Ответственная миссия

С  Игорем  Дробышевым мы познакомились  накануне  Рождества и Нового  1995  года в Нью– Йорке – огромном мегаполисе без начала и конца, куда судьба забросила нас, по большому счету, совершенно случайно. Так получилось...
Еще год назад я вряд ли  поверил бы, что однажды все это станет явью. Железный занавес, висевший  между нами и остальным миром, казалось, никогда не раздвинется, как  никогда не  закончится неосознанная ненависть нашего обывателя к народу этой заокеанской страны. За семь десятков лет газеты, журналы, радио, телевидение, политинформации и прочие механизмы идеологического молоха  «ума, чести и совести нашей эпохи» сделали свое черное дело. Образ врага номер один в виде толстобрюхого дядюшки Сэма, сидящего на мешках с долларами, до сих пор витает в мозгах наших обывателей мрачным кровожадным фантомом-терминатором, по-прежнему бросая зловещую тень на каждого гражданина, от мала до велика, этой далекой  заокеанской страны.  Конечно, имиджу добропорядочности и безобидности Штатов никак не способствует жесткая, агрессивная внешняя политика  нынешнего президента, как, впрочем, и многих его предшественников. Однако, только  мыслящий человек способен понять, что Буш-младший – это не Америка, по крайней мере, не вся Америка и не все американцы. Об этом   весьма красноречиво свидетельствовали последние президентские  выборы в Штатах, когда   дважды   страна временно разделялась на два непримиримых  лагеря.
К моменту нашей встречи с Игорем мы уже несколько месяцев жили  в огромном городе-гиганте, познавая страну, людей, их нравы, обычаи, ментальность, все больше и больше понимая, что простые американцы такие же обыкновенные люди, как и мы, только живущие в другом полушарии по несколько иным писаным и неписаным законам.
Нас познакомили в предрождественские  дни 1994 – го.  Мы очень быстро сошлись, став добрыми друзьями.  В течение нескольких  последующих месяцев нашего заокеанского бытия мы много и о разном говорили, спорили.  Часто собирались  по вечерам в компаниях наших соотечественников и приятелей – иностранцев, чтобы попить недорогого калифорнийского вина из четырехлитровых бутылей с ручкой, послушать и, главное, услышать других.   В нашей компании отдыхали болгары и югославы, американцы и индусы, датчане и чилийцы, японцы и китайцы, каждый раз признаваясь нам, что русские гуляют, как ни кто другой.
То,  что еще пару лет назад казалось несбыточным, там, в чужой далекой стране   становилось порой до обидного привычным и естественным. Мы ощущали себя жителями всей земли, а не только ее одной шестой.   
Потом наше общение прервалось – завершив стажировку,  Игорь должен был возвращаться в Москву и  продолжать работу корреспондента одного из самых престижных мужских «толстых» журналов.  Расставаясь,   как мне тогда показалось, мы прощались если не навсегда, то надолго.   
Наверное, поэтому его внезапный приход в январе 1996 – го  был сколь приятен, столь и неожидан. Пожалуй, я меньше удивился бы приходу Арнольда Шварцнегера. Но факт оставался фактом – порог дома переступал Игорешка, с которым обстоятельства   разлучили несколько  месяцев назад.
Чай, сэндвичи, рюмка «смирновки». Как без этого? Невозможно русскому мужику начать разговор с гостем, не  предложив ему этих незатейливых угощений.Я не приставал с расспросами, потому что чувствовал – Игорь чем-то здорово расстроен. В такой ситуации с вопросами лучше  повременить. Отогреется, слегка размякнет после рюмки-другой и сам все расскажет, если, конечно, захочет. Захотел, промолчав еще несколько минут:
-  Ну, блин, и судьба – злодейка!  – как-то зло выпалил   мой нежданный гость.
Игорь  умолк, а мне был предоставлен своеобразный выбор-тест – снова промолчать либо поддержать как-то разговор, который что-то не клеился. Я предпочел второй вариант:
-  Если честно, то тебя сегодня увидеть здесь никак не рассчитывал. Я подозреваю, если ты приехал, значит, произошло что-то очень важное и, как я понимаю, не самое приятное.
- Увы! Вчера умер  Бродский!  На завтра у меня было запланировано с ним интервью. Знаешь, он ведь практически их не давал. – Игорь тяжело вздохнул, отпил из рюмки немного водки, поднес ко рту правый кулак и постучал им по зубам. Потом он своим бокалом чокнулся со мной, выпил залпом и  продолжил:
- Мне как-то удалось договориться. Самому в это плохо верилось, но факт остался фактом. За двадцать минут до посадки в самолет пришли мужики из редакции и предупредили, что я буду ехать в составе представительной делегации – умер Бродский, и президент просит убедить его вдову похоронить поэта на родине. Спохватились, суки. Очнулись, опомнились, падлы.  Но они не понимают, что это практически не возможно. Иосиф видел своим последним пристанищем только  Венецию.
- Правда?! – перебил его я, не сумев скрыть   удивления. А как же Питер, Васильевский острова?  Помнишь,  в 62-м: он писал:

Ни страны, ни погоста не хочу выбирать
На Васильевский остров я приду умирать…

Игорь мне не ответил, продолжая свою мысль, будто бы опасаясь ее потерять:
- Я, конечно, попытаюсь что-то предпринять, но их задача неосуществима.    Мария (имеется в виду жена И.Бродского   Мария  Соззани-Бродская – авт.)  никогда не  нарушит его предсмертной воли, особенно после того, как эта гребаная страна в очередной раз расправилась с очередным гением. Вот же   мудаки! Скольких мужиков если не извели, то прогнали к ****ой матери на все четыре стороны. Мне почему-то кажется, что этому никогда не придет конец. Давай помянем его! Он того заслуживает!
Я налил по полной рюмке, и мы, не чокаясь, выпили за упокой души  поэта, земные часы которого были остановлены архангелами около суток назад. Водка показалась    какой-то особенно горькой.  Она обожгла нутро   не благостным теплом, будто бы смывая с  души  ту бесконечную горечь за глупости, содеянные собственным  народом за несколько десятилетий великой и скорбной коммунистической  истории.
За окном послышались осточертевшие звуки черного репа. Очевидно, очередной, притормозивший возле моих окон  шизоид, демонстрировал прохожим  мощность своего автомобильного усилителя и колонок. Есть у  черного населения Нью-Йорка, как, впрочем, наверное,  и всей Америки, такой фан – врубить «на всю катушку» двухсотваттный усилитель и запустить в пространство какую-нибудь лабуду, в которой непременно через слово будет звучать «фак ю». Предположительно, это еще одна форма мести белым за многовековые унижения. И попробуй этому уроду что-то сказать на наш манер: «Мужчина! Вы бы уменьшили звук  своей музыки!». Это у нас можно запросто влезть со своим советом в душу соседа или случайного прохожего. Америка за это больно ударит и не только по рукам и губам.
 - Я полгода вел с ним переговоры. Я пытался убедить, что его имя и творчество не преданы забвению, что он наш, российский. Все это время он мне очень интеллигентно отказывал. А вот перед Рождеством вдруг согласился. Как ты думаешь, почему?
Игорь посмотрел на меня глазами большого ребенка, ждущего  от старшего  именно того, самого главного, самого необходимого, самого сокровенного ответа, к которому он уже почти самостоятельно подошел, но последнего шага сделать  так и не смог.  Я тоже задумался. Что или кто заставляет человека однажды на время или насовсем  менять устоявшиеся собственные привычки? Кто знает?
- Игореша! А, может быть, он почувствовал скорую смерть? Может быть, ему захотелось еще раз соприкоснуться с этой гребаной родиной, вышвырнувшей его, как бомжа без выходного пособия. Кто знает, может быть, он хотел еще раз сказать ей, что ни в чем не виноват, что не работал сантехником или мясником лишь потому , что родился поэтом? А быть поэтом и не состоять в партии Ленина - Сталина – это не значит быть изменником Родины. Ее можно любить и без партбилета в кармане. 
Видишь, с Васильевским островом что-то не получилось. Быть может, слишком глубокую рану  оставил в нем Питер, не защитивший однажды от мудаков. Может быть, из любви к Питеру он и выбрал однажды Венецию. Они, пожалуй, чем-то похожи. И потом, в Венеции история каким-то удивительным образом сохраняется, несмотря на разные времена и смуту. В Питере, как и везде в бывшем Союзе, история все время переделывается, переписывается, перестраивается, как будто, в самом деле, что-то принципиально можно изменить, сбросив с постаментов памятники, сбив с домов мемориальные доски или устроив тотальные перезахоронения с заброшенных кладбищ на Новодевичьем  или у Кремлевской стены и наоборот. Знаешь, когда я впервые попал в Венецию, особенно, на площадь Святого Марка, мне захотелось стать на колени и помолиться за упокой душ не только тех людей, которые построили всю эту красоту, но и тех, кто, слава Богу, ее сохранил для нас и последующих поколений. – Я закурил, предложив сигарету гостю. Он отказался, продолжая задумчиво смотреть в окно
- Да, да! Наверное, ты прав. По правде сказать, у меня все время было предчувствие, что это интервью никогда не состоится.  Знаешь, может быть потому, что мне удалось то, чего еще никому не удавалось до меня. Я почувствовал себя избранным, но быть им у меня на роду не написано. Бывает такое. Я просто нормальный квалифицированный пахарь.  У таких, как я, так, наверное, и бывает  - как только мы приближаемся к заветной мечте, судьба щелкает нас по носу, отдавая сенсации  и лавры первенства другим. Каждому – свое.  – Игорь тяжело вздохнул, повернулся ко мне и попросил налить ему минералки. От рюмки категорически отказался.
– Не идет сегодня что-то.
Он снова задумался. Мы оба молчали. Он, наверное, размышляя о чем-то своем, я, пытаясь понять, нужны ли ему мои мысли и мнение. Не найдя в себе ответа, я  рискнул  произнести еще несколько фраз, которые, как мне казалось, могли ему пригодиться:
- У меня есть еще одна версия, которая, вероятно, может показаться тебе абсурдной.  И все-таки послушай. Он согласился, когда   узнал, какой журнал ты представляешь. Его читают, по крайней мере, выписывают и покупают крутые, в основном неглупые мужики. Может быть, он хотел, чтобы его услышали они, те, кто вершит новейшую историю его родины. Он, наверное, еще раз хотел тихо прокричать им: «Мужики, опомнитесь! Не будьте мудаками! Не просрите родину в казино и фирменных сортирах, в  кабаках и борделях, в высоких кабинетах и на фешенебельных дачах!»
- Ты думаешь, еще не поздно?
- Не знаю, хотя много лет искренне верю в то, что начать заново с царем в
голове и Богом в сердце никогда не поздно, как бы далеко дело не зашло.
- А я, увы,  не столь радужен в своих надеждах. Правда, приличные бабки, получаемые от хозяина, немного скрашивают это мерзкое бытие. Одна радость была за последние полгода, и ту Бог тут же отобрал. Почему он все время забирает лучших.  Неужели ему мало всякой дряни, плодящейся, как мухи и крысы. Слушай, Бог, часом не в Госплане работал раньше? Почему у него  так часто  -  все  -  наоборот, вопреки здравому смыслу? …
Прозвучал дверной звонок, своим неприятно-назойливым звуком прервав наш невеселый диалог. Почтальон принес посылку с каким-то заказом.  Непродолжительная суета вокруг посылки и оформления соответствующих квитанций и чеков вернула нас в   реальность другой страны, живущей иначе, чем мы. Хорошо это или плохо? Вряд ли кто-то даст однозначный ответ на этот извечный, опостылевший многим вопрос. В чем-то  - хорошо, в чем-то, наверное, не очень.  Но кое-чему мы, непременно,  должны у  них учиться. Чему? Наверное, пониманию того, что швыряться гениями – удел убогих. Что на обывателе реального прогресса не достигнешь. Что целенаправленное многолетнее  искоренение инакомыслия ущербно для всего интеллектуального потенциала нации, упорно называющей себя цивилизованной, быть может, пока преждевременно.
Означает ли это, у нас все так плохо? Отнюдь, только уверен, что могло бы быть гораздо лучше, если бы здравый смысл пробуждался в нас почаще. Уверен, кое-что им не грех  было бы почерпнуть и от нас. Правда, каждый раз все сложнее и сложнее отвечать на их очевидные вопросы – почему земля наша так безрассудно  растрачивает цвет нации, почему постоянно отказывается от своих самых талантливых  сынов и дочерей, правдами и неправдами изгоняя их в чужестранные края? Вот и работают они  во благо чужих держав и народов. Вот  и лежат они в чужих землях, кто в Париже, кто в Нью-Йорке, кто в Вашингтоне, кто в Гималаях, кто в Буэнос - Айресе…
 Вместе с Игорем Стравинским и Сергеем Дягилевым  Иосиф Бродский обрел свой вечный приют на Острове Мертвых – так называют венецианский остров  Симетеро  ди  Сан  Мишель…   

 Браво, Родина!!! Браво!!!…..

г. Днепропетровск    октябрь-ноябрь  2005 г.