Причальная история

Я не шла – летела по Ленинскому в сторону Оби на безумной тройке рысаков: Боль, Обида, Гнев. Зашоренная горечью, не видела ничего вокруг. Поэтому не мудрено, что каблук попал в щель, и я упала и больно подвернула ногу. Отковыляла к скамейке и села, чтобы обдумать, куда же всё-таки лечу, но мысли снова и снова возвращались к тебе, и горечь новой волной подступала к горлу. Если бы смогла заплакать, стало бы легче, но горечь жгла, иссушала, заполняла собой всё пространство.
Сидела, потирала ногу и мысленно бросала тебе обвинительные слова. Я была полностью погружена в этот виртуальный монолог, поэтому не сразу заметила, что на скамейке я не одна. Рядом со мной сидела женщина лет тридцати пяти в бежевом кашемировом пальто, с розовым шёлковым шарфиком. Она сочувственно смотрела на меня и улыбалась. Я словно озябшими руками прикоснулась к теплой стене.
– Не сочтите за бестактность, – мягко сказала женщина. – Вижу, вам очень больно.
– Да ногу вот подвернула.
Женщина понимающе качнула головой. И улыбнулась ещё шире:
– Я как-то так же вот… Думаю, при подобных обстоятельствах тоже…
Я хотела возмутиться, мол, что она может знать про МОИ обстоятельства. Уже повернулась к ней, но… мне словно на плечи накинули тёплую шаль, и я неожиданно для себя спросила:
– И что?
Женщина помолчала, мысленно погружаясь в воспоминания, раздумывая о чём-то, и потом, приняв решение, сказала:
– Я расскажу одну историю. Думаю, она поможет вам справиться с… больной ногой.
Мы понимающе переглянулись.
– Это случилось почти два года назад. К нам в коллектив после армии пришел Лёша. Не буду говорить, где работаю, это не принципиально. Так вот: пришёл и пришёл. С полгода мы не обращали внимания друг на друга – я для него старовата, он не в моем вкусе. Но однажды, это было в январе, мы разговорились. С темы на тему, на ветках иней, ярко, по-весеннему, светит солнце, скачут красногрудые снегири. И у него, и у меня глаза заблестели. С этого дня мы начали здороваться. И очень много разговаривать. Мы могли обсуждать всё что угодно: современную музыку, книги, машины, начальника. Где-то он со мной советовался, где-то я с ним. Так незаметно за разговорами я влюбилась. Я-то влюбилась, а он…
Нет, мы по-прежнему много разговаривали, но, как только он понял, что я к нему неравнодушна, взгляд его изменился: стал внимательный, исследующий.
Потом попросил что-то помочь, потом денег взаймы. Без отдачи. Раз, другой… а когда я отказала, начал заигрывать с молоденькими дурочками у меня на глазах.
Я не думала никогда, что со мной такое случиться может. Теперь, как только мужчина заводит со мной разговор о деньгах, он как мужчина для меня существовать перестаёт. Но это всё предыстория.
Однажды пришла к Лёше девушка. Белые длинные кудряшки, енотовая шубка, шпильки… под шубкой платьице. Что прикрывает? На чём держится?..
Стоят, смеются, за руки держатся. Как только Лёша понял, что я вижу, начал целовать её. Целует, а сам на меня смотрит.
Если бы у меня была корзина тухлых яиц, с каким удовольствием я закидала бы эту сладкую парочку. Повозить бы енотовой шубкой по лужам, а шпильками по гудрону! А лохмы её бесстыжие все жвачкой залепить, а потом литр зелёнки вылить на голову!
Да толку-то. Не она, так другая. А уж если Лёша меня не любит, то тут ничего не попишешь.
Не дожидаясь конца рабочего дня, собралась и ушла. Начальник на лестнице встретился, так даже в стенку вжался, пропустил меня. И ничего не сказал.
Летела, не разбирая дороги. Очнулась, когда бежать было уже некуда: впереди только Обь. Как попала на Речной вокзал? Это же чёрт-те откуда… А я ведь пешком…
Так вот, остановилась у причала, что делать дальше, не знаю. Домой в таком состоянии идти нельзя – домашних перепугаю. Надо бы успокоиться. А как тут успокоишься, когда кипит всё внутри. Да и погода соответствует: апрель, а стынь промозглая. Всё небо затянуто. Тучи аж землистого цвета. На небо посмотришь, и жить не хочется.
Гляжу, скамейка стоит лицом к реке. Думаю, как хорошо, хоть не буду видеть этот город, в котором живут такие...
Села на скамейку. Говорят, вода успокаивает. Только нет покоя. Лишь душа всё сильнее стынет. И тучи эти серые уже не только на небе и в душе, но и во всём мире. А я словно Кай, которому в глаза и в сердце попали осколки демонического зеркала. Не осталось в моей душе места ни радости, ни свету.
Сижу, замерзаю.
И тут подходит ко мне мужичок лет пятидесяти. Невысокий, в форменной фуражке. И говорит так потихоньку, как бы извиняясь:
– Смотрю, давно сидите уже. Замёрзли совсем. Пойдёмте в каюту, чаю попьёте, согреетесь. А то так и простыть можно.
Мне-то всё равно, а у мужичка голос заботливый, видно – беспокоится.
Я и пошла.
Мужичок-то шкипером на дебаркадере работал. Заходим в каюту – тепло. Каморка махонькая: топчан, стол, стул, ящики какие-то и окна на три стороны. В окно и разглядел он, как я сидела, мерзла.
Задёрнул шторку, чтоб начальство не видело – посторонним нельзя тут находиться, так и уволить могут. Чаю согрел. Достал сало, хлеб, ещё что-то. На стол накрывает, суетится. Не часто гости у него бывают.
А я смотрю, как он суетится, и смешно мне становится: вот человек рад мне. И не важно ему: кто я, что я. Замёрзла бы, да и чёрт с ней. Ан, нет! Хочет отогреть. Чай вон с душицей заварил. Меня ни о чём не расспрашивает, а сам всё говорит и говорит. Какие у них в саду прошедшей осенью созрели яблоки, и как бабка его ворчит, и как он веранду себе утеплил, закроется там и дуру в кулаке гоняет. А тут тальника нарезал – попробовал корзины плести. Бабка опять разворчалась – весь дом захламил. У неё там всё салфеточки-половички, туда не пройди, там не ступи. А на дежурстве хорошо. Опять же, меня увидел. А то бы замёрзла совсем.
Я-то от чая разогрелась, раскраснелась. Только душа всё равно застывшая. А мужичок своим чутким сердцем понял это. За руки меня взял и говорит:
– Я теперь, когда на своей веранде закроюсь, про тебя думать буду, – и руки мои целует.
А мне, веришь-нет, всё равно. Раздел меня, тоже ничего не дрогнуло. А когда начал целовать плечи, грудь, живот, подумала про Лёшу. Думаю: «Так тебе и надо!»
Мужичок был счастлив. Всё повторял:
– Какую рыбку поймал. Золотую! Мне теперь и умереть не жалко. Хотя нет, поживу ещё, чтобы вспоминать тебя. Любушка моя. Ты как солнечный лучик осветила меня, радость моя.
И представляешь, в небе просвет появился! И солнечные лучи прямые, и каюта шкипера в солнечных лучах!
А я ведь так и не спросила, как его зовут.
Домой пришла спокойная, согретая.
Но самое интересное было на следующий день. Лёша попытался понажимать на мои болевые точки, а я как удав, словно тот солнечный луч накрепко причалил меня к спокойствию.
Лёша с тех пор больше не вызывал во мне ни чувств, ни желаний.
Вскоре я познакомилась с мужчиной, с которым мне хорошо. А про шкипера забыла, пока не увидела, как вы упали. Кстати, как нога?
Я улыбнулась моей новой знакомой, посмотрела на небо, которое сияло просветами, и ответила:
– Жить буду.