Старшная повесть о Мойдодыре. Часть тринадцатая

Не буду говорить, как эта секта называлась. У нас их сейчас развелось сотни, и назвать одну – значит обделить остальных. Их все принято называть харизматическими церквами. Не знаю, правда, что оно такое – харизма. Одно время слишком модное было словечко, его лепили куда попало, так и не удосужившись объяснить, что же это такое. Но с клизмой просьба не путать – это разные звери, вроде бы…

Так вот, пастор этой клиз… пардон, харизма… короче, секты вёл свою проповедь, мерно покачивая блестящим амулетом в правой руке. Аудитория заворожённо слушала, не отрывая глаз от пастора, а точнее, от его амулета. Десятка три постоянных «служителей» и примерно столько же новичков, пришедших из любопытства.

Негусто, но для буднего дня сойдёт, думал пастор. А вообще он немалого достиг. Начинал буквально с нуля, а теперь позволяет себе арендовать залы в клубах. Ничего, ещё немного подсобирает и дойдёт до больших дворцов культуры, чтоб афиши висели по всем городам, которые он соблаговолит осчастливить своим посещением. А там, глядишь, можно будет купить эфирное время и ежедневно выступать по телевидению, как это делают наиболее удачливые его коллеги.

Ведь совсем ещё недавно ездил по электричкам и прятался от кондуктора, а теперь «Мерседесом» обзавёлся. Да, правду ему однажды сказали – этот бизнес очень выгоден. Правда, тогда же намекнули что-то неясное насчёт людской веры и её великой силы. Что произнесённые слова могут сбыться, а тот, кого призываешь – прийти. Ну, в такую ерунду цивилизованные люди верить не должны.

Амулет качался, качался… Публика, сама того не замечая, не сводила с него глаз. Этому приёму пастор научился давно, и без него не был бы пастором. Элементарная вещь – а так помогает внушать.

В переднем ряду сидели четверо крепких накачанных парней в странных одеяниях защитного цвета, покрывающих всё тело, таких же защитных масках, перчатках, чёрных очках и кованых армейских сапогах. Это были самые верные пасторовому учению фанатики, которых он посвятил в «воины света и чистоты». Они давно бросили семьи, работу, учёбу, и всюду следовали за своим учителем. У остальных было скромное звание «служителей». Их пастор мысленно называл своими «дойными коровами», а тех, в зелёном – стражей.



Мойдодыр двигался по залитой солнцем улице. Он уже перепугал нескольких про-хожих и теперь был предусмотрителен: едва кто-нибудь показывался навстречу, как он становился на газон спиной к тротуару, прикидываясь трансформаторной будкой (если только бывают трансформаторные будки в пальто). И на него не обращали внимания, если не считать одного металлоломщика, пытавшегося похитить тазик. Пришлось облить нахала водой и убежать.
Всё хорошо, но где же взять мочалок? Кстати, Мойдодыр, обученный русской «фене», считал, что мочалки – это от слова «мочить», «мочалить», причём вовсе не в гигиеническом смысле.


- Не понимаю, зачем они мне нужны? А ещё – что это за место и зачем я здесь нахожусь? Что мне делать – только от всех прятаться? Но разве для этого я создан! Я же умывальник!

И вдруг он увидел прямо перед собой на стене афишу:

«В чём смысл жизни? Что есть истина? Для чего мы живем на свете? Если тебе небезразличны эти вопросы – наша дверь всегда открыта для тебя, войди – и получишь ответ».

Мойдодыр на радостях аж запел (песен из магнитофонов и радио он уже наслушался, а запоминал их, как нам известно, с одного раза):

Живи, но помни, что однажды в дом
К тебе судьба придёт с метлой.
Тогда скули себе, виляй хвостом –
Судьба глуха, как тот немой…
Не зарекайтесь, люди, от сумы,
Чумы, тюрьмы и участи Мумы!


        И ломанулся в указанную сторону. «Всегда открытая дверь» была не только закрыта, но и заперта, чтобы опоздавшие не мешали пасторову внушению, пришлось её высадить. Но это мелочи, главное – истина!

Проходивший мимо мент только пальцем у виска покрутил.

Красочные указатели вели на второй этаж. За секунду Мойдодыр был уже перед входом в зал. А там пастор в это время вещал:

- Чистота духовная – вот наша цель. Люди погрязли в пороках, предаются лени, об-жорству, пьянству, бездумному веселью. Мы должны очистить наш мир от этого…

И тут, треща дверными косяками, вломился Мойдодыр. Слова пастора он услышал, находясь за дверью, а теперь увидел и самого говорившего – откормленного дядечку в идиотском чёрном балахоне, с блестящим амулетом на цепочке. Его лицо было потным от жары, мысленной сосредоточенности (внушение тоже требует усилий) и уже успело припасть пылью. Это, а также чёрное одеяние, привели Мойдодыра в полную боевую готовность. Он бы, может быть, повёл себя и дипломатичнее, но слова выступающего о чистоте так контрастировали с его обликом, да ещё имели в себе непонятную силу, настраивающую на решительный лад.

Потому великий умывальник одним махом взлетел на сцену и заревел своим жутким голосом:

- Ах ты гадкий, ах ты грязный, неумытый поросёнок! Ты чернее трубочиста, полю-буйся на себя!

От неожиданности пастор еле на ногах устоял. Амулет со звоном упал на пол. Сектанты, словно очнувшись от полудрёмы, приподняли головы, вытянули шеи. Мойдодыр шагнул вперёд. Пастор отскочил, тоненько взвизгнув:

- Ты кто такой?!!

- Я – великий умывальник! Знаменитый Мойдодыр! Умывальников начальник, да мочалок командир! – он снова шагнул вперёд, протягивая руки.- Если топну я ногою! И достану свой обрез! Прибегут мои мочалки! И тебе тогда…


Последние слова потонули в шуме и хлопанье кресел. Люди поняли, что дело пахнет смаленым, и теперь не только любопытные, но и верные служители толпились у двери, решив больше здесь не показываться. Во время транса они нередко видели разные картины, но такой фигни, да к тому же с обрезом – ещё не приходилось. Авторитет пастора был для них подорван. Трое «воинов света и чистоты» кинулись было на сцену, но остановились. Потому что известная блестящая пробка на жвачке за «спиной» умывальника, раскачивалась так же мерно, как недавно амулет (на который, кстати, наступили).

Видя бессилие охраны, пастор шарахнулся ещё дальше. Давнее предсказание всплыло перед ним, как наяву. Но почему?! Откуда?! Он же никогда никого не призывал и не упоминал, не переходил на имена и личности, в Библии ссылался лишь на самые «безобидные» да «выгодные» строки, и даже правительство не ругал, предпочитая вещать на абстрактные темы типа чистоты, правды, порядка, лучшей жизни… Неужели даже сама чистота может явиться в реальном воплощении, да ещё таком химеричном и нешуточно грозном?!

Однако надо что-то делать. Пастор схватил вазочку с цветочками и швырнул в Мойдодыра. Попал, конечно же, в окно, и всё стекло вылетело наружу. Проходивший мимо мент (тот самый) опять покрутил пальцем у виска и пробормотал: «Совсем офигели эти сектанты!». И пошёл дальше.

А страшилище наступало. И тогда бедный пастор решился на отчаянный поступок – самый крутой в его жизни. Вы, конечно, видели в кино, как бравые мушкетёры, гусары, ковбои и другие лихие парни прыгали из окон второго-третьего этажа в седло своей лошади, ничего при этом не отбив, и картинно пускались вскачь. Так вот, видели б вы теперь, как пастор, по-идиотски дрыгая всеми конечностями и громко визжа, вылетел из того же окна и приземлился… Куда? Правильно, на своего верного коня, то бишь «Мерседес». Что поделаешь, не те сейчас времена. «Мерседес» - в лепёшку. Пастор – везёт же дуракам – отделался лишь ушибленной точкой опоры и разодранным балахоном.

Мент оглянулся издали, в третий раз покрутил пальцем у виска и прокомментировал: «Добесновались».

И пошёл своей дорогой. Он уже однажды вмешался в такое дело – вызвал скорую, когда увидел целую толпу эпилептиков, дёргавшихся в припадке. Увезли тогда всех в дурдом с диагнозом «массовая истерия». А потом оказалось, что это на них «нисходил дух святой», как они выразились, и пришлось долго оправдываться перед начальством. Чуть в должности не понизили, еще и извиняться заставили. Так пусть теперь хоть в окна сигают – ему до них нет дела. Что они, впрочем, и делают.

Тем временем Мойдодыр придвинулся к окну и выглянул. Он увидел, как к пастору приближается двухметровый «качок» с шишкой на бритой макушке, цветочками за ухом и останками несчастной вазочки в руке. Дальше уже было неинтересно, и великий умывальник повернулся к залу. Перед ним на сцене стояли трое «воинов чистоты» и смотрели на «амулет» Мойдодыра - блестящую крышечку на полоске жвачки. А тот только глянул на их хламиду цвета хаки, и сработала мгновенная реакция – «мочалки!»

- Мочалок завербовать на месте,- пробормотал он, посмотрев светящимися глазами на «воинов чистоты и света». - Противник нейтрализован, - он покосился на окно.- Оружие у врага отнято,- такой же взгляд на останки амулета. Из-за окна раздался мат и вопли. - И он нам истину обещал? Какой грязный лексикон – даже на сцене ни единого связного или содержательного предложения! А вы, кстати, кто такие?

- Мы – воины чистоты и света,- ответил один в зелёном.

- Чистоты? Это хорошо. Это как раз то, что нужно. Кто из вас согласен быть моими мочалками?

- Я! – сказали двое. Третий замешкался, но Мойдодыр не возражал.

- Достаточно. Пойдём, нас ждёт работа.

Двое вызвавшихся, не раздумывая, двинулись за ним. Их движения были куда более механическими, чем у Мойдодыра. А уж способностью мыслить они давным-давно не пользовались (в отличие от всё того же Мойдодыра), с тех самых пор, как пришли в секту.
Умывальников начальник и мочалок командир важно сошёл со сцены и в сопровождении новых соратников двинулся к выходу. В проломленных дверях повстречали пастора с подбитым глазом. Балахон висел клочьями, дорогой костюм под ним тоже. Мойдодыр увидел, что грязи и пыли на нём прибавилось, но желания отмыть это всё теперь не было. Потому что сработала ещё одна программа:

- Ветхие и не подлежащие восстановлению вещи, отслужившие свой срок и ни на что больше не годные, выбрасывать в мусорный бак! – велел он сам себе.

Великий поборник чистоты сделал резкий выпад вперёд, схватил пастора за шиворот когтистой лапой, торжественно прошествовал к мусорнику и закинул его в один из баков. Пастор оттуда осыпал великого умывальника далеко не благословениями и швырнул в него драным ботинком. Военная программа сразу оживилась:

- Нейтрализовать противника!

Взяв второй полупустой бак, Мойдодыр вытряхнул его содержимое в первый и накрыл сверху. Изнутри донеслись глухие ругательства, но их уже никто не слушал.

Милиционер, присевший на лавочку закурить, не стал уже вертеть пальцем – надое-ло. Он только уронил окурок и пробормотал: «Ох и обряды у них!». А потом стал тушить брюки, на которые окурок упал.

Меж тем Мойдодыр, с чувством выполненного долга, повернулся и пошёл прочь. За ним почётным караулом двинулись «мочалки». Когда эта очень странная процессия поравнялась с ментом, у того глаза на лоб полезли. Мелькнула мысль – задержать для обыска, проверить документы.

Но при виде грозного существа, шедшего впереди, бравый страж закона сразу подумал: «А для чего мне их задерживать? Выглядят они, конечно, странно, но ничего криминального не совершили. Может, артисты какие...» Это к своему счастью он так подумал: сидеть в одном баке с пастором – сомнительное удовольствие. Когда же Мойдодыр проходил мимо, он лишь полуавтоматически козырнул и произнёс:

- З-здра-вия же-желаю…

Странное существо в пальто и тазике с надписью «лох» остановилось, направив на собеседника огромные и страшные глаза:

- Так точно. Задание выполнено. Мочалки завербованы, оружие отнято у противника, противник нейтрализован. Возвращаюсь домой для выполнения прямых обязанностей.

- Ну… возвращайся,- пожал плечами милиционер.

И умывальник двинулся дальше. Он проходил как раз мимо кинотеатра с красочной афишей «Рэмбо-3», когда один из «мочалок» предложил:

- Давайте на боевичок сходим.

Американские бевики были единственным развлечением, которое пастор позволял своим подопечным. Потому что сам жить без них не мог, а без свиты никуда не ходил.

Билетёрша и не подумала спросить у них билеты. Она решила, что это рабочие сцены тащат реквизит в большом ящике. Сеанс к тому времени уже начался.


Из кино Мойдодыр вышел совсем другим человеком… то есть умывальником. Что там с его программой случилось – пёс его знает, но настроен он был на очень боевой лад. Уж он покажет этим тупым и жестоким русским свиньям, что такое высокие моральные принципы, мощь и сила, ну и чистота, конечно же!

Но выйдя из кино, он с удивлением обнаружил, что тупых злобных русских – таких, как в кино, вокруг не наблюдается, а идут мимо обычные нормальные люди, в большинстве своем чистые. Но всё же боевик пробудил в нём что-то родное, американское, а даже мирные русские оставались русскими. Их следовало проучить. И тогда великий мочалок командир поднял кверху обрез и принялся, на манер киногероя, не целясь палить в разных направлениях, издавая ужасный рёв ещё похлеще, чем Рэмбо. Раздались перепуганные крики, топот ног, и улица мигом опустела. Мент на другом её конце вскочил с лавочки и достал рацию:

- Говорит сержант Долмановский. Вызываю подкрепление. Здесь, возле кинотеатра «Пролетарий», неизвестный открыл огонь в воздух… Да никто не пролетает, вам что, плохо слышно? Оно и видно! Подкрепление, говорю, давайте, тут стрельба! Кто говорит? Сержант Долмановский… Что?! Сам ты долбанутый! Козляра! Ага, теперь услышал!.. Ах, здравствуйте, товарищ майор! Кто это там со мной разговаривал?.. Как, его опять арестовали?.. Свиде-етель?! Ну, он вам покажет, расскажет и докажет. Его даже на дачу показаний в наручниках водить надо. Ну ладно, вы можете прислать подкрепление? Тут один тип устроил стрельбу из обреза в воздух. Нет, сейчас не стреляет, а непринуждённо идёт по улице. Приметы? Рост около метр семьдесят, глаза диаметром 10-15 сантиметров и светятся. Нос крючком, точнее краном… Нет, товарищ майор, я не перегрелся. А ещё у него четыре ноги… Нет, не обкурился! Что значит – бред?! Он действительно так выглядит. Может, маскарадный костюм? И с ним ещё двое, ростом тоже метра по два, такие зелёные, мохнатые… Нет, нос не краном, носа вообще не видно, на них маски и чёрные очки. А всё остальное – зелёное и мохнатое… Да не пил я, честное слово! Могу даже дыхнуть – ху! Да кто вас за дурака считает, что вы в самом деле, товарищ майор!.. Я не издеваюсь, честно… У кинотеатра «Пролетарий». Так вы дадите подкрепление? Спасибо, жду.

Когда пришла зелёная машина с красным крестиком и людьми в белых халатах, Мойдодыр уже скрылся из виду. А сержант Долмановский не сразу понял, куда его тащат.