Город-государство Санкт-Петербург

Петр I , начиная далеко идущие реформы, хотел отделить старую элиту от реальной власти и окружить себя абсолютно новыми людьми. Для этого он переносит столицу из центра страны на ее далекую окраину. В точку, самую близкую к Европе. Царь-реформатор ориентировался на Европу и имел склонность окружать себя иностранцами. Иностранцы, обычно безродные, не имели ни интересов, ни связей внутри страны, а потому верно служили своему, скажем так, работодателю.
После Петра Великого русские цари, сами этнические немцы, продолжили ориентацию на привлечение иностранцев во власть. А власть была сконцентрирована в Санкт-Петербурге. Поэтому процент нерусских в населении этого города был очень высок всю его столичную историю. Иностранцев, обслуживающих власть, и обслуживали иностранцы. Помимо иностранцев в средоточии власти жило много дворян. По заведенной Петром традиции окружавших себя иностранцами. Гувернантка-англичанка, повар-француз… Немецкие ремесленники всегда составляли заметную часть населения… Иностранцы со временем русифицировались, но постоянно приезжали новые.
В результате, коренное население Питера — это русифицированные иностранцы в значительной степени. Они другие, эти декаденты. Триста лет их город блистал как никто, а потом вдруг раз — и погас. Ностальгия у них в крови. Дымом от тонкой сигареты, вставленной в длинный мундштук, они надежно отгородились от остальной страны.
Истинная ленинградка слабым голосом скажет, что стояла в очереди полтора часа, после этого упадет в обморок. И потому, что она немного чахоточная от этого бесконечного дождя, но и потому, что все это ей чуждо и неинтересно. Она от этого далека. Вне Питера она смотрится как окорок в рыбном отделе. Чужая она вне Санкт-Петербурга. Впрочем, однажды её решили изнасиловать трое скобарей, и она сломала 2 руки и ногу (не свои, конечно). Орлов было трое.
«Скобарь», «скобарка» — для нее это самое страшное оскорбление. Скобарь — это от слова «скоба». Из года в год, из десятилетия в десятилетие в этой город привозили деревенщину, которая строила каналы и поддерживали их в рабочем состоянии. То есть скрепляли элементы их стенки скобами. Скобари мерли как мухи в этом ужасном климате, но всегда были постоянной уличной угрозой милых барышень из приличных семей. Ненависть к ним впитывалась с молоком матери, передавалось из поколения в поколение.
Колыбелью Великой Октябрьской Социалистической Революции мог стать только такой город, пронизанный классовой ненавистью всю свою историю. Город высокомерных господ и вышколенных лакеев, ненавидящих друг друга люто, он не мог этой колыбелью не стать.
Я жил в этом городе 5 лет, учился в институте. На курсе ленинградцы и приезжие никогда не смешивались. Я смотрел на них с любопытством, но, естественно, со стороны. Петербургский литератор — это много слов и много летящей во все стороны исписанной бумаги. Москва — это союз писателей-придворных агитаторов, родившихся в Одессе. Петербургский же литератор — это придворный шут в изгнании. Даже если он тоже родился в Одессе. Все равно он чувствует себя супругом Бланки Валуа в изгнании и подвыпившим последним учеником Леонардо. Круг его интересов никогда не уходит далеко от престола и окружающих его постелей. По крайней мере, об этом он пишет в своей не съеденной мышами рукописи:
— Наполеон сватался к Марии Павловне — сестрице Александра I. Хотел, типа, создать императорскую династию. А его начали динамить, «маладая совсем», «песда не вырасла исчо» и т. д. и т. п. А потом и вообще выдали принцессу Машу за герцога Ольденбургского — немецкого князя-голодранца. Скобаря практически. Да таких герцогов в Германии было как пива! Ну, Наполеон злобу и затаил. А потому в дальнейшем присоединил к Франции герцогство Ольденбургское вместе со своей бывшей невестой.
А выдали бы Машу за Наполеона, не побрезговали бы коротышкой-корсиканцем — и не было бы никакого вторжения французов в Россию в 1812 году. Наполеон бы, породнившийся с другими европейскими династиями, стал бы королем Франции, и правил бы себе потихоньку, никого не трогая. И декабристов бы не было. И Первой мировой войны бы, и октябрьской катастрофы.
Писателю-москвичу все это глубоко чуждо. Круг его интересов — это повышение надоев. Или тяга к земле как источнику силы. Если к ней припасть и напитаться от нее соками. И все это хныкающим тоном описано. Но пысаясь при этом от восторга. Нет, Санкт-Петербург — это особый мир. И с Москвой ему не сойтись никогда.