Вы любите ночь?

Над Атлантикой стояла великолепная  теплая ночь.  Такие ночи -  не редкость в южных широтах Западного полушария нашей матушки Земли. Они полны  особого,  почти мистического очарования.  В этих краях  я не раз замечал, как в эти дивные ночные часы в душе поселяется  некий приятно-волнительный трепет, будто бы предвещающий возникновение какого-то таинства или приход доселе неведомых чувств, может быть, любви.
- Вы любите ночь? - спрашивала меня новая  знакомая и собеседница, с
которой мы остались вдвоем на одной из бесчисленных палуб  нашего  лайнера, увы, завершавшего сегодня свой круиз.
Я давно обратил на нее внимание, наверное, на второй или третий день нашего круиза. Она была славной блондинкой с прекрасной фигурой, но несколько простоватым лицом.    Справедливости ради  не могу не отметить, что для большинства белых мужчин Северной Америки,  совсем не избалованных окружающей женской красотой, Тоня была бы, как говорят - «за счастье». Почему за эти восемнадцать дней я ни разу не попытался с нею заговорить? Шут его знает.  Может быть, возраст  перевел меня в тот раунд, когда первые, самые бурные и сумасшедшие уже отыграны, и душе не нужны   искусственные встряски, в том числе  приносимые курортными романами «на скорую руку».  Может быть, в ее внешности я не нашел той искорки, от которой  может возгореться мужчина повидавший, если не все, то откровенно многое, и переваливший  на шестой десяток. Может быть, меня смутило несколько фраз,   случайно мною услышанных  на палубе во время ее беседы с  парой  молодоженов из Питера. Несколько неправильно произнесенных слов меня почему-то буквально вышибли из седла. В тот день я представил, каким  грустным будет наше общение в его лингво-эстетической  составляющей. В конце концов, весьма вероятно, что нашему  более раннему  знакомству препятствовали  все названные   обстоятельства в своей нерадостной и в чем-то фатальной совокупности. Мы познакомились лишь в предпоследний день нашего путешествия, когда во время прощального банкета гид попросила меня произнести благодарственное слово капитану и команде на всех знакомых мне языках. Кроме английского, я благодарил за прекрасный круиз и обслуживание на русском и украинском, т. к. иными, увы, не владел. Несколько раз мы даже танцевали вместе. Двумя своими приглашениями я ответил на ее одно во время объявленного дамского танца. Мне показалось…  Хотя нет, об этом я, пожалуй рассказывать не стану. Весьма вероятно, просто показалось…

Было тепло, но вечер, океан и ветер делали окружающее пространство прозрачно-свежим до той степени,  когда на плечи все-таки хочется набросить что-то согревающее для большей комфортности и благостности. Хотелось провести  несколько оставшихся часов здесь, полулежа в удобном  кресле-шезлонге с откидывающейся спинкой, превращающей его практически в кровать. Хотелось лежать под иероглифами   малознакомых созвездий, вдыхая в себя этот божественный воздух открытого океана.  Общаться с кем-либо, честно говоря,  особенно не хотелось. Тело и душу наполняло  желание наслаждаться всей окружающей прелестью в тишине.  Но я был на палубе не один. Моя соседка, видимо, истосковавшись  за три недели по  родной речи, явно жаждала общения, практически лишая меня выбора. 
Набросив на плечи легкий флисовый  жакет, я попытался  найти ответ, размышляя вслух:
- Даже  не знаю, как ответить! И да, и нет. Так, наверное, будет правильней.
Пауза, во время которой я пытался собраться с мыслями, снова оказалась недолгой.  Мне даже  показалось, что Антонина как-то излишне торопит меня с ответом, пытаясь меня растормошить для общения и диалога.
- За что же  вы  все-таки любите  ее?
- За таинство, за остроту  и рельефность, за тихую праздничность, за сны,  за тишину, которую безжалостно разрушает своим возрождением утро.  Ночь  всегда таинственна. Звуки становятся пронзительно явными, выпукло-рельефными и загадочными. Что это? Тихонько капает вода или в доме появилась мышь, грызущая  завалившийся за мойку кусочек какой-то  еды? Нет, не мышь! Все-таки -  вода. Хотя нет.  Капли стучат по-другому. Нет, не мышь... И так до утра или до той славной минуты, когда сознание, смешавшись с темнотой и тишиной,  снова на время растворится в сладком сне.

Ночью звук сирены воспринимается сердцем, как личное горе. Кому-то плохо. Кто-то нуждается в помощи других. Днем ревущие двигателями и клаксонами автомобилей, музыкой и  людским гомоном  улицы заглушают сирены  машин  с красным крестом, мчащихся кому-то на помощь. Ночью совсем другое дело. 
Вот где-то вдалеке послышался детский плач. Молодой маме пора проснуться  и навестить своего первенца. Мокрые пеленки - горе не большое, но спать лучше в сухих.
Чей-то шепот внизу. Кто-то прощается с любимой, потому что пока нужно жить порознь и хотя бы иногда спать. Потому что каждая любовь, даже самая счастливая нуждается  в отдыхе. “Я люблю тебя! До завтра!” - шепчут влюбленные. Но их шепот в ночи  становится чем-то иным. Он звучит гимном любви. Она жива, она продолжится завтра и потом, и будет жить вместе с человеком  на Земле всегда, пока жив сам человек, однажды и навсегда воспевший ее, как самый светлый дар, подаренный Творцом.
Вот вскрикнула женщина. День украл бы у нас этот крик, вместе с чьим-то кошельком или сумочкой. Ночь дарит  нам его.  Эти влюбленные  -  муж и жена. Они уже несколько месяцев вместе. Сегодня с ними случилось чудо. Эта ночь им подарила большое маленькое взрослое счастье. И снова гимн Ее Величеству Любви, только поют его другие и иначе. Ночь, подарившая тишину,  многократно усилит в ней этот радостный крик  состоявшегося познания любви и себя, крик-благодарность за предшествующее долготерпение нереализованности. 
Рельефы и контуры ночи фантастично-неповторимы. Ночью вы, увы, не увидите радуги. Но она не будет скупой на красоту и магию. Таинство огня и магия теней.  Непреодолимая далекая загадочность небесных светил, периодически подающих  метеоритным  дождем мистические знаки землянам о том, что  они (светила) являются реальностью, живущей своей собственной независимой  холодно-галактической жизнью.  Эта симфония в пределах ночи бесконечна. Ее может остановить только утро, растворив  в себе.
Я люблю ночь за сны, которые она дарит.  В них ко мне порой приходят те, кого уже давно нет со мной. Сны мне дарят встречи с теми, кого годами не вижу из-за расстояний и разных жизненных обстоятельств. В них я часто могу обнять дочь, живущую на другой половине Земли, с которой годами соединяют  телефон и невидимые нити моей безмерной любви. В снах ко мне приходят друзья и родные, ушедшие в реальной жизни однажды навсегда. Я могу продолжить когда-то  незаконченный, но очень важный разговор, в надежде на новую скорую встречу, которой в реальной жизни состояться  не  суждено. Знаете, у меня была подруга, искренне любившая то, что я писал.  Я  уже несколько лет грешу разными литературными экзерсисами.  Однажды я прочитал ей повесть о своей юности. Оказалось, что в наших воспоминаниях  много общего. Кое-что совпадало с поразительной документальной точностью. Честно говоря,  в некоторые совпадения  было, просто, трудно поверить. Я об этом тоже написал, но прочитать ей не успел. Она недавно умерла. Нелепая смерть. Наверное, еще одна из многих тысяч  трагических нелепостей. Но уже несколько раз мы встречались с ней в моих снах...
Я люблю ночь за то, что можно побыть  наедине с собой, никого не обижая отказом от общения. В ночной тиши легче думается, пишется и читается. Ночь, как мне кажется, более философична, чем день. Может быть, этому помогает тишина, более свойственная ночи, нежели дню.

Я задумался. Так бывает, когда вдруг одна мысль уже завершилась, а новая еще не оформилась в нужные фразы. Некоторые собеседники в такие минуты начинают заполнять возникшую пустоту ничего не значащими сентенциями или словами: “Вот так-то, голубушка” , -  либо многозначительным и ничего не значащим  “Мммм  да-а-а-а-а-а! “. Я этого не люблю.
- А почему все-таки -  нет? - прервала молчание  Антонина, снова      давая понять, что мои размышления   ей еще не надоели.
- Ночь - страшное время.  Днем  чье-то одиночество почти не заметно. Рядом с вами все время кто-то есть. Сотрудники, приятели, стоящие в очереди в кассу или снующие вдоль прилавков соратники-покупатели,  чьи-то голоса в телефонной трубке. День располагает  вами по своему разумению, призывая к делам и отвлекая по всяким мелочам. Ночь вас  оставляет самим себе, безжалостно предлагая затянувшийся и опостылевший  сюжет, называемый  одиночеством. Рядом с вами, в лучшем случае, книга, свеча или бокал вина.  Чаще - заполненная окурками  и потому издающая смрадный запах  пепельница, клочки разорванных фотографий и пузырек  с  корвалолом или какой-то иной жидкой либо таблетированной дрянью,  в которой  нуждается сердце, не нашедшее другого, бьющегося в унисон. Ночь дарит вам гнетущую тишину невостребованности, а, значит, ненужности. И так до первых бликов наступающего утра, когда старый и давно знакомый дворник  и малохольная молочница соединят вас с окружающим миром звуками шаркаюшей по пыльному асфальту метлы, звоном крышек от мусорных баков и колокольчика. Последний   вам  покажется истинным благовестом,  потому что возвестит   об окончании ночи, а, следовательно, подтвердит реальность наступления  времени суток, отодвигающего ваше одиночество на задний план.
Ночь порой дружна  с бессонницей. Куда лучше видеть красивые сны о счастливых временах, когда все были живы, и каждого можно было обнять. Но как уснуть, если думы не покидают мозг, не давая всему телу испытать сладостное небытие сна. Ночь раздражает своей серо-черной монотонностью и удручающей тихой бессловесностью окружающего мира.  Бессонная ночь становится могилой, бессмысленно поглощающей  безвозвратно часть жизни.
Приносимые ночью сны, к сожалению, не всегда   красивые и добрые. Часто, особенно в последние годы, ночь приносит кошмары, за  которые  я  ее  ненавижу. Она, как старая костлявая злая колдунья, периодически напоминает нам о несовершенстве мира и людей...

Мерный гул турбин,  шум ветра и воды, тихое великолепие висящих над нами южных звезд радовали и убаюкивали. Мы разговаривали уже, наверное, час или полтора. Хотя говорил больше я. Она не пыталась меня перебивать. Видимо, ей было достаточно слышать  понятную родную речь после нескольких недель общения с большинством окружающих на чужом языке. Как-то незаметно  я задремал, оставив свою собеседницу наедине с самой собой и океаном. 
Меня разбудил приветственный гудок лайнера, возвещавший о нашем прибытии в порт назначения. Я был на палубе один. Антонины рядом не было. Лайнер, океан и все сущее вокруг поглотила своим прозрачно-темным покрывалом ночь. Только теперь ночь была шумно-суетливой. Торопилась команда. Готовились к выходу пассажиры. Привычно по-рабочему шумел огромный порт.
Где-то там внизу в просторном зале  меня ждет дочь. Она обнимет меня, застыв на моей груди на  несколько секунд.  Я прижму ее к себе, став с ней единым целым. Родные запахи  слегка одурманят.  Эти мгновения покажутся целой жизнью, прожитой совсем не зря, а мы станем отдельным миром, живущим по своим особым законам абсолютной любви. Потом мы сядем с ней в просторную машину и помчимся по широкому шоссе в темную ночь навстречу  рассвету...


P. S.  Этот рассказ написан случайно и, наверное, закономерно  ровно через три года после начала новой затяжной  болезни, называемой поэзия. Тогда  на свет  появилось стихотворение “Снова вечер” .  С него, пожалуй, все и началось, если не учитывать многолетние периодические удачные и не очень попытки что-то писать.  Кто, что, когда и почему подтолкнул к этому, я не знаю. Наверное, так распорядилась  сама жизнь, за что автор искренне благодарен судьбе.

г. Нью Йорк                ночь 22 января - ночь 23   января  2004 г.