Пролетарий. Отрывок из романа Священная крыса

Мой отец – аффинажный сноб, бабник хоть иконы выноси, профи экстра-класса, профессор-алкоголик, харизматик, занесенный в энциклопедию «Кто есть кто», имеющий даже страничку в Интернете, что зело меня удивило с год тому, - выплатил за меня долги при условии, что я честно устроюсь на работу. По невезухе привычно прокатав вату с пару недель я устроился. На кабельный завод. И чего стоила мне сия метаморфоза! Собирая допуски на черное производство, как страстно я лгал врачам! Неудачник форевер, я деформировал планиду, в возмездие до опухших ног намотавшись по поликлиникам, цехам, бухгалтериям и профкомам. Страхующая бюрократия, досель свойственная госструктурам, бесконечилась день ото дня и я предполагал, что легче присягнуть матросом на атомную подлодку, нежели стать кадровым рабочим горячего цеха. Дело, однако, устаканилось. При условии являться к семи утра без опозданий, не колдырить внаглую водяру и не красть медь, через двенадцать лет я выйду на пенсию. Зато у меня есть шанс вступить в КПРФ и профсоюз, за несколько лет проштудировать в обеденные перерывы полсотни томов Ильича в заводской библиотеке, лишиться шикарного волосяного покрова на голове от взаимодействия с углеродистыми смесями и технической грязью, лечить бесплатно разрушенные парами эмульсии зубы и подняться по иерархической лестнице до тех ступенек, на которые возможно ступить без матерого своячества, не афишируя овладев ораторским искусством, риторикой и софистикой, явно впитав мастерство поклонения вышестоящим и играя в футбол на межпроизводственном чемпионате. О, как! Но этого не произойдет, пока я в уме, поскольку к лету я свалю из душегубки. А иначе стану плеваться анодированными легкими. К тому же, мне зело не глянуться партийные стада.


На что надеяться неудачнику? Ну, послал дилогию свою жизнеописательную в «Андреевский флаг» на конкурс, уведомление о прибытии пришло. В который раз послал в пустоту. До того и в «Эксмо», и в «Вагриус» и в «Олму» тугоухую посылал. Тишина. В «Ad Marginem» просорокинский по тому году Багира собственноручно передала, глядя в глаз прокуренному редактору. Болт. Не хотят меня печатать, эстета радикального. Или напросто не читывали, без графомана периферийного работы завались. Жаль. Но не сильно очень. Не хватало еще, чтоб как Лимонова затем спецура дрючила. Мне-то в камере книги мастерить не дадут. Наркотики дадут, чтоб пропал по наиболее естественным причинам самый русский писатель средь мирового писательского интернационала, без толики кровной примеси еврейской ли, татарской ли, хохляцкой ли, любой. А как посадят, кто ж тогда в шесть утра на завод ходить будет? Кто пить бросит? Кто Любовь вернет? Кто?


Когда я потеряю глаз в хрустальных степях Гренландии, когда из-за лезвия ревности окажусь в «Черном дельфине», когда увядающая красавица Анастасия Волочкова все-таки проснется рядом со мной, когда филиппинские грибы откроют мне в который раз иное видение мира, а за питерские поганки придется отсидеть пятнадцать суток, когда дешевая кубинская проститутка-учительница доведет меня до клеточного истощения за неделю безлубрикантной любви, когда Соловки покажутся самым прекрасным местом на свете, когда я перестану читать книги и смотреть телевизор, когда по почте разведусь со своей единственной женой, когда без тени сожаления проиграю в потлач индейскому вождю все и даже мысли, когда мрачное лицо на любимой фотографии улыбнется, когда маленькая японка заразит меня страшной болезнью, когда я взорву ненавистный завод и это спишется на чеченку-смертницу, когда героин станет слишком архаичным, когда правое полушарие вберет силы левого и подарит инсульт с частичной парализацией, когда Христос простит меня и проведет забытой тропой к своим и когда я наконец умру, я брошу пить без всякого сожаления, толком посожалеть и без толку попросту не успев. А дотоле придется придерживаться дозированного графика рылеевских «русских обедов», завтраков, ужинов, полдников и перекусонов в кандейке промеж. Уж больно тяжел мой примитивный труд чернорабочего, а дешевого спирта на заводе до ***. Но не дотоле, и на обломках самовластья…



Крест купил себе с первой зарплаты. Не блажь это, а высокая духовная потребность. Жирный сияющий крест. Налаживается жизнь, так что ж тут не поверить? Отец выздоровел и простил старые долги, мать кормит и дает на сигареты, жена любит три раза в неделю, наркотики совсем перестал употреблять, выпиваю в меру и весьма культурно, настроение говенное – редкость, на завод дохаживаю исправно, медь в проволоке и кабелях не краду, здоровье крепнет, разрушаясь от технологической грязи, Последний Друг отношения прекратил, громкая слава, быть может, не за горами, – с чего грустить? Так, глядишь, и поэмы патриотические слагать начну или частушки. Лафа грядет триипостасная, не иначе. А что до Великой Книги о Любви, на которую совестью списывалось многое, то ну ее на ***, книгу эту. Опять путем возвышенных потерь продираться в дефолт? Лишнее это. Лучше еще какую не то жизнь прожить, как окрепну малость и деньжат поднакоплю. Путешественником стану пророчествующим, историком в тонких золотых очках или космическим туристом. А нет-нет и сподобится биографом Президента или Аллы Борисовны, после частушек в самый раз. Ведь именно такие кленовые книги нужны людям, поедающим лапшичку «Роллтон», пельмени «Дарья» под соусами «Кальве» и пьющим пиво «Клинское», а не те, огнедышащие, от которых повеситься хочется или у негра отсосать после суши, фуа-гра и бутылочки «Кьянти».



Но стал предсказуемо часто думать о том, что Она делает в то время, пока я на заводе пролетария из себя посильно выковываю. Бизнес, должно быть, свой устраивает в компании хороших парней, доверивших Ей стартовые суммы. Это понятно. А вдруг как про меж дел предложит Ей тот, что посимпатичнее, давай, дескать, под предлогом дел, пожмемся-потискаемся? Замнется, чую, мол, замужняя я теперь, серьезная, но, прикинув за и против, так-таки и даст, тем самым в бизнесе позиции свои укрепя взаимоневыгодным компроматом и совместным удовольствием. Наверное, правильно сделает, своевольная. Эх, не должно среднерусскому мужику женщине абсолютную свободу ангажировать. С другой стороны, когда же тогда на заводе въебывать, деньгу смехотворную зашибая? Верно мама говорила перед тем, как вылетел опять подлатанным в женино гнездышко. Собой займись, говорила, собой в первую очередь, сам своего успеха достигай, а не в няньки да повара нанимайся. Отчасти так и пошло у меня. Завод поглотить собирается, режим пропускной, опоздал или раньше ушел – штраф. И не проверить заветное воочию, умно не проверить, чтоб аффектированно ножом душу растрепыханную выпустить в голубиный воздух. Жаль, как всегда. Тоскливо и жаль, как душонке бультерьерской. Дает, дает финансовая независимость свободу, она одна, видимо, только и дает. Но нет ее пока у меня. Зато не прислужник я, не поваренок – сосиски молочные, пожалуй что, немудрено отвариваю и пшеничную лапшу вечерами кипятку соподчиняю. Мечтаю в полу-пьянь, как в столице, на литературном конкурсе, который непременно выиграю и подпишу первый контракт, познакомлюсь с пожилой, но себя блюдущей женщиной с состоянием. Любовником ее стану. «Девятку» она мне подарит или «Мерседес». Ну и что, что ее за это ****ь будет нужно и тепло дарить? Это и так приходится делать за еду и бухло. Лучше быть великолепным альфонсом, нежели честным заводчанином с взбудораженным энтузиазмом касательно социального статуса. Стану, непременно стану, с признанием и баблом, если женщину отущу правильную. Не побрезгую нисколько, ежели ****а поможет таланту. К тому же, шансы есть. Любят пожилые богатые тетки молодых талантливых негодяев. Вдобавок и изменять, наверняка, не станут, тело свежее трудоспособное ценя. А с ретивой бесконтрольной среднелеткой каши разве сварганишь крепкосемейственной? Кажется, нет.




С завода гребаного сваливать пришлось раньше, чем планировал, в Православное Рождество. К неудовольствию дамочек из отдела кадров. Только оформили по полному объему, полис медицинского страхования на руки отдали, курсы я как кадровик прошел, учебный центр не посещая – завод оплатил; зам по производству с особым значением мне корочки на допуск к лифтам и электричеству с особым значением в святой день вручила – не стоит завод и в святые дни. Мужички сноровистые, недопраздновав с декабря, про пузырь затеяли… Взял пузырь. Прямо в цехе и взял, как и до этого брал, собственно. Спирт разбавленный в бутылочке пластиковой от лимонада. И что удивительно: дешевле, чем в магазине, вдвое, вроде б сивуха гольная, а с похмелья ни разу. Пьется, к тому же, деликатно весьма и накрывает мягенько. На тачанке электрической погазить в самый кайф. Очень пролетарский напиток. В цехах, впрочем, по-другому и не газят. Закидают на кару пару тонн вручную – и газят. По-трезвяни разве ж закидаешь? Вован один, дрищ дрищом, меня на площадке прямо таки поражал. Трезвый, когда денег нет или Машка-интендантша с зам по технологии Себастьяной Марковной в долг не дают, с пудовой катушкой не управляется. Но лишь приляпает стакан – летят катушки, не пудовые даже, а конические, по тридцать килограммов, аки птахи перелетные, из столбцов на кару – только покурить успевай! Так вот, пузырь я, значится, взял. Банку двухлитровую на всех. Чего мелочиться-то, три раза ходить. А так два, как ни крути. Распили в четверть часа втроем. Нормально так стало. Энтузиазм трудовой пробудился. Загрузился я в свою очередь третьим, тонны на полторы, чтоб не борщить, а то другим на вторую ходку не останется. На склад приезжаю – там базар-вокзал. Из наших второго Вована развезло непредсказуемо. Терки у него с кладовщиком. Из-за чего непонятно. Уж за грудки прихваты начались, мат-перемат и последующее. Я встрял, свояка оттащил, на кару поставил и наладил восвояси. Утих кладовщик. Разгрузился я спокойненько, миллиметровку сюда, двушку – туда, размер в размер, чин-чинарем. В цех приезжаю на автопилоте – к начальству дергают. Тот за пьяную драку выговор и штраф. Короткий разговор получился. К концу смены на доске приказ. За то да за се оклад ополовинили и снизили коэффициент. Пригорюнился я. Меди, рассудил, сам Бог велел в отместку с****ить. Проникла эта идея народная и в меня. Но ****ить не стал. Выпил еще – в ломы тыжести тащить стало. Морду оплаченную крысе складской тоже бить не стал. Побрезговал. Смены дождался и в кадры, заявление писать. Через проходную иду – группу несунов охрана повязала. Человек семь. Охраны десятка два набежало с пожарными. Когда же расчет получал, на доске уже другой приказ висел. Несунов дрючили и грозились троих отдать под суд. Сорок килограммов с чем-то на голени намотали проволоки. Сурьезные парни. Трезвые, наверное, были. Я в честь расчета пошел Багире цветы покупать. Но не купил, а украл маленький кактус. Неробко в карман брюк положил с горшочком, пока продавщица лясы точила с подружкой. Две занозы всего в клешнях убитых, а Любимой приятно. Расцветет кактус, знаю. Подрастет немного – и расцветет, как чувства наши растут и расцветают снова.