Жизнь, как Жизнь гл. 22 - На бога надейся...

                Лишь только  милицейский "уазик" отъехал от дома, как к нему с противоположной стороны улицы торопливо направилась невысокая полная женщина средних лет, неожиданно выплывшая из небольшой кучки толпящихся на троллейбусной остановке людей. Пинком распахнув перед собой невысокую калитку палисадника и громко хлопнув входной дверью на упругой дверной пружине, она стремительно вошла внутрь.
                - Зачем они приезжали? - прямо с порога, бросила она своей матери.
                Старушка, стоящая спиной к двери и смотревшая в заледенелое окно вслед удаляющемуся шустрому "уазику" с крупной надписью "МИЛИЦИЯ", вздрогнула от неожиданности и, повернувшись к дочери лицом, стояла молча, открыв рот не в силах собраться с мыслями.
                - Что рот открыла?.. Я тебя спрашиваю, зачем они приезжали?..
                - П-павлика в милицию забрали... - заикаясь, лепетала старушка. - Тебя спрашивали... Скорей!.. Поезжай туда скорей!.. Его сейчас там допрашивать будут...
                - Не будут!.. Без меня не имеют права...
                - Шура вместо тебя поехала... Она думала ты долго не придёшь, а его там в камере держат...
                - Ну и дура!.. Кто её только просил?.. Что она им сказала?
                - Ничего... Ничего не сказала... Говорила: "Знаю, он ничего плохого сделать не мог..."
                - Знает! Она знает!.. Слишком уж много она знает!.. Умная стала!.. - отрывисто и зло, словно камни, бросала Клавдия Даниловна короткие фразы, не раздеваясь, удобно устраиваясь на кухонном табурете.
                - Так что ты туда не едешь? - стоя рядом с дочерью и часто мигая удивлёнными глазами, нетерпеливо и беспомощно спрашивала старушка.
                -  Ты ещё поучи, что мне делать!.. Сейчас не туда - к адвокату ехать надо!..
                - Так может он, и правда, ничего не сделал... - робко, с надеждой говорила старая женщина.
                - Да замолчишь ты или нет?.. Дай сообразить... - прервала её дочь и, с минуту посидев молча, резко встала и, громко хлопнув дверью, скрылась так же стремительно, как появилась.
                ...
                А уже через сорок пять минут после того, как милицейская машина, увозившая Шуру, скрылась за первым поворотом, Клавдия Даниловна шла своей порывистой, уверенной походкой по длинному коридору городского отдела милиции, мимо закрытых дверей многочисленных кабинетов и плачущей на длинной скамье маленькой женщины по направлению к двери с табличкой "ДЕЖУРНЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ", за которой находился её сын.
                Она рывком открыла дверь и решительно вошла в кабинет, не спрашивая и не дожидаясь разрешения:
                - Я мама Павлика Гулявцева... - не переводя дыхания, проговорила она и опустилась на свободный стул у двери, расстегивая верхнюю пуговицу тяжёлой шубы и небрежно бросив на соседний стул рывком сдернутую с головы рыжую шапку из лисьего меха.
                - Сашенька, - всем корпусом повернувшись к дочери, сидевшей с другой стороны от двери, ласково заговорила женщина, чуть прищурив глаза и пристально глядя в глаза девушки, - ты иди домой, дочка... Иди, милая, досыпай... Тебя, видно, прямо из постели вытащили...
                Шура знала этот взгляд матери... Она не любила его... Под этим взглядом она чувствовала себя зомби. И это всегда вызывало у нее внутренний протест. Это был взгляд-приказ: "Молчи!.. И делай, что тебе говорят!.."

- Я могу уйти? - по обыкновению всё же подчиняясь приказу, спросила она следователя, который в некотором замешательстве, молча и удивлённо рассматривал новый персонаж, так неожиданно появившийся в его кабинете.
                - П-подождите... Хотя, да! Идите! Так даже лучше... - сказал он, окончательно придя в себя.
                ...
                - Какой сон? Какой может быть тут сон? Её родной брат - вор!.. Как он мог?.. О чём он только думал?.. И это в самый Новый год!.. Хорош подарочек приготовил сыночек маме!.. - думала Шура, сидя в тёплом троллейбусе и по мере сил не позволяя сомкнуться тяжелеющим векам. Глаза закрывались сами собой, а сердце билось так громко, что Шуре казалось, будто стук его гулким эхом перекатывается по непривычно тихому полупустому салону утреннего троллейбуса.
                - Надо же было им додуматься в самую новогоднюю ночь радиоклуб грабить!.. Клуб, где уже больше года с таким удовольствием проводил Павлик все свободное время и с таким восторгом отзывался о своем руководителе! И как всё рассчитали!.. Пока все нормальные люди за праздничными столами сидят, они... И откуда взялся этот пацан?.. Не было раньше у брата таких друзей!.. И вообще, с тех пор, как в первом классе одноклассники его в овраге избили за то, что он курить вместе с ними отказался, Павлик только с девочками дружил... Кто такой этот Вовка? Ведь только такой заморыш, как этот, мог свободно пролезть в узкое окно старой церкви!.. Но ведь там высоко... и чтобы залезть, плечи-то свои ему все же наш Павлик подставил!.. И дверь изнутри он не для себя - для Павла открывал... Да и вообще, представить трудно, чтобы этот грачонок что-нибудь в радиотехнике соображал!.. И что же, в самом деле, без Павла мог бы он сделать?.. Да-а-а!.. Видимо, и спрос весь с брата будет...- продолжала свои тревожные размышления Шура, придя домой и не раздеваясь, усевшись на табурет, на котором час назад сидела ее мать. - Что же теперь будет?.. Судимость?!.. Колония?!.. И кто же теперь она, Шура?.. Сестра уголовника!.. Как же теперь людям в глаза смотреть?..
                - Шурочка, так что же все-таки случилось? - некоторое время, молча глядя на притихшую внучку, не выдержала, наконец, бабушка. - Где Павлик?.. Видела ли маму-то?
                - Там... - махнула рукой девушка. - И мама тоже... - сказала она и, не в силах уже больше сдерживать накопившуюся горечь, громко разрыдалась.
                А старушка не спеша, опустилась сначала на одно, потом на другое колено прямо посреди кухни, устремила свои глаза вверх, туда, где в углу, спрятавшись от постороннего взгляда, почти под самым потолком висел крохотный образок и, медленно осенив себя размашистым крестом, начала тихо и иступлённо молиться...