Это последняя связь с миром. Маленькая ниточка, ухватившись за которую ты сможешь туда вернуться. В лечебницу, к смирительной рубашке, которую на тебя надели после последнего буйства, к пшенке и другим безучастным людям. Тебе это надо? Оставайся же в своем мире, читай книги, созданные воображением, ходи на воображаемую работу, встречайся с воображаемыми друзьями. А если снова возникнет непонятная тревога – попытайся о ней забыть, ибо неизвестно, какой мир лучше: тот, что ты создал сам, или настоящий, который в свою очередь тоже может оказаться вымыслом.
А может быть все намного сложнее, и одно только помешательство ничего не значит?

ГЛАВА 1
Доктор, Антон Сафронов, кандидат медицинских наук, сидел в своем кабинете на первом этаже ветхого четырехэтажного здания. В свои двадцать шесть лет, он уже заведовал психиатрической лечебницей. Когда-то, придя сюда на ординатуру, он был уверен, что ни за что здесь не останется. Нельзя сказать, что он малого добился за свою недолгую еще жизнь, но это и не был предел мечтаний для человека, красный диплом которого не оставлял сомнений, а диссертация была настолько успешной, что не была забыта как все, после сдачи. Такие люди многого  добиваются в науке. Его труды были обречены на успех. В узких кругах специалистов нашли признания работы Сафронова по теории бессознательного мышления. Вторым Фрейдом его, конечно, не называли, но лет через десять – обязательно назовут.

Пациент полулежал на кровати и бессвязно рассказывал Сафронову историю своего заболевания. Нефедов Алексей Михайлович, тридцати двух лет. Его привезли сегодня утром. Доктора интересовало развитие заболевания, и он хотел поговорить с этим пациентом, но санитары уже успели вколоть ему наркотик. Теперь в монологе пациента без бутылки было не разобраться, и Сафронов ушел в свой кабинет с тем, чтобы завтра снова с ним встретиться. Он дал указание обойтись без препаратов до особого распоряжения.
Теперь, когда рабочий день подходил к концу, лечебница словно замирала. Персонал расходился по домам, выгоняли редких здесь посетителей и оставались только дежурные и сами больные. Больные вели себя тихо. Они очень редко шумели, почти не разговаривали. Потому, что содержали здесь только серьезно помешанных. Кто мог обойтись без квалифицированной помощи, отправлялись домой.
Сафронов просмотрел свои бумаги последний раз и сложил их на край стола. Пора уже и самому отправляться домой. Там его ждали жена и маленькая годовалая дочка.

А на следующий день доктор сразу пошел на осмотр и, обойдя все палаты, вновь вернулся к недавно привезенному Нефедову.
  – Как себя чувствуете, Алексей Михайлович?
  – Нормально.
  – Я ознакомился с историей вашего заболевания, но хотел бы послушать, как вы это будете рассказывать. – Сказал Сафронов. А, подумав, продолжил, – буду с вами откровенен. Случай не тривиальный и весьма интересный. Нам даже сложно поставить диагноз. Возможно, после того как мы поговорим, мне будет проще сделать выводы.
Больной задумчиво оглядывал Сафронова, словно пытаясь решить, стоит ли ему доверять, но проголосовав, видимо, за доверие он начал:
  – Док, историю моей жизни, вы, наверное, знаете. Я расскажу, что знаю только я. Я расскажу вам историю другого человека, которая тесно соприкасается с моей жизнью. Я знаю ее, потому что, он это знал. Он больше месяца был мною. А до этого, он был студентом, его звали Александром Киприановым. Память Александра стала и моею памятью, поэтому мне будет проще вести монолог от первого лица, если вы не возражаете. Я начну с 2006 года, с пятницы двадцать седьмого января. Пожалуй, с этого момента все и началось. Я, тогда еще Александр, подрабатывал в копировальном центре. Он, по имени знаменитого художника, назывался «Малеев». Кроме меня там работали добродушный студент Ваня, полный, килограмм тридцать лишнего веса, и девушка Катя. Мы с Ваней правили изображения в Photoshop и CorelDraw, а так же работали на плоттере. Катя принимала заказы и выполняла мелкую работу: сканировать, копировать, распечатать. Однажды, она выдала мне книжку и сказала:
  – Надо с обложки плакат сделать. Метр на шестьдесят, самоклеющаяся пленка.
Книжка была тонкая, глянцевая. На обложке был изображен большой город, под землей которого был ад, а в небесах – рай. Называлась книга «В поисках истины».
  – Название убирать? – Спросил я Катю.
  – Нет.
Я прошел до соседнего компьютера, отсканировал обложку, открыл Photoshop и начал править изображение, чтобы не потерять качества. Через час я уже вывел картинку на плоттер и снова взял книжку. Она была явно сектантская, на последней странице стоял тираж – пять тысяч экземпляров и «отпечатано в редакции «Прозрение» по заказу Satan Aur». Сатанисты? Я пытался найти в тексте указания на поклонения Сатане, но ничего подобного там не оказалось, зато там была критика церквей и религий. «Общество создало Бога полицейского, – писалось в книге, – который не оставит тебя в покое даже в ванной. За маленькие прегрешения тебе пророчат вечность в аду. Это притом, что рождаются все в разных условиях. Лучше быть атеистом, чем верить в ТАКОГО Бога!..
…Ради власти создана церковь, а не для духовного развития. Какое может быть развитие человека при таком количестве запретов…
…Все религии были против богатства, потому что богатство может дать тебе все, что можно купить в жизни. Для жизни нужны деньги, потому что для жизни нужны удобства. Поскольку все религии были против жизни, они обязательно были и против денег. Чтобы понять искусство или молитву ты должен быть свободен от голода, свободен от бедности, от всех предрассудков».
Ну, и так далее. Я все еще читал книжку, когда прозвенел колокольчик над парадной дверью. Катя, в это время, сняв туфли, красила на ногах ногти.
  – Ой, как не вовремя! – Воскликнула Катя, – сходи сам отдай? Триста рублей с него, не забудь чек пробить.
Я поднялся, взял книжку и плакат и направился в приемную.
Прыщавый парень лет восемнадцати стоял возле стола и неловко переминался с ноги на ногу, ожидая, когда к нему подойдут.
  – С вас триста рублей, – сказал я.
Он подошел к столу, взял у меня плакат, придирчиво его осмотрел и расплатился. Я уже протянул, было, парню книжку, но он сказал:
  – Можешь почитать, если хочешь.
  – Я уже начал. – Сообщил я. – Только не очень понял, о чем это. Можем пообщаться на эту тему.
  – Мне некогда сейчас, я уезжаю. Возьми почитай. Телефон оставь, если обсудить захочешь.
Я дал ему корпоративную визитку. У нас у каждого были такие визитки, благо сами их и печатали. Парень взял ее и ретировался, а я вернулся в мастерскую. Катя отвела глаза от своих ног, посмотрела на меня, потом удивленно на книгу:
  – Ты ее не отдал?
  – Он мне почитать ее дал. Я уже тридцать три знакомых буквы нашел.
А в понедельник, когда мы с Ваней вдвоем сидели в мастерской, мне позвонила девушка. Голос у девушки был довольно приятный. Воображение сразу нарисовало образ невысокой блондинки со смазливой мордашкой, которой обязательно хочется подарить шоколадку:
  – Здравствуйте, Александр. Меня зовут Анна, я из общества Satan Aur. Недавно вы взяли нашу книжку. Вы ее читали?
  – Здравствуйте, Анна. Да, я ее прочитал.
  – Наверняка у вас появилось много вопросов.
  – Ну, вы против религии. Так? Судя по названию вашего э-э, общества, вы, наверное, сатанисты. Это ведь секта?
  – А вы знаете, что такое секта? Это религиозное течение. Православие и католицизм – христианские секты. Вы крещенный?
  – Нет.
  – Значит, ничто не может вас удерживать от того, чтобы прийти к нам. Это вас не к чему не обяжет, наоборот, у вас будет выбор. – Она сделала паузу. – Кстати, у вас очень приятный голос. Приходите сегодня к семи в кукольный театр. Если придете раньше – я угощу вас кофе.
  – Спасибо за комплимент, – я, почему-то, покраснел, затем набрался смелости и сказал, – мне ваш голос тоже понравился. Я подумаю. Да, наверно, я приду. А почему именно в театр?
  – Ну, у них там давно нет постановок, мы арендовали их зал. Буду вас ждать, приходите. До свидания.
  – Да, да. До вечера.
В трубке послышались гудки. У Вани была привычка: когда кто ни будь, говорил по телефону, он обязательно внимательно слушал. Потом мог, как-то комментировать разговор, вставлять свои замечания. Эта его привычка всем уже приелась, мы перестали обращать на него внимание. Вот и теперь, подслушав наш разговор, он заинтересовался:
  – Ты идешь к сатанистам?
  – Да, Ваня, я иду к сатанистам. Сегодня будет пенная вечеринка, и девушки топлес, с рожками на голове, будут разогревать публику. Не хочешь тоже пойти? У меня два флаера.
Его лицо выразило по очереди сначала восторг затем удивление и подозрение:
  – В последний раз, когда ты звал меня на вечеринку-маскарад, я единственный оказался в костюме тыквы.
  – Теперь все по честному, никаких рожек тебе одевать не придется. Пойдешь?
  – В кукольный театр? Почему там?
  – Андеграунд. Стильно, модно, молодежно. Все так делают. Если пойдешь, я познакомлю тебя с Анютой. Очень красивая девушка, она одна из организаторов.
Не знаю, что значит андеграунд, но точно не это. По моему, это направление как то связано с разрушенными зданиями, тоннелями. Ваня тоже не знал, но слово слышал. Если говорить с серьезным выражением, можно врать как угодно, это он уже выучил. Но ему хотелось на вечеринку, потому он и верил. Одним словом, мы туда пошли.
Мы пришли к шести, сразу после работы. Целый час можно было пить кофе, и я надеялся, что Аня того стоит. При входе стоял охранник. Он даже не поинтересовался целью нашего визита. Я спросил у него, куда нам идти. Он махнул головой:
    – Там.
Это значило – по ступенькам наверх. На втором этаже стоял столик, на нем лежали листочки, но никого не было. Вход в зал был закрыт. Я уже решил, было, что пришли мы слишком рано, когда увидел, что по ступенькам поднимается женщина. Она была в черном платье и такая толстая, что ей с трудом давался каждый шаг. Поднявшись, она сразу направилась в нашу сторону, и я с грустью подумал, что именно она будет угощать нас кофе. Почему я так подумал? Понятия не имею. Подойдя к нам она встала рядом и начала тяжело дышать. Одышка не позволяла ей сразу заговорить. Отдышавшись, она представилась:
  – Здравствуйте. Я Лидия Львовна. Вас кто-то пригласил?
А я сказал:
  – Мне книжку давали, а потом Анна звонила. Она сказала, что мероприятие будет в семь, но предложила прийти пораньше, чтобы пообщаться лично.
  – Хорошо. Идите сюда, я вас отмечу.
Она села за стол, взяла один из листочков, сверху написала дату и время, затем чуть ниже «Анна» и напротив наши имена и фамилии. Потом указала на коридор:
  – По правую руку третья дверь.
Я кивнул, и мы пошли. До двери дошли молча, я уже собрался постучать, но тут Ваню прорвало:
  – Не похоже это на вечеринку. Куда ты меня привел? – он потихоньку закипал, – ты вообще, когда ни будь, говоришь правду? Ты настолько заврался, тебе скоро никто верить не будет.
  – Но ты же поверил. Ладно, не кипятись, ничего такого здесь нет. – Я решил, что пора сознаваться, домой он все равно уже не убежит, – Понимаешь, я позвал тебя для самообразования. Это сборы сектантов, шабаш. Ты ведь хотел бы оказаться на шабаше? Это круче андеграунда. Просто посмотрим и уйдем, а завтра выложишь статейку в блоге. Идет?
И не давая ему это переварить, повернулся и толкнул дверь. Осознав, что вежливые люди стучатся, перед тем как войти, постучал костяшками пальцев по косяку уже открытой двери.
Она стоила того, чтобы прийти сюда. Блондинкой она не была, во всяком случае, сейчас. Волосы ее были выкрашены в черный цвет и распущены, челка острижена ровно настолько, чтобы прикрывала лоб. Маленький рот, треугольное лицо с узким подбородком вместе с черным цветом волос и отсутствием загара придавали ей сходство с вампиршей. При этом она была настолько красива, что я пожалел, что притащил сюда Ваню, который тоже ее сейчас, с интересом, разглядывал, напирая сзади. Но я знал, что стоит мне отойти и пропустить его вперед, он встанет как вкопанный и не сможет сделать ни шагу. А она посмотрела на меня и спросила:
  – Вы Александр? Проходите.
Мы вошли, и я представил ей Ваню. Потом она сказала, что не знала, что я приду с другом и чашки у нее только две, а я ответил:
  – Ничего страшного, Ваня не пьет кофе. У него от кофе давление поднимается, он просто посидит.
Конечно, я снова врал. Кофе он любит. На работе постоянно его пьет, но он дипломатично промолчал и остался без кружки. Пока она наливала кофе, я разглядывал обстановку. Комната была небольшая – квадратов двенадцать, стены выкрашены в бледно-желтый цвет с сероватым оттенком. Мебель была старая, еще с советских времен: три стола, на одном из них компьютер, на другом – чайник, четыре стула, низкое дешевое кресло, платяной шкаф в одном углу и стойка-вешалка в другом. На окнах висели вертикальные белые жалюзи.
Надо было, что-то сказать, и я начал:
  – Анна, а вы здесь работаете?
  – Нет, я личная ученица мастера. В семь будет собрание, но это только для начинающих. Всю глубину мироздания сейчас не откроют. Если вам станет интересно, то после испытания вы пройдете ритуал, и у вас будет свой духовный учитель.
  – Это будете вы?
  – Не обязательно. Это жеребьевкой решается. – И после паузы, – может на «ты»?
  – Согласен. А давно ты в этом… обществе?
  – Восемь месяцев.
  – И вы поклоняетесь Сатане?
  – Ну, не совсем. Мы чтим и Бога и Сатану как высшие силы. Они сражаются много веков, но не могут одолеть друг друга. Библия далеко не полная. Еще при императоре Константине ее сильно урезали. И сделали Сатану неким изгоем. На самом деле добро не сможет существовать без зла, они не разделимы. Даже в китайской философии инь и янь представляют собой нечто целое, хотя это две противоположности, они трактуются как добро и зло, мужское и женское, свет и тьма. Никто не сможет разделить хорошее и плохое. Вот ты скажи, убить человека – это плохо?
  – Думаю, да.
  – А Гитлера? Еще до того, как он успел, что ни будь натворить и спасти этим тысячи жизней? Тоже плохо?
  – Даже не знаю. Никогда не думал об этом. А по твоему это было бы добрым поступком?
  – Это было бы просто поступком. Человек никогда не знает, что он делает доброго, а чего злого. Это делает нас свободными. Делать можно все, что угодно, не боясь понести за это наказание. В ад попадают не те, кто сделал много зла, а те, кто в своем развитии не превзошел медузу. Таких большинство. Они снова вернутся на Землю, в новом теле и будут развиваться до тех пор, пока не смогут подняться в иные – высшие миры. Наша душа живет вечно, земная жизнь в вечности незаметна как мгновение. Неужели ты думаешь, что за одно мгновение тебя можно наказать навеки? Это и есть милосердный Бог?
  – А почему Сатана? Он ведь в самом названии вашей секты.
  – Потому, что именно его и не хватает церкви. Победив зло, мы победим и само добро. Не будет ничего. Бог – это доброта, рожденная пустотой, она родила зло, а вместе они создали этот мир. Из их сочетания рождается все материальное и духовное. А название Секты очень древнее. Видишь ли, христианство появилось как сдерживающая религия, в политическом смысле она идеальна, а библию не Бог писал, а люди. И секта эта появилась в то же самое время, как противовес, а именно – в третьем веке нашей эры. Задачей секты являлось сохранить древние знания. Именно с этого начиналась инквизиция, церкви не выгодны люди, знающие истину.
Мы уже допили кофе и я взглянул на часы:
  – Время без десяти. Еще не пора?
  – Да, пожалуй, пойдем. Займем пока места.
Мы вышли из комнаты и направились назад к залу. Аня шла впереди, мы с Ваней, который весь вечер молчал и внимательно ее слушал, за ней. Мне очень хотелось спросить его мнение обо всем этом, но я решил подождать до конца и расспросить по дороге домой. Это было тем интереснее, что я знал, что он верующий и даже, иногда, бывает в церкви.
Около стола, где проходила регистрация, собралась очередь человек десять. Та же толстая тетка аккуратно всех записывала, после чего они по очереди шли в зал. Мы сразу направились в зал, и Аня указала нам на места в четвертом ряду:
  – Занимайте пока, я подойду.
  – Ты будешь сидеть с нами? – спросил я.
  – Да.
Мы уселись, причем я оставил место слева от меня для Ани, а товарища посадил справа. Чтобы ни у кого не появилось желания занять ее место, я положил туда шапку. Она подошла через минуту и села на приготовленное для нее кресло. Народу в зале было человек тридцать. Большинство уже расселись, и занимались ожиданием: грызли ногти, что-то искали в сотовых телефонах, говорили с соседями о погоде, просто убивали время. Почему-то человеку очень сложно ничего не делать. Даже не думать ни о чем вряд ли у кого получится, даже когда думать не о чем. Такова человеческая природа, но ждать пришлось совсем не долго. Свет в зале стал менее ярким, сцена же осталась освещенной, и на нее вышел человек в белом костюме. На вид ему было около сорока. Его темно – русые волосы опускались на плечи, глубоко посаженные глаза смотрели чуть исподлобья. Он вышел, и в зале сразу стало тихо. Все с интересом рассматривали его, пока он рассматривал людей в зале. Его взгляд остановился на Ване, и он сказал:
  – Иван, ты можешь уйти в любой момент, если тебе будет не интересно.
  – Вы что знакомы? – Спросил я шепотом.
  – Нет,
  – Ты хочешь уйти отсюда? – Все так же тихо спросил я.
  – Нет, я посижу.
Маленькое лирическое отступление: Ваня врал, но тогда я этого еще не знал. На самом деле, эта секта существовала во многих городах. Он всю жизнь провел в Москве, там его родня впервые привела его на такое же собрание, но оно не произвело на Ваню впечатления. Позднее, когда вся его семья принимала активное участие в жизни секты, разразился скандал. Ваня пришел на один из их ритуалов с милицией. Ритуал был очень древний – приносили в жертву теленка. Они сняли складское помещение на окраине Москвы, купили теленка в одной из деревень и, согласно древним обычаям, принесли его в жертву то ли Богу, то ли Сатане. Тогда об этом шумели все газеты, по новостям крутили ролик с задержанием. Я тоже видел его – кровь по стенам, грязное помещение, а в его центре – алтарь. Человек десять были в черных плащах с масками из белой ткани, одиннадцатый – стоял весь голый, чужая, еще свежая кровь обрызгала его кожу, и в темном помещении это смотрелось особенно жутко. Тогда этого человека, как и всех присутствовавших, заставили заплатить какие то штрафы за жестокое обращение с животными. Неужели у толстяка хватило духу на всю эту канитель? Но подвиги его на этом закончились. Его родственники, солидарные с сектой, а ведь и они тоже присутствовали на этом ритуале, отправили его жить и учиться к бабушке, где он и пребывал до этого дня. Человека со сцены я не сразу узнал, а ведь сколько раз его показали по телевизору! Впрочем, обстановка была иная: его волосы стали чуть длиннее, он был одет и не был испачкан кровью, но это был тот самый человек, проводивший ритуал.
Как я уже сказал, тогда я всего этого еще не знал. Аня шепотом сообщила мне, что человек на сцене – великий мастер, глава российского филиала секты и ее духовный учитель. Я передал это Ване. Великий мастер всех поприветствовал и начал рассказывать примерно то же, что мы слышали от Анны. Он сказал, что в секте действует строгая иерархия. Низший уровень заключается в принятии их мировоззрения без всяких обязательств. Это позволяет присутствовать на их молитвах всем божествам, а также участвовать в некоторых ритуалах. Можно принять послушание, тогда у вас будет шанс пройти испытание и стать кем то вроде жреца, а позднее даже иметь собственных духовных учеников.
Часть народу в зале потихоньку расходилась, осталось человек десять, все они внимательно слушали. Я обернулся к Ване, и… он был мертв. Его кожа стала синюшного оттенка, окоченевшие пальцы сжимали подлокотники, веки широко раскрыты, пустые глазницы наполнялись вязкой желтоватой жидкостью. Она плавно стекала от уголков глаз, огибала нос, чуть задерживалась в уголках губ и текла к подбородку. С подбородка капала на воротник его белой рубашки. Мне уже приходилось видеть мертвецов, но только на похоронах. Там они набальзамированы и выглядят очень неплохо – словно спят. Но Ваня – он выглядел иначе. Меня охватила паника, и я дернулся в сторону, больно ударил руку о подлокотник, сделал шаг назад, споткнулся об Анины ноги и растянулся на весь проход. Она проследила за моим взглядом, громко вскрикнула и тоже вскочила. Я отполз еще на пару метров и ко мне начало возвращаться самообладание. К этому моменту на нас уже смотрели все в зале. Некоторые увидели мертвеца и дергали за рукава соседей, указывая на труп. Все внимание перешло от нас к Ване. Начала подниматься паника.

ГЛАВА 2.
Всю ночь мне пришлось провести в отделении милиции. Я сто раз пересказал все, что было, божился, что не видел момент смерти товарища, но меня продолжали расспрашивать. Все кто были в зале, тоже давали показания в других кабинетах. Мы почти не пересекались, за исключением тех моментов, когда меня переводили из одного кабинета в другой. За ночь это происходило шесть или семь раз. Мне хотелось увидеть Аню, но по коридору вели кого угодно, кроме нее. Под утро меня оставили ненадолго в покое, но домой, еще не отпускали. В маленьком кабинете с двумя столами, на стене которого висела коллекция дубинок, ножей и кастетов, я сидел на табуретке у одного из столов, наблюдая, как парень с погонами старшего лейтенанта пишет протокол задержания. В создавшейся тишине я услышал ее голос. Она была в соседнем кабинете. Разобрать, что говорилось, не представлялось возможным, но голос я узнал сразу. Два мужских голоса говорили с Аней на повышенных тонах, они то и дело грубо ее обрывали, и тогда она начинала снова. Ее голос звучал очень устало, но довольно спокойно. Было неприятно, что они позволяют себе разговаривать с ней в подобном тоне. Это я сказал менту, писавшему протокол. Он поднял голову:
  – Что?
  – Я говорю, зачем они на нее кричат?
  – Заткнись.
Он снова опустил голову и продолжил писать. Минут через десять я подписал протокол и подписку о невыезде и был свободен. Аня еще находилась в отделении, и я решил подождать ее. Всю ночь я ничего не ел, очень хотелось спать, в дежурке сидели двое и смотрели «доброе утро» по ОРТ. «А сейчас, мы вам расскажем как правильно вести себя, если вас останавливает милиция – слышал я из телевизора – во-первых, запомните, что милиционеры тоже люди и не стоит разговаривать с ними на повышенных тонах. Держитесь спокойно и вежливо, но твердо. В этом вам поможет знание некоторых законов: паспорт вы не должны выпускать из рук, даже при проверке документов. Забрать ваш паспорт можно только при его изъятии, а это возможно только при аресте…», ну и так далее.
Отпустили Аню только через сорок минут после меня. Усталая, она вышла в коридор в сопровождении троих «звездных мальчиков». Один из них посмотрел на меня и сказал:
  – А этот придурок, что тут делает?
Я промолчал, но остался стоять, дождался, когда они поравняются со мной, и ушел вместе с Аней, которая, казалось, нисколько не удивилась, что я простоял здесь, ожидая ее. Уже на улице мы вызвали такси с сотового телефона. Денег у меня было только в один конец, мы доехали до нее, брать деньги с Ани мне не хотелось, поэтому решил прогуляться, несмотря на то, что идти приходилось в другой конец города. Она же расценила это как попытку навязаться в гости:
  – Извини, не зову проводить, я хотела бы побыть одна.
  – Понимаю. Я тоже. Мне уже на работу скоро. – Мы помолчали. – Ты мне со своего телефона звонила?
  – Да. Теперь у тебя есть мой номер, если ты об этом.
Мы постояли еще. Хотелось остаться подольше, а может и правда, проводить ее, но я не мог придумать предлог. Пришлось попрощаться и отправляться в сторону дома.
На работу я не пошел. Оказавшись дома, я собрался уже поесть, но решил, что это будет неуважением к своему желудку – нагружать его работой в такой день, и лег спать.
Проснулся поздно. Было уже семь вечера, когда я открыл глаза и решил подняться. Вспомнил, что не позвонил на работу, впрочем, Ваню, видимо, тоже потеряли. А, может, всю контору уже опросила милиция? Тогда мое отсутствие никого не удивит. Захотелось есть, и я приготовил яичницу с колбасой и помидорами.
Ближе к восьми позвонила Аня:
  – Привет. Я хотела извиниться. Мне жаль, что все так получилось.
  – Ты ведь его не убивала?
  – Нет, конечно, нет. Почему ты…
  – Значит, тебе не за что извиняться передо мной. Мы оба жертвы обстоятельств.
  – Ты на работе?
  – Нет, я дома. Недавно проснулся.
  – Знаешь, я хотела бы встретиться, обсудить кое-что. Поужинаем, где-нибудь?
  – Я уже ел. Мы можем просто прогуляться.
  – Ладно, зайдешь за мной в девять?
  – Хорошо, в девять. До встречи.
В девять часов я уже стоял у ее подъезда, там же куда утром нас привезло такси. Она опоздала на десять минут и четырнадцать секунд. Знаю точно – потому, что когда она вышла, я внимательно смотрел на часы. Получилось как-то даже неловко, словно я демонстративно на них уставился. Она подошла, извинилась за опоздание. Нет, нет, я не сержусь, а что ты такая усталая?
  – Я тут кафешку одну знаю неподалеку, – предложила она, – прогуляемся?
  – Пойдем, как она называется?
  – Гюмри. Армянская кухня. Любишь шашлык?
Кафе, действительно было неподалеку, всего в двух кварталах через дорогу. Одноэтажное здание, выложенное из цельного черного гранита с небольшим участком земли вокруг и оградкой. За оградкой стоял армянин в белом фартуке и готовил шашлыки на длинном мангале. Мы зашли в помещение, и все кто там находились двинулись нам на встречу. А было их человек двадцать! Кое-кого я даже узнал: Лидию Львовну, Человека со сцены и нескольких человек из зала. Я удивленно повернулся к Анне, но она взяла меня под руку и повела к столикам:
  – Я не стала тебя предупреждать, но мы хотим поговорить с тобой.
Мы сели за длинный шестиместный стол. Слева от меня села Аня, напротив – великий мастер. Он представился: «Можешь звать меня Игорь». Все остальные собравшиеся расселись рядом, а кому не хватило места – стояли вокруг стола.
  – Надеюсь, ты не думаешь, что это мы убили твоего друга? – Начал Игорь.
  – Не знаю. А это вы?
  – Нет. Кстати, для тебя, наверное, новость: дело закрыли. Сегодня днем провели вскрытие, так вот он умер из-за маленьких живых организмов, живших внутри него. В медицине их называют паразитами. Не помню названия, но встречаются они только в Южной Африке. Он вроде бы и не ездил в Южную Африку, но черт его знает, этих паразитов ведь могли и с бананами привезти. Сейчас выясняют, где он их подхватил.
  – Отлично, это все объясняет. А глаза у него с испугу вытекли?
  – Нет, от тех же паразитов. Это маленькие червячки. Крохотные, размером со спичечную головку. Когда его разрезали, они прямо посыпались из его внутренностей. А в глаза попала кладка яиц, которую кровеносная система разнесла по всему организму.
  – Хорошо, а от меня то вы чего хотите?
  – Я хочу предоставить тебе выбор. Ты был на собрании и представляешь, какие у нас взгляды и цели. Если хочешь, можешь к нам присоединиться.
  – И что мне это даст?
  – Ты познаешь, как устроен мир. Кроме того, ты сам сможешь на этот мир повлиять.
Он закрыл глаза, опустил руки на стол ладонями книзу, беззвучно, одними губами что-то произнес, и я почувствовал мелкую вибрацию. Она шла, откуда то снизу, из под земли, постепенно нарастая. Затем начали шататься стол и стулья, загремели бутылки в баре. И вдруг все стихло. Игорь снова открыл глаза, посмотрел на меня и сказал:
  – Вряд ли кто-то из твоих знакомых сможет тебе это повторить.
Согласен. Не повторит, такие фокусы мало, где увидишь. Он объяснил, что мне надо пройти семинар, но так как сам Игорь уезжает в Челябинск, а затем в Москву, то и семинар я могу пройти ближайшее – в Челябинске. Я попросил время на размышление, одну неделю. Договорились, что созвонимся в следующий вторник. Долго эти ребята задерживаться не стали и всем табором свалили на улицу. Все, кроме меня с Аней.
  – Что скажешь? – Спросила она, когда все вышли.
  – Мы же договорились: у меня есть неделя.
  – То есть, в данный момент у тебя нет никаких мыслей. Послушай, я не требую от тебя, принять сейчас какое либо решение, мне интересно, что ты обо всем этом думаешь.
  – Я думаю, что хочу заказать пива. Все остальное меня сейчас не интересует. – Я попытался сделать самое честное лицо, на какое был способен. – У меня каша в голове, понимаешь?
Мы заказали по бутылке пива и один шампур с шашлыком на двоих. К теме сект и смерти Вани в этот вечер больше не возвращались, а болтали об учебе, вечеринках, новых фильмах. В начале одиннадцатого народу в кафе стало прибывать, музыка заиграла громче, и я позвал ее танцевать.
Ушли мы только в половине четвертого утра, успев потратить половину моего месячного оклада, и настолько пьяные и уставшие, что чуть не несли друг друга.
  – Как он это делает? – Спросил я Аню.
  – Делает, что?
  – Ну, этот фокус в кафе. Как Игорь это сделал?
Она вдруг стала серьезной:
  – Саша, пойми правильно, это не фокус. Он действительно очень многое умеет. Знаешь, человечество научилось расщеплять атом, летать в космос и прочее, но сам человек остается загадкой! Ты веришь, в существование бессмертной души?
  – Иногда да, иногда нет. На нее ведь не посмотришь, поэтому только верить и остается.
  – Она существует. Я раскрою тебе маленькую тайну, мы держим ее в секрете от не членов братства. У нас есть обряд, во время которого мы покидаем телесную оболочку и вступаем в контакт с высшими силами.
  – То есть, ты видела душу?
  – Да.
  – А зачем вы это делаете?
  – Много причин. Одна из них – вмешательство в различные события. Можно предотвратить теракт, повлиять на политику. И не ради забавы, мы делаем этот мир лучше.
Я не был уверен, что мир требует вмешательства, но спорить не стал.
Вся следующая неделя проходила довольно скучно. Я уволился с работы и пытался осмыслить все произошедшее. Аня по каким-то делам уехала в Петербург. Я проводил ее до автобуса и теперь не знал чем мне заняться. Дело о смерти Вани действительно закрыли, меня вызвали в морг на опознание и благополучно обо мне позабыли.

ГЛАВА 3
На этом пока прервем рассказ Нефедова, потому что у руководства лечебницы бывают и другие дела, кроме разговоров с пациентами. Хотя их разговор и продолжался еще некоторое время, по правде говоря, доктор даже пожертвовал своим обедом, чтобы послушать Нефедова. Случай, пожалуй, не столь уж и уникален, хотя и довольно редок. Возраст пациента – тридцать два года, а ведь это самое время для кризиса среднего возраста. Стоит, наверное, пояснить, что это за кризис. Он встречается практически у всех людей и связан главным образом с тем, что в ранние годы человек склонен переоценивать свои способности. Где-то в школе, люди еще свысока смотрят на достижения других людей, старше их. Школьникам кажется, что они то уж точно добьются большего! Долгое время человек поддается на самообман, уверенный, что лучшее еще впереди. Но проходят годы, и вот человек начинает сравнивать то, чего он добился в жизни с желаемым когда-то результатом. Так как он переоценил свои способности еще раньше, приходит разочарование и депрессия. Это и может подтолкнуть человека на создание вымышленных образов, уход в мечтания.
Примерно то же самое, по мнению Сафронова, происходило с Нефедовым. Конечно, он уже пошел на поправку, ведь его воображение не заменяло больше реальной жизни, но воспоминания об этом были еще столь свежими, что задача медиков сводилась к тому, чтобы не допустить рецидива. Подобные беседы, когда пациент должен пересказывать историю своего заболевания врачам не редкость. Они являются частью лечения и необходимы, чтобы больной сам, услышав себя, понял, насколько фантастичным звучит его повествование, и отверг воображаемый им мир.
Но рассказ Нефедова еще продолжался, когда мы их покинули, хотя и довольно не долго. Не станем объяснять всех подробностей, потому, что они не столь интересны и не несут существенной смысловой нагрузки. Добавим только, что в его рассказе Александр все же был принят в секту. Он пришел туда, заинтересовавшись девушкой, с которой мы уже знакомы, но, вскоре, его сомнения развеялись, и Александр начал принимать серьезное участие в жизни секты. Он получил высокий, для своего возраста, сан, начал участвовать в различных собраниях, церемониях, обрядах. Он беседовал с новыми людьми, приходящими в секту. Молодой человек с честными глазами производил приятное впечатление, и это сказывалось на успехе предлагаемых им суждений. Люди верили ему.
Сжато, мы узнали все, о чем еще успел поведать доктору Нефедов в этот день. Конечно, это еще не вся история, и Сафронов обещал навестить его позднее, чтобы услышать продолжение. А сейчас, доктор сидел в своем кабинете. Рутинная бумажная работа забирает львиную долю времени любого руководства. Именно этим занимался Сафронов остаток своего рабочего дня. Он подписывал отчеты, говорил по телефону, раздавал указания и писал, писал, писал.
На вечер, после окончания рабочего дня, Сафронов договорился встретиться со своим другом, тоже медиком, но другой специализации. Друга звали Аркадий Ершов. Он был молчаливым парнем, с зачесанными назад, по моде семидесятых, волосами. Ершов был отличным слушателем, потому что сам говорил очень мало, никогда не перебивал, и Сафронов любил иногда выпить по кружке пива в его компании. Все разговоры в таких случаях, обычно сводились к монологам Сафронова. Внимательно выслушав своего собеседника, Ершов высказывал свое мнение, могли даже немного поспорить по тому или иному вопросу, но сам он начинал, что-либо рассказывать, лишь порядком захмелев.
Друзья встретились в половине шестого и отправились в небольшой бар, который по советской традиции многие называли «наливайкой». Отсюда обоим было недалеко до дома, и они ходили туда раз в неделю.
Расплатившись за пиво и рассевшись с кружками за столиком, Сафронов принялся разглагольствовать о профессии врача вообще и психиатра в частности. Он безжалостно перемывал косточки своим подчиненным и рассуждал о психическом здоровье людей. За второй кружкой они обсудили, как кто поживает. Ершов был педиатром, и Сафронов рассказал ему о недавней простуде дочери, а также посоветовался, какого ухода требуют дети в этом возрасте.
  – Знаешь, как я психиатрией заинтересовался? – Рассказывал Сафронов, за третьей уже кружкой, – это когда только учиться поехал. Я начинал ведь учиться в Челябинске, окончил там первый курс. Я никогда не рассказывал, как первый месяц прошел? В общаге не было мест, селили по десять – пятнадцать человек в комнате, а мне даже этого не выделили. Ну и что мне оставалось делать? Стою я, значит, с сумками уже, в кармане четыре тысячи рублей, а комендантша мне говорит, что мест нет. Поздно, мол, приехал. А куда я с четырьмя тысячами рвану? Ну, я газету купил, давай объявления читать, где квартирку снять можно. А там, куда не позвони, везде посредники. Комнату снять – три тысячи, а половину за первый месяц надо посреднику отдать. И так все объявления. Но я нашел, наконец, объявление, где без посредников сдавалась комната на Братьев Кашириных. Договорились, что вечером приеду. Хозяин говорит, посмотреть, а я ему, так отвечаю, что снимать буду. Не глядя. Выбор-то небольшой: вокзал, либо эта комната. Он удивился, конечно, но вечером мы с ним встретились. Время уже начало двенадцатого было. Поздоровались мы, и повел он меня комнату показать. Там, говорит, женщина в соседней комнате живет. Квартира трехкомнатная, третья комната закрыта. Подошли мы так к подъезду – домофон, он ключ вставил, дверь открыл. Поднялись на третий этаж. Дверь в квартиру не железная, обычная. В квартире темно.
  – Тут – говорит он, – лампочки вкрутить надо.
И начал мне фонариком светить. Я, вроде, удивлен, как женщина-то тут живет, лампочку вкрутить не в состоянии? А он меня дальше повел, по коридору, до ванной с туалетом, а там налево. Комната на ключ запирается. Это, стало быть, хорошо. Вся мебель, нужная, тоже имеется: кровать, письменный стол, два стула, тумбочка и кресло. Только вот, во всей квартире обоями и не пахнет. Ощущение – как на стройке.
Впрочем, к черту обои. Не на вокзале, зато, ночевать придется. Начали мы с ним ключи на деньги обменивать, а тут соседняя дверь открылась. Тетка выглянула. В темноте ее и не разглядеть, а она вопит:
  – Убирайтесь отсюда, я милицию вызову.
Я к хозяину:
  – Что она кричит? Здесь все законно?
А он мне:
  – Она помешанная немного, не обращай – говорит, – внимания. А если милицию вызовет, так они к ней не приедут. Знают они уже кто такая.
А тетка вопить продолжает.
  – Ты только с ней помягче, у нее родственники все умерли. Одна осталась, вот и тронулась.
Тетка продолжает кричать, он обернулся к ней:
  – Заткнись, дура, в психушку тебя сдам.
Женщина сразу скрылась, щелкнул замок. А я хозяина проводил, закрыл за ним двери и в комнату к себе пошел. Зажигалкой дорогу подсвечивал. Только я свою дверь закрыл, у нее замок щелкнул. Слышу, она в коридор вышла и начала:
  – Воскреснет Бог, разверзнутся врата! – Громко очень, на всю квартиру. Четыре раза она это повторила и снова к себе спряталась.
Не скажу, что я из трусливых, но как-то страшновато стало. Я, мало того, что дверь на ключ закрыта, поставил к ней стол, на стол бросил свою сумку. Чем черт не шутит, может, у этой ненормальной коллекция топоров в комнате хранится?
В углу я нашел молоток. Его, для самообороны, положил под кровать и, не раздеваясь, улегся спать. Только уснуть долго не мог. Тут в пору самому молиться начать.
А на следующий день, проснувшись целым и здоровым, я сначала лежал, прислушивался, прежде чем пойти умываться. Тишина ничем не нарушалась, ни единым звуком, и я решился. Осторожно убрал стол со своею сумкою, повернул ключ и начал открывать двери. Дверь со стуком уперлась во что-то твердое. Я переждал секунду, потом просунул руку проверить. Оказалось – это дверь туалета была открыта так, чтобы помешать мне быстро выйти. Я оттолкнул ее и вышел. Тут меня ждала масса сюрпризов. Начать с того, что ее дверь была опечатана кусочком белой бумаги с надписью:
не входить.
Дверной замок был опечатан отдельно подобной бумажкой. Между ванной комнатой и туалетом висела от руки написанная петиция на бумаге формата А4. В ней говорилось:
Сорван кран в ванной,
накидан мусор под ванную,
сломана плита,
отсутствуют обои,
плохо работает сливной бачок,
мусор в цветочных горшках,
украден ковер,
украдена люстра.
Весь перечень обведен фигурной скобкой, за которой следовало:
Протокол УВД от такого-то числа такого-то месяца.
И ниже:
P.S.: если Вы снимаете эту комнату, зачем крадетесь как воры,
зачем воруете мои вещи! Помните, ничто не проходит бесследно,
все вернется Вам и вашим потомкам! Своею кровью искупите Вы деяния свои!
Прочитав петицию, я отправился на поиск следующих достопримечательностей. И они не заставили себя ждать. Еще вчера, в темноте, я не мог всего увидеть, но теперь с интересом разглядывал двери третьей комнаты. Это был зал, большая комната с двумя застекленными дверьми, завешанными изнутри простынями. На ручки обеих дверей была навешана толстая цепь, на которой висел настолько здоровый навесной замок, что даже на гаражах я таких не видел. Этого, видимо, было недостаточно, и ручки были перемотаны еще и веревкой. Но и этого оказалось мало! Дверь была не просто опечатана, а прямо заклеена бумагой. Сотни листочков по десять сантиметров были приклеены на стыках двух дверей. На некоторых было написано:
Не тронь – чужие вещи!
Еще интереснее оказалось на кухне. Там был холодильник, множество различных тумбочек, полочек и всего такого, без чего немыслимо представить себе кухню, кроме плиты. Ее там не было, а также не было микроволновки. Зато все, что там имелось, включая холодильник, было опечатано теми же маленькими листочками. Кроме того, холодильник был еще и перевязан веревкой! Она проходила через ручку, огибала его сзади в несколько слоев.
В этой квартире я провел целый месяц. К себе в комнату я поставил маленькую плитку на две камфорки, и хозяин привез еще один холодильник. Долгое время мне было интересно, чем же питается она, пока не увидел ее в магазине с корзинкой полной консервов. Она носила черный платок и черное платье до пят. Иногда из ее комнаты был слышен сильный запах уксуса, от которого даже в коридоре начинало подташнивать. Чего она с ним делала, до сих пор не знаю. Каждый день она входила в квартиру с той же молитвой, которую я услышал в первую ночь, и продолжала открывать дверь туалета навстречу моей двери.
  – Вот такая история. – Подвел итог Сафронов своему рассказу.
Потом он посмотрел на собеседника. Ершов сидел отрешенный и с тоской смотрел на пивную кружку. Сафронов вздохнул, а потом откинулся на подушку и закрыл глаза.
Стоп! Откуда в баре подушка?
Он снова открыл глаза и увидел свою лечебницу, точнее он увидел палату Нефедова, а сам он лежал на его кровати. На соседней койке сидел отрешенный ото всего Ершов. Через свои очки он уставился на тапки Сафронова, с таким видом, будто в первый раз видит такое чудо инженерной мысли – тапки. Сафронов увидел на себе больничный халат, и голова его пошла кругом.
Он вскочил и кинулся в коридор, где его перехватил санитар – здоровенный детина, способный справиться с дюжиной Сафроновых сразу.
Пойманный санитаром Сафронов растерялся, начал биться в истерике, но быстро ослабел и потерял сознание.
Очнулся он в белой комнате с тряпкой во рту и привязанным к кушетке без простыней. К нему цеплялись электроды, и Сафронов знал, что это за комната! Здесь лечили током особо буйных. Он знал, что сейчас последует, ведь и сам, когда-то использовал подобный метод.
Разряд.
Пауза.
Разряд.
Весь мокрый, Сафронов проснулся. Это был сон! Он не помнил как добрался до дома, наверное перебрал вчера. В его голове словно взорвалась атомная бомба, а во рту переночевала отара овец.
  – Ну, ты и напился вчера! – злобно сообщила ему жена, – не насмотрелся еще на своих алкоголиков? Тебя Ершов приволок, постыдились бы.
Сафронов снова лег и попросил жену позвонить ему на работу, сказать, что он заболел и будет только завтра. Он целый день провалялся с похмелья, а на следующее утро проснулся вполне здоровым и полным сил.
На работе, за день его отсутствия накопилось множество всяких дел, но, отложив их на послеобеденное время, Сафронов отправился к Нефедову.
  – Что, доктор, продолжение пришли послушать?
Они поздоровались, Сафронов попросил санитарку принести кофе, и когда они уселись с кружками, после обычных вопросов о здоровье и самочувствии, а так же ответов на них, Нефедов продолжал:
  – Ну, слушайте, раз уж вам так интересно. Когда я обосновался уже в этой секте, то начал на всяких ритуалах присутствовать. А однажды Игорь собрал нас всех и поведал, что в США, где смертная казнь не отменена, и даже моратория на нее нет, собираются человека казнить. А Игорю не-то демоны не-то ангелы шепнули, что человек этот невиновен. Надо, значит, выручать бедолагу. Собрались мы ритуал специальный в день казни провести. В таких я еще не участвовал, но и меня тоже пригласили.
Казнили его на следующий день, вот мы всей толпой просветленных и собрались. Нас было тридцать четыре человека, мы все расселись в актовом зале кукольного театра и начали песни специальные на латыни петь. Чтобы я не путался, мне текст заранее дали. Я его выучил. Теперь, когда мы это хором распевали, я начал чувствовать легкое головокружение. Ощущение – как на американских горках: все внутренности в подвешенном состоянии. Через некоторое время, трудно сказать сколько, час или минута, но я начал в транс впадать. Глаза открыты, а словно черный дым перед ними, будто покрышки жгут. А потом и вовсе ничего не видно стало. Через некоторое время смотрю, проясняется картина, только вместо актового зала вижу поляну. Мы все стоим в кругу, неподалеку дерево, похожее на тополь, а еще дальше – обрыв. Далеко внизу, за обрывом плещется море. Мы все стоим, продолжаем петь и в небо глядим. Погода солнечная, но через минуту начинают тучи собираться. Вскоре все небо становится затянуто. Тучи закрывают от нас солнце, и становится так темно, что мы друг друга не видим. А мы все поем. Потом, в этой темноте, вспыхивает молния, только не осветила она ничего, кроме пустоты вокруг и собаки – неизвестно откуда взявшейся немецкой овчарки. Затем рассеивается тьма, и мы снова в актовом зале. Мы прекратили петь. Игорь поднялся и сообщил, что теперь мы эту овчарку должны принести в жертву. Совершенное нами добро должно быть уравновешено злом, тогда все тип-топ. Жизнь собаки в обмен на человеческую. Так что мы еще с барышом остаемся.
Тем же составом мы на стройке поймали бездомную овчарку и на ритуале, прямо на той же стройке принесли ее в жертву. Такой вот бартер с темными силами: мы – вашим, вы – нашим. Но перед этим надо провести еще один ритуал. Для этого зажигают свечу, только не восковую, а парафиновую, низкого качества. Она очень маленькая и быстро прогорает с сильным треском. Если эта свеча прогорела – значит, жертва принята. Это очень коварные свечи, их штампует сама секта специально для ритуалов. Три из пяти подобных свечей не догорают и до середины. В этом случае жертва считается не принятой и нужно искать новую. Назывался этот обряд обрядом инициализации.
Я как домой пришел, начал в Интернете искать про казнь эту и выяснил: некий Раймонд Дитсон действительно был осужден за убийство. Он просидел в тюрьме штата Огайо четыре года, а сегодня был торжественно водворен на электрический стул. Но вот незадача: после прочтения приговора включили рубильник, а тока нет. Позвали электрика – все нормально. Снова включили. Опять нет тока. Электрика поругали, заставили смотреть лучше. Посмотрел. И снова все в порядке. Так они несколько часов лазили, и вдруг – о чудо! Прибегает человек с бумагой губернатора о помиловании. Оказалось, нашли кандидатуру получше на должность убийцы. Его взяли с поличным при совершении другого убийства несколько дней назад, а он вдруг взял и сознался в предыдущих преступлениях. Так что мистер Дитсон принял извинения и был отправлен домой.
Что и говорить, если до этого случая у меня и были сомнения в нашей деятельности, теперь их попросту не осталось.
А еще через месяц нас снова собрал Игорь. На этот раз случай оказался серьезнее.
  – Все телевизор смотрите? – Да, отвечаем, – знаете, что американцы в Ираке атомное оружие ищут?
Теперь знаем. Только ничего они там не найдут, это же Ирак, какое у них может быть оружие. Да и Америка в эти сказки, пожалуй, не верит. Ядерное оружие – отмазка, а ищут они нефть.
  – Так вот у Ирака оно есть. И послезавтра бомба огромной мощности сметет с лица земли Нью-Йорк. Многие члены нашего братства в разных городах проведут ритуалы завтрашней ночью. Здесь не хватит одной нашей команды, чтобы предотвратить катастрофу подобных масштабов. И не потому, что сложно испортить бомбу. Это легко. Есть тонкий мир, не ощутимый, в котором происходят изменения. Эта бомба – не более чем инструмент. Мы еще никогда не пытались препятствовать подобным событиям. Силам, к которым мы обращаемся, понадобятся жертвы. Я сомневаюсь, что и на этот раз мы сможем отделаться собакой. – Он сделал паузу и торжественно осмотрел зал, – я хочу, чтобы вы знали, что теперь могут понадобиться человеческие жертвы.
В зале стояла гробовая тишина. Можно было услышать булавку, если бы ее кто ни будь уронил.
  – Еще я хочу, чтобы вы знали, что это может быть кто-то из нас. В этом случае ему придется самому наложить на себя руки, чтобы остальные не подвергались опасности быть осужденными за убийство. Подумайте над этим до завтра. Завтра мы соберемся снова. Если кто сочтет неприемлемым для себя участвовать в ритуале и нести бремя ответственности, а может и самому стать жертвой, просто не приходите. Ваш приход будет расцениваться как согласие.
Вот на такой ноте он и закончил. Никто не стал ничего обсуждать, а просто молча разошлись, как на похоронах. Но на следующий день пришли все. Мы снова собрались в актовом зале, снова на сцену поднялся Игорь.
  – Рад вас всех снова видеть! – Начал он. – Это тяжелый день для всех нас, но, как и всегда, мы не бросили своих друзей. Для кого-то из нас этот день может стать последним. Я надеюсь, вы готовы к этому. Но что может значить одна человеческая жизнь перед миллионами жертв катастрофы?
В этом тоне он говорил еще минут пятнадцать. Потом, после коротких приготовлений, начался ритуал. Во второй раз все получилось гораздо проще. Я успел заметить момент, когда перестал чувствовать свое тело, словно через меня прошла волна. Я снова увидел поляну, обрыв, дерево и море. Только теперь здесь был ветер. Мы не чувствовали этого ветра, он не нес холода. Заметить его можно было, только посмотрев на дерево, которое клонилось в сторону обрыва, беззвучно шелестя своею листвой.
Но в целом ритуал проходил, как и тогда. Сгустились сумерки, появилась молния и осветила Аню. Не больше секунды, но и этого было достаточно.
Когда темнота развеялась и мы снова оказались в актовом зале, то никто не смел поднять глаз. Все рассматривали свои ботинки в полной тишине. Я посмотрел на Аню. Она спокойно улыбнулась и пожала плечами.

ГЛАВА 4
Сафронов ответил на несколько писем и закрыл почтовый ящик. Теперь он открыл поисковик и написал: «Раймонд Дитсон». Появилось множество ссылок. Кликнув по первой, он прочел: «Несостоявшаяся казнь Раймонда Дитсона поставила под сомнение всю систему американского правосудия. Невиновный человек провел в тюрьме штата четыре года и лишь по счастливой случайности не был казнен». Про атомную бомбу он так ничего и не смог найти. Видимо, все объясняется очень просто. Казнь освещалась в прессе, и Нефедов на основании имевших место событий создал картинку, привязавшую его мир к реальности.
Сафронов снова открыл поисковик и уже занес руку над клавиатурой, чтобы написать новую задачу, когда в кабинет робко постучали, и заглянула дежурная.
  – Антон Иванович, вас просят в четырнадцатую палату.
Она тут же скрылась за дверью, а Сафронов поднялся и направился к выходу. В четырнадцатой палате находился Нефедов. Зайдя к нему, Сафронов увидел самого Нефедова, который разглядывал нового соседа, в то время как он разглядывал тапки Нефедова. Его соседом оказался Ершов. Все как в том сне. Ершов сидел на кровати с отрешенным выражением лица и даже не взглянул на своего старого друга. Сафронов вышел в коридор и крикнул санитара
  – Этого когда привезли? – спросил Сафронов, указав головой на Ершова.
  – Давненько уж, я и не помню. – Растерялся санитар.
  – Дежурного ко мне, живо.
Санитар вышел, а Сафронов подошел к Ершову и сел на корточки перед ним, пытаясь заглянуть в глаза. Но глаза Ершова совсем ничего не выражали. Вошла дежурная, вызывавшая сюда Сафронова. Она испуганно встала в дверях и вопросительно на него уставилась.
  – Когда его привезли? – снова спросил Сафронов.
  – Я не помню, год назад, примерно.
  – Чего ты мелешь? – начал он сердиться.
Она испугалась, сказала, что посмотрит в записях, и убежала. Через две минуты снова вошел санитар.
  – Он здесь с декабря 2005, то есть уже три с половиной года. Антон Иванович? С вами все в порядке?
Сафронов сидел на полу, прислонившись спиной к кровати Нефедова, мычал и раскачивался из стороны в сторону. Потом, вероятно, сделав над собой усилие, поднял голову, посмотрел в глаза санитару и постарался улыбнуться. Получился некий звериный оскал, а в глазах его было безмерное отчаяние. Так раненый заяц смотрит на охотника, прежде чем его добьют.
  – Это называется когнитивный диссонанс.
  – Что?
  – Посмотри в справочнике.
Сафронов медленно поднялся и побрел к выходу. В свой кабинет он зашел только для того, чтобы забрать вещи. Через пятнадцать минут он уже стоял на автобусной остановке.
Его жена, Наташа, заметив состояние мужа, начала приставать к нему с расспросами, но он, отмахнувшись от нее, ушел на кухню, закрыл дверь и закурил. Когда Наташа вошла туда, на столе уже стояла бутылка водки и чайная кружка, которую Сафронов дрожащей рукой наполнял. Водка вывела ее из оцепенения, и она набросилась на мужа, укоряя его в пьянстве. Не то что бы Наташа была ярой противницей спиртного. Протест был всегда направлен на пьянство конкретно ее мужа. Но Сафронов, не обращая на нее никакого внимания, выпил, потом посмотрел в глаза Наташе:
  – Ты в моем поведении ничего странного никогда не замечала?
Он пересказал ей сегодняшние события и свой сон, но это не произвело на нее особого впечатления.
  – Ты много работаешь, дорогой, постарайся иногда не думать о работе. А этот больной, он просто похож на твоего друга. Узнай завтра его фамилию и все поймешь. А может, у него брат есть?
  – Наташа! Он три года провел в моей клинике, а я его ни разу не видел. Как ты это объяснишь?
  – Санитар ошибся. Или тебя разыграли. Все имеет рациональное объяснение. Я уверена, завтра ты сам посмеешься, что так быстро запаниковал. И хватит пить.
Она решительно забрала бутылку и спрятала ее в буфете. Несмотря на кажущуюся спокойность, Наташа не была так уверена. Женская интуиция твердила ей об опасности, и больше для собственного спокойствия она предложила:
  – А давай ему позвоним?
Они набрали его номер и, включив громкую связь, встали рядом с телефоном. На четвертом гудке раздался щелчок, и динамик отчетливо, голосом Ершова произнес:
  – Хай, мусмуси?
  – Алле, Аркадий?
  – Охае. Юкюри сори тоива, теиной оригато. Соро, соро кайримас. Итини кайримас.
Сафронов ошалело посмотрел на жену, а она в это время говорила динамику:
  – Да нет, Аркаша, все нормально. Антон беспокоился о тебе, вот мы и позвонили.
А из динамика:
  – Седеси? Вакаранай но нара вакаранай, сори де иноминь. Ю кюри сори тоива, скин атакей теиной. Ке номе нива. Итадакимас.
  – Что ты несешь? – взорвался Сафронов.
  – Ну, удачно съездить!
Послышались гудки, и Сафронов злобно уставился на жену.
  – Это что, ваш тайный язык?
  – Вот видишь, все с ним в порядке. А ты беспокоился!
  – Ты не ответила.
  – Кстати, я завтра маму навестить хотела. Если не забыл, у нее день рождения. Пойдешь со мной?
  – Ты меня слушаешь?! – Визжал уже Сафронов.
  – Пойдешь? – Спокойно продолжала Наташа, – надо будет подарок выбрать.
Сафронов никогда не поднимал руки на жену, но тут не выдержал и влепил ей пощечину. А она продолжала, как ни в чем не бывало:
  – Пожалуй, я сама подарок выберу. Заберешь меня после работы, поедем вместе. Не задерживайся только, я тебя к половине шестого буду ждать.
Тут его годовалая дочка спрыгнула со своей кроватки, пробежала до него на четвереньках и запрыгнула на плечи Сафронову. Она начала его трясти и говорила:
  – Проснись, проснись.
Сафронов открыл глаза и увидел, что лежит на кровати, за окном темно, а Наташа трясет его и повторяет:
  – Да проснись же ты, наконец, ребенка разбудишь!
Он молча поднялся, прошел на кухню и достал из буфета бутылку водки. Она не была открыта.
  – Черт, ну и сны. Лунатик я что ли? – прошептал Сафронов.

ГЛАВА 5
Утром доктор Антон Сафронов снова навестил больного Нефедова. Никаких соседей в его палате не оказалось. Сам Нефедов лежал на кровати с газетой и карандашом.
  – Лабораторная посудина, семь букв, третья «т»? – Не поднимая головы, спросил он.
  – Утка.
Нефедов укоризненно посмотрел на Сафронова и отложил газету. Через несколько минут он продолжал свой рассказ:
  – Когда мы все вышли из шокового состояния, некоторые начали подходить к Ане, пытаясь ее утешить. Но она вела себя очень спокойно, не начала ни плакать, ни жаловаться на судьбу. Я не стал ничего говорить и молча ждал, когда все разойдутся. К ней подошла Лидия Львовна и чуть не нарушила всех моих планов, предложив Ане, прийти к ней в гости. Но Аня поблагодарила ее и вежливо отказалась. Когда все разошлись, к Ане подошел Игорь. Он сказал, что сожалеет, но этой ночью ей желательно пройти обряд инициализации. Если Аня хочет пожить еще несколько дней, то можно, конечно сделать отсрочку, хотя и не желательно. Но Аня отказалась, пояснив, что «ожидание смерти страшнее самой смерти». Втроем мы вышли на улицу. Игорь попрощался и ушел. Я закурил сигарету.
  – Можно тебя попросить? – Спросила Аня, – ты смог бы провести этот день со мной?
Она уже не была так спокойна. Было заметно, что она волнуется. Вероятно там, в зале, она не показывала своего волнения, или еще не осознавала всю серьезность ситуации. Было уже утро, мы всю ночь не спали. И я задал глупейший из вопросов:
  – Ты спать не хочешь?
  – На том свете отосплюсь. – Улыбнулась Аня.
Точно. На том свете. Я только теперь осознавал, как не хочу потерять ее.
Мы отправились в Гюмри. Утром редко кто приходит туда, и кафе было пустым.
  – Что будешь пить? – спросила Аня. – Я угощаю. Мне-то деньги уже не понадобятся.
  – Тогда сама выбирай.
Она купила бутылку шампанского и торт.
  – Знаешь, я очень редко ела сладкое, боялась располнеть. Теперь понимаю, надо было делать все, что хочется. Я тебе нравлюсь?
  – Да.
  – А если бы была толстой?
  – Ты ведь не толстая.
Торт оказался очень вкусным. Шампанское оказалось шампанским. К середине дня мы уже напились, и бармен начал на нас неодобрительно поглядывать. Аня заказала шашлык, торт уронила на пол, а когда официант подошел убрать, виновато сказала:
  – Я нечаянно.
В половине второго дня мы уже орали:
  – Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе видна…
И нас выставили на улицу. Мы продолжили петь там и так старались, что из кафе вышел официант и предложил вызвать нам такси.
  – За счет заведения. – Сказал он.
Он вызвал кого-то из своих знакомых, попросил его отвезти нас и после вернуться за оплатой. Когда официант ушел, и мы залезли на заднее сиденье, к нам повернулся таксист:
  – Куда едем?
  – Кататься. – Ответила Аня.
Мы посетили школу, в которой она училась, институт, съездили в парк и на пляж. Я успел выкроить минутку, чтобы заскочить в аптеку. В машину мы взяли еще бутылку шампанского и неплохо проводили время. Наконец, такси остановилось у Аниного подъезда. Шофер обернулся к нам, требуя оплаты.
  – Вам же сказали, что в кафе оплатят. – Удивилась Аня.
  – В кафе оплатят в один конец поездку. А вы накатали уже больше тысячи.
  – А вам сказали, сколько оплатят? Нет. Не беспокойтесь, я дочь владельца, без денег не останетесь.
Таксист подозрительно посмотрел на нас, но, в конце концов, все-таки сдался и укатил.
  – Не понравился он мне. – Пояснила Аня, – пускай сами теперь разбираются.
  – А я уж почти поверил.
  – Что дочь владельца? Боже, нет, конечно. Ты его видел? Если у него и есть дочь, то она давно на пенсии.
Мы поднялись в ее квартиру. Аня достала бокалы и пошла их сполоснуть. Я впервые оказался у нее дома. Обычная двушка на четвертом этаже десятиэтажного дома. Виниловые обои на стенах, картина с водопадом в гостиной и ковер в ее спальне, по советской традиции, висевший на стене. Потолок в некоторых местах требовал побелки.
  – Извини за беспорядок. – Она вошла в комнату, держа по бокалу в каждой руке. – Помоги мне.
Мы пододвинули к кровати журнальный столик, поставили на него бутылку и бокалы. Мы сидели на кровати, и когда разлили по бокалам шампанское, она сказала:
  – Почему я никогда не звала тебя раньше? А ведь я замечала, как нравлюсь тебе. – Потом она опустила глаза, – когда-то в детстве я мечтала о принце на белом Мерседесе. Мечтала о свадьбе с множеством гостей. Я представляла себя в красивом белом подвенечном платье. А еще я хотела детей. Не меньше трех. И чтобы у нас был огромный загородный дом, обязательно с бассейном.
Она замолчала и смотрела теперь на бутылку. Потом зевнула.
  – Спать хочется. Но не стану же я спать в последний день своей жизни! – Она улыбнулась мне и провела рукой по моей щеке, – а ведь я нашла своего принца. Где твой Мерседес?
  – Он спит. Я положил ему овса на вечер.
Она улыбнулась:
  – Поцелуй меня.
Аня откинула голову и прикрыла глаза. Я сделал, как она велела. Она обняла меня руками за плечи, но руки ее уже слабели. Я тихонько отстранился и увидел, что она уже спит. Ну, что же, спиртное усиливает действие снотворного, а если учитывать, что прошлую ночь ей поспать не удалось, значит, проснется она не раньше, чем через двенадцать часов. Я аккуратно положил ее на кровать и укрыл пледом. В ее бокале еще оставалось немного шампанского с растворенной в нем таблеткой.
На столик, рядом с бутылкой я положил записку:
Я люблю тебя.
Живи.
Принц.
Теперь оставалось решить одну проблему: ее дверь закрывалась только ключом. Оставлять дверь открытой не желательно, тем более что она будет так спать, что можно даже кровать из под нее вытащить, но и забрать ее ключи я тоже не решался.
Я вышел на балкон и осмотрелся. До соседнего балкона было не меньше метра. На форточке висела москитная сетка. Я открыл форточку и надорвал сетку. Пожалуй, комары на всю ночь ей обеспечены, а так же похмелье с утра. Оставалось только надеяться, что соседи сейчас дома.
Я вышел из квартиры, закрыл дверь на ключ и нажал на соседский звонок. Мне открыла женщина в домашнем халате. Ногой она придерживала маленькую собачонку, отчаянно облаявшую меня:
  – Фу, Жора!
Я объяснил, что Аня очень пьяна и не сможет закрыть дверь. Я сказал, что уже пытался поднять ее, но у меня не получилось и, поэтому, дверь я закрыл сам. Теперь надо вернуть ей ключ. Я рассказал ей, как собираюсь это сделать. Женщина смотрела на меня с нескрываемым неодобрением, но на балкон все же пустила. Там я перегнулся через перила и ухватился за край Аниного балкона. Как глупо было бы теперь упасть. Тем не менее, я не упал. Я перелез на Анин балкон, просунул ключи в форточку и бросил на подоконник. Затем, перелез обратно и поблагодарил женщину.
Я шел по улице и думал, что надо было изобрести другой повод. Теперь соседи будут считать ее пропойцей.
Теперь оставалось надеяться, что затея выгорит. В двадцать минут двенадцатого я сидел в актовом зале. Большинство уже собрались, подтягивались оставшиеся. Ритуал инициализации был назначен на двенадцать часов. Когда все расселись, оставалось еще четверть часа. Люди оглядывались по сторонам, смотрели на пустое кресло рядом со мной, поднимали брови и смотрели на меня. Видимо, все были уже в курсе, что я ушел вместе с Аней и теперь ждали от меня объяснений, почему ее до сих пор нет. Я объяснил. Я поднялся на сцену, подождал, когда все замолчат и начал:
  – Анны сегодня не будет. – По залу прошел шепот, я подождал, когда все затихнут, и продолжал, – это не ее вина. Я дал ей снотворное, чтобы она осталась дома. Предлагаю себя вместо нее.
  – Но они выбрали Аню, – сказала, сидевшая в первом ряду Лидия Львовна.
  – Знаю. Но есть еще обряд инициализации, на который мы все сейчас собрались. Быть может, они примут меня, тогда Аня останется жить.
Игорь с мрачным лицом поднялся на сцену. Он встал рядом со мной и посмотрел на меня.
  – Ты хоть осознаешь, что ты делаешь? Понимаешь ли ты, что если не будешь принят, произойдет непоправимое? Если не бомба, то землетрясение, цунами, любые другие катаклизмы убьют множество людей. За твои личные привязанности миллионы людей могут заплатить собственной жизнью. Ты – эгоист, Александр. Что, уже чувствуешь себя героем? Со мной то ты хоть мог посоветоваться?
  – Нет. – Ответил я, – ты бы пытался меня отговорить. Или предупредил бы Аню. Тогда мой план не мог бы быть выполнен. Ты сам говорил утром, что возможна отсрочка. Так что ничем мы не рискуем. Если меня не примут, обряд можно будет повторить с Аней завтра.
Они пререкались еще, какое то время, но все же сдались. На сцену вынесли стул для меня, напротив стула установили длинный подсвечник и водрузили на него ритуальную свечу. Игорь произнес слова на латыни, смысл которых я не осознавал. Потом он свернул трубочкой листок, на котором была написана молитва, поджег этот листок от зажигалки, а от листка зажег свечу. Все, включая меня, внимательно на нее смотрели. Свеча громко трещала. Она начала гореть очень хорошо, но с каждым треском пламя становилось все слабее. В тишине этот треск звучал, словно пушечные выстрелы. Я боялся вздохнуть. Наступил момент, когда я подумал, что свеча потухла, но она снова щелкнула и вспыхнула сильнее. По залу пронесся вздох.
Наконец, свеча догорела. Я не знал, радоваться мне или плакать, но меня приняли. Теперь, оторвав взгляд от свечки, все смотрели на меня.
  – Ты победил. – Мрачно констатировал Игорь.
  – Да.
  – Утром ты должен выполнить то, за что боролся. Какой метод предпочитаешь?
Я не знал.
  – Ты наркотики пробовал? Героин?
  – Нет, – говорю, – не пробовал.
  – Я научу тебя, это не сложно. Утром я выдам тебе четыре дозы, этого более чем достаточно. Для наркомана конечно маловато, но тебя убьет быстро. Смерть будет легкой и безболезненной, сам ничего не успеешь заметить.

ГЛАВА 6
На сайте Сафронов читал:
«Когда всемогущий Бог создавал первого ангела, он не мог не знать, что тот отвернется от него и станет злом. Бог создал зло. Теперь, сочетая добро и зло, они вместе сотворили множество миров. В одних мирах побеждает зло, в других – добро. И это правильно. Так должно быть».
Это был официальный сайт Satan Aur. Кроме описания их мировоззрения, там были адреса этой организации в разных городах России и стран СНГ. Кроме того, там были ссылки на иностранные порталы.
Сафронов затушил сигарету в пепельнице и свернул страничку. Надо было еще заняться делами. Он позвонил и вызвал «на ковер» санитара Стаханова, выпившего накануне бутыль медицинского спирта. Пьяный, он ходил, шатаясь, по лечебнице, пытался приставать к пациенткам, разбил стекло в палате, а когда его пытались привести в чувство, он подрался с охраной. Теперь Стаханов стоял, опустив голову. Ничто в его смиренной позе не напоминало вчерашнего героя.
  – Что вы можете сказать в свое оправдание, Стаханов? – Разносил его Сафронов.
  – Этого больше не повторится. – Тихо, почти шепотом поведал Стаханов.
  – Что? Громче!
  – Этого больше не повторится.
  – Вы не оправдываете свою фамилию, Стаханов. Значит так. В этом месяце я оставлю вас без премии, потом посмотрим на ваше поведение.
  – Но… Антон Иванович, у меня кредит и дети, – Стаханов был подавлен. Все знали, что денег ему не хватало и его долги от этого только росли.
  – Знаю. Потому и не уволил еще. Скажите спасибо и проваливайте. Все, приступайте к своим обязанностям.
Стаханов уже повернулся и схватился за ручку двери, когда Сафронов его окликнул:
  – Стаханов! Запомните: еще одна пьянка – уволю по статье.
Разделавшись со Стахановым и оставшись один, Сафронов открыл бухгалтерские отчеты. Он терпеть не мог бумажную работу, но делать это все же приходилось. Просмотрев отчет, Сафронов взял ручку, чтобы подписать его. Он уже начал выводить аккуратным каллиграфическим подчерком свою фамилию, когда рука его дернулась и, оставив длинную полосу на бумаге, перечеркнула документ. Сафронов удивленно уставился на свою руку. Вместо черного рукава пиджака он увидел засаленный рукав серой больничной пижамы. Сафронов перевел взгляд на документы, но на столе лежали листки с бессмысленными каракулями и непристойными рисунками. Сон повторяется в третий раз? Сафронов огляделся и увидел, что находится не у себя в кабинете, а в столовой собственной лечебницы. Кроме него там сидели и другие больные. Они тоже что-то рисовали или смотрели телевизор, установленный в углу, на полочке, на такой высоте, что чтобы добраться до него, надо было встать на стул или скамейку. Сафронов потер глаза и снова открыл их. Ничего не изменилось. Он решил сосредоточиться и подумать. Все вело к тому, что он сам помешанный, а вовсе не врач. Если это сон, то слишком уж реальный. Даже если это окажется сном, ничего хорошего в этом нет. Придется показаться, кому ни будь из коллег, а делать этого очень не хотелось. Но если он все же спит, тогда надо попытаться проснуться.
Сафронов увидел на столе карандаш и взял его. Этим карандашом он ткнул себя в ногу. Почувствовал боль, но не проснулся. Тогда он размахнулся и ударил карандашом сильнее. На пижаме появилась кровь, а карандаш сломался. Подумав, Сафронов решил, что боль может только сниться, и это ничего не доказывает. Потом он услышал шаги позади себя и обернулся. К нему быстро приближались два санитара. Сафронов вскочил, обежал стол и остановился. Санитары обходили стол с двух сторон, отрезая ему пути к бегству.
Сафронов вытянул руки:
  – Стойте! Моя фамилия Сафронов. Это какая-то ошибка, – санитары были ему не знакомы, и он не мог обратиться к ним по именам, – я главный в этой чертовой больнице. Да отпустите же меня, выслушайте!
Но санитары уже скрутили его и тащили к выходу из столовой. Большинство больных не обращали никакого внимания на сцену борьбы, но некоторые подняли головы. А Сафронов не унимался:
  – Вы пожалеете об этом, – визжал он, – вы последний день здесь работаете. Позовите моего секретаря.
И вот он снова оказался на кушетке без простыней. Не взирая на его крики, санитары привязали Сафронова ремнями и подключили к нему электроды.
  – Вы совершаете ошибку! Я засужу вас! Нелюди! Сволочи! Позовите моего секретаря!
Разряд.

ГЛАВА 7
В голове взорвалась атомная бомба. Ну, или петарда. Сафронов лежал на полу в своем кабинете. Документы были разбросаны, в его ноге торчала перьевая ручка. Сафронов посмотрел на нее и резко выдернул.
Он поднялся, потер виски и, хромая, побрел к столу. Усевшись в свое кресло, он приспустил штаны, достал из нижнего ящика салфетки и вытер кровь. На месте, где была ручка, осталась синяя линия с уголком посередине. Наколка. «Хотел же сделать татуировку?» – Нервно хохотнул Сафронов.
Потом он снова надел штаны и начал собирать с пола бумаги. Сложил их аккуратной стопочкой на столе, уселся и продолжил работу. Теперь он уже не читал, что подписывает. На испорченном отчете он размашисто написал: «Перепечатать».
Но работал он не больше минуты. Неожиданно он с силой толкнул монитор на пол, закрыл лицо руками и заплакал.
Домой он не поехал. Не хотел показываться жене в таком состоянии. Да и был ли у него дом? Не исключено, думал Сафронов, что эти сны на самом деле суровая действительность, и он сидит сейчас в своей палате с отрешенным взглядом, чуждый ко всяким раздражителям, и изобретает в своем мозгу воображаемую реальность.
Сафронов позвонил жене, сказал, что уезжает в командировку и сегодня не появится. Когда приедет? Позже: завтра, послезавтра, через неделю. «Я позвоню», – сказал он.
Потом он позвонил Ершову и попросил разрешения переночевать у него, пообещав купить коньяк с сотней звезд. Ершов не стал задавать вопросов, а просто сказал «да».
Покончив со звонками, Сафронов вышел из кабинета и, ни с кем не прощаясь, покинул больницу. Ершов жил неподалеку, но ближайший магазин находился чуть в стороне. Пришлось сделать крюк.
С пол-литровой бутылкой пятизвездочного Арарата Сафронов завалился в однокомнатное холостятское логово Ершова. Они выпили бутылку, сбегали за добавкой, на этот раз подешевле, распили и ее, а потом пьяные упали спать. Даже захмелев, Сафронов не стал рассказывать Ершову о причине, которая привела его сюда.
А утром Сафронов попрощался с другом и отправился на работу. Сны начали забываться и уже не так пугали его. Он решил не советоваться с коллегами и сам выписал себе некоторые антидепрессанты.
Проведя осмотр, доктор Сафронов вернулся в четырнадцатую палату к Нефедову, чтобы услышать продолжение истории.
– Игорь действительно дал мне наркотик. Также, он снабдил меня всем необходимым: шприцом, ложкой, ваткой и жгутом. А еще научил всем этим пользоваться. Насколько я знаю, он не был наркоманом, но не спрашивайте меня, где он этому научился и откуда взял героин. Ответ один: понятия не имею.
Теперь оставалось найти подходящее место. Дом номер 37 по улице Свердлова имел одну маленькую особенность: вечно не закрытый чердак. Это было хорошее обстоятельство, оно значительно облегчало задачу. Проблемой оставалась железная дверь на подъезде. Я вообще не люблю железные двери в домах без домофонов. Я подошел к нужному мне 4 подъезду и закурил сигарету. Надо всего то подождать, когда кто-то войдет и забежать вместе с ним. Сигарета медленно тлела, дошла почти до середины, но никто не спешил в подъезд.
Я курил уже третью сигарету, когда подошла женщина лет пятидесяти. В руках она несла тяжелую сумку, в которой наверняка лежала замороженная курица. Женщины лет пятидесяти всегда носят сумки с курицей. Она сказала:
  – Ключа нет?
Сознался, что нет. Потом она сказала:
  – И у меня тоже нет. Ничего страшного, сейчас кто-нибудь пойдет и откроет нам дверь.
Да, я тоже так думал. Сигарета уже истлела, и я достал новую, прикурил.
  – Вы, наверное, к другу пришли? – снова начала она, – на каком он этаже живет? А то ведь может крикнуть, пускай он спустится, откроет.
  – На десятом.
  – Паша да? Так он вроде в секции по субботам?
  – Он заболел.
  – Летом? – Она помолчала, переложила сумку из одной руки в другую, – и я вот, ключи позабыла. Курицу вот взяла. Мужу пожарю, он с работы приедет. Может и Паше занести?
Я покачал головой – нет, не надо курицы, прикурил сигарету и, решив, что с моей спиной ей разговаривать, не захочется, отвернулся. Стену у подъезда украшало граффити. Разобрать, что написано, не представлялось возможным, буквы нарисованы очень витиевато. Ближе к фасаду подъезда художнику не хватало места, поэтому буквы начали прижиматься друг к другу, что также не помогало их прочтению. Я уже закончил считать вертикальные палочки в буквах надписи и прикурил еще одну сигарету, когда двери открылись, и вышел Паша. Конечно, я его не знал, соврал только, чтобы отстала тетка, но она с ним поздоровалась, «Здравствуй Паша», спросила о здоровье.
Чертов придурок, он не мог выйти попозже. Приходилось импровизировать, и я протянул ему руку, сказал «Привет Паша». Стараясь припомнить, знает ли он меня, он все же пожал руку, после чего я забежал в подъезд и обратился к своей новой знакомой:
  – Вы идете?
Она сразу зашла, и мы вызвали лифт.
  – А Павлик то куда пошел? – она выглядела озадаченной, – вы не с ним?
  – Сейчас подойдет, он в магазин.
До крыши я добрался без приключений, в лифте мы молчали.

ГЛАВА 8
Размотать фольгу, высыпать содержимое в ложку, залить нафтизином, нагреть на зажигалке, положить в ложку ватку и уже через нее вобрать содержимое в тонкий инсулиновый шприц. Звук при всасывании дозы в шприц довольно неприятен. Сок, оставшийся на дне стакана создает похожий звук, если его пить через соломинку.
Я сделал укол и ослабил жгут. Зная, что за семь секунд кровь донесет яд до мозга начал считать.
Раз. Пока ничего.
Два. Ощущаю необычность своего состояния. Вены начинают гореть, давление больно бьет по глазам и очень хочется прилечь.
Три. Наступил приступ тошноты. Перед глазами начало темнеть. Помутневшее сознание отчаянно сопротивлялось подобным изменениям, слезящиеся глаза теряли способность, что-либо видеть.
Четыре. Больше я уже не мог считать. А еще я не мог думать и отслеживать свое состояние. Помню только сведенные судорогой мышцы и страшную боль во всем теле.
Еще секунда, – и  я снова открыл глаза.
И ничего не изменилось. Я все так же лежал на крыше, солнце сдвинулось совсем не далеко, прошло, наверное, около часа, и только откуда-то взявшиеся мухи кружили надо мной и мешали сосредоточиться. Я отмахнулся от них, встал и пошел к краю крыши. Взглянув во двор, я увидел странное зрелище: маленький ребенок в песочнице плакал и кричал, а над ним склонилось большое серое чудовище размером с легковой автомобиль. От ребенка исходил прозрачный туман, и чудовище этот туман пожирало. Зрелище было настолько необычным и мерзким, что было трудно отвести взгляд. Чудовище как-то уловило, что на него смотрят, обернулось, увидело меня, но не проявило ко мне никакого интереса и снова занялось ребенком. Неужели героин еще действует? Все мои пять чувств говорили обратное – я никогда не чувствовал себя так хорошо как сейчас, не смотря на то, что прошло не более часа. Или же двадцать пять часов? Я заставил себя отвернуться от чудища, и… тут меня ждало новое потрясение: неподалеку от выхода на крышу лежал труп. Над ним уже кружили мухи, его рот почернел, а глаза закатились. Труп лежал в луже собственной рвоты, из вены на левой руке торчал инсулиновый шприц, а в зубах все еще торчал кусочек жгута, которым он перетянул руку, чтобы надулись вены. Но самым ужасным было то, что это был МОЙ труп. Я все же убил себя. Как самоубийца я должен пойти в ад, как жертвенное животное – еще куда-то, но вот я стою на крыше, и ничего не происходит. Может за мной придут, а может, и нет.
Я стоял над собственным мертвым телом и не знал чем теперь заняться. Как приведение я теперь, наверное, должен уметь летать. Попробовал, не получилось. Мне не хотелось здесь оставаться, и я решил спуститься с крыши, но во дворе было чудовище. Можно, конечно, прыгнуть с другой стороны крыши и, минуя двор, уйти по улице. Вряд ли можно убить себя дважды, но раз уж летать я не могу и не представляю даже, возможно ли навредить себе сейчас, решил не рисковать. Значит, спускаться надо через восьмой подъезд – он дальше всего от песочницы и чудища.
Я спокойно прошел сквозь закрытую дверь и оказался в подъезде. Пока спускался, на третьем этаже встретил старика. Он открывал дверь к себе домой. Железная дверь, два замка, за ней деревянная, закрытая на еще один замок. Я прошел сквозь него, почувствовав легкое сопротивление. Совсем не так, как сквозь двери и стены. Зашел к нему в квартиру и пошел к окну во двор. Чудовища там уже не было, а ребенок успокоился и занялся своими игрушками. Какой этаж, третий? Надо попробовать. Я шагнул сквозь окно и оказался на улице. Удара не последовало, приземлился я очень мягко, словно прыгал не с третьего этажа, а с трех сантиметров.
Черный бобик, породы «карликовый носорог», мирно писавший на дерево, удивленно на меня уставился. Потом подошел, понюхал землю подо мной, ради приличия тявкнул и свалил по своим собачьим делам. Ага, кто еще меня может видеть? Становитесь в очередь. Каково черта я вообще помер, если мною никто теперь не интересуется. Хотя… можно ведь навестить Аню? Мысль абсолютно бесполезная в нынешнем моем состоянии, но за неимением лучшего для меня занятия, она имела право на более пристальное внимание. Теперь надо как-то до нее добраться. Автобус? Почему бы и нет. Помню как-то давно, когда я еще работал (еще тогда, когда-то, когда живой был), а денег было ужасно мало по причине копеечной моей оплаты труда, а в автобусах по утрам такие давки, и так тяжело кондуктору собрать со всех деньги, что она, сидя на «месте для кондуктора», кричит: «Передаем за проезд»; и сознательные граждане передают ведь! А я, бедный студент, оплатив проезд на первой остановке, брал деньги у сознательных граждан, но кондуктору передавал их за исключением стоимости одного билета, которую забирал себе, передав свой билет вместе с остальными. Вот такая экономия на проезде! Ни разу не был замечен. Теперь такие фокусы без надобности – мертвецы пользуются правом льготного проезда.
Вот только не судьба, видимо, было дойти до остановки, так как на пол пути я начал вязнуть в асфальте. С каждым шагом мои ноги все глубже погружались под тротуар. Я попробовал поднимать их выше, но это ни к чему не приводило, стоило поставить ногу обратно, она оказывалась еще ниже, чем, перед тем как я поднял ее. Когда я оказался погруженным в асфальт до половины икр, у меня началась паника. Это похоже на зыбучие пески из голливудских фильмов, с той лишь разницей, что в асфальте не вязнешь, как в песке. Асфальт кажется иллюзией, голографическим изображением, под которым прячется настоящий асфальт, по которому можно ходить. Я погрузился уже по самые колени, и тут что-то схватило меня за левую ногу. Я с силой дернулся – не помогло. Тогда, стоя на левой ноге, правой ударил наотмашь предположительно в то место, где должен был находиться невидимый противник. Почувствовал глухой удар, словно пинал наполовину сдутый футбольный мяч, и «нечто» сразу отпустило мою ногу. Я отпрыгнул в сторону, но опять почувствовал хватку холодных пальцев на ноге, затем на второй, и вот уже множество невидимых рук начали цепляться за мои ноги, а потом, словно по команде – они все, разом потянули вниз. Сопротивляться было бесполезно, асфальт мелькнул перед глазами на долю секунды, и скрылся высоко над головой. Там, где я оказался, не было абсолютно темно, скорее, сумерки. Множество грязно-серых теней кружилось вокруг и ускользало ввысь.
Движение мое, наконец, прекратилось, и я получил возможность осмотреться. Никаких существ вокруг видно не было. Впрочем, оно и к лучшему. Я стоял посреди огромной плоской долины, под ногами была… земля? Что-то серое, на первый взгляд пыльное и шероховатое, без всяких признаков растительности. Долина простиралась в бесконечность, горизонт не был похож на привычный. Наверное, потому, что Земля все-таки круглая, а тут была только плоскость, уходившая на многие километры вдаль. И пустота. Совсем ничего вокруг. Над головой не было неба, только черная бездна.
Но не долго мне пришлось быть в одиночестве. Далеко на горизонте материализовалась серая фигура. Она не имела каких-то четких очертаний и двигалась необычным способом: пропадала в одном месте и появлялась в другом. Метров за сто от меня «оно» остановилось и стало меня «рассматривать». Потом «оно» стало мной, то есть моей копией и оказалось в метре от меня. Существо четко копировало мои цвет лица, волос, одежду, даже грязные кроссовки, но оно не светилось. От меня же исходило серебристое сияние. Я подумал, что, наверное, светятся все, кто недавно умерли. Следовательно – это временно и, когда-нибудь, я тоже должен потускнеть.
Мы уставились друг на друга и застыли. Потом «оно» начало обходить меня, заходя сзади. Моя новая копия обошла меня по кругу и снова встала напротив. Она сказала:
  – Привет.
А потом:
  – И чего ты здесь делаешь?
  – Стою. – Сказал я, – можно тоже спросить: а я где?
  – Ты в реальности. Когда-то ты здесь уже был, и вот вернулся снова. Хочешь остаться в этом городе?
  – Где ты увидел город? Вокруг ничего нет.
  – Уверен? Оглянись.
Я посмотрел назад – там теперь был огромный мегаполис. Немного необычный город, но со своими высотными зданиями, множеством существ, которые сновали по своим делам. Здания были неровными, казалось, словно они высечены из скалы, которой придали прямоугольную форму. Существа, населявшие этот город, были двух видов: часть их выглядела как люди – они в большинстве своем не знали чем заняться и лениво вышагивали, с интересом оглядываясь по сторонам. Но большинство напоминали «нечто» повстречавшееся мне в долине. При этом каждый имел свою какую-то индивидуальность, непонятно с чем связанную, ведь они были бесплотны и принимали любую форму, какую вздумается. Я снова обернулся к своей копии, но ее уже не было рядом – вокруг меня был только этот город. Большинство тех, кто выглядели как люди, ходили группами. Одна из таких групп увидела меня и подошла. Мы поздоровались, один из них – старик лет девяноста сказал:
  – Недавно умер? Как угораздило? Такой вроде молодой.
А я ответил:
  – Передозировка. Как вы догадались, что умер недавно?
  – Потому, что предпочитаешь выглядеть как живой человек. Видишь, даже одежду в мельчайших подробностях повторяешь. Все поначалу так – мы вот тоже. Думаешь, я и после смерти старым остался? Нет, просто не привык еще я по другому выглядеть, но посмотри на мою бороду: она все меньше похожа на волосы и больше на туман. Мои морщины уже разгладились, и я перестал горбиться. Здесь можно выглядеть как угодно. Как давно ты умер?
  – Сегодня днем.
  – Да? И как ты здесь оказался так быстро?
  – Не знаю. Что-то потянуло меня вниз. Какие-то существа, которых я так и не увидел. Может, это связано с нашей сделкой…
  – Какой еще сделкой? – Старик казался удивленным.
  – Там, на Земле мы предотвратили ядерную катастрофу, но для этого подписали соглашение с темными силами. – Я объяснил им, что это было за соглашение, и почему именно я за него расплачиваюсь.
Вокруг нас собралось множество аборигенов. Они все меня внимательно слушали и, даже, казалось, сочувствовали. Многие бросали свои дела, чтобы посмотреть на меня. Один из бесплотных приблизившись ко мне, сказал:
  – Пойдем, пообщаемся.
Он взял меня за руку, и город растворился. Теперь мы только вдвоем стояли посреди той же долины. Он сказал:
  – Ты зря на это пошел. Мир не стоит того, чтобы спасать его ценой собственной души. Физический мир – это только иллюзия, он существует лишь мгновение. Все настолько выверено, что ничего фатального произойти не может. Мы не на одну лишь Землю приходим жить материальной жизнью, есть множество и других планет. Земные цивилизации уже много раз умирали, люди не первые, кто себя уничтожил.
А что принес ты оттуда? Поищи в карманах – может, мелочь завалялась? Знаешь, сколько жизней ты уже прожил? Хочешь еще удивиться? Этот ваш Игорь – великий мастер, сам очень давно попался на такую же уловку. Он тоже пришел сюда, так мы с ним и познакомились. По своему контракту он вернулся на Землю, и теперь его задачей является поиск новых душ для своих хозяев. Кстати, никакой угрозы Земле не было: эта бомба все равно бы не взорвалась.
Сказав это, он пропал. Просто растворился в воздухе. Я снова остался один в темной долине. Что мне теперь было делать? Но долго оставаться одному мне не дали.
Теперь, в пустоте надо мной стали появляться тени. Они медленно кружили над долиной, словно вороны и потихоньку спускались. Я уже знал, что они пришли за мной, и равнодушно их разглядывал. Тени одновременно, хором проговорили:
  – Приветствуй господина, раб наш!
  – Отстаньте, я занят. Полетайте где ни будь в другом месте! – Я широко осклабился, пытаясь задеть их.
  – Твоя душа принадлежит нам. – Совсем не смутившись, продолжали они.
Краем глаза я ухватил движение, а когда повернулся, то увидел, что стою в центре совсем другого города. Прошлый был получше. Этот город был населен такими мерзкими существами, что с ними сравняются разве что тараканы. Вы видели когда-нибудь личинку майского жука? Очень похоже. Такое же омерзительное пузо, скользкое тело, только очень темное. Они были размером со взрослую немецкую овчарку, немного длиннее и с шестью лапами. Все эти твари обернулись при нашем появлении и двинулись в мою сторону. Меня передернуло от отвращения, и я снова повернулся к теням.
  – Это твой новый мир, – продолжали они, – здесь ты подготовишься к своей миссии.
Меня уже начало раздражать, что все здесь пропадают по собственному желанию. И тени тоже растворились. Надо будет поучиться этому фокусу.
Я огляделся: все пространство вокруг меня занимали эти отвратительные существа. Они лезли друг по другу, пинали друг друга, и вообще, вели себя как-то не по-товарищески. Все постройки напоминали одноэтажные вытянутые сараи, хаотично расставленные вокруг. Там, где мы стояли, не было ни одного сарая – видимо это была площадь.
  – Хай, пиплы! – Обратился я к толпе. – Или вы не пиплы? Как вас обзывать, сволочи?
По их толпе прошла волна недовольства. Круг, который они образовали около меня, чуть сузился. Эти твари угрожающе что-то пропищали и начали бить лапами по земле. Ага, пожалуй, пора учиться пропадать. Я закрыл глаза, сосредоточился на желании пропасть из этого места, немного подождал и снова открыл. Ничего не изменилось. Как же они это делают? Тогда я попытался представить, где хочу оказаться: в тылу толпы, вон там, у сарая.
Сработало! Я так неожиданно оказался на новом месте, что сам удивился. Твари заметались, начали меня искать, сбились в кучу и передрались между собой. Я решил, что достаточно на них насмотрелся и попробовал переместиться в первый город. Вот только ничего не получилось – что-то не давало мне покинуть этот мир. Тогда я развернулся, посмотрел на следующий сарай, наметил точку и переместился туда. От него к следующему, и так до окраин этого страшного города.
Когда город закончился, я увидел пустыню. Настоящий песок, он тянулся так далеко, что нельзя было определить границы. Я наметил точку на горизонте и переместился туда. А потом еще дальше, чтобы скрыться от этого города и его ужасных жителей. Там я оказался на песчаном берегу нефтяного озера. Может, оно и не нефтяное, конечно, но это была черная жидкость.
Я сел на песок, лицом к озеру и задумался: все кто верят в загробную жизнь, представляют ее, наверное, светлым уютным уголком. Этот серый мир с пустотой над головой, страшными обитателями и черными озерами меньше всего можно было назвать уютным. Значит, так выглядит ад?
Слева от меня что-то пискнуло. Я шарахнулся в сторону, ожидая увидеть мерзкое существо из города, но это оказался маленький зверек размером с ежика. Только иголки у него были расположены, как это ни странно, на животе! Он сидел на здоровенном камне в десяти метрах от меня и не знал, как с него спуститься. Я встал, подошел к нему. Зверек испуганно отодвинулся от меня и снова пискнул: его иголки кололи его самого, сгибаясь на твердом камне. Я протянул руки и пересадил его на песок. Иголки легко вошли в этот песок, перестав доставлять ему неудобства. Зверек благодарно пискнул, ткнулся мордочкой мне в ладонь, а потом опустил голову и быстро зарылся. Там где он только что находился, остался лишь маленький песчаный холмик. Я огляделся вокруг и заметил очень много подобных холмиков. Местная фауна?
О какой еще миссии говорили тени? И как же они собирались готовить меня к этой роли? Они, наверное, пригрозят мне полным уничтожением в случае отказа, если, конечно, душу можно уничтожить. Кроме того, меня пугала близость обитателей этого мира.
Больше всего мне хотелось вернуться на Землю, как ни будь предупредить Аню о том, кто на самом деле этот Игорь. Но я не видел другого способа, кроме как согласиться с тенями и с их помощью уйти отсюда, если миссию для меня они готовили на Земле. Единственное место где, по моему мнению, их можно было найти – город населенный мерзкими тварями. Идти туда снова не хотелось, но другого выбора не было, поэтому я представил себя на площади, где впервые их увидел и сразу там оказался. Ничего здесь не изменилось, все те же бараки. Четыре твари сидели посреди площади. Они заметили мое появление и издали громкий боевой клич, на который сбежались остальные. Они снова окружили меня, и я сказал:
  – Я согласен. Я готов выполнить ваши поручения.
Они подняли передние лапы, со стуком опустили их на землю. Потом повторили упражнение еще и еще раз, потихоньку приближаясь ко мне. Они приблизились вплотную, но я не собирался убегать и лишь с отвращением смотрел на них. Неожиданно, одна из тварей встала на задние лапы, резким движением раскрыла мне рот и втянулась внутрь меня, словно сигаретный дым. За ней – еще одна, вскоре, они толпой влетали в мой открытый рот, а я не мог даже шевельнуться. Одно мгновение – и я в одиночестве стоял посреди мертвого города.
Я не чувствовал никакого дискомфорта, видимо здесь и правда какие-то другие представления о пространстве. Как они поместились все во мне, я их съел? От этой мысли я нервно хихикнул и пошел гулять по городу. Возвращаться в мир живых уже не очень хотелось. Я зашел в один из сараев – темно. И пусто. Никакой мебели, стены сделаны, будто из фанеры. Не интересно. Подумав, переместился к камню у озера. На нем снова был ежик. Вот придурок, зачем залез опять, если мучается и слезть не может. Рядом с валуном появилась мордочка еще одного. Он вылез из песка и запищал. Я схватил его и усадил иголками на незащищенную спину того, что на валуне. Раздался громкий жалобный писк. Чтобы не слушать, я решил заткнуть их и с силой, всем весом оперся на спину того, что сверху. Писк стал сильнее. На этот писк стали вылазить из песка другие. Я хватал их и тоже усаживал парами на валуне. Когда на валуне не осталось места, я решил посмотреть умеют ли ежики плавать. Схватил одного и швырнул подальше в озеро. Он пошел ко дну. Видимо, не умеют. За ним по очереди полетели остальные. Уцелевшие спешно начали закапываться в песок. И тут я увидел существо другого рода. Маленькая змейка с присоской вместо головы и ворсинками по всему телу кинулась закапываться там, где только что был ежик. Охотится? Надо ведь помогать ближним, и я облегчил ей задачу усадив ее на камень. Ежики в панике позабыли про дискомфорт от иголок и метались с воплями по валуну, а змейка четким броском оказалась на спине одного из них и присосалась. Жертва обезумела и кинулась грызть соседа. Вскоре камень превратился в место сражения, где все пытались навредить друг другу. Ежики худели на глазах и превращались в маленькие комочки, которые бессильно падали с валуна и лениво закапывались. Когда змея осталась одна, она уже напоминала здоровую анаконду. Она стала мне омерзительна, и я, схватив ее за хвост, раскрутил и вышвырнул змею в озеро. Выяснилось, что и она тоже плавать не умеет. Теперь я стоял совсем один. Мне опять стало скучно. Наслаждение от чужих страданий потихоньку уходило, новых зверьков не вылазило. Я уже собрался, было, отправиться еще куда ни будь, но увидел спускающиеся тени. Благоговение перед ними прошло по мне приятной волной, и я растянулся в земном поклоне. Тени спустились и рассматривали меня с одобрением.
  – Готов ли ты выполнить свою миссию, раб? – Хором спросили они.
  – Да, готов.
Песок и озеро начали пропадать, становились прозрачными, а на их месте появлялся обычный земной город.
  – Встань. – Приказали тени.
Я поднялся. Мы стояли на кладбище, рядом с нами была могила с множеством цветов. Землю недавно копали – могила была совсем свежая. На плите висела моя фотография. Я на ней улыбался и выглядел очень жизнерадостно. Надпись позолоченными буквами гласила:
1985-2006
Киприанов Александр
Покойся с миром.
На скамейке у плиты сидела Аня. Она держала две розы, плакала и говорила не то со мной, не то сама с собой.
  – Пойдем. – Сказали тени.
Мы переместились в больничную палату. Человек лет тридцати, с бородой лежал на больничной койке подключенный к множеству аппаратов.
  – Знакомься – это твое новое тело. – Сказали тени.
  – Привет, тело! – Смеясь, произнес я, – а поживее нету?
  – Поживее будет сопротивляться, а этот очень слаб. Пользуйся.
Я оказался у его макушки и влетел в темечко. Впереди оказался длинный туннель. Прямо как в книге Раймонда Моуди, с той лишь разницей, что свет в тоннеле был позади. Я почувствовал ломоту во всех мышцах и начал терять сознание, а на последок услышал сигнал, идущий из глубин аппарата жизнеобеспечения и увидел санитара, спешно вбегающего в палату.

ГЛАВА 9
Сознание медленно возвращалось ко мне. Слезящимися глазами я увидел парня, ровесника моего тела и тетку, немного старше. В вазе стояли цветы, и жалюзи были широко распахнуты. Тетка расплакалась и полезла обниматься, а парень стоял с таким сахарным лицом, что аж приторно. Он ласково сказал, обращаясь к тетке:
  – Варюша, подожди, пускай в себя придет.
А потом мне:
  – С возвращением, Леша! Как ты себя чувствуешь?
Я что-то промычал и отвернулся от них. Зашла врач, она сказала строгим голосом:
  – Не больше пяти минут, он еще очень слаб.
Я обрадовался этой возможности и застонал, чтобы показать, что мне еще хуже, чем они думают. Пускай проваливают. Врачиха сразу вколола мне что-то, и я снова погрузился в небытие.
В следующий раз, когда я пришел в себя, было уже темно. Я попробовал подняться, но слабые мышцы работали с трудом. Руки были настолько тонкими, а все что висело на моих костях, представляло собой, скорее жировую, нежели мышечную ткань. Мне стало противно от выбранного тела. Подо мной лежала утка, с выведенным в нее катетером, и, при каждом моем движении, в ней что-то глухо плескалось. Чтобы быстрее придти в форму я начал делать зарядку: поднимал руки и ноги вместе с одеялом над головой, замирал и снова их опускал. Передышка в одну минуту и заново. Упражнение, несмотря на кажущуюся простоту, быстро измотало меня, и я снова уснул.
Утром мне поменяли утку, помыли в палате и дали попробовать поесть. Противнейшая манная каша, которую мне давали кушать с ложечки, предварительно усадив меня на четыре подушки, вызывала рвотный рефлекс, но я с упорством старательно пережевывал каждую ложку этой дряни, понимая, что без этих вынужденных мер мне не накопить силы. Санитарка сказала мне, что я (мое новое тело) пролежал в коме, после аварии, год и семь месяцев. Еще я выяснил, что люди, навещавшие меня – это мой брат и жена.
Когда дверь за санитаркой закрылась, я снова попробовал подняться. На этот раз получилось лучше. Мне удалось встать с кровати, и, не смотря на приступ головокружения, немного пройтись.
В следующий раз, когда я снова проснулся, у меня появился сосед. Он лежал на койке и листал журнал «Максим». Я уселся на кровати и недовольно на него уставился.
  – Привет. – Поздоровался он. Парню, оказалось, не больше двадцати двух лет, он был в очках, небрит и чумаз. Не взирая на очки, лицо его не было обезображено интеллектом. Мне вообще показалось, что он их больше для апломба носит.
Ничего ему не ответив, я поднялся и продефилировал до двери. По коридору гуляла старушка. Она тащила в руке стойку с капельницей. Она вошла в палату, и я, на всякий случай, запомнил в которую. Больше, никого не встретив, я добрался до лесенки и спустился на первый этаж. Там стояла школьная парта, за которой сидел охранник. На парте стоял телефон. Я направился к нему и, получив разрешение, набрал номер. На шестом гудке Аня взяла трубку:
  – Алло?
Я молчал.
  – Алло? Говорите, я вас слушаю.
Я бросил трубку и вышел на улицу. Несколько человек в больничных пижамах гуляли неподалеку. Один из них курил. Я подошел к нему и спросил сигарету. Получив ее, я отправился к скамейкам. Там сидели совсем молодые парни: один в больничной пижаме и двое в спортивных костюмах. Они пили водку, запивая ее минералкой. Парни были уже настолько пьяные, что галдели на всю улицу, перебивая друг друга, а вокруг скамейки была разбросана шелуха от семечек. Я подошел, забрал водку и направился обратно, не обращая внимания на поток матерщины полетевший вдогонку. Один из них поднялся, прошел два шага на ватных ногах и упал, разбив себе нос.
Я обогнул больницу и добрался до мусорных баков. Покопался в них и нашел использованный одноразовый шприц. На игле еще темнела присохшая чья-то кровь. Облизнув кровь, я убрал шприц в карман пижамы и вернулся на крыльцо. Там я отхлебнул из бутылки, спрятал водку под пижамой, чтобы не забрал охранник и пошел назад в палату.
Мой сосед все еще читал свой журнал. Он снова сказал:
    – Привет. – Какой богатый у него словарный запас!
Ничего, не ответив, я опять вышел, прошел до палаты, в которой спряталась старушка, и толкнул дверь. Она уже спала мирно похрапывая. Стойка с капельницей стояла рядом с кроватью. Шприцем, я забрал из капельницы часть жидкости, а вместо нее впрыснул водки. Пускай побалдеет. С чувством выполненного долга я вернулся в палату и начал допивать водку. Она приятно обжигала внутренности, я быстро захмелел и уснул.
Мне приснилась зеленая поляна, сплошь покрытая зеленью и луговыми цветами. Там была Аня. Она была босиком и одета в простенькое короткое платье. Мы рвали цветы, целовались и дурачились на этой полянке. Потом мы нашли ежика. Он нас совсем не боялся, а мы кормили его дикими ягодами. Я повернулся, чтобы снова поцеловать Аню, но когда мой взгляд опять вернулся к ежику, он изменился. Его колючки пропали со спины и выросли на животе. Ежик упорно закапывался в землю. Потом появились твари, похожие на майских жуков. Они кинулись к Ане, начали рвать на ней платье, таскать ее за волосы. Я кинулся спасать ее, но они меня держали, не давая приблизиться. Одна из тварей залезла мне на спину, крепко вцепилась и нашептывала на ухо: «Убей ее!». Я боролся, пытался ее скинуть, но она держалась очень крепко и продолжала: «Это твой шанс. Мы ее подержим для тебя. Выпусти ей кишки».
Вскрикнув, весь в холодном поту я проснулся. Почувствовав приступ тошноты, я повернулся к краю кровати и срыгнул. На пол упала крупная личинка. Я встал, потер виски, и некоторое время смотрел на нее. Я уже занес ногу, чтобы раздавить мерзкую тварь, но что-то боролось внутри меня, заставляя этого не делать. Это что-то победило. Я бережно поднял личинку, положил ее на язык и проглотил. Сосед, который успел забрать водку, пока я спал, ошарашено на меня уставился. Я ему подмигнул, сказал:
  – Да, ты пей, пей, не отвлекайся! – потом снова лег и отвернулся.
Я никак не мог снова уснуть, поэтому поднялся и пошел бродить по больнице. В коридорах мне встретилась врач, которая спасла меня от навязчивой родни. Она катила тележку с медицинскими инструментами, одновременно болтая по сотовому телефону. Я ее остановил и поинтересовался, не собираются ли они меня выписывать. Она посоветовала мне идти спать и ушла. Тогда я отправился проведать старушку. Но в палате ее не оказалось. Вместо нее там мыла пол санитарка. Я вежливо поинтересовался:
  – А где бабуля?
  – В реанимации. Ей стало плохо, и ее увезли в реанимацию. А вы ей кто?
Ничего не ответив, я развернулся и вышел из палаты. Чтобы поразвлечься, я решил поискать кухню. Она оказалась на третьем этаже, сразу после выхода с лестничной площадки. Там было жарко, множество котлов с вонючей едой для больных стояло на плитах. Четыре толстые тетки в белых халатах готовили эти помои. Мне стало тошно от столь концентрированного запаха, и я решил поискать для себя другие развлечения. К ужину можно не спешить – я его уже понюхал. Пройдя по коридору, я нашел дверь с табличкой: «Служебное помещение». Дверь оказалась незапертой, и я вошел. В маленькой комнатке с двумя шкафами, столом и диваном никого не было. В шкафу оказались куртки медперсонала. Поискав в карманах и не найдя ничего ценного я заметил женскую сумочку, лежавшую на диване. В сумке была расческа, бумажные платочки, дешевая косметичка, ключница и кошелек. В кошельке – девять сотен полтинниками и десятками. Я их забрал и снова повернулся к шкафу. Надев кожаную женскую куртку на пижаму и спрятав деньги в карман, я вышел в коридор.
Внизу сидел все тот же охранник. Он удивленно смотрел на мой наряд. Чтобы он меня не расспрашивал, я сказал:
  – За сигаретами.
И уже собирался выйти на улицу, но охранник остановил меня, дал двадцатку и попросил купить ему красный Winston. Я кивнул, забрал двадцатку и вышел на крыльцо. Было уже без пятнадцати восемь вечера. Я прикинул, где находится ближайшая остановка, и отправился к ней.
Люди в автобусе с интересом меня разглядывали, но я не обращал на них никакого внимания. Я проехал шесть остановок и вышел у рынка, неподалеку от дома, в котором когда-то жил. Раньше я, иногда, забывал ключи и поэтому начал хранить запасные в почтовом ящике. Теперь это оказалось весьма кстати. Войдя в квартиру, я первым делом разделся и пошел мыться. Помытый, побритый и причесанный, я выглядел весьма неплохо.
Я подмигнул своему отражению в зеркале и направился к холодильнику. В холодильнике оказалась банка пива, и я с удовольствием ее выпил. Пить пиво в собственной кровати было куда приятней, чем водку на больничной койке. Выбросив, пустую пивную банку на пол, я повернулся к стенке и уснул.
На следующий день я вытряхнул из шкафа свои шмотки. Одежда из «прошлой жизни» висела на мне как на вешалке, но я не стал обращать внимание на такие мелочи и отправился на улицу. Я сразу поехал в кукольный театр. Там не было никого, кроме Лидии Львовны. Она пила чай в той комнате, где я впервые увидел Аню. Я вошел, схватил стул, уселся напротив и поздоровался.
  – Мы знакомы? – удивилась она.
Я широко осклабился:
  – Еще бы!
Она рассматривала меня, обратила внимание на одежду и нахмурилась. Видимо, одежда ей что-то напомнила, она сказала: «Здрасти», улыбнулась и предложила чаю. Я отказался. Лидия Львовна все еще пыталась припомнить кто я такой, это у нее плохо получалось, и она спросила:
  – Напомните, пожалуйста, ваше имя?
  – Я есмь альфа и омега, начало и конец, кто верует в меня да воскреснет… Что ты рот открыла? Звони Игорю, дура.
Лидия Львовна поперхнулась чаем, но все же достала телефон и набрала номер:
  – Алло, Игорь? – Жалобно вытянула она, – тут человек к нам пришел, он вас к телефону просит.
Я забрал у нее трубку:
  – Привет, коллега! Как дела?
  – Здорово! Да, неплохо. С возвращением!
  – Спасибо. Задушить я тебя, пожалуй, при встрече успею.
  – Хозяин этого не оценит, – рассмеялся он, - развлекай пока Лиду. Я в городе, скоро приеду.

ГЛАВА 10
В палату вошла санитарка. Она сказала:
  – Антон Иванович, Стаханов опять напился. Он в столовой буянит.
Сафронов поднялся и побежал к столовой. Там он увидел Стаханова, который в больничной пижаме выбегал из кухни. В его руках был зажат нож. Следом за Стахановым бежали два санитара. Узнав санитаров, Сафронов опешил. Это были те самые парни, которых он видел во сне и которых грозился засудить. Впрочем, Стаханов, с ножом, представлял сейчас гораздо больше опасности. Сафронов широко расставил ноги, упер руки в бока и заорал:
  – Стаханов, мать твою! Ты уволен!
Услышав Сафронова, Стаханов резко поменял курс. Теперь он бежал по направлению к Антону Ивановичу.
Сафронов поздно осознал опасность. Он уже собрался бежать, но Стаханов оказался быстрее.
Сафронов не почувствовал боли. Он все еще стоял и удивленно смотрел на рукоять ножа, торчащую из его груди. Но не нож смутил его, а больничная пижама, которая была на нем. Начиная терять сознание и упав уже на колени, Сафронов увидел, как санитары нагнали Стаханова, как первый из них с размаху заехал Стаханову по лицу, как они скрутили его и тащили к выходу.
Сафронов потерял сознание, но еще оставался живой. Его спешно положили на носилки и отправили на скорой помощи в операционную. Врачи бились за его жизнь двадцать минут, когда пропал пульс, и наступила клиническая смерть.
Он увидел длинный коридор с больничными стенами. С обоих концов коридора шел яркий, слепящий свет. Сафронов думал, в какую сторону ему отправиться, но ничего не выбрав, остался стоять. Через минуту он увидел фигуру человека шедшую по коридору. Источник света находился за спиной этого человека, а потому кроме его очертаний нельзя было ничего разглядеть. Но человек приблизился, и Сафронов увидел перед собой старика в длинной белой мантии.
  – Возвращайся назад, – сказал старик, – ты очень рано.
Он собирался уже уйти, когда Сафронов обратился к нему:
  – Куда же мне возвращаться? Я даже не знаю кто я такой, псих или врач. Что из этого моя настоящая жизнь?
  – А какая тебе больше нравится?
  – Конечно, нормальная! Та, где я заведую лечебницей и где мои жена и дочь.
  – Значит, она и есть настоящая. Ты сам выбираешь себе жизнь. Ничего не происходит без нашего желания.
  – Поправочка: я не желал сходить с ума, не желал, чтобы меня били ножом.
  – Нет, желал! И сам знаешь это. Любая твоя царапина получена с твоего согласия и по твоему желанию. Ты хотел знать кто ты? Мы созданы по образу и подобию Бога. Мы и есть Бог. Мы бессмертные гидры вселенной. Мы приходим жить, чтобы развлечься. Наши жизни похожи на кинофильм, который можно прокрутить в любую сторону и изменить любой непонравившийся момент. Или на компьютерную игру. Это нам просто интересно.
  – Почему же мы создаем такие плохие жизни?
  – Потому, что хорошие надоедают. Вы все живете на одной Земле, но каждый в своем мире, в своем кинофильме. И вторгнуться туда никак нельзя. Люди, которых ты видишь каждый день, тоже делают что хотят, но в твоем фильме они делают то, что пожелаешь ты. Даже убийцы и насильники существуют лишь оттого, что ты позволяешь им. А теперь уходи.
Сафронов пришел в себя. Нож не задел жизненно важных органов. Он оказался слишком коротким и лишь пробил грудную клетку Сафронова. В больнице его подлатали и через неделю выписали. На следующий же день он снова пришел на работу.
Наплевав на все свои дела, он отправился к Нефедову, чтобы услышать продолжение истории. И Нефедов рассказал ему, что когда приехал Игорь, они с Александром объединились и решили провести еще один ритуал. На этот раз Землю атаковал огромный астероид и теперь, чтобы спасти все живое погибнуть должны были все. Они верили Игорю и согласились.
  – Но настоящей моей целью была Анна. Эти твари, поселившиеся в моей душе, заставляли меня желать ее смерти. Тогда уже я понял, что смерть Ивана не была случайной. Червяки, убившие его, были знаком, указателем опасности для всех остальных. Он умер ради нашей безопасности, но никто не понял этого. Никто не смог заглянуть в свое сердце, чтобы увидеть там ответ.
Когда мы настроили публику и проводили уже обряд инициализации, то поставили каждому по свечке. И тут произошло непредвиденное: Анина свеча погасла, не успев разгореться. Она не была принята!
Одержимый бесами, я схватил подсвечник и разбил ей голову. Но, как только я это сделал, пришло осознание того, что я натворил!
Я упал, свесил голову со сцены и меня начало рвать. Сотни личинок, каждая размером с мизинец, падали из моего желудка. А когда все они вылетели, я соскочил вниз и топтал их до тех пор, пока они не превратились в зеленоватую кашицу. После этого с Игорем произошло тоже самое. Теперь мы оба были свободны.
К этому моменту душа Александра ушла из меня, а когда мы снова оказались в милиции, и я рассказал эту историю там, то попал на психиатрическую экспертизу, где меня признали невменяемым. Вот так я оказался здесь, сменив неподвижность комы на психиатрическую лечебницу.

ЭПИЛОГ
Нефедов до сих пор находится в лечебнице. Доктор Сафронов теперь не работает в больнице. Он уехал в Москву, защитил там докторский минимум и трудится в министерстве здравоохранения. Молодого ученого заметили еще в институте и перевели туда, как только появилась такая возможность.
Смерть Анны послужила началом распада секты, а также спасла более тридцати жизней тех людей, что собирались наложить на себя руки по наущению Игоря Шестакова и Алексея Нефедова.
Сам Игорь скончался в тот момент, когда организм его выбросил из себя личинок.
Спустя два года после событий описанных в рассказе Нефедова, в июле 2009 года, Наташа Сафронова, встретила в Москве одноклассницу. Ее звали Екатерина, обе женщины были с колясками. Они обрадовались друг другу и долго не могли наговориться. Теперь, встретившись в незнакомом городе, они стали близкими подругами и часто выходили гулять с детьми вместе. Сын Екатерины Сергей шестым чувством узнал в Лизе Сафроновой родственную душу. Может быть, если, став взрослыми, они снова не натворят чего, то хотя бы в этой жизни смогут быть вместе.
2009 г.