Парусник

  Чайка упав на воду села точно в своё отражение. Гул машин на Невском  тужился имитируя шум прибоя. Казанский привычно успокаивал своим величием. Казалось город уйдёт в песок а это чудо останется подобно пирамидам египетским.  Он давно перестал считать который по счёту раз приезжает сюда, как перестал считать деловые встречи днём и порции виски вечером. Он пожалуй уже не приезжал а возвращался в этот город, нырял в его призрачную атмосферу, с первых секунд впитывавшую без остатка, растворявшую в себе легко и незаметно то что он тщетно разбавлял работой и алкоголем. Может быть потому, что здесь было море. Город облизанный морем точно камень в кромке прибоя - блестящий и лаконичный. Но без той легкомысленной праздности, что так свойственна городам южным – спокойный? Хмурый? Морская галька может быть и серой, но всё равно прекрасной, точно самоцвет.
   Этот его приезд ничем бы не отличался от всех остальных, если бы не короткое письмо, полученное накануне «я теперь переехала сюда насовсем. Своя квартира. Теперь можешь если что останавливаться у меня.»
   Они познакомились десять лет назад, когда ему только исполнилось 30, а ей 16. Он уже успел вскарабкаться на верхушку (или скатиться на дно?) своего персонального кризиса среднего возраста («что-то ты рано об этом заговорил – что ж с тобой будет в сорок?») , а она с детской непосредственностью входила в мир где взрослые дяди смотрели на неё уже не как на ребенка. Однако в их случае эта разница в возрасте сразу создала между ними дистанцию, непреодолимый барьер, стеклянную стену с окошком для писем и передач по выходным и праздничным дням. Он невольно общался с ней в той добродушно игривой манере, которую обычно используют взрослые, общаясь с детьми своих друзей.

  Познакомились они, когда он пытался сделать снимок толпы на лубянке, но понял что в кадре его интересует только она – усердно ждущая кого-то у входа в ЦДМ, так что ожидание задавало тон всему действию, и люди вокруг превращались не более чем в фон изображающий текущее мимо неё время. Она ждала, как ему показалось, невероятно долго (то ли пришла слишком рано, то ли её vis-a-vis опаздывал), так что он не только успел отснять несколько кадров но и осмелился подойти ближе чтобы рискнуть сделать её портрет. Тут то она его и засекла, и ему ничего не оставалось, как заговорить с ней.
  Они устроились на открытой веранде кафе (теперь уже не существующего) на кузнецком мосту и она взахлёб рассказывала о своей «первой-и-единственной!-на-всю-жизнь! – любви, о бесконечных достоинствах этого самого лучшего на земле! Человека», и он, только переживший развод, слушал, забавлялся и радовался, и завидовал и искренне хотел верить. Но, то ли  она, несмотря на все его попытки выглядеть разделяющим её восторги и чаяния, почувствовала его скепсис, то ли восторжествовало элементарное девичье кокетство, но кончилось всё тем, что он взял у неё телефон, пообещав перезвонить непременно через год, чтобы убедиться, что у неё всё хорошо и любовь будет столь же сильна спустя это время. И вопреки ожиданиям обоих - перезвонил – через год, и был узнан (не без наводящих вопросов) и была назначена встреча и было выяснено, что любовь-таки есть, жива, единственна и - неповторима, «правда мужчина уже другой, но какая разница!?, просто тогда имела место ошибка, зато теперь то уж точно всё серьёзно.. он художник (или это был поэт?), он такой красивый и такой ГЕ-НИ-АЛЬ-НЫЙ!!!» И Он снова дивился этой невозможной, гипертрофированной юности, этому фейерверку эмоций, и никак не мог взять в толк, насколько искренна она в своём воодушевлении. А она всё рассказывала про этого футболиста (или тогда уже был юрист?) про его неиссякаемое мужество, профессионализм  и неподражаемое чувство юмора..
  Они продолжали встречаться с той же периодичностью – раз в год или реже.. Зато он регулярно получал весточки от неё в виде коротких сумбурных сообщений, не требовавших кажется никакого ответа, во всяком случае, он не часто находился что ответить на информацию об очередной влюблённости, об учёбе, о подруге-помнишь-той-что-встречалась-с-олигархом, о сломанном каблуке, симпатичном начальнике или (о боже..) о потере девственности с лапочкой-официантом… о смерти мамы. Мамы, с которой она так хотела его познакомить, и на первой (и кажется на единственной) встрече с которой он почему-то вдруг почувствовал себя как на смотринах.. Тогда, когда умерла её мама, он более всего хотел ей помочь, сделать, сказать хотя бы хоть что-то. И именно тогда ему труднее всего было найти хоть какие-то слова.
  Иногда она пропадала на полгода а то и больше, а потом вдруг объявлялась с ночным звонком или письмом с бог знает какого корпоративного адреса с целым ворохом новостей или вопросом сколько муки надо добавлять в соус бешамель или где в Москве в три часа ночи можно напечатать фотографии форматом А3 со слайдов. Он, обычно в это время уже изрядно выпивший, искренне напрягал мозг, который минутой раньше так старался отключить,  и пытался выдать ей нужную информацию. Это позже он прочёл как то в одном журнале, что если женщина звонит тебе в ночную пору с вопросом где в городе лучше готовят карбонару или как самостоятельно починить радиоприёмник то это просто подразумевает что она соскучилась а вовсе не то что она завязала с привычкой не есть после шести или записалась в клуб юный техник»
  Бывали и такие периоды, когда они виделись часто, она даже жила как-то у него целую неделю после нового года, но ни разу их отношения не заходили дальше поцелуев на брудершафт на дружеских пирушках, после которых она вновь звонила ночами и расспрашивала какое впечатление она произвела на того-то и того-то и брала телефоны понравившихся друзей.
    Потом она могла снова пропасть на целую вечность, а потом вдруг заявиться к нему на ДР в компании пары мужиков которые если и не были старше его то наверняка были его ровесниками.. Это его несколько смущало но он легко находил общий язык с кем угодно ещё до того как откупорить вторую бутылку чачи.
    Шли годы, но время, кажется, остановилось для них обоих она будто застряла в своих 18 а он в своих 35. Она всё ещё казалось ему чрезмерно экзальтированной, последнее известие которое он получил с полгода назад было о том что она ушла из банка, занята в съёмках какого-то фильма не то в Карпатах не то на Балканах и, помимо прочего, выходит за муж то ли за режиссёра, то ли за иностранца, то ли за иностранного режиссёра.. Как-то так.. И вот теперь это письмо. «…сюда насовсем. Своя квартира. Теперь можешь если что…»

  Конечно он не станет останавливаться у неё. Зачем? Да и с какой стати? У него забронирован привычный номер с видом на финзалив – со стеклянным звоном чаек,  деревянными яхтами, и оловянной водой. Построенное на исключениях счастье за умеренную плату. К чему кого-то стеснять и самому стесняться? Он непременно позвонит ей и они конечно встретятся. Чуть позже. Можно будет поужинать в Il Palazzo, пармская вечина и «барочные» люстры из акрила, потом прогуляться пешком до Jazz Caf;, где и виски и bossa nova  со льдом, “Солнца слезинка скатилась В холодную моря ладонь». Он непременно позвонит ей. Позже.
  Отель отблагодарил его за верность традициям фрегатом, пришвартованным прямо под окнами. Белые квадраты Малевича распластались там где обычно тускло светилось северное небо. Он потянул с поездкой в город наблюдая суету команды. Налюбовавшись редким в этом краю и времени зрелищем, он скрепя сердце покинул номер, лелея, однако, надежду, что корабль простоит хотя бы до вечера. «Парусник уходит ночью» вспомнилось откуда-то.
  Он не позвонил ей, а послал СМС, будто боясь собственного голоса, будто СМС – это шёпот во время спектакля.. «Я в городе. Какие планы?» «Работаю. Сейчас на Сенной. Есть окно в районе 16.00» и дальше неторопливая переписка в течение дня всё никак не стыковались они в пространстве-времени, на пару станций, полчаса рознились их маршруты, «Освободилась, перезвони». Он Перезвонил и разговор сразу был какой то нелепый он забыл спросить про мужа но ляпнул зачем то в ответ на её предложение «встретиться после 10 вечера, когда она окончательно освободиться» - «А как же семья» и в повисшей тишине подумал вдруг  не про невиданного им никогда мужа а про умершую маму.. «Что хорошо для меня хорошо и для семьи».. на том и простились.. «После 22.00». У него масса времени.. Она не освободилась ни в 22.30 не в полночь. «Я напишу, как смогу» он прочёл уже когда шёл пешком по Васильевскому острову в сторону гостиницы.
   Наслаждаясь ура-морскими названиями линий и прикуривая одну сигарету от другой он проварачивал мостовую под своими ногами в сторону  отеля.. Пара девиц обречённо мёрзли на обочине. Мрак сгущавшийся над их головами не оставлял сомнения в их профессии. Ипытывая смесь жалости и отвращения, он перешёл на другую сторону дороги, не дойдя до них метров 20. Машинально.
   Какая то девушка в ночной рубашке бегала вдоль трамвайных путей, зовя какого то Андрююшуу и причитая. Он обратился к ней с предложением помощи. Она, мгновенно успокоившись, отпрянула от него точно это он бегал по улице ночью в нижнем белье и убежала за полквартала. Оттуда вновь донеслись её нечленораздельные возгласы и хлюпанье. Насильно помогать не хотелось. Сегодня спасённых принцесс и обезглавленных драконов не будет…

   Открыв свой номер, он вновь увидел фрегат. Паруса были спущены. Гауссова плоскость лилового неба, проткнутая мачтами, перечёркнутая реями, разлинованая канатами, вантами и чем там ещё, и подсвеченная прожекторами отсылала не к Малевичу, а к Кандинскому. Впрочем, возможно дело было не в свете, а в звуке. Гомон чаек и моряцких команд был слишком многоуровневым. Он с удовольствием наблюдал с балкона за погрузкой фрегата. Надеялся дождаться отплытия. Однако вскоре всё стихло и команда собралась на корме а затем и вовсе разошлась по каютам. Ну конечно! Они отчалят с рассветом! Желание спать было уже сильнее любопытства. Точнее страх пустого номера был привычно сильнее бессоницы. Он разделся, принял душ, прикончил содержимое фляги и убедившись в сухой пустоте телефона провалился в узкий душный тоннель сна.

   Мобильник, лежавший рядом с подушкой вибрируя от удовольствия проглотил смс и сплюнул в угол экрана пустой конвертик. Он не услышал поглощённого постелью жужжания (Вы получите истинное удовольствие от отдыха в нашем отеле отвечающем высочайшим требованиям комфорта).
  Проснувшись рано утром от криков всполошившихся чаек он первым делом понял что парусник уплыл – в пейзаже за окном уже не было ничего от Кандинского – никаких точек и линий на плоскости , просто загрунтованный плохо натянутый холст,  матово светящееся провисшее пустое брюхо неба -  ни звёзд ни солнца – пять часов утра. С пробуждением вернулось и беспокойство - он схватил телефон точно поймал насекомое,  нажал на его бугристое брюшко и выдавил не успевшее перевариться «я освободилась. Еду домой» сообщение было отправлено в 03.15. Он положил телефон на столик вытянул из пачки сигарету и закурил.."3.15..То есть  минут через двадцать после того как он уснул" Он поднялся и вышел на балкон. Спать не хотелось. Хотелось позвонить ей но было понятно что это глупо. Она уже час как спит и сегодня ей снова работать. Он улыбнулся нелепой мысли что он увидит парусник хотя бы на горизонте - пустынный пейзаж оживлял лишь вечно гудящий и ворочающийся порт слева. Бурые низкорослые сухогрузы безропотно сливались с бугристым хребтом терминала - точно всегда были частью этого земного механизма, вынужденной отрываться от него но естественно и неизбежно возвращающейся обратно. В отличии от парусов, принадлежащих скорее морю и небу чем земле. Он курил глядя на пустую сентябрьскую воду бьющуюся о берег в том месте где вчера был пришвартован фрегат. По не то заплеванному, не то загаженному птицами пирсу бегали наперегонки  чайки и голуби. Он замёрз и вернулся в комнату..

   Парусник уплыл. Всё-всё-всё – гортанные команды старпома, басовитое эхо боцмана, перепуганный галдёж разбуженных  чаек, топот матросских башмаков по доскам палуб, тяжёлые вздохи освобождаемых парусов, лёгкие бодрящие шлепки ветра по их обвисшим со сна животам, нетерпеливый лязг выбираемой якорной цепи, плеск волн о вдруг ожившие борта – все компоненты этого древнего ритуала превращающего покой в движение, так явно угадывавшиеся в вечерних приготовлениях и полуночной неподвижности, и которых он так ждал стали прошлым так и не став настоящим.
  «Парусник уплыл ночью» Эта фраза вертевшаяся у него в голове стала пророческой Уставший за день, уставший ждать надежду дождаться заменивший надеждой проснуться «если вдруг всё-таки» он проспал в коротком своём забытьи жизнь. Ту в которой это случилось. Он всё-таки написал ей про уплывший парусник. И она даже что то ответила ему. И сначала ему показалось даже, что он испытывает нечто вроде обиды, но город тут же растворил это ощущение, самый намёк на него, самоё воспоминание о нём и мерный плеск дня уже брал своё, и те пара часов, которые он рассчитывал провести с ней так и не появились - встречи перетекали из одной в другую, а после обеда, благо – суббота, общаясь с партнёрами по бизнесу он уже позволял себе пропустить стаканчик.. И он был рад что уже не нужно звонить и выстраивать шаткие мостки оправданий несостоявшемуся.
  И город с мокрой шерстью и грустными глазами растворял в своих влажных сумерках осознание того, что в сущности не имеет никакого значения – встретятся ли они когда-нибудь снова, потому что главный вечер в ИХ жизни у них был вчера – вечер которого не было.