Страшная повесть о Мойдодыре. Часть третья

И поселился в нашей деревне великий исследователь.

Вышло так, что я с ним познакомился в первый же день, точнее, вечер. Тёплый был вечер, спокойный, без ветра. Я сидел, как обычно, на могиле, и был так поглощён новым стихотворением, что не услышал приближающихся шагов. А когда этот человек уже подошёл ко мне, прятаться было поздно. Тогда я решил действовать прямо – вести себя, как все нормальные люди. Я ему мило улыбнулся и сказал:

- Добрый вечер.

- И вам вечер добрый! – ответил он. И ни капельки не испугался. Бывают же такие люди!

Рядом с могилой – скамейка. Я предложил:

- Присаживайтесь. Я только что закончил новое стихотворение, не желаете ли послушать?
Он с удовольствием согласился. Сперва я читал стихи, а потом мы долго болтали, почти сразу перейдя на «ты». Познакомились. Его Виктором зовут, это слово победу означает, точнее, победителя. Моё имя когда-то тоже имело похожее значение… Но что было, то сплыло, я представился просто Скелетом.


Давно не болтал я с таким удовольствием! Говорили мы и о делах минувших – я был поражён: он всё так хорошо знает, как будто сам пережил. Неточности небольшие были, я исправил, как оно взаправду происходило. Великий исследователь слушал очень внимательно, спрашивал о деталях, о подробностях. Я хоть высказал всё, что за эти века накопилось. Крыл в три этажа правительство – около часа, потому что правителей на моём веку сменилось ого сколько! Хотел ещё Виктор выяснить, из какого я века. А я и сам не помню, со счёта сбился. Добросовестно ответил на все его вопросы -  о князьях и войнах, что при моей жизни были. Но всё равно что-то там у него не сходилось – то второй век, то третий получался. А то и вообще четвёртый.

Вконец запутавшись, он воскликнул:

- Да ответь ты хоть приблизительно, сколько тебе лет?

- Зачем приблизительно, когда я точно знаю.

- Сколько же?!

- Двадцать пять.

Больше он об этом не спрашивал. Встал, прошёлся по дорожке, чтобы размяться, и тут только я заметил, что он сильно хромает. Бабуля говорила мне, что он попал под бомбёжку, два перелома, ожоги… И я к нему пристал с расспросами. А что – я рассказывал, теперь его очередь.

Видно было: не хочет Виктор об этом говорить, должно быть рана в душе тоже велика. Но я при желании (не подумайте, что хвастаю) могу разговорить любого. Пришлось только сбегать на развалины часовни и притащить спрятанные браконьерами вино и консервы – всё равно браконьеры за ними уже вряд ли вернутся: я их полчаса в этой часовне убеждал, что браконьерство – это нехорошо. И, по-моему, убедил.


Итак, оказался однажды мой новый приятель в гостях у своего друга в Югославии, когда её стали бомбить какие-то басурманы. Он ещё сказал, как они называются, но я не понял. Наты какие-то, первый раз слышу. Да, правильно, он так и сказал – стаи натов. Так вот, Виктор с хозяином дома, где гостил, услышав рядом с домом взрывы, выскочили наружу и увидели, что соседний дом горит, и из него слышится детский плач. Перепуганная хозяйка бегает от окна к двери, а войти не может – оттуда валит густой чёрный дым. Что делать? Виктор тогда полез на крышу и забрался внутрь через чердак. Там всё полыхало, свитер на нём загорелся, пришлось скинуть. Но спустился, пошёл на крик в кухню. Думал, там один ребёнок, а их трое оказалось. Маленькие – старшему пять. Замотал всех в одно мокрое одеяло, обхватил руками и кинулся искать выход. Такой нашёлся – дверь, объятая пламенем. Виктор с разгону, прямо сквозь это пламя, рванул наружу, но тут сверху раздался жуткий треск. Стало вдруг очень больно, и яркий огонь сменился чернотой.

Потом выяснилось, что друг вытянул его наружу (хорошо хоть у самой двери накрыло). Дети не пострадали, их увели соседи, да и маму тоже – она сделалась невменяемой, а Виктору долго пришлось валяться по больницам. Сломанную в двух местах ногу сразу чуть не ампутировали – слишком сложные переломы были. Спасла великого исследователя слава – ну куда ему без ноги! Медики совершили буквально чудо, несколько операций пришлось сделать, не считая пересадок кожи. Ходить без костылей начал лишь недавно, а о путешествиях пока придётся забыть. Пока – но это не значит, что надолго.

- Что ж, - говорю,- придётся тебе поскучать у нас в глуши.

- Ну почему скучать? – удивился он.- Приведу в порядок свои бумаги, отвечу на письма, допишу наконец одну научную работу, а то раньше за разъездами всё некогда было. И Библию перечитаю.

- Библию?

- Да. А что тебя удивляет? «Откровением» заинтересовался. Когда я лежал в больнице, к нам в палату повадились ходить какие-то сектанты и стращать нас пятерых концом света. Один из палаты невинно спросил их, из какой они секты. А те: мы, мол, не секта, это все другие – секты, а мы – Свидетели Иеговы. И на «Откровение» ссылался, что там указаны все признаки, сейчас они сбываются, и скоро будет конец света, при котором спасутся, конечно же, только ихние сектанты.

Я спрашиваю: что за признаки? Войны, ответили они, пойдёт царство на царство, народ на народ, а ещё объявятся лжехристы и лжепророки, которые будут сбивать всех с пути истинного. Я возьми, да и ляпни: войны были всегда, а вот лжепророков действительно развелось, как блох на собаке, даже в больничной палате достали!

Они так сразу окрысились, давай на меня шипеть. Куда только подевались слащавые улыбочки! А потом одному пацанёнку, к которому они, собственно, и приходили, резко стало плохо, и собрались делать срочную операцию. А среди них, оказывается, опекуны какие-то его были. Так перед операцией запёрлись в палату стадом, и давай врачам права качать: не смейте переливать кровь! Он без сознания, сам сказать ничего не может, а переливание нужно, без него никак. Сцена безобразная была, бедные врачи! И что самое страшное – закон на стороне этих маньяков – ему-то лет семь-восемь всего!

- Что ж ты не вмешался?

- За кого ты меня принимаешь? Я им вежливо сказал: пошли бы вы… Не пошли. Пришлось запустить костылём, потом вторым. Попал оба раза. Подняли крик, но всё равно не пошли никуда, пришлось прибегнуть к последнему средству. Стояла рядом подставка для капельницы, высокая такая, увесистая. Встал я, схватил её, раскрутил над головой и стал прыжками, на одной ноге, к ним приближаться, загоняя в угол. Вот так было получено согласие. И сделали операцию, кровь перелили, но что главное – сектанты эти больше не приходили. Так он сразу поправляться стал, быстро выписался. А там, вроде бы, родная бабушка объявилась, к себе его забрала…

- Да ты герой у нас, оказывается.

- Ничего подобного. Надо было навернуть их всё же подставкой хорошенько, тогда был бы героем. А вот Библия меня заинтересовала, разберусь.

Мы ещё долго болтали. Он опять вспомнил про тех натов и очень обозлился, ругал Америку, где они, по его словам, живут, обзывал её зажравшейся Римской империей и другими непотребными словами. А потом предложил мне съездить туда с ним для архео-логических раскопок.

- Я буду археологом?

- Нет, ты будешь скелетом.

- Не понял?

И Виктор объяснил: он раздобудет русские доспехи века этак десятого-одиннадцатого, и закопает меня в них где-нибудь там. Потом, якобы по пьяни, похвалится своим американским коллегам, что собирается сделать сенсационное открытие, намекнув при этом, где именно собирается копать. Конечно, они раньше него будут там – нельзя же допустить, чтобы сенсация кому-то другому досталась!

- Главное, чтобы они тебя откопали, а я уж позабочусь, чтоб о находке раструбили на весь мир. Я им, гадам, историю сделаю! Не люблю я вообще таких фокусов, и никогда раньше так не поступал, но они ведь часто-густо сами такое отмачивают. Об их дутых сенсациях можно многотомник писать. А потом можешь напугать их и уйти, дело твоё. Лучше, конечно, из музея, только доспехи оставь.

Я согласился, но он сказал, что это не сейчас, а когда он сможет нормально ходить.

- И всё-таки скучно тебе, наверное, с одними бумажками возиться?

- Ну почему же? В этой деревне тоже есть что исследовать. Например, встретил я сегодня один уникальный экземпляр. Его зовут Федечка Бутылкин.

- А я с ним ещё не знаком. Чем же он уникален?

- Представляешь, стояли мы под вечер, разговаривали, сел ему на локоть комар, и даже, кажется, успел укусить. Что бы другой на его месте сделал?

- Попытался бы прихлопнуть, но не попал.

- Правильно. А Федечка просто сдул комара и продолжил разговор.

- Стоп! – говорю.- Где-то я подобное уже слышал. Да, про какого-то учёного, который тоже такое сделал.

- Слышал и я про этого учёного,- сказал исследователь.- Но учёный при этом философствовал – он согнал комара и сказал: «Лети, дружок, в этом мире нам обоим места хватит». А для Федечки это норма, он не думает, а просто делает. Я ещё спросил, убил ли он вообще за всю жизнь хоть таракана или муху. И знаешь, что он ответил? «Мухи и тараканы ничего плохого не делают, их вина только в самом их существовании. И если убивать за это, то с людьми тогда что надо делать? Не бросай объедки по всей квартире – не будет и тараканов» Говорю: тараканы инфекцию разносят. А он: «А люди?» Да здесь и кроме Федечки чудес хватает, есть что исследовать.

Под конец он и меня назвал местной достопримечательностью. Хотя не понимаю, что во мне такого достопримечательного? Скелет как скелет. Такие есть в любом школьном кабинете анатомии, да и на любом кладбище их полным-полно. Если честно (только вы ему не говорите), то теперь самой большой достопримечательностью деревни стал он сам.


Мы распрощались, Виктор побрёл обратно по моей тропинке. Вижу – бежит ему на-встречу собака и радостно виляет хвостом – пушистая лайка крупных размеров, а в зубах – что-то наподобие палки. Исследователь строго сказал ей:

- Найда! Как тебе не стыдно? Выбрось эту гадость! Фу! Выбрось, кому говорю!

Не без труда отобрав у Найды её ношу, он двинулся дальше, а эту вещь бросил на дорожке. Они скрылись из виду, а я подошёл и глянул, что там за гадость. Оказалось – костыль.

Минут через десять бегом примчалась Найда, схватила костыль и убежала. Я подумал: умная собачка. Лучше своего хозяина знает, что от сумы, да от тюрьмы, да от сломанной ноги… Пусть лучше он дома полежит. А ещё пришла мысль о переливании крови. Как жаль, что его не делали во втором веке, или в третьем, или… Ну, как Германариха разбили, в те времена.

Позже в деревне поселилась ещё одна особа. Приехала сюда в сопровождении двух молодых людей. Они сделали ремонт ещё в одном доме и уехали, а она осталась. Очень милая дама, говорят – родственница кого-то из уехавших жильцов, перебралась сюда не то в поисках родных корней, не то вдохновения. Зовут её Римма, и она, к великой моей радости, тоже поэтесса.

Я всё искал случая, чтобы познакомиться с ней, но не знал, как бы это сделать так, чтобы стать друзьями. Видите ли, для меня знакомства всегда сопровождались трудно-стями специфического характера. Все судят по внешности – как это бесит. Вот и Федечка с Васькой сначала испугались, а что уж о женщине говорить…