Ничейная земля, гл. 8

VIII

В понедельник после шестого урока, когда я уже собирался идти домой на обед, в дверь постучали. Это был вежливый, аккуратный стук – ровно три раза: тук-тук-тук.

– Да-да, – отозвался я.

Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул Антон.

– Здрасьте, – сказал он смущённо.

– Здравствуй, здравствуй, – ответил я, кивнув. – Зачем пожаловал?

Он смутился ещё больше, повис на дверной ручке, переминаясь с ноги на ногу.

– Ну... Это... Вы же сказали, что я могу приходить. Вы сейчас не заняты?

– Заходи, – сказал я.

Он вошёл нарочито небрежной походкой вразвалочку, стряхнул с плеча рюкзачок и плюхнулся за первую парту перед моим столом. Чем-то он напоминал Мишку – не нынешнего, а прежнего, такого, каким я знал его раньше. Может быть, дело было в лёгком рыжем отливе его строптивых вихров – таких же непокорных и буйных, какие были когда-то у Мишки. Может быть, он походил на Мишку смелым и дерзковатым взглядом, а может быть, чем-то ещё, чего я не мог точно определить. Он сидел передо мной – хулиган и забияка, бросающий вызов всем правилам и требованиям, сидел и ждал, что я скажу.

– Я слышал, ты сегодня опоздал на первый урок, – сказал я.

– С сестрёнкой водился, – ответил он. – Мамане надо было в магазин сходить.

– А сколько твоей сестрёнке?

– Два с половиной.

– И часто тебе приходится с ней водиться?

– Частенько.

– Наверно, это скучное занятие, и тебе хотелось бы заняться вместо этого чем-то своим?

Он пожал плечами.

– С Машкой не соскучишься, – усмехнулся он. – За ней глаз да глаз нужен. Везде суётся, только успевай её оттаскивать.

Я сел за стол.

– Ну что ж, с семьи и начнём. Как по-немецки будет «мама»?

– Die Mutter, – ответил Антон.

– А по-английски – mother. Как будет «отец»?

– Der Vater.

– По-английски «отец» – father.

– Похоже звучит.

– Это потому что английский и немецкий языки – родственные, они принадлежат к одной группе – германской. В этих языках много слов с одинаковыми корнями. И вообще, человеку легче учить второй иностранный язык, когда он уже знает какой-нибудь один – или хотя бы знаком с ним.

Антон достал толстую тетрадку и записал свои первые английские слова – «мать», «отец», «брат», «сестра», «бабушка», «дедушка». Я объяснил ему кое-что из грамматики, постоянно проводя параллель с немецким языком и указывая на сходства и различия. Антон оказался очень понятливым и любознательным; выяснилось, что и в немецком языке у него имелись неплохие познания – и это притом, что особой прилежностью и трудолюбием он не отличался. Мы не заметили, как пролетело время; я не успел сходить домой пообедать, но не слишком жалел об этом. Мы договорились встречаться по понедельникам в это же время и по субботам после четвёртого урока. Записав свой номер телефона на бумажке, я протянул её Антону:

– Вот... На всякий случай.

Мы встретились в субботу, а потом, как и договаривались, снова в понедельник. Антон был пунктуален, всегда являлся в назначенное время и не пропускал занятий, выполнял и небольшие домашние задания, которые я ему давал. Со своей стороны я, как и обещал, следил за поведением Антона. Нельзя сказать, что Антон моментально исправился: за ним ещё водились кое-какие грехи, но он по крайней мере старался не совершать их умышленно, и они стали не такими серьёзными. Но однажды он всё-таки не удержался.

Это случилось в конце сентября. На школьном дворе жгли листья и мусор, и в субботнике участвовал и класс Антона. В это время у меня был урок в одиннадцатом классе, а субботник проходил как раз под окнами моего кабинета. Пару раз я, бросая взгляд в окно, видел Антона, который носился по двору с граблями. Я ещё подумал, что ни к чему хорошему это не приведёт, и слегка беспокоился. Как выяснилось, мои опасения сбылись: под конец урока я услышал под окнами какой-то переполох и звуки битвы. Выглянув, я увидел, как Антон колошматит деревянной ручкой грабель своего одноклассника – Пашу Лазарева. Паша, лёжа на земле, подставлял под удары черенок метлы, а вокруг собрались все ребята и с азартом наблюдали за ходом поединка. Никто даже не пытался разнять дерущихся. Учителя биологии, который проводил этот субботник, нигде не было видно.

Забыв дать одиннадцатому классу домашнее задание, я бросился во двор. Я совершенно забыл и о своей больной спине, и о последствиях, которыми была чревата моя пробежка: я спешил предотвратить беду, которая могла произойти в любую секунду. Стук бьющихся друг о друга деревянных палок отдавался у меня в голове гулким эхом, и я, не помня себя, выскочил на крыльцо. Чуть не упав, я сбежал вниз по ступенькам и забежал за угол, на задний двор, где происходил поединок.

– Антон! – закричал я на бегу. – Климов!

Потом я долго корил себя за то, что окликнул его. Антон обернулся, чем и воспользовался его противник: конец черенка метлы увесисто стукнул его по брови, и Антон, прижимая ладонь к глазу, отшатнулся. Не чувствуя ног под собой, в следующую секунду я уже перехватил рукой метлу, а потом оказался на земле: мои ноги свела судорога.

– Сергей Владимирович!

С минуту я лежал на земле, вытянувшись, а ребята столпились надо мной. Видя их встревоженные и испуганные лица, я прокряхтел:

– Ничего, ребятки, всё нормально... Сейчас я встану.

Поднимался я мучительно и долго. Первое, что я сказал, выпрямившись, было:

– Климов! Лазарев! Вы что за побоище здесь устроили?

Паша Лазарев, который внешне казался невредимым, показал на Антона пальцем и заявил:

– Климов первый начал!

Я посмотрел на Антона: тот угрюмо молчал, над бровью у него образовалось розоватое вздутие. Свидетельские показания ребят были не в его пользу; все в один голос утверждали, что первым бой начал Антон, причём, как им показалось, без видимой причины. Подоспевший учитель биологии принялся расспрашивать, что здесь произошло, потом накинулся на Антона. Я вмешался:

– Александр Петрович, позвольте спросить: а куда отлучились вы?

Он на секунду умолк, глядя на меня неприязненно, а потом сказал, подчёркивая каждое слово:

– Это моё личное дело, молодой человек.

Это было в пятницу, а в субботу Антон, как обычно, пришёл ко мне в кабинет – на занятие по английскому. Я сказал:

– Мы не будем заниматься, пока ты не объяснишь мне, почему ты набросился на Лазарева.

Антон поднял на меня угрюмый взгляд.

– Он сказал про вас плохое.

– Что именно?

– Не скажу.

Я заглянул ему в глаза и повторил:

– Что именно он сказал?

Антон помолчал, потом проговорил:

– Не скажу. Это были плохие слова, Сергей Владимирович.

– И ты набросился на него из-за этого?

Он кивнул. Я не знал, что сказать. С одной стороны получалось, что он сражался за мою честь и даже получил «рану» – кстати, по моей же вине; с другой – одной из моих воспитательных задач было отучить его хулиганить и драться. Но что делать, если мой подопечный дрался из самых благородных побуждений? Я вздохнул.

– Антоша, как ты думаешь, здесь можно было обойтись словами?

Он посмотрел на меня, и его губы дрогнули в улыбке.

– Я не умею словами. Вы умеете, здорово умеете, а я – нет.

– Всему можно научиться, – сказал я. – В том числе и этому. Хорошо, что ты только метлой по лбу схлопотал, а ведь могло получиться хуже. Могло случиться несчастье, понимаешь?

Он опустил глаза, засопел.

– Он мог ударить сильнее, ты тоже мог ударить сильнее, – продолжал я. – И тогда всё это имело бы гораздо более серьёзные последствия.

В общем, я впал в ту же самую ошибку, которую до меня допускали все: прочитал ему обыкновенную нотацию. Он выслушал молча, мрачно и терпеливо.

– Всё это я уже слышал, – сказал он, когда у меня иссякли слова.

Закрыв глаза, я с минуту не шевелился и не говорил ни слова. Я молчал от горькой досады на себя, внезапно подступившей к сердцу и сдавившей горло, а Антон, видимо, истолковал это по-своему. Он встал и подошёл ко мне.

– Сергей Владимирович, Лазарев теперь сто раз подумает, прежде чем что-то сказать. И биолог вам тоже нахамил... Я ему ещё устрою на следующем уроке!..

Я поднял лицо.

– Вот только этого не надо. Александр Петрович не сказал ничего такого. Он и сам всему этому не обрадовался, так что его можно понять.

Он вдруг открыто, искренне улыбнулся, и я увидел щербинку у него в зубах – видимо, след минувших битв.

– Сергей Владимирович, вы такой умный, такой хороший, всё умеете объяснить... Только иногда надо – во! – Он показал мне сжатый кулак – худенький, мальчишеский, но твёрдый и умеющий больно бить. – Я знаю, вы не можете... Может быть, вы другой раз и хотели бы, только не можете, потому что у вас спина болит. Вы... знаете, что? Если вас кто-нибудь не будет слушаться, вы мне скажите. Я ему – во!..

И я опять увидел его кулак. Не знаю, почему, но мне не хотелось его благодарить – наверно, потому что он задел моё больное место и дал мне почувствовать себя – взрослого человека, учителя! – в чём-то слабее его, мальчишки и ученика. Я понимал, что он сказал это не со зла, даже напротив – из добрых побуждений, только легче от этого мне не было. Я сухо сказал:

– Давай-ка проверим упражнение. Ты сделал его?

Он секунду смотрел на меня удивлённо, а потом торопливо достал из рюкзака свою тетрадь, открыл и положил мне на стол.

– Вот...

Я проверил упражнение, указал ошибки и заставил Антона тут же их исправить.

– Думаю, ты ещё не очень усвоил эту тему, потому что плохо знаешь формы прошедшего времени и причастие второе неправильных глаголов, – сказал я. – Это надо просто учить наизусть, никуда от этого не деться. Если ты не выучишь эти формы, ты так и будешь делать ошибки.

Антон поморщился.

– Не люблю учить наизусть.

– Кажется, кто-то обещал учить всё, что я задам, – проговорил я сурово. – Другое дело, если тебе это не нужно. Тогда ты так и скажи, и не будем отнимать друг у друга время.

Он выпрямился и захлопал ресницами.

– Нет, нет, Сергей Владимирович... Мне нужно. Я выучу эти глаголы. В лепёшку разобьюсь – а выучу!..

И он действительно выучил. Более того – он выпросил у меня третье занятие в неделю. Мне ничего не оставалось, как только предложить ему приходить ко мне домой по воскресеньям: другого времени на неделе выкроить не получилось. Он являлся ко мне с утра со своими тетрадками и пособиями, которые я давал ему вместо учебника, мы проверяли домашнее задание и приступали к занятию. Если в школе наши занятия длились минут сорок – от силы пятьдесят, то по воскресеньям они затягивались порой на два, а то и на три часа. Часто мы и обедали вместе – мама не могла допустить, чтобы мы остались голодными – а иногда шли на прогулку в лес. Он начал сам рассказывать мне о своих грехах, зная, что мне всё равно станет о них известно. Он винился во всём – даже в том, что натворил вне стен школы. Я узнавал обо всём, что происходило у него дома: об этом Антон рассказывал в мельчайших подробностях. Вскоре я понял, почему Антон стремился подольше побыть у меня в воскресенье: его отец частенько выпивал в выходные. Пару раз Антон приходил ко мне в воскресенье со всеми своими учебниками на весь день; после нашего обычного занятия он делал уроки на понедельник за моим столом, а домой отправлялся поздно вечером:

– Батя, наверно, уже уснул.

А потом я получил от мамы Антона приглашение в гости – «на чай». Его мне передал сам Антон, придя однажды в понедельник на очередное занятие. Смущённо шмыгая носом, он сказал:

– Сергей Владимирович... Тут это... Маманя велела передать, чтобы вы заходили на чай вечерком, как освободитесь... Сегодня либо завтра, как сможете.

– Вот как. Что ж, передай маме, что я обязательно приду.

– А когда – сегодня или завтра?

– Думаю, я смогу сегодня.

В тот же вечер после уроков я нанёс визит семье Климовых. Когда я пришёл, сразу стало ясно, что только лишь чаем я не отделаюсь: похоже, меня ждали и основательно готовились к моему визиту. Толстый, ароматный пирог с картошкой и грибами, жирный борщ, ноздреватые тяжёлые блины, огромные и душистые пирожки с земляникой – вот что мама Антона обозначила безобидным словом «чай». Сама она, маленькая остроносая женщина, чем-то похожая на юркую и проворную мышку, явно не была грешна чревоугодием: об этом я догадался по её щупленькой фигурке. Но готовила она убийственно вкусно.

– Здрасьте, Сергей Владимирович, – поприветствовала она меня с узенькой мелкозубой улыбкой, поблёскивая своими небольшими и, как мне показалось, мышиными глазками.

– Добрый вечер, Галина Фёдоровна, – сказал я. – Благодарю за приглашение. Мне очень приятно...

Больше я ничего не успел сказать, потому что выбежала маленькая стриженая девочка в розовом платьице и сползающих колготках, бросила в меня мячик, звонко засмеялась и убежала.

– Ах ты... – ахнула Галина Фёдоровна, бросаясь за ней. – Машка!.. Я тебе сейчас покажу, хулиганка!

– Вся в тебя, – заметил я Антону, который стоял, прислонившись плечом к косяку.

Он усмехнулся.

Честное слово, я не чаял выйти живым из-за стола. Сначала я отдал должное борщу, потом съел увесистый кусок пирога с картошкой и грибами, сжевал три блина, а потом пришлось запихать в себя ещё и пирожок с земляникой.

– Всё очень вкусно, Галина Фёдоровна, – пропыхтел я, отдуваясь.

– Кушайте, Сергей Владимирович, кушайте на здоровье, – кивала она. – Вон, какой вы, извиняюсь, тощенький. Жена не кормит?

– Я, гм... не женат.

– А... Оно и видно. А я вас себе не таким представляла.

– Вы думали, что я баскетбольного роста и с косой саженью в плечах? – усмехнулся я.

Она опять сверкнула мелкими зубками.

– Ага. А вы... Одуванчик этакий. Извиняюсь... – Она смущённо умолкла, испугавшись, что сказала что-то лишнее.

Вернулся с работы отец Антона. С первого взгляда я определил, что он принадлежал к типу добросовестных трудяг, которые не прочь выпить, но с соблюдением меры. Походка у него была уверенная, а руки не дрожали.

– Здравия желаю, – сдержанно поприветствовал он меня и покосился на мою трость у стены.

Руку он мне пожал осторожно, сжав её своей крепкой ладонью не в полную силу, а слегка, как будто боялся сделать мне больно. Ел он много и с аппетитом, за которым мне было при всём желании не угнаться. Он почти ничего не говорил, зато Галина Фёдоровна за словом в карман не лезла.

– Спасибо вам большое, Сергей Владимирович, что занимаетесь с Тошкой. Он в последнее время вроде бы как даже за ум взялся... Учит чего-то, в школу ходит, да и вести себя стал лучше.

Антон возвёл глаза к потолку.

– Он так старается ваш английский учить! Ни один предмет он так не учил. – Галина Фёдоровна вспомнила что-то и засмеялась. – Как он эти глаголы зубрил! – Она взглянула на мужа. – Коля, помнишь, как он?.. Ходит и бубнит всё время... Даже я выучила! «Гоу – винт – гон». Так, что ли?

Антон вздохнул.

– Не винт, а «went», мам, – поправил он.

– Да я откуда знаю! – Галина Фёдоровна положила на мою тарелку ещё один пирожок. – Как-то раз я – извиняюсь – шла мимо туалета, а оттуда: «би – воз – бинт»!

– Не бинт, а «been», – снова исправил Антон. – И не воз, а «was».

– Уж не знаю, как там правильно, – сказала мать. – В общем, никакого покоя нам не было ни днём, ни ночью, когда он эти глаголы долбил! Кошмар какой-то круглые сутки. Бубнит, бубнит, раз – собьётся. И давай всё сначала! Ох ты, господи, горе! Даже Машка выучила. Бегает теперь и повторяет, как считалочку какую-нибудь... А ещё что было – Коля, помнишь? Ночью лежим, спим. Вдруг слышим – скрипит пол. Ну, как будто кто-то по дому бродит. Я встала, к двери подкралась, а мне навстречу Тошка! Идёт на меня, как лунатик, глаза стеклянные, и бубнит глаголы! Это было, скажу я вам, что-то с чем-то! Смех и грех... Вы пирожок-то ешьте, Сергей Владимирович!

Разумеется, ещё одного пирожка я уже не мог осилить, и мне завернули его с собой. Когда я, отяжелевший от еды и обалдевший от болтовни Галины Фёдоровны, наконец попрощался и вышел на улицу, Антон увязался за мной – проводить.

– Вот такая у меня маманя, – усмехнулся он. – Закормит и заболтает насмерть.

– Замечательная у тебя мама, – пробормотал я. – Похоже, её смертельное оружие – это то, как она готовит... От неё никто не уйдёт живым – ни друг, ни враг. Она всех накормит до упаду.

– Это точно, – засмеялся Антон.


продолжение http://www.proza.ru/2010/03/17/125