Наш майор

       – Иди сюда, лейтенант. Банку вот эту держи. Ага, так… только ниже.
       И майор вставляет один конец шланга в двухсотлитровую железную бочку. Другой конец засовывает себе в рот. Сосёт… Оп!!! ГЛОТОК!!! Резко выдёргивает шланг из пасти и пихает в банку. Из шланга ровно течёт хрустально прозрачная струя.
       – Бле-е-е-е!.. – майор протягивает руку к сейфу. На сейфе кружка с водой. Он запивает мерзкую жидкость, на глазах слёзы. – Уффф!.. Фу-у… представляешь, лейтенант? И вот так по пять раз в день… Ну как тут не спиться?
       Вообще-то я уже не лейтенант. Я уже старшой. Но к майору попал два дня назад. Майор теперь мой начальник группы, а по-нашему группёр, или группенфюрер (у нас в ядрёнутых войсках своя особенная система – расчёты, группы, бригады; поэтому есть также бригадефюреры и расчётенфюреры). Кроме всего прочего (не скажу чего), надёжно спрятанного в нашем особом здоровенном хранилище с полутораметровой толщины стенами и стодвадцатитонной дверью, в заведовании ещё и бочка со спиртом, и пять раз в день (а то и чаще) майор вынужден проводить одну и ту же процедуру: шланг – бочка – пасть – банка (канистра, бутылка…) – кружка. Конечно, существует специально изобретённое резиновое приспособление: качаешь, и шыло само льётся, но наш майор ему упорно не доверяет и продолжает мучиться. Мазохист – это тот, кому мучение доставляет удовольствие. А покажите мне майора, который откажется от тяжкой доли пять раз в день глотать чистый спирт-ректификат, ГОСТ 18300-72.
       – Слушай стишок, лейтенант.
       Я нисколько не обижаюсь на «лейтенанта», потому что нашего майора обижаться – грех. Его у нас уважают все поголовно.
       Я весь внимание. Ибо наш майор – поэт.
       – Это я сам написал. Когда лейтенантом был, – майор садится на стул и обтекает его; у него центнер с добрым гаком живого весу и четыре подбородка под грушевидным красным лицом с маленькими глазёнками и добродушной улыбкой конченого пенсионера. – Слушай-ка.

Не хватает кислороду,
Сплю на жёстком рундуке.
Ночью мне приснились бняди,
А проснулся – х-хюй в руке.

       – Ну, как?
       – Классно, Валентин Анатольич! А ещё можно?
       – Можно, – майор закатывает глаза и упоённо декламирует:

Ну всё, друзья, я умираю,
Упёршись х-хюем в потолок,
А сам дрожащею рукою
Держу пязззду за хохолок…

       Вот какой у нас майор! Он даже наказывает – прелесть просто: «Мичману Горбенко за нетактичное поведение объявляю двадцать три строгих выговора!» И ещё через пять секунд: «Без занесения». Это играли в «козла», и он майору «сопливого» повесил – закончил на «пусто-пусто», а у нас принято в таких случаях проигравшему «смирно» орать, ну он ему и крикнул.
       – Валентин Анатольич! – это уже Лёха голос подаёт.
       Лёха Зайцев – самый настоящий лейтенант, только что с училища, «непочатый», ещё погоны не обмялись. Он глядит на майора с безраздельным восхищением. Майор расплылся на стуле, с трудом скрестив руки в замок на необъятном пузе.
       – Чаво?
       – А вот у вас… ну… эта... любовь – была?
       – Любо-овь? – майор прикрывает глаза, задрав их к потолку. Минутная пауза. Блаженно улыбается: – Была, ребятки, ещё как была…
       – А расскажите, Валентин Анатольич! – мы садимся напротив зубра-монстра-аксакала.
       – Эх-х, ребятки!.. И-и!.. Была!.. И любила меня, у-у-у... А как я её любил, а! М-м!.. Какие стихи писал! (тут я себе представил) Мы когда в первый раз поцеловались...
       – Красивая? – это Лёха взволнованно перебивает.
       – Да-а-а… краси-ивая… – майор расцепляет руки и показывает: – Во-от такая жопа!!!
       У Лёхи пробивает слезу, у меня тоже. Так всегда – когда хочется ржать лошадью, а нельзя, и держишь в себе, и давишься, давишься, а оно прёт и прёт.
       Звенит телефон. Майор берёт трубку.
       – Да… ага… хорошо… ну давай, Виталь Палыч, приходи. Сколько, три? Добро… Уф… подъём, ребятки, марш за мной. Щяс Мурашкин подойдёт; Рустам, сходи открой ему калитку.
       Видели бы вы ту «калитку»...
       Мы следом за майором идём в «шыльную».
       Я:
       – Валентин Анатольич, так вы ж, вроде, всё выдали на сегодня...
       – Хе. Всё, да не всё. У нас и заначечка имеется… Смотри, видишь линейку?
       Вижу, деревянная линейка в полтора метра. Майор суёт её в бочку и вынимает. Она наполовину мокрая и пахнет спиртом.
       – Вот с этой стороны деления – это килограммы. А с этой – литры. Получаем в килограммах, выдаём в литрах. Так заведено. Коэффициент известен. Умножай и дели… между боевой техникой и друзьями… Понял?
       Конечно, понял. Шыло – в первую очередь вожделенный напиток, а уже потом гнусная ядовитая техническая жидкость для протирки совершенно секретных железок особой важности.
       – Вот так… давай, соси. Я уже сегодня не могу. Да и годы не те уже. Тренируйся, лейтенант, пригодится в жизни… водичка вон там, на сейфе.
       Пригодилось, а как же. Ещё как пригодилось.
       А Лёха теперь уже капитан второго ранга, скоро будет первого. И – надо же! – ну просто копия нашего майора. Только вот стихи не пишет. А жаль.

1999

из ненапечатанного сборника "Макароны по-флотски"