Ничейная земля, гл. 11, 12

XI
Вскоре жизнь в Холодном Ключе стала для Мишки невыносимой. Началось с того, что в нашей местной газетёнке «Известия» кто-то тиснул статейку под названием «Отзвук войны», в которой история Мишки была подана, мягко говоря, несколько неуклюже. Вроде бы автор статьи, с одной стороны, хотел заклеймить всевозможные войны, которые не только физически уничтожают людей, приносят разрушения и горе, наносят экономический урон, но и калечат психику участников боевых действий; с другой же стороны, статейка эта была, в сущности, лишь словоизлиянием автора, а Мишкина история – повод для демонстрации его красноречия и богатого словарного запаса. Ничего нового по теме автор статьи не сказал, и единственным результатом, которого он добился, был общественный резонанс. Иными словами, статья эта лишь ославила Мишку на весь Холодный Ключ. Кто-то додумался прислать родителям Мишки открытку с соболезнованиями. Мишкина мама рыдала, отец говорил, что на работе не может смотреть никому в глаза, а сам Мишка был в ярости. Но сделать он, конечно, ничего не мог – только напился и надебоширил в магазине, разбив пару стёкол. Вызвали милицию, и Мишку увезли в отделение, но там тоже, видимо, прочитали эту статью, а потому к Мишке отнеслись сочувственно. Вызвали «скорую», но с врачами Мишка повёл себя буйно, и они, не слишком церемонясь, поставили ему какой-то укол, от которого Мишке стало плохо. Но плохо он себя почувствовал уже после отъезда врачей, и ребята в отделении попытались повторно вызвать «скорую». Приехала та же самая бригада врачей; они были злые и раздражённые, даже не захотели осматривать Мишку и уехали, сказав, что это «нормальная реакция на лекарство», которое ему было введено. Потерявшего сознание Мишку отвезли домой на милицейской машине, внесли на руках в дом и, положив его, на все вопросы перепуганной матери только разводили руками. Какой-то сержант, которому вся эта история надоела, грубо сказал Мишкиной маме:

– Скажите спасибо, что привезли вам его.

Родители, вызвав «скорую», напоролись на ту же бригаду, которая поставила Мишке этот странный укол. Докторша, в третий раз увидев того же пациента, сказала водителю:

– Так, Семёныч, поехали. Они над нами издеваются.

И «скорая помощь» уехала. Бедные родители, не знавшие этой истории с уколом, были потрясены. Двое суток Мишка лежал в этом коматозном забытье, брошенный на произвол судьбы даже врачами; я провёл возле него два вечера, заходя к Ларионовым после работы. На третий день Мишка начал приходить в себя, узнал меня, но не смог выговорить моё имя. Он мог кое-как выдавить лишь первую букву:

– С-с-с...

Он пытался что-то сказать, но не мог, а поэтому стал объясняться жестами. Он приложил свой большой палец к моему, а потом положил сжатый кулак на сердце. У меня сжалось горло: так мы смешивали нашу кровь, когда приносили Страшную Клятву.

– Я помню, Мишка, – пробормотал я.

Он выкарабкался сам, без врачей, на которых с этих пор и он, и его родители затаили большую обиду. Будучи от природы крепким и сильным физически, Мишка быстро оправился, но всё же бесследно это не прошло. У него остался странный дефект речи: он иногда застревал на начальном звуке, а порой пропускал некоторые звуки посреди слова. К врачам по этому поводу он, конечно, обращаться не хотел: доверие к ним у него пропало раз и навсегда. Но как Мишка ни упирался, я всё-таки отвёл его к врачу – сам, лично, взяв на работе отгул. В областной больнице Мишке сделали томографию мозга. Томография выявила следы небольшого кровоизлияния, которое повредило речевой центр, – это, очевидно, и было причиной его заикания и «проглатывания» звуков. Врач долго удивлялся:

– Как вы вообще умудрились перенести это вот так – безо всякого лечения? Это же не какой-нибудь там насморк!

На прописанное врачом лечение Мишка махнул рукой.

Двадцать третьего февраля я проводил в своём пятом «Б» внеклассное мероприятие, посвященное Дню защитника Отечества. Из-за этого пришлось отменить занятие с Антоном, но он всё равно пришёл, хотя я и предупредил его накануне о том, что занятия не будет.

– Я помогать буду, – заявил он.

И он действительно мне помогал. Я даже доверил ему провести один из конкурсов, снабдив его своим сценарием, и у Антона это неплохо получилось – даже притом, что этот сценарий он видел впервые. На минуту я отвлёкся, вдруг подумав о Мишке. Сам Бог велел вспомнить о нём в этот день.

Мероприятие прошло хорошо, мальчики ушли домой с маленькими подарками: блокнотами, ручками и календариками. Когда все разошлись, я поблагодарил Антона за помощь и похвалил его. Польщённый, он порозовел, а потом вдруг спросил:

– А вы будете поздравлять... ну... вашего друга?

На секунду я даже слегка опешил: Антону пришла в голову та же мысль, что и мне. Я спросил:

– А ты как думаешь?

Он ответил уверенно:

– Его надо поздравить. Он же защитник Отечества. – И спросил: – А можно, я ему открытку подпишу и подарю что-нибудь?

Я засомневался. Не исключено было, что Мишка сегодня напьётся – если уже не сделал это. Стоило ли Антону в таком случае встречаться с ним? Не зная толком, что ответить, я сказал:

– Ну, если хочешь...

– А когда вы к нему пойдёте? Давайте вместе.

Я решил сначала выяснить, в каком состоянии был Мишка, а потом уже, исходя из этого, либо вести к нему Антона, либо не вести. Мы договорились с Антоном, что он приготовит открытку и подарок к вечеру, а потом я зайду за ним, и мы вместе пойдём к Мишке.

Зайдя к Мишке, я не застал его дома. Его мама сказала, что он ушёл куда-то около полудня и обещал быть дома часам к восьми вечера.

– Сказал, к восьми будет, но я не знаю, придёт ли он, – добавила она, вздохнув. И невесело улыбнулась: – Ты же знаешь, как это у него бывает.

Увы, я знал. Поэтому, заходя в половине восьмого за Антоном, я не был уверен ни в чём: ни в том, что Мишка был сейчас дома, ни в том, что он находился в трезвом рассудке. Разумеется, о своих сомнениях я не сказал Антону ни слова, только одобрил текст на открытке и подарок – командирские часы.

– Где ты такие раздобыл? – спросил я.

– Это отцовы, – ответил Антон. – Я у него спросил, что подарить, а он дал мне их. Они хоть и не новые уже, но хорошие. Точно идут.

– А выглядят совсем как новые, – заметил я.

– Это потому что я для них новый браслет купил, – объяснил Антон.

– И не жалко было твоему отцу часы отдавать?

Антон пожал плечами.

– Когда он узнал, кому подарок, то сказал, что это хорошее дело, и часы отдал. К тому же, у нас сейчас денег мало, на хороший подарок не хватит.

Мишку мы опять не застали дома. Я уже хотел этим воспользоваться, чтобы оставить для Мишки подарок и открытку, а самого Антона увести, но Мишкина мама усадила нас за стол и стала потчевать пирожками с молоком, ватрушками с чаем, картошкой с солёными грибочками – словом, применила все средства, чтобы удержать нас хотя бы на полчаса. Пришлось остаться на ужин, но после него я твёрдо решил не дожидаться Мишку – тем более, что его отсутствие в такой час окончательно убедило меня в том, что встречаться им с Антоном было ни к чему. Я сердечно поблагодарил Мишкину маму за вкусный ужин и уже, что называется, откланялся, собираясь увести слегка разочарованного Антона от греха подальше, как вдруг стукнула входная дверь. Мишкина мама сразу встрепенулась:

– А вот и Миша идёт...

Я немного напрягся. Ретироваться было поздно: послышались тяжёлая, не очень уверенная поступь, и на кухню вошёл Мишка. Мои опасения подтвердились: войдя на кухню в запорошенной снегом куртке, он принёс с собой запах морозного вечера и алкоголя.

– Мишенька, а к тебе гости пришли, – сказала Мишкина мама.

Мишка, остановившись у стола, слегка покачнулся и расплылся в широкой улыбке, глядя на нас с Антоном.

– С-сам в-вижу, – с усилием выговорил он, разматывая шарф.

– Здрасьте, – сказал Антон неуверенно, вставая и подходя к Мишке.

– Т-ты смотри-ка, кто пришёл! – воскликнул Мишка. – Иди сюда, братишка!..

Не успел я рта раскрыть, как он подхватил Антона, прижал к своей заснеженной куртке и покружил в объятиях. На ногах он держался неплохо, Антона не уронил и сам не упал.

– В-вот не ожидал, – проговорил он, ставя Антона на пол и опускаясь на табуретку. – Это с каких таких радостей к нам такие гости п-пожаловали?

Антон вытащил из кармана открытку и часы.

– Я... это... вот. Это вам. – Он протянул Мишке сначала открытку.

– Чего т-там у тебя? Ну-ка...

Мишка привлёк Антона к себе, посадил на своё колено. Одной рукой обнимая его, другой он поднёс открытку к глазам, свёл брови, вчитываясь.

– Эт-то чей такой п-почерк, Антоха? Ничего не пойму... Это ты писал? Понимаю только, что тут что-то про дв... двадцать т-тетье фф... – Мишка осёкся и умолк, и угол его рта задёргался.

– Вот... Это тоже вам. – Антон вручил Мишке командирские часы.

Мишка растрогался до слёз – тем более, что из-за выпитого они у него были близко. Он притиснул Антона к себе и секунд десять не мог ничего сказать. Потом он попробовал что-то выговорить, но у него получилось только мычание, и он махнул рукой. Потом, протянув на ладони часы и открытку матери, он всё-таки выдавил:

– М-ма... В-вот это... н-ни з-за к-какие деньги не купишь... Д-дороже этого н-ничего... нет!

Мишкина мама посмотрела на часы и сказала:

– Хорошие часики. Дорогущие, наверно!

Мишка махнул на неё рукой, потом встряхнул головой, вытер слёзы и, сняв свои часы, стал надевать подаренные. У него не получалось застегнуть браслет, и Антон помог ему. Полюбовавшись часами на своей руке, Мишка снова вернулся к открытке.

– Антоха!.. К-кто же так пишет? А ну-ка, сам прочитай мне свои к-каракули...

Антон прочёл ему вслух своё поздравление. Когда он дочитал, Мишка чмокнул его в щёку:

– С-спасибо, мой родной.

Я осторожно заметил:

– Миш... Нас тут уже накормили... Может, мы пойдём?

Он посмотрел на меня, потом ласково потягал Антона за ухо.

– Ты что же, Сергей В-владимирович... хочешь у меня отобрать моего г-гостя? Нет... Я его не отпущу так быстро. Мам, ты его кормила?

– Кормила, и если он захочет, ещё раз угощу, – со смехом отозвалась Мишкина мама.

– А ты... С-сергей В-владимирович, – Мишка усмехнулся, называя меня по имени-отчеству, – если не хочешь, м-можешь идти. Я т-тебя не задерживаю.

– Нет уж, – сказал я. – Я тоже останусь.

Несмотря на то, что мы только что поели, Антон с удовольствием отведал всех угощений по второму разу – вместе с Мишкой. Я поражался, как в мальчишку помещалось столько еды: сам я был уже не в силах проглотить ни кусочка отменной стряпни Мишкиной мамы. Я выпил только чашку чая, чем вызвал глубокое порицание со стороны Мишки. Он был так рад приходу Антона, что долго не отпускал его – до половины одиннадцатого. Он бы оставил его и ночевать, но мы с Мишкиной мамой убедили его, что Антону всё-таки пора домой. Мишка хотя и с трудом, но согласился с этим – при условии, что сам проводит Антона. Когда мы с Антоном одевались в прихожей, было слышно, как Мишкина мама убеждала его никуда не ходить.

– Миша, ну, куда ты пойдёшь сейчас в таком состоянии?..

– В к-каком таком с-состоянии? – артачился Мишка. – Я в н-нормальном состоянии!..

– Мишенька, ну, согласись... Тебе сейчас лучше прилечь, поспать и встать нормальным человеком...

– А сейчас я, з-значит, по-твоему, н-ненормальный?

– Нет, Миша, я не то имею в виду... Ты понимаешь. Я же беспокоиться буду!

– М-мамуля, не надо ни о чём б-беспокоиться! Всё б-будет нормально...

Мишкина мама понизила голос, но я всё-таки расслышал, как она сказала:

– Миша, ты же пьяный. Серёжа сам проводит мальчика, а тебе вовсе не обязательно.

– Е... ещё к-как обязательно!

Словом, Мишка так и не согласился с тем, что ему лучше было остаться дома, и пошёл нас провожать. Вечер был морозный, небо мерцало россыпями звёзд, а снег под нашими ногами звучно скрипел в тишине улиц и сахарно искрился в свете фонарей. Мишка печатал свой шаг тяжеловато, напрямик тараня сугробы, я шёл, озабоченно думая о том, что потом придётся его вести домой, а Антон шагал между мной и Мишкой, держа нас обоих под руку. Казалось, его ничто не беспокоило, и он был всем абсолютно доволен. Он даже иногда припрыгивал, как озорной козлёнок.



XII

Этот вечер положил начало дружбе Антона с Мишкой, которая вспыхнула быстро и горячо, но продлиться ей суждено было, увы, недолго. Сначала Антон напрашивался к Мишке вместе со мной, а потом стал бегать к нему сам. Поначалу он придумывал для своих визитов разные предлоги – например, просил Мишку помочь ему с какой-нибудь задачей по физике или математике. Задачи Мишка ещё в школе решал хорошо и, видимо, до сих пор ещё многое помнил, а потому охотно помогал Антону. Потом надобность в предлогах для встреч как-то сама собой отпала. Общение с Антоном оказывало на Мишку в целом благотворное влияние: показаться Антону на глаза пьяным ему было стыдно, поэтому он почти перестал выпивать. Отразилось это даже на внешнем виде Мишки: если прежде он мог позволить себе ходить небритым, мятым, засаленным, издавая запах табака, перегара и нечистого тела, то теперь он почти всегда был чисто выбрит, одет более или менее опрятно, да и застарелым перегаром от него больше не пахло. Я не мог нарадоваться, наблюдая эти стремительные перемены в Мишке, и мне как-то не приходила в голову мысль о том, что он сам может подать Антону дурной пример – не приходила, пока однажды я не учуял от Антона табачный запах. При этом он жевал мятную жвачку, пытаясь этот запах скрыть. Нет, я не закричал на него, не стал читать ему долгих нравоучений, просто сказал:

– Ты обещал мне бросить курить, Антоша. Я поверил тебе. Выходит, зря?

Он насупился и опустил глаза. Я сказал:

– Нормальные человеческие отношения невозможны без взаимного доверия. Как же я смогу тебе верить, если ты меня обманываешь?

Он вскинул глаза, пробурчал:

– Я вас не обманываю.

– Как же не обманываешь? Я чувствую запах. Его не замаскировать никакими жвачками.

Он помолчал, посопел и сказал:

– Дядя Миша же курит. Почему мне нельзя?

– А ты не всё перенимай у него, – сказал я. – То, что он курит – это его проблема. Тебя это не должно затрагивать.

После этого у нас с Мишкой произошёл разговор – в отсутствие Антона, разумеется. Я попросил его бросить курить или хотя бы не курить при Антоне. Но, видимо, я взял не совсем правильный тон, потому что наш разговор чуть не кончился ссорой.

– В общем, если ты проигнорируешь мою просьбу, я вынужден буду... – Я умолк, замешкавшись.

В глазах Мишки заблестели холодно-насмешливые искорки, он враждебно ощетинился:

– Что ты будешь вынужден?.. Что ты сделаешь? Запретишь ему подходить ко мне? Ты сам понимаешь, что у тебя ничего не выйдет.

– Так, – сказал я. – Стоп. Если вести разговор в таком ключе, ни к чему хорошему это не приведёт, мы с тобой только поссоримся в результате. Я всего лишь хочу, чтобы ты не подавал Антошке дурной пример.

Мишка пожал плечами.

– Я не заставлял его силком. В рот ему сигарет не совал.

– Да, сигареты ты ему в рот не совал, но он бессознательно – а может, и сознательно – копирует тебя, твоё поведение.

– Что, неужели я такой плохой, что меня нельзя копировать? – усмехнулся Мишка.

– Я не говорю, что ты плохой. Просто... Не всё в твоём поведении может служить положительным примером. Пойми, он восприимчив как к хорошему, так, к сожалению, и к плохому...

Я пустился в объяснения, привлекая все свои знания в области психологии и педагогики, но он взял меня за плечи и остановил:

– Ладно, не парься ты так... Я понял. Не буду курить при пацане. Но и ты уясни кое-что... – Он приблизил своё лицо и сказал тихо: – Может, только благодаря ему я до сих пор топчу эту землю, а не болтаюсь в петле.

– Мишка! – ужаснулся я. – Ты опять?..

Он усмехнулся.

– Да нет, не бойся. Я не примусь за старое. И Антошку я никогда не обижу – если ты тревожишься из-за этого. Я скорее застрелюсь... чем на него опять руку подниму.

Их дружба крепла буквально с каждым днём. Что ни говори, со стороны Антона это было очень сильное увлечение – настолько сильное, что это не замедлило сказаться на его успеваемости. Я слегка забеспокоился: из хорошистов он в кратчайшие сроки скатился в троечники. А когда он в течение одной недели умудрился нахватать сразу пять двоек, серьёзный разговор стал неизбежен.

– Что с тобой случилось, Антон? – спросил я его. – Учителя жалуются, что ты совсем перестал учить уроки, письменные задания делаешь через одно, опять начались прогулы. Двойки посыпались, как из рога изобилия. В чём дело?

Сначала Антон, как обычно, отмалчивался, а потом я всё-таки выяснил причину всего этого. Он целями днями пропадал у Мишки. Чем они занимались? Играли в шахматы и шашки, стреляли в тире, ходили на подлёдную рыбалку. Когда в середине марта внезапно ударили морозы и навалило много свежего и по-зимнему рыхлого снега, они ходили на лыжах в лес – для этого Антон даже пару раз отпросился у меня в воскресенье с занятия. А ещё Мишка учил Антона приёмам рукопашного боя.

– Он столько всего знает! – восторгался Антон. – Как выжить в экстремальных условиях, например. Вы знаете, Сергей Владимирович, что змей можно есть? Даже ядовитых. У них яд только в зубах, а мясо съедобное. А ещё он показал мне, как останавливать кровь и как передвигаться, если ты ранен, чтобы не потерять ещё больше крови. А как он стреляет – просто супер!.. Когда мы в тир ходили, он ни разу не промахнулся. По-моему, он был снайпером.

– Тебе с ним интересно? – спросил я.

– Да! Он классный... Маманя говорит, что он чокнутый, и что мне с ним лучше не водиться. – Антон усмехнулся. – А я всё равно буду, потому что он никакой не чокнутый.

– Конечно, он не чокнутый, – согласился я. – И я рад, что тебе с ним интересно. А вот я, к сожалению, не умею ни жарить змей, ни стрелять.

– Ничего, зато вы много чего другого знаете, – сказал Антон. – С вами мне тоже интересно.

Я вздохнул.

– Вы с Мишей проводите время очень хорошо. Вот только не совсем хорошо, что ты делаешь это в ущерб учёбе. Миша когда-нибудь заглядывал в твой дневник?

Антон даже рассмеялся.

– Вот ещё! Делать ему больше нечего, что ли?

В тот же день я в форме лёгкого намёка посоветовал Мишке посмотреть дневник Антона. Мишка намёк понял, и при следующей встрече Антон пожаловался мне на странную перемену в Мишке. Он вдруг изъявил желание узнать о школьной успеваемости Антона и потребовал показать дневник, а потом за двойки отодрал его за уши.

– Он сказал, что не хочет меня видеть до тех пор, пока я те двойки не закрою пятёрками, – сообщил Антон уныло. – Это значит, я должен буду получить пятёрки по русскому, по истории, по биологии и по немецкому! Он сказал, чтобы я без дневника с пятёрками к нему даже не приходил. Сергей Владимирович, что это с ним вдруг?..

Я чуть не засмеялся, но всё-таки сохранил серьёзный вид.

– Я полностью согласен с ним, – сказал я. – Ты очень даже неглупый, можешь хорошо заниматься, если захочешь. Поверь мне, Миша не шутит. Придётся тебе поработать.

– Но это же нереально! – вскричал Антон. – Пять пятёрок!

– Я уверен, ты можешь и десять получить, – сказал я.

Судите сами: в течение следующей недели Антон заработал не пять, а семь отличных оценок. Сначала он гордо показал их мне, а потом спросил:

– Теперь он захочет меня видеть?

Я улыбнулся.

– Попробуй, сходи к нему. Он, наверно, уже по тебе соскучился.

Из любопытства я присутствовал при этой знаменательной встрече. Наведавшись к Мишке в гости, мы с Антоном застали его в неглиже – в трусах и тельняшке. Он опять был небрит, и от него попахивало водкой. Увидев нас, он метнулся в другую комнату, на бегу крикнув нам:

– Обождите, я щас!

Через пять минут он вышел к нам уже в брюках, а на подбородке у него красовался свежий порез от бритвы.

– Я тут маленько расслабился, извините, – сказал он смущённо.

– Да мы уже заметили, – усмехнулся я.

Антон торжественно достал свой дневник, торжественно подошёл к Мишке и не менее торжественно открыл нужную страницу.

– Вот! – сказал он, показав пальцем на пятёрку. – А ещё вот, вот, вот... вот и вот.

Наверно, Мишкино похмелье было виновато в том, что он свёл весь педагогический эффект своего поступка на нет, сказав дрогнувшим голосом:

– А я думал, ты обиделся и больше ко мне не придёшь...

– Он был слишком занят, – сказал я. – Зарабатывать пятёрки – нелёгкий труд.

Мишка понял свой просчёт и спохватился. Запоздало напустив на себя суровость, он проговорил:

– Чтоб так и дальше было, понял? Ещё хоть одну «пару» получишь, я тебя...

Мишка не закончил угрозу, а Антон ей, разумеется, не поверил.

продолжение http://www.proza.ru/2010/03/17/131