Московская история

Мы сидели за праздничным столом под роскошно цветущей майской черешней - первым деревом, посаженным мною в саду много лет назад. Бело-розовые лепестки падали на стол, землю и наши головы каким-то благостным снегом, будто бы благословляя нас на радость и добро. Зеленеющий свежестью газон, крупные головки красных породистых голландских тюльпанов, щедро, по – королевски осыпанные лепестками   цветущей черешни, казались какими-то сказочными декорациями, сделанными искусным художником, а потому не отличающимися от настоящих. В этом смешении лучших цветов – красного, белого, розового, и зеленого хотелось летать или петь, или просто, как в детстве, кричать, оставшись ненадолго один - на –один с садом, лесом, полем или рекой.
Наверное, поэтому  наша небольшая  компания была  такой шумной. Так бывает   c приходом настоящей, но слегка запоздавшей весны. Наверное,  потому что все от весны чего-то ждут. И эта надежда на перемены к  лучшему, на исполнение желаний всегда роднит майские настроения людей с  предрождественсконовогодними. 
Конечно же,   стоя,  мы  выпили за  Победу и всех тех, кто ее завоевал. Потом, как обычно пили за любовь, за весну, за удачу.  Ненадолго  компания замолкала, увлекаясь салатами и прочими закусками. Потом гомон возникал с новой силой, накатывая очередной волной.
Но вот, посиделки достигли того славного момента, когда народ, расслабленный   коньяком,  водкой, шампанским, сухим вином  и, наконец,  пивом обретал особое сыто-хмельное равновесие,  позволявшее  забыть предзастольную суету, ежесекундно растущую  жажду и аппетит. Особенно сложно усмирить внутри  себя этих троглодитов при созерцании празднично сервированного стола с запотевшими бутылками оковитой и благородным блеском армянско-коньячных этикеток,  обонянии  дурманящих ароматов закусок и предвкушении предстоящего таинства дружеской трапезы и гармонии.
Кто-то, закурив,  вспоминает недавно услышанный анекдот, и началось... Одним из последних в той первой серии традиционных застольных смешных историй был немолодой анекдот о джине, которого американский подданный, предварительно высвободив из бутылочного заточения, попросил построить мост на Гавайи, по причине  дискомфорта в самолетах.  Джин ответил отказом и, как вы, наверное, помните, предложил своему случайному освободителю еще раз подумать об альтернативном желании. Тогда перед джином была поставлена задача будто бы попроще - ответить на вопрос, что думает женщина, когда говорит “да”, “может быть”, “нет” и т. п. Не задумываясь, джин тут же спросил о  ширине моста, строительство которого  для него будет все-таки задачей попроще  и, в конце концов, все-таки выполнимой. Первыми, конечно же, засмеялись  женщины,  как бы подчеркивая свою первичную значимость и неповторимость,  извечную загадочность и непостижимость.
Я тоже улыбнулся шутке и с  хорошим  настроением и сигаретой направился к мангалу, к готовым  светящимся углям из грушевых и вишневых веток и поленцев. Для шашлыка лучших дровишек едва ли сыщешь. Кто-то из ребят предложил мне помощь, но я вежливо отказался, слегка устав от первого этапа такого массированного общения. Несколько минут хотелось побыть одному на некотором удалении   от   близких друзей и подруг, продолжавших свою веселую застольно-праздничную болтовню. Глядя на угли, я подумал о том, как был прав тот шутник, однажды облекший в столь изящную и безобидно-шутливую форму  вечную и столь непостижимую проблему.  А что же все-таки у женщины на уме? Кто она и какая?  О чем и как думает, и почему ее истинные мысли и желания  далеко не всегда совпадают с тем, что она говорит? Как ее  постичь? 
Много раз жизнь, устраивая знакомства и встречи с  представительницами этой особой части мира людей, подбрасывала неразрешимые ребусы-шарады. Многие из моих случайных и закономерных спутниц нередко поступали вопреки здравому смыслу, логике, ранее ими же декларированным принципам, практически всегда находя своим действиям  и словам   самые неожиданные объяснения, часто кажущиеся совершенно нелепыми. Несколько раз в жизни довелось попадать в такие ситуациями, когда ответа на вопрос “почему?”  я так и не нашел...

Эта история произошла   в теперь уже далекие  80-тые годы прошедшего века, когда будущее казалось радужным, жизнь почти бесконечной со всеми  большими и маленькими радостями и горестями, счастливой и не очень любовью, призрачными и реальными перспективами в работе и науке, которая была тогда данностью по определению и самостоятельно сделанному выбору. 
Я был молодым доцентом, направленным родной Alma Mater в столицу для повышения своей педагогической  квалификации во имя  дальнейшего развития Их  Величества Знаний и все новых и новых подрастающих поколений моих соотечественников.  Их молодость и наша зрелость пришлась на как  будто бы счастливые времена свежих демократических ветров  и оттепели в нашей огромной  стране-империи,   годы которой к тому времени уже были сочтены. Об этом мы, конечно же, не знали, все-таки понимая,  что страна тяжело больна разными недугами, требующими незамедлительного,  многостороннего  врачевания, конечно же с нашим  непосредственным деятельным участием. Мы чувствовали свою сопричастность к великим переменам, надежды на которые немало лет лелеяли в своих душах. Мы свято верили в то, что   нашему поколению наконец-то доведется    жить в нормальной цивилизованной стране, у которой есть будущее.
Воробьевы горы тогда еще не вернули своего исторического названия, оставаясь Ленинскими, а главный университет страны, носящий имя великого Ломоносова, продолжал жить своей столично-научной жизнью с непременными серьезными успехами в прикладных и фундаментальных исследованиях и такой же непременной  гиперамбициозностью, мало свойственной    менее напыщенной и более требовательной к себе научной общественности необъятной имперской провинции .
Мы, молодые  и не очень педагоги советских вузов,  были посланы в столицу, чтобы в течение двух с половиной месяцев, находясь в тесном   контакте со столичными и провинциальными  коллегами, выйти на новый уровень собственной квалификации. Тот, кто считает подобные сессии вместе с разнообразными конференциями, симпозиумами и прочими светскими научными раутами пустым времяпрепровождением, концептуально не прав. Никакое самообразование и даже контакт с постоянно работающими рядом коллегами-интеллектуалами  не заменит этого приятного и полезного общения с  собратьями по научно-педагогическому цеху из разных уголков страны, живущей сколь одинаковой, столь и разнообразной  жизнью, потому что Чита -  не Рязань,  Волгоград - не Кривой Рог, а Ташкент - не Киев. 
Интересное было время. Эйфория первых шагов перестройки постепенно завершалась, угасая в обнадеженных несколько лет назад душах, снова опустошая  их постепенно вселяющейся апатией и новой волной безверия и безысходности. Авторитет Горбачева несказанно возрастал в ментальности западного мира, а экономика империи,  раздираемая несовместимыми инородными частями  псевдоединого целого, корчилась в абортных судорогах. Под руководством Ума, Чести и Совести нашей эпохи мы тщетно  пытались проникнуться  новым экономическим мышлением в условиях   тщательного сохранения старых  принципов якобы планового хозяйствования.  Рядовой советский человек, не задумываясь, обменял  бы наибольшее в мире количество пар обуви на душу населения нашей страны, производимых доблестными обувщиками развитого социализма, на одну нормальную пару туфель фирм “Salamander”  или “Top Man”.
Как искренне мы верили в то, что новому Генеральному хватит мужества, разума и силы прервать этот карикатурно-глупый процесс экономико-политической мастурбации, ставшей официальной формой внутриэкономической политики  умиравшей партии Ленина.

Паритетности между централизованным материально-техническим снабжением и оптовой торговлей средствами производства, призванной обеспечить некую “мягкость “ перехода от псевдоплановой экономики к первым шагам навстречу навеки проклятому программой КПСС  свободному рыночному хозяйству, достичь так и не удалось. Государство по-прежнему контролировало производство и распределение материально - технических ресурсов, доводя вопреки здравому смыслу даже  беспросветного дилетанта долю государственных заказов до ста и более процентов. В стране нельзя было купить кирпич и плиты перекрытия на строительство дома или  склада, 30-40 погонных метров углового проката для ворот и забора, рядовой арматуры для фундамента или цоколя, сахара, мыла, водки и иных продуктов первой необходимости для любого нормального представителя  нового сообщества людей великой советской страны.
Это сообщество, именуемое советским народом,  начинало опять замерзать в теряющих первоначальный блеск лучах очередного, бесславно завершавшегося этапа оттепели, отчетливо понимая, что Горбачев, увы,  не Ден Сяо Пин, а советский народ, как обычно вдохновенно изучающий материалы очередного съезда КПСС, так и не стал похож на трудолюбивый китайский социум, все более успешно  доказывавший всему миру свою созидательную ментальность. Спустя годы мне доведется убедиться в этом лично и непосредственно, побывав в самом Китае, в местах локального проживания китайской диаспоры а крупнейших городах Америки, Японии,  Юго-Восточной Азии, Мексики, Европы. Если вам когда-нибудь доведется побывать в одном из Чайнатаунов,  обратите внимание на особый темп жизни, кипящей в них (Чайнатауном или  Китайским городом  называют места компактного проживания китайцев вне этнической родины. Они существуют практически в каждом крупном городе Европы, Азии и Америки).  Визит в Чайнатаун вызывает эффект посещения высокоразвитого муравейника. Все состредоточенно что-то делают – готовят еду, шьют, продают, везут, грузят, выгружают, сортируют, упаковывают и т. д. и т. п…

В конце восьмидесятых мы были молоды, оставаясь не только гражданами великого и могучего государства, участниками и созидателями предполагаемых грандиозных перемен, но и обыкновенными людьми, со всеми, свойственными им желаниями, мечтами, стремлениями и помыслами и, наверное, недостатками. Нам хотелось общаться, спорить, соревнуясь друг с другом в красноречии и интеллектуальности, пытаясь в пылких дискуссиях с коллегами объяснить и доказать, в первую очередь, себе некие истины, к которым каждый их нас шел собственными тернистыми  тропами постижения.
Каждое утро, позавтракав в своих аспирантских кельях Дома студентов МГУ на Ленинских горах, мы направлялись на лекции наших старших ( иногда и младших) московских коллег. Некоторые из них были на высоте, которую им обеспечивала близость к московским высшим сферам,  западным образовательным программам, в том числе предусматривающим стажировку за рубежом. Иные наши собратья, особенно, старшего поколения смотрелись и слушались весьма блекло. С умной многозначительностью  они вещали нам с трибун аудиторий прописные истины, небесспорность которых была очевидной  для многих уже  не первый год.
После лекций и семинаров мы писали свои выпускные работы, не забывая посетить театры и концертные залы столицы, музеи, выставки, спортивные состязания и прочее, ломающее монотонность преподавательско-студенческой жизни.  Москва, как всегда, предлагала массу возможностей развлечься, причем, за весьма умеренную плату, а порой и вовсе бесплатно. Благодаря одной из наших подруг, заведовавшей кафедрой в университете одного из губернских центров России, мы дважды становились обладателями пригласительных билетов и  гостями фешенебельного по тем временам  кино - концертного зала, естественно, интуристовской гостиницы “Космос”, где неутомимый Юрий Николаев снимал свои славные музыкальные передачи “Утренняя звезда”.
Периодически, “промышляя” у станции метро “Маяковская”, мы хватали удачу за хвост, приобретая за копейки заветные билеты в театры  Сатиры или Моссовета.  Мы смотрели спектакли с Юрским и Тереховой, Мироновым и Папановым, Марковым и Бортниковым, Ширвиндтом, Державиным и другими актерами,  вершившими театральное таинство.   
Однажды там же мне удалось купить билет в театр на Таганке. Жаль, что Высоцкий тогда уже покоился на Ваганьковском. Билет  подтверждал мое полное и бесспорное право занять свое место в первом ряду партера для просмотра спектакля “Дом  на Набережной” по Трифонову. Это была редкая удача, омраченная немаловажным обстоятельством - спектакль начинался в 19.00, а билет оказался у меня в руках за десять минут до его начала. Мои сомненья не были долгими. Но в самом театре меня огорчили снова, сказав, что спектакль уже идет, поэтому в зал меня не пустят, а так как постановка  не предусматривает перерыва, то попасть на свое место мне вовсе не суждено.  Так и пришлось   простоять на балконе два с лишним часа, наблюдая за театральным таинством самого высокого ранга из-за дружно сомкнувшихся плеч таких же счастливчиков, волею судьбы попавших в один из самых престижных театров страны.
К счастью, такие театральные неудобства  больше испытывать не доводилось, и все последующие посещения спектаклей и концертов предполагали полный комфорт в   театральных креслах.
Некоторые из наших коллег, приехавших из разных концов Союза, сразу же   воспользовались  достаточно комфортными условиями аспирантских общежитий МГУ, временно женившись или выйдя замуж.  В этом особенно преуспевали те собратья, возраст которых перевалил за сорок. Было очень забавно наблюдать, как самозабвенно взрослые “мальчики” и “девочки”  играли в любовь. Что это было ? Попытка наверстать упущенное или желание использовать с наивысшим  к.п.д.  глоток свободы,  доставшейся в зрелые годы за государственный счет? Не знаю. Может, быть, и то, и другое, и  третье. По крайней мере, все «влюбленные» были временно счастливы и не омрачали своими кислыми  серыми физиономиями  нашего взаимного общения, что само по себе было   результатом положительным.
Этой игрой увлеклась и наша «билетная» благодетельница, постоянно воздыхая об одном красавце, с которым, по ее словам, у них наконец-то свершилась неземная любовь. Мне это было хорошо известно по той простой причине, что весьма регулярно Марина навещала меня в моей келье на первом этаже, чтобы поболтать, испить чашечку другую чаю или кофе и  выкурить сигаретку. Таким образом, я стал временным поверенным в делах  двух взрослых семейных людей с некоторым взаимным интересом, упорно называемым любовью. Порой наблюдать и участвовать в этом представлении под названием «флирт, или игра в любовь» было достаточно забавно. Иногда это даже раздражало, особенно, когда  однажды  Марина попросила меня принять непосредственное участие в этой игре на ее стороне.  По просьбе новой приятельницы я должен был имитировать свою  недвусмысленную заинтересованность в ней и демонстрировать все это перед ее избранником. Это был приступ элементарной бабьей ревности, разразившейся, как обычно “на пустом месте”. В  один из дней Виктора навестила его подруга-соученица по Высшей комсомольской школе. Подруга с семьей жила в Москве, самозабвенно любя своего мужа и сына, достаточно позднего ребенка-первенца, и не помышляя о каких-нибудь сторонних любовных приключениях.  Чтобы не сидеть с соученицей в своей комнатке-келье,   Виктор пригласил  молодую симпатичную даму в недорогое кафе, где подавали относительно неплохой натуральный кофе, мороженое и шампанское. Пока соученица находилась в комнате Виктора, Марина терроризировала меня, упрашивая посидеть с ней в холле третьего этажа ( там находилась комната ее поклонника), положив ей руку на плечо и якобы влюблённо воркуя, до тех пор, пока  ее возлюбленный с подругой не пройдут мимо.  Слава Богу, мне удалось уговорить ее не делать глупостей, тем более поспешных. Во - первых, никак не хотелось омрачать наших добрых отношений с Виктором – умным, интересным мужиком.  Вторым очевидным обстоятельством была полная бесперспективность моих имитаций. Я не сомневался, что через некоторое время ребята опять помирятся, а я останусь в дураках.  К счастью, я оказался прав - спустя несколько часов, Виктор вернулся. Их временный счастливый союз был восстановлен, и влюбленная Джульетта на радостях пригласила меня пить с ними чай. На столе перед чаем появилась бутылка водочки и прекрасные соления, которые хозяйка комнаты предусмотрительно привезла с собой после очередной поездки домой.  Мы пили водку, закусывая Маринкиными разносолами и слушая новую по тем временам супер-радиостанцию “Европа Плюс”, транслировавшую по приемнику “VEF” классные песни.  Современный эфир предельно далек от прошлого. На советском  радио     нормальные музыкальные передачи были большой редкостью.  “С добрым утром” и  “После полуночи”. Вот, пожалуй, и все, что предлагало  обычное радио.  Совсем не часто, но тех, у кого были многопрограммные приемники и «транзисторы», все же  радовал “Маяк”, выпускавший неплохие музыкальные трансляции под названием «Музыкальный калейдоскоп» с участием Виктора Татарского.
В тот вечер мы были почти счастливы. Ребята - потому что снова вместе, я - от внезапно свалившегося приятного ужина и окончания Маринкиного террора.
Слава Богу, в нашей небольшой, достаточно дружной компании таких проблем было  не много. Марина с Виктором,  большую часть свободного от занятий времени проводили вдвоем, несколько отдалившись от нас. Мы же продолжали общаться  компанией, спонтанно образовавшейся в первые дни нашей педагогической учебы, особо не обременяя друг друга, но проявляя постоянный интерес и стремление к взаимному контакту. Мы  просто дружили, иногда собираясь у кого-то в «келье» или в одном из многочисленных холлов. В сравнении с провинциальными общагами, Дом студентов МГУ был пятизвездочной гостиницей, если не принимать во внимание полчища столичных тараканов, бесцеремонно соседствовавших с нами. Но тараканы  - тараканами, а  на каждом этаже мы имели несколько вполне приличных  холов и комнат общего пользования, которые при случае занимали для наших посиделок. 
В стране бушевали страсти перемен, а мы оставались простыми земными людьми. Наверное, поэтому с нами происходили  разные истории, которые, несмотря на свою очевидную монотонность,  иногда подбрасывает для разнообразия наша жизнь.
Это  случилось под конец наших учений на какой-то нудной  лекции профессора-пенсионера. Он был  едва ли способен  отличить перестройку от периода застоя, черное от белого, а грешное от праведного.  На огромной студенческой парте-скамье мы сидели вместе с Валей, некрасивой девочкой из Сибири. С ней мне было интересно и весело. Так как ее внешние данные меня сразу же настроили исключительно на дружбу, наши отношения развивались без каких-либо эксцессов и маленьких  “глупостей”, которыми неизбежно изобилуют взаимоотношения молодых мужчин и женщин, временно оказавшихся “на свободе”. И это меня радовало. Но...
- Саша! Чем вы собираетесь заниматься нынче вечером? - обратилась ко мне моя соседка-подружка, упорно говорившая мне “вы”, несмотря на неоднократные предложения перейти на “ты”.
- Валюша! Опять ты официозничаешь,  - с улыбкой и совершенно без злобы парировал я. - Планов у меня никаких нет, поэтому я готов к разным неожиданным предложения.
- А приходите-ка к нам  сегодня пить водку.
Тот, кому не довелось испытать  прелестей талонного распределения некоторых материальных благ, вряд ли поймет меня сейчас. Но в те времена  приглашение на рюмку водки, а, тем более в Москве, было событием, пожалуй,  более знаменательным, нежели сегодня бесплатная дегустация коньяков “Hennessy” или   “Otard” многолетней выдержки. В те, теперь уже далекие годы, нам,  временным жителям столицы нашей Родины, выдавали несколько талонов. Скромные бумажки позволяли, если повезет, приобрести за собственные деньги по государственной цене двести граммов сливочного масла, один килограмм сахара и поллитра водки. Последнее неизменно требовало наличия  при себе пустой чистой бутылки из прозрачного “белого” стекла с высоким горлышком. В противном случае, при покупке заветного напитка вам надлежало иметь   иную пустую тару, в которую    переливалась “оковитая”, дабы  возвратить  продавцу искомую опустошенную емкость.
Понятно, что в условиях тотального водочного дефицита приглашение Валентины было жестом широким, исполненным великодушия, щедрости и не мнимого гуманизма. Одухотворенный таким заманчивым предложением, я, естественно, сразу же согласился.  Задай я свой вопрос правильно – «в котором часу?» или «каково же время сбора?»  - все  было бы о’кей. Мы бы встретились, выпили и, наверное, опять поболтали бы на хмельную голову обо всем и ни о чем. Но…  Снова это «но», переиначивающее ни с того, ни с сего нашу жизнь наизнанку.   Я поступил иначе, сформулировав свой  очевидный, совсем не праздный  и совершенно безобидный вопрос: “ Во сколько?”. 

Два простых слова, почему-то повергли мою собеседницу в полное и трудно объяснимое замешательство.  Вначале она как-то очень серьезно задумалась,  будто ей предстояло решить некие давно и постоянно будоражащие человеческий разум проблемы. Поначалу я не придал этому особого значения, решив, что Валентина вдруг  временно увлеклась лекцией, которую самым ужасным образом продолжал читать наш старший коллега-москвич. Спустя некоторое время Валентина вернулась в наш разговор с весьма странным встречным  вопросом:
-  А, собственно, разве это так важно ?
- А как иначе ? - ответил я, плохо понимая, что произошло, и почему моя приятельница  так странно реагирует на мои попытки узнать время сбора.
Она опять задумалась и, как  мне показалось, в ней стала появляться раздражительность.  Это было особенно удивительным,  т. к. наше общение до этого практически никогда не омрачалось взаимными обидами, упреками и, тем более, ссорами.
- Хорошо! Я отвечу! Пока нас двое - вы и я.
Тут-то до меня дошло -  мой вопрос был элементарно неправильно истолкован.   Валентину здорово подвело и повергло в смущение мое обиходное просторечие.  Я спрашивал о времени прихода, а ей, очевидно, послышалось, будто бы я интересуюсь количеством и составом  приглашенных, спрашивая: “Вас сколько ?”
Кто тогда мог предположить, что обыкновенное человеческое просторечие обернется  такими непредсказуемыми и даже в чем-то разрушительными  последствиями. Спустя время я понял, что суть протитворечий и конфликтов нередко обусловлена восприятием, нежели реальными вещами. Оно  и только оно доставляет кому-то боль от слов «дорогой» или « милая» и приятно согревает душу от обыкновенных «идиот» или  «дурища».

Одна фраза. Два слова. Один неправильно услышанный вопрос. Как это мало и как, при неких обстоятельствах,  много. Каким бальзамом может стать вовремя произнесенное слово, возвращая человеку, казалось бы,  навсегда утраченную надежду, веру в жизнь и людей, дружбу и любовь. Какими убийственными  могут стать слова, которых не ждут. Порой эти нежданные слова становятся самым суровым вердиктом, пожизненным приговором, делающим незначимым все сущее вокруг. А если общение происходит с женщиной ?..
Естественно, я стал оправдываться, пытаясь успокоить свою собеседницу и объясняя истинный смысл своего вопроса. Но, как иногда говорят, поезд уже ушел. Мои разъяснения Валентину, как мне тогда показалось, не убедили. Разговор был прерван звонком, возвещавшим короткий  перерыв в лекции. Валентина вышла из аудитории  и после звонка не вернулась. Тщетно я ждал возобновления этого разговора. Он не состоялся ни вечером, ни на следующий день, ни время спустя. 
Ни гадано, ни жданно между нами пробежала черная кошка, которой-то и взяться было негде. Но - она вдруг все-таки появилась. Она была придумана моей приятельницей, что-то услышавшей не так. Нередко люди сами придумывают  таких кошек.  Женщины в этом давно и навсегда опередили остальных...
После этого разговора в наших отношениях произошли странные перемены.  Вне аудиторий  мы стали общаться реже. Валя по - прежнему была со мной вежлива, но как-то отчужденно. Вечерами я иногда ее встречал с Юрой  Федотовым, приехавшим с нею из Сибири     в Москву одним поездом,  но узнавшим об этом лишь несколько недель спустя.  До этого к Юре она относилась  подчеркнуто иронично, колкими репликами порой осуждая его за поспешность и безапелляционность суждений, некоторый снобизм и игру в элитарщину. Не раз она делилась своими  соображениями  о  нашем  приятеле со мной.   
Что случилось после нашего разговора, я так и не понял. Но нашим добрым незамысловатым дружеским отношениям пришел конец. Я был наказан. Как провинившийся мальчишка-шалун я был наказан этой некрасивой девочкой просто так, лишь потому, что ей что-то послышалось неправильно или не так, как она хотела. Без сожаленья или, по крайней мере, без промедленья мне был подписан приговор. Был вынесен суровый вердикт нашему доброму общению, длившемуся без малого два месяца.
Может быть, она ждала от меня чего-то иного? Может быть, ей хотелось того, на чем я однозначно “поставил крест” еще в самом начале нашего знакомства? На эти вопросы, пожалуй, не сможет ответить никто и никогда.  Это маленькое событие, став частью мировой человеческой истории, бесследно растворилось в ней в силу своей незначимости, конечно же не найдя своего отражения в соответствующих учебниках, монографиях и прочих манускриптах.
Я не держу на Валентину зла, уважая право каждого человека на свой собственный выбор. Той далекой прохладной весной она его сделала. Не знаю, кто от этого потерял больше. Главная утрата для меня состояла в том, что снова рушились пьедесталы, на которые однажды благодаря родителям, педагогам и мудрым книгам классиков мною была вознесена Женщина. И самое печальное во всем этом, что мои светлые идеалы гипотетической Женщины снова разрушала простая земная будто бы совсем не глупая дама тридцати трех лет от роду. Почему она это сделала? Чем руководствовалась в своем странном выборе? За что казнила человека, не сделавшего ей ничего плохого?..
С той поры прошло более двадцати лет. У меня выросла дочь. Однажды, разговаривая о превратностях судьбы и странностях человеческих характеров и судеб, я вспомнил эту историю и рассказал своему взрослому красивому ребенку, который к тому времени уже собирался  выходить замуж.  Вместе мы  тоже не нашли ответа...

г. Днепропетровск    2001 г.  -  2005 г.