Давай по стопочке!

     «Уф!» — наконец-то закончилась трудовая неделя. И город, словно зайдясь в кашле, начинает разбрызгивать своих жителей по всей округе, освобождая и очищая улицы от излишнего шума, потока машин, скопления народа и копоти. Кашляет долго, надрывно, до позднего вечера. Потом потихонечку успокаивается, замирает и засыпает, измотанный донельзя этим людским недугом. Такие приступы с ним случаются ежегодно летом, когда наступает пик солнечной активности и пик дачного сезона.
     Жара достаёт всех. Собаки, высунув языки, лежат вповалку в тени деревьев, птицы с раскрытыми клювами нахохлились и примолкли на ветках. цветы на клумбах повесили головы и ждут не дождутся ночной прохлады.
     Люди места себе не находят и бегут как можно дальше от этой раскалённой сковороды, чтобы отдохнуть на природе, набраться сил. Набраться бы им ещё ума не мешало, но это как Бог даст. Город их выплюнул, вычихнул на выходные, и надеется немножко отдохнуть от этой сутолоки, привести себя в порядок, выспаться, к началу рабочей недели.
     Теперь настаёт черёд страдать дачным окрестностям. Городская карусель начинает кружиться над полями и лесами, сохраняя закон природы, если где-то убыло — значит, куда-то привалило.
     Что там только не выделывают наши люди. Очумев, толи от жары, толи от спиртного, куролесят по всей округе. Рога в землю, музыка на полную катушку, трусы в скатку, не видят никого и не помнят — и так всю ночь. А утром разбираются, кто, откуда и куда упал. Вот и выходит: кто с печи свалился, кто с грязью побратался, кто в глазах у соседа фокус навёл. А если обобщить, то все в одной пьяной яме побывали. Не хорошо, конечно, на чужой двор вилами указывать, но такие выкрутасы сплошь и рядом.
    — Давай по стопочке! Давай за здоровье! Давай за то, чтобы у нас всё было! — провозглашал тосты мой сосед по саду Иван Пшеницын, обращаясь к своим гостям. Те нагрянули к нему на дачу нежданно-негаданно. Про то, «…чтобы у нас всё было!». Он как в воду глядел. Такое в этот раз было… — в кошмарном сне не увидишь
     А совратили мужика на гуляночку его земляки. Такие экспромты частенько бывают у беззаботных людей. Встретятся, ударят по пивку, а дальше начинают соображать, у кого давно в гостях не были.
     — Сегодня что? Суббота! Погнали к Ивану! Он дачу возле озера строит. Примет, не откажет! Он мужик в доску свой! Да ещё ведь никак родня тебе! – заметили Ваниному родственнику приятели.
     — Да какой я ему родственник, так через три колена свояк.
     — Ну, не скажи! Свояк он и в Африке свояк! Заводи давай мотор!
И прикатили на берег озера сразу на двух машинах. Встречай? Ванятка? старых дружков и подружек!
     Сосед Иван был обыкновенным деревенским мужиком. Таких в народе называют «картофельниками». Водкой зря не увлекаются, но уж если попадёт вожжа под хвост, то держись. Перебрался из деревни в город, обзавёлся семьёй, пробил участок земли у озера под сад. Оставалась одна малость — хорошо жить. И он старался не подкачать, пахал от зари до зари.
     С ним плотно общаться мне не доводилось. Хоть и межу вместе протаптывали, но друг другу ещё не надоели. Как говориться: «Лучше медленнее сходиться, чем быстро расходиться». На том пока и остановились.
Мужик он работящий, строительство садовой усадьбы начал резво и вскоре дом был заведён под крышу. К дому был пристроен гараж и из него, пока шла отделка в доме, сосед соорудил нечто летней гостиной.
     А я только что начинал строительство. Поэтому пригласил в качестве прораба своего тестя. Мы уже в сумерках поставили с ним палатку, развели костёр и начали строить планы на утро.
     Через открытые настежь ворота соседской гостинки, рекой лились праздные речи — ну, хоть записывай и закусывай. Мы сначала не придали этому застолью никакого значения - мало ли как люди отдыхают? Но вскоре тамошние события заставили нас держать ухо востро.
     — Зачудесный ты, Ванюша, мужик! — угодливым голоском подстраивалась к хозяину дома Нинка, как потом оказалось, школьная подружка жены. Первая стопочка слегка ударила ей в голову и прибавила смелости. — И Любаша — супруга у тебя мастеровая! Вон, какой стол заварганила!
     — Такого мужика плохо кормить нельзя. Быстро на сторону убежит, чужих щей хлеб ать! — сострил чей-то голос.
     — Да помолчите, вы! Вам только бы хлеб ать, а в жизни и других прелестей полно, да что-то от вас, жёны дождаться их не могут.
     — Это у кого как. Может от твоего, и не дождёшься. Ты, ко мне приходи! — не унимался тот же с хрипотцой голос.
     — Счас! Много чести будет! Хлеборезку-то прикрой, а то ворона залетит. Раскатал губёшки-то, слюнявые! — отрезала Нинка, чем вызвала бурную реакцию, в виде топота и смеха.
     — Тихо! Я хозяин! Давай по стопочке! — окрылённый дерзкой шуткой, прокричал Иван. В гараже стихло.
     — «Пьют!» — отметил я про себя.
     Потом послышалось покрякивание с перезвоном столовыых приборов. Гости принялись уничтожать приготовленные разносолы. Послышались новые шуточки, хахоньки, всё продолжалось чинно и безвинно.
     — Отставить! Давай по стопочке! — с душой нараспашку, но уже хмельным голосом, продолжал командовать мой сосед. Водка не спеша делала своё обычное дело, превращая людей в нелюдей.
     За столом пошли разговоры за жизнь. Каждый хотел, чтобы слушали только его. Стали слышны нотки обиды и обстановка постепенно стала накаляться. Одним словом пошёл пьяный базар. Иван, пытаясь выправить положение, призывал гостей соблюдать субординацию:
     — Тихо! Отставить! Я хозяин! Давай по стопочке! — неслось на всю округу. Но привычной идиллии не наступало. Все уже пили не по команде, а как-то вразнобой, внимание притупилось. Ивану же спьяну такой расклад сильно не нравился. И он начинал раздражённо реагировать на всё, что попадалось ему на глаза.
     — Руки! Убери руки! Рр-уки убери! — набросился он на своего родственника. Тот из добрых побуждений, видимо, взял Ивана за руки и пытался его успокоить. Сзади на помощь подскочила Нинка и повисла у Ивана на плечах.
     — Ваня! Ванюша! Да оставь ты его! Ну, давай песню споём! — и пыталась запеть «Ой мороз, мороз…». Иван хотел, было поддержать застольную, но вместо песни раздалось, что-то похожее на рычание. И он окончательно потерял над собой контроль.
Он смахнул с себя Нинку и допустил такие оскорбления в её адрес, что от стыда примолкли даже лягушки на болоте.
     — Отойди отсюдова! Сука детдомовская! — выпалил Иван и схватил свояка за грудки. Мужики всполошились, бросились разнимать, успокаивать, но колесо пьяной машины набрало ход.
Послышался женский вопль, звон разбитой посуды. Любаша кинулась к Ивану и запричитала:
     — Ваня!  Как тебе не стыдно, мы же с Ниной в одном интернате учились! Господи, что мне делать-то? Ты же никогда даже подумать про такое не мог! Как мне теперь людям в глаза смотреть? – и она сквозь слёзы пыталась образумить мужа.
Но Иван был не управляем. Водка продолжала делать своё чёрное дело.
     — Перешибу оглоблей! По кишкам растащу! Я хозяин! Я вас научу свободу любить! — продолжал буровить Иван.
     Природа отреагировала на эти события сильнейшей грозой. Сад погрузился в темноту — по-видимому, где-то выбило вставки. Но даже темнота не смогла остановить начавшуюся потасовку. На секунду все притихли, а потом с кулаками бросились друг на друга, в поисках пьяной истины.
     Некоторые пытались зажечь спичку или зажигалку. Но как только пламя озаряло лицо, в его харю прилетал увесистый кулак, а то и два. И всё это комментировалось:
     — Получил сволочь? Я тебе покажу, как солью в глаза бросаться! (кто-то швырнул горсть соли в толпу, чтобы разнять дерущихся). Это не только остановило мужиков, но тем самым подлило масла в огонь.
     Тут уже били на слух и на любой отклик. Оратор падал, неизвестно от чьего кулака. Так что охотников, посветить или высветится, впоследствии не находилось и драка продолжалась в тёмную.
     Мой Батя (так тесть позволял себя называть) не утерпел и побежал туда, чтобы как-то остановить пьяных мужиков. Но соседская калитка была на замке, и он яростно начал трясти высокий забор.
    — Да что же это такое! Мужики! Слышите! Успокойтесь! Остановитесь! Перебьёте ведь себя! — кричал он. Но его крики не возымели никого действия на буйную компанию. И тут отец от безысходности голосом Ивана с упором на букву «о» неистово закричал:
    — Тихо! Отставить! Давай по стопочке!
    Свершилось чудо. Драка моментально прекратилась. Надвигавшаяся буря прошла стороной. В гараже появился свет (видно починили линию), и «бойцы» сразу начали глазами стрелять по не разбитым бутылкам. Из подсобки прибежала перепачканная в извёстке Нинка и принялась козынить сбесившуюся ораву:
     — Вот паразиты! Надо же, собаки! Как с цепи сорвались! Еле ноги унесла! Всю меня вымарали! Да чтобы я ещё куда …
     — Давай не задерживай! Обноси! Примочки потом поставишь! Наливай по стопочке! – раздавались пересохшие голоса.
Опять появилась водка, закуска, покрякивание. Не было только хозяина. Его тошнило, выворачивало наизнанку. Он ползал по огороду, как перегревшийся мотоблок.
    — Ой, не могу! Ой, мне так плохо! Умру ведь! Люба! Любушка! Где же ты, моя голуба? — стонал Иван, сплёвывая слюну. Откуда-то из темноты доносился плач его жены.
Отец удручённый воротился к костру. Глаза его сверкали от злости, папироска прыгала в зубах и не находила себе места. Такой сильной реакции от него на этот случай я не ожидал.
     — Пап! Да, не принимай ты близко к сердцу. Ничего с ними не случиться. Подумаешь, подрались! — пытался я успокоить тестя.
     Судя по всему, наверное, он видел драки и похлеще. Как-никак прошёл все сложности довоенного и послевоенного детства. Подростком работал в бригаде с пленными немцами, зэками и другими неординарными людьми, повидал и похлебал всякого в жизни, но этот случай у него выплеснулся в сильнейший протест.
     — Да не могу я! Понимаешь, не могу! Мы же люди! Понимаешь, Люди! Образованными считаемся, городскими! А погляди вокруг, сынок, как мы живём? Что делаем, что мы творим? Чего мы добиваемся? — и он кивнул уже в сторону другой, отдыхающей у озера, компании.   Там тоже назревал скандал.
     Обязательно надо напиться! Подраться! Обоссаться… Вот тогда погуляли! Вот тогда побратались! Вот тогда насытились! Ну, разве это жизнь!?
 
20. 09. 04 г.
(картинка из интернета)