Глава XXII
Горестная находка.
Вечером я без аппетита поедала Галину стряпню, старательно запихивала в рот понемногу всего, что было выставлено на стол. Со стороны, наверно, казалось, что я жутко голодная. Ни Пенелопа Витальевна, ни Галя к пище не притрагивались, единственным их занятием было удивлённое наблюдение за моими плотскими порывами. Я же старалась во всю, понимая, что на голодный желудок сил не прибавится. А они мне ой как нужны. План на ночь уже вполне оформился, я только ждала случая, чтобы его осуществить.
Пенелопа Витальевна провожала глазами ложки, исчезающие у меня во рту, и качала головой, вероятно, соглашаясь с собственными, не доступными моему пониманию, мыслями. Не удивлюсь, что мой аппетит она вполне обоснованно причислила к одной из форм проявления невроза. Но я не могла знать это наверняка. Мне не хотелось затевать разговор ни на какую тему, моим осунувшимся сотрапезникам, похоже тоже. Галя выглядела лет на пять постарше, огромные глаза её запали, тёмные круги под ними болезненно оттеняли бледную кожу. А Пенелопа Витальевна, и того хуже, напоминала мне призрак. Вымотанная, ослабленная, она неровно дышала, сидела сгорбившись, в глазах я прочла такую мольбу, будто она заклинала меня выжить в неравном бою за Ванечку и вернуться невредимой. Как мне хотелось утешить её, уверить, что при любом исходе, добро победит, оттого, что не может проиграть. Закон такой – добро всегда побеждает. Только вот цена его победы…
Ужин заканчивался. Я глянула на часы. Почти восемь.
- Люба, отмерь мне две таблеточки снотворного, пожалуйста. – Попросила Пенелопа Витальевна.
- Я вам всю бутылочку отдам. Она же ваша. – Сбегав в комнату, я принесла пузырёк.
- Себе отложила? – Пенелопа Витальевна откупорила крышку, проглотила сразу две таблетки.
- Конечно. Мне без них теперь никак не уснуть.
- Можно и я одну приму? – Отозвалась Галя со своего места.
- На. – Пенелопа Витальевна протянула Гале открытый пузырёк.
- Спокойной ночи. – Директриса поднялась и вышла из кухни. До последнего момента мне казалось, что она рухнет, такой неровной была её походка.
- Рано она. – Выказала я удивление.
- Здоровье в край подорвано. – Вздохнула Галя, собирая посуду. – Нельзя ей нервничать.
Я опустила глаза. Во многом я провинилась перед Пенелопой Витальевной, терзала её слабое сердце столько дней подряд. Хоть бы ей поправиться.
- Галь, - начала я осторожно, - мне нужна твоя помощь.
- Что именно? – Она стояла лицом к умывальнику, ко мне спиной, я видела, как напряглись её плечи, выпала тряпка из рук.
- Понимаешь, если я смотаюсь втихую среди ночи, вы останетесь в незапертой избе. А это опасно. Давай я сейчас уйду, а ты затворишь за мной. Пенелопа Витальевна, наверное, уже спит. Но если нет, скажи, что я выпила снотворного и спать пошла. – Мой взгляд, весь мой вид заклинали её ничего не спрашивать и отпустить с миром, не отговаривая, не раздирая душу на части.
- Ты с ума сошла? Там в лесу сейчас верная гибель. - Она не восклицала, по голосу я поняла – Галя сдалась с самого начала. Не будет отговоров и причитаний, она всё поняла. А спрашивает так, для формы.
- Я рискну, - она имела право знать, - Только так я добуду козырь против Мали. Без этого козыря ни мне, ни Ванечке не пережить следующего дежурства.
- Что за козырь? – Галя трепетала от волнения, я безмерно благодарна была ей за это.
- Ещё не знаю, но уверена, что найду его.
- Снова секреты? Они едва не привели тебя к катастрофе.
- Тогда всё было иначе. Я боялась вас, потому и не доверяла. Теперь я боюсь за вас. И потому да – снова секреты. – Мой прямой открытый взгляд призван был убедить её.
- Когда же ты поймёшь, что война эта общая.
- Да – общая. Поэтому я и прошу, отпусти меня и сохрани тайну. А на рассвете, с первыми проблесками зари, впусти. И давай не будем препираться, скоро стемнеет, и тогда у тебя действительно появится повод беспокоиться обо мне.
- Ладно. – Согласилась она с неохотой. – Отложу снотворное, а то, чего доброго, просплю твоё возвращение.
Помня, что ночью в лесу довольно таки прохладно, я надела на свитер кофту, а сверху на всё накинула мантию. Не зря же Марья Дмитриевна её так долго шила. Точно есть в этом библиотечном гардеробчике какая-то магия. Правда, Наташу она не спасла. Но я намерена использовать всё, что может помочь мне в предстоящем опасном деле.
До дома Наташи я бежала, не останавливаясь. Вот-вот стемнеет, тогда вряд ли мантия поможет. Ох, лишь бы не ошибиться насчёт принадлежности ключа. Тогда достанусь я сыну Астарота тёпленькая, глупенькая, с двумя замечательными книгами за пазухой. Воистину, в тот вечер моё безрассудство не имело предела. Нынче я содрогаюсь от одного воспоминания, на какой риск шла.
Ключ с лёгкостью вошёл в замочную скважину, некоторое время мне понадобилось, чтобы привести ошалелые мысли в должное русло. Удача дала толчок вдохновению, я готова была свернуть горы, лишь бы докопаться до истины. Моё сердце взволнованно бухало в груди, смакуя уверенность, что эта самая истина рядом, только протяни руку и нащупаешь её.
Придя в себя, я шагнула в мрачную переднюю давно покинутого дома. Подумать только, я первая, кому удалось проникнуть сюда после Наташиной гибели. Вот её туфли притулились у шкафа. Наверное, в то, последнее утро, она выглядывала в окно, дабы определить погоду и выбрать, что обуть. От туфель пришлось отказаться, слякотно, да и холодно. Не спешит весна. На этот стул Наташа присела, застегнула непослушную змейку своих модных сапожек, тоскливо посмотрела на туфельки. Скорей бы надеть их. Приложив ладонь к шкафу, я вслушалась в себя. Эта комната, мебель, вещи были её миром. Почему он, этот чужой мир, видимый мною впервые, кажется таким знакомым? Что роднит нас с Наташей? Сколько же дней я бьюсь над этим вопросом, выставляемым чувствами и отвергаемым разумом?
Что ж, сейчас я всё узнаю. Я заперла дверь, ключ провернула, так, чтобы не выбили с наружной стороны, и оставила в замочной скважине. Мне не хотелось включать свет, казалось, электричество нарушит некую ауру, царящую внутри избушки. Я нашла в кармане юбки спичку из того коробка, что обнаружила днём подле капища. Огляделась. С удивлением обнаружила керосиновую лампу. Хорошо, что я умею пользоваться этой стариной. Сняла стекло, зажгла фитиль. Вот и славненько.
Желтоватый свет выхватил из сумрака клочок пространства, придал ему чуточку магической таинственности.
- Здравствуй, Наташа, - произнесла я с благоговением, - была бы я умнее, пришла б раньше. Слава Велесу, что всё ж успела…
Голос мой неожиданно сорвался. Успела, или не успела, можно спорить. Ваня в беде, и моя в том вина.
- …прости, что не шла так долго.
Я шествовала из прихожей в коридорчик, узнавая знакомую планировку, отмечая схожие предметы. На миг завернула в кухню – идеальная чистота. Но что я ищу? Логично предположить, что искомое ждёт меня в Наташиной комнате.
Из коридора ответвлялись две смежные комнаты. Какая из них? Ткнулась наугад, толкнула дверь, та бесшумно отворилась. Я выставила руку с лампой вперёд. На меня глянул циферблат с готически вытянутыми римскими цифрами и стрелками под-стать цифрам – суровой продолговатой формы. Всё это бледнело из-за стекла, и было запрятано в деревянное, малость потёртое, тело, внутри которого гулко постукивало сердце-маятник. Неподалёку в углу примостился потемневший от времени старинный сундук внушительных размеров. Я глянула дальше и увидела своё усталое отражение в задымленных стёклах старинного орехового буфета, в избытке украшенного причудливой резьбой, сбоку от него примостился комод с щеголевато поблескивающей мраморной столешницей. Я не стала дальше углубляться, чтобы разглядеть какой-нибудь антикварный диван или кровать в стиле ампир. Вряд ли Наташа жила в этом отдающем пылью музее.
Потянув за дверную ручку, я оборотилась к комнате напротив. Её уютная обстановка успокоила меня, не придётся проводить время среди нагромождения мебели, хозяева которой, и первые, и вторые, и Бог весть ещё какие, давно почили. Я люблю старину, но сейчас её таинственная изысканность действовала на меня отталкивающе.
Я сделала шаг и огляделась. Всё на своих местах, ничего лишнего, никакой шмотки, брошенной впопыхах, или бумажки с заметкой, или недоеденного яблока. Само собой, пыль уже покрыла всё, что сумела достать. Но я не сомневалась, что при жизни хозяйки ею здесь и не пахло. Стол, шкаф, кровать, зеркало (ой, лучше в него не глядеться), этажерка с книгами. Что там? Приблизила лампу, свет отразился от корешков: Достоевский, Толстой, Блок, Лермонтов, пустое место – скорее всего недавний приют сгоревшего томика Пушкина, любимой Наташиной книги, «Слово о полку Игореве» на древнерусском, «Повесть временных лет» и другое в том же роде. Похоже, Наташа, равно как и я (ну, если не считать Шекспира), предпочитала исключительно русскую классику. Мне не попалось ничего иностранного. Над этажеркой висела репродукция с картины Айвазовского «Бриг Меркурий». Мило. Люблю эту картину, когда смотрю на неё, начинаю ощущать солёность окружающей атмосферы. Сколько же схожего у нас с Наташей? Пока я нашла лишь одно разительное отличие – её педантичная аккуратность и моя вопиющая (в сравнении с нынешними подружками) небрежность.
Пора приступить к поискам. Устроив лампу на столе, я первым делом исследовала его поверхность, поискала под столешницей. Перекинулась к зеркалу, полностью игнорируя отражающую поверхность, запустила руку за неё – ничего. На полке шкатулочка из какого-то лёгкого камня. Раскрыла ларец и ахнула. Ну какая женщина не залюбуется при виде таких изумительных серебряных серёжек с изумрудами, сюда же прилагалось изумрудное, нежнейшей формы колье и скромное колечко, не совсем по комплекту. От изумрудов мой взгляд перекинулся на восхитительное жемчужное ожерелье, будто снятое с нежной шеи Андерсеновой Русалочки. Я перебирала бусы, серьги, цепочки, не в силах оторваться от этого занятия и понимая его совершенную бесполезность. Да, в металлах и камнях может быть запрятана некая могущественная сила, но не в тех, что мерцали сейчас передо мною. Я бы почувствовала. Другое мне нужно. Со вздохом я захлопнула шкатулку.
А куда бы я спрятала предмет, который не должен бросаться в глаза, но будет найден, как только его станут искать? Моё тело, как стрелка компаса, тут же оборотилось к кровати. Только там и нигде больше. Я откинула подушку, сложенную уголком. Есть! Вот оно искомое! Моему взору предстала нестандартно толстая тетрадь в клетчатой обложке, немного обшарпанная, самую малость. Наверное, слишком часто была в употреблении. Приблизив находку к лампе, я прочла «Дневник Натальи Антиповой. Начат: 10.06.19.., Окончен 04.08.19…». На минуту мне пришлось отвлечься от созерцания дневника. Уж сильно запомнился год начала и окончания дневника, указанный на обложке. Он стал для меня не полосой и не трещиной, как принято говорить, он был и всегда будет бездонной пропастью, провалом, не разделившим, а разломавшим мою жизнь на две половины. Выходит, и для Наташи 19… год что-то значил, раз она спрятала так давно оконченный дневник под подушкой, будто только что читала, или… Неужели, она знала, что кто-то придёт за ним?
Трепетно и осторожно я отворила обложку. И не упрекайте меня. Я с огромным уважением отношусь к чужому сокровенному, что меня не касается. Но тогда меня подогревала уверенность, что я не просто должна, я обязана прочесть дневник. Для меня Наташа его приготовила, для той, что придёт довершить её дело, чтобы сделать её смерть не напрасной и отомстить убийце. Неужто, догадывалась она о том, что умрёт?
С первой страницы на меня улыбчиво глядело фотографическое изображение двух красивых девушек. Красавицы обнимаются, лица беззаботные, счастливые. Одна из них Наташа, вторая – не трудно догадаться – её сестра. Внешнее сходство бросается в глаза с первого взгляда. Боже, как же они хороши, и как же им хорошо было в ту минуту, когда стояли они, прижавшись друг к другу, перед фотографом. Под фотографией значилась надпись «Лето в Одессе». Я вздрогнула. В моей жизни тоже было лето в Одессе. Самое счастливое и самое несчастное из всех лет.
Подтянув стул к столу, я присела, пододвинула к себе лампу. Наташа хотела, чтобы я прочла. И я это сделаю. Девушка, которую я никогда не знала, уже давно казалась мне самой близкой из всех библиотекарей Непорочненской библиотеки. Что же так роднило нас? Только ли Одесса? Я вспомнила, как Пенелопа Витальевна спросила меня, не встречались ли мы. Я и сейчас была уверена, что нет. Наша директриса подсознательно чувствовала эту мистическую связь. И мне она не давала покоя вот уже сколько дней. Пришла пора во всём разобраться.
«10.06.19…
Вот уж три дня минуло с тех пор, как мы с Надей прошлись по Привозу. Сестричка накупила каких-то дешёвых, но довольно милых побрякушек. Ей очень хотелось услышать моё одобрение, но я, как поклонница драгоценных и полудрагоценных камней, не в состоянии по достоинству оценить её выбор. Единственной целью посещения мною знаменитого рынка была покупка толстой тетради, потолще тех, что можно найти в магазине.
Мой старенький, дорогой сердцу дневник остался дома. И как я могла его забыть? До сих пор ругаю себя за непростительную рассеянность. Надя весь день потешалась надо мной. Похоже, прозвище «Маша – растеряша» не отлепится от меня до конца лета. Моя сестра любительница позубоскалить, а я - её любимый предмет для насмешек. Но мне не привыкать. Всё равно она самый дорогой человечек на всём белом свете. Пусть смеётся, я улыбнусь ей в ответ и тут же прощу любую колкость. Тем более, что звучат они нежно и ласково.
Это первое наше совместное дальнее путешествие без родителей. Мама с папой остались во Владивостоке. До сих пор дивлюсь, как мне посчастливилось. Папе с большим трудом удалось убедить маму, что Наде, студентке четвёртого курса, как всякому взрослому человеку, просто необходимо научиться заботиться не только о себе (что она делает уже добрых три года), но и ещё о ком-нибудь. К своему великому удовольствию, этим кем-нибудь, на ком Наде предстоит тренироваться в проявлении заботы, выбрали меня. Я безмерно счастлива, мысли мои путаются, столько незабываемых впечатлений и встреч. Кажется, сердце выскочит из груди.
Нас отпустили на целое лето к тётке, удачно обосновавшейся в Одессе. Её милый дом завершает тихую улочку на окраине города и окружён чудесным садом, в котором вот-вот поспеют абрикосы. В окна нашей комнаты видно море. Ночью я слышала, как плещутся волны, я закрывала глаза и представляла себе, что плыву на корабле в Перу, чтобы посетить знаменитый город под облаками Мачу-Пикчу, или на брега Туманного Альбиона, в Англию - родину моих любимых сказок. Это две моих заветных мечты, я уверенна, когда-нибудь они сбудутся…».
На минуту я отложила дневник, прошлась по комнате, вытерла слёзы. Милое дитя, чьим строкам я сейчас внимала, без сомнения горячая благородная душа, как никто достойна была жизни. Как же несправедливо…
«…Мне пришлось пообещать папе, что на каникулах не прервётся моё усердное корпение над учебными пособиями, чтобы, как он запланировал, окончить школу с красным дипломом. Тогда любой институт примет меня с распростёртыми объятьями. Мама настаивает, чтобы это был МГУ, папа ей вторит. Я не возражаю против Москвы, но желаю пойти по стопам старшей сестры и поступить в Институт Культуры на библиотекаря. Пока что родители не ведают моих намерений, узнают – не обрадуются. Но я предпочитаю беготне суетного мира тишину и прохладу книжных залов. Это мой выбор! И через год я его осуществлю. А пока мой удел точные науки, в них я преуспела не менее, чем в литературе и мне прочат прекрасное лабораторное будущее. Наша химичка уже всему Владивостоку объявила, что её любимая ученица Наташа Антипова, то есть я, в следующем году непременно поступит на Химический факультет МГУ. Жаль её разочаровывать. Пока у меня не хватает смелости поделиться своими планами даже с родителями. Потому ежедневно сижу над книгами, и не над романами. Формулы и задачи – вот моё обязательное занятие. А как хотелось бы полистать томик Пушкина. Простите, Александр Сергеевич, вашими творениями я вплотную займусь через год, когда окончу десятый класс и стану взрослой.
Кстати о взрослости. Изложение мыслей и впечатлений на бумаге - признак детскости, по крайней мере, мне так кажется. Сколько раз пыталась написать в прежнем своём дневнике дату его окончания и всё откладывала. Казалось бы, факт его забытия во Владивостоке верный повод прекратить бессмысленное занятие для девочек. Ан нет, ринулась на Привоз, весь рынок оббежала в поисках нужной тетрадки. Чуть с Надей не повздорила, ноги у неё, видите ли, не из железа. А сама битый час у книжной лавки торчала, на книгах она серьёзно помешана. Уже скоро какая-нибудь библиотека Владивостока осчастливится приобретением чокнутой библиотекарши. Мне библиотекарское дело очень даже по душе, но я полностью отдаю себе отчёт в том, что никогда не буду так отчаянно и отрешённо предана книгам, как моя сестра. Ох, на чём я действительно зациклена, так это на моей Надюше. Может, из-за неё и решила стать библиотекарем. Чтобы там не возомнили себе наши родители, моя взрослая четверокурсница сестра кажется мне самым беззащитным существом на свете. Её трёхлетнее пребывание вдали от дома причина вечного моего беспокойства. Пусть мама и папа думают, что она обо мне заботится, на самом деле всё наоборот. Я о ней думаю, я её берегу. И так будет всегда.
Посему, торжественно клянусь, что по возвращении во Владивосток, начертаю на двух своих дневниках дату окончания и более никогда не прибегну к этому жанру литературы. Пора взрослеть.
А пока, я позволю себе расслабиться и побыть малюткой в это последнее лето моего детства.
Тётушка Мила, мамина старшая сестра, великодушно приняла нас в своём доме и клятвенно пообещала, что к концу лета сделает всё, чтобы мы, ходячие мощи, прибавили килограммов по десять, что сделает нас похожими на людей. Меня это обещание рассмешило, собственные тётушкины дети – двенадцатилетний Дима и десятилетний Кирюша - представляют собой экспонаты для наглядного изучения анатомии.
Сейчас уже ночь, и прежде чем лягу спать, я хотела бы объяснить, почему целых три дня ничего не писала. Дело вовсе не в отсутствии тетради. Можно было запечатлеть мысли и на листочках, а потом вклеить их в полноценный дневник. Мне самой это странно, но я заметила – когда Надя рядом, писать не так уж и хочется. Три последних года я изливала на бумаге свою горечь и тоску из-за разлуки с сестрой. Сейчас мы вместе и мне есть с кем поговорить, с кем поделиться сокровенными мыслями. Всё. Спокойной ночи».
Я переменила положение тела. С этих пор Наташа стала мне ближе и роднее. Я узнала, что у неё есть, вернее, были…не только родители, но и сестра Надежда, самый близкий Наташе человек. Странно, что никто из коллег ни разу не упомянул о ней. Через минуту я снова углубилась в чтение.
«16.06.19…
Ну, здравствуй, мой бедный дневник. Прости, что так редко к тебе обращаюсь. Хотела бы сказать, что редкость наших встреч есть причина моего сознательного постепенного отвыкания от общения с тобой, но это будет ложь. Я не пишу – потому что мне это не нужно. Я надеюсь, это заявление не обидит тебя, а лишь вызовет тихую радость за свою взбалмошную хозяйку.
Я впервые поняла, что такое абсолютное счастье. Это когда лежишь на песке почти голый, слушаешь приглушённый рокот волн и суетливые крики чаек, прищурено смотришь в бесконечно голубое небо и всё чего желаешь – это лежать вот так вечность. И больше тебе ничего не нужно. Ты вольная птица, ты свободен и никто над тобою не властен, ничто над тобою не властно. Твоя радость вьётся от сердца словно песня, словно самая возвышенная молитва. Ты пронизан ею до самых кончиков волос. Ты течёшь в вечность. Ты всегда был и пребудешь вовеки. Ритм твоего сердца – это биение пульса Вселенной, её поступь, её танец. Ты составная часть всего сущего.
Стыдно признаться, милый дневничок, но, вспомнив о тебе, я вдруг задумалась – а какой сегодня день, месяц, год? И не нашлась с ответом. Я не знаю. Ничего не знаю. Время перестало для меня существовать… Я так счастлива! Так счастлива!».
Боже, как сродни её чувства моим тогдашним переживаниям.
«18.06.19…
Сегодня записалась в местную библиотеку. Долго стояла у полки с задачниками по физике и математике, а потом плюнула на всё и ринулась в секцию художественной литературы, отыскала «Войну и мир» первый том и, прижав его к груди, помчалась к библиотекарю. Милая девушка даже глаза от удовольствия закатила. Она оказывается ярая фанатка Толстого и за свою недолгую трудовую деятельность в стенах книжного храма, впервые видит себе подобную особь. Увы, классиков сейчас не жалуют. «Война и мир», конечно, на полках не залёживается, но чаще её берут из-за необходимости освоения школьной программы, а не как следствие душевного порыва.
Как же стыдно сейчас признаться, что хватило меня только на лишь две страницы. О чудо! Я прочла их, да только ничегошеньки не поняла. Ни единого слова! Завтра начну сначала. Что же такое творится со мной?
Хочу признаться тебе, дневничок, в том, о чём пока не осмелилась рассказать Наде: я, кажется, влюбилась. Хочешь знать, кто он? Его зовут Максим, он прекрасен как Аполлон, а красноречив...Цицерон отдыхает. Мы познакомились вчера на пляже. Ох, что сегодня был за день? Мы после обеда в кино ходили. Названия не помню. О чём фильм? Не знаю. Надюша говорит, что я сумасшедшая. О, даже если моё состояние и есть то самое сумасшествие, которого все боятся, мне всё равно. Тогда я хочу быть сумасшедшей. С ума сошедшей. Зачем мне ум? Если без него ещё лучше! Спокойной ночи».
«24.06.19…
Макс поцеловал меня. О Боги! Это такое ощущение! Да только Надя всё испортила. Я ничего ей не рассказывала о своих чувствах, но оно и не нужно, всё и так видно. В последние дни Надя следит за мною, говорит, что отвечает за меня, дуру бестолковую, ничего не знающую о недолговечности курортных романов. По её словам, всё, что от них остаётся – это досада и букет венерических заболеваний. За кого она меня принимает?! Из-за какого-то детского поцелуя дико разоралась (никогда её такой не видела), она так руками мотала, что порвала мою любимую серебряную цепочку. Я расплакалась. И Надя обмякла. Долго мы сидели на полу, она гладила мои плечи, говорила, что переживает за меня и что цепочку завтра же отнесёт к ювелиру. Он всё исправит. Сомневаюсь я. У меня необычная цепочка. Чтобы её запаять, надо попотеть, и не каждому такое под силу. Необходим мастер наивысшего класса».
«25.06.19…
Макс не пришёл на свидание. Я теряюсь в догадках. Наверное, с ним что-то случилось. Я бы позвонила ему, но не знаю номера. Ничего о нём не знаю – где живёт, с кем.
А ещё и Надя стала какая-то придавлено-притихшая. Ходила она днём на Новый рынок в ювелирную мастерскую. Это достаточно далеко от места нашего проживания. Но в других мастерских отказались ремонтировать мою цепочку. Все советовали ехать к Новому рынку, там какой-то странный цыган недавно обосновался. Если кто и справится с работой, то только он. Нашла она цыгана. Он оценил мою цепочку по достоинству, сказал, что сложная и уникальная работа. Отремонтировать согласился, но цену спросил не малую. Обещал за три дня справиться. Надя дала часть суммы и ушла. Запудрил цыган мозги моей сестрёнке. Теперь пиши пропало. Не увижу я больше своей любимой цепочки… Короче…иду «Войну и мир» почитаю».
«26.06.19…
Целый день сидела на пляже. Так и не дождалась Максима. Любимый мой, где ты? Что с тобой приключилось? Я в страхе. Надеюсь, он жив. Но, уж точно, тяжело болен. Только болезнь могла помешать ему прийти ко мне. Где ты лежишь, страдаешь, томишься от тоски по мне? Догадайся прислать с кем-нибудь весточку. А может, он бес сознания в больнице? И никто из персонала не знает его имени. Завтра же объеду все больницы Одессы. Я найду тебя, любимый! Я помогу тебе встать на ноги. А если не встанешь, я буду возить тебя в инвалидной коляске. Посвящу тебе свою жизнь без остатка.
Надя относится к моим страхам скептически. Но не смеётся, за что я ей очень благодарна. Она сегодня какая-то не такая. Почти не ест. И я есть не могу. Тётя грозится позвонить нашим родителям. Только ради неё мы проглотили по булочке с чаем. Надюша спросила меня, признавался ли Максим мне в любви. Ох, какая же она глупая, а разве поцелуй не есть прямое доказательство его горячей привязанности ко мне? Возможно ли настоящие чувства выразить словами?
Ох, пора почитать «Войну и мир». Потрясающая книга».
«27.06.19…
Не думала, что в Одессе так много больниц. Целый день обходила их и даже трети не прошла. Сейчас пишу, а перед глазами мелькают списки с фамилиями и именами. Максим Поликарпов в них не числится. Мне посоветовали позвонить в больничную справочную службу. Есть у них такая. Я позвонила – результат тот же, что и со списками. Но знаю я этих бюрократов: что-то забыли, не дописали. Кого печёт чужое горе? Завтра снова пойду по больницам. А сейчас спать. Читать не смогу – смертельно устала».
«28.06.19…
Сегодня в травматологии не знаю какой по счёту больницы мне сказали, что есть у них один неопознанный, по описанию похожий на Макса. Господи, как я неслась к нему по коридорам, пропахшим медикаментами. Моё сердце сжималось от страха. Я радовалась и умирала от ужаса. Мне чудилось, что коридоры никогда не кончатся. По дороге я молилась, чтобы всё обошлось, чтобы неопознанным оказался ты, но не слишком покалеченным, с шансом на жизнь. Если врачам не по силам тебя спасти, я сделаю невозможное, моя любовь поднимет тебя…
Это был не ты. Задыхаясь, я согнулась пополам. Внутри меня шла борьба, всё было полной противоположностью моим желаниям – я не нашла тебя, а тот, кто лежал передо мною, вряд ли выживет. Как хорошо, что это не ты. Я воздавала небесам благодарные молитвы и непрестанно глядела на красивого юношу. Он не жилец. Бедняга умирал, и странно, что до сих пор не умер. Одна мысль, что кто-то, подобно мне, рыскает по больницам в поисках этого мальчика, приводил меня в леденящий душу трепет. Может, этот кто-то стоит сейчас над моим Максимом и так же жалеет меня. Я склонилась над юношей и шепнула ему в самое ухо: «Дай Бог, чтобы ты встал. Я очень, очень хочу этого. Встань, пожалуйста».
Уже после я шла по улице и любовалась богатыми зеленью одесскими улицами, великолепными домами и самым голубым небом во Вселенной. Как тяжело умирать в такую пору. Как хочется жить и наслаждаться жизнью. Жди меня, Максим. Завтра я продолжу поиски. Я не сдамся. Я найду тебя».
«05.07.19…
Сколько же дней прошло с тех пор, как я в последний раз бралась за ручку? Шесть? Семь?Нет. Минула вечность. Не существует больше на белом свете той легковерной, наивной дурочки Наташи. Она умерла. Она ступила в ванную, наполненную водой, и резанула лезвием по запястьям. Она решилась на этот страшный и бесповоротный шаг. Но кровь не успела вся вытечь из тела, девушку спасли. Надя почувствовала неладное, побежала за тётей. Вместе они сломали дверь. Однако из моей телесной оболочки истекла воля к жизни, вера в себя и в людей. Я стала другой, прежняя Наташа погибла. Это случилось 29-го числа. А ведь до момента извлечения меня из ванны, я считала себя очень и очень несчастной. Просто я не знала тогда, что такое настоящее несчастье.
Надюша, милая моя сестричка, она не думала, что всё так серьёзно. Её рассказ, призванный всего лишь раскрыть мне глаза на правду, разбил моё сердце. Вечером того последнего дня, когда я ходила по больницам, Надя видела меня измотанную, опустошённую после долгих и безрезультатных поисков и не рискнула добивать своими новостями. Но на утро она остановила меня у выхода, я спешила на автобус, чтобы ехать в пригородную больницу, и попросила присесть на минутку. И зачем я её послушала? Лучше бы бегала по медучреждениям, пребывая в полном неведении. Оказалось, накануне вечером Надя видела Максима, живого и невредимого. Он лежал на песке рядом с красивой девушкой. Я не сразу расстроилась, это могла быть его сестра, или какая-нибудь другая родственница. И вообще, разве преступление загорать бок о бок с представителями противоположного пола? Надя смотрела на меня грустными, изучающими глазами, я знаю, она хотела как лучше. Её следующие слова резанули мой слух, и покатились в сознание булавой, отлетевшей от рукоятки. Максим обнимал и страстно целовал свою спутницу. Я закрыла уши, Надя врёт. Ей не нравится Макс, и она нашла простой способ разлучить нас. Мне надо было бы закрыть и глаза, тогда бы я не увидела её глубоко расстроенного, искажённого болью лица. «Хорошо, что он пощадил твою невинность. Победа над тобой далась ему легко, счастье, что он решил остановиться на достигнутом…». Как жестоко и цинично звучали её слова. Да, я полюбила с первого взгляда, я поверила в искренность Максима, я обманулась. Внутри меня всё полыхало, я не стала дослушивать сестру, сбежала от неё в комнату. Не знаю, сколько времени я лежала в одиночестве, кропя подушку горестными слезами. Решение настигло меня, как лавина, которую не ждёшь, но она приходит и накрывает с головой, душит, ломает. Я захотела умереть. Порылась в сумке, нашла пачку новеньких лезвий. Мои руки предательски дрожали, несколько раз я роняла свою ношу на ковёр. Не страх тому причина, а тоска, захватившая меня, безысходная мука от потери и разочарования, от собственной глупости и несправедливости жизни…
Не помню, как меня вытаскивали из ванной. Приехала скорая, в те долгие томительные часы люди мне казались размытыми пятнами. Мне всё было безразлично, режьте моё тело, колите, как вам угодно.
Тётя громко спорила с доктором, куда-то звонила, говорила в трубку, активно жестикулируя, будто собеседник в состоянии видеть её. Позже Надя мне объяснила, что только благодаря тётушкиному авторитету и связям (её муж капитан большого туристического лайнера) меня не упекли на долгие месяцы в психушку. Домой о моём «подвиге» решили не сообщать, у мамы сердце слабое. И чем я думала? Эгоистка. Моя смерть убила бы её. Сегодня на перевязке я спросила у медсестры, как скоро заживут порезы, ответ меня расстроил – шрамы останутся навсегда. А значит, рано или поздно мама заметит их.
Сейчас я сижу за столом, мне нравится писать. Возможно, я изменю своей клятве и продолжу ведение дневника в десятом классе. Не такое уж это и детское занятие. Надя находится рядом, вымотанная и бледная, как стена у неё за спиной. Нет, ещё бледнее. Она вяжет мне кофточку крючком, её глаза то и дело устремляются на меня. Я стараюсь не смотреть в её сторону. Мне стыдно. Я хотела быть её защитницей, но случилось всё наоборот, она спасла меня. И теперь бережёт, как самую большую ценность.
На пляж мы больше не ходим. Море теперь не радует меня, а ещё я не хочу видеть Максима. В моём сердце более нет для него места, там холодно и неуютно. Наша новая встреча не принесёт мне ни радости, ни огорчения. Но я знаю, что триумф на его лице, связанный с моим появлением, жестоко ранит Надю. А она и так из-за меня настрадалась. В Толстом я нашла утешение, целый день читаю. Надя терпеливо разделяет со мною заточение, но я чувствую, как рвётся её душа на волю. Не раз уж говорила ей, что больше не сделаю с собою ничего, не поддамся безумству. Но она меня не слушает.
«06.07.19…
Сегодня упросила Надю сходить в больницу, проведать того юношу, которого я не долгое время, пока не увидела, мнила Максимом. Сама не знаю, что двигало мною. Я рассказала Наде о нём, она слушала меня, затаив дыхание, подавляя вздохи и утирая слёзы. Мне в голову пришла страшная мысль, что сестричка моя какое-то время считала меня потерянной. Нет мне прощенья, думая о своём собственном горе, я едва не сделала несчастными самых дорогих сердцу людей.
Надя, выслушав меня, пошла собираться. Я сменила шорты и футболку на сарафан и, впервые после того злополучного дня, вышла на улицу. Как же неуютно я себя почувствовала, словно крот посреди автострады. Ещё хуже стало, когда мы оказались в толпе, мне казалось, что все то и делают, что таращатся на меня. Я поправляла лямки сарафана, разглаживала складки, убирала волосы с лица – ничего не помогало, наверное, такие ощущения сродни тем, кому не посчастливилось выскочить на сцену посреди представления, или голому перепутать дверь парилки с залом заседания.
Надя подбадривала меня, уверяла, что всё в порядке, надо только привыкнуть находиться среди людей. Я цеплялась за её руку и затравленно озиралась. Может, вместе с кровью из меня вытекла и уверенность в себе? Ещё несколько дней назад я с радостью шествовала среди прохожих, мне нравилось их внимание, обращённое на меня, такую ладную во всех отношениях. Что же переменилось?
Подходя к больнице, я вдруг испугалась - а что если тот красивый юноша умер? Ведь это куда вероятнее, чем, если бы он был жив. Я же помню шёпот медсестёр в коридоре, его неживой цвет лица, неровное, а иногда и отсутствующее дыхание. Ощущение катастрофы захватило меня с головой, будто я снова ступаю босыми ногами в горячую воду, готовая порешить себя. Нет, он жив, моё сердце не выдержит, если он умер. Но почему? Я даже имени его не знаю. Так я думала в тот момент, искала логичные ответы на свои неразумные вопросы. Глупо. Логика не всегда полезный советчик, сколько раз мы находили правильное решение, опираясь лишь на интуицию. А на вопрос «почему ты так сделал?», неожиданно для себя отвечали «захотелось». Вот так и я, вопреки здравому смыслу всем сердцем хотела увидеть совершенно незнакомого человека. Он был тонкой ниточкой от меня теперешней ко мне прежней, беззаботной и счастливой. Как я молила Бога, не дать этой нити разорваться.
Я уверенно шагала впереди Нади, оглушённая собственным страхом и движимая лишь одной мыслью – не пойдёшь – не узнаешь.
В отделении реанимации дежурила та же сестричка, что и в прошлый мой визит.
-Здравствуйте. – Девушка меня не сразу узнала. А узнав, тут же вспомнила, какая страшная причина привела меня тогда в больницу. Теперь я снова стояла пред её очи, и видок у меня был, прямо скажем, не презентабельный. Надя дополняла невесёлую картину. – А вы нашли своего…
Медсестра не правильно расценила скорбные выражения на наших лицах.
- Да, да, - поспешила я её перебить, – с ним всё в порядке.
Меньше всего я хотела сейчас вспоминать Максима.
- А как же?... Вы же не к Надеждину пришли?- Растерялась сестричка.
- Надеждину? – Я удивлённо посмотрела на Надю.
- Ну да, Сашке Надеждину. Помните, вы к нему заходили?
- Он умирал…
- Умирал, да не умер. – Жизнерадостно воскликнула девушка. – Его в терапию перевели. Выжил он. Чудеса ещё случаются. Пришёл в себя вечером, как раз в тот день, когда вы его проведали. И с того момента стремительно пошёл на поправку.
Надо же. В тот миг я ощущала нечто родственное новому рождению. Наверное, лицо моё сильно переменилось в положительном направлении. Я видела, как просияла Надя, глядя на меня. Не подумай, дневничок, что я почувствовала себя счастливой. Ничего подобного. Я радовалась за родных юноши, переживала чужие эмоции, мои, как и в этот момент общения с тобой, были, если не мертвы, то уж точно, в летаргическом сне.
- А к нему кто-нибудь ходит? – Мой, не лишённый логики, вопрос, обрадовал девушку.
- А как же! – Она взвилась над столом, сметая на пол какие-то расчерченные и густо исписанные нечитаемыми врачебными почерками бумажки. Надя кинулась подбирать документы, а медсестра принялась с горячим воодушевлением загибать пальцы. – И мать с отцом, и сестра, и…несчётное количество родственников: дядюшки, тётушки, бабушки, дедушки. У евреев так – где один, там и все.
Надя уложила стопку бумажек на стол, никто не собирался благодарить её за проявленное участие. Я обалдело представляла себе шумную толпу, спешащую в палату к Сашке Надеждину, несущую цветы, апельсины, сок и стопку бесцеллеров современной литературы. И от чего эта фантазийная картинка так возбуждающе действовала на меня? Даже сейчас, в тиши нашей комнаты, я испытываю эйфорию, лишь подумав о Сашиных родных.
Моё осоловелое выражение лица, медсестру поначалу озадачило. Наморщив лобик, она всмотрелась в меня, нехитрые мысленные перебежки отразились на её милом личике.
- Что-то вы, девушка, хитрите. - Обиженно-ревнивый тон напряг меня. Неужели любовь? Как противно. А она продолжала с видом оскорблённого чувства, - Я ведь ещё тогда поняла, что вы нашли искомое. Скажу больше: его чудесное выздоровление – ваша заслуга. Я будущий психолог, меня не проведёшь. Я ведь видела, как страстно и проникновенно вы шептали ему что-то в самое ухо. Такое поведение характерно для,…говоря обывательским языком, влюблённых индивидуумов. Да и он, если бы не любил вас, не стал бы возвращаться в этот мир. Врачи занесли его случай в разряд чудес, другого объяснения его выздоровлению даже у Главного врача не нашлось. Нехорошо девушка, обманывать, не хорошо.
Она качала головой, Надя улыбалась, а я смущалась. Медсестра не влюбилась в больного. Это ясно. Сердитость её вызвана моей мнимой ложью. Раньше я бы с пеной у рта доказывала свою чистосердечность, сейчас мне было безразлично, что думает эта хорошенькая сестричка. Я решила не переубеждать её.
Когда иссяк поток упрёков и попыток выяснить, не от родственников ли больного я так засекретилась, что даже называла любимого чужим именем, нам удалось выведать у девушки, как пройти в терапию.
Распрощавшись, мы пошли в названном направлении. Бессмысленность нашего шествия по пропахшему медикаментами, тускло-освещённому коридору, меня нисколько не смущала. Надя послушно, не задавая вопросов, следовала за мной. Первые признаки неловкости я ощутила лишь когда мы нырнули под вывеску «Терапевтическое отделение». До разрешённого времени посещения оставалось ещё три часа, но это последнее, что могло бы меня остановить. Вот уж на что никогда не обращаю внимания, так это на часы визитов в больницах. Они вовек не совпадали с минутами моего спонтанно вспыхивающего желания проведать знакомого, или родственника, загремевшего в больницу. Как обычно в таких случаях, я ознакомилась с часами приёма, озабоченно глянула на свои собственные позолоченные часики и шагнула в дверной проём. Хоть в чём-то я осталась прежней.
Широченное фойе терапевтического отделения перегораживал громоздкий стол, накрытый прозрачной клеёнкой поверх белой скатерти, или простыни, что более вероятно. Новая медсестра выглядела не столь приветливо, как её коллега из реанимации, и вовсе не была красавицей. Крупные формы вполне соответствовали конфигурации массивного, видавшего виды стола. Медсестра подняла на нас глаза и, как мне показалось, привстала. Её рот приготовился извергнуть что-то на подобие «Вон!», возможно, более вежливое. Веришь, дневничок, я оробела, а Надя отстала и застыла у входа.
- Мы к Саше Надеждину, - скороговоркой выплюнула я. И слова мои возымели действие горячего кофе в промозглую погоду. На нас теперь глядела добродушная, готовая довести до нужной палаты, дама.
- Сашенька у нас в девятой палате. – Толстый перст вытянулся вдоль коридора, поёрзав, женщина решила не отрываться от стула. – От него только что Елизавета Абрамовна ушла.
Я непонятливо вытаращилась на медсестру, Надя приблизилась к нам и благодушно закивала головой, мол, Елизавета Абрамовна, оно и понятно, жаль, что мы разминулись.
- Ну, вы же знаете его маму? – Подозрительный взгляд принялся проедать во мне дыру. – Ох, и испереживалась же она. Чуть без сыночка не осталась, сердешная.
- Знаем, знаем, как не знать. – Надя повлекла меня вдоль коридора.
Теперь мною окончательно овладели нерешительность и колебания по поводу целесообразности нашего путешествия. Идя вдоль длинного ряда белых дверей, я читала номера и глупо улыбалась проходящим мимо людям в больничной одежде. Шаг мой замедлялся. Скоро Надя уже подталкивала меня в спину, номер девять неумолимо приближался. Я хотела развернуться и бежать. Вот уж не думала, что, оказавшись у цели, струшу. А ведь недавно не побоялась резануть лезвием руки и переступить грань между мирами.
- Что ж ты, давай, иди до конца. – Надя строго смотрела прямо мне в глаза. Мы стояли у заветной палаты.
Дрожащей рукой я толкнула дверь. И в тот же миг слепящие солнечные лучи едва не сбили меня с ног. Первую минуту я видела смутно. Когда привыкла к свету, различила четыре койки. Саша лежал на самой дальней, я его заметила краем глаза, посмотреть прямо не решилась.
Чернявенький парнишка с ближайшей кровати заинтересованно подмигнул нам и лукаво поинтересовался, не к нему ли мы пожаловали. Надя, подыгрывая ему, скорчила жеманную рожицу и пролепетала, что-то несуразное, но забавное, все, кроме меня и Саши, засмеялись.
Был момент, когда мне хотелось потянуть Надю за руку, вон из палаты. Сказать, что не туда попали. Но её, мельком брошенный взгляд, чётко и ясно дал понять мне – если ты не осмелишься, я смогу.
- Ты пришла, - вдруг проговорил Саша таким тёплым проникновенным голосом, что душа моя взвилась над всем суетным, готовая слетать в космос. Мне до сих пор кажется, что в тот миг она излечилась от печали. Но прежней не стала.
- Я ждал тебя, боялся, ты не вспомнишь обо мне, - продолжал он, а вибрации внутри меня едва не вырывались на всеобщее обозрение.
Надя беззаботно болтала с тремя Сашиными сопалатниками, смеялась и шутила. И только мне было понятно, на сколь она напряжена, как неустанно следит за мной. О, мой внутренний трепет, как электрический ток бежал к ней, она знала, что я чувствую.
Набравшись храбрости, я рискнула взглянуть на Сашу. Где-то раньше я писала, что он хорош собой, а может, и красив. Заверяю тебя, милый дневничок, я ошибалась. Он был в коме, сомкнутые ресницы скрыли от меня самое важное – его очи. Как же они пылали на фоне белокурых кудрей! Две тёмные бездны, такие глубокие, таинственные, желанные. Не то что кукольные бездушные глаза Максима. Вот он взгляд достойного человека, надёжного мужчины. Я стояла перед ним и чувствовала себя обнажённой. Не телом – но душой. Он никогда не видел меня, однако, узнал. Он мог слышать только мой голос, но сейчас я не проронила ни слова, чтобы он имел с чем сравнивать. Однако, по каким-то неведомым мне признакам, Саша определил во мне ту отчаявшуюся девушку, что шептала в его ухо искренние надежды на его выздоровление.
Я не знала, что ответить ему, как себя вести. Мы же совершенно чужие.
- Посиди со мной, познакомь меня со своей подругой, - он перевёл взгляд на Надю, - нет с сестрой. Она же твоя сестра?
- Да, - медленными шажками я пришла к нему, он отодвинулся, не вставая, я присела на край кровати.
Надю пригласил сесть тот чернявенький парнишка. Наконец, она перестала быть прикованной ко мне. Электрическая невидимая цепь между нами разорвалась. У Нади была своя развесёлая компания, назвав Саше своё имя, она переключилась на неё, без колебаний вверив меня ему.
- Тебя зовут…
- Наташа.
Он спрашивал, я отвечала. Я хотела знать о нём всё, но ещё больше я нуждалась в слушателе собственных откровений. Он это понял и ненавязчиво повёл меня по дорожке в мой собственный мир. И я поняла, что не знаю себя, что всё не так плохо, что теперь я никогда не буду относиться к своей жизни легкомысленно. Жизнь - это бесценный дар. Как хорошо, что меня спасли, и я смогла осознать это. Как здорово, что я встретила его!
Два часа пролетели, как две минуты. Я видела, что Саша устал, щёки его побледнели, глаза померкли. Он нуждался в отдыхе, а я в сортировке впечатлений и ощущений. То, что я чувствовала, никоим образом, даже приблизительно не походило на мои отношения с Максимом. Я боялась давать ему название, а, в общем, это и не нужно.
Постучав по циферблату своих позолоченных часиков, и убедившись, что они нормально ходят, и действительно прошло два часа, я соскользнула с кровати. Надя тут же последовала моему примеру.
- Ну что ж, мальчики, нам пора. – Ласково защебетала моя сестрица, успевшая очаровать сразу трёх кавалеров. Это у неё дар Божий.
Юноши вызвались нас провожать, Саша тяжело поднялся с постели.
- Нет, нет, - я взяла его за плечи и уложила на место, - ты выглядишь не очень…
Он взял в руки мои запястья, не позволяя мне оторваться от себя.
- Не очень? Что я совсем, совсем тебе не понравился? – Он молил, но не жалобно. Безнадёжность в его голосе опрокинула бастионы моей неприступности.
- Ты хочешь, чтобы я прямо сейчас призналась тебе в любви?
- Да! – Горячо и по-детски с вящим нетерпением воскликнул он.
- Ну, уж нет. Есть приличия и сроки. И девушкам не пристало…
- А можно тогда я…
Он оказался на полу коленопреклонённый у моих ног. Я растерялась. Меня затрясло. Нет, я не готова была к признаниям, но и не способна была отвергнуть его. Мне показалось, и сейчас кажется, что я ждала Сашу всю жизнь. Глупо?
Ситуацию спасла женщина преклонных лет. Она уверенным шагом вступила в палату, и ощущение неловкости сковало всех, кроме Саши. Покрасневшая и дрожащая, я смотрела, как дама (её ни при каких обстоятельствах не подошло бы слово «бабушка»), одетая в строгое коконообразное платье, украшенное роскошной брошью, увенчанная высокой причёской, двигалась в моём направлении. Глупость моего положения не заставила приподняться уголки её губ, тёмные холодные глаза измеряли и замеряли меня по всем параметрам. «Это кара господня», - подумалось мне. Не успела с одним распрощаться, как тут же принимаю любезничания другого. За такое Бог непременно наказывает.
- Бабуля, это та самая девушка, что спасла меня. – Саша обращался к этому монстру с башней на голове так ласково, что меня где-то в области горла сдавила ревность.
Глаза Сашиной бабушки преобразились, но я так застеснялась, что повела себя в высшей степени некультурно.
- Очень приятно, - проскочив мимо дамы и вцепившись в руку сестры, я ринулась на выход. – Нам пора, мы очень торопимся.
- Ты обещаешь прийти завтра? – Крикнул он мне вслед.
Я застыла на пороге, обернулась и встретила взгляд Сашиной бабушки, уже не такой отталкивающий.
- Да, конечно.
- А мне придётся попрощаться с вами, мальчики, ближайшие две недели я буду очень занята. – Смущённо призналась Надя. Физиономии её недавних собеседников при этом заметно скисли. – Не провожайте…
Я вытянула Надю за дверь. Отдышавшись, спросила:
- И чем это ты собралась заниматься?
- Уж точно не тобой. Ты теперь в этом не нуждаешься. – Промурлыкала она самодовольно. – Сама проведаешь своего Сашу.
Да, мне и правда не требовалась опека, я излечилась.
Остаток дня мы проводим дома. Может, тебе, дневник, показалось, что я влюбилась? Не торопись с выводами, как я не спешу выносить вердикт, тому, что возникло между мной и Сашей. Давай пока будем думать, что я нашла брата, о котором мечтала всё детство».
Я отложила дневник в сторону, заходила по комнате. Мне начинало казаться, что я читаю книгу. К стыду своему, я увлеклась и почти забыла о главной цели, о том, что передо мною раскрывается не вымышленная судьба книжного героя, а самая настоящая жизнь моей предшественницы. Время шло, надо было возвращаться к чтению. Подобрав со стола дневник и передвинув керосиновую лампу, я перебралась на кровать.
Суета за окном на какое-то время отвлекла моё внимание. Будто кто-то листья сгребает в кучи. Кто это может быть? Не всё ли равно. Сюда им не пробраться.
«07.07.19…
Не успела я открыть глаза, как Надя, стоящая у зеркала, где занималась укладкой волос и подведением глаз, заявила мне, что пора бы ей сходить за моей цепочкой. Я удивлённо взглянула на сестру, с её рассудительностью и расчетливым умом проявить такую неслыханную наивность! Почти две недели прошло с тех пор, как она отдала цепочку какому-то цыгану. Как же, как же, сидит он в своей прибазарной будке и ждёт нас. Да моя старинная цепочка стоит дороже чем всё его имущество, вместе взятое.
- Надюш, забудь ты про цепочку. – Мне не хотелось, чтобы она вбивала в себе в голову такие мелочи, как потеря украшения. Недавно я чуть не лишилась жизни, и теперь меня мало волновала утрата всего лишь предмета. – Я не сержусь на тебя. Мне та цепочка давно надоела.
- Нет. – Надино лицо горело нетерпением. – Я схожу к Новому рынку. Рамир ждёт меня.
- Что? Рамир? Ты познакомилась с цыганом? – Вот чего не ожидала от сестры, так это легкомыслия. – Они же все ворюги.
Что?!!!!! Рамир?!!!! Быть того не может!!!!!!
- Нельзя так про целый народ говорить. – Нравоучительным тоном возразила Надя, надевая свою лучшую блузку.
Мне её старательное укладывание волос и деловитое шуршание косметичкой ой как не понравилось. Чего-то она темнит.
- Я с тобою. – Я схватила водолазку. Теперь мне приходилось в жару натягивать одежду с длинными рукавами. Шрамы на запястьях были слишком заметны.
- Ты ж к Саше собиралась… - Её моё решение не обрадовало.
- Позже схожу. – Признаюсь тебе, дневник, поведение сестры меня обеспокоило. Она не из тех, кто подолгу крутится у зеркала. Педантична, аккуратна, но не какая-нибудь фифа-модница. Сегодняшним утром она потратила на макияж больше времени, чем за весь прошлый месяц. Согласись, это же ненормально.
В мрачную, замызганную снаружи, мастерскую Надя вступала, как в храм. Я только из уважения к ней не высказала своего мнения по поводу пыльных полок и ржавых станков, затхлого запаха и серого, давно не стиранного тюля, кургузо висящего перед единственным, сто лет не мытым, окном (половая тряпка и то лучше бы смотрелась), где нашли свой конец пара сотен мух, до сих пор не погребённых. Достойное место для немытого цыгана…
Волнение сжало моё сердце рассыпая его в прах, как же я раньше не поняла…
…Он не сразу нас заметил, что-то внимательно изучал через лупу. Я брезгливо смотрела в курчавый затылок ювелира. Отложив лупу, он что-то записал в тетрадь. Надо же, грамотный...
- Рамир, - со священным трепетом позвала Надя.
Я едва сдерживала рыдания. Надо читать – время не ждёт.
…Он вздрогнул и обернулся. Я оторопела. Да это был цыган, но лучший представитель своего кочевого племени, его мельком брошенный взгляд больших, чёрных, отчего-то глубоко печальных глаз, опалил меня с ног до головы. Сразу стало неловко за свои мысли и пренебрежительное отношение. Среди цыган красавцы не редкость, но этот сражал своей изящной осанкой, мудрыми, всёпонимающими глазами и аристократичностью черт. Такими мне представлялись книжные цыганские бароны, пришедшие в наш век в виде таинственных образов прошлого, в них было что-то нереально-сказочное, завораживающее и, в моём понимании, собственно не относящееся к цыганам сегодняшним. Одет он был в традициях своего народа, чистый, выбритый, причёсанный. Серьга в ухе лишний раз утвердила меня в мнении, что Рамир подражает своим литературным предтечам. Честно признаться, с нынешнего утра я зауважала всех цыган.
Мы поздоровались. Он ответил мягким, певучим голосом, каждое слово из его уст звучало с утонченной изысканностью. Он говорил по-русски чисто, без примесей произношения, что в тот же миг убедило меня в его незаурядности, что до цыган; и высокой образованности, выделяющей его и среди прочих народов. Что же он делает в этой убогой конуре?
- Твой заказ давно готов, - Рамир порылся в большой квадратной сумке, которая обнаружилась внутри стойки, - вот.
Перед нами предстала моя цепочка. Целёхонькая, без каких бы то ни было изменений, как новенькая.
Надя протянула цыгану деньги, он отклонил их.
- Не надо. Оказалось проще, чем я думал. Я и задаток верну и ещё доплачу, если ты мне поможешь.
Я любовалась Рамиром, но моя Надя благоговела перед ним. Не оставляло сомнений – она влюблена. И это безнадёжная любовь – на тонком пальце цыгана блестело обручальное кольцо. Где-то ждала его цыганка, а возможно, и цыганята. Бедная моя Надюша. Такие, как Рамир, жёнам не изменяют, даже допущение такой мысли казалось невозможным.
Просьба о помощи несказанно обрадовала Надю.
- Ты говорила, что умеешь печатать на компьютере? – Он с надеждой всматривался в её лицо. Компьютеры тогда только входили в обиход, мало кто знал, с какой стороны к ним подступиться. Но только не Надя. Я недоумевала. Что ещё она рассказала ему о себе и о нас? Как долго они общались?
- Да. – Радостно ответила моя сестра, готовая расстелится ковром посреди мастерской, если он того потребует.
- Я написал книгу. Сможешь набрать её на компьютере?
- Конечно! – Надя походила на кошку, обожравшуюся валерианки.
- Мой друг работает в типографии. Обещал отпечатать один экземпляр, но надо набрать печатный текст на компьютере.
- Я с радостью. Когда приступать?
Я не узнавала Надю. Её осоловелый взгляд расстраивал меня больше, чем недавняя печаль.
- Хоть сейчас, - он посмотрел на меня, и щёки его слегка порозовели, - но ты не познакомила меня со своей сестрой.
Кажется, после этих слов я тоже осоловела.
Надя представила меня. Рамир пожал мои пальцы. Его рука оказалась сухой и тёплой.
Скоро мы вышли из мастерской и перешли дорогу. Рамир, удерживая на плече свою квадратную сумку, открыл перед нами стеклянную дверь какой-то конторы.
- Вот этот компьютер, - нас встретила загорелая девушка, судя по всему, тоже очарованная Рамиром, и подвела к пустующему рабочему месту. – Лена выйдет не раньше чем через месяц. А начальник наш сюда не заглядывает. Он в розыске. Так что…
Рамир представил нас девушке, которая назвалась Татьяной.
Надя устроилась возле компьютера, Рамир вручил ей стопку пожухлых листов, извлечённых из сумки, - свою рукопись. В самом верху первого листа было написано: «Ерёма Веснушкин «Что есть красота…».
Я выронила дневник, который из-за полумрака чуть ли не прижимала к лицу. Боже мой! Как тяжело было мне читать эту летопись чужой жизни, переплетшейся с моей жизнью, как виноградная лаза с древесной ветвью.
За окном кто-то закопошился, но я не испугалась. Я готова была к тому, что Мали узнает о моей ночной прогулке и попытается добраться до меня. Читая Наташин дневник, я ещё раз убедилась в том, что её лето в Одессе совпало с моим. Потерев уставшие глаза, я вернулась к чтиву.
«…Я оставила обалдевшую от счастья Надю в конторе (она, конечно, порывалась идти со мной, но я видела, что её душа мечтает остаться с Рамиром), села на трамвай и всего через двадцать минут вошла в Сашину палату. По тому, как просветлело его лицо, я поняла – он меня ждал. Более того, эта новая встреча многое значила для него. Но я решила, что дружба, может, самая крепкая и необычная, единственное связующее нас звено.
С Сашей я провела полдня. Мы говорили ни о чём. В основном смеялись. Как оказалось и у меня, и у всех в палате, с чувством юмора полный порядок, а коё у кого даже зашкаливает. Общение, как я и надеялась, получилось дружеским и ни к чему не обязывающим. Было пару моментов, когда меня покоробила мысль о собственной отходчивости. Ну, мне кажется, это не серьёзно, когда человек несколько дней назад вены резал, а сегодня скачет, как козлик и смехом заливается. А на душе так спокойно, будто и нет никаких шрамов на руках и на сердце. Выходит, я легкомысленная?
Когда я уходила, Саша выманил у меня обещание прийти завтра. Он, конечно, понимает, как это эгоистично, пользуясь немощностью, вынуждать молодых и очень красивых девушек на отдыхе, предпочесть чудесному морскому моциону нюхание палат и больных, пропахших лекарством до такой степени, что невозможно определить, как давно они не мылись. А срок прошёл не малый. Впрочем, ему показалось, что девушка неплохо провела время. Он постарается, чтобы и завтрашняя встреча была весёлой и непринуждённой. Потому что он никого ни к чему не принуждает, а просто взывает к милосердию.
Я хохотала, откидывая голову назад, и чувствуя, как заворожено он любуется моей шеей, как благоговейно ловит всплески моего голоса. О боже! Неужели этой дружбе скоро придёт конец? Как же боюсь я снова влюбиться!
Прежде чем закрыть дверь, я заверила Сашу и его сопалатников, что милосердие для меня дело обычное. Так что я, пожалуй, буду заглядывать к ним каждый день, по крайней мере, до тех пор, пока они меня не выставят, как надоевшую до чёртиков. А то, что я, в конце концов, им надоем, не имеет никаких сомнений.
Я много сегодня передумала о том, как быстро излечилась моя душа. Вспоминала слова медсестры, что и Саша чудесным образом вернулся к жизни. И мне, дневничок, подумалось о судьбе. Не она ли нас свела? Может, потому я и не переживаю о недавней трагедии, что она была заранее запланированной предысторией нашего знакомства? Ох, становлюсь суеверной. Одно меня беспокоит – Надюша влюблена в женатого человека. Я ни в коей мере не ставлю под сомнение её порядочность, впрочем, как и его. Но что же с ними будет?
Надя пришла домой поздно. Усталая и счастливая. Забыв поинтересоваться, как дела у Саши, она затараторила о своём Рамире. О том, какой он чудесный человек, а его книга – настоящий прорыв в истории развития всего человечества. Я, конечно, доверяю Надиному вкусу, не зря же она в библиотекари подалась, но возводить брошюрку какого-то, пусть и фантастически красивого цыгана, пусть даже и грамотного, в ранг эпохальных творений, это уж слишком. Но перебивать старшую сестру я не посмела. Я впервые видела её такой восторженно-возбуждённой, почти сумасшедшей. Она мне и нравилась, и пугала.
Когда Надя прервала поток речи, чтобы хлебнуть чаю, я тут же спросила её:
- А ты заметила, что Рамир женат?
Надино в момент скисшее лицо стало ещё одним подтверждением моих догадок: она безнадёжно влюблена.
- Жена и сын для него святы, он боготворит её… - опустошённо призналась Надя, - и от этого я люблю его ещё больше. И знаешь, она не цыганка.
Боже, моя сестра и не скрывает своих чувств!
- Кто эта женщина? – Вырвалось у меня. В тот момент я ненавидела ту далёкую для меня, неосязаемую и бестелесную жену Рамира, укравшую счастье у моей Надюши. О, я знаю, как ей сейчас больно.
- Украинка. Они сейчас переживают семейный кризис. В соре. Он очень страдает из-за этой размолвки. По сыну тоскует. Сделал для него серёжку серебряную, но не знает, как передать. Жена считает его сумасшедшим и близко к мальчику не подпускает.
- Вот стерва! – Я искренне сочувствовала Рамиру. Нарвался на какую-то горгулью и мучается, а уйти благородство мешает и беззаветная любовь к сыну».
«08.07.19…
Привет, мой дневник! Сегодня я так устала, что и слов нет, дабы выразить в полной мере моё состояние. Сейчас чиркну пару строк и упаду на кровать. Надя смылась ни свет, ни заря, побежала книжку строчить. Я дала волю своей лени и полежала аж до девяти, потом позавтракала, помогла тётушке со стиркой, а после отправилась в больницу к Саше. Тётя снабдила меня огромным куском пирога, сказала, что нельзя к больному идти с пустыми руками. Ей виднее. Я застала Сашу сидящим на подоконнике. Боюсь и надеюсь, что он меня в окно высматривал. Когда я вошла в палату, он встретил меня такой умопомрачительной, счастливой улыбкой, будто свершилось чудеснейшее из чудес. Мне даже показалось, что жизнь в Саше затеплилась только с моим появлением, а до этого он был как бы в выключенном состоянии. Я несказанно обрадовалась, что мой новый друг уже не просто лежит, но и передвигается по палате. От переизбытка чувств я обняла его, а он, покраснев, объяснил, что ему позволили посидеть полчасика. Он тут же лёг, признавшись, что мои объятья вызвали в нём необузданное волнение, и лучше он оставшиеся минуты досидит вечером, когда его сердце не будет так истово биться. Я смутилась, но в тот же миг, в который раз, мысленно убедила себя, что наша дружба, возникшая на почве горя, хоть и не обычна, не имеет ничего общего с любовью. Так что, нечего так тушеваться.
Мы всей палатой съели пирог. Я ожидала вчерашнего всеобщего веселья, но три Сашиных соседа, дожевав свои куски, как по команде, занялись своими делами, можно сказать, притворились незаметными. Уверена, если бы им было позволено ходить, они немедленно покинули бы палату. Меня такое положение дел несколько смутило и озадачило. Пришлось общаться единственно с Сашей, а это оказалось не так весело, как если бы мы хороводились всей кампанией. Я тушевалась, он тоже, возникали паузы, мы говорили не о том, о чём хотелось бы, подыскивали не те слова, отчего неловкость только усиливалась. Набравшись храбрости, я спросила, почему Сашина родня не приходит к нему. Оказалось, они регулярно навещают его, но ближе к вечеру, так как все работают. «А-а-а», - протянула я, снова задумываясь, о чём бы ещё спросить.
Уходя от Саши и его товарищей, я кляла себя за выказанную неотёсанность и угловатость, я показала себя такой неуклюжей деревенщиной, только у деревенщины для заполнения возникающих в разговоре неуместных пауз всегда имеются семечки, а я не догадалась купить сей спасительный в конфузных ситуациях продукт по дороге в больницу.
Вечер я провела над книгой, дожидаясь Надежды. Она вернулась около девяти. Снова возбуждённая. О книге больше не говорила. Теперь все лавры достались другим достоинствам Рамира, оказалось, их не меньше сотни. Я печально слушала её и в глубине души жалела. Да, он хорош, может, и правда, лучший мужчина на планете. Но у него есть жена. Жаль. Он мог бы составить прекрасную партию моей красавице-сестре. Но этому не бывать».
09.07.19…
Вот, решила черкнуть пару строк перед сном. Надю сегодня не видела. Проснулась, её нет. Уже десять вечера, а она до сих пор не вернулась. Но я не волнуюсь, Рамир проводит её, не отпустит саму в ночь. Сегодня меня посетило подозрение, что умный цыган (я не видела его больше суток, этого времени хватило, чтобы освободиться от его чар) бессовестно использует мою сестру. Но если и так. Что я могу сделать? Когда я не любила, но думала, что люблю Максима, разве ж она смогла бы меня переубедить отступиться от него? Но моя Надюша любит преданно и беззаветно. И никакими словами её не излечить от этого.
У Саши всё хорошо, сегодня он сидел целый час и даже сделал два шага вдоль кровати. Несомненное достижение. Мне тоже есть чем похвастаться – я не выглядела как дура, легко поддерживала беседу и не робела, как в прошлую нашу встречу. Уходя из больницы, чуть не столкнулась с его многочисленной роднёй. Едва успела нырнуть в лифт, когда они выходили с лестничной площадки. Узнала их по бабушке. Слава Богу, она меня не заметила. Саша говорил, что его родичи мечтают со мною познакомиться. Да только я боюсь этого знакомства. Сама не знаю, почему.
Ладно. Иду спать. Спокойной ночи, дневничок».
«10.07.19…
Надюшу снова не видела. По некоторым признакам определила, что она ночевала в комнате. Ох, доведёт её этот смазливый цыган до катастрофы. Если вчера я только освобождалась от первого благодатного впечатления, вызванного знакомством с Рамиром, то нынче я уже смела злиться на него. Надо сходить в контору, где теперь работает Надя, проведать её. А за одно, может, осмелюсь, высказать ювелиру, что думаю о его затее с книгой и вовлечении в кнгопечатное предприятие моей сестры.
Саша сегодня был в ударе. Шастал по палате, пока ноги не подогнулись и он не рухнул. Слава Богу, я успела его вовремя поддержать и довести до кровати. Слаб он ещё. Кое-как доковыляв до постели, Саша присел, но руки, обхватывающие меня, не разжал. На мой вопросительный взгляд улыбнулся и сказал, что боится, если отпустит меня, потеряет сознание. Всё это, конечно шутки. Да только вижу я, что влюблён он. И я его люблю очень, но как брата. Хорошо, что в палате мы не одни, а то не избежала бы откровений и признаний. Мне бы перестать к нему ходить. Да только не могу я его оставить.
Когда уходила, встретила в коридоре Сашину бабушку. Мне показалось – она меня дожидается в коридоре. Так и вышло. Бабушка, зовут её Руфь (мы представились друг другу), попросила меня задержаться на минутку. Мы спустились в зелёный дворик больницы. Стоит ли говорить о том, что в моей голове было тесно от мыслей и предположений. Я не знала чего ожидать от строгой дамы преклонных лет, чопорный наряд которой отдавал отнюдь не нафталином, а самыми что ни на есть дорогими духами, немного приторными, как на мой вкус. Её взыскательный и надменный взгляд то и дело скользил по мне, вызывая неловкость, вгоняя в ступор.
Бабушка Руфь вела меня по аллее, в конце которой примостилась незаметная, увитая ползучими розами деревянная беседка. Внутри было пусто и прохладно, где-то неподалёку журчала вода, пахло разморенными на солнце цветами и подсыхающей травой. Мы присели на скамьи напротив друг друга.
- Ты ведь не любишь моего внука? – Спросила она без предисловий и почти утвердительным тоном.
- Люблю. Только не так, как ему хочется. – Я убрала волосы и посмотрела ей в глаза. С моей стороны это был смелый поступок. Руфь вызывала во мне странное оцепенение. Она была подобна некому мифическому существу, охраняющему вход в святая святых. В данном случае это было Сашино сердце, уже бесцеремонно захваченное мною.
Её взгляд прочно вцепился в моё запястье, я посмотрела туда же. О боже! Когда я подняла руку, дабы привести в порядок растрепавшийся локон, рукав отодвинулся, обнажив синий, отчётливый шрам.
- Ты хотела наложить на себя руки? – Она испуганно привстала и теперь не казалась неприступной крепостью.
- Неудавшийся любовный опыт. – Я честно рассказала о Максиме, о том, при каких обстоятельствах посетила больницу и случайно нашла умирающего Сашу.
Бабушка Руфь слушала меня, взволнованно прижимая руки к сердцу. Нет, никакой она не страж, а обычная женщина, которой не чуждо ничто человеческое.
Когда я закончила рассказ, она некоторое время молчала. А, заговорив, и предав моему суду свои откровения, заставила меня затрепетать и душой, и телом.
Саша не говорил мне, как оказался на больничной койке. Я, естественно, предпринимала попытки выяснить это, так как считала себя вправе услышать его исповедь. Я же не скрыла от него свой суицидный проступок и его причины. Однако, Саша уклонялся от ответа и ловко уходил от темы. После третьего раза я сочла свою назойливость в данном направлении болезненной для него и отстала.
Рассказ бабушки Руфи потряс меня. Оказывается, Саша, как и я, сам казнил себя. И за что? Несчастная любовь! Всё, как у меня, только мой роман был скоротечным, а у Саши длился полтора года. Меня Максим просто избегал, а его девушка бросила, принародно унизив, втоптав в грязь.
- Я, конечно, его не оправдываю, - вздохнула бабушка Руфь.- Повадки Марины говорили сами за себя. Неотёсанная, плохо воспитанная девица. А какая наглая. Сколько раз я его увещевала, что не его поля эта ягодка. Хм, волчья ягодка, ядовитая. Но он не слушал. Любовь зла… Видела её на днях с кавалером под сорок. По всему видать мужчина солидный и при деньгах. Я всегда подозревала, что Марина к Саше прилипла из-за нашего материального положения. Мы люди очень состоятельные, Саше ни в чём отказа не было. Но ты не подумай, не повлияли излишества на его характер, мальчик он добрый, надёжный. Да только ей наплевать было на его личные качества, вон, нашла кавалера побогаче, а может, в отличие от Саши, свободно распоряжающегося своими деньгами, вот и сиганула к нему. А Сашенька с крыши… - Невесть откуда в руках у бабушки Руфи оказался ажурный платочек, промокая слезинку под глазом, она покачала головой, - как не справедливо. На окраине Одессы это случилось, в районе новостроек. Его нашли не сразу и по большой случайности, в больницу привезли почти бездыханного. В карманах ни документов, ни записок, ничего, что дало бы понять, чей он, кому звонить, кого звать. Чудо, что ты нашла его, и говорила с ним, счастливейшее из чудес…
- Я была в отчаянии, - мне хотелось упасть на грудь доброй женщине и разрыдаться, но я всё ещё побаивалась её. – А когда увидела Сашу, подумала о вас, его родных, поняла ваше ещё неизвестное горе.
- Ой, доченька, как же неизвестное. Он домой не пришёл, что равносильно абсурду. Мы всегда знали, где он и когда придёт. Мне сердце ещё до срока подсказало – беда случилась. А уж как его мать убивалась. Мы на следующий день разделили между собой больницы города (семья у нас не маленькая), к обеду стало известно, что в больницах его нет, взялись за морги, но и там его не обнаружилось. На второй день, используя знакомства, мы потрошили область…
- Но как же вы не нашли его в больнице?
- Он пролежал на месте падения всю ночь и пол дня. Ровно через час, как мой сын покинул эту больницу, сюда привезли Сашу.
В моей душе бушевало столько разных чувств от услышанного. Сколько случайностей, которых могло попросту не случиться, привели меня к Саше. Боже, неужели, это любовь? Неужели, это судьба? Нет, я пока не готова думать об этом.
Бабушка Руфь внимательно наблюдала за тем, как эмоции лихорадят моё лицо. Похоже, она понимала обо мне, больше чем я сама. В конце концов, она сказала:
- Никто не заставит тебя полюбить моего Сашеньку. – Слова её прозвучали так ласково, что я поняла - больше никогда в жизни не буду бояться эту добросердечную женщину. Она взяла мою руку, погладила покалеченное запястье. – Я очень тебя прошу, не губи его. Откажи ему так, чтобы он не умер. Пожалуйста. – На глаза бабушки Руфи навернулись новые слёзы, она промокнула их платком.
- Не переживайте, уверила я её, вставая, боль железным кольцом обхватила моё сердце, - я не смогу обидеть Сашу, никогда, и ни при каких обстоятельствах. Никто не поймёт его так, как я. Ведь не даром же судьба свела нас.
Так мы и расстались.
Ложусь спать. Надюши всё нет».
«11.07.19…
Сегодня я решила проведать Надю. Этот её стахановский напор меня пугает. Совсем сошла с ума. Надо что-то с этим делать.
Как я и ожидала, Надя сидела за компьютером в знакомой мне конторе. Таня, та девушка, с которой нас познакомил Рамир, находилась тут же, что-то писала за соседним столиком. Надя обрадовалась моему визиту, Таня вежливо поздоровалась и продолжила свою работу, сегодня она показалась мне бледной, в прошлый раз я позавидовала цвету её лица, Танины движения сковывало какое-то, едва заметнее, напряжение. Моя Надюша выглядела усталой. Прежде чем вскочить мне навстречу, она спрятала рукопись в шуфляду и спустила документ на рабочем столе монитора. Что за секреты? Мы обнялись. Я высказала ей свою обиду – всё-таки, отдыхать приехали вместе. А она сачкует, избегает меня.
- Понимаешь, - Надя затруднялась с объяснениями, смотрела не мне в глаза, а за окно. – Рамиру нужна помощь. Я обещаю, что как только занесу книгу в компьютер, буду целые дни проводить с тобой. – Её взгляд померк. И я с горечью поняла, что такой, казалось бы, приятный, исход, её отнюдь не радует. Она с радостью взялась бы печатать ещё двадцать рукописей, и совершенно бесплатно, лишь бы быть рядом с Рамиром.
- И много тебе ещё печатать? – Спросила я, стараясь не выдать свои истинные чувства. Мне было очень жаль сестру и страшно оттого, что я без понятия, как помочь ей.
- Ну, с моими недюжинными способностями, недели две. – Она прикидывала срок и ужасалась его короткости. Когда будет готова книга, у неё не останется причины видеться с Рамиром. В то же время, врождённая порядочность не позволяла ей умышленно растягивать работу.
- Буду дни считать. – Я натянуто улыбнулась, бросила взгляд на въедающуюся глазами в какую-то бумагу Таню. Знает ли она о Надиных чувствах? Думаю, да.
Так как Надино лицо сменило выражение радости на трудно скрываемое нетерпение, я поспешила распрощаться.
- Я провожу тебя. – Таня вскочила со своего места, улыбнулась. – Страсть, как курить захотелось.
Мы вышли на площадку перед конторой, откуда открывался вид на обшарпанную стену шумного Нового рынка.
- Ну, что, я пойду. Пока. – На самом деле, я не спешила, понимая, что Таня не просто так вызвалась проводить меня.
- Постой со мной, Наташа. – Попросила она, доставая из кармана джинс пачку сигарет. – Не возражаешь?
- Кури. – Я вгляделась в её симпатичное лицо.
- А ты?
- Я не курю.
- Молодец. Я тоже хочу бросить, - заметила она, смачно затягиваясь. – Ты за сестру не переживай.
- А я и не переживаю…
- Да брось, у тебя же на лице всё написано. – Отряхнув пепел в урну, и сделав новую затяжку, Таня продолжила, - Рамир очень щедрый человек. Он вознаградит её.
- Не из-за награды она ему помогает, - бесцветно выдавила я, стыдясь собственных откровений.
- Да уж видно…
- Неужели всё так безнадёжно?
Таня бросила окурок в урну, всосала меня своим васильковым взором.
- Я и сама в него чуть не влюбилась. Слава Богу, Петька уже жил в моём сердце. Он друг Рамира, работает в типографии. И то, еле устояла. А твоя Надя вот не справилась с собой… Да только оно, действительно, безнадёжное. Вообще-то у цыган неверность дело, встречающееся не редко. Но не в клане Рамира. Там с этим строго. Он, хоть и осквернён, традиции семьи чтит свято. Мне мой Петенька много рассказывал о Рамире. Таких парней, как этот цыган, один на миллион…
- Что значит осквернён? – Может, я ослышалась?
- Он осуждён своим племенем и выдворен из табора. Для всех своих собратьев он умер. Для них позор общаться с ним, нельзя даже смотреть в его сторону. – Таня полезла в карман за второй сигаретой.
- Что же такого он сделал?
- Девушку свою убил.
Мне показалось, что ноги мои стали бетонными. Я не на шутку испугалась за Надю, а Таня тем временем продолжала:
- Правда, вина Рамира оказалась надуманной. Через какое-то время нашёлся настоящий убийца. Но только Рамир всё равно теперь цыган-одиночка, его выгнали без права возврата. Жена его теперешняя нашла его умирающим. Отмыла. Накормила. Наплевав на общество с его предрассудками, взяла в мужья цыгана и к тому же бомжа. Там такая любовь. Поругались они из-за книги. Но скоро всё закончится – книга будет напечатана, и он вернётся в семью…
- А как же Надя? – Глупо было спрашивать.
- Надя твоя умная девушка, умная и честная. Она всё понимает и ни при каких обстоятельствах не воспользуется ситуацией. Да и то, что они делают и мой Петюша вместе с ними – святое дело.
Я вспомнила, как поспешно Надя спрятала от меня книгу. А меня, значит, это «святое дело» никаким боком не касается?
- А ты читала?
- Я верю на слово, и ты поверь.
- Постараюсь. – Пора было расходиться, но я подозревала, что Таня не всё сказала, что собиралась.
- Ну, что, успокоила я тебя? – Похоже, она передумала вводить меня дальше в курс дела.
- Отчасти. Мою сестру ждут страдания, она уже мучается, а мне придётся бессильно наблюдать за её терзаниями. Я не могу ей помочь.
- Никто не в силах. Но Надя не из тех, кто способен руки на себя наложить. Уже одно это добавляет оптимизма. Не так ли? – Она впилась в меня глазами, я едва не отпрыгнула подальше от девушки. Неужели Таня знает о моём безрассудном поступке? – Что ж, мне пора работать. Пока.
- Пока. – Я медленно пошла к рынку, хотела купить апельсинов Саше и его друзьям. Это, дневничок, стереотип такой – если идёшь в больницу, так обязательно тащишь с собой или банку варенья, или сетку апельсинов. Кстати, у киношных героев тоже такая традиция есть. Непонятно, кто от кого заразился, мы от них, или они от нас.
Саша сегодня чувствовал себя настолько хорошо, что выплясывал в середине палаты гопак. Мы с его товарищами ему хлопали. Я любовалась им, он видел это, его бездонные глаза поглощали меня целиком, и я тонула в них, счастливая и беззаботная, забывая о тревогах, связанных с сестрой.
Проведя в больнице активных и весёлых три часа, я поспешила удалиться, боясь, что скоро заявится Сашина семья. Убегая, пообещала, что завтра приду пораньше.
Остаток дня провела на берегу в шезлонге с книгой в руках. Больше не боюсь встречи с Максимом. В дом ушла к вечеру из-за комаров. Они тут размером с теннисный мячик. Шучу, конечно, но если судить по их громогласному жужжанию и укусам, можно так подумать».
«12.07.19…
И как я могла забыть, что сегодня воскресенье? Утром я вошла в Сашину палату, а там… Меня уже ждали. Я не узнавала ставшую родной просторную светлую комнату. От избытка народу она потемнела, теперь больше озаряясь переизбытком чувств дружного семейства, наконец, поймавшего меня.
- Знакомься, Наташа, это мои родственники, - хитро улыбнулся Саша и подвёл ко мне, ни живой, ни мёртвой, женщину удивительно красивую и потрясающе с ним схожую. – Это моя мама Елизавета Абрамовна.
- Очень приятно. Наташа. – Пролепетала я, пожимая педантично ухоженную руку и вдыхая тонкий аромат фиалковых духов.
- Папа, Иван Яковлевич. Сестра Римма.
Я приняла рукопожатия смуглого Сашиного отца и зеленоглазой сестры.
- Дедушка Абрам, бабушка Анна. – Ко мне приблизились стройный старик со странной причёской и очень милая бабулька в шляпке, пожалуй, самая свойская личность из всей высокородной компании.
- Это бабушка Руфь. Вы знакомы.
Я улыбнулась, бабушка Руфь добродушно качнула головой.
- Тётя Сара и дядя Лука. – Мужчина добродушно улыбнулся, женщина смерила пристальным изучающим взглядом.
- А вот и мой кузен. Его зовут Иосиф.
В палату влетел запыхавшийся, взъерошенный молодой человек очень благодушного вида.
Я краснела, бледнела, жала руки и затравленно улыбалась, всецело ощущая себя не в своей тарелке, будто откусываю от чужого пирога.
- Это не все, - «обрадовал» меня Саша. – Остальные придут вечером.
«Слава Богу, к этому времени меня здесь не будет», - подумала я удовлетворённо. Имена тех, кто есть, уже улетучились из моей памяти, а запоминать новых, тем паче, если их зовут так же диковинно...
Все расселись. Кто на стулья, кто на кровати, любезно предложенные Сашиными соседями в качестве сидений, кто на подоконник и тумбочки. Меня Саша усадил рядом с собой. И пользуясь тем, что при посторонних, я не стану его отталкивать, обнял за плечи. По благосклонным взорам Сашиных родичей я поняла, что наш с ним союз – дело решённое. Одна только бабушка Руфь глядела на меня упреждающе, напоминая взглядом о данном обещании не обижать её внука.
Сашина семья, не смотря на всю внешнюю неприступность, оказалась оживлённой и на удивление весёлой. Скоро я расслабилась и беззаботно болтала то с Иосифом, то с Риммой. Римма, как и я, через год планирует закончить школу десятилетку, Иосиф студент третьего курса Одесского Политехнического института. Общий язык с ними я нашла сразу, они так старались отвлечь меня от смущения, что Сашины, время от времени вставляемые, ободрительные реплики теперь оказались лишними.
Я не заметила, как пролетело время. Бабушки Анна и Руфь извлекли из сумок кучу всевозможных вкусностей, дедушки и папа сдвинули тумбочки со столом, подтащили кровати. Недовольные поначалу таким самоуправством медсёстры были радушно приглашены на обед. Собралась шумная и разношёрстая кампания, в которой для меня определили самое почётное место. Я чувствовала, как бросают на меня украдкой взгляды бабушки и мама, как замолкают мужчины, лишь только я скажу слово. Даже медсестрички относились ко мне с особым почитанием. Я думаю, что не заслужила таких почестей. Я не хочу ничем выделяться. А ещё - такое положение дел обязывает меня пересмотреть своё отношение к Саше, и, наконец, честно признаться себе, что люблю его беззаветной и преданной любовью, что не мыслю дальнейшей жизни без него, что его родные уже сейчас дороги мне, потому что он моё счастье, а, значит, и они тоже.
Вечером к нам присоединились дедушка Иаков, тётя Ребекка, дядя Рувим и два их сына Стас и Сергей. Стало ещё веселей, а о пространственном дефиците и говорить не буду: Стас и Серёжа попросту приземлились на коврик, а их отец оседлал какое-то приспособление для медоборудования. Меня ещё теснее вдавили в Сашу, отчего я млела и не редко уходила в себя, прислушиваясь к биению его благословенного сердца, которое билось теперь для меня одной.
Дедушка Иаков по дороге в больницу забежал на рынок и купил два килограмма креветок. Мы продолжали общаться, одновременно отдавая должное дарам Чёрного моря. Я старалась более всех. Люблю креветок до умопомрачения».
«13.07.19…
Сегодня встала, нет, вскочила, в шесть. Раньше мне везло на цифру тринадцать, но не сегодня. Этот знаменательный день, тринадцатое июля, я запомню на долго. Первым с кем я сегодня встретилась, и, надо сказать, жаждала этой встречи, как полярник лета, был унитаз. Моё общение с этим предметом санитарного быта происходило в течение всего дня с пугающей регулярностью – до настоящего момента раз тридцать. Меня рвёт нещадно, силы от этого не прибавляется. Боюсь, что скоро не смогу подняться с кровати. В последний раз, проходя мимо зеркала, увидела в нём зелёного человечка с покрасневшими глазами и представила себе радость уфологов, попадись я им. Вмиг утащили бы в свои лаборатории для опытов.
Надя утром собралась было уходить, но, когда увидела меня, бредущую из уборной, бросила сумку.
- Что с тобой?
- Креветки, - успела пожаловаться я и спешно поворотила назад. Даже от единственного произнесённого слова «креветки» меня вывернуло наизнанку. А ведь предупреждала мама, снаряжая нас в дорогу, насчёт базарных креветок. Вот тебе, дневник, наглядный пример мамонеслушания и заслуженной кары за него.
К обеду мне заметно полегчало. Тётя непрерывно поила меня какими-то отварами. Её сыновья испуганно заглядывали в комнату и таращились на меня, как на покойника. Надюша сидела весь день у моего изголовья и гладила мои волосы. Когда я поняла, что визиты в уборную заметно сократились, отпустила сестру.
Ох, видел бы ты, дневник, её радость. Отсутствовала она часа три. Скоро вернулась, передала мне от Рамира гостинец – серебряное колечко с изумрудиком. Сам ли он догадался, что я люблю больше прочих драгоценностей именно этот камень, или Надюша подсказала?
- Это же дорого! – Воскликнула я, натягивая на похудевший палец подарок.
- Рамир ювелир, для него это пустяки.
Я покрутила рукой то в одну сторону, то в другую – великолепная работа, очень мне идёт.
- Кстати, - она полезла в сумку и вынула свёрточек. – Тут порошок, его надо разбавлять в кипятке и принимать как побольше.
- О нет! Нет! – Завопила тётя. – Колечко – ладно. А порошок… Ни за что не дам пить моей девочке цыганское пойло. Они же ворожат на каждом перекрёстке. Убери!
Надя покраснела, но послушалась тётю, вернув порошок в сумку».
«16.07.19…
Несколько дней я была лишена возможности делать записи в своём дневнике, и на то были веские причины.
Ночь прошла спокойно. Но к утру мне стало совсем худо. Теперь меня рвало желчью. Поднялась температура. Я не держалась на ногах, Надя принесла мне таз в комнату.
- Скорую надо вызывать! – Вскричала тётя, лишь войдя в нашу спальню. Я видела её в какой-то дымке, меня колотило, как в предсмертной агонии.
- Не надо, - неуверенно попросила Надя, - они увезут её в больницу и будут травить чем не попадя.
- Твой Рамир тебя научил? – Тётя, на которой мне наконец-то удалось сфокусировать зрение, глядела на Надю как-то уж слишком не приветливо. Будто в чём обвиняла. Однажды на базаре цыгане у неё кошелёк свистнули, а там была приличная сума. С тех пор тётушка подозрительно относится к вороватому племени. Только Надя-то тут при чём?
- А если и он? – Надя метнулась на кухню и уже через миг возвращалась со стаканом кипячённой воды. Я услышала треск замочка сестриной сумочки и скоро в моё горло полилась какая-то жидкость (Надя запрокинула мне голову, не спрашивая, я была точно кукла безвольная).
- Ух! Трави! Трави сестру! – Всплеснула руками раздосадованная тётка. – Сама сдурела от своего цыгана, теперь сестрёнке задури голову. Эх! Пропала девка! Обе пропали.
Ровно через десять минут в комнату входили люди в белых халатах. Тётушка таки вызвала скорую помощь. Я с покорностью тряпичного зайца вынесла несколько уколов, проглотила не меньше пяти таблеток и, в конце конов, перекочевала из родной кровати на носилки.
- Вы сами не понимаете, что делаете! – Кричала Надя на тётю. Крик её удалялся.
- Ты её чуть не убила со своим шаманом проклятым! – Отбивалась тётя.
- Он не шаман!
- Все они чернокнижники!
В машине скорой помощи тётя и Надя угомонились. Но лёжа между ними, сидящими по бокам салона, я чувствовала, как надо мной пролетают стрелы невысказанных упрёков, пущенные испепеляющими взглядами. Невольно я стала яблоком раздора.
Меня определили в реанимацию, к счастью, посетителей туда не пускают. Мои неугомонные родственницы остались за порогом.
Напоследок Надюша шепнула мне: «Вот увидишь, завтра ты встанешь на ноги».
Так и вышло. Проведя ночь в реанимации, я проснулась обновлённым человеком. Я бодро вскочила с кровати, по-кошачьи долго потянулась и принялась делать утреннюю гимнастику. Чем сильно напугала вошедшую сестричку.
- Ты же вчера умирала? – Не долго думая, спросила девушка.
- А сегодня вот живу. Можно мне домой?
- Ну, я не знаю, - она вышла и скоро вернулась с врачом. – Вот.
- Здравствуйте. – Я продолжала разминать кости и мышцы.
- Что это вы делаете, больная? – Доктор средних лет сурово, но не страшно, сдвинул брови.
- То, что и всегда – зарядку. И вы ошибаетесь – я не больная.
- Лягте немедленно в койку. У вас смертельный диагноз.
Я заметила, что врач осторожно озирается по сторонам, подозревая во мне, пышущей здоровьем, лазутчицу, не понятно по каким причинам вторгнувшуюся в реанимацию, в то время как настоящая больная, которой следует, как написано в бумагах, умирать, прячется где-нибудь под кроватью.
- Кто вам такое сказал? – Я потянулась к потолку за руками.
- Ваши анализы.
- Они ошиблись
- У нас здесь, знаете ли, не шарашкина контора, чтобы ошибаться.
- По-вашему, я похожа на покойника? – Тут я вспомнила, что с докторами бесполезно спорить и сменила пластинку. – А может, это ваше лечение оказалось так действенно?
- А вот это похоже на правду. – Врач смягчился и добродушно улыбнулся сестричке. – Переведите Антипову в токсикологическое отделение.
- А можно домой?
- Сделают повторные анализы, тогда и решим.
Войдя в палату токсикологии, я глазам не поверила. На кровати у окна сгорбленная и понурая сидела бабушка Руфь.
- Наташа! – Радостная оживлённость мгновенно вспыхнувшая на её лице, согрела мне сердце. – А мы не знали, что и думать. Сашины кузены ищут тебя по всей Одессе.
Мне вспомнилось, как я, убитая горем, бегала по городу, разыскивая Максима. Казалось, это случилось вечность назад, какою же наивной дурой я была.
- А вы что здесь делаете? – Мой вопрос прозвучал по-идиотски, да поздно было исправляться.
- То же, что и ты, - грустно улыбнулась бабушка Руфь, - пожинаю плоды собственной глупости и легкомысленности своего мужа. Он же знает, что я к креветкам слабость питаю, как и ты, девонька.
- А как остальные? – Не дай Бог, Саша заболел. Я не на шутку испугалась за его жизнь, мои тревоги выплеснулись на лицо, явно порадовав женщину.
- Ну, плохо было всем. Сашу врачи сразу на капельницу посадили, он же в больнице. Мне, как видишь, понадобилась скорая. Прочим нашим сотрапезникам повезло больше – отделались небольшим расстройством желудка. А ты сама как себя чувствуешь?
- Я уже полностью поправилась, но врач не хочет отпускать.
- И правильно делает, мне без тебя скучно будет. – Руфь достала из кармана халата карты. – А давай в дурака сыграем.
Моя тётя застала нас за игрой в карты. Мой здоровый, молодецкий цвет лица так её обрадовал, что она запричитала на всё отделение:
- Наташенька, доченька, а я уж думала!... Мне когда в реанимации сказали, что тебя там нет, я не так поняла и… я так испугалась…что бы я твоей маме-то сказала… - Она разрыдалась.
Я бросилась к тёте, обняла, извиняющимся, смущённым взглядом нашла бабушку Руфь, мне было неудобно за тётю. Но бабушка Руфь нисколько не была поражена поведением моей родственницы, похоже, волнение той сильно её расстроило.
- Со мною всё в порядке, - пыталась я успокоить тётушку. – У них тут с анализами какая-то неразбериха сделалась.
- Да у тебя вчера без анализов диагноз был на лице написан. – Возразила тётушка, давясь всхлипом.
Слава Богу, мне удалось её успокоить. Я познакомила тётю с бабушкой Руфью. Они разговорились, и вскоре стало заметно, что обе питают друг к другу искреннюю симпатию. Правда, тётя то и дело всматривалась в меня, словно не доверяя своим глазам. Меня эти взгляды угнетали.
Когда я уходила сдавать повторные анализы, тётушка сочла уместным остаться в палате, дабы продолжить общение с новой знакомой. Она настолько успокоилась, что заметно радовалась возможности пошептаться с бабушкой Руфью наедине. Ясное дело, косточки будут мне перемывать и Сашу не забудут.
Вернувшись через полтора часа, я застала их увлечённо беседующими, с головами склонёнными друг к другу. Может, мне послышалось, хотя, вряд ли, склонялось Сашино имя. Что и следовало ожидать. Поначалу тётушка и бабушка Руфь даже не заметили моего вторжения. А когда обнаружили, я поняла - не желательного. Видать, не договорили. Я всматривалась в их лица и видела двух родственниц. Понятно, если Сашина бабушка в чём-то и сомневалась, моя тётя нас уже и расписала, и обвенчала. И по всему видно, очень довольна таким исходом дел.
Наконец, тётя ушла, вспомнила о каких-то неотложных делах. Меня она небрежно чмокнула в щёку, а с дражайшей Руфью прощалась горячо, словно с давней подругой, которую только встретила после двадцатилетней разлуки.
- А ты не говорила, что лежала в реанимации. – Упрекнула меня бабушка Руфь.
- Не успела. Да и говорить особо не о чём. Я там переночевала.
- Надо, что ли, нашим позвонить, чтобы прекратили поиски, - бабушка суетливо заёрзала на кровати, но не поднялась. – И как это вас угораздило не обменяться ни телефонами, ни адресами?
- Думали, успеем.
- Не всё в жизни, как думается.
- Но мы успеем. Никто же не умер. – Её пророческий тон мне не понравился, терпеть не могу пессимизма.
– Знаешь, что. Сбегай-ка к автомату на первом этаже, позвони моему мужу на работу. Запомнишь номер?
- А давайте вместе.
- Сбегай, сбегай, - бабушка Руфь снова заёрзала. И тут я поняла – её ноги больше не подчиняются ей. С тех пор, как я вселилась в эту палату она ни разу не встала. И зачем под её кроватью утка? Она не может дойти до туалета, она вообще не может ходить.
- Говорите номер. - Сжав губы, я выскользнула в коридор. Смахивая слёзы, побежала искать телефон. «Господи, пусть она поправится. Пожалуйста. Пожалуйста. Она такая хорошая», - шептала я.
Дедушка Иаков очень обрадовался, услышав мой голос.
- Как же, как же, сейчас всех оповещу! – Кричал он в трубку, а я убирала ухо подальше. – А как там моя Руфочка? Ходит уже?
Мне не хватило смелости сказать ему правду.
- Да. Скоро начнёт вальсировать.
- Вот и славненько. Ты передай ей привет. Скажи, что завтра увидимся. Сегодня мы, как и договорились, согласно установленной очерёдности, будем навещать Сашу.
Попрощавшись с дедушкой Иаковом, я побежала наверх.
В палате я застала трогательную картину: Надюша сидела на кровати рядом с бабушкой Руфью, а Рамир устроился на стуле напротив женщины. Цыган держал в ладонях её руку и что-то тихо говорил. «Будто гадает», - подумалось мне.
Я опрометью бросилась на шею сестре.
- Надюшенька, что же вы так долго не шли?
- Ждали, когда тётушка отчалит. – Улыбнулась Надя.
- Нам уж казалось, что она тут поселиться вздумала. – Добавил Рамир серьёзно. Чёрные глаза цыгана внимательно изучали каждую чёрточку на моём лице. Наконец, он спросил о состоянии здоровья. Я ответила, что хочу домой. Но врач говорит, что у меня смертельный диагноз. Я снисходительно улыбалась по поводу отсталой медицины. Но Рамир не поддерживал моего веселья и скоро переключился на бабушку Руфь. Она к этому времени заметно побледнела и, извинившись, прилегла. Мне было приятно, что её нисколько не покоробил и даже не удивил визит ко мне цыгана. На его вопросы, касаемо здоровья, она отвечала сдержанно, вероятно, стыдясь своей слабости. Было видно, что с каждой минутой ей становится хуже.
- Наташа, тут есть где достать кипячённой воды? – Рамир не сводил тревожных глаз с Сашиной бабушки.
- Вы не переживайте так. Вчера вечером я себя ещё хуже чувствовала, а к утру отошла. – Слабым голосом пролепетала женщина. Этот прерывающийся почти хрип не на шутку меня перепугал. Я стремительно понеслась в пищевой блок.
На кухне кипятка было хоть залейся. Я черпнула кружкой из огромной кастрюли и полетела обратно в палату.
- Кто-то хотел отравить вашу семью. – Шептал Рамир, Надя молча кивала головой. – Возможно, причина в Наташе.
Меня словно припечатало к стене. Это был бред полнейший. И не предполагала, что среди цыган тоже бывают параноики.
Ну, ответь, дневничок, кто я такая, чтобы хотеть меня убить?
Бабушка Руфь к словам Рамира отнеслась очень серьёзно. А мне было стыдно за него и я, как была, с кружкой в руках, стала пробираться бочком по стеночке на выход. Чего, чего, а подробностей жестокого покушения мне слушать не хотелось.
- Наташа, - позвала Надя, - давай кипяток сюда.
Пришлось остаться.
Рамир немедленно насыпал в чашку своего фирменного порошка и предложил бабушке Руфи выпить. Что она сделала без тени сомнения и с выражением признательности на лице.
Зашла медсестра и, с жеманством поглядывая на Рамира, сообщила, что мои анализы можно в институте выставлять, как образец здоровья, но выписаться сегодня я не смогу, так как мой врач уже ушёл.
Надя погладила меня по плечу.
- Поздравляю, - Рамир отвесил мне неглубокий поклон, - завтра мы придём за тобой.
Скоро мои гости попрощались с нами и ушли.
- Он пророк, - измождённым голосом проговорила бабушка Руфь.
- Нет, - не без досады возразила я. – Он писака. Фантазёр. Задурил голову моей сестре, а сам женат.
- Она выполняет великую миссию. Великую и опасную, настолько важную, что даже на тебя, непосвящённую, ведётся охота.
Я не стала спорить, разумно обвинив в сказочных заблуждениях Сашиной бабушки порошок Рамира. А, может, цыган и над старушками властен, очаровывает всех подряд без разбору. Как хорошо, что на меня его чары не действуют.
Утром бабушка Руфь была как новенькая. За мною, как и обещали, пришли Надя и Рамир. Бабушку Руфь я покидала с большой неохотой, за те недолгие часы, что мы провели вместе, она стала моей подругой и нашла в моём сердце уголок. Отныне я остро нуждалась в общении с ней.
На пороге больницы мы столкнулись с Сашиными родителями. Наша бурная встреча походила на воссоединение потерявшихся родственников. Меня переполнял такой восторг. Сама не знаю, отчего так обрадовалась. Эх, Саша, Саша, попала я в твои сети, что и не вырваться. Всех люблю, кто с тобою связан. Всё, чего ты касался, отныне для меня священно. Как же я жажду увидеть тебя.
По дороге Надя подшучивала надо мною. Моя горячая взаимная привязанность к Сашиным родителям поначалу потрясла её. А потом она вдруг вспомнила свою старую привычку зубоскалить по поводу и без повода. Я радовалась, видя свою сестру прежней, не отягощённой какими-то странными знаниями из книги и обязанностями, связанными с ними.
- Вообще-то, свершается вопиющая несправедливость, - вещала моя сестра облокотясь на поручни в автобусе. – У твоего Саши какая фамилия?
- Надеждин.
- Правильно. Значит чей? Мой. Мой и только мой.
Рамир скромно улыбался, и мне это было неприятно. Он ни капельки не ревновал, но Надю это не волновало. А я обижалась.
- Хочешь взять его себе? – Спросила я неуверенно.
- Да, - серьёзно ответила Надя. – Для тебя.
Моё сердце сжалось. Как же она страдает, её чувства обострены. Она шутит, но ей не до шуток. Не имея собственного счастья, она мечтает сделать счастливыми всех вокруг. А что Рамир? Неужели, его это ни сколечко не тревожит? Я смотрела на него и ничего не понимала. Если Рамир и переживает что-нибудь, по его поведению это невозможно определить.
Мы приехали домой, расцеловав тётушку и её сорванцов, я тут же собралась к Саше. Но тётя перегородила мне выход. Сказала, что сегодня мне не светит больше выйти из дому. Вот я и засела писать дневник, а потом книгу почитаю. А завтра я обязательно навещу Сашу. И тем жарче будет наша встреча, подогретая долгой разлукой».
«17.07.19…
За окном уже луна хозяйка. Надя ещё не появлялась. Я немного расстроена. День мой прошёл в больнице. Саша теперь ходит без затруднений и даже немного бегает. Ему позволили выходить на улицу. Благодаря чему, нам впервые удалось побыть наедине. Я и ждала этого, и боялась.
В беседке, увитой цветущими розовыми кустами, затерянной в зелени парка, я услышала его взволнованное признание в любви. В тот миг трепетного откровения он был прекрасен, как Бог. Я смотрела на него широко раскрытыми глазами, и мне казалось, что бездны его очей поглотили меня всю целиком, а внутри них умиротворённая нирвана ласкает мою душу и этот миг соединяется с поющей волшебными голосами мифических арф вечностью. Я не способна была вымолвить ни слова.
Где-то вдали журчал ручей. И я была тем ручьём. Шелестели деревья. То шуршали мои одежды. Трава благоухала ароматом моих чувств. Я любила, и это похоже было на смерть. Я умирала, чтобы снова родиться и теперь жить вечно. И жизнь моя будет лишь для него одного. Я жаждала стать всем, в чём он нуждается, насыщать его день ото дня, утолять его жажду, облегчать его труд, занимать его досуг. Если солнце померкнет, я стану его солнцем. Если звёзды угаснут, мои глаза заменят их. Если его дом – Вселенная вдруг исчезнет, он станет жить внутри меня. Отныне я его Вселенная.
Но возможно ли всё это выразить словами?
- Понимаешь, Саша... – начала я осторожно.
- Подожду. – Порывисто сказал он, прерывая меня. Не правильно меня поняв, Саша спугнул мои, вырывающиеся наружу, откровения. – Ничего не говори. Я открылся тебе не для того, чтобы ты сделала то же самое. То было проявление моей воли. Но ты не обязана повторять за мной. Мы друзья. Я не прошу твоей любви, или благосклонности. Я просто люблю, и это делает меня счастливым. Мне больше ничего не нужно от тебя. Просто, я хотел, чтобы ты знала…
Его ненужный монолог охладил мой пыл. Как же он ошибается. Очарование священного мига рассеялось. Мы друзья, и это правильно. Я слишком ещё юная, чтобы желать большего.
Завтра Сашу выписывают. Он студент на каникулах, так что волен распоряжаться своим временем. Мы будем ходить на море и гулять по городу, навещать его родных и друзей. И я приняла эти скромные дары судьбы. Мы друзья. И это не только его счастье. Я смогу его видеть, ощущать, обонять, моё сердце разрывается от благодарности к нему, к Богу, ко всем, кто соединил нас.
Вот и Надюша пришла. Сейчас поздороваюсь с сестричкой, и баиньки…»
«18.07.19…
Надя мне вчера не понравилась, слишком много забот ютится в чертах её юного лица. Она много думает и ещё больше недоговаривает. Пришла домой какая-то потерянная, отстранённая. Казалось бы, всё тут понятно – несчастная, безответная любовь. Но я чувствую, что не только это тревожит её. Мне даже стыдно наслаждаться жизнью, когда она такая.
Но я всё-таки рискнула наслаждаться. Мы с Сашей сегодня ездили в катакомбы на экскурсию. Сели в Икарус, отправляющийся от железнодорожного вокзала и уже через сорок минут под убаюкивающий рассказ экскурсовода прибыли под Одессу в село Нерубайское. Ещё немного истории, и вот мы спускаемся на каменную площадку. Нам вручили по свече и пригласили войти в сырость и прохладу подземелья, которое когда-то стало домом для сотен героев, среди которых была Сашина двоюродная бабушка. Я гордилась ею, как своей родственницей. Мысль, стать в будущем Сашиной женой прочно засела в моём мозгу.
Назавтра Саша пригласил меня к себе в гости. Его родители хотят о чём-то поговорить со мной. Я теряюсь в догадках, а он хитро улыбается. Говорит, что я останусь довольна. Но мне, честно говоря, боязно.
Уже полночь. Иду спать. Где же Надя?»
«02.08.19...
Ну, здравствуй, дневник. Я только что приехала из прекрасного путешествия. Сколько же времени я к тебе не притрагивалась? Целых две недели! Прости, не до того было. Дело в том, что я путешествовала. Вернулась сегодня, переполненная впечатлениями и надеждами.
Я вошла в дом, обнялась с тётей, вручила гостинцы Димке и Кирюше. С самым искренним пылом бросилась на шею дяде Боре, на днях возвратившемуся из плавания. И не подозревала, что так соскучилась по нему. В последний раз я видела его три года назад. Наши одесситы всей семьёй приезжали к нам во Владивосток новый год встречать. Весёлый праздник получился, если, конечно, не считать, что в финальный день гостевания Кирюша неудачно скатился с горки и сломал ногу. Ох, и сокрушался же дядя Боря, что случилось это печальное событие не дома, где у него полно связей в медицинских кругах, а на Дальнем Востоке, где полностью придётся положиться на знакомства свояченицы и её мужа.
Дядя Боря рассказал мне, что пока я путешествовала, его корабль пришвартовался в Ильичёвском порту, команда была отпущена в отпуск. Я спрашивала у похорошевшей и помолодевшей тёти, неужели она ничего не знала о таком счастливом обороте событий.
- Я всегда в курсе, когда Боренька вернётся, дни считаю, - она с нежностью, ласкающим взглядом смотрела на мужа, - да только молчу, боюсь сглазить и детишек расстроить понапрасну.
Обогретая счастьем родных, собственная моя любовь маковым цветом полыхала внутри меня, я видела себя и Сашу на месте дяди и тёти. Мы только что расстались, но я уже чахла по нему, рвалась душой и телом воссоединиться с ним на веки вечные. Нет, не правы церковные батюшки, говоря: «…пока смерть не разлучит вас». Смерть никого не разлучает, если любовь настоящая. Смерти ведомо милосердие, она уважает истинные, божественные порывы наших сердец. Она несёт влюблённых в те миры, где они будут бесконечно счастливы. Только плебеи забиваются в норы, учуяв шаги Смерти, потому что они не знают любви.
Когда суета по поводу моего возвращения улеглась, и тётушке удалось всунуть в меня не меньше полкилограмма вкусностей, я осторожно, боясь выдать затаённое волнение, спросила, как поживает моя Надюша. Её, как и следовало ожидать, я дома не застала.
- А, - тётя хмуро махнула рукой. – Дома не бывает, ничего не ест. Стала прозрачная. Может, ты её уму-то разуму поучишь. Ну, не нужен ей тот цыган проклятый.
- Постараюсь, - сердце моё сжалось. Я надеялась, что за время моего отсутствия, хоть что-нибудь изменится в лучшую сторону. К сожалению, всё осталось по-прежнему. Не было бы хуже.
- А что ты не хвастаешься, - вдруг спохватился дядя, - когда свадьба? Терпения хватит школу закончить?
Я зарделась, как новогодняя ёлка. На мгновение мне почудилось, будто в дядюшкином голосе промелькнула нотка лукавства. С чего бы это?
- Официально пока не звали, - мне стало неловко, как это дядя угадал мои чувства. Я, и правда, позабыла обо всём на свете. Теперь меня не волновали ни институт, ни выпускные экзамены. Я думала только о Саше.
- Официально?
- Ну, было что-то неофициальное, а возможно, мне показалось…
- А когда позовут официально, что ответишь? – Опасливо поинтересовалась тётя.
- Да. – Я впилась глазами в пол, будто собиралась проникнуть взглядам сквозь перекрытия, дабы пересчитать банки с соленьями, ютящиеся на полках подвала, что расположен под кухней.
Хорошее настроение тётушки стало просто феерическим. Казалось, вот-вот из неё салюты полетят. Я, конечно, понимала, отчего она так жаждет выдать меня замуж. Её волновала моя неустойчивая психика, наверняка, в тайне от меня бегала по докторам, советы выспрашивала. И, конечно же, слышала, что для неуравновешенной девицы счастливое замужество станет лучшим из лекарств.
Так мы и завершили вечерню трапезу, озаряя друг друга восторженными взглядами и комплиментами.
Наконец, я уединилась в комнате. Устала! Жуть! Но не лягу, пока не запечатлею основные события двух последних недель. Такое надо записать, чтобы и через сто лет, находить усладу в чтении отображённых на бумаге воспоминаний.
Помнишь, дневник, я упоминала, что Сашины родители хотели со мною поговорить. Так вот, они предложили мне отправиться с ними на неделю в Геленджик. Там у них родственники недавно большой дом купили и вот уже второй месяц настоятельно зовут в гости всех своих на новоселье.
Я, само собой, растерялась с ответом. Сам понимаешь, меня практически в семью пригласили. Чуть ли заочно руку и сердце своего сына не предложили. Взглянув на Сашу, напряжённо ожидающего моего приговора, я сказала – да. Тогда тётя Лиза, тут же вошедшая в роль организаторши моего путешествия, пионервожатским тоном спросила у меня тётушкин адрес и сказала, что в шесть утра они за мною заедут. Распрощавшись с тётей Лизой и дядей Иваном и попросив Сашу не провожать меня, я рванула дела доделывать и готовиться к поездке, одновременно радуясь и страшась по поводу предстоящего события. Первое, что я поспешила осуществить, это посещение Центрального универмага. Нельзя являться на новоселье с пустыми руками. Но что подарить? Подарок должен быть и приятным, и полезным, и не громоздким. Кто знает, на сколь вместительна машина Сашиных родителей и сколько вещей они в неё затолкают. Купить посуду? Хороший презент. Но в дорогу такой груз брать опасно, можно не довезти. Моё внимание привлёк торшер с восточной тематикой. Великоват. Набор столовых приборов? Тяжеловат. Что же брать-то? Мой взгляд упёрся в неброскую плетённую фруктовницу, и форма, и узор отличались изящным вкусом и оригинальностью. Такие обычно не используют в быту, а оставляют на виду, как украшение интерьера. Фруктовницу упаковали, и я довольная поспешила домой, складывать вещи. Тоже не лёгкое занятие. Надо отобрать минимум необходимых вещей, так я считала, опять же, из-за неизвестной мне вместимости машины.
От тёти я ожидала чего угодно – напутствий, предупреждений, упрёков в необдуманности поступков, но только не жаркого одобрения. Я готовилась к спорам и убеждениям, - де нескромно девушке пускаться в путь с семьёй, которую едва знаешь. Однако, тётушка и не думала препираться, а предпочла засыпать меня полезными советами по поводу того, что брать с собой, а что оставить. Дальше этого предмета её наставления не двинулись. В конце-концов, она собрала мне сумку, впихнув туда не столько нужные предметы туалета, сколько платья и сарафаны, подчёркивающие мою фигуру, не забыла украшения, со словами: «ишь, чего придумала. Ты туда не читать едешь», - откинула в сторону приготовленные мною книги. Я, пребывая в том нестабильном и противном состоянии, когда всё валится из рук, промолчала.
Утром тётя, закончив с приветствиями и расшаркиваниями, вручила Сашиной маме меня с вещами, а в придачу огромную сумку, набитую продуктами. Тётя Лиза замахала руками, уверяя, что еды и так больше, чем требуется. Но легче убедить реку не бежать к океану, чем мою тётю переубедить исполнить задуманное.
И скоро я с двумя сумками была погружена в микроавтобус Газель.
Пока Саша укладывал мои пожитки в багажный отсек, я, робея и заикаясь, здоровалась с его родными. Тётушка, заглядывая в салон автомобиля, делала то же самое, но не в пример мне, без доли застенчивости, с радостным задором, будто знает всех с десяток лет.
- Это тётя Мила. – Сказала я, глядя за окно, боясь, что мою словоохотливую родственницу примут не за то, что она есть на самом деле. Даже мне, хорошо её знающей, сейчас она казалась ярмарочной зазывалой, единственное достоинство которой – резвый язык. Но никто из снобистского семейства и не думал одарять тётю Милу пренебрежительным отношением в виде презрительных взглядов и едких замечаний. Наоборот, её принимали очень приветливо, кое-кто даже принялся отшучиваться. Глядя на такое добродушие Сашиных родных, я расслабилась и позволила себе осмотреться.
Ехать в Геленджик мне предстояло не только в обществе самого Саши, его родителей и сестры. Кроме них я обнаружила в салоне трёх Сашиных кузенов и дядю Рувима.
Сказав пару слов на прощанье, тётушка оставила меня растеряно торчащую посреди салона, не знающую, куда устроиться.
- Мы выделили для тебя почётное переднее место возле окошка, - сказала тётя Лиза с ободряющей улыбкой. Благодарно кивнув женщине, я тут же примостилась на сиденье, надеясь, что Саша скоро приземлится рядом со мной. Однако, он сел за руль, и мы тронулись с места. Я чувствовала себя немного обиженной, оставленной без долгожданного и горячо желаемого общества любимого человека, и в то же время я гордилась Сашей. Как свободно и непринуждённо он вёл микроавтобус, наши жизни находились в его руках, и от осознания этого факта я испытывала блаженное умиротворение.
Первую половину дня я смотрела в окно и слушала беззаботные, весёлые, полные надежд возгласы, а иногда и диалоги Сашиных родных. Обед был устроен на опушке какого-то пересечённого дорогой леска. Устроившись под дубами, я не отрывала взгляда от Саши. Есть не получалось, счастливое томление снедало меня, я не представляла себе, как жила прежде, не зная этого человека. Страшилась того, что могло статься нам не встретиться, жила бы я тогда всю жизнь несчастной и даже не догадывалась от чего так пусто на душе и постыло. А ещё, милый дневник, я вдруг подумала, что могу потерять его. Наша жизнь так зыбка, сколько неожиданностей поджидают нас за каждым поворотом судьбы. Понимаю, глупая мысль, однако, до сих пор не могу отделаться от неё.
Саша ел скромно, поглядывал на меня искристыми ласковыми глазами, несколько раз вложил в мою руку что-то съедобное, я проглотила его подношение не глядя, и не разбирая, что оно такое, не замечая вкуса и толком не жуя. Моя жизнь в его руках, и не только когда он за рулём. Я всецело принадлежу ему, я его нераздельная часть. Когда я это поняла? Не знаю. Может, я чувствовала это всю жизнь, а может ещё до неё, до свершения таинства зачатия. Назначен ли он мне Богом, или вечный спутник мой в смене мирозданий? Я люблю – и этим всё сказано!
Отобедав на свежем воздухе, мы тронулись дальше. Теперь за руль устроился Сергей, а Саша подсел ко мне. Мы немного поболтали. Думаешь, я помню о чём? Я наслаждалась звучанием его голоса, совершенно не улавливая смысла. Сама несла какую-то околесицу и при этом не вызвала у него никаких подозрений насчёт вменяемости. Скоро он утомлённо положил голову на моё плечо и уснул. Если бы за спиной не было его родителей, если бы я не чувствовала глаз тёти Лизы на своём затылке, я бы обняла его за плечи, села бы по другому, моя грудь послужила бы подушкой его склонённой голове. Но мир условностей и правил требовал от меня пристойного поведения, и потому Саше пришлось довольствоваться моим костлявым плечом. Я помню, как внимала его дыханию, и украдкой поглядывала на ровные очертания носа, томно прикрытые губы и вздрагивающие ресницы, а потом я уснула, уронив голову на грудь. Очнувшись через час, я обнаружила себя прижатую к Саше, он бережно придерживал меня, не давая упасть, или принять неудобное положение. Счастье и тоска стали мне постоянными спутниками. Почему так, дневник? Неужели не достойна я радости семейного очага? Отчего мне кажется, что союз наш невозможен? Верно, только оттого, что я пока ещё глупая школьница, не приученная к терпению.
Ужинали мы в какой-то придорожной столовке. Тётя Лиза немного повздорила с мужем по поводу выбора места для вечерней трапезы, считая, что следует доехать до крупного населённого пункта и найти приличный ресторан, никак не забегаловку для проезжающих. Дядя Иван настоял на своём. Его супруга, внимательно изучив выданные дамой в халате и чепце вилки, а так же обнюхав все, без исключения, порции картошки с котлетой, пришла к выводу, что есть шанс не отравиться и смирилась. Мне отравление не грозило, я ковыряла вилкой где-то в центре тарелки, но так ни разу не поднесла её ко рту. Меня питало Сашино присутствие, новые чувства, покорившие душу, радость неприхотливого земного существования. Он смотрел на меня, и я мечтала навсегда остаться в глубинах его бездонных очей.
На ночь наша небольшая группа остановилась в уютной гостинице на два этажа. Названия я не вспомню, скорее всего, просто не взяла на себя труд прочесть вывеску. Какое оно имеет значение. Ровным счётом никакого. Помню только, что приют наш располагался на окраине Ростова-на-Дону.
С Сашей мне пришлось разлучиться. Моей спутницей стала его сестра Римма. Она, как и я, едва держалась на ногах. Потому, мы, не тратя времени зря, по очереди навестили ванную и, пожелав друг другу приятных сновидений, легли спать.
Второй день путешествия прошёл примерно так же, как и первый, с разницей только в том, что к его концу мы прибыли в точку назначения – Геленджик. Как бы меня не клонило в сон, я никогда не забуду первого впечатления от сказочно-прекрасного городка, раскинувшегося в лоне Геленлжикской бухты. Солнце уже скрылось с горизонта, но его меркнущий образ ещё отражали Кавказские горы, охватывающие бухту со стороны суши. Миновав небольшую сосновую рощу, поначалу скрывшую от нас великолепие приближающегося пейзажа, мы снова выбрались на открытую дорогу и теперь видели Геленджик во всей его захватывающей, кажущейся нереальной, красе. Расточительно-щедрая природа южного края уходила на покой, сам же город будто бы пробуждался, один за другим вспыхивали фонари, полуодетый народ высыпал на набережную, из окон бесчисленных кафешек выплёскивалась в пространство музыка самых разных стилей и направлений. Мы проехали несколько открытых танцплощадок, звонкие голоса ди-джеев собирали, спешащих со всех сторон, почитателей танцев. Сосновый дух, который мы вдыхали ещё мгновение назад, сменился приторно-солёным дыханием разогретого моря, что давало ощущение первозданности, источности несущегося на нас волшебного мира. Предвкушение праздника поселилось в наших сердцах. Нетерпение, переполняющёё всю меня, так же читалось и на лицах моих спутников. Я тысячу раз поздравила себя за то, что не побоялась присоединиться к Сашиной семье. Отдых обещал стать для нас незабываемым.
Сон улетучился, я до боли сжимала Сашину руку и не осознавала этого. Мне казалось, что произошла смена реальности, так необычно было всё вокруг. Наверное, нигде больше человеку и природе не удаётся так дружно и гармонично сосуществовать, нет более на планете уголка с таким изумительным, будто бы живым небом, не существует в мироздании подобных геленджикским, манящих, поросших зеленью, гор.
Мимо пролетали бесчисленные санатории, ни одного схожего с другими. Мне захотелось пожить в каждом. Но наш путь лежал в места поскромнее - частный сектор, где дома, не столь вычурные, привлекали не казённым комфортом, а привычным уютом с уклоном на хозяйскую индивидуальность.
Газель притормозила, мы вышли у высоких зелёных ворот. Я заглянула в щель, но увидела только ухоженные садовые деревья. Залаяла собака. Скоро с той стороны ворот послышался радостный женский голос, вероятно, его хозяйка тоже любит смотреть в щёлочки. Заскрежетал металлический засов, и вскоре к нам выбежала невысокая седая старушка, Сашина двоюродная бабушка. От обилия народа она поначалу растерялась, решая, с кого начинать объятья и поцелуи, но, заметив Сашу, бросилась к нему.
- Сашик! Радость моя! И не признать, как возмужал. – Растроганный взгляд прошёлся по мне. – А это что за красавица? Не говори! Дай, угадаю. Невеста?! Ох, и хороша.
Саша, покрасневший, но очень довольный был выпущен на волю. Следующая порция нежности причиталась мне, как гостье, определённой в Сашины невесты. Я успела привыкнуть к лёгкости общения, заведённой в Сашиной семье (с условием, что вы им понравились), потому не только принимала объятья незнакомой женщины, но и не скупилась на ответные чмоканья и пожиманья, тем более благодарная за присвоенный, увы, пока незаслуженный, статус невесты.
- Фёдор! Где же ты? – Прокричала бабушка Маргарита, отвлекаясь от лобзаний с остальными родственниками и приглашая уже обнятых во двор. – Посмотри, кто к нам приехал.
Саша повёл меня в зелёный двор, где за деревьями виднелся дом, а перед ним клумбы, усеянные яркими цветами.
- Сейчас мы ваш транспорт в гараже устроим, - хлопотала бабушка. – Фёдор!
На порог, опираясь на палочку, вышел хрупкий старичок.
- Ух, ты! – Дедок неожиданно резво подпрыгнул, трость выпала из его рук. Не замечая, что остался без опоры, дедушка Фёдор понёсся навстречу гостям. Как я и ожидала, первым, кому выпала честь быть обласканным, стал мой Саша. Я охнуть не успела, как дедок принялся за меня. Потом отстранился, осмотрел меня.
- Рита, что-то у меня с памятью нехорошее твориться, неужели, наша Риммочка так изменилась?
- Да вот же Римма, у тебя за спиной. – Бабушка Маргарита подтянула Сашину сестру поближе к дедуле. – А это невеста нашего Сашеньки. Ох, позоришь ты меня Фёдор. Хорошо, что чужих нет, а то бы осрамилась и я вместе с тобой.
Я ещё раз посмотрела с благодарностью на бабушку Маргариту, как быстро она меня приняла за свою, а дедушка Фёдор потискав меня немножко и ещё раз рассмотрев, вручил Саше. И мы пошли по дорожке к большому, выдержанному в строгом классическом стиле, дому. Саша, как и я, видел его впервые, потому дивился, глядя на резные, сделанные на заказ окна, никак не скромные барельефы мифической направленности и две стройные колоны перед входом.
Моя семья не из бедных, но Сашина родня, прямо таки, богатеи. Дом был великолепен и сошёл бы за небольшую гостиницу для избранных курортников. Двор простирался к пляжу, деревья сменялись кустами, в самой чаще растительности притаилась беседка. Я не сразу её заметила.
- Мой дедушка учёный-физик, его имя известно в мировых научных кругах, работы печатаются по всему миру. – Пояснил Саша, видя моё недоумение. – Всё у них есть, кроме главного.
- Главного? – Я удивлённо воззрилась на Сашу.
- То, чего у нас будет в изобилии. – Он улыбнулся и слегка покраснел.
Я почувствовала, как и мои щёки пунцовеют, Саша сказал «у нас» и бабушку не остановил, когда она признала во мне его невесту. Как жаль, что мне нет ещё восемнадцати. Два года ждать придётся.
- А чего у них нет? – Спросила я как можно спокойнее, боясь столкнуться с Сашей взглядом.
- Детей. Не вышло с детьми у них. Потому я любимчик. Когда-то давно мои родители уезжали работать в Африку на пять лет. Меня, естественно, в такую даль брать не рискнули. Тем более, что я часто болел и очень плохо переносил жару. Даже одесский климат мне не подходил. Вот и пришлось мне прожить эти годы вместе с двоюродными бабушкой и дедушкой. Они тогда в Москве обитали. Римма родилась за границей. А этот дом в Геленджике - бабушкина прихоть. Она уже лет десять дедушке плешь проедает, мол столица место суетливое, не для стариков.
- Да, двухэтажный дворец, как раз то, что нужно двум пожилым людям, ищущим покоя. – Пошутила я. – Да тут забот…такая усадьба из них последние силы высосет
- Надеюсь, они позаботились о помощниках.
- Позаботились, позаботились. – Бабушка Маргарита обняла Сашу за плечи. – У нас есть домработница Варвара Никитична. Пойди, Сашенька, машину вашу в гараж загони, а то дорогу загородили. Улочки у нас узкие, для крупногабаритного транспорта не приспособленные.
- Нашли крупногабаритный транспорт. – Засмеялся Саша и потянул меня за руку.
- На наших дорогах, ваша коробка что самосвал. А ты Наташеньку-то не тяни, дай я на неё полюбуюсь. Фёдор, покажи там Саше где что.
Саша ушёл.
- Что, доченька, попала в сети, не вырваться? – Немного поблекшие с возрастом, но всё-таки Сашины глаза смотрели на меня с любовью и ожиданием.
- Я каждый день благодарю судьбу, что эта сеть оказалась на моём пути. – Ответила я со всей серьёзность. Саша всеми любим, они едва его не потеряли и теперь боялись за него во сто крат больше чем до трагедии. – Раньше я и не догадывалась, что бывают такие люди, как Саша.
- Какие? – Она улыбалась мне и краем глаза следила за тем, как её домработница руководит шумным переносом багажа в усадьбу.
- Добрые до невозможности, всё понимающие, самые лучшие на свете. – Заметив Стаса, несущего мои сумки в дом, я поспешила ему на помощь. Бабушка Маргарита осталась стоять в задумчивости. Она поверила мне и готова доверить моему сердцу и моим рукам своё бесценное сокровище.
Поздним вечером мы с Сашей сидели на берегу. Я смотрела вдаль, на Геленджикскую бухту и видела вечность. Время больше не текло, сердце Вселенной остановилось. Мы стояли на пороге мироздания, два, слитые в одно. Я чувствовала – Он – моё второе я, мы части единого целого, разделённые когда-то и, свершившие своё великое предназначение, объединившись вновь.
- Ну, как тебе здесь нравится? – Спроси Саша.
- Спасибо за сказку. – Едва выговорила я. К счастью, он не видел моего лица, я тихо плакала, умиляясь видимой красотой и трогательностью момента.
- Я сам здесь впервые. Но, всё равно, пожалуйста.
Нам с Риммой выделили комнату с балконом на втором этаже. Вымотанные продолжительной дорогой, мы долго не могли заснуть. Полночи мы сидели в темноте, наслаждались тихой беседой и любовались ночным Геленджиком. Моё сердце и мой разум благозвучно и, находясь в полном согласии, пели хвалы Богу, даровавшему мне это незабываемое мгновение, которое будет согревать меня всю мою последующую жизнь, которую я проведу с Сашей, лучшим человеком на планете.
Первых два дня наша беспечная компания беззаботно валялась на пляже. Мы играли в карты и домино, просто болтали. Саша почти не оставлял меня. Вечером мы вдвоём гуляли по набережной, долго стояли у перил и молча смотрели на море, вслушивались в плеск волн, и нам казалось, что море благословляет нас. В какие-то моменты я ощущала себя первой женщиной на земле, а Сашу первым мужчиной. Превратности судьбы и собственная глупость ещё не приблизили нас к первородному греху, мы в своей сущности были непорочны и священны. Нашим домом был Рай. И я твёрдо знала, что ни на что его не променяю.
- Тут неподалёку, - вдруг нарушил Саша тишину, - в одном селении живёт мой товарищ по институту. Хочешь, съездим к нему завтра?
- Хочу, - восторженно ответила я, удивляясь собственному безрассудству. – С тобой я поеду хоть на край света.
Он взволнованно сжал мою руку, и я затаила дыхание. Сейчас прозвучат те долгожданные, давно рвущиеся наружу, слова. Но Саша промолчал. Возможно, не решился, а, может, посчитал момент не достаточно подходящим.
Утром следующего дня мы с Сашей сели в Газель и выехали в направлении посёлка Пшада. Дорога была не долгой, тем более, что мы находились в обществе друг друга и потому не ощущали времени. Я сидела подле Саши на табуретке, с вечера выпрошенной у бабушки Маргариты.
Скоро наш микроавтобус въехал в просторную, залитую золотом солнечных нитей, зелёную долину. Саша, зачарованный красотой открывшегося пейзажа, надавил на тормоза. Наш автобус пошёл ровнее, словно корабль, бороздящий морские просторы. Нашим морем были бесчисленные сады, пышные кроны волнами проплывали за окном. Преобладали персики и яблоки, реже встречались сливы и алыча. Мы ехали всё медленней, я уже видела впереди первые домики небольшого и, как мне показалось, неказистого селения. Странное чувство посетило меня. Словно не хватает чего-то привычного. Но чего? Вроде бы всё, как везде, но нет чего-то.
Рыночная площадь появилась неожиданно, Саша притормозил и мы вышли. Я осматривалась, Саша спрашивал у прохожего, как пройти к дому друга.
- Спасибо. – Оказалось, идти не так уж и далеко. Мы решили оставить пока автобус и пройтись пешком. Я всё пыталась понять, чего же недостаёт.
- Чувствуешь, ветра совсем нет? – Спросил Саша.
- Точно. Ветки деревьев вовсе не колышутся. – На душе у меня полегчало. Ответ найден, можно идти спокойно, не терзаясь вопросами.
- А как дышится легко. – Радовался Саша. – Чувствуешь, как лёгкие трепещут, раскрываются навстречу свежести луговых трав, лесов, моря и гор.
- Да, чувствую. – Я смачно внюхивалась и вглядывалась вдаль, всё ещё не веря, что существует в свете такое удивительное, безветренное место, как Пшада. На границе долины величаво и гордо, напоминанием о краткости человеческого пребывания на земле, вздымались две древние, как сама планета, возвышенности. Кто знает, может это они берегли долину от ветра и спасали её от вторжения загрязнённого цивилизацией воздуха.
От базара улочка, указанная путником, вывела нас к калитке в просторный дворик. Широкая асфальтированная дорожка, окаймлённая по сторонам ухоженными цветниками, тянулась к площадке, куда выходил фасадом аккуратный серого цвета домик и под-стать ему гараж. Почти половину площадки занимала раскрытая всеми четырьмя дверьми старая машина Чайка. Под нею кто-то копошился, нам были видны лишь здоровенные волосатые ноги в измятых, промасленных шортах и шлёпанцах с дырявыми подошвами.
- О, кто к нам пожаловал! – Воскликнули откуда-то сбоку. Я обернулась на голос. Из разросшегося высокого розового куста, пустившего корни под самым забором, выглядывала пышнотелая, розовощёкая женщина кавказской наружности. И как это мы её не заметили? – Ашот, сынок, иди сюда, к нам гости дорогие приехали!
Ноги задёргались, разбрасывая шлёпанцы. Женщина, уронив секатор, ловко выбралась из зарослей, спеша открывать нам калитку. Из-за дома с усердным лаем выбежали две мелкие собачки.
- Фу, фу, что вы растяквкались-то, дуры, когда надо, вас не слышно и не видно. Из-за вас, ленивые бестии, на прошлой неделе такой рододендрон с корнем выдрали. До сих пор сердце разрывается. Кыш с дороги. – Собаки замолкли и послушно отступили в сторону. Женщина толкнула калитку. – Заходи, Сашенька. Не стесняйтесь, девушка.
- Как поживаете, тётя Тамара? А где дядя Давид? – Саша попытался протиснулся в щель между хозяйкой и калиткой, но тётя Тамара и не думала его пропускать, полные руки селянки притянули Сашу, и через миг он уже барахтался на дородной груди, с хохотом отвечая на объятья.
- Ничего, дорогой, слава Богу. А дядя Давид повёл туристов по маршруту, дня через три вернётся.
К нам подошёл долговязый, носатый юноша, внешне очень похожий на тётю Тамару. Тётя Тамара тут же швырнула Сашу сыну.
- А ты что, красавица, медлишь? Заходи, заходи, сейчас обедать будем. Зовут-то тебя как?
- Наташа. - Я бы и рада была войти, но тётя Тамара практически полностью загораживала проход. Мы не являлись знакомыми, и потому я не могла рассчитывать на тот жаркий приём, которым удостоили Сашу. Однако, зря надеялась. Сделав шаг, я выронила сумку и ослепла, упёршись лицом в пухлое тело тёти Тамары. Совершенно не понимая, как себя вести, я попыталась похлопать женщину по спине, но, так как меня крепко прижимали, рука не сгибалась, пришлось размякнуть и в таком положении дождаться освобождение. Когда мне вернули способность двигаться и видеть, Ашот уже вёл Сашу в дом, моя сумка болталась у него на плече.
- Пойдём, Наташенька. Ты никак молодая нашего Александра? – Она пробежалась взглядом по моим рукам, не обнаружила кольца и насупилась.
- Жена она мне, - обернулся Саша, заметив, как я сжимаю руки, и куда глядит тётя Тамара, тут же исправился. – Свадьбы ещё не было, но это дело решённое.
Ашот тоже повернулся, но на меня смотреть не решался. По всему видно, парень он скромный и очень воспитанный. Потрёпанность собственного рабочего туалета его заметно смущала.
- Так вы… - Тётя Тамара покраснела. Я едва не провалилась под землю.
- Нет, конечно. Надеюсь, у вас найдётся комнатка для моей невесты. – Саша, уязвлённый консервативностью матери, с упрёком посмотрел на сына, тот пожал плечами. – Обстоятельства не обычные. Наташа мне жизнь спасла.
Тётя Тамара расслабилась, посмотрела на меня с интересом.
- Найдётся. Всё найдётся. Вы не обижайтесь. Я распутство не приветствую.
Мы вошли в дом, внутренность которого никак не претендовала называться скромной: под высоким потолком висела хрустальная люстра, у стены стоял громоздкий шкаф, исполненный в стиле ренессанс, два помпезных стула и зеркало в ажурной раме его дополняли. Войдя в первую же комнату, я оторопела – в интерьере не было ничего от века сегодняшнего, словно, он остался за порогом. А нас, вступивших в лоно ни на что, судя по внешности фасада, не претендующего дома, принял век шестнадцатый. Кровать, журнальный столик, кресла, зеркало-псише, деревянные панели, комод и даже подоконники блистали пышной отделкой с растительным орнаментом.
- Это дядя Давид у нас так развлекается. – С деланным пренебрежением сказала тётя Тамара. – Старину ему подавай. На нормальной кровати спать он не будет. В ней, видите ли, стиль не прослеживается. И этот дурень в него. – Пухлая рука указала в сторону Ашота. - Оба носятся со своим ретро. Один шкафы сбивает, другой весь двор старым железом завалил. Ну, вы видели. Так что, придётся вам в музее пожить. Заходи, Наташа, эти апартаменты твои. Сашенька поселится с Ашотиком. Не возражаешь?
- Нет, конечно, - обрадовался Саша. – Будем ночью на луну в телескоп глядеть.
- О, ещё один романтик. Подобное притягивает подобное, - лукаво улыбнулась тётя Тамара, было видно, что она бесконечно гордится своими мужчинами. – Ты, Наташенька, если не устала, занимай комнату и ступай на кухню. Устроим царский обед для наших лунных исследователей. Готовить-то умеешь?
- Да. – Я была счастлива. Мне так хотелось сотворить для Саши и его друга что-нибудь особенное. На кухне я человек не новый. Кулинарничать обожаю, а если есть кому оценить мои старания, это лучшая награда для меня.
На кухне, невероятно обширной, я нашла те же признаки минувших столетий, что царили и в других помещениях, правда здесь на помощь хозяйке пришла автоматизация. Как бы не стремился человек к старине, глупо отказываться от холодильника и газовой плиты, чудо-печка тоже предмет не лишний в хозяйстве. Правда, я не долго изучала обстановку. Моё внимание привлёк воистину шикарный, великолепный, сногсшибательный камин. Я с трудом верила, что такое чудо возможно. Камин занимал почти треть широкой стены. Вряд ли он мог согреть такое большое помещение, но, вероятнее всего, цель создателя была не в том, чтобы его творение отапливало кухню. Нет. Это был говорящий камин, самое настоящее и редкостное произведение искусства. Облицованный фарфоровыми изразцами, украшенный сюжетным панно и витиеватыми колонами, он ослепил меня, на какое-то время я утратила дар речи и сперва не заметила, что каждая плитка это начало, конец или продолжение некой истории. Господи, как же велик человек - твоё дитя, коли способен на такое почти мистическое созидание. Чьи же руки сработали это чудо?
Приблизившись к камину, я приникла лицом и ладонями к его глади.
- Нравится? – С затаённой радостью спросила тётя Тамара, любуясь то ли мной, то ли камином. Наверное, всё-таки, мной.
- Да-а-а, - пропела я умиротворённо.
- Чувствуешь? – Её шёпот проникал в мой мозг откуда-то издалече.
- Чувствую.
- А что ты чувствуешь?
- Мне тепло и спокойно, будто не рождённая в материнском лоне почиваю.
- Это потому что в каждом творчестве, я говорю о том, что не ради славы и богатства происходит, присутствует божественная искра. А что для нас Бог, если не отдалённая память о доме нашем настоящем и единственном, где главенствуют покой и счастье. – Она глубоко вздохнула. – Вижу я, девонька, что ты необычное создание. Особенная.
- Нет, нет, я самая что ни на есть обычная. – Мне не хотелось, чтобы она лепила из меня этакое бестелесное и кристально-чистое существо.
- О, не отказывайся от похвалы. Не каждому дано уловить в рукотворном предмете следы души его создателя.
- Но камин уже сам по себе – символ тепла, уюта, надёжности.
- Тепло и уют - да, но надёжность – это от создателя. Мой Давид невероятно ответственный, чуткий и надёжный человек. И все его детища тоже такие. Он само созидание. А разве искусство всегда созидательно?
- Нет, конечно, есть у него тёмная сторона.
- А самое страшное, что не всегда сразу можно определить сущность картины, книги, музыкального произведения. – Тётя Тамара склонилась в холодильник, но по всему её облику, по напряжению я поняла, она ждёт ответа.
- Да, вы правы. Я недавно гуляла по Дерибасовской. Это улица такая в Одессе…
- Я люблю Одессу.
- Там, знаете, художники картины выставляют и другие поделки. Так вот при всей моей любви к маринам, одна картина на морскую тему до сих пор не выходит у меня из головы. Тонущий корабль и акулы. Понимаете, я почувствовала злое торжество автора. Великолепнейшая картина, редкостная работа, почти шедевр. Но одной минуты созерцания мне хватило чтобы…, нет, не расстроиться - испугаться. Я после долго тревогу испытывала, а от головной боли ничего не спасало. – Я видела одобрение тёти Тамары. Мой коротенький рассказ подтвердил её собственные мысли о моей особенности. А я, признаться, расстроилась. Глупо, конечно, но меня терзали думы о том, что существует в мире тёмное искусство и мне не раз ещё придётся с ним столкнуться.
- Что-то я гляжу, дочка, ты скисла. – Улыбнулась тётя Тамара. – Давай-ка лучше займёмся самым лучшим в мире творчеством – приготовлением пищи. Первым делом, надо обсудить меню.
У меня отлегло от сердца, а тётя Тамара продолжила.
- Я иногда думаю, что между настоящими добром и злом живут и бессмысленные творения. На мой взгляд, это худшее. Тот, кто их создавал, не имеет в себе стержня.
- Да. – Сказала я и вдруг вспомнила книгу Рамира.
- Но есть нечто, стоящее над добром и злом. Автор такого произведения обречён.
- Почему? - Не знаю отчего, но мне стало страшно.
- Добро его не защитит, а зло раздавит.
- Но ведь изначальная суть добра стремиться на помощь тем, кто в ней нуждается. – Я приняла оборонительные позиции.
- Это правда, но в данном случае добро всегда приходит слишком поздно. Не распознав творение, как себе подобное, оно относит его в разряд зла. И понимает, что ошиблось, только тогда, когда тёмные силы уже сделали своё дело. Вот так. Давай обсудим меню…
Мы что-то готовили, но мои руки и моя голова работали на автомате. Сама же я была в Одессе. Почему? Не знаю. Но я смертельно боялась за сестру. Где-то на клеточном уровне я ощущала угрозу. Тысячу раз старалась убедить себя в абсурдности страшных предположений, книжонка Рамира всего лишь один из многих трактатов, взращенных на амбициях автора. Поверьте мне, амбиции великая сила. Но тут же, забыв о наспех сделанных выводах и оценках того, что в глаза не видела, я продолжала волноваться, с каждым разом всё больше. Тётя Тамара видела моё состояние, но не шла дальше визуального наблюдения, я же предпринимала вялые попытки изобразить оживление.
- А что за сюжет прослеживается на панно и плитках камина?
- Местная легенда, но я не мастерица рассказывать. Ашот и его отец бредят этим сказанием, я же привыкла просто любоваться картинками. – Она теперь тоже не была расположена к разговором.
Вместо шумного обеда, мы получили чинную трапезу. Я ни на кого не смотрела. Все мои стремления были направлены на то, чтобы разогнать тяжёлые мысли.
- А я ведь знал, что вы приедете. – Слова Ашота выдернули меня из ступора.
- Да ну? – Удивился Саша. По-моему, он единственный не столько понимал ситуацию, сколько, будучи человеком проницательным, подыгрывал ей.
- Вас привела книга…
Я поперхнулась. Саша рассмеялся.
- К своему стыду должен признаться, что в моём багаже нет ни единой книги. А у тебя? – Он посмотрел на меня.
- Нет. – Я знала, что бледна как саван. В своём ли я уме? Бред какой-то, неужели всё происходящее существует на самом деле? А как хорошо начиналось. Тётя Тамара глядела на меня с жалостью.
- Мой Ашот видит многое, что другим и не снилось. Ты прислушайся к его словам.
Я чувствовала, как дрожит моя нижняя губа.
- Что вы, в самом деле, пугаете мою невесту. – Саша прижал меня к плечу. – Наташа вас до сегодняшнего дня не знала, а я приехал исключительно с целью повидать друга.
- И это тоже, - согласился Ашот, - но главное - книга!
- Какая книга? – Возмутился Саша.
- Ты меня не спрашиваешь, но я тебе отвечу. – Ашои поднял руку, чтобы угомонить Сашу. – Эта девушка станет твоей женой только тогда, когда завершит своё предназначение, надо сказать, её ждёт очень опасный путь, и она выживет только в том случае, если ты будешь рядом. Понял меня?
- Нет.
- Я всё сказал. Вы на сколько приехали к нам?
- Ну, пообщаемся, а завтра к обеду в обратный путь. Ты же знаешь, как бабушка и дедушка хотят, чтобы я проводил с ними побольше времени.
- Так не пойдёт. Вы ничего не увидите и не узнаете. – В руке Ашота появилась телефонная трубка. – Звони своим, скажи, что вы задерживаетесь.
- Саша растерянно посмотрел на меня.
- Звони. – Сказала я и, поблагодарив хозяев, вышла из-за стола.
Я присела на кровать в своей комнате и взялась за голову. Не знаю, как долго я находилась в такой позе. Пробудил меня к жизни голос тёти Тамары.
- Научись радоваться.
Я подняла на неё глаза.
- Ты любишь его, он тебя. Не делай его несчастным. У каждого свой путь. Ваша судьба идти рука об руку и это видно даже непосвящённому оку.
- А ваше око посвящённое?
- Моё нет, но я мать Ашота. А он…тебе стоит ему поверить.
- Я верю. И я постараюсь больше не расстраивать Сашу.
Мы вышли из комнаты вместе, я улыбалась. Саша искал на моём лице признаки недавних тревог и не находил. Я спрятала их так глубоко, что и сама не сразу доберусь. Как мне это удалось? Я заставила себя не придавать значения словам тёти Тамары и Ашота. Удивительно, что они догадались о книге, но, если задуматься, все загадки Вселенной, прячутся в книгах. А говоря о письменных творениях, что не причислить ни к тьме, ни к свету, тётя Тамара не ссылалась ни на что конкретное. Посему, вполне справедливо предположить, что настроение мне испортила собственная мнительность.
- Ну, что. Как распланируем ваш досуг? – Ашот страстно потирал руки, предвкушая занимательное времяпровождение.
- Ты бы дал людям отдохнуть. – Покачала головой тётя Тамара. – Они же молодые. Может, наедине хотят остаться.
- Хотели бы наедине, не приехали б.
- Это верно, – согласился Саша.
- Вот была бы у тебя девушка, сейчас бы вчетвером развлекались. И Наташе повеселей бы стало. – Не унималась тётя Тамара.
- Мне не скучно. – Поспешила я разуверить маму Ашота.
- Ох, и доживу ли я до счастливого дня внуков бавить? У нормальных парней давно девушки имеются, а этот… горами бредит. Весь в отца пошёл. И что в этих горах? Старший внушил младшему, что где-то под нами древняя цивилизация прячется. – Тётя Тамара махнула головой в сторону Ашота. - Так этот настолько проникся идеей разыскать древний город, что на археологический факультет поступил. Оба носятся по округе, ищут чего-то.
- Я бы тоже не отказался найти древнюю цивилизацию, - Саша дружественным хлопком по плечу едва не сбил Ашота с ног. – Хоть сейчас согласен пуститься в путешествие. Ты, Наташа, что на это скажешь?
- Тебе в горы можно, ты спутницу нашёл. – Тётя Тамара открыла кладовку. – Где тут у нас снаряжение?
- Мы не пойдём в горы. – Остановил её Ашот.
- Ясно, на Пшаду друзей потянешь, со своими любимыми дольменами целоваться.
- На Пшаду? – Удивилась я. - Разве мы не в Пшаде?
- Река наша тоже Пшада.
- Дольмены? – Обрадовался Саша. – Я так надеялся, что ты предложишь нам…
- А я не предложил. – Огрызнулся Ашот, чмокая маму в щёку. – Это мама предложила. Впрочем, она, как всегда права.
- Иди, иди, не подлизывайся, - с наигранной обидой отмахнулась тётя Тамара от сына. – В нашей местности Ашот, как проводник только своему отцу уступает.
- А что такое дольмены? – Мне неприятно было, что я такая начитанная и эрудированная, упустила нечто важное, всем давно известное.
- Это курятники такие. Их тут пруд пруди. Разные легенды о них ходят по миру. Да только я знаю одно – с дольменами нужно обращаться осторожно. Особенно приезжим.
- Так что? – Нетерпеливо спросил Саша. – Собираемся в дорогу?
- Ну, нет. Я же сказал, мама права. Вы устали. Дольмены подождут. Сегодня ограничимся долиной. Вы сады наши видели? – Ашот заглянул в кладовку. – Кое-какое снаряжение нам завтра всё-таки понадобится.
- А я о чём тебе толкую? – Пропела довольная тётя Тамара.
- Да, сады у вас, что надо. – Едва скрывая разочарование, призналась я. – Мы на них в окно Газели насмотрелись.
- В окно Газели? – Хмыкнул Ашот. – Значит, вы ничего толком не видели. Да и, думаю, вы больше внимания друг другу уделяли, чем пейзажу. Пойдёмте. Не пожалеете.
И мы пошли. Ни я, ни Саша и правда не пожалели. Каждый новый шаг дарил нам сказочный пейзаж:то залитые солнцем горы между деревьями проглянули, то тропка извилистая вдруг разошлась сразу на несколько направлений, то яблоня потрясла воображение своими необычайно раскидистыми пышнолистым ветвями. Мы останавливались у каждого сучка, у каждой звериной норки. Природа дарила нам ощущение свободы и счастья, вопрос о сущности бытия казался смешным, а самыми рациональными существами на планете виделись муравьи. Мы тыкали соломинками в высокие муравейники и, вынимая их, со смехом дивились, как доблестные воины неутомимого племени бесстрашно, с беспримерной отвагой защищают свои владения. Я украдкой наблюдала за Сашей, его изящные жесты пленяли меня. Вот он тряхнул белокурой чёлкой, вот приложил к влажным губам соломинку. Как только он смотрел на меня, я опускала глаза, забывая о том, что пора вытаскивать свою соломинку, укусы обороняющих крепость насекомых возвращали меня к действительности, и я трясла рукой, стряхивая муравьиный авангард на землю. Раззадоренная, я запустила палочкой в земляную дыру диаметром с три моих больших пальца и извлекла на обозрение здоровенного чёрного паука.
- Наташа, поосторожней, он и укусит может. – Предупредил Ашот.
Я послушно втолкнула палочку с пауком на место и отошла.
- Ашот, а что за сюжет расписан на вашем камине? Картины загляденье. – Мне хотелось посидеть, отдохнуть, послушать что-нибудь интересное.
- Да, - рассудительно поддержал меня Саша, - я заметил некую последовательность в смене картин. Похоже, роспись не лишена смысла.
- Ещё как не лишена, - поспешил заверить нас Ашот. – Давайте устроимся там, под деревом, подальше от муравьёв. Я расскажу вам о том, что изобразил мой отец на камине. Грех побывать в Пшапде и уехать, не узнав её главной легенды.
Я с удовольствием присела, Саша прилёг, устроив голову на моих коленях. Ашот расположился в полуметре от нас, прислонился к стволу.
- Это случилось в те далёкие времена, когда Боги не гнушались человеческого соседства, жили на земле, а не, как сейчас, в одних только легендах и сказаниях. Наши предки, люди отнюдь не забитые, как многим хотелось бы думать, ходили к Богам за советом и помощью, отдавали им своих детей в обучение, в годы бедствий Боги спасали человечество от гибели. Некоторым посчастливилось приобресть святых покровителей, кое-кто впадал в немилость. Однако, в общем и целом, Боги благоволили к людям. Чего они не любили, так это вторжений человеческих на свои территории. Так сказать, берегли свою частную жизнь от посторонних. Тогда папарацци ещё не родились, потому никто не смел нарушать древние заветы, где оговаривались правила совместного существования. Надо сказать, что в среде Богов не было особого разделения на добрых и злых. Каждый имел свою сферу деятельности. А уж хорошо ли он с нею справлялся, не нам судить.
Должен ли я вам говорить, что деревни Пшада тогда не было и в помине? И не потому, что место неприглядное. Сами понимаете, земля здесь, что сок, природа хороша в любую пору, стихии минуют сии территории. Попросту, долина эта не относилась к людским владениям. Безраздельным хозяином её был Борей, Бог северного ветра. Некоторые его недвусмысленно кликали «ветреный Бог». Непостоянства и своенравия ему было не занимать. Бывало, восседает он на своей любимой горе Тхачагочук (в переводе на русский «гора Богов»), в море глядит, судёнышки высматривает. И как только приметит корабль или лодку, мигом взвивается в небеса, а после опрометью в воду кидается под самый киль. От мощнейшего удара волны вздымались высотой с небоскрёб. Суда разлетались в щепки, моряки помолиться не успевали, как оказывались на дне. Борею забава, а людям гибель. Кто клял бездушного Бога, кто ему оправдания придумывал. Ходил слух, что одинок Борей, от семьи, от детей оторван, оттого и беснуется. Однако, тем, в чьи семьи стараниями Бога-ветра нагрянуло горе, от доводов этих легче не становилась. Плакали, но терпели. А что делать? Пару раз богатые дарами посольства собирали, шли на поклон, милости просить. О судьбе тех посольств и поныне ничего не известно, провожающие были последними, видевшими послов.
Случилось как-то, сидел Борей на горе, долиной нашей любовался. Тешился мыслями, что вся окружающая красота лишь ему одному принадлежит, и нет у жалких людишек ни возможности, ни права лицезреть сие великолепие, лишь Богов достойное. На мгновение обернувшись к морю, вознегодовал Борей, заметив баркас на горизонте. Полыхнули стрелы-молнии, небо чёрными тучами затянулось, деревья к земле склонились, трепеща перед гневом хозяина. Метнулся Борей к баркасу, верша скорый суд без разбору.
Через несколько дней в одном приморском ауле оплакивали моряков, не вернувшихся домой. Рыбаки с других судов сказывали, что по всему морю разбросаны куски погибшего корабля, несколько изувеченных тел волны выбросили на берег. Среди скорбящих была красавица Айшет. Не придёт к ней больше её любимый, на дне морском он нашёл свой покой, а ей отныне покоя не будет. Сколько не утешал дочь старый Лолау, всё тщетно. Чахла на глазах красавица Айшет, от пищи отказывалась, ночами глаз не смыкала, казалось ей, что зовёт её суженый в рай подводный. Пару раз бдительный Лолау догонял несчастную девушку, бегущую к скалам, чтобы броситься с них и разбиться о гладь морскую, возвращал её домой, журил, что о нём не думает. Мать Айшет давно померла от чахотки, девочке тогда было три года. Что будет делать Лолау, если не останется на всём белом свете ни единой родной души?
- Ты пойми меня, отец, не живу я. Тоска истерзала мне сердце, ничто меня не радует: ни солнца лучи ласкающие, ни синь небес слепящая, ни пение ветров загадочное. Всё опостылело. Тьма сгустилась в груди моей, разрывает меня на части проклятая.
Старик слушал речь печальную и смотрел на дочь, от красоты которой осталось лишь напоминание. Не бросится со скалы, так живьём иссохнет.
- Что же делать мне с тобою, горемычною?
- Я долго думала об этом и решила – что должна покинуть места сии, более нелюбимые, а скорее – ненавистные. Не могу я день ото дня луга лицезреть, где с сердешным другом гуляла, дерева видеть, под которыми слова дорогие сердцу слушала. Нет мне более места в нашем ауле.
- Куда ж ты пойдёшь, доченька? – Испугался старик, потому что речение дочери нашёл справедливым и единственно верным.
- А в долину одинокого Бога, под гору им облюбованную. Он забрал мою любовь, растоптал моё сердце. Пусть довершит дело своё неправедное, разломает моё тело надвое. Но прежде в глаза мне посмотрит. А там увидим – может, испепелю его взглядом, столько ненависти к нему в душе моей накопилось.
- Что ж, Айшет, к высказанному тобою, возражений не имею. Только не одна ты отправишься в долину селиться. Мне с тобою смерть милее, нежели жизнь без тебя.
На том и порешили. Утром следующего дня собрали старик и его дочь свои скромные пожитки, нагрузили на осла и, не прощаясь с соседями, пустились в дорогу.
Много ли времени прошло с того часу – не знаю. Однако выросла посреди долины хижина, а вокруг неё молодой сад затрепетал ветвями. Лолау исправно ухаживал за деревьями, дочь же его до работы не касалась, а всё чаще стояла на пороге на гору Тхачагочук смотрела, Борея глазами выискивала. Куда подевался злосчастный Бог? Уж сколько деньков минуло, а он всё не объявляется.
Не знала Айшет, что Борей с другими ветрами в ледяном океане свирепствует, хотят неразумных мореплавателей уму разуму научить, чтобы раз и навсегда позабыли дорогу в дикие моря и земли. Да только пытливым умом людишкам всё нипочём. Вместо одного потопленного корабля пять новых объявляется. И крепче те корабли бортами и быстроходней парусами, а команды на них отважнее самых дерзких Богов.
Устал Борей от бесполезной борьбы с назойливым человечеством, вернулся в родные края, дабы обрести покой и смирение, а коли захочется пошалить, на то есть рыбаки, народ хоть и смелый, однако, не смеющий перечить воле Богов, потому идущий на дно безропотно и покорно. Но пока Борею хотелось просто отдохнуть на своей горе, красотами дорогих сердцу земель полюбоваться, привычно насладиться мыслями о том, что красоты эти принадлежат ему одному.
Как же разгневан был ветреный Бог, обнаружив, что уединение его невозможно, потому как посреди долины торчит невзрачная лачуга, и дымок от дымохода к небесам вьётся. Что ж, хозяева сей бездарной постройки знали, на что шли.
Взметнулся Бог-ветер выше небес и обрушился на землю с небывалой силой. Но не рассчитал, за гору зацепился, да так, что земля задрожала. Покатился по холмам да по кочкам, за кусты и сучья цепляясь. Казалось бы, что может повредить Божьей плоти. Ан нет, сила столкновения была так велика, что не понятно, как Борей не скончался в первое же мгновение. Ничто не могло задержать позорного низвержения, по дороге Бог за какие только преграды не хватался, да тщетно, лишь ногти пообрывал, бороду поистрепал. Остановился внезапно на пороге хижины у ног оторопевшей красавицы.
Сколько дней Айшет мечтала увидеть Борея поверженного, а как случилось, не знала, что делать. Вот он, в стопы её упирается, изорванный, окровавленный, жалкий. Взять бы ей кочергу, да забить его до смерти, как хотела. Но ноги точно чугуном залитые не слушаются, руки, словно плети болтаются безвольные, разуму не повинующиеся.
Но старик не растерялся, схватил вилы, бежит на помощь дочери. Вот зачем он с нею – чтобы наказать обидчика, если её слабая девичья рука дрогнет.
- Остановись, отец! – Айшет, наконец, обрела способность к движению. – Не смей его трогать.
Решительность дочериного голоса повергла Лолау в недоумение. Однако, не посмел он её ослушаться, уронил смертоносное оружие.
- Помоги мне, - попросила девушка, - отнесём его в дом.
Бессонные ночи злобы сменились для Айшет бессонными ночами милосердия. Никого и никогда в истории человечества так не выхаживали, как Айшет ходила за Богом Бореем. Наступил день, когда он обрёл способность видеть, а потом слышать, а вскорости ему открылось нечто новое, и сердце его расцвело, а стыд надолго погрузил в печаль. Как мог он желать смерти этой милой девушке и её старику-отцу, как поднялась рука его на сынов человеческих? Сможет ли он жить с таким грузом на душе? Сколько жизней невинных загубил без причины? Сможет. Прекрасная Айшет исцелит его боль, поможет искупить вину.
Айшет горемычная тоже кое-что обрела. Любовь возродила её душу, возвращая вкус к жизни.
Пришла пора Борею оставить тесное человеческое жилище. С ужасом ждала Айшет этого часа. Бог-ветер даже думать об этом избегал. Но как не оттягивай время, оно своё всё равно наверстает.
Лолау, зная, что дочери его предстоит тяжкое решение, надолго в горы удалился.
Утром назначенного дня стояла Айшет на пороге, голову смиренно на грудь Борею положила, плечи вздрагивают. А он пал ей в ноги и взмолился:
- Не губи! Не гони, любимая!
- Ох, Бореюшка, сердце моё. Не могу я тебя приласкать…
- Почему?
- Потому что невеста я.
- Кто же он, отчего ни разу не пришёл к тебе?
- Дно морское его не пускает, пучина тёмная груди сковала, водоросли ноги спутали, в глазницах моллюски новоселье празднуют.
Понял Борей, что он причина гибели жениха Айшет. Взвыл зверем раненым и метнулся к облакам. В последний раз глянул на долину и на свою любимую гору Тхачагочук и был таков. С тех пор Бог-ветер стал милосерднее к людям относиться, во многих местах его видели и вой его горестный нечеловеческий слышали. Однако, в долину он больше никогда не наведывался. Здесь поселились люди и назвали это место Пшада, что означает долина безветрия.
Блаженствуя в неге, я сидела под деревом, рамки реальности растворились, и я увидела Айшет и её отца, предстал перед моим взором и могучий бородатый Борей, поверженный, коленопреклонённый у ног смертной. Девушка не приняла его любовь. Права ли она? О нет. Она и себе отказала в счастье и его обрекла на страдания. Будь он ею обласкан, сколькими добрыми свершениями порадовал мир, как преобразилась бы его душа.
Я погладила Сашины волосы. Как хорошо, что судьба не ставит передо мною задачи страшного выбора. Мы с Сашей вместе, и так будет всегда. Кинула взгляд на жилистого долговязого Ашота и ощутила тёрпкий осадок на дне души. Юноша сидел, прижавшись к стволу, запрокинув голову и прикрыв глаза. На мгновение мне показалось, что он и есть отвергнутый Борей, настоль тоскливо выглядела его фигура. Не знаю отчего, но я разозлилась.
- Дура твоя Айшет. Мало, что одного любимого потеряла по независящим от неё обстоятельствам, так она и от второго отказалась. – Я сбросила Сашину голову с колен. Мне не понравился его ошарашенный взгляд.
- Борей, можно сказать, отнял у неё жизнь. – Возмутился Ашот, теперь его поза не казалась столь невинной и романтичной. – Земное существование без любви теряет смысл.
- Он же ей эту жизнь и вернул в лице новой любви. Надо уметь прощать.
- Но он же… - Саша устраивался подле Ашота.
- Ради любви и счастья она могла бы забыть о том, как он жил до их встречи. Он же стал другим.
- Но содеянного Бореем не исправить. – Возразил Саша.
- Много чего нельзя изменить, но жить-то надо. – Я поднялась с земли, в упор посмотрела на Сашу. – А если бы ты узнал обо мне что-нибудь очень нехорошее, ты бы отвернулся от меня?
Он задумался, и это послужило для меня ответом.
- Что, весы налаживаешь? Хочешь знать, какая чаша перевесит? – Мне стало обидно. Саша покраснел. – Ради любви можно многим пожертвовать. От любви стоит отказаться только в том случае, если она причинит вред кому-нибудь в настоящем или в будущем. Прошлое значения не имеет.
Я повернулась спиной к спутникам и побежала по тропинке домой. Я знала, что они ещё долго будут подпирать дерево, осуждая меня и прощая. В конце концов, каждый останется при своём мнении. Но я убеждена, что правда на моей стороне, я бы простила Саше любые прегрешения, ведь я люблю его. Мне и в голову не пришло вспомнить свои мысли в первые дни знакомства с Сашей, как я оценивала его, ничего не упуская из виду. Я полюбила замечательнейшего человека. Много ли мужества для этого требуется? А вот в сердце Айшет поначалу неприметной и опасной искрой вспыхнуло чувство не просто к убийце тысяч невинных, он утопил родного ей человека. Айшет была храброй женщиной. Но к этому выводу я пришла не сразу.
Ужинали мы поздним вечером у костра, разложенного на берегу Пшады. К нам присоединилась компания темнооких друзей Ашота. Пришли два юноши и три девушки. Моё, недавно ожесточившееся сердце оттаяло. Я снова глядела на Сашу глазами преданного щенка, милостиво принимала комплименты и знаки внимания мужчин, на удивление беззаботно общалась с девушками. И, к досаде своей, замечала, что они абсолютно равнодушны к Сашиной красоте. Все три моих собеседницы будто бы игнорировали приведших их спутников и исподтишка восхищённо поглядывали на Ашота. И что он за фрукт такой? Сказки рассказывать мастер, в этом я имела счастье убедиться. Внешность так себе, ниже среднего. Правда, глаза глубокие, таинственные, взгляд обволакивающий. Во всём облике неприкрытая праведность, что-то от декабристов позаимствованное. Я, конечно, с декабристами знакома не была, но именно такими они мне представлялись, отрешёнными романтиками, оторванными от реальности.
Костёр пылал, я зачарованно наблюдала за его танцем, за отблесками уходящего светила, за маревом тьмы, наступающим на землю. Я чувствовала себя язычницей, страшащейся ночи и вместе с прочими единоплеменниками жмущейся к солнечной искре, призванной сберечь меня и моих собратьев от тёмных сил до пришествия новой зари.
Рано утром меня разбудила тётя Тамара.
- Вставай, девочка, твоим рыцарям не терпится утащить тебя в поход.
Я томно потянулась. В изящно обставленной спальне на великолепной кровати я чувствовала себя королевой.
- Я бы ещё поспала. – Ловко спрыгнув с перины, я приблизилась к окну. Солнце только собиралось посетить долину, его яркий лик скрывался где-то за горизонтом. Но было достаточно светло.
- Ложиться надо вовремя. – Улыбнулась тётя Тамара.
- Дело молодое. – Оправдалась я, натягивая халатик.
Умывшись и наспех позавтракав, я выскочила на улицу, где меня ждали Ашот и Саша.
- А вы почему не ели? – За столом были только я и тётя Тамара, причём, я уплетала за обе щёки, а она лишь чай потягивала да непрерывно зевала.
- Мы давно поели и уже успели маршрут обсудить. – Деловито пробурчал Ашот, окидывая меня вспухшими глазами. Вчера у костра, когда мы с Сашей пили исключительно Буратину, он пару раз к бутылке коньяку приложился. И вот результат.
- А чего не разбудили, сейчас бы были уже в пути? – Поинтересовалась я, мысленно поздравляя себя с тем, что они не воплотили мой запоздалый совет в жизнь.
- Не были уверены, что ты после вчерашней пьянки вообще будешь в состоянии проснуться. – Лукаво улыбнулся Саша.
- Что? На себя посмотрите! Алкоголики. – Метнув взгляд на три рюкзака, что жались друг к другу у ног юношей, я подхватила самый маленький и…рухнула на землю. – Что за?…
Ашот и Саша весело рассмеялись.
- Да ты никак в Геркулесы решила податься? – Осклабился Ашот. – Мы для тебя поклажу полегшее определили, - он подтолкнул ногой самый большой рюкзак. – Но если ты хочешь…
Я подняла предназначенную мне ношу и пошагала к калитке. Ашот и Саша поспешили следом за мной. Утреннее недовольство скоро переросло в чувство всеобъемлющего восторга. Поверь, дневничок, Рай существует. Мы думаем, что он на небесах, а на самом деле, он здесь, на земле. И рай этот – Пшада. Мы шли лесом вдоль реки, иногда спускались к её руслу, снимали обувь и самозабвенно топали по мокрым камням. Ощущение приятное, прохладная вода обтекала лодыжки, а чувства, вызванные касанием с нею, поднимались к самому сердцу. Через пять минут такого хождения у меня начинали дрожать коленки, и мы выбирались на сушу.
В какое-то мгновение мне показалось, что вода побежала быстрее, но я сомневалась в своих скоротечных выводах. Шум реки перекрывали громкие переливы птичьих голосов, суетящихся у нас над головами. Но скоро вода взяла своё, оглашая окрестности чудовищным рёвом. Я остановилась.
- Это водопад, - улыбнулся Саша и раздвинул ветви.
Перед нами предстало неописуемое чудо. С высоты примерно полтора метра в Пшаду не стекала, а срывалась вода. Огромный камень, куда она ударялась, с веками превратился в большую чашу с почти ровными краями. Не долго думая, я вынырнула из чащи и ступила в реку, подставляя себя прохладной родниковой струе голубой влаги. Мне казалось, что я разлетаюсь на атомы и объемлю всё больше пространства, охватываю собой всю красоту первозданного леса, подбираюсь к горам, чтобы в жадной страсти наполнить их собою и наполниться ими.
В какой-то момент моё тело стало собираться в первоначальное состояние. И обусловлено это было тёплым касанием другого человека. Впервые Саша обнял меня по-настоящему. А я прижалась к нему, прильнула всеми клетками своего материального и нематериального тела. Восторг поднял мою душу над лесом и над горами.
- Стань женою мне, - прошептал Саша.
- Я и есть жена тебе. – Ответила я.
Когда мы промокшие до нитки выбрались из реки, я держала за руку любимого, ощущая, как по нашим суставам бьётся, вибрируя, энергия Вселенной. Ашота, о котором я временно позабыла, нигде не было видно.
- Он придёт за нами вечером. – Улыбнулся Саша, видя, как я озираюсь в поисках его друга.
Мы вышли на светлую поляну. Саша расстелил одеяла. Я села, выгодно подставляя солнцу промокшие плечи. Мой жених принялся раскладывать еду на широком платке. За обедом мы ни о чём не говорили. А когда закончили, Саша свернул платок и я легла. Он устроился рядом, но не так, чтобы оскорбить меня. Только наши головы касались, его волосы приятно щекотали мне виски.
- Тётя Сара во Дворце бракосочетаний работает. Нас распишут сразу по возвращению. – Прозвучали Сашины слова.
- Нет.
- Что? – Он дёрнулся.
- Ты забыл. Мне нет восемнадцати.
- Но бывают смягчающие обстоятельства.
- Что?! – Я гневно вскочила. – Знаю я эти смягчающие обстоятельства!
- Не сердись. – Саша уложил меня на место. – Я про то, что закон допускает.
- Ты хочешь обмануть закон? – Теперь мой голос звучал спокойнее, только мне не хотелось обманывать закон.
- Дядя Лука юрист.
- Он обманет закон?
- Боже упаси. Он просто найдёт в нём дырочку. Для хорошего юриста это раз плюнуть. – Обнадёжил Саша.
- А как же мои родные? Десятый класс? Институт?
- Мы уговорим твоих родных. Школу закончишь в Одессе. Институтов здесь предостаточно. – Решал он на ходу.
- Но нет библиотечного.
- Поступишь в Кишинёв на заочное отделение. Это рядом.
- А в Кишинёве есть библиотечный факультет?
- Да. При Госуниверситете.
- Знаешь что, Саша. Ты так говоришь, будто по писанному читаешь. Мне, конечно, льстит, что ты так спешишь. Я выслушала твоё предложение и подумаю над ним как-нибудь. Но случится это лишь после того, как ты посватаешься официально и обратишься не ко мне, а к моим родным. Вот тогда я и начну размышлять, согласиться или отказать. – Я от души вредничала, понимая, что никуда он от меня не денется, исполнит любое моё пожелание. – Свадьба – это такая морока. Все эти формальности не имеют в глобальном плане никакого значения. Разве Адам и Ева расписывались в ЗАГСе или венчались в церкви? Они даже клятв не давали. Может, как мы, прижались друг к другу в потоке родника и признались Богу и друг другу, что хотят стать единым целым. – Я замолкла, чувствуя, что уже стала с Сашей этим самым целым.
- Ты права, - прошептал он восхищённо, вероятно, я озвучила его мысли. – Но общество не примет такой союз. Потому я позвоню в Одессу. К нашему приезду всё будет готово. Бабушка свяжется с твоими родителями во Владивостоке, чтобы собирали всех родных и мчались к нам, на Украину.
- Ну, часть родственников уже в Одессе. – Я улыбнулась своим мыслям. А всё-таки, свадьба это хорошо. Красиво.
- Вот и славненько… - успокоился Саша.
- Не забудь про сватовство.
- Не забуду, - промурлыкал он умиротворённо.
Мы не заметили, как заснули. Я проснулась первая и получила уникальную возможность любоваться своим спящим суженым. Он, словно уснувший эльф, полностью доверясь лесу, раскинул руки на траве, голову склонил на бок, по его белым прядям карабкался паучок, на щеку приземлилось семечко одуванчика, его дыханием затягивало в нос. Затянуло. Саша чихнул и проснулся, и я провалилась в пропасть его бездонных глаз. Боже, в который раз это со мною случилось? Раньше ни за что бы не поверила, что бывает такое сильное чувство. Я весь мир, каждого человека, пропускала через себя.
- Ашот просил, чтобы мы посидели у дольмена, - спохватился Саша. – Пойдём.
Он вскочил и протянул мне руку, я неохотно рассталась с ложем. Удивительно, всё вокруг буквально кишело насекомыми, но лишь один паучок осмелился ступить на остров нашего умиротворения. Мы углубились в лес по тропке, но не прошли и десяти метров, как увидели странное каменное сооружение, сложенное из здоровенных плит. Оно и правда напоминало курятник благодаря круглому входу, довольно узкому. Я бы ещё назвала его каменным наземным скворечником для скворцов ростом с овцу. Неподалёку от входа валялась каменная пробка, наверное килограмм на пятьдесят.
- Надо сесть возле дыры. Так Ашот посоветовал. – Саша удивлённо и с некоторым разочарованием оглядывал дольмен.
- И что будет? – Я беспечно улыбнулась. После крепкого здорового сна хотелось носиться по лесу, а не сидеть как клуша у входа в курятник.
- Не знаю. Он не сказал.
- Ещё один предрассудок. – Но я села, скоро прислонилась боком к камню, невольно задумалась и, не осознанно погрузилась в глубину собственных мыслей, будто увидела свою жизнь со стороны. На душе было легко. Размышления уводили меня всё дальше. И вдруг я начала понимать смысл всего происходящего. Я увидела себя воином, не просто увидела – тяжесть кольчуги сдавила мои плечи, шлем наполовину скрывал моё лицо, зоркие очи сквозь щели искали врага. Но где же он? Поле брани зримо пустовало, но я чувствовала, что это обман. Он здесь. И я найду его. За спиной у меня лежали поверженные братья. Я обернулась к ним, склонилась и отпрянула. На земле распростёрлось тело моей сестры, а рядом остывал Рамир, прекрасные очи безжизненно смотрели в голубые небеса, чуть поодаль валялись Таня и какой-то симпатичный парнишка. Я не заплакала, я даже не вздохнула. Потому что, воины не плачут. Воины не просят пощады. Воины не знают жалости. Это их доля.
За холмом что-то шелохнулось. Я мигом уловила перемну обстановки. Тёмное облако поднималось мне навстречу. Я приготовила меч. И тьма испугалась его жала и отступила. Но я знала, что это не на долго. Тьма найдёт способ подобраться ко мне. Я присела возле Наденьки, погладила её щеку. Ещё тёплая. Надя простонала. Ещё жива. Но рана смертельна, скоро моя самая близкая подруга оставит меня навсегда. Надины губы что-то зашептали. Я приблизила ухо к её пересохшим устам.
- Великий Издатель…
Она испустила дух, я ощущала, как Надина душа покидает тело. Но я не плакала. Воины не должны плакать. Их доля умирать. И они знают, ради чего согласились на эту долю. И я знала. Знания – вот то, что мы защищаем. Книгу Рамира, из которой если читать разумом, можно почерпнуть много полезной информации, но если прикоснуться к её страницам сердцем, мир изменится. Всё вокруг станет другим. Потому тьма и убила Рамира и всех, с кем он поделился своей тайной. Я была непосвящённой, но прикоснувшейся к секретному знанию. И теперь тьма охотится на меня. Я единственный, кто может спасти книгу и передать её Великому Издателю.
Со стороны солнца ко мне шёл воин. Его лицо было полностью скрыто шлемом. Но я чувствовала – это Саша. Вдвоём мы выстоим, одолеем мрак и защитим знания, проросшее в душе Рамира.
Тьма снова поднималась и ширилась, разрасталась, чтобы взять нас в кольцо. Мы с Сашей стали спина в спину и подняли мечи. Тьма кружила вокруг нас, но не смела подступиться. Я лишь изредка делала предупреждающие выпады, спокойные, уравновешенные. Я не боялась, не было страха во мне.
В какой-то момент, свершив очередной удар в пространство и вернувшись в исходное положение, я не нашла Сашиной спины. Испугалась за него, захотела обернуться, разобраться. Но затрещали, ломаясь и рассыпаясь, кольца моей кольчуги. Ледяное лезвие нашло дорогу между лопатками, пробралось к сердцу, кольнуло и провернулось, чтобы наверняка. Но воины не умирают так же быстро, как обычные люди. Падая на землю, я щупала книгу под кольчугой, ведомая инстинктом, извлекала её на свет божий. Мне удалось рухнуть вверх лицом. Саши нигде не было. Он вернётся, когда остынет моё тело. Вернётся за книгой, хладнокровными движениями вырвет её из моих одеревеневших рук. И я ничего не смогу сделать. Или смогу? Ко мне шла молоденькая женщина в русском сарафане, за её руку держался хрупкий мальчонка. Тьма вилась вокруг них, металась, бесновалась. Но женщина и ребёнок, казалось, не замечали тёмных туч, грозящих им скорой расправой. Словно два эфирных призрака, поражающих безмятежностью черт, что никак не вязалось с трагичностью ситуации, они приблизились ко мне. Вдруг мальчик испуганно заплакал, обнаруживая свою принадлежность к человеческому роду. Рука женщины легла мне на лоб, её толстая русая коса сползла по плечу, защекотала мне ноздри. И я, как недавно Саша, чихнула. Это был последний чих в моей жизни. Юная женщина убрала косу, прижала к груди мальчишку. Он всхлипнул, посмотрел ей в глаза. Она ободряюще кивнула. И тогда нежные детские ручки дотянулись до книги. Я разжала пальцы. Я знала, великое творение Рамира, сына свободного цыганского народа, спасено. Никому не под силу вырвать её из хрупких ручонок ребёнка. Я не видела, как уходили мать и сын. Мои глаза застилала вечность. Я покидала землю вслед за сестрой и её друзьями. Мы воины Света, мы выполнили своё предназначение. Нас ждут другие миры. Больше нет для нас дел на голубой планете.
Я очнулась от наваждения, не испытывая ни страха, ни сожаления. Напротив меня сидел Саша, по щекам его бежали слёзы.
- Что ты видел? – Сама я не собиралась верить в бред, навеянный близостью с дольменом. Моё сердце говорило мне, что Саша никогда меня не предаст. И я ему верила больше чем мёртвому камню.
- Странный сон. Не хочу его вспоминать…
Я согласилась с Сашей. Мне тоже хотелось побыстрее забыть неприятное видение. Мы решили вернуться на поляну. А там уже вовсю хозяйничали дрозды и синицы. Птички прыгали по одеялу, доедали оброненные крошки, а заодно и лакомились насекомыми, пришедшими поужинать остатками с человеческого стола.
Наше появление никого особо не расстроило и не испугало. Мне буквально пришлось стряхивать нахальных птиц с подстилки. Подняв её, я обнаружила ёжика и двух ящериц.
- Первозданный мир, - грустно улыбнулся Саша.
- А вы предложите им чего-нибудь съестного. Они будут с рук есть. – На поляну вышел Ашот.
Я тут же накрошила хлебных крошек в ладонь и подняла руку вверх. Ждать не пришлось, в мои пальцы вцепились две тонкие синичьи лапки. Клювик забарабанил по коже.
- Ну, как вам дольмен? – Ашоту не терпелось узнать наше мнение.
- Какая-то перевёрнутая реальность. – Без энтузиазма ответил Саша.
- Не слишком позитивно. – Подтвердила я сухо.
Лицо Ашота побелело, он озадаченно всмотрелся в наши глаза.
- Вы что-то видели?
- И видели, и слышали. Чертовщина твой дольмен полная. – Саша взял меня за руку. – Ты прости, Ашот, но я пережил не самые приятные моменты, не знаю, своей ли, жизни.
Ашот и вовсе сник. Мы шли по лесу в направлении посёлка Пшада. Наш проводник бросал на нас время от времени беспокойные взгляды.
Ночью в постели мне стало жарко, я встала, чтобы открыть форточку и услышала со стороны гаража тихий разговор юношей.
- Пойми, Саша, дольмены не лгут. – Говорил Ашот.
- Это всё дурман растущих вокруг трав. Я ни за что не поверю…
- А ты поверь. И тогда сможешь изменить будущее. Ты получил предупреждение…
Я, бросившись в постель, повернулась к стене, не желая больше слушать бред свихнувшегося армянина. Видать, от отца шизофрению унаследовал. Мать у него вполне нормальная женщина. Не знаю, что видел Саша, но моё видение никак не могло воплотиться в реальности. Кольчуги сейчас не в моде, а на смену мечам пришло более совершенное оружие.
Утром мы покинули Пшаду. Ашот и тётя Тамара махали вслед удаляющейся Газели, я уныло смотрела на них в боковое зеркало. На душе моей лежал тяжёлый осадок, исчез он лишь когда мы покинули долину. Саша тоже повеселел.
Последующие два дня в Геленджике исправили наше настроение. Саша всем сообщил, что намерен на мне жениться и пригласил на свадьбу двоюродных бабушку и дедушку. Я помалкивала, давая понять, что до официального сватовства и одобрения родителей, думать об этом не собираюсь.
Было решено, что дедушка Фёдор и бабушка Маргарита оставят дом на домработницу Варвару Никитишну и поедут с нами в Одессу. Меня такой оборот событий пугал. Краем уха из разговоров я слышала, что тётя Лиза звонила в Одессу тёте Саре. Кто-то шепнул мне, что свадьба состоится 5 августа. Я в это не поверила. Свадьба не день рождения, слишком многое надо решить, обсудить с родными и, наконец, сделать. И не всё зависит от желаний жениха, невесты или их родственников. Однако, Саша убедил меня, что нет никаких сложностей, если есть связи. В Одессе со связями можно даже лунный грунт достать в течение суток. По крайней мере, вас без труда убедят, что это именно лунный грунт.
У меня был долгий телефонный разговор с мамой, она не то что не одобрила моего поведения, а даже пригрозила, что доберётся до меня и впервые в жизни устроит взбучку с использованием ремня. Я никому не стала сообщать об этом и настроилась на то, что бракосочетание придётся отложить, по крайней мере, до совершеннолетия. Дядя Рувим удивил меня странным замечанием «а мама твоя не промах». Я не поняла, к чему это он, но не стала уточнять, а ещё он как-то оглядел мою фигуру и спросил, не потолстела ли я. Густо покраснев, я сообщила, что даже похудела и поинтересовалась, что за двусмысленные намёки он себе позволяет. Он только хмыкнул и удалился.
Странными были последние деньки в Геленджике. Все куда-то исчезали, потом появлялись, постоянно о чём-то шептались. Только я ловила кайф и удивлялась, куда подевался Саша.
Вечером тридцать первого июля мы прощались с морем. У всех, кроме меня это получалось весело, я же грустила. Мне никуда не хотелось уезжать. Мне казалось, что закрывается очень важная страничка моей жизни, к которой я никогда больше не вернусь.
Ой, что это за шум за воротами?
Пойду посмотрю. Пока».
«03.08.19…
Уже полночь. Я успела поспать. Проснулась полчаса назад и с радостью обнаружила, что нахожусь одна в комнате. Спать совсем не хочется. Попробую черкануть пару строк для истории.
Постараюсь всё по порядку написать. Столько событий умудрилось уместиться в такой маленький срок, что самой не верится. Вчерашний шум был ничем иным, как сватовством. К моему дикому удивлению тётя, дядя и даже малолетние кузены ждали гостей. И Надя подвалила как раз в нужный момент, тоже была предупреждена о предстоящем событии. От неожиданного потрясения я почти ослепла и оглохла. Говорят, что счастье не способно убить. О, ещё как способно, я боялась, что моё, вполне здоровое, сердце разорвётся на кусочки. Меня обнимали, хлопали по плечам, поздравляли, лилось шампанское, тётя принесла заранее приготовленные закуски. Чей-то голос, кажется, Надин, сообщил, что завтра утренним рейсом прилетят родственники из Владивостока.
- Ну, теперь ты готова дать своё согласие. – Прошептал Саша, натягивая на мой палец колечко (я тогда даже не взглянула на дорогой подарок). Мне никак не удавалось сфокусироваться на лице любимого. – Вот тебе официальное сватовство по всем правилам.
- Ага… - выпало неопределённое из моего рта.
- О, да тебе надо на свежий воздух, - испугался Саша.
- Идите, идите, - напутствовал голос бабушки Руфь.
Саша выволок меня на порог, где я, представляешь себе, расплакалась. Саша прижимал меня к себе, рассеяно гладил по волосам, вглядывался в лицо непонимающими глазами и шептал:
- Прости меня, я не знал, что для тебя это слишком…
- Нет, не извиняйся, - лепетала я, давясь слезами, - это от счастья…
Укладываясь в постель, я была уверена, что не смогу заснуть. Моё тело трясло, даже жар поднялся. Но, коснувшись подушки, я погрузилась в сон без сновидений. Проснулась бодрая, готовая действовать. И, поверь мне, дневничок, мне сегодня досталось, запарилась по полной программе. В как иначе? Ведь послезавтра у меня свадьба. Утром Саша заехал за мной, мы договорились съездить в ювелирный купить кольца. Не успела я выйти за ворота, меня окликнул Рамир и без предисловий вручил две коробочки. Я с восхищением разглядывала уникально сработанные кольца, а он, не без удовольствия глядя на меня, сказал, что это его нам свадебный подарок. Я ему с некоторых пор не чужая. Прикинув в голове, сколько могут стоить работа, золото и бриллианты, я сильно расстроилась. Нет, мы не можем принять такой дорогой подарок. Саша разглядывал кольца из-за моей спины, бросал внимательные взгляды на Рамира, и, в конце концов, вынес неожиданный вердикт:
- Мы безмерно счастливы и, конечно же, наденем эти кольца друг другу на пальцы. И вряд ли в Одессе найдётся ещё одна пара, которая сможет похвастаться такими же уникальными кольцами, которые сами по себе являются свидетельством великого гения мастера, их сотворившего.
Я обалдело вытаращилась на Сашу, Рамир принял похвалу спокойно, лишь заметив, что Саша знает толк в украшениях.
- У моих мамы и сестры их целая коллекция. – Без похвальбы признался Саша. – Но я могу с уверенностью сказать, что ничего подобного у них нет. Рима умрёт от зависти. – Последняя фраза адресовалась мне.
– Но это очень дорого. – Я всё-таки решила посопротивляться, хотя всем сердцем мечтала, чтобы на моём пальце блистало именно это тонкое колечко с бриллиантом и выгравированной веточкой.
Саша неодобрительно смотрел на меня, но решил не настаивать.
Спасла ситуацию Надя, заявив, что это и от неё подарок. Кольца – часть платы за её работу, которую она закончила три дня назад. Я сильно удивилась (таких денег в нашей стране даже глава государства не зарабатывает) но не стала спорить. Сегодня друг Рамира принесёт напечатанный экземпляр, и они дружно отпразднуют это радостное событие. Рамир пригласил и нас с Сашей. Но нам пришлось отказаться, слишком многое надо было ещё сделать. Дядя Боря уже поехал в аэропорт встречать родных, кроме него туда прибудет Сашин отец на Газели. Моих родных приедет аж четырнадцать человек, ещё трое прилетят завтра. Мама заказала в лучшем ателье Владивостока свадебное платье. Я жутко волновалась, что оно мне не понравится, или окажется узким, или наоборот широким. Сразу скажу, напрасные волнения. О лучшем наряде я и не мечтала. Жду не дождусь случая покрасоваться перед Сашей. До свадьбы нельзя.
Мы с Сашей съездили в ресторан, чтобы обсудить тонкости меню и обговорить с тамадой ход свадьбы. К обеду Саша привёз меня домой, сам зашёл лишь на минутку, чтобы познакомиться с моими родственниками.
Войдя в просторную столовую, я растерялась от непривычной тесноты и множества народу. Не сразу нашла маму с папой, они бросились ко мне. Я даже отступила в сторону Саши, который шёл следом за мной. Я боялась упрёков, конечно же, им не по душе моё скорое решение.
- Милая, что же ты наделала? – Запричитала мама, раскрывая объятия.
Я виновато покосилась на Сашу, надеясь, что он понял, о чём идёт речь. Ясное дело, тёте Миле пришлось рассказать маме о страшной предыстории нашего союза, в противном случае, мои родители не дали бы согласия на брак.
Заливаясь слезами, мама тискала меня, гладила запястья, покрытые шрамами.
- Я идиотка, и не достойна называться вашей дочерью, - а что я могла ещё сказать в своё оправдание.
- Не говори так, доча. – Папа аккуратно отстранил маму, прижал меня к груди. – Ну, знакомь нас со своим добрым молодцем.
Сашу приняли, не то чтобы тепло, но вполне терпимо. Опять же, тётя Мила постаралась, расписала его в самых радужных красках. Пробыл он с нами не долго, убежал доделывать множество предсвадебных дел.
Часам к трём пришла Надя, очень радостная по поводу встречи с родными, и весьма озабоченная из-за предстоящей разлуки с Рамиром. Однако слегка подпухшие глаза и, едва уловимо, опущенные уголки губ, были заметны только мне. Книгу она напечатала, больше нет повода видеться. Я искренне сочувствовала сестре и достаточно ловко отбивалась от уж слишком личных и некорректных вопросов Марины, одной из кузин, ровесницы Нади, уже успевшей побывать замужем и развестись. Кому пришло в голову подселить её в нашу с Надей комнату? Лучше бы с нами квартировала Света, кроткая и не любопытная девушка, моя ровесница. От Марины трудно будет что-либо скрыть.
Как я поняла, тётя умолчала о Надиных терзаниях любви, лишь обрадовала сестру и зятя новостью, что их старшая дочь участвовала в создании какой-то книги. Конечно, это польстило родителям, и они битый час обстреливали Надю вопросами, а она лишь робко оправдывалась, мол автор не велел распространяться на данную тему. Мы обедали, и я видела, как атаки родных отбивают у Нади аппетит.
- Мама, - не выдержала я. – Ты же обещала, что мы займёмся платьем.
- Да, - невозмутимо посмотрела на меня родительница. – Но после обеда.
- С таким успехом обед скоро перерастёт в ужин.
- На ужин у меня бычки и глоська припасены! – Торжественно воскликнула тётя.
Папа вожделенно потёр ладони. Рыба его большая слабость. Я обиженно насупилась, мою жалобу никто не воспринял. К счастью, мама отстала от Нади и принялась интенсивно жевать. К её слабостям как раз относились наряды.
Вставая из-за стола, мама многозначительно посмотрела на Надю.
- Надеюсь, у нас будет возможность познакомиться с твоим работодателем?
Надя густо покраснела, Дима и Кирилл прыснули, а тётя с дядей переглянулись. Я же, приняв позу светской дамы, жеманно заявила:
- Конечно. Мы же пригласили его на свадьбу. Рамир обещал быть.
- Рамир? – Удивился папа.
- Он цыган. – С вызовом возвестила Надя.
Папино лицо приняло скептическое выражение, мама закусила губу. Марина заёрзала и впилась своими острыми проницательными глазками в Надино лицо. На этом тема книги была закрыта. Я, мама и Надя удалились в нашу комнату. Марина было потянулась за нами, но тётя Мила требовательным тоном попросила её помочь на кухне.
Платье подошло идеально. Кроме него мама привезла и веночек с фатой, и туфельки, и бижутерию. Правда, тётя Мила, забежав на минуту, вручила мне роскошное жемчужное ожерелье, чмокнула меня в щёку и, утерев слезу, выскочила из спальни.
Вечером Надя, кивая маме, выкрикивающей напутствия, ушла на свой сабантуй. Отпустив старшую дочь, мама тут же взялась за меня. Мне предписывалось лечь сегодня пораньше, потому как на завтра столько всего запланировано. Я не стала спорить и отправилась восвояси и выполнила бы всё в точном соответствии с мамиными требованиями, не окажись рядом Марины. Кузина остро нуждалась в разъяснении многих, сделанных ею за день наблюдений. Особо её интересовала личность таинственного цыгана. Я холодно и вяло рассказывала о Рамире. Ни слова, ни полслова о Надиной к нему горячей привязанности. Марина сердилась на меня, я же старательно изображала святую невинность, и дико таращилась на неё, как только от вопросов начинало разить излишней интимностью. Если я скажу, что Марина вела себя неприлично, я очень ей польщу. Марина бесцеремонно лезла в святая святых моих чувств. Когда я, наконец, бордовая от стыда и унижения, залезла под одеяло и притворилась спящей, Марина желчно извергла в мою сторону последний вопрос:
- Ты хоть знаешь, что с мужем делают наедине?!
Я открыла глаза шире обычного, сделала пару наивных морганий и радостно закивав, произнесла:
- Конечно, знаю! Целуются и потом от этого дети родятся.
- Что?! – Она сначала вскочила с кровати, потом рухнула на неё же. Лучше бы на пол.
Но я снова закрыла глаза и…, как ни странно, заснула.
Кажется, Марина возвращается. Пора закругляться. Спокойной ночи».
«04.08.19…
Милый мой дневник, не знаю, зачем я взяла тебя в руки. Наверное, оттого, что больше некому выплеснуть жгучую, рвущую сердце на части, боль. Остальным плохо и без моих душеизлияний. Каждый уединился со своим горем в свой мирок. Мой мир – это ты. Выслушай меня.
Жизнь моя кончена. Счастье больше никогда не войдёт в мой дом. Вчерашние мечты развеяны суровыми обстоятельствами безжалостного сегодня. Надюша ночью не вернулась домой. И теперь никогда не вернётся в том качестве, в котором все мы её знали.
Поначалу никто не тревожился по этому поводу. Надя девушка взрослая и умная. Глупости скорее по моей части, но никак не по её. Где-то к обеду, когда в доме были только я и мама (остальные отправились по магазинам), залаяла собака во дворе. Выбежав посмотреть, кто к нам пожаловал, я обнаружила за воротами странного человека. Сердце моё ёкнуло. «Мента видно в любом прикиде», - любит шутить Марина (муж её бывший следователем работал). В сутулом, жилистом мужчине трудноопределимого возраста, я сразу распознала милиционера. Он поздоровался и, через забор предъявил документы, которые полностью подтвердили мою догадку. Открывая ворота и загоняя собаку в будку, я ещё силилась что-то просчитывать в уме и прикидывать, с какой целью нас навестил представитель органов правопорядка. Надо сказать, оцепенение уже подступало к моему разуму. Но я ещё в силах была бороться.
Когда незваный гость шёл по двору, я заметила его виноватый взгляд, брошенный в мою сторону. Надеялась, что показалось. Наверное, нам понадобилось не больше минуты, чтобы дойти до входной двери, но для меня это время растянулось в целую вечность. Я умышленно тормозила его, понимая, что как только мы переступим порог, для меня всё изменится.
Мужчина вошёл в комнату. Из-под насупленных бровей глянул на маму. Поздоровался. Представился следователем убойного отдела Сорокиным.
- Надежда Антипова кем вам приходиться? – Спросил официальным тоном, избегая смотреть на нас.
Я успела подхватить падающую маму. Мы вместе с милиционером уложили её на диван. Сбегав на кухню, я принесла воды, извлекла из маминой сумочки сердечные лекарства.
- Простите, – нервно напомнил мужчина. – Но я должен найти родственников гражданки Антиповой.
- Я её сестра. Это мама. – Я подбежала к пытающейся встать маме. – Мама, лежи, пожалуйста.
- Мне уже лучше. – Она присела. – Что с Наденькой?
- Ваша дочь погибла…
Мне пришлось вызвать скорую. Пока медики хлопотали над мамой, я уединилась на кухне со следователем.
Я не плакала, не причитала, даже не вздыхала, я просто отвечала на вопросы: когда в последний раз виделись, были ли враги, отношения Нади с окружающими и прочее, прочее, прочее…
Надю, Рамира, Таню и Петю, парня из типографии, нашли сегодня утром в Петиной квартире, где они отмечали окончание работы над книгой. У всех перерезано горло каким-то странным ножом, похоже, китайского происхождения. Орудие убийства не найдено. Никаких следов убийцы пока не обнаружено.
Я слушала милиционера в штатском и чувствовала, как глыбы воздвигнутого мною здания счастья валятся мне на голову.
Мне нечего было ему сказать. Он практически ничего от меня не узнал, умные, проницательные глаза пробегали по моему лицу. Я знала, что этот человек пойдёт к цели напролом, и в любом другом случае его ждал бы успех, но не теперь. Товарищ милиционер очень скоро упрётся в тупик и не сможет найти из него выхода, дело будет закрыто.
- Тело вашей сестры находится в центральном морге. Можете его забрать.
- А вы уверены, что там именно моя сестра? – Как я надеялась, что этот человек ошибочно пришёл не по тому адресу, постучал не в те ворота.
- При ней, в кармане юбки, было приглашение на свадьбу на имя Надежды Антиповой. В обозначенном там же ресторане, мы узнали ваш адрес. – Извиняющимся тоном сообщил следователь.
Покидая кухню, я забежала к маме, с нею сидела соседка тётя Соня, зашедшая узнать, кому понадобилась скорая помощь. Мама неосознанно гладила розовую мохеровую кофточку, недавнюю мою обновку, вывязанную Надей. Убедившись, что мама в относительном порядке я вернулась проводить визитёра.
- Не провожайте… - остановил меня следователь.
- Но собака…
- Ничего.
Он вышел, собака даже не тявкнула.
Я шагнула в комнату, словно в омут. Горе поглотило меня с головой. Мамино лицо посерело, губы стали белыми. Лекарства превратили её в тень себя самой. Я присела возле мамы. Не хотелось ничего говорить. Тётя Соня тоже молчала и изредка поглаживала мамино плечо.
- Тётя Соня, - позвала я.
- Что, доченька?- Хрипло отозвалась она.
- Вы не могли бы посидеть с мамой?
- Конечно.
- Мне надо отлучиться.
- Куда надо – иди.
- Проводите?
Она вышла со мной на порог.
- Я думаю, мама сейчас заснёт.
- Да, доктор сказал, что так и будет.
- Когда придут…наши…надо им сказать. Я не смогу… – Я всхлипнула, но совладала с собой и продолжила: - папа у меня крепкий, остальные тоже. Я поеду в морг и в бюро ритуальных услуг. Всё узнаю. А потом решим…, где хоронить… когда…
- Ты же совсем юная. Взрослые…
- Я достаточно взрослая. Я не выдержу просто так сидеть.
- Хорошо, милая.
Я ушла.
Надю я узнала сразу. Она лежала красивая и безмятежная. О причине смерти свидетельствовал тоненький синий порез на шее. Патологоанатом о чём-то спросил меня, я не расслышала.
- Мне нужно, чтобы вы расписались в бланке опознания. Простите. – Он старался быть любезным. Подобных ситуаций в его практике случалась бездна, поэтому он не испытывал ни сочувствия, ни жалости. Всё, на что он был способен – это терпеливая любезность. Что ж, кто его винит. – Вы ведь опознали сестру?
- Да, конечно… - Я расписалась. – Я ещё знакома с одним из мужчин цыганской наружности.
- Рамиром Зориным?
- Да.
- Его придут опознавать, но ваша подпись тоже не помешает. А как насчёт двух других.
- С парнем я не встречалась. Таню опознаю, но я не знаю её фамилии.
Мужчина не надолго задумался, мне показалось, в его глазах мелькнул ужас. Скоро он, видимо, приняв решение, махнул рукой
- Ладно, хватит цыгана. – Патологоанатом подозвал меня в другому столу, приподнял простыню, и я увидела Рамира с таким же порезом не шее, как и у моей Надюши. Цыган даже в смерти не утратил своей сражающей пригожести, только теперь в ней появилась какая-то загадочная противоестественность, что-то демоническое.
- Это он?
- Да.
Доктор, который никого не лечит, дал мне несколько адресов Похоронных бюро, поинтересовался, когда заберём тело.
- Родители должны решить, где будем её хоронить, - сипло сказала я. – А когда можно забрать Надю?
- Тут дежурят круглосуточно. Когда удобно, тогда и приезжайте.
- Хорошо.
На выходе я столкнулась с женщиной, которую прежде никогда не видела. Однако, лицо её показалось мне мучительно знакомым – серые глаза, взгляд очень мягкий, но решительный, нос с горбинкой, упрямый изгиб губ, тонкие брови, богатая русая коса. Весь облик незнакомки говорил о внезапно постигшем её горе. Да, сюда только такие и приходят.
Вернувшись домой, я застала множество людей, большинство из которых бродили по двору без дела, взгляды поникшие, растерянные. Повсюду царил хаос. Надо готовиться к похоронам, однако, никто не знает, как это делать. У всех в жизни случался подобный опыт, но, как правило, о нём стараются поскорее забыть. Слишком тягостны такие воспоминания. Единственным вполне адекватным человеком была тётя Соня, соседка.
- Там, в твоей комнате, Саша с родителями и бабушкой. – Сообщила соседка.
- Я незамедлительно поговорю с ними. – Моё сердце защемило. В мыслях я давно распрощалась с Сашей, но когда мои мысли обретут словесную оболочку, станет во много раз больнее. Но я знала, что иначе не смогу. Может, потом, когда-нибудь, но не сейчас.
- Что в морге? – Спросила тётя Соня осторожно, не глядя мне в глаза.
- Это Надя… - голос на миг отказал мне, - можно забирать её. Ещё мне дали адреса. – Я показала тёте Соне скомканный листок.
- Поговори с отцом. Он в доме.
Папа как раз вышел на порог. Я бросилась ему на шею и впервые дала волю слезам. Он гладил мои волосы и тоже плакал.
- Как мама? – Спросила я отплакавшись.
- Проснулась, я дал ей лекарство и она снова спит. Так лучше при её больном сердце.
- Да. Пап, надо забрать Надюшу оттуда.
- Конечно. Сейчас же поеду.
- Нет. – Тётя Соня стояла рядом, слушая наш разговор. – Мой муж готов выехать в любую минуту, я с ним говорила. И ещё, я позвонила свахе, она в похоронном бюро заведует. Гроб, венки, иконы, свечи, полотенца, всё готово. Мой муж заедет, заберёт.
- Спасибо. – Папа достал из кармана пачку купюр. – Вот.
Тётя соня отсчитала сколько нужно, остальное вернула.
- И ещё, вы уже решили, где будете хоронить девушку?
- Дома.
- Хорошо. Об этом я тоже позабочусь. Когда вы поедете и каким путём?
Папа посмотрел на меня.
- Поездом. – Даже в такой ситуации я испытывала ужас перед авиа-перелётами.
- Поездом. – Эхом повторил папа. Огляделся по сторонам, подумал. – Послезавтра.
- О билетах не беспокойтесь.
- Спасибо.
Тётя Соня удалилась. Из дома вышла тётя Мила с опухшими глазами в чёрном платке.
- Наташенька, там тебя Сашенька дожидается.
- Я иду… - Входя в прихожую, я слышала, как тётя и папа договариваются о завтрашнем поминальном обеде для соседей по улице. В одной из комнат готовили место для установки гроба. Все часы остановлены, зеркала завешаны тканями. Приглушённые голоса слышались отовсюду. А может, это я схожу с ума. Завтра должна была состояться моя свадьба.
В нашей комнате я застала четыре безликие фигуры. Мой мозг туго соображал. Душа противилась тому, что я собиралась сказать. При моём появлении Саша встал, бросился ко мне, но я жестом остановила его. Он застыл. Набрав в лёгкие побольше воздуха, я посмотрела на каждого и лишь после начала.
- Спасибо, что не оставили нас в горе…
- Как можно... – воскликнула бабушка Руфь. Но и её я безапелляционно остановила.
- Я прошу вас быть с нами на завтрашнем поминальном обеде. Похороны будут во Владивостоке, потому не приглашаю. – Пауза. Как же сложно даются слова. Подняла глаза на бывшего жениха. – Саша, между нами всё кончено.
Он покачнулся, но устоял.
- Так сложилось… Помнишь Айшет? Её выбор? Когда я осуждала её, я ничего не понимала…
- Это ты сейчас ничего не понимаешь! – Он хотел обнять меня, но я вырвалась и, не прощаясь, ушла. Мне больно было видеть его. Сердце ныло от предчувствия предстоящей разлуки, но оно же мне и подсказывало, что иначе нельзя.
Ночью я не спала, сидела возле запечатанного к дороге гроба, гладила его рёбра, вспоминала молитвы. Утром позвонили из убойного отдела, попросили зайти. Я даже обрадовалась, что смогу отвлечься таким коварным способом. Встреча с уже знакомым следователем ни ему, ни мне не дала ничего нового. Он уже видел тупик в деле, я, в отличие от большинства родственников потерпевших, не требовала отыскать убийцу и разорвать его на клочки. Медленно, но верно ко мне приходило понимание всего ужаса произошедшей трагедии. Напоследок я разжилась адресом Рамира и, сообщив, что завтра уезжаю, попрощалась со следователем.
Дом Рамира стоял на обрыве, внизу простирался Хаджибейский лиман, вдоль которого бежала лента шумной автострады. Тяжело гружённые грузовики с головокружительной скоростью везли свои грузы в Одессу и из неё. Внизу разворачивалась суетная картина, однако, вершина поражала своей отторженностью от видимого вокруг продуманного и хорошо организованного движения.
Войдя в открытую калитку, я лишь на мгновение задержалась, чтобы привести мысли в порядок. Во дворе полным ходом шла подготовка к похоронам. Те же приглушённые голоса и, отчего-то, виноватые лица. Меня саму на похоронах посещает чувство вины. Но почему? Потому ли, что не я умерла, или от осознания факта, что не достаточно глубоко скорблю? Но сейчас всё было иначе, в моей семье тоже горе, я по эту сторону скорби, где остановлены часы и занавешены зеркала, для нас, тех, кто застрял здесь, между жизнью и смертью, время больше не движется, мы боимся смотреться в зеркала, подозревая, что, приподняв завесы, не найдём за ними своих отражений.
Я двигалась к входу, слева от которого к стене была прижата крышка гроба, оббитая багряным бархатом. На козырьке трепыхалось вышитое полотенце, завязанное крупным узлом. Никто не обращал на меня внимания. Шагнув через порог, я ощутила запах тлеющих свечей, формалина и увядающего праха. Монотонный старушечий голос бубнил молитву пискляво и противно. Я пошла на голос. В полумраке комнаты белело пятно – гроб и его страшное содержимое. Лицо Рамира потемнело и осунулось, лоб пересекала лента с какими-то православными символами, из восковых рук торчала во много раз скрученная свеча, на груди покоилась иконка. В углу я разглядела согбенную фигурку тёмной старушки, на моё вторжение она никак не отреагировала. Во всех концах комнаты выделялись мрачные силуэты венков, помпезных и скромных, увитых траурными лентами и без перевязей с трогательными посланиями. На журнальном столике, укрытом ажурной скатертью, поблескивал поднос со свечами, воткнутыми в соль. Их бледное сияние отбрасывало след на все окружающие предметы, мне показалось, что призрачный свет пробежался даже по моему оголённому сейчас сердцу. В блюде рядом с подносом громоздились сладости. Никогда не испытывала такого отвращения к конфетам. По всему столу валялись беспорядочно разбросанные купюры. Порывшись в сумке, я положила на скатерть две бумажки. На подгибающихся ногах приблизилась к гробу. Всмотрелась в красивое ещё лицо человека, погубившего мою сестру. Кто же ты? Тёмный ли гений? Или блик света, подаренный человечеству? Я не разглядела тебя, а вот Надя поняла и прониклась твоей идеей. Если б знала она, чем всё закончится, остановило бы её это страшное знание? Ответ пушечной канонадой разорвал мой мозг – НЕТ. Рука об руку она пошла бы с тобой до конца, безнадёжно влюблённая и осознающая всю бессмысленность своего безответного чувства. А может, всё же был смысл? Пойму ли я когда-нибудь в чём его составляющая. Может, в том, чтобы разрушить и мою жизнь, и Сашину, и жизнь наших родителей? Оправится ли мама от удара? Сможет ли папа пережить ещё одну потерю? А главное, почему, проснувшись сегодня утром, я поняла, что больше не принадлежу себе? Веки Рамира не дрогнули. Он никогда не ответит на мои вопросы. Он ушёл и забрал с собой мою сестру. Я присела на кушетку (по традиции полагается немного посидеть возле покойника), я никуда не спешила. Псалом номер какой-то, произносимый скрипящим, ломким голосом, не давал сосредоточиться на своих чувствах и ощущениях, прокрадывался через уши в мозг, и всё внутри начинало трепетать от безотчётного страха. Старуха ликовала, то ли восхищаясь бессмертными строками царя Давида, то ли торжествуя над хладным прахом поверженного героя – дорогу молодым. Как бы там ни было, с каждой минутой её мерзкое сипение становилось всё более угрожающим. Ещё мгновение и она зарычит. Пожалуй, я засиделась.
Я тихо приподнялась, молельщица замолкла, всклоченная голова медленно повернулась, из-за плеча блеснули две злобные щёлки глаз. Мне показалось, она подобралась для прыжка. Я покачнулась, и картинка тут же сменилась – снова, как пожёванная плёнка, полились псалмы, а в комнату вошла женщина, та самая, с которой я столкнулась в морге. Незнакомка воткнула в соль свежие свечи, потушила огарки, подсыпала конфет в блюдо. Где же я её видела? О Боже! Я шумно вздохнула, замолкла, старуха запнулась, женщина подняла на меня покрасневшие глаза. Это же видение из моего сна, навеянного дольменом! Разве возможно забыть её нереально роскошную косу, а взгляд?! Как же так?! Мой сон материализовался? Значит, я видела жену Рамира. Она растерялась, кулёк с конфетами раскрылся, сладости шумно посыпались на пол. Старуха с жадностью ловила каждый вздох наших лёгких. А вот и он, тот, кто принял из моих рук книгу. Мал ещё, но вполне узнаваем. К матери подскочил испуганный отпрыск (вылитый Рамир), заметив её испуг и замешательство, покраснел, задёргал ручками и заорал, доставив молельщице несказанное удовольствие и ещё больше выбив из колеи свою родительницу. Пока женщина успокаивала ребёнка, я ретировалась.
Я не шла, а бежала по незнакомой улице. Ну зачем я явилось в это убогое жилище цыгана? Чтобы ещё раз убедиться в его, Рамира, смертности? Увидеть его жену, ту, что должна была лежать сейчас вместо Нади? На самом деле, это было не самое ужасное из увиденного и прочувствованного. Даже жуткая старуха не напугала меня так сильно, как воскресшее воспоминание. Да. Да. Сон. Мой сон. Женщина и ребёнок существуют. И тьма, что вилась вокруг них на месте. Как ни странно, но Псалтырь не испепелил её узловатые, покрытые глубокими морщинами дряблые пальцы. Все персонажи налицо. Нет. Кое-кого всё-таки не хватает. Того, кто воткнул нож в моё тело. Я напрягла память. Это ведь был Саша. Я не видела, как оно произошло, но удар пришёлся именно с той стороны, где стоял мой суженый. Ряженый-суженый, приходи ко мне ужинать…, яд не забудь прихватить. Дольмены предупреждали? А я не вняла, не поняла, не оценила. Нет, я не справедлива. Саша тут не при чём. Так или иначе, нашим отношениям конец. Они будут заколочены и зарыты в землю вместе с телом моей сестры.
Не, знаю, почему я пишу всё это? Легче не становится. Но руки сами тянутся к ручке и дневнику. Я обязана дописать окончание истории и закрыть дневник. На этот раз навсегда. Это, так сказать, последний аккорд. Завтра начнётся совсем другая песня.
«06.08.19…
Мы уже в поезде. Едем домой. Мама с папой просто сидят и держатся за руки. Они опора друг для друга. Увы, им не суждено узнать, что идёт война, самая главная во Вселенной. И их дочь героически пала на этой войне. А вторая, для тебя дневник это тоже открытие, успела подхватить упавшее знамя. Может, потому мне легче чем родителям, я полна решимости продолжить дело сестры.
Дело в том, что ранее я не всё изложила. Имел место один маленький фактик, который нынче даёт мне уверенность, что для книги Рамира не всё ещё потеряно. Помнишь, я заходила к следователю? Всё-таки, кое-что дала мне поездка в убойный отдел. Товарищ следователь вручил мне Надину сумочку. Я не сразу поняла его растерянность, а когда узнала, где её нашли, сама впала в замешательство. Улика не валялась среди прочего разбитого хлама на месте преступления, а свисала со шпиля крыши трёхэтажного дома, который осыпался и уже три года ожидал реставрации, аж через квартал от пятиэтажки, где погибла моя сестра. Более того, экспертиза показала, что сумочка пролетела приличное расстояние, причём скорость полёта была никак не птичья.
- Создаётся впечатление, что её взрывом выбросило из окна. – Следователь устало потёр лоб. Я всунула два пальца в дыру на сумочке, вероятно, причину невозможности дальнейшего полёта. – Сумочка налетела на шпиль и не рассыпалась благодаря добротности материала из которого была сшита.
Что есть, то есть, наши родители не признают некачественных вещей. Покупают нам всё самое добротное. Удивительно, что шпиль не сломался при столкновении.
- Содержимое, как ни странно, не пострадало.
- Что там? – Именно тогда у меня мелькнула первая догадка.
- Мишура всякая, то без чего ни одна женщина не обходится, кошелёк, студенческий билет и книга.
- И вам это не нужно? – Изображая удивление, я щёлкнула замочком (сработал моментально) и заглянула внутрь. Мои глаза машинально зажмурились, я едва не ослепла. Но это было не то сияние, которое ослепляет глаза, я почувствовала силу. И поняла, что овладела сокровищем, за которым пришёл убийца. Почему он его не нашёл? Как сумочка оказалась в такой дальности от дома? Что за неведомая сила занесла её на высоту и надела на шпиль? На эти вопросы мне ещё предстоит ответить. Теперь я точно знаю – смерть моей сестры не напрасна, я займу её место в строю. Один в поле не воин. Но мне не на кого положиться. Слишком велика ценность моей миссии, чтобы разглашать её.
- Нет. – Он пристально посмотрел на меня. – В своём деле я волк, который моментально находит след и идёт по нему, ни на шаг не сбиваясь. В конце пути меня всегда ждёт приз - преступник. И, как хищник, знающий ремесло загона жертвы, я могу сказать вам, что впервые в своей жизни проиграл. Следа нет, мне нечего брать. Знаете, как я нашёл сумочку?
- Как?
- Я не доехал до места преступления. Очень спешил, но некая сила заглушила мой двигатель. Машина в порядке, а с места не трогается. Заглохла. Делать нечего, я решил пройтись, тем более, что недалеко. Это был не первый мой визит в ту злосчастную квартиру. Случились кое-какие догадки. Решил убедиться. Мои мысли ни на минуту не оставляли меня, каждый шаг – это новое умозаключение. А тут, словно мозги вышибло, голова закружилась, иду, как пьяный, а под черепом чёрная пропасть. Никогда я так не пугался. Надо бы шаг замедлить, но я побежал. И, чего и следовало ожидать, неудачно наступил на камень и повалился на землю. И не как-нибудь, а кувырком. Врезался затылком, лежу, на небо смотрю и вижу – что-то на шпиле дома, под которым я растянулся, торчит. Это застёжка привлекла моё внимание, поймала солнце на миг и выстрелила фейерверком радужного сияния. Я, конечно, заинтересовался, но никак не связал сей предмет с убийством, над которым работаю. С того момента разум мой приобрёл чёткость мышления. Но появилась навязчивая идея достать блестюльку. Резво вскочив, я ринулся в старую развалину. А в ней как раз рабочие оборудование разбирали, что-то замеряли. Я спросил, не смогут ли они залезть на крышу. Меня поначалу восприняли враждебно, но, когда увидели удостоверение, незамедлительно взялись за дело. Каково же было моё удивление, когда я, открыв сумочку, нашёл там документ убитой девушки, вашей сестры. Понимаете, такого не должно быть. Это абсурд. Я следователь, а не маг. Этот случай не по моей части. Но я не хочу, чтобы преступник остался безнаказанным, потому и позвал вас. Думаю, вы лучше знаете, что со всем этим делать. А теперь прощайте. И пусть Бог пошлёт вам удачу. – Он поморщился, опасливо оглянулся на дверь. – Я коммунист, но вчера сходил в церковь, купил псалтырь и молитвенник, - рука партийца постучала по карману пиджака. – И вам советую забежать в храм.
Вчера вечером я сидела на пляже, прощалась с морем. Пение волн подхватывало мою израненную душу и уносило в Вечность. Временами мне чудилось, что за нестройной мелодией отступающей и набегающей воды, я слышу голоса Рамира и Нади. Что это было? Напутствие ли? Просьбы? Предосторожности? Книга лежала у меня на груди, и я не собиралась с ней расставаться. Если надо, я тысячу раз пробегу её от корки до корки, постигну заключённое в ней знание и выполню её предназначение. И ещё я смогу найти убийцу моей сестры. Этот том – единственный сохранившийся экземпляр. Убийца придёт за ним. Я дождусь его.
Когда я подумывала, что пора бы вернуться в дом, меня ждала неожиданная встреча. Ко мне подсел старый мой знакомый - Максим. Повинный взгляд, овеянный налётом фальшивой таинственности, вперился в меня, и мой желудок заявил о себе, всколыхнувшись от отвращения. А Максим, абсолютно лишённый такта, уже загрёб моё плечо своей изящной, привыкшей к безделью, ручкой, притянул к себе. Меня конвульсивно передёрнуло. В планы сегодняшнего вечера никак не входило общение с типом из далёкого прошлого. Боже, как же давно это было! Если бы Максиму хоть раз в жизни случилось быть отвергнутым девушкой, он бы понял, что моя отстранённость не имеет ничего общего с жеманством и мнимой недоступностью. Как я могла клюнуть на этого червя? Я сбросила его руку. Вовсе не обиженный теперь он вился со всех сторон сразу, его стало непростительно много, а мне так хотелось тишины.
- Максим, извини, но я уже собираюсь идти. – Поднимаясь, я ещё раз глянула на море.
- Я провожу.
- Спасибо, но я почти пришла.
- Ах, да! – Он хлопнул себя по лбу, вероятно, чтобы я по звуку убедилась, как пусто у него в голове. Я даже шаг замедлила. Впечатление – будто шлёпнули по воздушному шарику. – Вон же дом твоей тёти.
- А завтра встретимся?
- Я уезжаю.
- Как жаль. А ты повзрослела. Можно я напишу тебе в Кировоград?
- В Кировоград пиши, но я живу во Владивостоке.
- О, точно. В Кировограде у меня тётка обитает. – Нисколько не смутился Максим своим явным проколом. - Можно я напишу тебе во Владивосток?
Его непостижимая наглость заставила меня изменить первоначальному решению, не высказывать свои истинные чувства.
- Знаешь что, Максим. Ты очень симпатичный парень, - глядеть на него мне было крайне неприятно. Щёголь весь подобрался, раздулся точно индюк. Надо же, не понимает, к чему я веду. – Даже можно сказать красивый. Только для меня с некоторых пор физическая красота утратила значение. По-настоящему красив тот, чей взор светится разумом, чьи слова одновременно и слух ласкают и заставляют задуматься, а ещё подкреплены делом. Кто мягок словно воск, но твёрже гранита… - Сашин образ возник перед моим мысленным взором. – Ты, Максим, ни под один пункт из названных не подходишь. Ты пустышка.
Этого было достаточно. Макс, наконец, догадался, что так приятно прозвучавшие комплименты переросли вдруг в оскорбления. Надо же, не совсем дурак. Я сорвалась с места и побежала. Как бы не был противен мне этот тощий субъект, он напоминание о счастливом прошлом. Как мелко и глупо теперь выглядела моя любовь к нему. А я чуть руки на себя не наложила. Остановившись во дворе и переведя дыхание, я с мазохистским сожалением подумала, как бы хорошо было, случись мне тогда истечь кровью и умереть.
Саша стоял у порога, тихо наблюдая за мной. Заметив его, я сжалась в холодный комок. Ну, за что он меня мучает?
- Зачем пришёл? – Если буду дружелюбной, не получится прогнать его. Кожа бледная, глаза красные, вид усталый и удручённый. Много думал, мучался, не готов поверить, что всё у нас кончено.
- Увидеть тебя…
- Увидел? – Я пыталась прорваться мимо него ко входу.
Сильные руки рванули меня к груди, жарко прижали. Стон томления и нежности вырвался из моей непослушной глотки. Но я нашла в себе силы, чтобы отстраниться. Саша не отпускал, заглянул мне в глаза. О, его очи! Те самые, что я минуту назад описывала Максиму.
- Скажи мне, ты правда хочешь, чтобы я ушёл из твоей жизни навсегда?
- Нет.
- Почему тогда гонишь?
- Потому что, нам невозможно быть вместе.
- Я подожду.
- Не утруждайся. – Я слепла от его сияния, близость с его телом прожигала меня насквозь. За что мне такая мука? За что?!
- Помнишь слова Ашота?
- Ашот наговорил с три короба.
- «… она выживет только в том случае, если ты будешь рядом». Это про тебя.
- Ага. Твой пророк Ашот ещё говорил, что дольмены не врут.
- Пойми, тебе сейчас как никогда нужно сильное, надёжное плечо. Моё плечо. – Он умолял.
- Ещё как нужно. – Из моих глаз хлынули слёзы. – Только однажды, когда я буду искать это плечо, в тот самый решительный момент, я не найду его…
- Это не так! – Он перешёл на крик. Никогда прежде он не разговаривал со мной в таком тоне.
- Кое-что я всё-таки найду…
- Что? – Он закатил глаза, моё упрямство уничтожало его.
- Кто-то услужливо нож подставит…
- Ты не можешь…
- Не я, дольмены…
- Ты не так поняла!
- Не важно, как я поняла. Я не верю дольмену. Между нами всё кончено! – Я рванулась и толкнула дверь, обернулась к нему напоследок. – Уходи.
Такой была наша последняя встреча. Постараюсь навсегда забыть о ней. И Сашин образ ни к чему хранить в памяти. Больно. Не знаю, можно ли привыкнуть к боли. Очень постараюсь. Сейчас моя цель книга, политая кровью четырёх хороших людей. Сашиной крови на ней не будет. Я не допущу этого. Моё сердце умерло для любви и живо только для скорби и мести. Так я решила. И пусть меня ждёт удар в спину, не Саша будет тем, кто его нанесёт…».
Строчки оборвались. Я крутила дневник в руках. Неужели, это всё? Но должно же быть продолжение. Хотя…, я задумалась, не трудно догадаться о том, что было дальше. Наташа прочла книгу и превратилась в кудесницу, похожую на меня, но не такую импульсивную. Мы во многом похожи, но перенесённые страдания сделали её поступки рассудительными. Я от всей души полюбила Наташу и её сестру Надю. А ведь было время, я ненавидела Надежду, от всей души желала ей провалиться под землю, в преисподнюю.
Интересно, где Наташа хранила книгу до библиотеки? Может в банке? Представляю себе, сколько раз пытались ограбить этот несчастный банк. А, может, существуют в мире банки подобные нашей библиотеке, защищённые древними магическими приёмами. Наверное, на этот счёт мне придётся довольствоваться догадками. Как бы там ни было, Наташе удалось не только сберечь книгу, но и каким-то образом доставить её в Непорочное. Зачем? Это ж ясно как Божий день, чтобы вручить её Великому Издателю. Теперь эта миссия возложена на меня. Но где искать Великого Издателя?
За окном продолжали копошиться. Но меня это мало тревожило. Сюда оно не войдёт, а я к нему не выйду.
Отложив тетрадь в сторону, я растянулась на кровати. Надо дождаться утра. С рассветом путь в родную избушку будет свободен.
Дневник. Гл. XXII
© Copyright: Ирина Чеботарь, 2010
Свидетельство о публикации №210031701407
Свидетельство о публикации №210031701407
Рецензии
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.