Ничейная земля, гл. 3

III

И вот этот самый остров, наш, окроплённый нашей кровью, наш местный предприниматель Аркадий Павлович Кирьянов собирался использовать под постройку чего-то вроде беседки – какая-то блажь, которая стоила денег и ставила под угрозу разрушения наш с Мишкой уголок. Я не знал, как сказать Мишке, что мой отец тоже будет участвовать в этом разрушении. И я не сказал.

– Он может застроить его, потому что это ничейная земля, – сказал я. – Никто не заявил прав на остров, так что...

– А мы пойдём и заявим! – Мишка стукнул кулаком о ладонь. – Мы не будем молчать!

– Погоди, – остановил его я. – А какую бумагу ты предъявишь, чтобы доказать, что это наш остров? В том-то и дело, что нет у нас никаких доказательств. Одних наших слов мало.

– Посмотрим, – сказал Мишка.

Уроки закончились, солнце сияло ярко в майском небе. Мы сначала стояли у школьной ограды, а теперь шли по улице. Когда мы проходили мимо парикмахерской, Мишка снова взъерошил себе волосы, поморщился.

– Маманя уже достала, – сказал он. – Уже неделю зудит: сходи, постригись. Сегодня деньги дала.

– Ты в самом деле оброс, – согласился я. – Хотя вроде бы ты не так давно стригся.

В самом деле, сколько ни стригли Мишкину густую гриву, она вновь отрастала с неимоверной быстротой – то ли наказание, то ли подарок природы. Сам Мишка относился к этому равнодушно.

– Обожди меня тут, я быстро, – сказал он.

Он зашёл в парикмахерскую, а я от нечего делать стал слоняться туда-сюда, покачивая сумкой и считая воробьёв на крыше. Конечно, это была невыполнимая задача, потому что они то прилетали, то улетали, копошились и суетились. Кое-какие слетели на дорогу, и я пошарил в кармане: не завалялось ли там семечек. Самые ушлые выжидательно косились на меня чёрными глазками-бусинами, поворачивая набок головки: они уже ждали угощения. На дне кармана нашлась щепотка семечек, я выгреб их и бросил воробьям. Они кинулись к ним и принялись клевать, ссорясь и отгоняя друг друга.

– Ладно, пошли, – раздался голос Мишки через некоторое время.

Я глянул на него и, как говорится, выпал в осадок: Мишкина голова была круглая и лысая, его буйные вихры исчезли. Он усмехнулся и помахал перед моим носом деньгами:

– Маманя давала на модельную стрижку, а я посмотрел – налысо дешевле. Вот, сэкономил.

На сэкономленные деньги он купил мороженого себе и мне. Родители Мишки очень редко баловали его карманными деньгами; откусывая от своей порции, я думал о том, что это мороженое стоило Мишке его роскошной шевелюры, и мне было немного неловко есть его. Но Мишкина щедрость не знала границ: увидев, что я уже съел своё мороженое и с завистью поглядывал на его порцию, от которой оставалось не меньше половины, он протянул её мне:

– Хочешь? На, возьми, я уже наелся.

Я усовестился и мотнул головой: на меня и так пришлась половина сэкономленных Мишкиных денег.

– Я вот думаю сходить к Кирьянову, потолковать, – вдруг сказал Мишка.

– Ты что! – Это удивило меня даже больше, чем Мишкина «причёска». – Да он и на порог тебя не пустит! Ещё раз спрашиваю: что ты ему предъявишь?

Он посмотрел на меня презрительно.

– Значит, тебе всё равно, – сказал он.

– Похоже, вместе с волосами пропали твои последние мозги! – рассердился я. – Ты надеешься, что он сразу свернётся в трубочку и рассыплется в извинениях? Ты для него – пустое место! Ему плевать на то, что этот остров прежде заняли мы. Мы его не купили, и крыть тут нечем!

– Посмотрим, – опять сказал Мишка.

– Заладил – посмотрим, посмотрим! Что ты посмотришь?

– Завтра я иду к Кирьянову, – сказал Мишка. – Завтра суббота, он должен быть дома. Пойдёшь со мной.

– с ума сошёл! Никуда я не пойду. Хочешь, чтобы он на нас собак спустил?

– Встречаемся после уроков на берегу, напротив острова, – сказал Мишка, не обращая внимания на мой протест.

– Форма одежды – дипломатическая, – усмехнулся я. – Ради бога, прикрой свою лысину, когда пойдёшь.

Вечером я спросил отца:

– Кирьянов тебе уже заплатил?

– Аванс дал, – ответил он. – А что?

– А договор он заключил?

– Да ладно, зачем? Он мужик серьёзный. Я у него работал, когда он дом строил. Ничего, заплатил честно, сколько обещал.

Что мне оставалось делать? После уроков я сходил домой пообедать, а потом явился к условленному месту. Мишка был уже там – мерил шагами берег, заложив руки за спину. Моё замечание насчёт формы одежды он воспринял буквально: на нём был его лучший костюм и чистая рубашка. Правда, с этим костюмом не вязалась старая неказистая кепка, которую он напялил на свою бритую тыковку.

– Ну как, оценила мама твоё послушание? – сказал я, вместо приветствия надвинув ему кепку на глаза и похлопав его по затылку.

– Ей не угодишь, – буркнул он, досадливо поправляя кепку и потирая затылок. – Обозвала чучелом. Ну, пошли.

Сказать по правде, мы ещё ни разу не разговаривали с Кирьяновым. Конечно, мы видели его много раз, но общаться с ним, заходя за высокий забор вокруг его дома, нам не доводилось. Дом стоял недалеко от берега и был виден с острова. Это был двухэтажный каменный коттедж, добротный и простой внешне, окружённый яблонями в цвету. Аромат яблоневого цвета был такой густой, что чувствовался даже здесь, за забором, а лепестки белели на дороге.

Залаяла собака, и мы напряглись.

– Натравит, я же говорю, – сказал я.

– Заткнись, – ответил Мишка, но я видел и слышал, как он нервно сглотнул.

Собака лаяла громко, но лениво и басисто.

– Видать, откормленная, – заметил Мишка.

Он переминался с ноги на ногу.

– Ну, действуй, – усмехнулся я. – Что-то я не вижу, чтобы ты сейчас рвался сюда так же, как вчера. Или ты передумал?

Мишка снова потёр затылок и нажал кнопку звонка. Звука, конечно, не последовало.

– Сломанный, что ли, – пробормотал Мишка.

– Пень, он же внутри звенит, – объяснил я.

– Сам ты пень, – сказал он сердито. – Думаешь, я не знаю?

Дверь открылась, но это был не Кирьянов, а какой-то сонный дядька в спортивном костюме.

– Вам чего? – спросил он.

Мишка прочистил горло и сказал весьма учтиво:

– Нам бы с хозяином поговорить.

– Нету хозяина, уходите, – грубо ответил дядька и закрыл дверь.

– Вот и поговорили, – сказал я с коротким смешком. – Этот хрен, похоже, сторож. Дрых, наверно, а мы его разбудили.

– Да заглохнешь ты или нет? – вспылил Мишка, сорвал с головы кепку и отчаянно почесал макушку. У него задёргался угол рта.

– Я заглохну, – сказал я обиженно. – У меня вообще большое желание уйти отсюда.

– Нет, мы не уйдём, пока не поговорим с ним, – сказал Мишка и опять позвонил.

Открыл тот же дядька. Он был уже не сонный, а сердитый и смотрел на нас крайне недружелюбно и подозрительно.

– Сказано вам, нету хозяина, не приехал. Валите отсюда, а то собаку спущу!

– Нам нужно поговорить с ним, – настойчиво повторил Мишка. – Это по поводу строительства...

– А мне-то что? Где я вам его возьму, если его тут нету? Русским языком сказал – нету дома! Шляются тут всякие...– Он глянул на Мишку неприязненно. – Обормоты лысые.

– Сам ты... – начал Мишка, но послышался звук мотора.

У дома, за нашими спинами, остановился чёрный джип. Кирьянов был единственным в Холодном Ключе, кто ездил на иномарке.

– В чём дело? – послышался приятный голос. – Что вам угодно, молодые люди?

Из машины вышел он – Аркадий Павлович Кирьянов. Он был в белой рубашке с короткими рукавами, бронзово-загорелый и поджарый, и улыбался, глядя то на меня, то на Мишку. Его взгляд остановился на мне.

– А, Серёжа, – сказал он приветливо. – Привет, как дела? Зачем пожаловал?

На секунду я опешил. Откуда он знал меня? Может быть, отец сказал? Мишка посмотрел на меня испытующе. Я покачал головой и пожал плечами, показывая ему, что я сам ничего не понимаю. И, поскольку Кирьянов обратился сначала ко мне, Мишка немного спасовал, предоставив мне и продолжать разговор.

– Я... Мы хотели с вами поговорить, – пробормотал я.

– Прекрасно, давайте поговорим. Может, зайдёте? Юрий Васильевич, пропустите, это ко мне.

Сторож пробурчал что-то и ушёл. Кирьянов запер машину, включил сигнализацию.

– Прошу, – сказал он, пропуская нас вперёд.

Мы вошли. Молодые яблони, которые, видимо, цвели в этом году впервые, источали такое сильное благоухание, что у меня закружилась голова от этого весеннего духа. Мы прошли по дорожке, усыпанной снегом лепестков, к уютной застеклённой веранде. На веранде стоял деревянный столик и диванчик-уголок. Мишка остановился, как упёршийся осёл, видимо, не намереваясь идти дальше. Я тоже остановился. Кирьянов посмотрел на нас вопросительно: видно, он хотел пригласить нас в дом.

– Спасибо, дальше не надо, – сказал Мишка.

– А что так? – удивился Кирьянов.

– Не надо, – повторил Мишка упрямо.

Кирьянов озадаченно качнул головой: видимо, он подумал, что Мишка немного странный.

– Ну что ж, как вам будет угодно, – сказал он. – Погодите минутку, я сейчас.

Он ушёл в дом, а мы остались на веранде. Мишка осматривался по сторонам, у него слегка вздрагивал угол рта.

– Красиво у него тут, – заметил я.

Мишка ничего на это не ответил, он кусал губу и смотрел вокруг хмуро.

– Похоже, у тебя с ним всё уже на мази, – сказал он.

– Да ничего не на мази! – воскликнул я. – Я понятия не имею, откуда он меня знает!

Мишка посмотрел на меня недоверчиво.

– Ты что-то темнишь, – сказал он. – Говори правду сам, пока не поздно!

К этому моменту до меня дошло, что это, видимо, было связано с тем, что мой отец уже работал на Кирьянова при строительстве этого дома: очевидно, Кирьянов видел и запомнил меня. Под взглядом Мишки мне стало не по себе, но я до последнего молчал, пока не вышел Кирьянов. Он принёс чашки с чаем и какие-то удивительные пирожные, украшенные блестящими ягодами из клубничного варенья, белоснежным узором крема и мелким кружевом шоколадной глазури. При виде этого у меня потекли слюнки, но Мишка посмотрел на меня с холодным презрением, и я устыдился.

– Угощайтесь, – сказал Кирьянов. – Гостям я всегда рад.

Он поставил всё это на столик. Я быстренько уселся, и мишка посмотрел на меня, как на предателя.

– Спасибо, мы уже ели, – сказал он сухо, и под его уничтожающим взглядом я вылез из-за стола.

– Не стесняйтесь, – улыбнулся Кирьянов.

– Спасибо, не беспокойтесь, – повторил Мишка, глядя на меня свирепо. – Мы пришли не чай пить. Нам нужно поговорить с вами по важному делу. Это касается вашего строительства.

Ещё никогда я не слышал, чтобы он так тщательно подбирал слова. И давалось это ему, прямо скажем, не очень легко. Он вспотел, то и дело сжимал и разжимал кулаки, как будто был готов броситься в драку, но сдерживал себя. Мишка хотел, чтобы наш разговор с Кирьяновым прошёл, что называется, на уровне: Кирьянов должен был понять, что мы не лыком шиты.

– Вот как, – проговорил Кирьянов. – Очень интересно. Что ж, я слушаю.

– Сначала я... мы хотели бы вас спросить, почему вы выбрали именно этот остров, чтобы строить на нём своё... Кхм, свою постройку?

– Ну, как сказать... Я подумал, что это будет красиво и оригинально. А почему это вас волнует?

– На каком основании вы заняли остров?

– Ого! – засмеялся Кирьянов. – Это сильно смахивает на допрос, молодые люди. Вы из каких органов? Случайно, не из земельного комитета?

– Это не смешно, – сказал Мишка сурово. – Я задал вопрос серьёзно и прошу вас отвечать тоже серьёзно.

Честное слово, Мишка разговаривал, как какой-то следователь, и я диву давался, откуда он набрался таких официальных манер и выражений. Было видно, что Кирьянов с трудом прячет улыбку. Однако, всё-таки придав лицу серьёзное выражение, он сел на диванчик, отпил глоток чая и сказал:

– Прошу прощения. Основания мои совершенно законны. Всё согласовано и одобрено. Вам показать документы?

– Бумажкам теперь не всегда можно доверять, – сказал Мишка. – У вас, конечно, всё имеется.

– Этот островок не используется ни в хозяйственных, ни в промышленных целях, ни для проживания, – сказал Кирьянов. – Что это, по сути? Кусок скалы с парочкой кустов.

– Да, разумеется, для вас это ничейная земля. – Мишка посмотрел на меня.

– Вот именно, – подтвердил я.

– Для вас этот остров не больше, чем вот это самое, как вы сказали, – продолжил Мишка. – Кусок скалы. А мы считаем, что это наш остров.

– Вот оно что. – Кирьянов отпил ещё глоток чая. – Претенденты. В самом деле, ребята, это, как вы сами сказали, ничейная земля. Нигде не прописано, что вы владеете этим островом.

– Мы заняли его раньше, – настаивал Мишка. – Вы должны были видеть нас там. Он всегда был нашим, и вы не можете отобрать его у нас!

Угол его рта задёргался, он даже побледнел. Кирьянов протянул руку и дотронулся до его рукава.

– Ну, не надо так расстраиваться. Понимаю, это храм дружбы. Но вы можете найти себе другое местечко, тут есть ещё такие островки, не менее живописные, а некоторые даже более. Выбирайте любой и, если хотите, я поставлю вам там симпатичный шалашик, а может, и натяну мостик до берега.

– Нам не нужен другой остров, – сказал Мишка, совсем бледный. – Не трогайте этот.

– Не спешите, ребятки, подумайте. Может быть, на новом островке вам больше понравится. Мы вам его обустроим... Кстати, насчёт моста. Серёжа, твой отец уже договорился с людьми?

Я посмотрел на Мишку и испугался: мне показалось, он собирался вот-вот упасть в обморок. Он смотрел на меня так, будто я вонзил ему в сердце кинжал. Если бы он был Цезарем, он бы простонал: «И ты, Брут!»

– Он сам к вам придёт и скажет, – проговорил я, готовый сквозь землю провалиться.

– Хорошо, – сказал кирьянов. – Пусть придёт сегодня вечером или завтра утром. Передашь ему?

– Ладно.

– Значит, вы не собираетесь считаться с нашими интересами? – спросил Мишка, уже не глядя на меня.

– Ну что ты, как раз наоборот, – сказал Кирьянов терпеливо. – Я забочусь о них. Подыщете островок – приходите, обсудим.

– Нам нечего обсуждать, – сказал Мишка, круто повернулся и побежал прочь, не подождав меня.

– Вот чудной, – покачал головой Кирьянов. – Серёжа, ты поговори с ним, урезонь его. Пусть не убивается так.

– Я попробую, – сказал я неуверенно. – Только не знаю, получится ли.

– Ты уж постарайся.

Заметив, что я смотрел на пирожные, он завернул их в пакетик и дал мне с собой. Я машинально взял и поплёлся по улице. Мишки нигде не было. Я обыскал всю округу, но не нашёл его. У меня было так скверно на душе, что я походя сжевал пирожные, не разобрав вкуса. А потом мне вдруг пришло в голову, что Мишка мог отправиться на наш остров. Да, идти ему было больше некуда.

С берега на остров протянулся сколоченный из грубых досок мост для строителей. Я прошёл по нему и увидел Мишку у входа в нашу пещеру: он сидел на земле в своих лучших брюках, прислонившись спинкой лучшего пиджака к пыльному камню. Кепка валялась перед ним на земле, и он сидел, обхватив руками голову. Он не посмотрел на меня и продолжал так сидеть. Я присел напротив него.

– Послушай, – сказал я тихо и вкрадчиво. – Кирьянов говорит дело. Зачем убиваться из-за какого-то островка, если есть другие? И не хуже нашего, а может, и лучше. Если он поставит там какую-нибудь штуку типа шалаша и протянет мостик, то чем тебе не логово? По-моему, он подходит к делу правильно. Он компенсирует нам убытки, хотя, вообще-то, по всем законам он вовсе и не должен. Мне кажется, он нормальный мужик, цивилизованный. Я думал, он нас вообще на порог не пустит, а он, смотри-ка – и к себе пригласил, и чай там, и пирожные, и всё такое. И разговаривал нормально, не то что некоторые, знаешь...

Мишка посмотрел на меня. Его глаза были странными, чересчур большими и неподвижными, а взгляд был сосредоточен где-то на моём лице, как будто он заметил там комара. Протянув руку, он что-то стёр пальцем у меня из-под нижней губы. Я понял, что измазался, когда ел пирожные, и почувствовал жар на щеках. Мишка усмехнулся.

– Ну, как, вкусно было? – спросил он.

Я не знал, что сказать. Мне как будто вложили в живот кусок раскалённого железа. Как будто я не пирожные съел, а по меньшей мере, продался врагу. За два пирожных...

– Неужели ты с ним заодно? – проговорил Мишка с тихой, горькой усталостью. – Ты спокойно позволишь пустить наш остров под его будку, или что он там собирается строить?.. Для тебя это – кусок скалы? Ты всё забыл, что тут было?

– Нет, Мишка, я ничего не забыл.

– Тогда почему ты соглашаешься?

– Пойми, мы ничего не можем сделать. Ну и найдём себе другой остров, и там тоже будет много чего...

– А Страшная Клятва? Мы дали её здесь. Если это место разрушится, может быть, она тоже...

– Ерунда, Мишка! Клятва всегда останется в силе, потому что мы её дали. Она может разрушиться только из-за нас самих, остров тут не при чём. Или ты чувствуешь, что она в тебе... слабеет?

– Нет. – Мишка встрепенулся, его глаза заблестели. – Нет, никогда. Но я не могу, просто не могу позволить, чтобы остров застроили! Не нужен мне никакой шалаш, никакой мост... Если он даже сделает это, то я не смогу это принять... Я не смогу там быть, потому что это будет не наше, понимаешь? Это будет чужое. Его, Кирьянова. Нам не нужно это!

– Господи, ну ладно, пускай он ничего не делает, просто переселимся на другой остров, – сказал я. – Мы можем сами построить шалаш, и тогда это будет наше, как ты говоришь.

Мишка застонал.

– Нет, это будет уже не то, всё равно не то! Мы должны помешать ему. Знаешь, что мы сделаем? Мы расклеим листовки. На них напишем, что Кирьянов незаконно строит, что он дал взятку какому-нибудь чиновнику!

– Ну, а вот это будет называться клевета, – сказал я. – Знаешь, что за это бывает?

– А почём ты знаешь, что он честно оформил все документы? Наверняка он кому-нибудь дал на лапу. Я уверен на девяносто девять процентов!

– Но он сразу поймёт, чьих это рук дело, и нам с тобой не поздоровится. В итоге он всё равно построит то, что ему надо, а нам он может здорово подпортить жизнь! Стоит ли всё это затевать? Нам это надо?

– Но мы тоже подмочим ему репутацию!

– Пойми ты, ему плевать на нас. К тому же, кто нам поверит? Таким вещам вообще мало кто верит. Кроме того, это нечестно. Лучше не затевать ссор с этим человеком. Пойми наконец, что только нам с тобой нужен этот остров, больше никому. Наверняка все рассуждают так: строит – ну и пусть себе строит, нам-то что? Поэтому такие средства не подействуют, а только сделают нам же хуже.

– И что ты предлагаешь?

– Предлагаю принять его предложение. Это будет разумно.

– Да иди ты со своей разумностью! – вспыхнул Мишка. – Ты трус и предатель!

Признаться, мне надоело всё это.

– А ты балда, – сказал я. – На голове ничего и в голове ничего.

Зря я это сказал. Всё произошло моментально: сначала Мишка вскочил на ноги, будто его подбросила пружина, а потом мне показалось, что один из камней сорвался сверху и попал мне по голове. Внутри что-то щёлкнуло, и стало темно.

Когда я очнулся, моя голова была прижата к пиджаку Мишки, а нос пачкал кровью его белую рубашку. Он трепал меня по щекам – а сам бледный до зелени на висках.

– Серый, – бормотал он. – Ты чего? Я ж тебя не сильно...

– Что это было? – промямлил я. Во рту тоже был вкус крови.

– Прости, я не хотел... Извини. Само получилось, подумать не успел...

Мы стояли на коленях у кромки воды. Мишка зачерпывал воду ладонью и умывал мне лицо. Его ладонь была жёсткой и шершавой, как тёрка; она заботливо отирала мне всё лицо, часто возвращаясь к верхней губе.

– Кровищи-то сколько, – пробормотал он.

Когда новая пригоршня воды плескала мне в лицо, я задерживал дыхание. Стекавшая обратно вода была розового цвета. Мишка свернул пиджак, уложил меня на спину и подложил его мне под шею. Он нажал мне на переносицу, ощупывая кость.

– Не больно? – спросил он.

– Вроде нет, – ответил я немного гнусаво: в носу у меня хлюпала кровь.

– Ну, хочешь – врежь мне тоже, – сказал Мишка в пылу раскаяния. – Давай, бей со всех сил. Не бойся, башка у меня крепкая. Покрепче, чем у некоторых.

– Да ну тебя, – махнул я рукой.

Минут пять я лежал на Мишкином пиджаке с зажатым носом, пока не остановилась кровь.

– Пошли домой, – сказал Мишка.

Когда я встал на ноги, у меня закружилась голова, и я повалился на Мишку. Кряхтя, он взвалил меня на себя и потащил.

– Пусти, ты надорвёшься, – сказал я.

– Ничего, я сильный, – прокряхтел он. – Только не болтай ногами.

Да уж, нечего сказать – я только что испытал на себе всю его силу: моя голова гудела, как колокол, всё ещё чувствовался привкус крови. Мишка пронёс меня половину пути, потом поставил меня на ноги и вёл, перекинув мою руку через своё плечо.

По счастью, у меня дома никого не было. Мишка заставил меня лечь на кровать и положил мне на лоб мокрое полотенце. Его рубашка на груди и левый лацкан пиджака были запачканы моей кровью. Кепку он забыл на острове, и мне было смешно смотреть на него. Видя, что это меня забавляет, он стал нарочно смешить меня: щёлкнув себя по макушке, он скорчил рожу, сдвинув глаза к переносице. Я угорал над ним минут двадцать и постепенно почувствовал, что мне стало лучше. Голова побаливала, но в целом я пришёл в себя полностью.

Утром я проснулся от грохота. Сначала я подумал, что началась гроза, но солнце светило сквозь занавески ярко. Я вышел во двор, где отец разговаривал с соседом Николаем Ивановичем.

– Что это грохнуло? – спросил я их.

– Остров подравнивают динамитом, – ответил Николай Иванович. – Без этого там ничего не поставишь: там глыбы каменные такие, что по-другому их не свернуть.

Я помертвел. Наверно, отцу и Николаю Ивановичу застлало пылью глаза – так я рванул к острову. На берегу была группа подрывников, а на острове, который стал неузнаваемо плоским, рабочие раскидывали камни, сбрасывая их в воду. Вдруг один крикнул:

– Смотрите-ка, кость!

и помахал в воздухе чем-то. Мне вдруг стало нехорошо: солнце сверкало на воде слишком ярко, и от ослепительных бликов меня подташнивало. Голова налилась свинцом, в жару мне вдруг стало холодно, и я качнулся назад, но чьи-то руки поддержали меня сзади.

– Ты чего? – услышал я голос Мишки.

Я сел на песок. Мишка заглянул мне в лицо.

– Ничего, – пробормотал я. – Голову напекло.

Мы шли вдоль берега. Песок был горячий, и мы несли обувь в руках.

– Быстро они принялись за работу, – сказал я. – Что будем делать?

– Найдём новый остров, – сказал Мишка, щурясь на солнце.

– Ты же был против этого, – усмехнулся я.

– Теперь я всё равно не хочу видеть его, – вздохнул он.

– Почему?

– Я ударил тебя там.

У Мишки всегда было так: сегодня – одно, завтра – другое, и я уже давно перестал удивляться. Когда мы проходили мимо островка, на котором росли три кривых, изогнувшихся берёзы, я спросил:

– Как тебе этот?

Мишка глянул, пожал плечами.

– Можно построить дом на деревьях, – сказал он.

Он вдруг бросил обувь, скинул одежду и прыгнул в воду. Широкими сильными взмахами он плыл к острову, а я стоял и смотрел. Он по-медвежьи вскарабкался на берёзу, но сорвался с неё и плюхнулся в воду, а через пару секунд вынырнул, фыркая и отплёвываясь. Я покатывался со смеху, и он вторил мне издалека. Он призывно помахал мне рукой, и я тоже разделся и поплыл к нему. Мы барахтались в воде, потом вылезли и, покрытые гусиной кожей, дрожали от холода. Мишка стал вдруг грустным и задумчивым. Он сидел и смотрел вдаль, сунув руки под мышки, и кожа на его затылке над шеей собралась в две складочки. Стало грустно и мне. Этот новый остров был хорош, на нём можно было бы устроить много интересных вещей, но почему-то уже не хотелось осваивать его. Это была неподъёмная тяжесть, к тому же, не такая уж нужная. На сердце было неуютно и холодно.

– Как ты думаешь, всё кончилось? – вдруг спросил Мишка.

Я вздрогнул.

– У меня холодно вот здесь, – сказал Мишка и показал на грудь.

– Это пройдёт, – сказал я.

Но мне стало страшно. Я замёрз так, словно сейчас был декабрь, а я только что выкупался в проруби. Мишка встал, прыгнул в воду и поплыл от острова на берег.

Мы обсыхали на берегу. Мишка закопал меня в тёплый песок, лёг рядом и рисовал на моём животе каракули. Потом я вылез и сполоснул волосы в воде, чтобы избавиться от набившегося в них песка. Мишке для этого нужно было только отряхнуть голову ладонями.

– Тебе не нравится этот остров? – спросил я.

Он пожал плечами. Снова повисла тягучая и тоскливая тишина. Мы оделись и пошли обратно.



продолжение http://www.proza.ru/2010/03/17/97