Ирод хаэфф

1.
  Детства моего последние зарницы отсияли летом 1982 года. Действо даже подзатянулось как-то – не считать же пятнадцатилетие детством!
Опилок в голове и тогда хватало, да и посейчас недовыветрилось – просто свалялись в нажитом мусоре, болезные.
Но именно о ту пору я внезапно ощутил, как некая важная внутренняя пружина дала свой последний и решительный сбой. Переходный возраст начался в июле, в августе завершился. Я даже помучиться не успел – проморгался лишь, как от залетевшей под веко соринки и – прозрел.
Перед зеркалом стоял типичный совок, наконец осознавший всю безнадежность своего попадалова. Да и ранняя беспорядочная щетка усов не способствовала излишнему самолюбованию, хотя и не вгоняла в тоску особенно.

2.
Чуть позже и Брежнев подлил каши в масло – двинул кони.
Эстакада в светлое будущее тремя месяцами ранее и без того скукожилась до размеров хрупкого подвесного мостика над пропастью неизвестности, а тут и мистер Облом нагрянул во всей ужасающей красе.
Вообще бунтует мнение, что 1982-й, придясь на стык циклов энгельсско-брежневского хронометра (падеж вождей с аккуратным интервалом в 29 лет) естественным образом наложил печать на чело незадачливой нации.
Может и я подвернулся под горячую?
Все седые американы хорошо помнят, где их застала новость о гибели Кеннеди. Все обрюзгшие совки глубокой ночью ответят – чем отзавтракали в день обнародования факта смерти дорогого Леонида Ильича.
Я тоже помню отчетливо – с утра торопился в школу и ни хрена не пожрал …

3.
В родном окоеме я вяло-латентно оппонировал общественному укладу, который позволял смотреть во внешний мир лишь сквозь совочную скважину. Интуитивно с малых лет хотелось в прекрасное далеко без обратного билета.
Лет эдак в шесть мне возмечтнулось податься в геологи. Глаза закрыл, и никаких мультфильмов не надо – бесформенные куски золота с налипшей и засохшей по краям грязью: то ли глиной, то ли говнищем мамонта. Их я из очередной пропавшей экспедиции регулярно приволакиваю жене (неизменно работающей воспитательницей детсада) домой или прямо на работу.
– Буду врачом, – не исключал я шестиклассником.
– Буду переводчиком, – взахлеб грезил девятиклассником.
На том и порешили, как потом обернулось.

4.
Однако самой непубликуемой из числа заветных оставалась чудо-схема, родившаяся в натруженном мозгу круглого отличника где-то посреди подростковщины – берем собственную фактуру как пластилин и соображаем винегрет из Штирлица с последнего эпизода, певца любви Евгения Мартынова (долгие упражнения перед зеркалом по одырявливанию подбородка под собственные вокальные версии «Аленушки», «Яблонь в цвету», «Лебединой верности»…) и, представьте себе – дзюдоиста Шоты Чочишвили в ярко-синем поясе-оби и с фашистской каской на голове (допускается символика SS). Сей собирательный образ имел соответственный апокалиптический антураж – Останкинская телебашня, падающая на фоне гигантского ядерного гриба.
Усматриваем сложный эротический подтекст?
Фих! В смысле – нет. Элементы диковатой фантасмагории проявились как с негатива годами позже, после запойного прочтения в журнале «Иностранная литература» воннегутовской вещицы «Парень не промах». Проникся, как не проникался. С тех пор у меня возникло подспудное ощущение внутренней силы, а, следовательно, привлекательности для практикующего быдла следующих понятий:
a) ФАШИЗМ
b) АТОМНАЯ БОМБА
c) ВЕНГЕРСКОЕ КИМОНО
Все это воннегуциантство означало одно: я был совсем не прочь стать артистом вокально-насильственного жанра, причем – непременно выездным.
И вот в 1982-м, в разгар школьных каникул, все это накрылось медным тазом. Реальный облом. В натуральную величину.



5.
Забегая вперед, раскрою суть облома – по жизни стал я дилетантом-универсалом.
Хотя доводилось мне и после августа-82 выезжать за рубеж, петь там и тут у микрофона, регулярно спариваться (в смысле спарринга) с заведомо более слабым противником, примерять кимоно и фашистскую каску, читать Воннегута в оригинале – но артистом я уже не стал. Ни в 1982-м, ни годы спустя.
Как-то не попал я в сериалы. Не вписался. Вписался ХАЭФФ, Ирод распрекрасный.

6.
Я, правда, не совсем и старался вписываться – мысль о профессиональном лицедействе жила в подкорке, но наружу не выползала и не сна не лишала. Основным моим внешкольным занятием, отнимающим массу времени и сил, был дзюдоизм.
Случалось, однако, жмурясь от светового перепада, выходить из кинозала под наркозом иноземного зрелища и долго пребывать в сладостном угаре от пережитого. Дзюдоизм неизменно отрезвлял, возвращая меня к жизни по эту сторону парусины киноэкрана. 
Кинотеатр, кстати, зовется «Родина». Очень некрасивое название для кинотеатра.
Казалось, в мире жестких захватов, хлестких подсечек, болевых и удушающих приемов лицедейству и скоморошеству места не находилось. 
Как же ж!


7.
Жил да был сумрачный тренер с труднопроизносимым отчеством Сергей Константинович (constant teen of each), дрессировавший пару десятков злобных подростков в протухших кимоно на жестком татами. Подростки перманентно сгоняли вес, чтобы к ближайшим соревнованиям ухитриться втиснуться в весовую категорию к спортсменам похлипше, но растущий организм брал свое, и к очередной дрессировке подростки являлись миру нецензурно упитаннее.   
Ирод ХАЭФФ был активнейшим сектантом-дзюдоистом – травил анекдоты, изящно паясничал и демонстрировал великолепное владение искусством упомянутого единоборства.
Кандидатом в мастера по молодости стал Ирод расчудесный, ХАЭФФ эдакий!
Мне же все менее бредовой казалась идея податься в физкультурный, и спорадические победы на спартакиадах позволяли надеяться на успех подобного предприятия. Мечты экс-четвероклассника и закругляющегося отличника, казалось, вытеснялись безальтернативностью перспективы для заматерелого хорошиста: либо тренер, либо инженер, и то – если поступишь!

8.
Престранный филологический экзерсис «Лед» магистра копрологии всея Руси Вовы Сорокина спустя десятилетия случайно увековечил адрес местонахождения той самой секты по дзюдоизму.
Там-то и стыли наши сердца, так закалялся лед…


9.
И вот как-то после изнурительной до абсурда тренировки зимним подмосковным вечером то ли повеяло ледяным дыханием беспросветного маразма будущих лет и погнало стаю юношей на огонек в ночи, то ли затянуло ватагу повеселевших на свежем воздухе злобных подростков заглянуть в афишу дома культуры – ДК им. 60-летия Октября – на той самой сорокинско-силикатной улице, как нашим взорам предстала щемящая сердце картина из детской мечтульки.
За стеклом в фойе ДК-60 творилась сама история – снималось кино. Кинишко впоследствии оказалось так себе, да и кто сегодня упомнит халтуру под вывеской «Вот такие чудеса!»? Зато Николай Трофимов, исполнивший роль основного персонажа данной поделки, был знаком моим сверстникам в образе доброго волка с перетянутой щекой по причине острой зубной боли, посему так и не сожравшего Красну Шапку – Яну Поплавскую.
– Африканыч, – ткнул в стекло сломанным ногтем злобный подросток Гловели на вечно печального Трофимова, только на глазах у случайных зевак уже успевшего отработать с десяток дублей по подходу к телефону со снятием-алло!-поклажей трубки…

10.
Добрый волк внезапно вернул меня на 5 лет назад, в сумбур первого наплыва сексуально-пубертального фетишизма – детской влюбленности в дитя-актрису Яну. Это потом, на изломе тысячелетий меня будет неистово выворачивать от одной только шепелявости ротастой дикторши быдлячьего «Времечка» с резиновым некрасивым лицом с ямочками где попало.
Тогда же ревность ребенка не знала границ, ибо не исключался закадровый контакт стареющего киногероя с беспечной нимфеткой…

11.
От зачарованного подростка образца зимы 1982 требовалось одно: проникнуть в фойе и сдаться Волку. Не проник и не сдался.
А вот Ирод, не к ночи будет упомянут, как выясняется сейчас – сдался. Съел его Африканыч целиком и претерпел реинкарнацию.
Ходит-бродит Ирод Африканыч ХАЭФФ по экрану – волком смотрит, лысиной блещет и матюками одаривает.
В новой жизни впервые встретил я Ирода в аристакисяновском бомжатнике, сыграл он Убогого так себе… Халтурил неподецки.
Мелочь – а приятно!

12.
ХАЭФФ всерьез засветился в театрально-порнографическом пластилине. Пластилин – без кавычек и заглавных букв. Слишком жЫрно! Рецидив смешивания понятий демократии со вседозволенностью налицо тут как никто. Сценический мат как самоцель. Фаллопротез как дирижерская палочка. Бэдбойзблюйство как разновидность модернтокинговости. Ирод в теле ХАЭФФа. Гений бездарности как звездюк телемыла.
Противный…

13.
Дзюдоизм как религия возник в жизни моей параллельно с тягой к гламуру и любовью к Красной Шапочке.
За зазнайство и принципиальный отказ «дать списать» меня обижали двоечники и прочая нелигитимная шпана. Достали незаслуженные наезды старшеклассников – и подался я на улицу Силикатная в террариум при душегубке «Стройпластмасс». А после недолгого романа с легкой атлетикой я вероломно сменил одну секту на более злобную другую.
Занимался нерегулярно и под настроение, и если случался антракт в романе с дзюдоизмом, то лишь по причине нежелания бить хлипких коллег на соревнованиях в заниженной весовой категории.

14.
У легкоатлетического тренера отчество было попроще – Михалыч. Может быть, поэтому Михал-Михалыч до сих пор там бегает с гурьбой лолиток – я сам недавно видел, пипец просто какой-то!!!

15.
Краткая история венгерского кимоно.
В Советском Союзе на фабриках по пошиву спецодежды вся продукция производилась по лекалам, соответствующим размерам рабочего и колхозницы со статуи у ВДНХ, поэтому для детей и подростков кимоно закупалось в Венгрии.

16.
Кульминацией моих подвигов на татами стала победа на московских соревнованиях на приз т.н. МГС ДСО «Труд» 27 декабря 1981, но главное, что потом изрядно позабавило коллег – это фамилия низложенного в финальной схватке дзюдика – Убейко. Проиграть такому означало верную гибель.
Разделавшись с претендентом на первое место удушающим приемом, я сохранил-таки тому жизнь. Сохранил ли в итоге Убейко фамилию или сменил ее на Живило  – история умалчивает, только вот у обоих рожи как две капли схожи.

17.
С труднопроизносимым тренером я случайно столкнулся на площади Гагарина 13 лет спустя. Прошел мимо педагога и не поздоровался.
Скажете – гадом суеверным стал? Отнюдь. Всю свою жизнь я ненавидел здороваться и запинаться при произнесении отчеств.
И с годами не полюбил…

18.
В свободное от тренировок и домашней работы время, а то и параллельно с оными, на меня накатывало странное видение. Сценарий был неизменен: в венгерском кимоно и босиком выхожу я на сцену – лицом вылитый Евгений Мартынов – вспотевший и раскрасневшийся от только что выигранного поединка, пою в микрофон «Начни-и снача-ала, пусть ни-визет подчас, не верь отча-анью – влюбись как в первый раз…». Зал обрушивается аплодисментами, переходящими в длительные овации, все встают. Завтрашний номер «Советского спорта» подробно освещает событие, фото крупным планом и прочие погремушки.
На душе становилось тепло и уютно. Покоя не давала лишь мысль – всерьез ли надысь любезничала со мной одноклассница Сэсэ (тоже вся в ямочках, но покрасивше Янки – и уже с сысами), и как жаль, что ее не было на моем вокально-насильственном триумфе.

19.
Годами позже Сэсэ как-то подала идею горстке одноклассников подзаработать на озеленении стройпластмассового микрогетто. Суть озеленения состояла в нещадном обрезании секаторами (секвестировании, ха!) разлапистых кустов акации, и я, уже давно переболев нежностью к инициаторше проекта, погнался-таки за длинным рублем, воспользовавшись узкими лазейками в трудовом законодательстве.
Тут то и происходит очередное знаковое событие на подступах к основному, августовскому.

20.
Работа по озеленению района оказалась непыльной. После того, как были изувечены все очерченные планом дворы с произраставшими там акациями, работничкам были выданы ведра с краской. В усмерть датый наставник инструктировал  будущих импрессионистов на редкость нечленораздельно, и задача трактовалась ими весьма фривольно.
Свобода творчества настолько увлекла мое пылкое воображение, что, ничтоже сумняшеся, я первым делом вывел на кирпичной арке то ли виадука, то ли акведука – венчавшего усыхающий пруд в районе станции Строитель софринского направления – огромными буквищами слово HOOY.
Лет двадцать спустя как-то прохожу мимо и ахаю – слово побороло время, красуясь в прежнем величии!
Вот тебе и великий, вот тебе и могучий!

21.
Краткая история Останкинской башни.
С родительской лоджии среди частокола черных от копоти труб башня видна была как на ладони и словно напоминала юноше, что кроме цехов и котельных в жизни бывают и другие помещения – киностудии, например, гримерки там всякие…

22.
После того, как HOOY было дописано усталой кистью Микеланджело, наступил обыденный обеденный перерыв, где прям так запросто всем желающим оболдуям из команды живописцев-обрезаторов было предложено срочно поучаствовать в массовке снимаемого кина и где!!! – в ДК-60.
И вот едва минуло 4 месяца с последнего культурного потрясения обитателей уездного города М., как вновь в Мытыщи-град могучий плывет по Яузе вонючей новая встреча с прекрасным.
Но на сей раз искусство вернулось в виде чистейшего фарса.
Дерьмище под вывеской «Мужчины осенью уходят» лепилось пролеткультовскими стряпологами, дабы вызвать утробное влечение у поколения юных фарцовщиков пополнить ряды вооруженных сил. Для этого в ДК была привезена рота то ли десантников, то ли кантемировцев в парадной форме со всеми дембельскими наворотами, которые сотрясали стены конференц-зала строевым шагом на месте невпопад.
Зрительские ряды были заполнены согнанными на скорую руку тинейджерствующими разолбаями и раздолбайшами, расфуфыренными кто во что горазд. Я счел целесообразным расфуфыриться в футболку с изображением Брюса Ли и джинсами на 2 размера больше (ушивать уже было некогда, подиум не ждал) и покорно повиновался указаниям режиссуры.
Завтрашним дембелям было по аксельбанту – где коротать последние деньки перед свободой, кинематограф также не входил в их планы будущей мирной карьеры. Командам режиссуры они подчинялись вяло-снисходительно, ибо были уже в положении посылать на HOOY всех и вся – включая хушь председатора Гостелерадио, хушь министра обороны.
Я бедром-таки чуял бесперспективность творимого – такую вакханалию разнузданной порнофилии не пропустит ни один худсовет (только врагам на Оскар экспрессом Осташково-Голливуд).
Как бы то ни было – Титка, безвременно полногрудая одноклассница, ассистировавшая при всех операциях с секаторами, акведуками и дембелями, огорошила полутора годами спустя: ходила, мол, на фильм, видела твою рожу – там я оголтело размахивал из зала транспарантом «Мы ждем вас обратно!»…
Такой вот кинодебют в качестве голубознательного провожатого. Но тогда это уже не имело значения – 1982 Мамаем прокатился по ниве моей юности.

23.
Краткая история фашистской каски.
Бабушка рассказывала, что послевоенной детворе слаще всего ходилось по-большому именно в данную емкость. И хотя бабуля всегда слыла выдумщицей и пошлячкой, каску было жалко как любого, кому навалили в душу.

24.
Каска все чаще появлялась на внутренней стороне обложки моих тетрадок, перегруженных приличными оценками. Вскоре к ней стал прирастать и весь фашист. Но поскольку рожей гитлеровец упорно не выходил, до некоторых пор нацмены позировали тылом, обратив взор на атомный мухомор, сметающей телебашню ко всем шашням.
Время шло, и фрицы уже щеголяли в кимоно, каски сияли отблесками нейтронной канонады, вместо сапог появились семипалые стопы с большим когтистым пальцем по центру кисти и высоким квадратным каблуком вместо округлой пяты.
Башню срывало по жизни начисто.

25.
Краткосрочные, как вспышка стробоскопа, вкрапления киношной богемности врывались в мою жизнь сугубо хаотически. Они вваливались внезапно, заставляли спортивное сердце биться учащеннее, но и растворялись бесследно – подросток не шел ва-банк на слом рутины – в моду стремительно входил поHOOYизм.

26.
Краткая история лестеха.
Решение одолевать десятилетку было ответом на вызов понатыканных в радиусе полутора километров разных техникумов и шараг, пачками плодящих завтрашних бомжей.
Подавляющее большинство преуспевших выпускников десятилеток перлось в Лесотехнический институт – Московский по определению, мытыщерский в натуре.
Подавляемое меньшинство перлось в Москву – искать на свой анус приключений.
В разные годы тут лесным наукам обучались и Крамаров с Березовским, и целый ворох космонавтов.
Институт знаменит своим и самонадеятельным театром, и первым в ближнем Подмосковье цыганским видео-борделем.
Ара Бабаджанян пел перед лесными братьями. Без акцента.
Кореш Ирода ХАЭФФа Алэщев – дзюдоист и водочный магнат – там отучился. Ну вот, пожалуй, и все.
О дипломированных же егерях умалчивает даже Интернет-версия истории лестеха.   

27.
После эпопеи с озеленением я предался забавам последнего лета детства: качал бицу и пресс, принимал водные и солнечные ванны на травяных пляжах Клязьминского водохранилища, где аккурат 2 августа 1982 вместе с ватагой дворовых приятелей лоб в лоб столкнулся с футболистами московского «Спартака», устало бредущими после тренировки в соседней Тарасовке из фирменного автобуса. Главный дворовый фанат команды – Сашка-Салодрист – и впрямь чуть было не наложил в штаны, узрев наяву своих кумиров, матерившихся, кстати сказать, как дети малые – через слово.
Конечно, футбол – не кино, но любой персонаж телеэкрана во плоти вызывал чувство собственной причастности к процессам глобализации на планете. А тут разгар спартаковского фанатизма, драки по принципу «электричка на электричку» и все такое…
Сборная хоть и облажалась на чемпионате в Испании,  впечатления от героически тщетных потуг Дасаева еще не выветрились из памяти. Я насобирал кучу автографов, впоследствии их потерял, сам никогда не давал и у других уже больше не просил.
В тот вечер подростки-дворняги возбужденно мусолили детали удивительной встречи, и лишь Салодрист с грустинкой отметил: «Жаль, что не было с нами Макаки».

28.
Краткая и печальная история Макаки.
Жил-был во дворе еще один поклонник «Спартака» - малолетний житель котельной Макака.
Но я упорно величал великолепного Макаку Роллером (макака;мотокака;мотороллер;роллер). Макака был экзотическим существом – при таком количестве спортивных талантов большего лентяя не вообразить. К 1980 он умудрился дважды завязать с дзюдоизмом, несмотря на протесты Труднопроизносимого, ни разу не удосужился появиться ни в одной из футболовых сект при откровенно потрясающем владении мячом и пронырливости. Надо ли добавлять, что по чужим яблоням никто не гарцевал так бесподобно, как Макака.
Юноша чудом выжил при крушении трибун на памятном матче «Спартак-Брюгге», и при этом ему было недосуг взять в руки вожжи собственной судьбы – денно и нощно он гонял мяч с соседскими обормотами, пропустив и памятный урожай автографов. Возможно это как раз и было недостающим звеном в цепи, ведущей Макаку к вершине Олимпа, но в конце концов, большой футбол проиграл всухую дворовым коробочкам.
Не зря я чувствовал, что по жизни меня роднит с Макакой не только общий подъезд, вот поэтому и называл его не как все и ласково – ROLLER.

29.
Судьболомное лето 1982 явилось для меня промежуточным этапом юности в силу целого ряда объективных причин, уже затронутых выше.
Во-первых, это была финальная фаза переходного возраста.
Во-вторых, летние каникулы были межшкольными – я покидал старейшую и единственную уцелевшую В ТАКОМ ВИДЕ !!! в районе восьмилетку №1 в пользу десятилетки №14, хотя и не слишком далеко ушедшую от последней в плане евроремонта.
В-третьих, с дзюдоизмом было решительно завязано: я предпочел кромсать кустарники вместо поездки в спортивный лагерь. Констанстиныча пришлось  утихомирить веской ложью по поводу отъезда на все лето к далеким родственникам, он же лично нас засек теплым июньским днем упоенно озеленяющими ржавые качели на детской площадке. Степень изумления сумрачного тренера ничем не передать – силы враз покинули тридцатидвухлетнего мастера спорта, дыхалку свело, ржать он не смог и в течение 10 минут лишь изнуренно прикудахтывал тихим фальцетом, посекундно хватаясь за живот и тряся головой, роняя слюни и слезы.
В-четвертых, за труды непомерные я получил первую в жизни зарплатку, целиком истраченную на покупку стереовертушки «Вега-104», которая сама по себе стала пятой причиной.
В-пятых – см. окончание «в-четвертых».
В-шестых, я всерьез погрузился в английский.



30.
Официально мой филологический уклон был признан взрослым сообществом, когда я, не дожидаясь своего пятилетнего юбилея, изумил публику умением по-качаловски читать всяку муру не по слогам, а цельно. Так, без запиночки и с выражением была зачитана передовица фасада моей обители – деревянного барака на Шараповке – воспроизводить ее содержание не решился бы даже Вовик Сорокин (может, попробуешь – а, Сорока?! (о согласии кидай на «мыло»)). В-общем, все тот-же HOOY – только в оригинале и с массой прилагательных.
Дворовое бабье, сосредоточенно лузгавшее семя, рухнуло вместе со скамейками взрывом хохота, и я впервые ощутил нежное дыхание рампы. Впоследствии я много чего понаписал в русской и заморской транслитерации, но тогда только ленивый не констатировал факта самобытности юного бесстыдника.
Ведь читаное было мной же и писано…

31.
На свое шестилетие я потребовал в подарок словарь немецкого языка и непременно вырос бы убежденным гитлер-югендом, но к 11 годам поступил алогично и с легким сердцем выбрал английский.
Язык покорялся отличнику без сопротивления, но серьезно перебивал тему Евгений Мартынов со своими соплями с сахаром, исполнявшимися исключительно по-русски.
Это уже потом, к 1979, возникли Boney M и ABBA, но время было упущено. Наверстывать пришлось наплывами досуга от иных коньков – дзюдоизма хотя бы.
Но всерьез и осознанно я взялся за английский в 1982.

32.
И вот отгремела буйна молодость на татами, вновь заколосилась после зажившего обрезания акация, дембеля поразъехались по своим хуторам позорным – наступило время вечерней сказки для малышей.
Как-то раз отче приходит с работы совершенно трезвым и так вкрадчиво вопрошает: «Сыник, а не хочешь ли ты сниматься в кино?».
Конечно, я вдоволь понаслушался всякой бредятины за последние полгода, но терпеть подъ*бки из уст родного родителя – это грань фола!
Но все звучало серьезно, отцова аргументация была нетипично трезвой и заставила меня на время отложить герундий в сторонку и пойти-таки по шпалам навстречу несущемуся поезду KISMET.

33.
Я на место прибыл почти вовремя – у входа на киностудию им. Горького уже толпилась развеселая молодежь. Мусолили название картины с проекцией на скользкость сюжетца – «Нежный возраст».
Проворная ассистентша режиссера выросла из-под земли, сцапала меня и провела сквозь строй завистников внутрь здания. В отдельной просторной комнате уже скопилась элита соискателей – набор по внешним данным заканчивался, ждали режиссера.
Валерий Исаков объявил себя и суть сюжета – война и молодость, смерил меня взором и не исключил, что я получу одну из центральных ролей. 



34.
Более емкого названия для кинокартины со сценарием – квинтэссенцией моих прибамбасов было не сыскать. «Нежный возраст» предполагал наличие всех родных и желанных компонентов:
a) Фашистская каска. Фильм о войне, значит, касок будет навалом.
b) Выпускники артиллерийских курсов – суть дембеля из милитаристской шараги.
c) Встреча на Эльбе (если вытянуть сюжет на долгоиграющий сериал) представлялась неминуемой, значит – америкосы с английским языком ставили меня вне всякой конкуренции.
d) Эльба – за кордоном, актеры автоматически приобретают статус выездных.
e) После Эльбы необходимо добить Японского гада, расфуфыренного в кимоно.
f) Эпилог второй мировой – атомный взрыв в Нога-Симе и Хиро-Саки, мухомор и красобздень!
g) Какой нежный возраст на передовой – без музыки? Нате Вам куплеты Мартынова про Алексея-Алешеньку-сынка.
h) Останкинская башня и скульптура Мухиной – в непосредственной близости к месту кинопроб – дополнительный стимул играть роль достойно.

35.
Весь этот инструментарий пронесся молнией в моем мозгу и теперь дело было за малым – воплотить сие достойно на целлулоиде.
Но на любой фабрике грез есть и свой завхоз. Пришла какая-то старая лошадь и объявила, что ради упрощения процедурных вопросов в съемках будут участвовать только лица с московской пропиской. Возражения не принимались. Государством упрямо управляли кухарки.
Люби после этого Мытыщи.

36.
Коридоры были заполнены любопытствующей публикой. Красивая девушка спросила меня при выходе из комнаты: «А что там делают?».
Мой ответ почему-то вызвал неадекватный, ядерный взрыв гогота окружающих и я впоследствии понял главное: счастье – оно многогранно. Но тогда же мне более всего хотелось H**Y на все положить. Дома ждал герундий и канун девятого класса.

37.
Вот, собственно, и весь отчет о произошедшем обломе.
Вместо эпилога согласимся, что инцидент не стоил ни выеденного гроша, ни ломаного яйца – административный ресурс одного лечит – трех калечит.
Просто было обидно за нацию и многомиллионный народ, который впереди ждала и так масса потрясений.

38.
Кстати о том, что же все-таки ответил я красавице на киностудии. Так вот. Я ответил просто и не задумываясь: «Уколы!»…

39.
А с Иродом ХАЭФФым мы больше никогда не виделись. Ну и все.
Россия, 2002 год н.э.