Петров

     Каждый новый день Петрова начинался, как и прежний. После третьего-четвертого звонка будильника Петров просыпался, выпивал чашку кофе натощак, выкуривал сигарету и спешил на работу. Работал Петров в крупном госучреждении и получал, особо не напрягаясь, пусть и небольшую, но стабильную зарплату. Не слишком высокий заработок нашего героя с лихвой окупался завидным соцпакетом: стопроцентно оплачиваемым больничным, ведомственной клиникой, бесплатными домами отдыха, санаториями, куда летом в свой отпуск он ездил с женой и иногда с ребенком, и шикарной тринадцатой зарплатой.
   
На работе Петров следил за вверенным ему участком. В случае возможных неполадок офисного оборудования обязан был эти самые неполадки устранять. К счастью, всевозможные неприятности с офисной техникой происходили крайне редко, и все рабочее время Петрова, по сути, было предоставлено ему в личное распоряжение. Петров, сидя за компьютером, раскладывал пасьянсы, играл в разные игрушки или в курилке обсуждал с коллегами что, где и почем можно купить с явной выгодой, а от каких покупок следует воздержаться. Петров очень любил и умел экономить.
 
Любил Петров также поговорить о политике, экономике, газе и нефти, ругал хохлов и американцев. Рабочий день Петрова заканчивался в половине седьмого, и в начале восьмого он был уже дома. Жена к этому времени уже успевала вернуться с работы, забрать дочку из детского садика и начать готовить ужин. Петров, переодевшись в домашний спортивный костюм, усаживался в любимое старое кресло, включал телевизор и откупоривал литровую бутылку пива.  По телевизору шел выпуск новостей, и Петров, обращаясь к супруге, хлопочущей на кухне,  громко комментировал увиденное с экрана телевизора, и если комментарий его касался новостей политики, то в нем обязательно употреблялись такие выражения, как, например, «козлы» и «пидарасы» или «всем на все насрать» и «жиды во всем виноваты».
 
После плотного ужина Петров снова садился за телевизор и, в то время как жена умывала и укладывала спать капризничающую дочку,  открывал вторую бутылку пива. Пиво заканчивалось. В целлофановом блоке оставалось всего четыре пластиковых бутылки «Оболони», но Петров знал, что завтра пятница, последний рабочий день недели, а послезавтра суббота, и они с женой и дочкой поедут в «Ашан», где пополнят вновь запасы провианта, а Петров закупит себе пива еще на две недели вперед.
 
Петров всегда знал, что он будет делать завтра. У него все было просчитано, продумано заранее. Каждые две недели, по субботам, жена садилась за руль, и они ехали за продуктами в «Ашан». Он знал заранее, сколько денег они истратят на еду и на какой бензоколонке будут заправлять старенькую «шестерку». Знал, что в июне месяце он возьмет две недели отпуска и поедет помогать тестю делать ремонт на даче. Знал, что за две недели ремонт не продвинется ни на йоту, потому как уже в течение семи лет этот ремонт не может сдвинуться с отправной точки. Был уверен, что с тестем, как и прежде, будут ходить по утрам на рыбалку и возвращаться без рыбы, потому что на рыбалке они будут пить пиво и разгадывать кроссворды, днем отсыпаться, а по вечерам втроем с соседом тестя играть в «буркозла». Знал, что вторую половину отпуска проведет с женой на море в августе, благополучно сбагрив дочку теще с тестем. На море он будет, все две недели не выходя из номера, пить портвейн, а она -  без него ходить загорать на пляж и возвращаться поздним вечером, когда Петров, раскинувшись поперек кровати, уже будет храпеть.
   
С будущей женой своей Петров познакомился, еще учась в институте. В те молодые годы между ними случился бурный роман, как положено со всеми страстями, ревностями, обидами, кратковременными разрывами и снова с еще более безумными страстями. Петров даже серьезно дрался из-за возлюбленной с прочими ее поклонниками, и после встречи с одним из них от удара «розочкой» у него на всю жизнь остался шрам над левой бровью. Вскоре они стали жить вместе, прожили несколько лет, потом расстались, через год снова сошлись и уже не расставались, а пять лет назад у них родилась дочь, и тогда они узаконили свои супружеские отношения.
   
Сколько всего изменилось за эти годы. Петров слегка полысел и, некогда тощий длинный юноша, обзавелся пивным брюшком. Она после родов тоже местами округлилась, грудь уже не торчала вызывающе, как прежде. Она «обабилась». Встретив во дворе школьную подругу, могла два часа напролет трещать с ней о том, например, как на прошлой неделе сломался кухонный комбайн, или о том, как ее тетке удаляли зуб мудрости и как она сама до смерти боится стоматологов. Прежняя юношеская страсть уже давно исчезла, и им даже самим было бы трудно представить, что когда-то между ними была безумная любовь. Это были уже совсем другие люди. Если бы их спросили: «почему вы живете вместе?» или «что у вас общего?», они бы не смогли ответить.
   
Когда, наконец, за стенкой дочкин рев «не буду» и «не хочу» умолк, а  вечерняя телепрограмма была прервана рекламной паузой, Петров вышел на лестничную площадку покурить. «Да, – думал он с некоторой тоской, – завтра опять рано вставать, опять кофе, сигарета, руки в ноги и бежать». Он бессмысленно уставился в ночную мглу за окном и так тупо стоял какое-то время.
   
И вдруг неожиданно к горлу подкатил ком, волосы встали дыбом, а тело вмиг покрылось холодным потом. Он попробовал пошевелиться, но не смог. Животный панический страх поднялся откуда-то с глубины и овладел им. Такое бывало с ним в раннем детстве, когда он вдруг просыпался среди ночи от ужаса и не мог пошевелиться, хотел позвать маму, но не мог, хотел вскочить с кровати и броситься бежать, но это ему не удавалось.
   Наконец он дернулся, пришел в себя и, глупо улыбнувшись своему отражению в стекле, негромко выругался и закурил вторую сигарету. Видимо, что-то померещилось ему во мраке за окном.
  «Да уж, – подумал Петров – надо же, испугался, как мальчишка… кому рассказать, стыдно. И это взрослый мужик в полном расцвете сил… наверное, я переутомился на работе».
  Петров докурил сигарету и вернулся в квартиру. Через пару минут он уже смеялся над пошлостями гламурных телеведущих ночной программы, забыв о нелепом ужасе, охватившем его на лестничной площадке. Когда вещание ночного канала закончилось, он еще около часа просидел в Интернете.
   
Отходил ко сну Петров уже в третьем часу ночи. Тихонько раздевшись, он швырнул грязные носки в угол комнаты, осторожно перебрался через разметавшую руки по постели супругу, спящую глубоким сном. Он посмотрел на лицо жены, бледневшее в сумраке ночи, и внезапно ему стало жалко ее, жалко себя. Ему захотелось приласкать жену, захотелось, что бы она проснулась и обняла его, гладила по голове, а он бы плакал, прижавшись к ее груди, и целовал запястья ее слегка полных белых рук. Он хотел бы сказать ей: «Как же так, милая, до чего же мы с тобой докатились?». Ему захотелось воскресить ту любовь, ту страсть, что была между ними на заре их молодости.
  Петров склонился над спящей женой, осторожно положил ей руку на грудь и нежно поцеловал в губы. Сонная жена недовольно промычало невнятное, сбросила его руку с груди и повернулась к нему спиной. Петров, замерев, некоторое время смотрел на ее затылок, затем негромко произнес: « Ну и пошла ты… дура», – и перевернулся на другой бок. Зевая, он сонно бормотал: «Завтра на работу… а в июне с тестем… на рыбалку… дура».
          Утром Петров не проснулся.