Тайное знание. гл. xviii-xxi

Глава XVIII

Тайное знание.

Было за полночь. Я, в отличие от Вани, уже лежала в постели. Меня морозило, моё душевное состояние скакало, как картинки калейдоскопа, эмоция наползала на эмоцию, возбуждение сменял полный упадок настроения. Я переживала и восторги, и подозрения, и страхи, и обиды. Всё это во мне клокотало и бродило, норовя вырваться на волю, вызывало тошноту и не давало уснуть. Особо болезненными оказались нахлынувшие воспоминания. Говорят, время лечит. Может, и так, но оно больше специализируется на ранах так себе, что-то вроде ушибов и царапин. Моё залатанное временем сердце болело часто и мучительно. На этот раз цыгане стали резонатором старой боли. Притупившаяся и позабытая, она вспыхнула с новой силой. Я лежала, думала, а Ваня всё копошился. То вещи на стуле развешивал, то тетрадки на столе перебирал. Наконец, он лёг.
- Ты что же свет не выключил? – Я знала, что в темноте станет намного больнее.
- Забыл. Мам, я устал, давай ты выключишь. – Заканючил мой ребёнок.
- Сам выключай. Надо помнить. Взрослый уже. – Перепалка облегчила мои думы.
- Я ещё маленький. – Возразил Ваня фальшиво, судя по голосу, на его губах сейчас играла хитрая улыбочка.
- Маленькие слушаются мам, разрешения спрашивают.
- И я слушаюсь, и я спрашиваю.
- А серёжку воткнуть в ухо я тебе разрешила?
- Ну, я же единственный сын…
- Но не у цыган. Ты хохол. Что я теперь скажу бабушке и дедушке?
- Мама, кого ты обманываешь? – Его слова прозвучали так по взрослому, что я приподнялась на кровати, чтобы удостовериться, нет ли в комнате посторонних. – Мы здесь вдвоём, а ты ведёшь себя так, будто третий в шкафу сидит, скелетов твоих пересчитывает.
- Ладно. Спим. – Щёлкнул выключатель, комната погрузилась во мрак.
- Как ты это сделала? – Долетел до меня испуганный голос.
- Нажала на выключатель. – Я удивилась не меньше Ваниного.
- Ты не вставала. – Кровать под Ваней заскрипела, он садился.
- Вставала. – Меня прошибло потом. Недавно я могла вызвать невесть откуда луч света, чтобы рассмотреть циферблат. Теперь всё серьёзней. Выключатель в нашей комнате был не разработан, поддавался не сразу, требовалось достаточно сильное физическое воздействие.
- Я завтра всё Мали расскажу. – Пригрозил Ваня обиженно.
- И он решит, что ты дурак. – Мне не хотелось, чтобы Мали узнал о моих новоиспечённых талантах.
- Нет. Он решит, что ты втихую овладеваешь тайными знаниями.
Я вскочила с кровати, подбежала к Ванечке.
- Не говори ему. – Взмолилась.
- Ага!
- Вань, я не люблю его. И женой его не стану.
- Но… - Похоже, мой сыночек расстроился.
- Твой отец не выходит у меня из головы.  – Прошептала я, осознавая, что с тех пор, как погиб мой муж, дня не прошло без вздохов и воспоминаний о нём.
- Он не воскреснет, мама.
- Я не готова перечеркнуть то, что было.
Я беспардонно влезла под одеяло к сыну.
- Мне очень жаль. – Я боялась делиться с Ваней сокровенными мыслями. Паранойя разъедала моё сердце. Мали, который ещё недавно казался идеалом во всех отношениях, теперь, как и прочие, вызывал подозрение. Я больше ни в коей мере не считала его умопомрачительным красавцем. Спрашиваете, откуда такая неустойчивость убеждений? Вчера сгорала от любви, сегодня охладела и даже хуже - прилепила бедняге клеймо обманщика? А ведь он жизнью рискует ради нас с Ваней. Так-то оно так. Да только я очень хорошо знаю цыган. Об их глубокой набожности легенды ходят. Сегодня я заметила на многих православные крестики. Это мы, славяне, можем носить на шее символ христианской принадлежности и в то же время восхищаться Зевсом и Аполлоном. Цыгане верны своей вере, если кто на неё посягнёт, они будут защищать её с отчаянным исступлением. Не станут цыгане служить языческому Богу. А тем более приносить ему человеческие жертвы. Даже за убийство в их законах не предусмотрена смертная казнь. Потому что заповедь «не убий» они понимают дословно, для них она не пустой звук. Единственное, что настораживало и вызывало сомнения – это упоминание дяди Лойзы о каком-то долге. Если цыгане чем-то обязаны Велесу…тогда…Бог его знает.
Так, прижавшись друг к другу, мы и заснули. Мать и сын.
Утром, за завтраком, Пенелопа Витальевна, обиженно гладя в мою сторону, жаловалась Гале, что весь прошедший день сгорала от стыда. Это ж надо, библиотекарь опустилась до того, что смердит не лучше дюжины орангутангов вместе взятых, да что там орангутангов (извинения), козлов в период случки с козлицами. Я слушала, молча и подобно упомянутым козлам, жевала давно пережеванный салат. По правде сказать, я и сама уже понимала, что мой чумазый протест есть ни что иное, как детская глупость. Давно бы помылась и причесалась, да только природное, не редко заходящее в тупик, упрямство не позволяло мне открыть дверь ванной комнаты и всё исправить.
Неприятно было директорское бурчание спозаранку, однако, меня успокаивало Ванечкино вовсе не слушание Пенелопы Витальевны: имея прекрасный нюх, он ни разу за столько дней не упрекнул меня за нехороший запах и даже спал со мной под одним одеялом. Взяв пример с сына, я перестала слушать директрису. Тем более, что Галя  равнодушно ковыряла вилкой гороховую кашу, пребывая в это время в каком-то своём, неизвестном нам мире, равно игнорируя как нас, так и нашу общую начальницу.  Я перевела взгляд с Гали на всё ещё извергающую возмущения Пенелопу Витальевну, похоже её не волновало полное отсутствие слушателей.
Наконец, проглотив салат, я отодвинула от себя тарелку. Слава Богу, пора в библиотеку, может там Пенелопа Витальевна оставит меня в покое. Слушай, не слушай, а раздражение всё равно получишь, не сомневайся. Нет, иметь счастье общения с начальником и на работе, и дома, это уж слишком.
На подходе к библиотеке я с большим удовольствием узнала, что Пенелопа Витальевна, к сожалению, имеет целую кипу неотложных дел, так что вряд ли найдёт хоть одну минуту, чтобы навестить своих подчинённых. Изобразив на лице сожаление, я поспешно схватила Ваню за руку, пожелала Гале и Пенелопе Витальевной удачи и потащила дорогое дитя в детский отдел.
Примерно час Ванечка изучал свои тетрадки, потом взялся за разъём и невинным голосом сообщил мне:
- Мама, мне ночью снился тот странный негр с копьём.
- С копьём? – Я не говорила Ване, что предполагаю в длинном свёртке африканца копьё. – Ты уверен?   
- Ну да.
Я отложила книгу. Мне вдруг пришла в голову интересная мысль – а ведь Августин ни каким боком не вписывается в общую картину, надуманную ли мной, преподнесённую ли Мали. Справедлива ли я в своих необоснованных домыслах насчёт африканца? Ну не приветливый. Бывает. Страшный? Так не всем же везёт родиться Аполлонами. Копьё… А если не копьё? Кажется, Мали упоминал, что Августин учится в архитектурном. Может, в свёртке была какая-нибудь диковинная линейка или другой, неизвестный мне прибор. Впервые я подумала, что тот безжалостный палач, устроивший охоту на животных, не обязательно Августин. А если всё-таки Августин? Что же тогда получается? Коли считать, что все вокруг меня и Вани наши враги, а Августин враг этих всех, выходит – нам с Ваней он друг. Но я никогда не стану дружить с охотником, ещё и убивающим ради забавы. Не придя ни к какому, хоть капельку определённому выводу, я посмотрела на Ванечку.
- Это всего лишь сон.
- Но такой яркий. Августин хотел убить нас. – Прошептал Ваня.
- Нас тут все хотят убить, но мы пока живы. – На всякий случай я говорила шёпотом.
- Мама, признайся, ты ведь владеешь тайным знанием? – Ваня перевёл тему, от неожиданности я поперхнулась и закашлялась. Вчерашняя моя непроизвольная выходка с выключателем не давала ему покоя.
- Это ерунда.
- Значит, уже владеешь. – Сделал он не утешительный вывод.
- Вань, то была случайность.
- Если то была случайность, то что тогда для тебя не случайность? – Он впился в меня прокурорским взглядом. Я даже запаниковала. Может, рассказать всё как на духу? Но он огорошил меня новым вопросом. – Ты можешь сделать пожар?
Мои глаза как раз нашли часы. Я просто хотела узнать, который час. Стрелки на циферблате вдруг вспыхнули и заметались, разбрасывая искры.
Ваня схватил кувшин с водой, подтянул к стене стул и плеснул на часы. Да только без толку. Стрелки находились под стеклом и продолжали гореть, из щёлок уже валил дым, пластиковый циферблат растекался вонючими каплями.
- А тушить ты умеешь?! – Закричал на меня Ваня.
Огонь мгновенно исчез. Теперь из-за потемневшего стекла на нас уныло взирал облезлый циферблат с полным отсутствием стрелок. Непорядок. Ваня рухнул со стула (я едва успела обеспечить сыну мягкое приземление), когда пластмасса поползла вверх, на своё законное место, чтобы снова стать стрелками и циферблатом. Уже через миг новенькие часы весело, с живеньким ритмом, отмеряли время.
- Ваня, ты что на полу делаешь? – Вслед за перепуганным лицом Пенелопы Витальевны в отдел заскочило всё её грузное тело. За директрисой неуверенно просунулась Галина голова, библиотекарша явно чувствовала себя не в своей тарелке. Это я определила по глупой извиняющейся улыбке. Как пить дать прибежали на крик, стук и запах гари. Ожидали увидеть что угодно, но не застали нас ни за чем хоть чуточку преступным.
- Хотел часы поправить и упал. – Оправдался Ваня, поднимаясь.
- Маму надо было попросить. Она повыше. А что тут у вас горит? – Пенелопа Витальевна смешно задёргала носом.
- Ничего, - ответила я, вполне осознанно силой собственной мысли очищая воздух от гари.
- Галя, ты чувствуешь?
Галя старательно принюхалась.
- Нет.
- Значит, показалось, - Пенелопа Витальевна озадаченно, с тенью подозрения, глядела то на меня, то на Ванечку. – Люба, там у нас пятиминутка. Спускайся.
Она снова потянула носом.
- А можно и я? – Ванино лицо вдруг стало обеспокоенным.
- Не стоит. Будет скучно. Лучше присмотри за отделом.
Неудовлетворённый Ваня сел на своё место. Я поплелась вниз следом за коллегами. И что за пятиминутка?
Мы спустились по лестнице и прошли в сторону красного уголка. Я погрузилась в размышления и догадки, относительно предмета предстоящего обсуждения. Может, ночью что-нибудь произошло? Впрочем, дома Патриции Витальевне, моей прежней директрисе, не требовалось серьёзного повода для сбора коллектива. Достаточно было услышать в утренних новостях сообщение о каком-нибудь грандиозном или не очень событии, например, небывалом урожае картошки. Тут же в библиотеке объявлялась картофельная неделя, большинство библиотекарей углублялись в фонд, дабы разыскать мало-мальски полезную информацию по данному вопросу, другие придумывали сценарий, сама же Патриция Витальевна усаживалась за швейную машину и шила костюм картошки по размерам снятым с одной из нас. Последней при этом оставалось только молиться, чтобы её одеяние в предстоящем мероприятии не выглядело уж слишком нелепо. Городок у нас, знаете ли, небольшой, никому не хотелось стать в нём «притчей во языцех» на ближайшие две недели. Случалась и так, что на следующий день Патриция Витальевна вновь проходила дома мимо телевизора и мельком слышала ещё какую-нибудь потрясающую новость, открытие астрономами новой звезды, или обнаружение на Марсе чего-то, предположительно свидетельствующего о некогда процветавшей марсианской цивилизации. Стоит ли говорить, что мы вновь собирались для обсуждения возможности провести что-то познавательное о звёздах, причём как можно быстрее. Возможности такой не обнаруживалось ни в одном отделе, так как внезапно нагрянувшая картошка уже потеснила плановые мероприятия. Выдвигались предложения внести звёзды в план следующего квартала или года. Однако, Патриция Витальевна, со всем уважением к мнению коллег, находила-таки в плане прореху, куда и втискивались пресловутые звёзды, после чего выбиралась «счастливая» кандидатка на щеголяние в плаще, расшитом звёздами.  Сейчас бы я с радостью нарядилась и в картошку, и в звездочёта. Как же я соскучилась по дому.
Мои приятные воспоминания прервала радостная Маша, выскочившая из двери, следующей за красным уголком, если помните, там у нас располагались туалет и ванная.
- Ванна готова! – Объявила Маша.
Я тут же замедлила шаг и через миг поворотила в обратную сторону. Пенелопа Витальевна и Галя вцепились мне в руки.
- Не кричи, - прошипела директриса, сейчас она казалась мне гидрой, размахивающей многочисленными щупальцами, - сына испугаешь.
Крик застрял у меня в горле, так и не вырвавшись на свободу. Мои коллеги волокли меня мыться. Я сгорала от бешенства. А из-за двери, откуда шёл пар, и сочились ароматы хвойных масел, вдруг раздался вопль.
Меня уже втолкнули в огромную ванную комнату и я, не без наслаждения, увидела перевёрнутую ванну и здоровенную пенную лужу, растекающуюся по кафельному полу под самые ноги отступающих Нины, Оли, Алевтины и Юли.
- Что случилось? – Пенелопа Витальевна от недоумения разжала «щупальцу» и отпустила мою руку.
- Не знаю… - Чуть не плача, запричитала Нина. – Может, ножка отломалась.
Пенелопа Витальевна обошла ванну и к своему бесконечному удивлению обнаружила аж две отломанные ножки.
- Кажется, баня отменяется? – С наигранной расстроенностью и наглой улыбкой (не сдержалась) спросила я.
- Это она! – Заверещала Маша, тыча в меня пальцем. Все взоры пересеклись в точке моего пребывания.
- Ты что дура? – Я не на шутку испугалась. – Где я была, а где ваше корыто? Или ты думаешь, я заранее ножки подпилила?
Не дождавшись ответа, я осторожненько развернулась и медленно, чтобы не дразнить коллег, потопала к лестнице.
- С ней то же, что и с Наташей было. – Прошептал Нинин голос .
Эта новость меня словно доской по затылку огрела.
- Остановись! – Крикнула Пенелопа Витальевна. Хоть бы Ванечка не слышал нашего ора.
Я обернулась.
- Не кричите. Сына моего напугаете.
На меня грозной тучей надвигались все мои коллеги. Я попятилась спиной вперёд. Карты мои раскрыты, пора снимать маску. В тот же миг лампы дневного света, скрежеща и мигая, увлекая за собой килограммы штукатурки, стали отрываться от потолка и низвергаться на головы нападающих. В мгновение ока библиотечный коридор превратился в руину, а его сотрудники в снежных баб. Не будь моё положение столь трагическим, я бы посмеялась над ними. Кому теперь больше нужна ванна? Увы, светильникопад не остановил моих взбесившихся коллег. Как в замедленном фильме они продолжали наступать. Я подумывала обвалить потолок, но это может убить, или ранить кого-нибудь. А к такому исходу я ни в коем случае не стремилась. Я его отрицала самым решительным образом.
Полностью сосредоточенная на приближающихся девочках и их предводительнице, я не заметила Марью Дмитриевну, крадущуюся позади меня, споткнулась о её подставленную ногу. Уборщица вдавила меня в пол и, грубо разжав мою недавно зажившую челюсть, влила в рот некую горько-кислую жидкость. Глаза мои слиплись мгновенно, я словно перестала существовать.   
- Ой. – Я очнулась от боли. Марья Дмитриевна безжалостно терзала расчёской мои волосы. Тело моё, словно свинцом налитое, раскинулось на диванчике в вестибюле. Всё болело, в голове отстукивали ритуальный гимн с десяток там-тамов.
Мутным взором я уловила Пенелопу Витальевну, спешащую ко мне с бутылочкой в руках.
- Не надо, - с трудом выговорила я, - я не буду…
Пенелопа Витальевна остановилась.
- Ты чего творишь, девка? – Марья Дмитриевна отложила расчёску. – Убить хотела подружниц своих?
- Хотела бы убить, их бы уже по гробам фасовали и домой отправляли. – Повернув голову к окну, с болью в сердце, я обнаружила Ванечку, такого скукожившегося, маленького, всхлипывающего. Как они ему объяснили? – Я защищалась.
- Ага, пол библиотеки разнесла. Теперь вот все экстренный ремонт вынуждены делать по твоей милости. – Марья Дмитриевна упёрла руки в бока. - А ведь они тебе услугу оказать хотели. Бесплатный сервис…
- Меня спросили? – Мне кажется, или старая уборщица и правда считает уместным шутить? Я с трудом села, глаза мои неотрывно держались за сына. Мысль о том, что ритуал будет проходить по только что отрепетированному сценарию, разрывала моё нутро на части. Именно так описывал всё Мали: меня скрутят, как дикого зверя, одурманят, и я отдам им на поругание своё чадо ненаглядное.
- Как же! Спросить тебя. – Марья Дмитриевна пыхтела, как паровоз. – А теперь к тебе и вовсе будут бояться подходить. Вот скажи на милость, что нам с тобой делать?
- Домой отпустите.
- После того, что ты тут натворила? Ты же хуже ядерной бомбы. Когда это с тобой случилось. – Голос Марьи Дмитриевны стал поласковей. Мои подозрения усилились.
- Что?
- Что, что – телекинез.
- Не знаю.
- Ваня нам рассказал и про часы, и про выключатель.
- Это допрос?
- Считай, что так.
- Как бы я вам не ответила, вы не пустите меня домой. Так какой смысл отвечать? – Перед моим мысленным взором предстал уютный городок, со всех сторон окружённый лесами и озёрами. Придётся ли когда-нибудь пробежаться любимыми тропками, да помесить глинистое дно Нового озера? Обниму ли ещё родителей? Огрызнусь ли на замечание Патриции Витальевны, так легко продавшей нас с Ванечкой безжалостным жрицам (и от чего я скучаю по ней)? Вряд ли. 
Я рывком встала, Пенелопа Витальевна дёрнулась. Марья Дмитриевна остановила её упреждающим жестом. Я подошла к зеркалу. Таёжный воздух сделал своё дело. На меня смотрела красавица – в фигуре ничего лишнего, в чертах только гармония. От меня веяло какой-то земной естественностью, чем-то истотным. Красота, та, которой я служила, которую я воспевала и так прекрасно воплощённая сейчас в моём теле, меня не радовала. К погибели она.
- Когда? – Я обернулась к людям, ждавшим невесть чего и готовым наброситься на меня со своим усыпляющим зельем. 
- Что когда? – Марья Дмитриевна удивлённо посмотрела на Пенелопу Витальевну.
- Когда вы планируете покончить с нами? – Я не сдалась. Просто поняла, что пора расставлять точки на «и». Слишком много разных домыслов крутилось в моей голове. Пришло время отделить зерно от плевел.
- Пенелопа, ты чего в своё зелье-то намешала?  Совсем рехнулась девка.
Оторопевшая от фамильярности, допущенной уборщицей, я всё же продолжила допытываться:
- Я всё знаю.
- Вот как? Рада за тебя, – хмыкнула Марья Дмитриевна, отрывая взор от директрисы, - наконец-то, а то ведёшь себя, как овца, заблудившаяся в двух берёзах.
- Овцы предназначены для закланья. Так когда же?
- Если всё знаешь, зачем спрашиваешь? – Это были первые после моего пробуждения слова Пенелопы Витальевны.
- Всё, кроме даты. – Уточнила я, холодея и телом и душою. Неужели нет возможности спастись, выскользнуть из ледяных объятий смерти?
- Даты чего?
- Жертвоприношения. Вот чего!
Ванечка больше не всхлипывал. Его огромные глазищи затравленно взирали на нас.
Марья Дмитриевна вырвала бутылку из рук Пенелопы Витальевны и с видом дегустатора, ждущего подвоха, внюхалась в её содержимое.
- Кто тебе наплёл эту ерунду? – Пенелопа Витальевна переводила обеспокоенный взгляд с меня на Ванечку. – Надеюсь, ты сына не втравила в свои «мудрые» измышления?
- Я видела капище и пепел на требище.
- Ага. – Ни с того, ни с сего обрадовалась Марья Дмитриевна. – Ты решила записаться в жертвы к Велесу. Увы. Он кровавых жертв не принимает. Его скромное пристрастье колосья. А ещё будет рад, если ты споёшь ему что-нибудь весёленькое или станцуешь. Можно и то, и другое сразу. Знаешь ли, Боги древности, в отличие от современных, не были кровожадными. Селиван знаток в этой области. Он и повадился служить Велесу. Хочешь поприсутствовать?
- Когда? Сегодня? – Я не верила ни единому слову.
- Сегодня вряд ли. Этой ночью ты дежуришь. – Фраза Пенелопы Витальевны словно бы опустила меня с небес на землю. – И я ничего не могу с этим поделать. Библиотека доверяет тебе. Мне бы изолировать тебя, обыскать, допросить с использованием наркотических грибов. То, что ты сегодня натворила, развязывает мне руки. Я в праве усыпить тебя до прибытия комиссии по вопросам применения тайных знаний. Я даже могу пытать тебя. Теперь и твой сын будет под подозрением.
- Если его тронете…
- Поверь мне, Люба. – Марья Дмитриевна сложила руки на груди. – Мы найдём способ утихомирить тебя. Так что, иди работать. И благодари Бога за то, что у тебя такие добрые коллеги. Все девушки проголосовали в твою пользу. Решили дать тебе второй шанс. Мы с Пенелопой Витальевной голосовали против, но в данном случае, принимается во внимание выбор большинства. Так, что радуйся и помни, если снова примешься за свои фокусы, я клянусь Великим Издателем, мы позабудем о милосердии. И знаешь что, цыгане очень просили за тебя.
Это меня не удивило. У них ведь «должок». Я присела возле Ванечки, взяла его ручку в ладони. Он посмотрел на меня понимающими, полными печали глазами.
- Сына твоего мы переводим к Гале в отдел искусств. Спать он тоже будет в её комнате. – Сообщила мне Пенелопа Витальевна сухим канцелярским тоном. Больше мне не доверяют.
Я прижала дрожащего Ванечку к груди. Одно радовало – жертвоприношение отменяется. В этом я не сомневалась.
Когда мы покидали вестибюль, я успела шепнуть Ване, чтобы он не ходил к Мали. Сын кивнул мне. Проходя мимо работающих в коридоре на ликвидации последствий обрушения светильников девушек и Валеры, я старалась не глядеть в их сторону, смешанные чувства стыда и досады не позволяли мне мыслить адекватно.
Как же больно было мне, когда, войдя в детский отдел, я обнаружила, что Ваниного стола нет.
Ночью я вчитывалась, буквально въедалась в строки магической книги, мне казалось, что именно там я найду ответы на все свои вопросы.  Почему я назвала книгу магической? Потому что благодаря ей я теперь маг. Таинственные силы открывались с оглушительной быстротой. Я ещё не умела ими пользоваться, но знала, что научусь. Сегодня я решила не ложиться, пока не закончу читать всё до последней страницы. Пенелопа Витальевна говорила о какой-то комиссии и о том, что моя судьба теперь не в моих руках. Она ошибалась. Я держала книгу «Что есть красота». И это мой выбор. Я так решила.
«Твоё сердце одолевают сомнения. Ты в мире друзей. Ты в мире врагов. Кто они, люди, окружающие тебя? Каждый из них Вселенная. Человек – высшее творение великого разума. В нём есть всё: и яви, и нави. Добро и зло. Чего ты ждёшь от человека? Зри сердцем. Оно не обманет. Твори добро, и все вокруг повернутся к тебе своей светлой стороной. Ждёшь злого? Дождёшься. Получишь. И не обвиняй никого. Ты просил – тебе дали. Одно сложно: под маской людей скрываются и нелюди. Они ложь. А как определить ложь? Она неопределима. То, что неопределимо и есть ложь. Тот, кто неопределим, и есть нечеловек. Сторонись его. Он пришёл погубить человеков. Только зря старается. Тебе решать – быть или не быть и за себя, и за него…»
Несколько раз за ночь я отвлекалась от книги и оборачивалась к окну. За стеклом сидела каракатица. Молчаливая. Жалкая. Безучастная.
Я закончила чтение, когда пробуждались птицы. На самой последней странице на полях едва заметная темнела надпись карандашом «Великий Издатель». Где-то я уже слышала это странное словосочетание. Надпись на полях, несомненно, была посланием мне от Наташи. Впервые всерьёз я задумалась о том, почему она прятала книгу. Из-за недоверия ли? А может, причина в другом? Не хотела подвергать опасности подруг? Я же  Ванечку не посвятила в тайну именно по этой причине. Девочки знали о магических способностях Наташи. Но как она себя проявила? Тоже превратила защиту в нападение?
Надо выяснить.
Поискав выходные данные книги, я не нашла ничего – ни года, ни издательства, ни тиража. Удивительно.
«Что есть красота» перекочевала на моё тело под одежду.

Глава XIX

Нелюдь наносит первый удар.

Скоро я с наслаждением приняла душ и отправилась на кухню, улыбаясь своему недавнему глупому поведению. Мои мысли прервал стук в дверь, такой нервный, будоражащий. Оглядев себя в зеркало и убедившись, что выгляжу вполне нормальным человеком, я поспешила открывать.
В ближайшее к двери окно вестибюля я увидела целую толпу людей. На пороге библиотеки толпились все библиотекари и цыгане, Марья Дмитриевна, её муж и сын, даже дядя Селиван пришёл. Не нашёл мой испуганный взор только Ванечку.
Я распахнула дверь.
- Ваня не у тебя? – Прокричала с порога Пенелопа Витальевна.
Я не ответила. Тело моё оседало на пол. В глазах темнело. Это и был мой ответ.
Меня оттащили к дивану, чем-то напоили. В просторном вестибюле стало сумрачно и тесно. Но скоро все расселись, кто на стулья, кто на диваны, кто прямо на пол.
- Он как обычно вечером пошёл прогуляться к своему шалашу и не вернулся. – Пролепетала Пенелопа Витальевна убитым голосом в мои, отказывающиеся слышать, уши. – Мы всех подняли. Всю ночь искали его, но не нашли никаких следов.
Я вглядывалась в уставшие, обеспокоенные и страшно расстроенные лица. Все люди.
- А шалаш? – Проскулил безнадёжно мой помертвевший голос.
- Нет никакого шалаша…
- Мали… - Я заплакала. Только что моё сердце определило неопределимое – нелюдь.
- Мали?
- Китаец из поезда. Это он рассказал нам о жертвоприношении. Уверял, что все вокруг враги, клялся в любви…
- И ты поверила? – Марья Дмитриевна покинула свой стул, нависла надо мной.
- Только поначалу… Я никому не доверяла, лишь себе и Ванечке. Я же просила его не ходить в шалаш…
- Китаец научил тебя тем штучкам?
- Нет. Не он…
- Тогда кто?
Я молчала.
- Да пойми ты. Мы хотим найти Ванечку. Он в беде. – Пенелопа Витальевна, сидевшая рядом, взяла меня за руку.
- Мой ответ ему не поможет, равно, как и мои способности.
Марья Дмитриевна и Пенелопа Витальевна недоумённо смотрели друг на друга. Как я ненавидела эти их мысленные переговоры.
- Мы всё обыскали. – Дед Захар погладил бородку. – Если Мали и был в Непорочном, его нет здесь больше. Он ушёл и забрал с собой мальчика…
Я закрыла лицо руками.
- Ты не знаешь, зачем китайцу мой правнук? – На моё плечо легла морщинистая рука дяди Лойзы.
- Только он не китаец и даже не человек.
- Девочки, идите по рабочим местам. – Пенелопа Витальевна обернулась ко мне. – Ты, Люба тоже. Дядя Лойза, Роман Эрнестович, отправьте свою молодёжь в табор. То, о чём мы будем говорить, лучше им не слышать.
Недовольные библиотекари медленно растворялись в тени коридора, последняя цыганская юбка мелькнула в проёме входной двери. Но я и не думала уходить.
- Но это мой сын…
- Ты слишком возбуждена, чтобы мыслить адекватно и принимать верные решения. Отдохни немного…
- Можно я посижу с Галей? 
- Конечно.
Я уныло поплелась в отдел искусств. Может, кто и осудит меня, считая, нельзя опускать руки, надо метаться по лесу, звать, кричать. Да только я была на все двести процентов уверена, что бесполезно всё это. Теперь, наученная священной для меня книгой Ерёмы Веснушкина, я знала, что никто из людей, окружающих меня, не причинит мне зла. Единственный враг – Мали. Зачем он пришёл в этот лес? Не трудно догадаться. За книгой, привезённой кем-то в Непорочное и спрятанной в библиотеке. Кем? Я не знала.   
Я сидела за Ваниным столом, уложив голову на руки, одолеваемая тоскливыми, одна тяжелее другой, мыслями. Галя медленно работала, пальцы её нервно подрагивали. Исподтишка глядя на меня, она изредка и, скорее всего, неосознанно, вздыхала.
- Галя. – Я пристально посмотрела на подругу. – А кто такой Великий Издатель?
- А ты откуда о нём узнала? – Галя взволнованно отложила разъём.
- Марья Дмитриевна вчера клялась им, и раньше кто-то говорил. Но я тогда не придала значения…
- Это легенда. Великий Издатель приходит, когда появляется Великая Книга. – В Галином голосе легко угадывались нотки благоговения.
- Чтобы издать её?
- Когда как. Великая Книга несёт в себе нечто сокровенное. Часто это то, к чему люди ещё не готовы. За такими книгами охотятся. Их хотят уничтожить. Цель Великого Издателя защитить священный документ, сберечь до времени, а когда оно придёт, способствовать изданию Великой Книги.
- Интересно… - Несомненно «Что есть красота» Великая Книга. В каждой легенде заключена если не вся истина, то хотя бы её доля.
- Что на самом деле интересно, так это рассказы некоторых любителей преданий насчёт вознаграждения. – Галя мечтательно посмотрела на ближайший стеллаж.
- Что за вознаграждение? – Не знаю отчего, но я напряглась до боли в суставах.
- Говорят, кто передаст Великому Издателю Великую Книгу, может просить его о чём угодно, но касаемо книг. Например, сделать просителя писателем, или министром культуры.
Я тут же подумала о Ванечке. Может, Великий Издатель в силах вернуть мне сына. Но где искать этого мифического книгоиздателя?
- Люба, - в отдел заглянула Марья Дмитриевна, - Поднимись к себе наверх. Пенелопа Витальевна тебя кличет.
Мне не понравилось, что Пенелопа Витальевна зовёт меня не в свой кабинет, а на моё рабочее место. Что она делает там без меня? Надеюсь, не рыскает по углам? Тайник пуст, но и в таком состоянии он может о многом поведать.
Когда я вошла в детский отдел, мои самые худшие подозрения подтвердились. Пенелопа Витальевна стояла посреди зала, держа в руках распоротую седельную подушку.
- Ты не скажешь мне, что это такое? – Мне показалось – она негодует.
- Это, наверное, вы с кресла взяли? – Устало ответила я вопросом.
- Нет. Ты на это посмотри. – Она воткнула руку в широченную дыру.
- Я зашью. Давно бы зашила, но не знала… - Слова давались мне с трудом, но невозможно было усомниться в их правдивости. Я смотрела на тайник и вспоминала портрет Наташи. Моё сердце трепетало не в догадках, а в твёрдом знании – Наташа погибла оттого, что прочла Великую Книгу и владела опаснейшим искусством, тайна книги была сохранена девушкой не из гордыни, не ради себя она молчала, ради коллег. Великая Книга, как пояс смертника, первым делом губительна для своего носителя. Даже знание не её, а о ней великая опасность. Это знание причина гибели Наташи.
- А мне кажется, ты в курсе, - странно, но Пенелопа Витальевна не поверила мне, а может, её сбили с толку тени мыслей, пробегающие по моему лицу. – Что ты тут прятала?
- Ничего. – Мой чистый, светлый и в то же время полный горя взгляд смутил Пенелопу Витальевну.
- Надо её обыскать. – Предложила Марья Дмитриевна, всё ещё топчущаяся за моей спиной.
- Нет… - Я проскочила между стеллажами, - это унизительно.
«Что есть красота», движимая моими мысленными приказами, незаметно выскользнула у меня из-за пазухи и втиснулась между своими собратьями на ближайшей полке.
- Вы же понимаете, что тем самым оскорбите моё достоинство. – Как мне надоело быть игрушкой в руках этих, пусть и хороших, людей, которые уверенны, что знают, как для меня лучше.
- Для твоего же блага это, девушка. – Марья Дмитриевна выдернула меня из укрытия, они вместе с директрисой тщательно ощупали моё тело. Техничка даже руку запустила за пазуху, но всё безрезультатно.
- Я же говорила, что самое надёжное место между другими книгами. – Марья Дмитриевна разочарованно всплеснула руками. Меня её предположение удивило. Откуда они знают, что искать надо именно книгу. Впрочем, наверное, не трудно догадаться.
- Только как мы узнаем, что это именно та книга? – Пенелопа Витальевна уже спешила к стеллажам.
- У неё не будет выходных данных. – Воскликнула Марья Дмитриевна и потянулась к полкам.
Я усевшись в одно из кресел, принялась лениво наблюдать, как Марья Дмитриевна и Пенелопа Витальевна перелистывают книги. Время от времени я помогала Великой Книге перепрыгивать с полки на полку. Мне жаль было старших коллег, действующих для нашего с Ванечкой блага. Но своим обманом я действовала на благо им.
Обыск закончился. Марья Дмитриевна и Пенелопа Витальевна казались расстроенными. Я глядела на них невинным, слегка обиженным взглядом. Сколько всего выпало на мою долю. Чувство вины постепенно овладевало ими.
- У меня такое впечатление, что вы меня вините в Ванином похищении. – Я знала, что это не так. Но мне казалось, что таким образом они станут осторожнее в общении со мной, и тем самым я получу большую свободу действий.
- Нет. Мы просто думаем, что причина в тебе. Ты нужна китайцу. Мы хотим знать, зачем. – Вздохнула Пенелопа Витальевна смущённо.
- Я тоже хочу это знать. Если ему нужна моя жизнь взамен Ваничкиной, я готова. – Я не кривила душой и в то же время понимала, чего хочет от меня Мали.
- А может дело в магических способностях? – Предположила Марья Дмитриевна.
- Да, но откуда они взялись у неё? – Пенелопа Витальевна пошарила рукой за тумбочкой.
- А откуда они взялись у Наташи? Помните, когда вы меня…хм…мыть собирались, кто-то сказал…
- Мы не успели выяснить. В тот день, когда Наташа проявила себя как маг, она умерла. – Директриса посмотрела на меня очень «утешительным» взором, как на покойника.
- Её вы тоже хотели осчастливить мытьём в ванной и обыском? Как заставили вы Наташу проявить себя? – Для меня почему-то было очень важно это узнать.
- Барельеф, - вспомнила Пенелопа Витальевна. – Над входом в библиотеку торчал огромный барельеф в виде сильно выступающего дракона. Маша и Нина как раз входили в библиотеку. Наташа шла следом за ними, прилично отстав. Она заметила, как дракон оторвался от стены и сползает на головы девушек. Наташа спасла их жизни. Дракон плавно вылетел из-под крыши и невредимый лёг на траву.
- В тот день мы потрясённые ничего не спрашивали у Наташи, - продолжила Марья Дмитриевна, - слава Богу, поблагодарить не забыли. А в ночь она дежурила. Утром…ну ты знаешь.
- Любочка, если тебе что-то известно, скажи нам. Мы защитим тебя. Сделай это, если не ради себя, то ради Ванечки. – Жалобно попросила Пенелопа Витальевна, при этом, не забывая обшаривать мой стол.
Но я твёрдо решила, что и ради себя, и ради Ванечки, и ради всех остальных промолчу. Это моя война. И если она окажется проигранной, потери будут минимальными.
- Ничего я не знаю. Ничего. Но с вами я согласна, Мали придёт за мной. Я нужна ему. От моих действий зависит Ванина судьба. – Где он мой малыш? Что с ним? Не мучит ли его Мали? Кормит ли?
За обедом Пенелопа Витальевна говорила подавленным, очень уставшим девушкам, что теперь наша задача ждать, когда китаец выйдет на связь. Дед Захар, дядя Селиван и Валера продолжат рысканье по лесу в поисках Мали. Хотя маловероятно, что они найдут его. Он же нелюдь.
- Пенелопа Витальевна, - спросила я, глядя в тарелку из которой не собиралась есть, - а почему вам ни разу не пришло в голову проверить, куда это я и Ваня бегаем по вечерам? Вы ведь давно мне не доверяете. – только сейчас эта мысль пришла мне в голову. Да. Любовь к Мали, или то, что я приняла за неё, напрочь отшибла мне мозги.
- Но, про шалаш я знала. Ваня мне рассказал. – Пенелопа Витальевна отложила ложку. Это был первый при мне случай отсутствия у неё аппетита. – То, что вы уединялись от всех мне не понравилось. Я несколько раз кралась за вами. Но вы исчезали буквально у меня на глазах. Сколько я не обходила окрестность избы, никаких примитивных убежищ мне обнаружить не удавалось.
Поразмыслив над тарелкой, я так и не притронулась к пище. Поднимаясь наверх, я чувствовала, как бешено бьётся моё сердце. Мне не здоровилось. Кажется, температура подскочила. Стоило ли удивляться? Хорошо ещё, что на ногах держусь. В таком-то состоянии.
На столе моём распласталась салатовая водоросль. Я не удивилась и не испугалась. Я ждала этого. Куда ещё Мали придёт книгу требовать? Естественно,  в библиотеку.
- Вот. – Уже через миг я стояла в кабинете Пенелопы Витальевны, демонстрируя ей полиэтиленовый пакетик с образцом водной флоры. По дороге я наткнулась на Марью Дмитриевну, заталкивающую швабру в свою коморку. Она поспешила за мной.
- Что и следовало ожидать. – Констатировала техничка, не давая директору  открыть рот, явно для такого же замечания.
- Сегодня ночью Мали попытается проникнуть в библиотеку. – Пенелопа Витальевна утёрла пот со лба. – Ты помнишь, что ни при каких обстоятельствах нельзя открывать?
- Да. Помню. Я постараюсь договориться с ним через дверь. – Мне вдруг стало не по себе. Разыгрывался старый сценарий, по которому погибла Наташа. Каким-то образом ей удалось перенести своё тело на порог библиотеки, не открывая двери. Или это сделал Мали?
- А если не получится? – Пенелопа Витальевна заметно нервничала. Мне почему-то показалось, что она, как и я, обдумывает странный опыт Наташи.
- А как вышла Наташа? – Я боялась, что Мали выудит меня из библиотеки, не вернув Ванечку.
- Кабы знать… - Марья Дмитриевна присела на коробку.
- Можно я пойду?
- Конечно. – Пенелопа Витальевна подняла на меня беспомощный взгляд. Она не знала, как защитить свою сотрудницу, чувствовала, что вот-вот потеряет ещё двух человек и ничего не могла с этим поделать.
Я поволокла себя в детский отдел размышлять. Следом за мной, шумно всхлипывая, топала Марья Дмитриевна. Как могла я не доверять этим людям, грубить им? Если бы не сковывающий, уничтожающий в прах ужас за Ваничкину долю, я бы сейчас мучалась угрызениями совести.
Мысли путались в голове. Время летело томительно медленно. Я изнывала от страха перед неизвестностью и нетерпения. Судьба моего сына решится сегодня ночью. Мне надо было придумать, как договориться с Мали, не открывая библиотеку и не выходя из неё, подобно Наташе.
По окончании рабочего дня я стояла у входа и прощалась с коллегами.
- Как жаль, что невозможно остаться с тобой в библиотеке. – Посетовала Галя, кладя руку на моё опущенное плечо. – Я верю в тебя.
Я улыбнулась. Давно меня не посещала такая искренняя улыбка. Как хорошо, что она в меня верит. Как замечательно, что ей нельзя остаться со мной в библиотеке. Боже, какими же глупыми и беспочвенными были мои подозрения! Как же могла я сомневаться в тех, кто с самого первого дня нашего пребывания в Непорочном проявлял к нам столько любви и заботы? В их искренних порывах я, незрячая, видела оскорбительное лицемерие и происки. Как могла я вести себя с этими милыми библиотекарями так дерзко и неуважительно? Вряд ли я смогу реабилитироваться в их глазах. Они мне не доверяют. И правильно делают.
Я торчала на ступеньках и, вопреки ожиданиям, ловила грустные, но приветливые улыбки коллег.
Нина вручила мне деревянный браслет.
- Держи. Это оберег. Мне он всегда помогал.
- Спасибо. – Даже слёзы выступили на моих глазах. – Завтра верну.
- Хорошо. – Неуверенная улыбка Нины меня расстроила. Но я не обиделась. Ясное дело, шансов увидеть меня завтра живой не так много. Все мои умные подружки давно провели аналогию между мной и Наташей. Я иду по тому же пути, что и она. И никто из них не в силах меня остановить. На карте жизнь Вани.
- Я верну его из рук в руки. – Почему-то повторила я. Врёшь – не возьмёшь. Я переживу эту ночь.
- Будет переходящий амулет для дежурных. – Полуживым голосом хохотнула Алевтина.
Пока я переговаривалась с девушками, из-за деревьев появились две цыганочки с пожитками. Не успела я принять факт их появления, а между клумбами перед библиотекой уже расположился весь табор.
- Что это значит? – Пролепетала я.
- Они вызвались охранять тебя. – Маша взяла меня под руку. – Пойдём, поздороваемся.
Я, Маша, Нина и Алевтина подошли к цыганам.
- Здравствуйте. – Поздоровались мы все разом.
Цыгане приветствовали нас. В новообразованном стане свободолюбивого народа ощущалось гнетущее напряжение, царила непривычная тишина. Юноши и девушки как в замедленной съёмке расстилали ковры, самый юный Метя волок из леса большую ветку, за ним шёл дядя Лойза, его руки едва охватывали хвойную охапку хвороста. Ночь будет длиной и холодной. Дойна вручила своему Мене топорик, легко коснулась тыльной стороны его ладони, он перехватил её руку сжал крепко, глаза возлюбленных встретились. Я же свои стыдливо опустила, боясь или не желая видеть того пламени, которое сейчас вспыхнет между ними и станет ощутимым даже на физическом уровне. Для кого-то жизнь продолжается, для меня она остановилась на том моменте, когда я узнала об исчезновении Ванечки.
Испытывая лёгкое раздражение, а одновременно и стыд за нестабильность собственных чувств, я собралась идти в библиотеку. Эгоистично осуждать людей лишь за то, что они счастливы. Разве не достаточно того, что они здесь, пришли ко мне на помощь, сочувствуют, как могут.
- Ты, Любушка, не переживай, - Роман Эрнестович возник передо мной, протянул ладонь. – Мы сейчас перекусим, а ночью разбредёмся вокруг библиотеки, притаимся за деревьями и кустарниками парами. Мимо нас мышь не проскочит, не то что, твой китаец.
Я вложила свою руку в его ладонь, он пронёс её к своей груди, прижал. Но легче мне не стало.
- Он не китаец. Он вообще не человек. Лучше вам вернуться в табор. Вы не знаете,  на что он способен. – Я вырвала руку из объятий цыгана. Обернулась к молодым. Дойна уже прилаживала котёл над слабеньким огоньком, раздуваемым Метей. Другие парни и девушки суетились кто где. – Нельзя вам разделяться. Хотите охранять библиотеку, оставайтесь перед входом.
- Не говори так, Люба, - к нашему разговору присоединился дядя Лойза. – Наш табор состоит из избранных цыган. Мы воины, посланные сюда отдать долг крови. Почтеннейшая гадалка нашего рода предсказала, что только так мы сможем искупить вину перед моим внуком. Даже если все мы умрём, оно того стоит.
Я пожала плечами, всмотрелась в лица «воинов». Какие же они ещё дети.
- Люба! – Крикнула с порога Пенелопа Витальевна. – Мы уходим. Закрывай библиотеку.
- Удачи вам. – Я сжала обе руки Романа Эрнестовича, задержалась на миг и проделала то же с руками дяди Лойзы. Они не чужие мне. Может, это последняя наша встреча. Пусть поймут, что я не чураюсь их родства.
- Помни, что мы рядом и ничего не бойся. – Напутствовал дядя Лойза.
Утирая слёзы, я взбежала по ступенькам. На верхней площадке меня ожидали коллеги, я принимала их объятья. Люба, Маша, Алевтина,… Пенелопа Витальевна тоже плачет, Марья Дмитриевна мяла меня целую минуту, Галя отводила глаза, чтобы я не разглядела в них страх, Оля давала какие-то советы, то и дело снимала очки, чтобы протереть стёкла, Нина приглаживала непослушные, жаннадарковские волосы, виновато улыбалась одними глазами. Напоследок Маша ещё раз обняла меня, жалобно заглянула в глаза.
- Как ты думаешь, с цыганами ничего не случится? – Её взгляд перекочевал мне за спину. Я обернулась, чтобы проследить за ним. Роман Эрнестович наставлял чему-то Метю. Кто из двух её беспокоит?
Когда, наконец, я осталась одна и смогла задвинуть засов, мне вдруг стало так смертельно тоскливо, будто все надежды тщетны, и Мали не придёт, потому что канул навсегда в безднах своего страшного мира, ставшего теперь домом и для моего Ванечки.
Я долго стояла у окна вестибюля и жадно вбирала в себя каждый клочок живого, уже зеленеющего мира. Библиотекари не сразу разошлись по домам. Стройные фигурки моих подруг смешались с не менее стройными цыганами. Пенелопа Витальевна очень долго, с применением бурной жестикуляции объяснялась с дядей Лойзой. Роман Эрнестович стоял чуть в стороне от отца и директрисы, вслушивался в их речи, тёр подбородок и вздыхал. Я не слышала, но видела, как временами вздымается его грудь. Они, два старших цыгана, как и я, согласны умереть за Ванечку. Они и я здесь для этого. Мы одна кровь, одна семья.
Библиотекари ужинали в таборе. Я знала, что и мне надо поесть. Для предстоящего необходимы силы, много сил, Бог знает сколько. Может, у меня никогда и не было их в таком количестве. В какой-то миг я даже исполнилась решимости заглянуть на кухню, но так и не сделала шаг в нужном направлении. Как я могу есть, когда с Ванечкой… По телу пробежалась судорога. Нельзя думать о плохом.
В окно я видела, как вяло проходит трапеза, как головы то одного, то другого из ужинающих поворачиваются в сторону библиотеки. Наконец библиотекари встали, скоро стемнеет. Марья Дмитриевна неизвестно откуда взяла метлу и принялась мести дорожки. Пенелопа Витальевна позвала её, но техничка отмахнулась и ещё усерднее замотала веником.
Цыгане, как и обещали, проводив библиотекарей, скрылись из виду, разбрелись кто куда и затаились. Марья Дмитриевна долго суетилась напротив окна, за которым всё ещё стояла я. Когда она, наконец, откинула метлу, я возблагодарила небеса. Тьма накрывала лес, превращая его, днём приветливые очертания, в зловещие тени, предвестники надвигающейся катастрофы.
Проводив взором удаляющуюся Марью Дмитриевну, я обернулась лицом в библиотеку. Пора. Взлетев по ступенькам в детский отдел, я нашла меж полками Великую Книгу, немного постояла над ней, причиной моих невыносимых страданий. Пусть пока побудет на полке. Отошла к окну, посмотрела вниз. Увидела лес, озеро, сад. Цыган не заметила. Хорошо спрятались ромалэ. А может, ушли? Хорошо бы.
Когда же начнётся? И как я узнаю?..

Глава XX

Сын Астарота.

Стемнело. На подоконник с наружной стороны вскочила каракатица и вылупилась на меня своими белесыми глазницами. Мы долго молча созерцали друг друга. Я первая не выдержала.
- Что скажешь?
- Ты умрёшь…
Я фыркнула.
- А что-нибудь новенькое?
- Ты скоро умрёшь. Трепещи.
- Знаешь, я должна тебя разочаровать: все когда-нибудь умрут. И я не собираюсь дрожать перед неизбежным. И вообще, смерть – это переход из одного состояния в другое. Даже интересно, что там, за гранью реальности. – Сейчас я, правда, не боялась ни смерти, ни каракатицы, мне даже не хотелось превращать её в белочку. В тот миг  самым важным для меня было вернуть Ванечку любой ценой.
- Ты не узнаешь… 
- Это почему?
- Мой господин заберёт тебя в царство вечного мрака. – Прошипела каракатица, разбрызгивая жёлтое нечто. – Там холодно и темно.   
- Кто твой господин? – Кажется, разговор взял нужное направление.
- Ты называешь его Мали.
- А как ты его называешь?
- У него больше имён, чем дней в твоей жалкой жизни. – Гордо молвила каракатица.    
- Моя жалкая жизнь – это цена жизни моего сына? – Я затаила дыхание. Белочка прислана ко мне парламентёром. Сейчас она произнесёт то, чего я жду, как жаждущий влаги и чего боюсь даже больше смерти. Жив ли мой сын?
- Я предупреждала тебя, не читать книгу. Тогда бы господину нужна была только она. Теперь он требует вас обеих. – Каракатица нервно затрясла боками.      
- У кого требует?
- У тебя.            
- Понятно. У меня он требует меня и книгу. – Странная манера каракатицы излагать свои мысли сейчас меня заботила меньше всего. – И всё это взамен на Ваню?
- Да. Твой сын не посвящённый. Сынам Астарота он не нужен.
- Кому? – Вот он заказчик. Некий Астарот. Я затрепетала, как стяг на ветру.
- Сынам Астарота, - медленно и со значением, высокомерно тряся перепончатыми конечностями,  выговорила Белочка.
- Это что за невидаль? – Мне с трудом, но всё же удалось не поддаться панике и задать вопрос без дрожи в голосе.
- О! – Каракатица взвыла от восторга. – Тёмные властелины, хранители ада, исполнители воли великого Астарота, учёнейшего мужа, распорядителя дьявольской казны, книги тоже в его ведении. Если повезёт, может лет через тысячу он возьмёт тебя библиотекарем в свою библиотеку. Главное, слушай моего господина. И в аду можно устроить свою судьбу наилучшим образом. Уж поверь мне. 
- И много этих твоих сынов Астарота? – Неужели мой Ванечка сейчас там, среди них, этих страшных существ? Сидит где-нибудь в уголочке, водит испуганными глазищами по сторонам, ждёт своей участи. Подожди, Солнышко ещё немножечко. Я приду к тебе.
- Мали один из многих. – Надменно выпалила каракатица. – Но он фаворит…
- Думаю, и Августин из этой же братии. – Я вперилась в существо за стеклом. Меня до боли интересовало, какую роль в разыгравшейся драме играет жуткий нигериец. Ни разу его не видя в Непорочном, я уверенна была, что он здесь. Не знала лишь на чьей он стороне.
- Кто?  - Белочка недоумевала. Значит, Августин либо сам за себя, либо, во что вериться с большим трудом, всё-таки с нами.
- Никто. Один знакомый. – Я махнула рукой и нервно прислушалась. - Но где же твой Мали?
- Сейчас придёт.
Я снова прислушалась. Тишина. И за окном, и внутри библиотеки.
- Что-то не спешит.
- Цыган решил проучить, чтобы не задавались. – Высокомерно бросила каракатица, грозно сотрясая жуткими хоботками.
Я подскочила, заметалась между окнами, но повсюду натыкалась лишь на непроглядную тьму. Никогда и нигде я не сталкивалась с вот такими беззвёздно-безлунными ночами.
- Он идёт! – Взвизгнула каракатица. И на мгновение мне показалось, что ей страшно.
Я рванулась вниз, к вестибюлю, по дороге утирая пот, струящийся по лицу. Моё тело горело и дрожало. Боюсь, эти непроизвольные конвульсии смог бы заметить любой сторонний наблюдатель, окажись он в библиотеке.
Скоро действительно раздался стук, требовательный, даже повелительный. Возмутитель спокойствия не сомневался, что ему откроют. Я не сразу сообразила, что грохот, жутким эхом отдающийся во всех уголках  старой усадьбы, идёт не от входа. Припав к главной двери, я целую минуту соображала, почему она не сотрясается. Может, я схожу сума и принимаю желаемое за действительное? Но стук продолжался, и скоро я поняла, что его источник находится где-то в коридорчике между кухней и кладовой. Пот, что всё это время заливал меня с ног до головы, вдруг стал ледяным. Мали не там, в холодной, непроницаемой ночи, он здесь, в ярко освещённой тёплой библиотеке, по одну со мною сторону. А как же неприступность библиотеки? Выходит, Пенелопа Витальевна, заблуждалась.
Что же делать? Именно свою недосягаемость я считала главным козырем. В противном случае, какой смысл Мали что-то требовать, если он и так здесь, волен делать с нами всё, что заблагорассудится. Однако, он не ворвался в вестибюль, не схватил меня. И «Что есть красота», я в этом была уверенна, находится на данный момент в безопасности. Значит, всё не так печально. И мои козыри пока ещё при мне. 
Собравшись духом, я вошла в коридор. Хорошо освещённый, ещё пахнущий недавней покраской и побелкой – следствием всплеска моих бесконтрольных эмоций, он был пуст. Стучали внутри кладовой, я вслушалась. Похоже, Мали хотел войти в ту самую дверь, которая когда-то вызвала у меня массу подозрений по поводу двуличности Пенелопы Витальевны. Помните, она уверяла меня, что владеет ключами от некой коморки с секретными бланками. А оказалось, что дверца ведёт всего лишь в отдел комплектования. Странно. Если следовать логике, Мали сейчас находится в отделе комплектования, откуда ломится в запертую с той стороны кладовую, при том, что другая дверь отдела, ведущая в коридор, никогда не запирается. То же самое можно сказать и про ту дверь, под которой я сейчас стояла, вспотевшая и охваченная ужасом. Или Мали идиот, или я ничего не понимаю в происходящем. В чём дело?
Я заставляла себя мыслить трезво, не позволяя страху овладеть разумом. В конце концов, от моей адекватности зависела Ваничкина участь. Медленно, с частыми остановками и постоянными замираниями, чтобы расслышать каждый звук, я дошла до отдела комплектования, приникла к тонкой преграде, разделяющий коридор с залом. И…ничегошеньки не услышала. Нет, грохот никуда не исчез, но он стал куда отдалённее. Будто, и правда, существовала та мифическая кладовка с подотчётными бланками, где, самым фантастическим образом оказался заперт Мали.
Переведя дух, я рванула ручку, распахнула дверь и нажала на выключатель. Пусто. Уверенным шагом пересекла высокий зал, припала к двери в кладовую. Вы не поверите, никаких звуков, полное безмолвие. Как же мне захотелось пошарить в своём столе в поисках снотворного, или, хотя бы, валерианы, спрятаться за густой завесой сна. А может проглотить больше допустимого и навсегда раствориться в стране грёз? Но тогда Ванечка, томящийся в самом жутком из всех возможных плену, не дождётся моей помощи.   
Теперь я бежала в обратном направлении, я не закрыла дверь отдела комплектования, не выключила свет, я не старалась вести себя тише. Пусть слышит, я иду, мне не страшно, ничто меня не остановит. Я мать, я воплощение всех матерей Вселенной. Чего бы оно мне не стоило, я защищу моё дитя.
Лишь на миг задержавшись перед дверью кладовой, надавила на выключатель, чуть уравновесила дыхание и вошла. И вот я в кладовой. В дверь, которая, как мне казалось, и о чём требовательно настаивал здравый смысл, ведёт в комплектование, стучали так истово, что она едва не слетала с петель. Медленно лавируя между группами коробок, я пробралась к ней.
- Кто там? – Банальнее вопроса не возможно и придумать. Но именно так я спросила.
Стук прекратился, и могильная тишина обрушилась на меня острыми осколками тяжеловесного льда. Прислушавшись, я услышала чьё-то сухое прерывистое дыхание.
- Кто там? – Мой голос утратил уверенность ещё раньше, чем я сама её утратила.
- Мали. – Рыкнуло будто из преисподней. В моей голове замелькали обрывки каких-то размывчатых, один жутче другого, образов. Не хватало ещё рехнуться в самый важный момент своей жизни.
- Не правда, - ровность голоса давалась мне с трудом, дрожь волнами сотрясала конечности, - я знаю его голос.
- Я в своём настоящем облике. – Прорычал сын Астарота. – Открой, если хочешь видеть Ваню живым.
Я, не задумываясь надавила на ручку, одно упоминание о Ванечке превращало меня в безвольную куклу, но дверь не поддалась. Заперто. Тогда я мысленно крутанула сердцевину замка и снова налегла на ручку. Раздался скрип открываемой двери, и передо мною предстало нечто, чего я должна была испугаться. На непропорциональный человеческий торс, кому-то пришло на ум надеть ослиную голову. Не так уж страшен осёл в человеческом понимании, да только увиденное мною никак не соразмерялось с человеческим пониманием. Я в жизни не видела таких свирепых ослов. Ослики в тех зоопарках, которые мне посчастливилось посетить, были кротчайшими существами в мире. То, что сейчас безапелляционно взирало на меня из дышащего холодом  сумрака, я могла бы назвать ослом лишь с ба-а-а-льшущей натяжкой. Только оскал зубов чего стоил, каждый зуб размером с пальчиковую батарейку. Глазищи огромные, бесчувственные, веки вспухшие.
Отскочив в сторону, я обернулась к существу, именующему себя Мали, спиной. Страшно. Каждый мой мускул ожидал удара, сжимания плеч и прочего насилия, но ничего не происходило. Мали не трогался с места. Я слышала его хриплое, но бездеятельное дыхание.
Не вдаваясь в причины такого странного поведения, я считала, как будто цифры способны были помочь мне. Ещё минутку, я приду в себя, я заставлю свой разум не протестовать против того, что надо общаться с таким уродливым созданием, к тому же находящимся одновременно и в библиотеке, и не в ней. Интерьерчик за спиною чудовища не мог быть частью особняка, однако он был тут. И всё бы ничего, но ведь ещё недавно я мечтала назвать Мали своим супругом, я прочила его в отцы моему дорогому Ванечке. Как стыдно.
Что есть красота? Мне хотелось думать, что так называемые сыны  Астарота мастера перевоплощения. Но краем сознания я понимала, что, скорее всего, меня ввела в заблуждение собственная слепота. Мали плёл ложь, и я добровольно в неё верила. Я видела лишь то, что хотела видеть.
Немного отойдя от потрясения, я взглянула на Мали.
- Где мой сын? – Я смотрела на недавнего китайца исподлобья. Хорошо, что у меня, наконец, получается видеть его таким, каков он есть на самом деле.
- Позволь мне войти? – Он не просил, не требовал, он спрашивал дозволения без какой-либо эмоциональной окраски.
Не поняла? Он что же, войти не может?
- Пригласи меня. – Повторил просьбу сын Астарота.
- Где мой Ваня? – Решительно и твёрдо выговорила я. Каким бы страшным ни был Мали, его каракатица не многим лучше, потому, мне не много времени понадобилось, чтобы привыкнуть к ужасающему образу бывшего суженного.
- Он там. – Мали отступая, махнул рукой в сторону помещения, в котором находился. Я вгляделась в полумрак, освещаемого из кладовой пространства. Да, это был отнюдь не отдел комплектования, и у меня не было ни сил, ни желания выяснять, отчего та дверь, которая ведёт из комплектования в кладовку, где я сейчас стою, из этой самой кладовки открывается в совсем другое место. «Придумай свою физику», - вспомнились слова из Великой Книги. Что ж, пусть так. Позади Мали простирался широкий, давящий своей безжизненной мрачностью проход к лестнице, убегающей вниз. Всё, и стены, и пол, и потолок, и сама лестница выглядело как-то обшарпанно и заброшенно. Серые бугристые стены осыпались, ржавые перила кое-где разломаны, куски торчат острыми пиками. Запах плесени и чего-то ещё, мне не хотелось думать, что мертвечины, неприятно впивались в ноздри.   
Холодок пробежал по моей спине. Но я готова была вступить в этот неправильный мир, чтобы спасти сына. Только сердце, клокотавшее внутри меня, задыхающееся, взывающее, подсказывало – не стоит спешить, рано ещё.
- Как он? – Меня поразил собственный тон, будто вполне обыденный вопрос адресовался старому другу. Мали вздёрнул глаза, ответил, как и подобает товарищу, переживающему чужую беду. И теперь за ослиными приметами, я замечала черты знакомого человека.
- Ему страшно, ему холодно и голодно. Живым там горе и мука, но не надолго. Самые сильные могут продержаться неделю…
Ванечка в плену всего лишь день, но я не могла отнести его в число самых сильных. Последние дни, полные с избытком потрясений и переживаний подорвали его здоровье. Сколько он ещё продержится?
- А потом что?
- Они превращаются в призраки. Жалкое зрелище, ни тела нормального, ни души полноценной…
- Чего ты хочешь? – Я не желала слушать продолжения, с Ванечкой такого не случится. Да он слаб, но у нас есть ещё время.
- Тебя и книгу. – Он нарочно растягивал слова и, тем явственней я слышала нетерпение. Мали в чём-то сомневался. А его сомнения признак того, что не всё у него схвачено.
Вы, конечно, помните, что книгу я оставила наверху. Вопреки ожиданиям, я не бросилась за нею стремглав, а продолжала изучать Мали. Общение со мной постепенно  очеловечивало его образ. Ослиная голова теперь не была, как прежде большой, зубы тоже несколько уменьшились.
- Есть варианты. - Мали удивляло моё поведение, и чем больше он хотел скрыть своё замешательство, тем глубже я проникала в его, нет не в мысли, а в чувства. 
- Варианты?
- Мне не обязательно забирать тебя в …хм…туда. Отдай книгу, а сама повесься, но так, чтобы я видел.
- Понятно. – Я говорила медленно, до утра ещё достаточно времени, успею умереть. Вот не спешила, и теперь имею выбор, в призрак превратиться, или петлю на шею надеть, тогда может Небесная Канцелярия за беспримерный героизм и, откинув отягчающее обстоятельство – самоумерщвление, определит меня на райские кущи.
- Ну, можешь книгу сжечь, - он начинал злиться, это не входило в мои планы, но я ещё не приняла решения.
- Значит, для тебя важно уничтожить новое учение?
- Это самое главное. Но, знаешь ли, мой господин большой ценитель всяких редкостей, книги его слабость. Он не похвалит меня, если я потеряю такое сокровище, но всё же простит. Видишь, ради твоей прихоти, я даже готов впасть в немилость. – Мали топтался в своём затхлом пространстве, ждал, но терпение его заканчивалось. – Ну, так что? Когда тебя и книги не станет, я отпущу Ивана.
- Я должна убедиться, насчёт Ванечки. Вряд ли это возможно, вися под потолком со свёрнутой шеей.
- Поверишь мне на слово. – Наглость этого заявления ввергла меня в шок.
- Ещё чего! Уже однажды поверила.
- Я хотел бы побыстрее сделать обмен. – Он снова превращался в зверя. Я не знала, что мне делать. Держись, Ванечка, держись, сынок.
 - Не тяни, - сын Астарота предупредительно рыкнул, - часики тикают, а твой ублюдок слишком слаб, чтобы ты могла позволить себе выпендриваться. Решай, или я ухожу. И кто знает, когда тебе снова выпадет дежурить. Как бы не стало поздно…
- Ублюдок?! Да ты недавно собирался назвать его сыном. – Пришёл мой черёд выходить из себя.
Осёл напротив меня дико заржал.
- Хорошо сыгранно, а? В этом деле я мастер. – Умопомрачительные черты проступили сквозь звериное, но ненадолго. Меня больше не обмануть, я научилась видеть.
- Наташу ты убил? – Я не могла умереть, пока не узнаю.
- Тварь! – Теперь даже ослиного в нём осталось мало, я отшатнулась от дьявола. – Она обманула меня. Спалила другую книгу, а сама, дешёвка, отравилась.
- Интересно, - я дрожала всем телом, потому тёрла руки, будто бы замёрзла, - чего ради? У тебя же не было её сына.
- Она, дура, в меня влюбилась и, в отличие от тебя, не допёрла, что я и китаец одно лицо. Так что у меня был заложник - я сам. Пришлось импровизировать. Она тоже не хотела убиваться, пока я Мали не выпущу. Вот смеху-то!
Рассказ демона подорвал мои силы. Боль другого человека, обладателя нежнейшей любящей души, пронзило моё тело. Полусогнувшись у стены, я утирала слёзы и сжимала волю в кулак.
- Скажи честно, ты ведь тоже ко мне что-то питала? – Неужели, для него это важно?
- Вот именно что-то. Что-то непонятное. – Себе стыдно было признаться, что оглохла и ослепла от…нет, это не могло быть любовью,…какого-то зоологического инстинкта, точно зоологического, к ослу чувствами воспылала…
- Жаль, - он затряс головой, - а то бы вместе посмеялись. Я, когда Наташа умирала на руках своего любимого, то есть меня, раскрыл ей глаза на правду. Ну и идиотское же лицо у неё было. Тогда она мне и призналась напоследок, что спалила не ту книгу. Я бы в скорости и сам догадался, что она Пушкина своего дорогого, с которым никогда не расставалась, в жертву принесла. Ох, и взбесился же я. 
- И что же помешало тебе пойти в отдел и найти нужную книгу?
- Когда я по просьбе Наташи, пошёл за Мали, мне пришлось схитрить. Сама понимаешь, мы не могли появиться перед нею оба. Вышел только он. Я сказал ей, что Мали сможет переступить порог только тогда, когда сгорит книга, а она, Наташа, станет корчиться в смертной агонии, и ещё я предупредил Наташу, что Мали надо позвать. Книга превратилась в пепел, девушка рухнула на пол и с трудом произнесла: «Мали, иди ко мне в кладовую». Вот, дрянь. Ведь она же не догадалось ещё, кто есть кто. Из-за её опрометчивых слов, я не мог ступить дальше кладовой. Я был зол, потому взял её тело и через подземелье выволок на улицу, хотел изуродовать мерзавку. Но не успел, солнце вставало, могли пожаловать нежеланные гости. Пришлось уйти.
Лживое существо, ещё недавно пытавшееся обвести меня вокруг пальца, теперь хлестало правдой. Если для него возможно превращаться в Мали, может он и в Ваню способен перевоплотиться? Удалось же ему обмануть Наташу. «Зри сердцем». И почему она ему поверила? Ведь владела же знанием. Неужели, так хотела любви, что позволила себе ослепнуть, довериться любимому без остатка, отключить зрение? 
- Я хочу видеть Ваню!
- А я хочу видеть книгу!
- Приведи Ваню и я схожу за книгой.
- Знаешь что, красавица, ты мне надоела. У меня твой сын. Я диктую условия. В следующее дежурство будешь ждать меня здесь с книгой. И не вздумай притащить Достоевского или Байрона. Я больше на эту удочку не клюну. – Его рука дёрнулась в мою сторону. – На вот, поразмышляй.
Что-то крошечное упало к моим ногам.
- И цыганам привет от меня. Мне понравилось играть в прятки. – Он отступил к лестнице и скоро, не спеша, начал спуск.
- Подожди! – Взмолилась я, но Мали уже скрылся из виду.
Я посмотрела вниз и обнаружила на полу серебряную серёжку очень похожую на Ванину. Присев и подобрав украшение, я приблизила его к глазам. Раньше мне не приходило в голову пристально изучить цыганский подарок, я старалась его не замечать, как следствие своей обиды. Потому сейчас, я не могла быть уверенна наверняка, что серёжка принадлежит Ване. Мне страшно было «зрить сердцем», тогда бы я без труда определила принадлежность серёжки. Но стало бы ещё больнее. Лучше оттянуть момент. Как я понимала Наташу, не желающую знать правду о Мали.
Перевернув серёжку, я обнаружила на внутренней её стороне выгравированное колёсико – символ цыганской свободы. Спрошу Романа Эрнестовича. Он узнает свой подарок. Почему-то мне не хотелось верить, что это Ванина серёжка. Тогда придётся признать, что моего сына касались грязные руки демона. Ваня не отдал бы серьгу добровольно. Значит, его заставили. На сколь жестокими были методы принуждения? Мне бы расплакаться, как отвергнутой, не выполнившей своей задачи, пожалевшей жизни ради сына. Но я сцепила зубы. Уверенность в правильности выбора укрепляла меня. Мали не позволит Ване умереть, а я сделаю что-то очень важное. Что? Я тогда ещё не знала, но чувствовала. Сам Мали, своей шаткой эмоциональностью натолкнул меня на мысль, что есть выход из положения. 
Заперев страшную дверь в неведомый мир, я поднялась в свой отдел, села в кресло и тут же заснула. Во сне я пыталась вдеть голову в петлю, но моя почему-то большая голова не пролазила в узкое кольцо. Вместо того, чтобы попытаться его расширить, я с ослиным упорством тыкалась в верёвки. И всё-таки втиснулась и тут же обнаружила, что вешаться не как – верёвка спущена чуть ли не до самого пола, а я стою на четвереньках.

Глава XXI

Погребение.

Меня разбудили не беззаботные лучи утреннего солнца, как ни в чём не бывало, гуляющие по отделу, я открыла глаза от тяжёлого тоскливого чувства, вызванного заунывной цыганской песней. Вскочив, я пригладила одежду, пятернёй причесала волосы. Вспомнились последние слова Мали: «…цыганам привет от меня. Мне понравилось играть в прятки». Я тогда не придала им значения, но сейчас… Неужели…нет, не хочу об этом думать…
Я ринулась на выход, перед моим мысленным взором мелькали смуглые лица. Кто из них? Нет… я преувеличиваю, нельзя быть такой мнительной…
Взглядом я заставила задвижку отойти в сторону, приказала двери распахнуться. Глаза мои ослепли от боли. На дорожке в библиотеку сгрудилось много людей, горестная песня проникала в самое сердце. У подножия ступеней кто-то лежал. Ещё несколько шагов и я узнаю кто. Мои глаза шарили по живым. Все библиотекари в сборе. Оно и ясно, их защищали заговорённые дома. Марья Дмитриевна не пострадала. А где же её семейство? Неужели они? Нет. Откуда им знать, что тут такое… Их просто не успели предупредить. За спинами мелькнула очкастая голова дяди Селивана. Всё знающий, везде поспевающий алхимик в порядке, на то он и алхимик. Значит, пролилась цыганская кровь.
На меня поднялись десятки глаз, никто не удивился волшебству, им было всё равно, они переживали потерю. Я чувствовала, как многие переводят дух, видя, что я не погибла, и не ранена. Не без боли я видела, как заглядывают они мне за спину в поисках Ванечки. Как Роман Эрнестович и дядя Лойза полные надежд, отравленных ночной бедой, спешат мне на встречу.
- Он жив, но он не со мной… - Проговорила я тихо, и песня смолкла. С порога я уже всё видела, солнце жгло мне лицо, а может, это были слёзы, которые я не в состоянии была сдержать. Я не помню, как оказалась внизу, как присела на ступени и всматривалась в лица, я искала признаки жизни, но находила лишь следы смерти. Дойна и Метя смотрели в небеса беззаботными влюблёнными глазами, ни ужаса, ни отчаяния, только любовь, безграничная, счастливая, уходящая в вечность. Две жизни, отданные во имя третьей. Что есть красота? Красота – это чёрные бездонные цыганские глаза, это молодость, которой не суждено перерасти в старость, это смелость и самоотверженность. Дойна и Метя ведали за что умирали, мне ещё предстояло это узнать. Чтобы их и моя смерть не стали напрасными, я дойду до конца, есть ещё что-то, о чём мне следует побеспокоиться, прежде чем сделаю следующий шаг, возможно, последний в своей жизни.
Я держала в ладонях две холодные руки. И мне хотелось умереть. Чувство вины терзало моё сердце, юноша и девушка стремились защитить меня, помочь мне спасти Ванечку. Они никогда не узнают, что я не оправдала их надежд, и дежурство их было пустой затеей. Что для Мали – демона преисподней, жалкая горстка людей?
Движимая душевным порывом, я поцеловала руки влюблённых и соединила их. Кто-то всхлипнул над моей спиной. Подняв лицо, я увидела Пенелопу Витальевну. Невыносимо было смотреть в её убитые горем глаза. Дядя Лойза утирал моё лицо своей косынкой, но я не сразу это заметила.
- Не плачь, дочка, они уже в раю. – Голос старика дрожал.
- Что он с ними сделал?
- Задушил. Просто взял и задушил. Тихо так. Никто ничего не услышал. Их нашли под утро. Уже остывшими. 
- Дядя, Лойза, - я нашарила в кармане серьгу, - понимаю, сейчас не место и не время, но, скажите мне, пожалуйста, это Ванино?
- Да. Откуда она у тебя? – Дрожащие сморщенные пальцы крутили серёжку так и этак.
- Мали дал.            
- Ты говорила с ним? – К нам обернулся Роман Эрнестович, - но никто же не подходил к библиотеке.
Во время моего прощания с Дойной и Метей, многие отошли в сторонку, теперь все вернулись и жадно вслушивались в произносимые мною слова.
- Мали был внутри библиотеки.
- Что? Как? – Пенелопа Витальевна, да и остальные библиотекари собрались было бежать в здание.
- Не везде, - остановила я коллег, - только в той, второй кладовой. Ну, где подотчётные бланки хранятся.
- Но она заперта, а ключи у меня? – Воскликнула Пенелопа Витальевна. – И там отнюдь не обычный замок.
- Для меня обычный, - напомнила я о своих, недавно приобретённых, талантах.
- Ах, да…
- Мали требует мою жизнь взамен на Ванину. Боюсь, нет другого выхода…
- Может, есть способ обмануть китайца? – Марья Дмитриевна смотрела на меня с такой надеждой.
- Он теперь не китаец…
- А кто? – Выпалили сразу несколько голосов.
- Простой осёл. - Я не стала вдаваться в подробности. - Однако, не глупый. Наташа уже пыталась его обмануть. Теперь он будет начеку.
Глаза всех тут же устремились на Метю и Дойну. Только что живые узнали, что до юноши и девушки была ещё одна жизнь, унесённая Мали. Я тоже ласкала взором красивых покойников, и в сердце моём закипала злоба. Пока я дышу, пока разум мой светел, есть надежда. Я спасу Ваню и постараюсь не отдать книгу. Не знаю, почему она так дорога сердцу моему. Меня с нею связывало не читательское чувство, и не библиотекарское, даже не благодарность за полученные знания. Нет, что-то неосознанно большее. Но что же? Кто знает, может мне и самой удастся улизнуть? Многого хочу? А почему бы и нет. Я смотрела на солнце и понимала, что его свет, озарявший меня всю жизнь, нужен мне. Кто знает, может там, за гранью смерти, тоже есть солнце. Но не это родное – Ярило, Даждьбог, Ра.
Удивлены, откуда мне известны имена солнца? В школе учили. А вот про Велеса не учили. Но теперь я знала, что зря взъелась на лесного Бога. Не нужны Велесу человеческие жертвы.
- Нам надо договориться, кто останется в библиотеке, пока все будут на похоронах. – Тихо, не глядя никому в глаза, предложила Пенелопа Витальевна. Неловко решать производственные вопросы в такой горестной ситуации.
- Я могу, - предложила себя Марья Дмитриевна.
К библиотеке подъехал бобик с прицепом (выходит, родные Марьи Дмитриевны всё же оповещены), в котором под тентом угадывались очертания двух гробов. Из машины вышли дед Захар и Валера, взялись выгружать страшный груз. Быстро же они, будто заранее готовились. Несколько юношей бросились им на помощь. Марья Дмитриевна достала с заднего сидения тюк с подушками и простынями, развернула свадебное платье, сшитое на старинный манер.
- Моё было, - всхлипнула, - как раз в пору придётся. 
Я понуро наблюдала за суетой вокруг. Смерть больше не впечатляла меня. Мёртвые юноша и девушка, которых только что унесли в библиотеку для омовения, были мне сейчас ближе всех живых. Завтра я, с большой вероятностью, могу оказаться на их месте, пройти их путём. Страшно ли мне? Нет, ничуть. Мой малыш томится в подземелье, в лапах убийцы, и всё внутри меня переворачивается от нестерпимой боли.
Из библиотеки уже выносили нарядные гробы, оббитые траурными лентами. Метя, одетый по парадному, но в цыганских традициях, казался моложе своих шестнадцати, Дойна вся в белом и в фате выглядела уснувшей невестой, один звук, громче обычного и она проснётся. Цыганки запели, но ресницы девушки не дрогнули, лишь лёгкий ветерок затрепетал в распущенных волосах.
Дед Захар привёл двух лошадей, к их крупам были привязаны узкие тележки, на которых Селиван ловко и быстро укрепил гробы. Только таким образом можно было беспрепятственно переправить покойных к месту успокоения. Хоронить Метю и Дойну решили неподалёку от Велесова капища.
Я шла впереди с букетом цветов, за мною, понуро опустив головы, плелись Галя и Маша с хвойными веночками. Иногда девушки тихо перешёптывались. Я не вслушивалась в их слова, занимаясь обдумыванием главного вопроса – как быть дальше. За девушками вышагивали лошади с горестным грузом, остальные провожающие шли за второй тележкой, в которой ехал Метя, вернее, то, что от него осталось.
Перейдя через мост, я оглянулась назад, мне нужна была помощь в выборе дороги. Траурная процессия остановилась. К нам по мосту пробрался дядя Лойза. Теперь он шёл впереди колоны.
Скоро мы достигли осиротелой поляны между кибитками. Цыганские лошади, завидев людей, грустно заржали. Я покрутила головой и увидела небольшой табун, бредущий из леса
 Дойна и Метя никогда больше не войдут в свои скромные дома на колёсах, не поскачут верхом на перегонки с ветром и птицами. Скоро табор снимется с места, но без них. Юноша и девушка навсегда останутся в этих лесах.
Сивая кобыла жалобно тыкалась в лицо Дойны и тихонько ржала, будто звала. Люди уступили место своим гордым скакунам. В цыганском народе к лошадям всегда относились с почтением, потому цыганские кони, что люди, умны и чувственны, только говорить так и не научились.
Минут через двадцать процессия двинулась дальше, теперь нас стало больше, лошади пристроились в хвост колонны.
Мы всё шли и шли, Велесово капище осталось чуть правее от нас. Уже скоро…
- Ты не должна умирать, - прошептал дядя Лойза, отрывая меня от размышлений. – Тогда смерть двух моих соотечественников потеряет смысл.
- Я спасу Ванечку, и тогда не потеряет. – Я подняла благодарный взгляд на цыгана.
- Оба вы должны жить.
- Но как?
- Думай, внученька, думай. На то тебе и голова дана, и сердце. Вся эта канитель вокруг тебя крутится. Тебе и распутывать клубок. – Он верил в меня. Когда же, наконец, я сама в себя поверю?   
- Я думаю. Вот только ничего путного на ум не приходит.
- А ты не у разума спрашивай, а у сердца. Оно, родимое, никогда не ошибается.
Я подозрительно уставилась на дядю Лойзу, не мог же он прочесть Великую Книгу. Тогда бы Мали и за ним охотился. Старый цыган усмехнулся.
- Я и внуку своему покойному непрерывно это твердил.
Что он всё меня своим внуком стращает? Я отвернулась от цыгана. Ну его.
Скоро мы увидели впереди дядю Селивана со странным предметом в руках. Погружённая в свои мысли, я и не заметила, как он ушёл вперёд нас. У ног алхимика зияли две глубокие, очень ровные ямы. Из чего я сделала вывод, что технарь сейчас опирается на чудо-лопату собственного изобретения. На кучках земли лежали два металлических креста. Меня снова посетила мысль, что к похоронам готовились заблаговременно. Такое чувство, что в Непорочном действует тайное похоронное бюро. Ну, сами посудите, сколько времени прошло после обнаружения тел несчастных юноши и девушки. Часов пять… Но вот вам и гробы, и ямы, и кресты. Всё как полагается.
Наступила сцена прощания. У цыган в этот последний миг вкладывается столько сил и эмоций, что многие потом долго в себя прийти не могут. Они настолько импульсивны и чувственны, что слабонервным на цыганских похоронах лучше не появляться. Сдержанная скорбь – это не про них.
Так как в данное время я очень подходила под эпитет – слабонервный, мне не стоило задерживаться у могил. Потому я решила отдать цветы Алевтине и отойти. Но крики и стенания словно гнались за мною. Я отходила всё дальше и дальше, пока не упёрлась в частокол Велесова капища.
Чтобы отвлечься, я принялась обходить капище то с одной, то с другой стороны. Сейчас оно вызывало у меня тёплые чувства и уважение к древней русской сказке. Только в ней сегодня осталось место для славянских  Богов старины. У одного из входов в капище я нашла пучок колосьев и спички. Видать, Селиван к службе готовился, да был отвлечён неотложными заботами, связанными с похоронами. Я подобрала снопик и вошла за ограду. И тут меня окатило свежим, таким первозданным, таким девственным дыханием леса. Восторг в моём сердце смешался с уверенностью, что действую я правильно. Только так и надо.
Разложив колосья на требище, я подожгла их. Но что дальше? Жёлтые веточки пшеницы горели медленно. Дым пробирался к небу, и я смотрела туда же. И о чудо! Из-за ветвей на меня взглянуло солнце, деревья отогнулись в разные стороны, очищая голубое небо. Я пала на колени. Ярило сиял над самой моей головой. Он в эту пору не бывает в зените, однако же, вопреки законам, был. Солнечный свет пронизал меня, я закачалась в его ласке, завибрировала, налилась священной благодатью. А в капище входил медведь. Я поднялась навстречу ему, без страха и сомнений. Мишка тянул ко мне лапу со шнурком, на котором болтался ключик. Я сняла шнурок с когтистой лапы, и тут же сознание моё помутилось…
Наверное, я не долго лежала перед требищем. Когда пришла в себя, пепел на камне ещё дымился. В остальном всё было по прежнему, как до богослужения. В руках своих я нашла ключик со шнурком. Не привиделось значит. Постояв минутку возле главного истукана так похожего на мишку, я покинула капище и вернулась к могилам. В них уже складывали скромные пожитки погибших и присыпали землёй. Я тоже бросила по горсти земли в каждую яму и шепнула:
- Ваша смерть будет не напрасна. Обещаю, что не сдамся без боя.
На обратном пути я прикидывала, от какой двери может быть ключ и зачем он мне вручён. Если помните, я даже без ключей легко открываю двери. Но видимо, есть некая дверь, недоступная мне. Где же она может находиться?
- Пенелопа Витальевна, – я пробралась поближе к директрисе, молчаливо и угрюмо бредущей впереди всех. – А почему в Наташином доме никто не живёт?
- Странно, что тебя это заинтересовало именно сейчас.
- Я и раньше об этом думала, но не доверяла вам. Боялась услышать очередную ложь, потому и не спрашивала.
- Наташа, подобно тебе, ведьмой была. Как ты знаешь, наши избы заговорены от вмешательства тёмных сил, но это так, игрушки. А вот Наташа умудрилась защитить своё жилище не только от зла,  но и от всех остальных. Мы двери днём не запираем на замок, основную охранную силу, а она запирала. Да на такой мудрёный замок, что мы не смогли его сломать, а ключа у нас нет. В отделе и на теле Наташи его тоже не было, я обыскалась. Так что, прах твоей предшественницы мы домой отправили, а вещи её до сих пор в Непорочном остаются. Не добраться до них.
- Спасибо, что не отмахнулись от моего вопроса. – Я благодарно улыбнулась Пенелопе Витальевне. Так вот от чего ключ. – Непонятно, зачем тогда вы окна и двери заколотили?
- Ну, я не знала, как поступить. Понимаешь, дом казался обитаемым, будто вот сейчас выйдет Наташа на крыльцо, улыбнётся… Любили мы её. А как заколотили избушку, легче стало. – Моя директриса хлюпнула носом и опустила голову. Новое горе обострило старое.
Я вздохнула с сожалением. Похоже, Наташа была здесь, в Непорочном, душой общества. Мне же не удалось им даже сколько-нибудь понравиться. Что ж, каждому своё. Наташа была натурой благородной, на людей не бросалась. Мне не на что обижаться – «за что боролась на то и напоролась».
Пенелопа Витальевна заметила моё замешательство.
- Я бы не отважилась так поступить с Наташиным домом даже для облегчения души. Хотела, но не осмеливалась. Да только какая-то тварь повадилась дверь по ночам царапать. Тогда я и решила осуществить свою затею.
Я ни сколечко не удивилась новости. Ясное дело, Мали рассчитывал найти среди вещей убиенной девушки вожделенную книгу. Только через меня он понял, что Великая Книга находится в библиотеке, и я уже добралась до неё. Не зря же Белочка столько дней провела на подоконнике.
Войдя в прохладный вестибюль библиотеки, я кивнула Марье Дмитриевне, пребывающей в тягостном ожидании отчёта о похоронах, и бросилась в детский отдел. Моей главной надеждой было обнаружить водоросли у себя на столе. Но к глубочайшему разочарованию стол оказался пуст. Я не поверила, принялась водить руками по столешнице. Отрицая очевидное, отодвигала все шуфляды по очереди, прошлась между полками стеллажей, заглянула на подоконники, чуть ли не с головой проникала в тумбочки. Снова обернулась к столу, столешница весело блестела гладчайшей полировкой, и этот блеск служил оскорблением моим чувствам. Не может быть! Но тут я ударила себя по лбу. Конечно же! Как я могла не догадаться? Марья Дмитриевна, наверняка, по обыкновению своему решила пройтись с тряпкой по отделам. Не оставит же она водоросли по столу растекаться.
Радостная и полная надежд я ринулась вниз.
- Марья Дмитриевна! Марья Дмитриевна!
Она всё ещё стояла в вестибюле заметно расстроенная. Оно и понятно, только что ей пришлось выслушать грустный рассказ Пенелопы Витальевны и остальных участников погребения.
- Марья Дмитриевна, спасибо, что убрали водоросли. Я так… - Слова застряли у меня в горле. Да, горек был разговор Марьи Дмитриевны с коллегами о тех, кто умер, но не от того она так печальна. Сейчас её больше всего заботила судьба живых. Что-то не так в этой судьбе.
- Ты зайди в Пенелопе Витальевне. – Безжизненным голосом посоветовала она.
Я кинулась к директорскому кабинету. Перед столом Пенелопы Витальевны уже стояли Маша и Нина. Маша теребила в руках пакетик и жалобно смотрела то на подругу, то на начальницу.   
- Ты?! – С моим вопросом выплеснулся целый ураган чувств.
- Я, - пролепетала Маша сдавленно.
Я стянула с руки деревянный оберег. Только бы Ванечка продержался. Если б я знала, что так будет…да только пустое, что сделано, то сделано. Главное, чтобы сыночку моему достало силы. Зачем-то дана мне, нет, нам эта ночь. Так надо.
- На, - я протянула Маше браслет, - и ничего не бойся. Тебя он не тронет, если сама не полезешь на рожон. Просто ложись спать, выпей снотворного. Мали не может войти в библиотеку без разрешения. Пенелопа Витальевна, - я обернулась в директрисе. – Не надо цыган. Пожалуйста. Будем каждый день хоронить их одного за другим. И вообще, пусть идут к капищу. Там место светлое, там он их не тронет.
В голосе моём было столько уверенности, что Пенелопа Витальевна глядела на меня с восхищением, очень непривычным для меня, но вполне заслуженным. Отныне я брала ситуацию в свои руки, твёрдо, со знанием дела.   
Хлопнув Машу по плечу и подмигнув Нине, я рванула к себе наверх. Имелось кое-что, в чём я ещё не была так уверенна.
Взгляд мой нашёл на полке книгу «Что есть красота». Как поступить? Я взяла книгу. Что ж, рискну. Она не библиотечная, так что, правила я не нарушу. Опасно брать её с собой, но и оставлять не желательно. А вдруг Маша не устоит перед Мали, позволит ему войти. Тогда ей конец и книга будет навсегда потеряна.
Время шло к пяти, но я не торопилась покидать территорию стеллажей. Взгляд мой рассеянно блуждал между полками и вдруг нашёл подсознательно искомое. А, гулять так гулять! Всё-таки преступлю вековой запрет. Есть у меня такая привилегия. Мои руки выхватили из ряда корешков «Быть, или не быть». Обе книги перекочевали ко мне за пазуху. Я знаю способ их защитить. Иначе бы не поступила так.
Уже покидая детский отдел, я затолкала халат-мантию в сумку, что-то в нём есть магически-защитное, авось поможет.
Идя вместе с Галей на выход из библиотеки, я услышала шипение из кухни, решила проверить, в чём дело. В комнатушке никого не было, чайник – причина шума, обеспокоившего меня, закипал на плите.
- Девчонки, кто плиту включил и оставил?! – Крикнула я в вестибюль, где шептались мои коллеги, вероятно, напутствуя Машу.
- А что, уже закипел? – Маша обернулась от двери в мою сторону.
- Почти… - в голове моей мелькнула гнусная идейка.
- Выключи, пожалуйста, я чаю выпью, когда вы уйдёте. – Попросила Маша.
Я постояла немного в задумчивости. Галя пошла к девочкам, проводив её взглядом, я ещё раз посмотрела на кипящий уже чайник, потом убедилась, что на выходе топчутся все библиотекари, кроме меня и Пенелопы Витальевны, там же стояла Марья Дмитриевна, готовая уходить. Что ж, прости меня, Маша.
- Пенелопа Витальевна!
Директриса удивлённо подняла глаза на меня врывающуюся в её владения.
- Вас ждать? Мы уже идти собираемся.
- Да, конечно, я почти готова. – Серые глаза с пристальным вниманием изучали моё лицо. Надо бы мне успокоиться.
- Я зашла спросить, у нас дома есть снотворное? – Я болезненно потёрла лоб.
- Не помню, - взгляд её стал понимающим, - возьмём с работы…
Я бесцеремонно протянула руку, в которую она через миг вложила пузырёк.
- Спасибо. Ну, так мы вас ждём?
- Да, да, я буду через минуту.
Влетев в кухню, я выключила электроплитку, схватилась за чайник, обожглась, сорвала полотенечко со спинки стула. С чайником в руках металась по кухне в поисках Машиной чашки. Ага, вот она вазоподобная, вся исписанная маками. Быстренько сообразив чаю, я достала пузырёк, отсчитала три таблетки. Что ещё? Я вспомнила, что Маша кладёт в чай ложечку сахара. Вот ложечка, сейчас достану из стола сахар. Размешала, промокнула со стола пролитую жидкость. Вроде, всё пристойно, не придраться.
- Машенька, - мои глаза воровато бегали, пришлось сделать их заинтересованными и задержаться на какой-то фотографии в вестибюле, - я тебе чайку там налила. – Увидев её удивлённый взгляд, добавила – и сама хлопнула чашечку. Захотелось. Нервы…
Пенелопа Витальевна вышла из кабинета. Теперь она присовокупляла свои напутствия к сказанному другими библиотекарями. Маша сдержанно качала головой в знак согласия, я видела, что она не просто нервничает, а находиться в диком ужасе, который едва удерживает в себе. Что ж, скоро это пройдёт. Дай Бог, чтобы трёх таблеток хватило.
- Пенелопа Витальевна, мне что-то совсем не здоровится, - я скривила в муке лицо.
- Ах, да, пойдём побыстрее. Ты же ночь не спала и весь день пробегала. Ну, спокойной ночи, Машенька.
Мы спускались по ступенькам. Маша провожала нас взглядом. Неужели она так час будет стоять? А если решит чай на пороге пить?
Я вернулась.
- Знаешь что, Маша, там чай остывает. Иди. С нами всё хорошо будет. – Грубо втолкнув растерявшуюся Машу в библиотеку, я захлопнула дверь. Побежала догонять своих, лишь когда услышала характерный звук задвигающегося засова и топот уходящих Машиных ног. Порядок.